Текст книги "История русского романа. Том 2"

Автор книги: А. Бушмин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 70 страниц)

Особое, важное место в «Подростке» занимает тема, которую сам Достоевский, намекая на название тургеневского романа, определил как тему «русских теперешних» «отцов и детей». Эта тема, остро поставленная русской общественной жизнью 60–70–х годов, заняла в различных преломлениях существенное место во всех романах Достоевского, от «Идиота» (Аглая и ее родители, отец и сын Рогожины) до «Братьев Карамазовых» – последнего грандиозного опыта разработки той же темы. В «Дневнике писателя» за 1876 год Достоевский писал, что «давно уже поставил себе идеалом написать роман» об «отцах и детях» «в теперешнем взаимном их соотношении». На «Подросток» сам автор указал здесь как на «первую пробу» своей мысли (XI, 147–148).

Версилова, воплощающего лучшие черты русского барства отходящей эпохи, и подростка – представителя современной молодежи Достоевский изобразил в романе в качестве собирательных типов двух поколений русского общества. Эти два поколения, разделенные взаимным недоверием и враждой, в действительности, не сознавая этого, по мысли писателя, преемственно связаны между собой в своих исканиях, идейно – психологически родственны друг другу. Идея о психологической общности и сходстве исканий обоих поколений – «отцов и детей», отражающая «почвенническую», религиозно – славянофильскую тенденцию взглядов Достоевского, раскрывается в диалогах между Версиловым и его сыном. Психологическая близость отца и сына приводит их после долгих столкновений и недоразумений к взаимному пониманию и сближению. Оба они, несмотря на свои исступленные метания между добром и злом, в конечном счете одержимы, по мысли писателя, одной и той же «русской» тоской по «живой жизни», по общечеловеческой правде и справедливости, призваны к «всемирному болению за всех» (VIII, 394). Эта идейная концепция, намеченная в «Подростке», отчетливо предвосхищает публицистические мотивы. речи Достоевского 1880 года о Пушкине, в которой он противопоставил идеям русских революционеров своей эпохи призыв к отречению от борьбы, к смирению и совместной работе «на родной ниве» (XII, 380). Вкладывая в уста Версилова мечту о будущем «золотом веке» (VIII, 392–393), о грядущем счастье всего человечества, Достоевский выражает в романе свое недоверие к революционному изменению действительности. Версилов признает близость пролетарской революции на Западе, но при этом он характеризует Парижскую Коммуну и будущую революцию рабочего класса как одно лишь стихийное разрушение старых культурных ценностей, накопленных европейской цивилизацией, не понимая великой созидательной роли социалистической революции пролетариата. Версилову и подростку с их внутренней раздвоенностью и идейными блужданиями в романе противопоставлен странник Макар Долгорукий– носитель идеи «русского Христа» (Письма, II, 150). Так критическая характеристика дворянской и разночинной интеллигенции, высокая оценка народа в «Подростке», как и в других романах Достоевского, противоречиво сливается с ложными и реакционными славянофильскими идеалами писателя, с утверждением того, что истинным выражением народного мировоззрения являются религиозно – православные заветы церкви.

«БРАТЬЯ КАРАМАЗОВЫ»

1

В первой главе «Записок из мертвого дома» (1860) Достоевский рассказал историю одного из своих товарищей по Омскому острогу – отцеубийцы «из дворян», сосланного на каторжные работы «на двадцать лет» (III, 315). Каторжник этот – подпоручик Ильинский – не сознался в убийстве отца, хотя общее мнение и факты были против него. Достоевский оговорился, что по психологическим причинам «не верил этому преступлению» (III, 316). Не прошло двух лет, после того как были написаны строки об отцеубийце, и невинность его «была обнаружена по суду, официально», о чем Достоевский поспешил сообщить в главе VII второй части «Записок из мертвого дома» (1862). «Нечего говорить и распространяться о всей глубине трагического в этом факте, о загубленной еще смолоду жизни, под таким ужасным обвинением. Факт слишком понятен слишком поразителен сам по себе» (III, 518) – такими словами Достоевский заключил в 1862 году рассказ о мнимом отцеубийце. [312]312
  См.: F. М. Dostojewski. Die Urgestalt der Brüder Karamasoff, erläutert von W. Komarowitsch. München, 1928, S. 499–500; Ф. M. Достоевский. Материалы и исследования. Под ред. А. С. Долинина. Изд. АН СССР, Л., 1935, стр. 355; Б. Г. Р е и– з о в. К истории замысла «Братьев Карамазовых». «Звенья», VI, Изд. «Academia», М. —Л., 1936, стр. 545–559.


[Закрыть]

Через двенадцать лет, в 1874 году, Достоевский вернулся мысленно к истории несправедливо осужденного отцеубийцы и занес в черновую тетрадь план драмы на тему об Ильинском и его младшем брате (оказавшемся действительным виновником преступления).

Замысел драмы о двух братьях – мнимом и настоящем отцеубийце – не получил осуществления. Он слился с другими многочисленными замыслами Достоевского 70–х годов. Кроме «Жития великого грешника» и уже упоминавшегося выше романа о «современных» «отцах и детях» (1875—1)876), Достоевский думал в этот период над романом «Мечтатель» (1875–1876). Среди эпизодов этого романа, перечисленных в записной тетради писателя, есть записи «Великий инквизитор и Павел», «Великий инквизитор со Христом». Думал Достоевский и над поэмой «Сороковины», подразделенной, подобно будущим «Карамазовым», на ряд «странствий» по «мытарствам», над философским романом о «русском Кандиде» и т. д. [313]313
  Описание рукописей Ф. М. Достоевского. Под ред. В. С. Нечаевой. Изд. Библиотеки им. В. И. Ленина. М., 1957, стр. 128–130; Ф. М. Достоевский, Собрание сочинений, т. 10, Гослитиздат, М., 1958 (комментарий Л. П. Гроссмана).


[Закрыть]Творческим сплавом, художественным и идейно – философским синтезом, в котором своеобразно сочетались все эти различные замыслы и начинания Достоевского второй половины 70–х годов, явился его последний, самый большой по объему роман– «Братья Карамазовы», – Написанный в 1878–1880 годах, роман этот был напечатан в «Русском вестнике» за 1879–1880 годы.

«Братья Карамазовы» были задуманы Достоевским как первый из двух романов, посвященных «жизнеописанию» Алексея Карамазова. Этот первый роман должен был, по замыслу писателя, излагать предысторию главных персонажей, а следующий за ним, второй роман – изображать деятельность героя «уже в наше время, именно в наш теперешний текущий момент» (IX, 8). Из двух задуманных романов Достоевский успел осуществить лишь один. Но этот первый из двух романов о братьях Карамазовых явился не только вполне законченным и самостоятельным произведением, но и одним из гениальнейших художественных созданий Достоевского, одним из величайших романов классической русской и мировой литературы XIX века.

Роман писался в обстановке нараставшего в стране революционного кризиса, в период усиленного развития капитализма в России и высшего подъема народнического освободительного движения. Несмотря на реакционные славянофильско – монархические идеи и враждебное отношение писателя к революционному движению, он остро сознавал, что русское общество находится в состоянии глубокого брожения, переживает идейный, и нравственный кризис огромной силы и напряжения.

Глубокое чувство социального неблагополучия, внимательное отношение писателя к исканиям будущего, охватившим широкие слои «образованных» классов, многомиллионные народные массы старой России, отчетливо отразились в последнем романе Достоевского. Достоевский был далек от идей передовой народной России, он стремился в «Братьях Карамазовых», как и в других своих романах 70–х годов, противопоставить революционным идеям идеалы церкви. Однако эта реакционная тенденция не могла побороть заложенную в романе гораздо более могучую силу сомнения и отрицания. Это противоречие, по признанию самого писателя, смущало и останавливало его во время работы над «Братьями Карамазовыми», так как он чувствовал, что его нравственно – религиозные идеалы не давали полного, убедительного ответа на социальные и фило– софско – моральные вопросы, подвергаемые обсуждению на страницах романа.

«Сила отрицания» (по выражению самого писателя), отразившаяся в романе, острый анализ общественных противоречий и порожденных ими идейных исканий, внимательное, пытливое отношение писателя к социальной и морально – психологической ломке, которую переживали широкие слои населения России в годы реакции 70–х годов (ломки, которая должна была неизбежно – сознавал или не сознавал это Достоевский– привести страну к новому революционному кризису), – все эти черты романа обусловили огромную реалистическую мощь и трагический пафос «Братьев Карамазовых», способствовали широкому воздействию романа на последующую русскую и мировую литературу.

2

«Братья Карамазовы» – не только последний, но и наиболее сложный по идейному содержанию и художественной структуре роман Достоевского. Здесь подведен художественный итог различным устремлениям писателя, достигнут наиболее широкий и разносторонний синтез его творческих исканий и достижений. И вместе с тем в этом последнем романе особенно отчетливо отражены противоречия мысли и творчества Достоевского – писателя, который, по выражению Толстого, до конца своей жизни был «весь борьба». [314]314
  Л. Толстой, Полное собрание сочинений (юбилейное издание), т. 63, Гослитиздат, М. – Л, 1934, стр. 142.


[Закрыть]

В романе обрисована широкая картина жизни России пореформенной эпохи, выведена галерея разнообразных и сложных характеров, в нем разворачивается целая цепь острых, драматически напряженных событий, описанных с огромной психологической правдивостью и художественной силой. И в то же время «Братья Карамазовы» – наиболее насыщенный публицистической и философской мыслью из всех романов Достоевского. Автор вполне сознательно выступает в «Братьях Карамазовых» одновременно и как писатель – художник, и как мыслитель, проповедник, социолог, философ, публицист. Он стремится не только поставить перед своими современниками и перед потомством ряд важнейших общественных и моральных вопросов, проанализировать жгучие и болезненные проблемы, выдвинутые общественной жизнью, но и дать на эти вопросы свой положительный ответ, указать те пути, которые, по его мнению, могут помочь оздоровлению общества, ведут от настоящего к будущему.

Как и в других романах Достоевского 60–х и 70–х годов, главным сюжетным узлом в «Братьях Карамазовых» является история преступления. Однако, как всегда, Достоевского интересует не та внешняя цепь собы-

гай, заключительным звеном которой явилось преступление, и не способ обнаружения убийцы (последний в «Братьях Карамазовых» остается формально, по суду, не обнаруженным и сам кончает с собой). Убийство Федора Павловича Карамазова (как и убийство старухи – процентщицы в «Преступлении и наказании») в изображении Достоевского – не бытовой эпизод из жизни русской провинции и тем более не занимательный эпизод из уголовной хроники. Убийство это в художественной интерпретации Достоевского – проявление скрытой от глаз внешнего наблюдателя, но потрясающей по своему трагическому смыслу общественно – психологической драмы, разыгрывающейся в недрах современной России, – драмы, затрагивающей вопросы, важные и существенные для русского народа и всего человечества.

Так же как в «Бесах», Достоевский в «Братьях Карамазовых», в отличие от остальных своих романов, переносит действие из Петербурга в провинцию, – на этот раз не в губернский, а в отдаленный от центра небольшой уездный городок. Такие современники Достоевского, как Лесков или Мельников – Печерский, избирали местом действия русскую провинцию для того, чтобы противопоставить крепость и яркость сохранившегося здесь патриархального бытового уклада, обладающего чертами своеобразной народности, мертвящему формализму крепостническо – бюрократических порядков и тем социальным процессам, которые вызвало капиталистическое развитие России. Достоевский же переносит действие из Петербурга в провинцию, желая показать, что те социально – психологические процессы, которые он обрисовал в своих романах 60–х годов, перестали быть «привилегией» Петербурга, усилились, охватили в большей или меньшей степени всю страну. Под влиянием ломки традиционного уклада жизни, брожения, охватившего жизнь многих сотен и тысяч «случайных семейств», не только в Петербурге, но и за сотни верст от столицы широкие слои населения, как показывает Достоевский, не могут больше жить бессознательно, стихийно подчиняясь заведенному порядку вещей. Достоевский отчетливо видит, что в России не осталось ни одного самого тихого уголка, где бы не кипела скрытая борьба страстей и не ощущались с большей или меньшей силой напряженность существующего положения вещей, острота поставленных им вопросов. Даже в провинциальном монастыре, где на поверхности царят спокойствие и «благообразие», на деле происходит упорная скрытая борьба старого и нового, сталкиваются между собой дикий, невежественный фанатизм и ростки иного, более гуманного жизнепонимания, суровый, угнетающий формализм и растущее чувство личности. Рядовое, заурядное на первый взгляд преступление сплетается воедино с великими проблемами, над которыми веками бились и бьются лучшие умы человечества. А в провинциальном трактире никому не известные русские юноши, почти еще «мальчики», отложив в сторону все свои непосредственные текущие дела и заботы, спорят о «мировых» вопросах, без основательного решения которых, как они сознают, не может быть решен ни один частный вопрос их личной жизни.

Находящаяся в центре романа семья Карамазовых и другие описанные в нем семьи (Хохлаковы, Снегиревы и т. д.) представляют собой различные с социальной и психологической точек зрения варианты того общего типа семьи, который Достоевский, как мы уже знаем, охарактеризовал как тип «случайного семейства». Во всех этих семьях нет «благообразия», в них происходит скрытая или открытая борьба, усиливается взаимный антагонизм между поколениями. В семье Карамазовых этот антагонизм приводит к убийству отца. Однако убийство это важно для Достоевского не только потому, что служит ярким свидетельством «не– благообразия» помещичьего быта и вообще распада семьи в пореформен ную эпоху. Убийство Федора Павловича Карамазова в изображении Достоевского представляет собой, как уже отмечалось выше, внешнее проявление более глубокой социально – психологической драмы. Драму эту великий писатель усматривал в том, что вместе с неизбежным и закономерным распадом старых нравственных норм в условиях пореформенной эпохи среди различных социальных слоев росло сознание относительности всякой нравственности, усиливались разрушительные, хищнические, антиобщественные стремления, выражаемые анархической формулой «все позволено» (IX, 71, 83; X, 290); эту формулу, играющую в романе роль своеобразного лейтмотива, выдвигает вслед за Иваном лакей Смердяков.

Представитель старшего поколения Карамазовых, Федор Павлович, по характеристике М. Горького, – «душа, бесформенная и пестрая, одновременно трусливая и дерзкая, а прежде всего – болезненно злая». [315]315
  М. Горький, Собрание сочинений, т. 24, стр. 147.


[Закрыть]Образ Федора Павловича, разбогатевшего приживальщика и шута, рисующегося своим цинизмом и моральной распущенностью, ярко отражает распад господствующего класса в пореформенную эпоху. Всех своих сыновей Федор Павлович «спровадил» на попечение слуги Григория, не чувствуя по отношению к ним никаких моральных обязательств. Но хотя оба старших сына Федора Павловича значительно отличаются от него по уровню своего образования и развития, по своим интересам и стремлениям, хотя оба они презирают отца и относятся к нему с отвращением, они отмечены по – разному печатью той же самой роковой болезни. Старший сын Федора Павловича Дмитрий – человек, в душе которого живут смутные благородные порывы. Но он лишен положительных моральных устоев, не умеет бороться со своими страстями, одинаково способен и на возвышенные и па самые низкие поступки. Второй сын Федора Павловича Иван, в отличие от страстного, непосредственного Мити, – человек скептического, холодного, анализирующего ума. Атеист и скептик по своим убеждениям, он делает из атеистических идей анархические выводы, отрицая любовь к ближнему и всякую вообще нравственную ответственность личности перед обществом. Это делает Ивана фактическим вдохновителем убийства отца, которое совершает незаконный сын Федора Павловича – Смердяков.

Изображая в романе кризис сословных норм поведения и мышления, распад старых нравственных и религиозных связей и идеалов, Достоевский достигает в романе огромной обличительной силы и почти шекспировского трагизма. Но, так же как и в других романах, самого Достоевского пугают глубина и мощь обрисованного им лихорадочного процесса разложения устоев патриархальной семейной жизни и нравственности в капиталистическую эпоху. Отрицательно относясь к тем революционным силам, которые подготовляли почву для будущей демократической революции в России, Достоевский противопоставляет в романе картине распада старых патриархально – крепостнических норм мышления реакционную утопию своего религиозного, православного «социализма». Эту утопию развивает в своих предсмертных поучениях старец Зосима, духовный наставник и пастырь младшего из трех братьев Карамазовых – Алеши. Она же становится во второй половине романа основой практической деятельности Алеши, а также основой нравственного возрождения Мити, его невесты Грушеньки и группы «мальчиков», символизирующих новое, будущее поколение русской молодежи.

Противоречивые идейные тенденции, столкнувшиеся, таким образом, в «Братьях Карамазовых», обусловили противоречивость самой художественной структуры романа. Страницы, полные глубокого социально – критического и психологического реализма, огромного философского напряжения, соседствуют в последнем романе Достоевского со страницами наивно – благочестивых размышлений старца Зосимы (стилизованных под писания Тихона Задонского и других церковных писателей), с выдержанными в романтическом духе страницами, посвященными описанию внезапных мистических прозрений Алеши, Грушеньки, Мити. Субъективная лирическая взволнованность, патетическая окраска этих последних страниц лишь частично помогают Достоевскому преодолеть условность и риторичность их содержания и стиля.

3

Построение «Братьев Карамазовых» – вершина композиционного искусства Достоевского. Несмотря на кажущуюся внешнюю пестроту, обилие второстепенных лиц и калейдоскопичность эпизодов, план романа очень точно продуман Достоевским во всех деталях.

Первая книга, «История одной семейки», представляет собой введение об отце и трех сыновьях Карамазовых и об истории их взаимоотношений с детских лет до того дня, с которого начинается действие романа. После этой короткой экспозиции Достоевский сразу переходит во второй книге к изображению яркой групповой сцены – «неуместного собрания» в келье старца Зосимы, участниками которого являются почти все главные персонажи первого плана (кроме Смердякова, важная роль которого в развязке романа выясняется лишь в конце). Собрав главных персонажей романа в келье старца и соединив их в одной общей беседе, Достоевский получил возможность с помощью этого одного эпизода как бы лично познакомить читателя со всеми главными персонажами, дать ему сразу возможность своими глазами взглянуть на них и выслушать их собственные речи. В речах этих отражается не только непосредственная бытовая сторона конфликта между Федором Павловичем и его сыновьями, но и обнажаются скрытые нравственные основы душевной неустроенности героев, их взаимной вражды, терзающих их внутренних противоречий. В то же время сцена посещения героями монастыря позволяет автору противопоставить имущие и образованные слои народу, пришедшему сюда на богомолье, а также познакомить читателя с различными сторонами монастырского быта и разными монашескими типами (это необходимо Достоевскому для обрисовки характера старца Зосимы и для подготовки дальнейших глав, посвященных смерти Зосимы и уходу Алеши из монастыря).

Сцена «неуместного собрания» в келье Зосимы дает читателю возможность одним взглядом охватить главных героев романа, но при этом увидеть пока их взаимные отношения так, как они открываются взору стороннего наблюдателя. Более глубокое, внутреннее содержание этих отношений, их неизбежное трагическое завершение в будущем обозначены здесь лишь намеками. В третьей книге, «Сладострастники», Достоевский, напротив, стремится более глубоко и близко познакомить читателя поочередно с каждым из участников будущей драмы, их взглядами на жизнь, сложными жизненными судьбами и сложившимися между ними к началу действия романа противоречивыми отношениями, которые в силу своей напряженности не могут оставаться прежними, требуют от каждого персонажа принятия тех или других решений. Перед читателем по одному или попарно, проходят образы Смердякова, Дмитрия Карамазова, Федора Павловича, Катерины Ивановны, Грушеньки, каждый из которых поворачивается к нему несколькими гранями, раскрывается с разных сторон. Таким образом, сюжет романа подвергаётся внутреннему расчленению и анализу: определяется не одна, а несколько переплетающихся, связанных в единый узел, но вместе с тем различных и почти одинаково сложных по своему внутреннему содержанию сюжетных линий; каждая из них должна в дальнейшем быть доведена до развязки.

Четвертая книга, «Надрывы», продолжает начатое в третьей книге аналитическое расчленение отдельных сюжетных линий. К эпизодам, изображенным в третьей книге, здесь прибавляется ряд других, с другими главными персонажами, отчасти уже известными читателю из первых книг, отчасти появляющимися впервые, – антагонистом Зосимы «молчальником» отцом Ферапонтом, Илюшечкой, штабс – капитаном, Лизой и ее матерью. Каждый из этих последовательно выводимых персонажей, как и в третьей книге, приносит на страницы романа свою собственную четко обозначенную тему: он является как бы героем отдельной, небольшой, но самостоятельной по значению истории, вливающейся и общее сюжетное русло романа и осложняющей развитие центрального конфликта – столкновения между Федором Павловичем и его сыновьями.

Пятая и шестая книги композиционно занимают в общей структуре романа особое место. Если в третьей и четвертой книгах читатель последовательно знакомился с несколькими персонажами, то пятая и шестая книги (при том же объеме) посвящены каждая одному лицу. Уже это внешнее обстоятельство указывает на особое значение, особый удельный вес каждой из этих книг и изображенных в них персонажей в общей структуре романа.

Иван Карамазов (герой пятой книги «Pro и contra») и Зосима (центральное лицо следующей книги «Русский инок») не принимают непосредственного деятельного участия в главных событиях романа. Тем важнее, однако, их моральное участие в этих событиях, то нравственное влияние, которое они оказывают на поступки и судьбу других персонажей. Иван, отстраняясь от участия в ссоре старшего брата с отцом и относясь к ним обоим с одинаковым презрением, является в то же время моральным вдохновителем Смердякова – убийцы Федора Павловича. Зосима же своими идеалами оказывает решающее влияние на умственное формирование Алеши, а через его посредство – на Митю, Грушеньку, «мальчиков». Таким образом, по замыслу Достоевского, для сюжета романа были важны не столько конкретный жизненный облик, индивидуальные характеры Ивана и Зосимы, сколько их мировоззрение, их суждения о жизни, социально – философские и морально – человеческие идеалы этих двух персонажен. Раскрытию этих идеалов преимущественно и посвящены пятая и шестая книги.

Но роль Ивана и Зосимы не ограничивается тем, что они, по замыслу автора, – вдохновители решающих, поворотных событий романа. Иван и Зосима задуманы Достоевским как такие персонажи, которые наиболее полно, ясно и сознательно формулируют общие, принципиальные жизненные противоречия, в той или иной мере ощущаемые и сознаваемые и всеми другими главными персонажами романа. Их мировоззрение не является выражением только одного их индивидуального жизненного опыта, не имеет частного, узко личного и субъективного характера; наоборот, оно имеет предельно обобщающий, общезначимый смысл. При этом Иван и Зосима – антиподы. Из размышлений над одними и теми же вопросами жизни, над одними и теми же социальными и моральными проблемами они сделали и продолжают каждый раз делать прямо противоположные выводы. Выражаемые ими взгляды и идеалы являются, в понимании Достоевского, как бы двумя наиболее крайними возможными точками, двумя противоположными полюсами человеческой мысли, к которым то в большей, то в меньшей степени стихийно тяготеют в ходе своей внутренней борьбы все другие персонажи.

Авторской оценкой Ивана и Зосимы как носителей двух мировоззрений, суммирующих и обобщающих с двух различных, противоположных точек зрения общий жизненный опыт человечества, объясняется посвя щение каждому из них – в отличие от других персонажей – особой, специальной книги. Эти две книги, «Pro и contra» и «Русский инок», как видно из писем Достоевского, он мыслил в процессе работы над романом как две главные его идеологические вершины, внутренне соотнесенные между собой и вместе с тем противопоставленные друг другу.

В центральных главах пятой книги, «Бунт» и «Великий инквизитор», Достоевский дает Ивану возможность в беседе с Алешей раскрыть всю глубину своих религиозных сомнений и своего отрицания. Как уже отмечалось выше, взгляды Ивана носят индивидуалистическую, анархическую окраску. Иван – противник всякой социальной организации, всякого государства, которые представляются ему воплощением бесчеловечной власти «великого инквизитора». Так же как Раскольников, Иван презирает толпу, массу простых, «обыкновенных» людей, которых считает слабыми и неспособными управлять собой, нуждающимися во внешнем принуждении, в «чуде» и «авторитете». Но ложное анархическое, индивидуалистическое умонастроение во взглядах Ивана сливается с искренним, глубоким и сильным протестом против религии, с отрицанием церкви и буржуазного государства. Это отрицание производит огромное, неотразимое воздействие на Алешу, слушающего вдохновенную речь брата, импонирует ему, поднимает его на минуту над уровнем религиозного мировоззрения, внушенного ему старцем; оно вырывает у Алеши слова подлинной, глубокой ненависти к угнетателям, которых не останавливают ни возраст, ни невинность их жертвы.

В шестой книге – в качестве антитезы к атеистическим взглядам Ивана и его «эвклидовскому уму» (IX, 233) – Достоевский раскрывает религиозное мировоззрение Зосимы. Это последнее, как мы уже знаем, должно было, по мысли писателя, явиться для читателя положительным ответом на неразрешимые вопросы и антиномии, выдвинутые Иваном. Достоевский всемерно стремился сделать образ Зосимы не отвлеченным, но жизненно убедительным. Он наделяет Зосиму индивидуальной жизненной судьбой, рисует его в сложных взаимоотношениях с его окружением. Зосима – представитель «старчества», сравнительно нового явления в монастырской жизни, которое вызывает недовольство поборников традиционного, старинного церковного благочестия. Вокруг старца в монастыре кипит борьба; наряду с учениками и почитателями Зосима окружен врагами и ненавистниками во главе с диким и невежественным отцом Ферапонтом. Содержание проповеди Зосимы, тон его поучений дышат не формализмом, суровостью и нетерпимостью, а мягкостью и гуманным отношением к людям. Это проводит разделительную черту между религиозными идеями Зосимы и официальной церковностью. И все же, как сознавал болезненно сам Достоевский, образ Зосимы остался неубедительным, а его поучения интересны лишь как тонкий образец художественной стилизации (для которой Достоевский воспользовался подлинными образцами стиля наивной религиозной проповеди). Достоевский не смог придать поучениям Зосимы той жизненной убедительности, того размаха, той захватывающей силы, какими обладают атеистические и скептические монологи Ивана. В этом отразилось сомнение Достоевского в его созерцательных религиозных идеалах – сомнение, которое еще при жизни писателя вызвало беспокойство и тревогу Победоносцева и других реакционеров.

Первые шесть книг романа (образующие первую его половину), несмотря на присущую им внутреннюю драматическую напряженность, фактически почти лишены внешнего действия. Не случайно главную роль в них, если не говорить о первой книге (и о последующих, небольших по объему экспозиционных главках), играют сцены самовысказыва– ния других героев перед Алешей. Так же как Иван Петрович в «Униженных и оскорбленных», Алеша в первой половине романа играет роль лица, скрепляющего различные сюжетные линии, а не реального героя этих книг: Достоевский поручает Алеше главную роль, ведет за ним читателя для того, чтобы последний вместе с Алешей мог выслушать и Митину «исповедь горячего сердца», и «надрыв» «на вольном воздухе» штабс – капитана Снегирева, и сочиненную Иваном «Легенду о великом инквизиторе», и предсмертные религиозные поучения старца Зосимы. Ряд сцен, последовательно описывающих посещение Алешей других главных героев, позволяет Достоевскому дать слово самим этим персонажам, из которых каждый раскрывает перед Алешей свою душу и вместе с тем освещает часть тех сложных сюжетных связей и отношений, которые образуют предпосылку катастрофы, главных событий следующих книг.

Вторая половина романа, так же как и первая, состоящая из шести книг, композиционно резко отличается от первой. Если в трех входящих в нее книгах (седьмой, десятой и частично одиннадцатой) Алеша сохраняет прежнюю роль лица, внешне скрепляющего действие и «ведущего» за собой читателя, то в остальных книгах он уступает это место другим братьям – Мите и Ивану, судьба которых хотя и по – разному, но более непосредственно и тесно связана с главным событием романа – убийством Федора Павловича. На первый план во второй части романа выдвигаются не высказывания героев перед Алешей, в которых они анализируют свое прошлое и свое внутреннее состояние, а новые, переломные события, происходящие в настоящем, и показывается дальнейшее влияние этих событий на психологию и судьбу главных персонажей.

Седьмая книга, «Алеша», формально построена по тому же типу, что и предыдущие (в особенности третья и четвертая). После смерти старца Зосимы Алеша вместе с Ракитиным посещает Грушеньку, и это дает возможность писателю показать происходящую в ней внутреннюю борьбу, смысл которой (в это время еще не вполне понятный для самой Грушеньки) должен уясниться, получить свою определенность в следующих книгах. Однако в отличие от предыдущих книг седьмая книга служит не просто углубленному раскрытию образа Грушеньки.

Потрясенный смертью старца Зосимы, пошатнувшей его религиозные убеждения и грозившей перевернуть весь его нравственный мир, Алеша находит для себя точку опоры, узнав Грушеньку с новой, не известной ему прежде, более светлой стороны. Это помогает ему вернуться к поколебленной вере. В то же время встреча и разговор с Алешей заставляют Грушеньку духовно прозреть, помогают ей также обрести точку опоры. Благодаря этому впоследствии ей (в отличие от Настасьи Филипповны в «Идиоте») удается победить в борьбе с призраками прошлого, которую она выдерживает в восьмой и девятой книгах. Соответственно этому реалистические сцены в седьмой книге объединены с религиозной и фольклорной символикой – («духовный брак» Алеши и Грушеньки, образ «луковки» из народной легенды, описание сна и экстатического состояния Алеши, использование евангельского эпизода брака в Кане Галилейской, истолкованного в духе символического рассказа о братстве людей).