Текст книги "Когда я вгляделся в твои черты (СИ)"

Автор книги: Victoria M Vinya

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 30 страниц)

И его сознание унеслось в тот вечер, полный смятения, прямо на крыльцо дома Микасы. Он смотрел в её глаза, блестящие сквозь сумрак, а память дорисовывала радужные дорожки слёз на родном лице, хрупкую улыбку благодарности.

А вокруг цветы и кровь. Зелень, облитая золотом лучей. В груди расползается жгучая боль.

Невыносимо.

Но она улыбалась через эту невыносимую боль. Улыбалась ради него ― слабого и бесполезного.

«…И ты… повязал мне свой шарф. Спасибо!»

Он будет бороться за её улыбку, сделает невозможное. Покалечит, разорвёт, убьёт.

Пылающие губы Микасы оказались в жалком сантиметре от его губ. Открыто. Долгожданно. Искренно. Сладко. Не вовремя. Он принёс первый поцелуй в жертву решительности и силе. Он растоптал откровение и ясность. Так было нужно.

И всё же…

– Почему я тогда не сделал этого? ― спросил он себя самого.

Почему не позволил жизни победить смерть? Почему не позволил ей заполнить собой пустоту? Почему вдруг вспомнил это мгновение в тот вечер?..

В дверном проёме показалась коляска госпожи Шпигель ― маяк, освещающий путь обратно в настоящее. Хозяйка дома бодро въехала в сад и остановилась подле детей.

– Приходил незнакомый господин приятной наружности, со светлыми волосами такой. ― Она показала на себе очертания собранных в пучок прядей. ― Просил передать тебе посылку, Микаса.

– Господин со светлыми волосами? ― Микаса резко подскочила с земли. ― Он ещё здесь?

– Нет, милая, он сразу же уехал.

– Откуда он вообще узнал, где ты? ― ворчливо заметил Эрен и сел, прислонившись спиной к стволу дерева. ― Жуткий какой-то тип…

– Да какая разница? Надо очень ему преследовать малолетку вроде меня! ― возмутилась Микаса.

Упаковка из малинового бархата, пастельно-жёлтая атласная лента ― без сомнения, это был подарок. Но по какому поводу?

– Тот человек беспокоит тебя, дорогой друг? ― спросила Эрена госпожа Шпигель.

– Не знаю. Наверное. ― Он пожал плечами. ― Просто Микаса его не знает и беспечно доверилась.

– Он дал повод усомниться в доброте своих намерений?

– Мне показалось, он за многое испытывает чувство вины и скрывает нечто ужасное. При его деньгах обычно так и есть, ― злорадно подытожил Йегер.

– Не стоит торопиться с осуждением. Прежде ты так и делал.

– Понимаю, я звучу как говнюк. Но не могу отделаться от дурного предчувствия, Грета, вот и всё. ― Он приложил к груди ладонь и смял ею ткань футболки.

– Истеричка ты, вот и всё, ― передразнила его Микаса, усаживаясь рядом, и вскрыла обёртку своего подарка.

Сверху лежала миниатюрная открытка, на которой было выведено каллиграфическим почерком послание: «Спасибо, что не позволила мне уйти». Микаса улыбнулась и отложила открытку в сторону, принявшись оглядывать большую книгу в толстом переплёте. «Эрмитаж. Собрание живописи» ― гласило английское название на обложке, где была нарисована черноволосая девушка с музыкальным инструментом.

– Ого… ― удивилась Микаса. На её лице читалось одобрение.

– У этого джентльмена есть вкус, ― поддержала госпожа Шпигель.

– Картина и впрямь чудесная, ― справившись со своей злобой, добавил Эрен. ― Мне почему-то от неё очень спокойно, но в то же время хочется лить слёзы. Не знаю почему. Наверное, из-за того, какой печальный здесь свет. Зато цветы и фрукты настолько яркие, что аж тошно от красоты и умиротворения, когда вокруг столько тоски.

– Впервые слышу, чтобы выражали именно такие эмоции при взгляде на это полотно, ― с интересом подметила госпожа Шпигель.

– У музыкантши в глазах есть что-то томное и таинственное.

– Это не она… ― Микаса прыснула в кулачок. ― Это «Лютнист» Караваджо²{?}[Микеланджело Меризи да Караваджо (1571-1610 гг.) ― итальянский художник, реформатор европейской живописи XVII века, основатель реализма в живописи, один из крупнейших мастеров барокко. Его знаменитая картина «Лютнист» существует в трёх версиях: В Эрмитаже в Санкт-Петербурге, в Метрополитен-музее в Нью-Йорке и английской усадьбе Бадминтон-хаус.]. Андрогинный тип внешности музыканта символизирует единение противоположностей на примере согласия мужского и женского начал. То же самое относится к сочетанию природы и искусства, выраженному в цветах с фруктами и нотной тетради. Караваджо столь же известный и влиятельный мастер своего времени, какими были до него Рафаэль, Микеланджело или Леонардо.

– Черепашки-ниндзя, что ли? ― со смешком спросил Эрен.

Микаса приоткрыла рот и в недоумении посмотрела на него. Глаза Эрена лихорадочно забегали: «Я ляпнул какую-то ересь, я ляпнул какую-то ересь… Наверняка выгляжу как придурок. Позорище! Нельзя было так шутить. Лучше бы промолчал и не сознавался в беспросветной глупости».

– Мда… ― протянула Аккерман и снисходительно улыбнулась.

Эрену хотелось проклинать эту улыбку: она была оскорбительной. В этой улыбке он увидел себя со стороны: согласие на меньшее, смирение с собственной твердолобостью.

– Я сморозил фигню?

– Немножко. Но всё в порядке. ― Она махнула рукой, не переставая улыбаться. ― Эрен как Эрен. Ничего страшного. Просто мы с тобой говорим на разных языках.

«Это мы-то с тобой?! Проклятье! Я в каком-то благостном аду. Мы никогда не говорили на разных языках! Мы с тобой не всегда понимали Армина, но только не друг друга… Я попросту жалок. Тупица. Пытаюсь угнаться за тобой на хромой кобыле, а толку-то? Разорвать бы в клочья эту долбанную книженцию ― корень зла! Почему какой-то незнакомый мужик вдруг понимает мою Микасу лучше, чем я?»

***

Октябрь 2012-го года

Если бы год назад, в тот летний денёк в доме мадам Ренессанс, Эрену сказали, что они с Микасой отдалятся, он сходил бы с ума. Но в пятнадцать ему было не до любовных страданий: у родителей разладились отношения, и находиться дома становилось невыносимее день ото дня, к тому же со старшей школой пришла и двойная нагрузка. Однако всё это ничуть не мешало Эрену познать совершенно новый мирок мальчишеского взросления вместе с ночными прогулками, курением сигарет на заднем дворе школы и катаниями без водительских прав на старом Пикапе Кирштайнов, в который ребята набивались под завязку и отправлялись искать приключений.

Чокнутые психи. Да и плевать! Теперь они вольны не сдохнуть в вонючей пасти титанов и продолжать жить. Жить так, чтобы становилось трудно дышать от счастья. Делать глупости, прогуливать уроки, увлекаться чем-то новым.

Однажды Эрен явился на уборку в доме госпожи Шпигель после бессонной ночи. Он веселился с парнями и Сашей Блаус в гараже отца Конни, где выпил две банки пива, но этого было достаточно, чтобы впасть в «кому». Он уснул на полу посреди коридора, и Микаса яростно молотила друга по спине кулачками, огрызаясь, как дьяволица. «Пусть себе орёт и колотит, ― думал Эрен, сияя глупой улыбкой наслаждения, ― даже приятно».

Микаса начала потихоньку закрываться ещё прошлой зимой, когда шла плотная подготовка к экзаменам. Тогда же случились первые серьёзные конфликты между Карлой и Гришей, сказавшиеся на состоянии их сына, и Эрен попросту не замечал, что почти прекратил проводить время с близкой подругой. Ему не хотелось чувствовать себя слабым из-за своей любви рядом с Микасой: хватало беспомощности и дома, в невозможности примирить родителей. Армин мягко намекал ему, что неплохо бы держать связь с любимой девчонкой, но Эрен не ощущал угрозы со стороны потенциальных соперников, и заморозил прежние попытки открыто признаться ей в чувствах.

На одном из своих «задротских сборищ» в компьютерном клубе Армин познакомился с братьями Галлиардами и очень сдружился с ними. Парни учились в той же школе в выпускном классе, и это стало билетом Арлерта в круг «старшеков». Разумеется, вместе с собой он подтянул и лучших друзей. К тому же у Порко были поддельные водительские права с фальшивой датой рождения, потому он спокойно снабжал себя да ребят сигаретами. И хотя Марсель постоянно сетовал на то, что брат однажды доиграется, он прекрасно понимал, что у этого оболтуса напрочь отсутствует чувство самосохранения. Именно поэтому он особенно тепло относился к Эрену, замечая в его характере нечто родное.

Середина октября не могла похвастаться количеством солнечных дней, но все они были относительно тёплыми.

Эрен выбежал на школьное крыльцо и опасливо огляделся, не идёт ли кто из учителей. Достал из кармана джинсов мятую пачку сигарет и удручённо вздохнул: осталась всего одна штука. Размашисто ткнул по зубам последней сигаретой и зажал её губами, нервно ища по карманам зажигалку, но безрезультатно. Он мысленно ругался, чуть не покраснел от злости, боясь проковыряться тут всю перемену.

– О! Егермейстер³{?}[Немецкий крепкий ликёр, настоянный на травах. Его рецепт был создан Куртом Мастом в 1934 году.], это ты там? Дуй к нам! ― прокричал с соседнего крыльца Порко, маша рукой.

– Я. Есть зажигалка?

– Есть огнемёт.

– Уже лечу!

На той самой тусовке в гараже Конни, когда Эрен вусмерть упился двумя банками пива и заблевал чуть ли не каждый угол, Порко, умирая от хохота, прозвал его Егермейстером. Шутка быстро и прочно прижилась. Поначалу Эрен бесился и ненавидел это прозвище, но со временем сжился с ним и даже нашёл свои плюсы.

Подбегая к противоположному крыльцу, заметил, что с Галлиардами стоял ещё один парень. Его широченная спина отчего-то вселяла в Эрена тревогу: «Где я его прежде видел? Не помню. Наверное учится с парнями в одном классе». Поднявшись по ступеням и подойдя ближе, он тотчас забыл, за чем пришёл и замер как вкопанный.

Разумеется, он его прежде видел. Видел этот грубый профиль. И этот здоровый нос, и волевой разлёт бровей над небольшими глубоко посаженными глазами.

– Это Райнер, наш кореш, ― представил его Марсель.

– А ты, значит, Эрен? ― Райнер многозначительно хмыкнул, и уголок его губы дёрнулся вверх. ― Пацаны о тебе рассказывали. Ну, здравствуй…

И протянул ему широкую ладонь. Эрен сконфуженно поглядел на протянутую кисть и задрожал. Казалось, его жидкое бесформенное тело проваливается сквозь бетон и уходит под землю. В голове перемешались возгласы солдат, закрывающих ворота от бегущего на них Бронированного титана, собственные крики о предательстве и хруст ломающегося под кулаком укрепления. На спине выступил холодный пот. Эрен протянул в ответ трясущуюся руку, мысленно уговаривая себя: «Всё хорошо. Мама жива, она дома… Он больше не тот, кто надоумил юных воинов разрушить стену. Этот Райнер ни в чём не виноват. Ни в чём не…»

Глухой удар. Над Эреном сомкнулась ледяная тьма. Ни звука, ни проблеска, ни опоры. Он плыл в бескрайнем вязком чёрном море, не видя горизонта. Со временем звуки стали нарастать ― бурлящие, несуразные. Запахло чем-то успокаивающим и искусственным.

Эрен открыл глаза и понял, что пахло лекарствами. Он лежал на кушетке под жужжащими лампами медкабинета. Завертел головой, приподнялся на локтях и увидел, что у него в ногах сидел Райнер, жуя зубочистку.

– Знаю, конечно, что я охуенный, ― с самодовольной ухмылкой заговорил Браун, ― но это был самый впечатляющий каминг-аут в моей жизни!

– Пошёл ты, ― недоверчиво ощерившись, ответил Эрен и приложил руку к гудящей голове.

– Ладно, прости, это было грубовато, согласен.

– Что произошло? И где все?

– Ты ни с того ни с сего шлёпнулся в обморок, парни засуетились, как ослы, не зная что делать, поэтому пришлось проконтролировать ситуацию и отнести тебя сюда, ― монотонно отчеканил он. ― Сейчас Марсель и Порко на последнем уроке, медсестра убежала в спортивный зал: там кто-то себе руки вывихнул. А у меня по истории хорошие отметки, так что разрешили посидеть с тобой, пока не очухаешься.

– Ясно… ― извиняющимся тоном добавил Эрен.

– Надеюсь, тебе уже лучше, так что я, пожалуй, пойду. ― Браун встал с кушетки и направился к выходу. ― Береги себя, а то вечно во всякую херню влипаешь.

«Откуда тебе знать? Ты меня совсем не знаешь…»

– Райнер! ― сам не зная, чего ожидал увидеть, позвал его Эрен.

Райнер обернулся и вопросительно вздёрнул брови. Эрен пытливо изучал его лицо, пытаясь уловить на нём собственные догадки.

– Спасибо за помощь.

– Всегда пожалуйста. Не хотелось бы больше… В смысле, уверен, мы подружимся. ― Райнер резко выдохнул и вышел за дверь.

Комментарий к 6. В грёзах о том, чего нельзя вернуть

Пост к главе: https://vk.com/wall-24123540_3938

Группа автора: https://vk.com/public24123540

========== 7. Мой лучший враг ==========

Вечер тлел на кончике недокуренной сигареты, опадал с багряно-золотых ветвей в холодные лужи. Ханджи знала, что Эрен покуривает, и деликатно объясняла, что это вредит лёгким – «портит дыхалку».

– Ты сбиваешься на счёт шесть там, где восьмибитный шаг. Тебе трудно дышать, – сделала она мягкое замечание.

– Что, родителям доложите? – Эрен явно сдерживался, но всё-таки огрызнулся.

– Я только хочу сказать, что ты будешь во всём винить себя. И так вечно злишься, когда отстаёшь от других. – Ханджи поправила очки и заговорила серьёзным тоном: – Я не собираюсь играть роль мамочки: я наставник и друг, в моих силах уберечь тебя лишь предостережением.

– Вы правы, меня занесло…

– Да уж не в первый и не в последний раз! – Она улыбнулась, чуть склонив голову в своей очаровательно-весёлой манере. – На самом деле, я слукавила: дело по большей части не в дыхалке, а в том, что ты чересчур много думаешь о своих ногах.

– Иначе не могу! Боюсь отдавить пальцы своей партнёрше. – Щёки Эрена залил румянец. – Знаю, я больше не тот криволапый дрыщ, у которого вместо конечностей несгибаемые палки, но…

– Нет. Теперь ты один из моих лучших учеников.

– Вы это серьёзно?

– Не зазнавайся.

– Верно, простите.

– За что ты вечно извиняешься?

– Не знаю, просто… Короче, хотел сказать, что стал лучше, но ощущаю себя тем же неуклюжим придурком, которого ничего не интересовало, а потом он нашёл себе отдушину в совершенно неожиданном занятии и даже в нём был хуже всех! Я постоянно кому-нибудь завидую, злюсь на собственную беспомощность, на бездарность, но продолжаю упорствовать. Это единственное, что у меня есть. – Он сел на скамью и поник.

– Это не единственное, что у тебя есть. Хорошо танцевать невозможно без страсти, и вот её у тебя как раз в избытке.

– Хах, Микаса сказала бы, что я не страстный, а истеричный. – Эрен скептично сдвинул брови.

– Микаса завидует тебе. Она закрытый человек и боится лишнюю эмоцию показать.

– Она? Мне-то?

– А чему ты удивлён? – Ханджи развела руками. – Аккерман, без сомнения, талантливая, гибкая, чувствует ритм и партнёра, но ни за что не позволит себе выйти за рамки. – Она села рядом с Эреном, чтобы звучать убедительнее. – Микаса частенько интересуется твоими успехами. Когда я хвалю твой пыл и импровизацию, то замечаю, как она злится на себя (подобно тебе) и из-за этого начинает делать глупейшие ошибки. Что у вас действительно общее, так это маниакальное стремление всё сделать правильно. В паре отлично дополняли бы друг друга.

– Хм… Приятная мысль, – не подумав ляпнул Эрен и стыдливо умолк. – Мы всё равно не пересекаемся на ваших уроках. – Он поспешил сменить тему и сбивчиво затараторил: – Мне нравится тренироваться в паре с Сашей! Она дурная и никогда не смеётся, если я начинаю двигаться, как пьяный медведь.

– Вы мне нравитесь, но у вас немножко разная манера движения. Хотя в этом есть своеобразный диковатый шарм!

Эрен рассмеялся, и печаль сошла с его угрюмого лица.

– Ну вот, ты улыбаешься, ― довольным голосом произнесла Ханджи. ― Мне тревожно, когда ты тоскуешь: будто весь свет готов испепелить. Но постоянно злиться на мир и самого себя весьма разрушительная привычка.

Он улыбнулся ей в ответ и ощутил облегчение. Ханджи была шумной и эксцентричной в пылу преподавания, но виртуозно умела успокаивать.

Вдалеке раздался приглушённый грохот. Эрен поморщился и обернулся в сторону выхода из танцевального класса. Ударило ещё. Затем ещё. Раз! Два! Раз! Два! Топот, крики, плач, мольбы, хруст костей. Хлюпанье раздавленной окровавленной плоти.

Раз! Два! Раз! Два!

Дрожь, ужас, смерть, отчаяние. «Они идут! Нам некуда бежать!»

Раз! Два! Раз! Два!

Горячий болезненный ком подкатил к горлу. Эрен закрыл ладонями уши и зажмурился, часто дыша. Грохот всё не прекращался. Челюсти сжались чуть не до скрипа. Тошнота. Эрен не чувствовал, как на его плечо легла рука, не слышал, как его зовёт Ханджи. Даже если его голова сейчас лопнула бы под натиском собственных пальцев, как виноградина, Эрен был бы счастлив: тогда этот кошмарный звук точно прекратился бы.

– Что случилось? Ты меня слышишь? ― продолжала звать Ханджи.

А в ушах лишь содрогание земли, треск, дрожь. И зловещий гул.

Пустота.

«Наверное, это и есть свобода!..»

– Эрен, тебе плохо?

– А? ― бесцветно отозвался он, и в его глазах заблестела влага.

Всё стихло. Эрен неуверенно отнял от ушей ладони и стал озираться по сторонам.

– Ты меня напугал, парень. ― Ханджи выдохнула и притулилась спиной к стене.

– Извините… Голова вдруг разболелась. Наверное, это из-за дождя: у меня бывает, ― соврал он нелепым тоном.

– Дать таблетку? У меня есть в сумке, я сейчас принесу.

– Нет, нет! Не нужно. Уже всё нормально. Правда.

Просипела классная дверь.

– Эй! Егермейстер, ты наплясался? ― В проёме показались любопытные лица Галлиардов. ― Добрый вечер, госпожа Зоэ. ― Братья улыбнулись преподавательнице приторными улыбками послушных мальчиков.

– Какое интересное у тебя прозвище…

– Да вы, блин! ― Эрен покраснел от стыда и подскочил, злобно сжав руки в кулаки. ― Черти! Что, пять минут подождать не могли?

– Так мы заранее, типа, ― неуверенно пробубнил Марсель. ― Пацаны уже все собрались, только тебя и Блаус ждём.

– Мы сейчас подойдём. Шуруйте на улицу пока. ― И с теплотой обратился к Ханджи: ― Спасибо за урок, было здорово. Как и всегда.

Они вышли с Сашей под ручку, по традиции хваля друг друга за сегодняшние успехи на занятии, и синхронно состроили удивлённые мины, когда увидели, как много народу собралось. Здесь была не только их компания, но и, по всей видимости, друзья Галлиардов, которые учились в других школах. Эрен глубже втянул прохладу вечера: она пахла громкоголосой юностью, ускользающим восторгом и предвкушением новизны. По мокрому асфальту, усыпанному жемчугом фонарного света, шелестели грязные засохшие листья, и в их игривом шёпоте Эрену слышалось: «Забудь свои тревоги и живи. Сегодня будет счастливо и весело. Забудь обо всём. Забудь, забудь, забудь…»

«Свет фонарей так печально и влюблённо ложится на ступени, словно предрекает кому-то сегодня собственные страдания», ― подумалось Эрену, когда они с Сашей спускались с крыльца.

Дома тоскливо и холодно: где прежде были любовь и опора, теперь лишь горечь и недопонимание. Идти туда ― всё равно что опускать голову на плаху. Уж лучше обволакивающий вечер, полный неизведанного. Уж лучше… Того гула, что гремел в ушах… Не думать об этом. Выбросить на помойку. Истязать себя пустыми догадками бессмысленное занятие, только жути нагоняет понапрасну.

Сегодня ночь безмятежного счастья. Пусть так и остаётся.

Перед лицом возникла большая жилистая кисть с зажатой меж пальцев сигаретой. Эрен чуть отклонился в сторону от неожиданности и взглянул на угостившего.

– Здорово. Будешь? ― бодро произнёс Райнер и улыбнулся натужной улыбкой, больше напоминавшей оскал испуганного тойтерьера. В его глазах плескались тёплые огоньки радушия. ― Это с яблочным ароматизатором. Порко сказал, что ты любишь такие бабские.

– Ага, запиваю их капучино, сидя на подоконнике, и плачу под Лану Дель Рей¹{?}[Современная американская певица, автор песен и поэтесса. Слава пришла к ней в 2011-2012 гг. с выходом альбомов «Born to Die» и «Paradise».], ― скривив лицо, выплюнул Эрен. ― Порко пусть идёт в жопу за ущемление яблочных сижек!

Немного подумав, Райнер почесал подбородок, затем постучал по плечу Галлиарда:

– Порко, иди в жопу. И вообще-то я тоже люблю пидорские сижки с яблоком.

Эрен часто заморгал в недоумении, но не смог сдержать накатившего смеха: «Я уже и забыл, что он может быть таким».

– Что? Ты чего быкуешь на меня? Раз нравится, вот и курите с Егермейстером вдвоём своё говнище.

– Обязательно всё время вести себя как обмудок? ― спокойно проговорил Браун и затянулся, затем дал прикурить Йегеру.

– Да хорош вам, эй! ― вмешался Жан. ― Обалденно же начали, что вы опять сцепились?

– Кто бы говорил! ― Порко надменно прищурился и издал бесовскую усмешку. ― Сейчас ещё часик-другой, и вы с Эреном тоже начнёте собачиться за компанию.

– Справедливое замечание, ― буркнула Саша, копошась в перекинутой через плечо сумочке в поисках наличных. Она не особенно вникала в беседу, зато охотно открывала рот, когда Конни подносил к её лицу очередную горсточку чипсов под рассказ о новом альбоме любимой музыкальной группы.

– Жаль, что мы в прошлом так не собирались, ― произнёс Райнер себе под нос, отдавшись внезапной меланхолии. ― Если бы только все могли приглядеться друг к другу, если бы только нас никто не смел переубеждать…

Браун притих, заметив, что Эрен пристально глядел на него сквозь дымные струи, и белые кляксы внутри его зрачков продолжали танцевать свинг.

– В прошлом?

Эрен понимал, что придирается к сказанному, но не мог оставить без внимания то, что Райнер выбрал именно это слово. Не «раньше» или «прежде» ― «в прошлом».

– И в чём переубеждать? ― продолжил назойливо интересоваться он.

– Да я так, просто болтаю сам с собой…

– И часто ты болтаешь с собой?

– Время от времени. Когда эмоции нахлынут…

– Или когда не можешь отделаться от слишком ярких воспоминаний. ― Эрен решил хитростью выманить Райнера на откровение. ― Понимаю.

– Вряд ли ты понимаешь.

– Объясни. Я терпеливый слушатель.

– Это ты-то терпеливый? ― с гулкой усмешкой спросил Браун.

– Поверь, я стал куда терпеливее, чем прежде… Райнер. ― Эрен не сводил пронзающих глаз со своего собеседника и увидел в нём смятение и растерянность. ― Когда разойдёмся с ребятами, можем прогуляться по городу, поболтать. Я бы и тебя с удовольствием послушал, ведь у нас накопилось столько тем для разговора, что даже не знаю, с чего начать.

Эти слова. Почему именно они? Эрен не мог вспомнить, при каких обстоятельствах произнёс их. Зато отчётливо помнил, что та встреча была важна, но почему? Всё его существо словно противилось раскрывать детали и собственные мотивы. По спине опустился каскад мурашек: «Это связано с тем чудовищным поступком, которого я не помню? Даже думать не хочу! Моё сознание либо жестоко заигрывает со мной, либо оберегает от неудобной правды». Что бы ни укрывалось за возникшими из ниоткуда словами, важнее было то, что сказанное и вправду подействовало на Райнера:

– Блядь… Неужели ты хочешь сказать, что…

– Пиво нам не продадут: Порко не взял свои фальшивые права! ― захныкал Армин, уткнувшись лбом в спину лучшего друга.

– Эм… да, я как раз именно это и хотел сказать, ― задумчиво пробормотал Эрен и состроил нелепую мину.

«С ума сойти! За все пятнадцать лет он первый, кого я заподозрил в сохранившихся воспоминаниях о прошлой жизни. Даже не знаю, полегчало мне или стало тревожно. Я ревностно стремился вытянуть из него правду, а теперь чувствую себя потерянным и неготовым к подобному разговору. Жалкий трус: боюсь открытой беседы с бывшим врагом!.. Врагом… Я восхищался им, считал надёжным товарищем и опорой. Я ненавидел его, мечтал сжить со свету и причинить неимоверные страдания. Я сострадал ему. Я сражался с ним ― бок о бок и против него. Можно сколько угодно отрицать, но Райнер по-настоящему особенный человек на моём пути. Моё отражение».

Эрен уже не мог разобрать, что там мямлил в капюшон его толстовки Армин, но озадаченный и сокрушённый вид Кирштайна отвлёк его от мрачных размышлений.

– Да ты разве что в сортире своими правами не подтираешься! ― Жан развёл руками, обращаясь к Порко. ― Они ж вечно при тебе: спишь с ними да целуешь вместо девок. Но именно сегодня, когда мы наконец-то собрались толпой, ты их вдруг забыл!

– Ну что ты разнылся? ― Порко оборонительно скрестил руки на груди и скривил плотно сжатый рот. ― Обернись. Видишь на аллее ту девчонку в дебильном тулупе, что машет нам? Это Пик, подружка детства: я ей недавно подогнал права как у меня, вместе теперь продавцов разводим. Давно хотел познакомить вас с ней, кстати.

Порко указывал в сторону бегущей к ним лохматой девчонки, размахивающей рукой-полумесяцем в совершенно невообразимой манере королевы всех лентяев на свете. Кто бы мог подумать, что эти кошмарные круглоносые боты на толстой подошве можно носить с таким ослепительным изяществом! Да и мало кому идёт пальто из искусственного ворса того грязно-морковного цвета, что было на Пик: сам Порко обычно говорил, что его подруга носит «пальтишко из шкуры блевонтина». Но каким-то непостижимым образом на ней эти нелепые вещи смотрелось стильно и опрятно.

Как только Пик приблизилась к компании, она одарила всех присутствующих обаятельной сонной улыбкой.

– Найдётся у кого сигаретка с зажигалкой? ― спросила она, потирая зябкие пальцы, увешанные причудливыми серебряными кольцами с форме роз, бабочек и птиц.

– Ты же не куришь, дурёха! Зачем дым портить будешь? ― ворчал на неё Порко.

– Тебе жалко? ― Она использовала запрещённый приём: невинно захлопала широко распахнутыми глазищами, внутри которых сверкнул хищный огонёк. Очевидно, Пик обожала прикидываться безобидной милахой, но это был лишь изобретательный камуфляж.

В то же мгновение Жан бесцеремонно выхватил из рук Брауна пачку сигарет и с супергеройской скоростью отыскал у себя по карманам зажигалку. Эрен поглядел на него с озадаченной полуулыбкой.

– Вот, держи! ― Голос Кирштайна был пропитан незнакомыми надломленными нотками. Он вложил вспотевшими пальцами в ладошку Пик целых три штуки и улыбнулся ей с таким видом, словно принёс шкуру убитого медведя.

– М-м, прикольно, яблочком пахнут, ― вынесла она вердикт и сунула в рот все три сигареты разом.

Жан покровительственно поднёс к её лицу зажигалку и чиркнул. В нём, на удивление, не было и тени насмешки, хотя обычно он первым гоготал над чужими промашками и чудачествами. Втянув дым, Пик надула щёки, не давая ему проникнуть в лёгкие, но всё равно закашлялась. Поморгав прослезившимися глазами, она продолжила «курить» с царственной важностью.

– Лохматые девчонки очень сексуальны, ― наивно проговорил Жан и тут же смутился.

– Спасибо, вообще-то это просто укладка такая.

Её снисхождение сочилось насмешкой, и Эрен невольно увидел в ней Микасу, делающую одолжение его глупости, когда они говорили о философии и искусстве. В нём поднялась обида за Жана и неудержимое желание помочь другу, с которым не мог наспориться за целых две жизни. Но он не знал, что должен сделать или сказать, и по привычке разозлился на себя.

– Да я не в смысле… Чёрт! – Жан окончательно впал в ступор.

– Вот и на кой он стал оправдываться? – шепнул Армин на ушко Эрену. – Мне его, конечно, жалко, но не могу отделаться от мысли, что топит себя Жанни грациозно.

– Твоя бабуля сказала бы, что ты такой чёрствый стал из-за своих «дурацких компьютерных игрулек», – со смешком ответил Эрен и натянул лямки рюкзака.

– Жанбой, твоё корыто сегодня поведёт Пик, ты ведь не против? – плутоватым голосом обратился к нему Порко.

– Кто? Я? Да я бы дал ей порулить вообще чем угодно.

– Эти дети такие милые! – с наигранным восхищением пролепетала Пик.

– Эй, я уже не ребёнок!

– Тише ты, – шикнула она ему. – Не вопи, когда взрослые разговаривают.

– Не будь так жестока, – вмешался Райнер, беря Пик под руку. – Парень дал тебе порулить тачкой, а ты горгонишься на него: всё время ведёшь себя так при Порко, чтобы угодить его желчной натурке.

– Ничего я не угождала! Я не из таких.

– Вот и славно.

И непринужденно повёл её вперёд.

Ребята гуляли до глубокой ночи. Эрен и Армин соврали родителям, что ночуют у Микасы, и не особенно терзались чувством вины: когда на носу шумное веселье, уже не до какой-то там честности.

Близился рассвет; приятели один за другим расходились по домам, провожали девочек и уносили с собой в рюкзаках обрывки хмельной молодости. Райнер с Эреном остались наедине и молча побрели вдоль зевающих домов, не решаясь посмотреть друг на друга.

– Ну, ладно, ты начнёшь или я? – Райнер первым набрался смелости.

– Думаю, будет справедливо, если я. Всё-таки сам предложил. – Эрен метнул взор на бледную луну, исчезающую в студёном зареве, сделал длинный выдох и стиснул лямки рюкзака. – Ты ведь помнишь, что Парадиз когда-то был другим? Помнишь, что существовали… титаны?

– Да. Я помню.

Ветер поднял с тротуара пожухлые листья и пыль, понёс их вдоль проезжей части в сторону парка.

– Я помню, что натворил, что украл у тебя… Помню смерть. Много смертей. Бессмысленных и жестоких. Помню, как ненавидел тебя, а ты меня. Помню, как разрывался на части между тщеславием, долгом и привязанностью к друзьям, которых называл врагами.

Райнер посмотрел в лицо Эрена: на нём застыло лёгкое замешательство, но вместе с тем сострадание и понимание. Его собеседник уступчиво молчал, давая возможность высказать абсолютно всё, что было на душе.

– Может быть, даже к лучшему, что я ещё ребёнком вспомнил о прорыве стены Мария, ― продолжил Браун. ― Будь я постарше, просто не вывез бы.

– Знаешь, в конце лета я вспомнил план по захвату Энни в Стохессе, ― заговорил наконец Эрен. ― Мы тогда принесли в жертву кучу гражданских, чтобы выудить из неё информацию. Как бы мы ни убеждали себя, что это была необходимость, случившееся всё равно было бойней. ― Костяшки рук побелели от того, с какой силой он сжимал лямки рюкзака. ― Я такой же убийца, как и ты. Может, даже хуже. Я знаю, что совершил нечто настолько ужасное, что даже моя память не хочет открывать мне этого.

– Так ты даже не помнишь, как… ― Внутри зрачков Райнера затрепыхались огоньки. ― Неважно, забудь.

– О чём? Ты что-то помнишь?! Я хочу знать!

– Господи, на кой тебе это? Может, оно и к лучшему. Я бы вот с удовольствием забыл об операции на Парадизе.

– Я же сказал, что хочу знать! Выкладывай.

Райнер стиснул зубы и зажмурился, подавляя в себе вспышку злости. В груди Эрена теснилось стихийное смятение: «Он что, заботится обо мне? Похоже на бред. Должен ли я вообще вытаскивать из него то, что он умолчал? Какой-то отвратительный, сумбурный диалог».

– Я имел в виду… Я говорил о нападении на концлагерь Либерио. Ты заявился туда, учинил разруху вместе с товарищами и смылся. Заставил смотреть на смерть твоими глазами, испытать те же страдания.

– Так и знал!.. ― Эрен замер и схватился за голову. Его плечи затряслись от ужаса и подступивших рыданий. ― Мой разум подбрасывал иногда картинки во снах, но я не мог до конца разобрать, воспоминания это или плод воображения. Теперь я понял…

Эрен смотрел на свои ботинки, смоченные мутной водой луж, на разбухшие от влаги окурки, застрявшие в трещинах асфальта, и по его лицу безостановочно скатывались слёзы. Уже поздно было стесняться Райнера. Да и стоило ли? Браун и так знает, что он плакса, не умеющий держать себя в руках. Перед кем тут притворяться? Но сквозь чувство вины и нестерпимую боль Эрену показалось, что Райнер продолжал недоговаривать.