Текст книги "История русского романа. Том 2"

Автор книги: А. Бушмин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 53 (всего у книги 70 страниц)

Не менее важной особенностью романа «Дельцы» является динамика его образов. Никогда еще в творчестве Боборыкина эта особенность не имела такого определяющего значения, как здесь. Динамично и внутреннее содержание образа (особенно это относится к образам Зинаиды Тимофеевой, Авдотьи Белаго, Бенескриптова, Алексея Карпова, Прядильни– кова), и его житейская история (особенно важна она для Саламатова, Тимофеевой, Прядильникова, Бенескриптова, Карпова).

В изображении романиста Зинаида Тимофеева долгое время подвизается в роли одной из многочисленных кандидаток на звание кокотки. Автор тщательно следит не только за внешними событиями ее жизни, но и за внутренним ее состоянием. Здесь роман «Дельцы» явно решает те же проблемы, что и «Жертва вечерняя», но на значительно более высоком художественном уровне. В «Дельцах» больше общественного оптимизма, и поэтому не случайно Зинаида Тимофеева проходит мимо всех искушений и находит свое счастье в служении искусству и замужестве с Карповым.

Идеологическое содержание романа «Дельцы» не менее сложно, чем романа «Солидные добродетели». Не лишен двойственности прежде всего Павел Борщов, один из главных героев романа: он нигилист и «делец». Сам себя он называет «чернорабочим». В романе особенно видное место занимает история его «гражданского брака» с Катериной Повалишиной, женою «одного из самых видных людей нового судебного мира». [507]507
  П. Д. Боборыкин. Дельцы, т. I. СПб., 1874, стр. 108.


[Закрыть]Казалось бы, что освобождение Повалишиной от брака с духовно чуждым ей мужем и гражданский брак с Борщовым – это счастливый исход. Но Боборыкин чужд прямолинейной программности: новый союз также оказался не из счастливых. Нужно думать, что двойственность социального и идейного облика Борщова играла в этом случае также немаловажную роль.

Идейная направленность романа определяется в первую очередь образами приехавших из‑за границы матери и дочери Загариных. Мать находится на особом счету у полиции. Лиза Загарина – достойная дочь своей матери: «Иногда ей хотелось быть очень богатой, чтобы освободить всех, кто морит себя работой, дать им свободно вздохнуть, а себе оставить столько, чтобы не быть жертвой». [508]508
  Там же, т. II, стр. 254.


[Закрыть]Образ Лизы перекликается с образом девочки – нигилистки из эпилога хорошо известного Боборыкину романа

С. Д. Хвощинской «Домашняя идиллия недавнего времени» (1863).

Трудности, стоявшие перед молодой русской демократией, символизированы не только в сцене смерти Загариной – матери, но и в судьбе Федора Бенескриптова. Псаломщик одной из православных церквушек за границей, он возвращается на родину с намерением трудиться и быть полезным. Неудачи деморализуют его, и он становится запойным пьяницей. Но общественный оптимизм Боборыкина сказывается и в изображении судьбы Бенескриптова: совсем уже, казалось бы, погибший, он вновь находит в себе силы для возрождения.

Демократическая критика по – прежнему относилась к писателю с неумолимой строгостью. Вот как характеризовал творческий метод Боборыкина П. Н. Ткачев после появления романа «Дельцы»: «Он прекрасно схватывает чисто внешние признаки того или другого лица, и чем мельче и несущественнее признак, тем лучше он его запоминает, тем живее воспроизводит. Наружность, одежду, манеры, интонацию голоса он опишет вам с самою тщательною обстоятельностью, но особенности характеров, процессы внутренней, психической жизни доступны его наблюдательности в несравненно меньшей степени. К тому же и наблюдательность его в этой сфере страдает какою‑то отрывочностью: читая о его многоразличных героях, так и кажется, что имеешь дело с „случайными“ заметками, выхваченными из записной книжки автора, – книжки, в которую он заносил различные факты как из внутренней, так и чисто внешней жизни людей, сталкивавшихся с ним на житейском поприще. Факты эти почти сырыми преподносятся читателям, и из них кое‑как склеиваются некоторые подобия человеческих характеров. Конечно, характеры, созданные таким замысловатым образом, не могут не представлять весьма близкого – иногда даже близкого до неприличия – сходства с теми живыми образцами, с которых они списаны; но они в то же время не могут быть типическими. Типический характер есть продукт художественного синтеза – способности, которой г. Боборыкин совершенно не имеет, а если и имеет, то только в очень слабой степени. Он наблюдает, но не обобщает». [509]509
  П. Н. Ткачев, Избранные сочинения на социально – политические темы, т. III, М., 1933, стр. 137.


[Закрыть]

Однако полностью согласиться с этим мнением нельзя. Нельзя признать, что рисуемая Боборыкиным картина поверхностна и случайна. Напротив, анализ таких романов, как «Солидные добродетели» и «Дельцы», оправдывает помещение их в «Отечественных записках». Что творчество Боборыкина не было индифферентно в идейном отношении, признал и Ткачев. [510]510
  Там же, стр. 137–138.


[Закрыть]

Правильнее говорить о том, что стремившийся к натуралистической «объективности» Боборыкин часто не совсем ясно раскрывал свои замыслы, недостаточно отделял основное от второстепенного.

Недостаточная ясность замысла особенно заметна в романе «Полжизни» (1873). Как и в программно – натуралистической «Жертве вечерней», изложение в нем ведется от имени героя – плебея Николая Гречу– хина, «худородного сына магистратского секретаря». Герой записок – нигилист, ненавистник барства. Но жизненный путь Гречухина едва ли может быть признан характерным для нигилиста и демократа: он преуспевает в жизни, оказывая услуги тому самому барству, которое ненавидит (являясь главным управляющим имениями графа Кудласова), в вступает в связь с графиней. История этой связи и составляет основное содержание романа.

Неясность замысла романа «Полжизни» усугубляется наличием в нем черт, пародирующих известный роман Н. Д. Хвощинской «Первая борьба» (1869). Но границы и цели этого пародирования неясны, что еще более затемняет идеологию романа.

Таким образом, первый период литературной деятельности Боборы– кина – романиста не принес ему ни подлинной славы, ни признания. Известность его в то время трактовалась часто как «скандальная». [511]511
  В 1868 году цензурное ведомство преследовало роман «Жертва вечерняя» за «наглый цинизм». См.: ЦГИАЛ, ф. 777, оп. 2, ед. хр. 25 (за 1868 год).


[Закрыть]

В начале второго периода деятельности Боборыкина им написано произведение, во многих отношениях представляющее вершину всего его творчества. Тема «дельцов» здесь перенесена на московскую почву и почти полностью освобождена от посторонних мотивов.

Основных тем в новом романе Боборыкина «Китай – город» (1882) две: деловое сердце Москвы, Китай – город, как йекое целое, с одной стороны, и ожесточенная борьба за существование в нем – с другой. Цель героя романа, родовитого дворянина Андрея Палтусова, сформулирована в романе предельно отчетливо: «Явится он, Палтусов, а за ним другой и третий – люди тонкие, культурные, все понимающие, и почнут прибирать к рукам этот купецкий „город“, доберутся до его кубышек, складов а амбаров, настроят дворцов и скупят у обанкрутившихся купцов их дома, фабрики, лавки, конторы». [512]512
  П. Д. Боборыкин, Собрание романов, повестей и рассказов, т. I, СПб., 1897, стр. 26.


[Закрыть]Так рисуется дело в мечтах. В более реалистическом освещении это значит, что герой «пускается на выучку к Титам Титычам», что его «тянет к наживе» и он только еще ожидает того момента, когда «станет членом той же семьи приобретателей и денежных людей». [513]513
  Там же, стр. 334.


[Закрыть]

Состязание «дельцов» из дворян с купечеством сразу же ставит вопрос о средствах и путях, которыми можно пользоваться в ходе соперничества. Отсюда внимание Боборыкина к вопросам этическим.

Начинает Палтусов свою деловую карьеру в Китай – городе в качестве подручного агента у подрядчика – строителя и прожектера Калакуцкого, такого же выходца из дворянства, как и он сам. Калакуцкий в романе почти не фигурирует, но выполняет в нем очень важную функцию. Уже вскоре Палтусову становится ясно, что Калакуцкий – авантюрист, не брезгающий никакими средствами. И тогда же герой Боборыкина принимает решение оставить своего патрона и ориентироваться на солидного дельца Осетрова. Но Палтусов одновременно понимает и выгодность сотрудничества с Калакуцким. Поэтому он покидает последнего лишь накануне катастрофы, доведшей его патрона до самоубийства.

Роман построен таким образом, что на ошибках Калакуцкого Палтусов должен учиться. Казалось бы, созерцая труп недавнего миллионера, он мог бы сделать самый простой деловой вывод. Но Боборыкин с большим мастерством достигает убедительности противоположного вывода своего героя: у трупа жертвы собственного уголовного преступления Палтусов принимает решение пойти по тому же пути. Благодаря такому сгущению красок роман приобретает особую смысловую выразительность, обычное же для писателя натуралистическое накопление многочисленных деталей отходит в нем на второй план.

Композиция романа своеобразна. Боборыкин поочередно вводит в действие большое количество персонажей – представителей делового мира, останавливаясь на каждом из них с такой же обстоятельностью, как и на главном герое. Поэтому читатель долгое время не может еще определить, кто же именно главный герой, а кто – второстепенный персонаж. Но большая часть из этих обрисованных в первой половине романа образов к дальнейшему ходу действия не имеет почти никакого отношения. Они представляют, собой самодовлеющую ценность не в качестве героев романа, а в качестве столпов Китай – города. Этим самым название романа получает обоснование в его композиции.

Важное композиционное и смысловое значение приобретают в связи со сказанным и общие жанровые картины жизни Китай – города. Таких картин три, но наиболее значительна из них первая, открывающая собой роман. Она занимает более двух глав. Ее цель – дать представление о сложности, многообразии и масштабах деловой жизни центра Москвы, о незначительности в ней роли отдельной воли, отдельной личности. Именно на фоне этой сложной картины капиталистического предпринимательства воспринимаются как нечто закономерное катастрофы, постигающие аферистов типа Калакуцкого и Палтусова.

Однако крах карьеры дворян Калакуцких отнюдь не означает, что Боборыкин ориентируется на купечество и в какой‑то мере идеализирует его. Такие образы, как прожигатель жизни Виктор Станицын или племянница его жены Любаша, лучше всего свидетельствуют об отсутствии у писателя каких бы то ни было иллюзий. Речь идет о констатации превосходства особого рода, прежде всего материальной силы. Ничтожество же отдельных представителей купеческого капитала особенно подчеркнуто в лице коммерции советника Нетова, впадающего в идиотизм.

Как и всегда в своих романах, Боборыкин в «Китай – городе» не ставит перед собой сатирических целей. Его интересуют социальные процессы и художественное отображение обновляющейся и возрастающей динамики жизни.

Боборыкин меньше всего склонен к упрощению и схематизации. Созданная им картина и сложна, и разнообразна, в ней нет отбора одних уродливых и отталкивающих явлений. Образы Таси Долгушиной, Рубцова, Анны Станицыной, Пирожкова свидетельствуют о стремлении писателя преодолеть односторонность и пессимизм невольно возникающей картины.

В связи с этим следует сказать, что и образ главного героя, Андрея Палтусова, лишен односторонности и схематизма. Во второй половине романа Пирожков (демократ из дворян) называет Палтусова Чичиковым, что вполне оправдано текстом романа. Уже в самом начале его говорится о юркости Палтусова. «Он точно чуял в воздухе рост капиталов и продуктов». [514]514
  Там же, стр. 18.


[Закрыть]При виде больших сумм наличных денег глаза его разбегаются: «В такой стране и по нажиться?.. – Да надо быть кретином!». [515]515
  Там же, стр. 15.


[Закрыть]

В «Китай – городе», может быть, Боборыкин в наибольшей мере преодолевает слабые стороны своего натуралистического метода. В этом романе не только значительнее роль художественного обобщения, но вместе с тем существенны проявления таких средств выразительности, которые лежат за пределами натурализма.

Зато в последовавшем за «Китай – городом» романе «Из новых» натурализм Боборыкина вновь принимает программный характер. В центре внимания здесь проблемы наследственности, невропатологии и психиатрии.

Монографически исследуемая романистом ненормальная личность Зинаиды Ногайцевой не вызывает никакого интереса со стороны идеологической. Перед нами неуравновешенная и наследственно отягощенная антиобщественная личность. Окончательно сформировался характер Ногайцевой под руководством авантюристки и опытной прожигательницы жизни княгини Трубчевской. Такой же прожигательницей жизни стала и сама Зинаида, но с существенным отличием: ее личность неполноценна и болезненна. После смерти матери она пытается покончить жизнь самоубийством. Развитие болезни Зинаиды и составляет содержание романа Боборыкина.

К общественной проблематике Боборыкин вновь вернулся в романе «Василий Теркин» (1892). Вопросы, разрабатываемые в этом романе (борьба между купечеством и дворянством), близки к тем, которые освещены в романе «Китай – город». Однако на этот раз на первом плане находятся «дельцы» из купечества, представители же дворянства принижены и освещены более односторонне.

Оценка деятельности различных сословий в «Василии Теркине», в отличие от «Китай – города», дается не в свете отвлеченной морали или уголовного законодательства (таков именно подход к сравнительной оценке поведения Палтусова и Осетрова), а с точки зрения интересов национальных и государственных.

Со стороны отвлеченной морали или даже по отношению к действовавшим тогда уголовным законам поведение Василия Теркина так же, если не еще более, сомнительно, как и поведение Палтусова. Теркин участвует в присвоении чужого капитала его сожительницей Серафимой Рудич; на эти средства он обогащается и становится крупным дельцом. Казалось бы, перед нами герой уголовной хроники и бульварного романа. Действительно, бегство с чужой женой, авария парохода, покушение на жизнь Калерии (которой принадлежит упомянутый капитал) и тому подобные события, играющие видную роль в «Василии Теркине», сближают его с бульварной беллетристикой конца XIX века.

Но на протяжении всего романа Боборыкин подчеркивает, что существуют два Теркина. С одной стороны, Теркин – хищник и зверь. Этот Теркин «любит успех сам по себе, он жить не может без сознания того, что такие люди, как он, должны идти в гору и в денежных делах, и в любви». [516]516
  Там же, т. XI, 1897, стр. 160.


[Закрыть]Этот Теркин– «бездушный жох». [517]517
  Там же, стр. 28.


[Закрыть]Вместе с тем Теркин стремится победить в себе зверя, хочет «очиститься», смиренно просит прощения у Калерии. И самое главное в том, что Теркин «не для „кубышки“ работает, а для общенародного дела». [518]518
  Там же, стр. 225.


[Закрыть]В конце романа он возглавляет кампанию, одна из целей которой – спасение русского леса и Волги, защита России от хищнического истребления природных богатств.

Следует признать, что отношение автора к своему герою не лишено поэтизации. Представители дворянства (Черносошный, особенно Зверев) в такой мере ничтожны по сравнению с Теркиным, что его личность временами приобретает символическое значение. Он предстает в качестве какой‑то новой и мощной силы, способной вывести Россию на еще небывалый и надежный путь общественного развития.

Но если признать, что в «Василии Теркине» Боборыкин становится жертвой самообмана, если он вступает на ложный путь идеализации буржуазии и ее «благих намерений», то все же необходимо оговорить, что в качестве носителя высшей правды в романе фигурирует немолодой уже и больной народник Михаил Аршаулов (ему присуща «чистая, ничем не подмешанная преданность народу» [519]519
  Там же, стр. 180.


[Закрыть]).

Образ Теркина заполняет собой все произведение. Остальные персонажи романа играют по существу сугубо служебную роль. Исключительное внимание к образу Теркина выражено во второй половине романа (с 24–й главы второй части).

Иные принципы построения в следующем романе Боборыкина – «Перевал» (1894). Главного героя, как и в «Дельцах», здесь нет, а имеется также несколько равноценных «пар». Можно говорить лишь о том, что связь, существующая между разрозненными «парами» и отдельными персонажами, в «Перевале» более заметна, чем в романе «Дельцы».

Центром, к которому тяготеет большинство персонажей, является дом фабриканта – миллионера купца Кумачева. Образ «культурного» капиталиста Кумачева, как и весь роман «Перевал» в целом, свидетельствует о том, что буржуазные иллюзии в основном остались писателю чуждыми. Народническая идеология, представители которой в романе занимают видное место (Лыжин, археолог Акридина), как бы подкрепляется анти– капиталистическими мотивами романа. Попутно развенчивается ницшеанство на русской почве (образ «Амбарного Сократа» – разночинца Ивана Кострицына).

Интерес писателя к теме противоречий капиталистического производства привел его к созданию романа «Тяга». Наряду с «Китай – городом» это – крупнейшее произведение второго периода творчества Боборыкина. Оно посвящено вопросам формирования русского пролетариата. Изображаемая писателем провинциальная текстильная фабрика окружена деревнями, поставляющими фабриканту дешевую рабочую силу. Но это не пролетариат в полном смысле слова. Такие рабочие не только не порывают связи с селом, но и работают часто не полный год, а только зимой, в месяцы, бесполезные для сельского хозяйства. И этих «пролетариев» тянет обратно к земле. Так возникают две «тяги»: к фабричным заработкам и к земле. В образе одного из двух главных героев романа, Ивана Спиридонова, глубоко раскрыта психологическая и социальная основа этой неистребимой привязанности к клочку своей земли. Идейная ограниченность Спиридонова всесторонне и отчетливо вскрыта писателем. Ему противопоставлен квалифицированный текстильщик Бобров, представляющий чисто пролетарскую прослойку среди фабричных рабочих, в большинстве своем связанных еще в той или иной мере с деревней. Бобров не имеет солидной политической и теоретической подготовки, но классовое самосознание в нем неуклонно повышается. Ему в романе отведено сравнительно мало места, однако значение его выражено отчетливо. Гораздо больше внимания уделяет Боборыкин специалисту по росписи тканей Антону Меньшову. Это второй по значению герой романа. Широко образованный, этот своего рода идеолог страдает скептицизмом и своеобразным индивидуализмом. «До тех пор, пока фабрика не переделает мужицкую душу – ничего не будет путного!» [520]520
  «Вестник Европы», 1898, № 3, стр. 61.


[Закрыть]– говорит он. «Пройдет целая сотня лет, – философствует он в другом месте, – а они по – прежнему будут крестить лоб двумя перстами и препираться о своем „окружном послании“. Проймете вы их идеей прав труда на полное обладание „орудий производства“!». [521]521
  Там же, стр. 68.


[Закрыть]Такова постоянная точка зрения Меньшова. Но и этот гордый своими личными достижениями человек испытывает колебания: «И была минута, когда он всем своим существом почувствовал почти негодование на самого себя за то, что сторонится от „активного дела“ из‑за своих презрительных взглядов на фабричный „люд“». [522]522
  Там же, № 4, стр. 501.


[Закрыть]Меньшов страдает от своего одиночества, отщепенства и кончает тем, что, умирая, содействует организации стачки текстильщиков. Сообщением о возникающей стачке текстильщиков и закан чивается роман.

В «Тяге» Боборыкин глубоко и правильно, с прогрессивных позиций, анализирует социальные процессы первостепенной важности. Именно они его интересуют, а не какая‑нибудь характерная для бытового романа интрига. Как натуралист, он обсуждает в своем романе и вопросы наследственного алкоголизма, вспоминая в связи с этим Золя, но не они находятся на первом плане. С большой выразительностью и с обычным для него знанием дела он рисует самый процесс текстильного производства и действие его на организм и психику рабочего. Особое внимание Боборыкин обращает на механизм капиталистического присвоения результатов труда рабочего, на размеры прибавочной стоимости. Как и «Перевал», роман «Тяга» объективно направлен против буржуазной идеологии. Но вместе с тем, критикуя слабости рабочего класса, писатель не защищает и народническую точку зрения.

Последующие романы из жизни интеллигенции по своему значению не могут быть даже сопоставлены с «Тягой», хотя и они содержат критику ницшеанства и других проявлений буржуазной идеологии.

2

Своеобразное место занимает в истории русского романа яркий и талантливый писатель Д. Н. Мамин – Сибиряк.

При определении места Мамина – Сибиряка в общем развитии русской литературы нельзя основываться только на учете традиций шестидесятников в его творчестве, необходимо иметь в виду и отношение писателя к народничеству. Если рассматривать его творчество с этой точки зрения, то прежде всего бросается в глаза антинародническая направленность центральных произведений Мамина – Сибиряка. В «Приваловских миллионах» и «Горном гнезде», в «Трех концах» и «Хлебе» писатель прослеживает неуклонный процесс роста промышленности, проникновения капитала во все области хозяйственной, общественной и даже семейной жизни, подчеркивая тем самым, что, как бы этого ни хотели народники, остановить развитие капиталистических отношений в стране, прочно вставшей на путь капиталистического развития, невозможно. Мамин – Сибиряк расходится с народниками и по другим основным вопросам их теории. В романе «Приваловские миллионы» он вскрывает несостоятельность народнического учения о роли общины; в романе «Три конца» опровергается и другой основополагающий догмат народнической теории – тезис об исключительной роли личности в истории.

Несмотря на яркий антинароднический элемент в творчестве Мамина– Сибиряка 80–х годов, народники часто причисляли писателя к «своим». [523]523
  Следует отметить, что не только народники, но и многие исследователи безоговорочно причисляли писателя к либеральным народникам. Лишь в конце 1930–х годов эта точка зрения была окончательно опровергнута (см.: Н. В. 3добнов. Идеологические позиции Мамина – Сибиряка. «Сибирские огни», 1940 № 1 стр. 118–125).


[Закрыть]Зто объясняется как внешними причинами (долголетняя дружба с Михайловским, Златовратским и другими выдающимися деятелями народнического движения, участие в народнических изданиях и т. д.), так и внутренними (отражение в его творчестве отдельных народнических иллюзий, которые, наложив свой отпечаток на ряд произведений Мамина – Сибиряка, как «Хлеб», «Без названии», не затронули главного в его творчестве).

Творчество Мамина – Сибиряка всеми своими корнями связано с русской реалистической литературой. Непосредственным же его предшественником в литературе, родоначальником уральской темы, которую Мамин – Сибиряк поднял до уровня общероссийской, был, конечно, писатель – шестидесятник Федор Решетников.

Романы Мамина – Сибиряка, в отличие от решетниковских, более объемны и глубоки по содержанию. Они дают всестороннее представление о послереформенном Урале, о процессах и особенностях его исторического развития. Если Решетников являлся бытописателем начального этапа капиталистического развития на Урале, то Мамин – Сибиряк обратился к художественному осмыслению этого же процесса, взяв его в момент полного расцвета. В отличие от Решетникова, он не ограничился показом тяжелой и беспросветной жизни горных рабочих и наряду с этим изобразил другую, диаметрально противоположную часть общества.

Более широк у Мамина – Сибиряка и охват событий по времени; он стремится представить их в историческом развитии, а поэтому и эпоха, отразившаяся в его романах, не ограничивается узкими рамками нескольких предреформенных и послереформенных лет, как у Решетникова, а захватывает период с середины XVIII века («Приваловские миллионы») до 80–х – начала 90–х годов XIX века («Хлеб»).

Романы Мамина – Сибиряка отличаются от романов Решетникова не только широтой охвата действительности и глубиной содержания, но и своими художественными достоинствами. Четко разработанный сюжет, стройная композиция, живой и яркий язык резко отличают их от решетниковских романов, характеризующихся изобилием длиннот и композиционных промахов, которые, как заметил Салтыков – Щедрин, «делают чтение романа утомительным». [524]524
  Н. Щедрин (М. Е. Салтыков), Полное собрание сочинений, т. VIII, стр. 353.


[Закрыть]

Если говорить о предшественниках Мамина – Сибиряка на Западе или об отношении его творческого метода к творческому методу других современных ему писателей Запада, то, конечно, нельзя обойти вопрос об отношении его к Эмилю Золя. Такое сопоставление вполне закономерно, ибо в мировоззрении и творческом методе Мамина – Сибиряка и Золя немало общих черт. «Правда», давая в 1912 году высокую оценку творчеству Мамина – Сибиряка, недаром сравнивала его именно с Золя. [525]525
  Дооктябрьская «Правда» об искусстве и литературе. М., 1937, стр. 167.


[Закрыть]Рассматривая Мамина – Сибиряка как «натуралиста», писателя, не уступающего во многом Э. Золя, «Правда» тем самым подтвердила правильность той параллели, которая настойчиво проводилась между творчеством этих писателей русской критикой. При этом отмечалось, что по многим своим качествам бытописатель Урала стоит выше знаменитого создателя «экспериментального романа».

В автобиографическом романе «Черты из жизни Пепко» Мамин – Сибиряк сам говорит о своем отношении к Золя: «Мной была задумана целая серия романов на манер Ругонов Золя». И действительно, в творчестве Мамина – Сибиряка, особенно в 80–е годы, проявились некоторые черты, позволяющие сопоставить его с Золя. В своих романах Мамин – Сибиряк отдал дань и теории наследственности («В водовороте страстей», «Приваловские миллионы», «Горное гнездо» и др.), которая в его творчестве ведет начало несомненно от Золя. Характерное для Золя внимание к деталям, подробнейшие описания обстановки, быта, портрета – все это, хотя и в меньшей степени, есть и у Мамина – Сибиряка. На первый взгляд эти частные элементы как будто бы сближают Мамина – Сибиряка с натурали стами. На самом же деле постоянное и последовательное обличение капитализма, создание обобщающих типических образов уральских капиталистов, убежденность в необходимости изменения жизни – все это делает Мамина – Сибиряка одним из важнейших представителей реализма в русской литературе конца XIX века.

«Особый быт Урала» (В. И. Ленин), нашедший высокохудожественное воплощение в творчестве Мамина – Сибиряка, делает его произведения неповторимо оригинальными, придает им характерный и своеобразный колорит. Однако нельзя ограничивать содержание творчества Мамина– Сибиряка узкими областными границами. Вопросы, которые ставит и рассматривает в своих произведениях писатель, выходят за пределы этих границ.

Действительно, бурный рост капиталистических отношений на Урале, судьбы и перспективы развития уральской промышленности, обезземеливание и разорение крестьянства после реформы 1861 года – это вопросы общегосударственного масштаба, рассматриваемые в произведениях Мамина – Сибиряка на материале Урала. Значение же творчества писателя определяется не только материалом, на основе которого написаны его произведения, но и значимостью вопросов, поставленных в них, позицией, с которой решаются эти вопросы. И с этой стороны творчество Мамина – Сибиряка составляет неотъемлемую часть русской классической литературы последней четверти XIX века. Обращение же Мамина – Сибиряка к знакомой ему с детства уральской действительности вполне закономерно, ибо Урал, являвшийся в то время одним из наиболее развитых промышленных районов страны, давал писателю необычайно широкие возможности для постановки, осмысления и решения вопросов, связанных с общим процессом развития капитализма в России.

Путь Мамина – Сибиряка к роману значительно отличается от того пути, каким шли к этому жанру многие другие русские писатели, начинавшие свою писательскую деятельность обычно с малых форм повествовательного жанра (рассказ, очерк, повесть и т. д.). Для Мамина – Сибиряка характерно иное. В самом начале своего творческого пути он сразу же обратился к жанру романа. Приехав в начале 70–х годов с Урала в Петербург, он почти тотчас же приступил к работе над большим произведением, которое, по его замыслу, должно было состоять из трех романов, изображающих в историческом развитии судьбы одного семейства уральских заводчиков (позднее на этом материале были созданы «Приваловские миллионы»), Мамин – Сибиряк обращается к жанру романа, увлеченный заманчивой перспективой широкого охвата действительности и постановки больших социальных вопросов. К этому жанру толкал его и характер материала, совершенно нового и почти незнакомого в русской литературе. Избранная Маминым – Сибиряком тема была настолько широка и значительна, что она не умещалась, как ему тогда казалось, в узкие жанровые рамки повести или рассказа, а требовала более широких полотен.

Однако в процессе работы над большим произведением Мамин – Сибиряк понял всю ценность малых форм в литературе – рассказа и очерка. Поэтому одновременно с работой над романом он приступает, сначала робко и неуверенно, а затем все более и более последовательно и умело, к созданию рассказов, очерков и их циклов, в которых ставит и раскрывает те же вопросы, что и в крупных своих произведениях. Работая над очерками и рассказами, Мамин – Сибиряк совершенствует свое мастерство, собирает и концентрирует в руках огромный материал, учится искусству овладения сюжетом и композицией произведения.

Но прежде чем перейти к рассмотрению уральских романов Мамина– Сибиряка, составляющих главное содержание его творчества, несколько слов следует сказать о его первом романе, написанном и опубликованном в 1877 году. Роман «В водовороте страстей» был напечатан под псевдонимом Е. Томский; он является самым несовершенным из крупных произведений Мамина – Сибиряка и находится в стороне от его романов зрелой поры. Уже в этом романе Маминым – Сибиряком использован уральский материал. В нем автор попытался отразить жизнь одного из уральских заводов времен реформы. В романе намечена постановка ряда острых социальных вопросов, но они не находят здесь полного своего разрешения, теряясь в бесконечной веренице эпизодов, свойственных литературе авантюрно – развлекательного типа. Едва затронутые в первом романе, эти вопросы найдут более полное и яркое воплощение в зрелых произведениях писателя. Так, например, намеченный здесь в общих чертах характер уральского заводовладельца будет позднее развернут в обобщающий образ Лаптева в романе «Горное гнездо»; намеченная здесь же тема ссыльнокаторжных найдет свое наиболее полное выражение в рассказе «Летные», и т. д.

«Приваловские миллионы», первый из собственно уральских романов Мамина – Сибиряка, появился в 1883 году. В это время в русской литературе на первый план выступили малые прозаические формы (рассказ, очерк, небольшая повесть). Из писателей, создававших в 60–70–е годы классические образцы русского романа, в 80–е годы одни завершали свой творческий путь и к жанру романа уже не обращались; другие, продолжая активно работать, отдавали все свои силы иным формам. Молодые писатели, пришедшие в литературу в 80–е годы (Короленко, Чехов), также не внесли значительного вклада в развитие романа как жанра, в области которого в эти годы развернули кипучую деятельность десятки третьестепенных, теперь уже забытых, писателей – романистов. На этом фоне произведения Мамина – Сибиряка явились продолжением и развитием демократической линии в романистике.

Если рассматривать творчество Мамина – Сибиряка – романиста в целом, то прежде всего бросается в глаза явное подразделение его романов на две группы, отличающиеся друг от друга в идейном, тематическом и художественном отношениях. К первой из них относятся так называемые уральские романы, написанные в 80–х – первой половине 90–х годов. В них на первый план выдвигается проблема развития капитализма на Урале («Приваловские миллионы», «Горное гнездо», «Дикое счастье», «Три конца», «Золото», «Хлеб»). Вторая группа охватывает романы из жизни интеллигенции, в которых ставится проблема положительного героя. В них ослаблена, а чаще всего исключена совсем уральская тематика, характерная для Мамина – Сибиряка вообще. Романы из жизни русской интеллигенции написаны преимущественно в 90–е годы. К числу их относятся «Именинник», «Весенние грозы», «Без названия», «Черты из жизни Пепко», «Ранние всходы», «Падающие звезды»; сюда же примыкает по своему содержанию и «Бурный поток» («На улице»), созданный значительно раньше (1884).