Текст книги "Когда я вгляделся в твои черты (СИ)"

Автор книги: Victoria M Vinya

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 30 страниц)

«Но Эрен в детстве был такой же нервный и бубнящий дуралей, дичавшийся ласки. Строил нелепые рожи и скалил зубы. Правда, взросление сделало с ним очаровательнейшую вещь… Видимо, мой муж не повзрослеет никогда. Может, я смогла бы ему помочь? Я ведь люблю его».

В одну из тихих ночей, в которую Микаса отдавалась Дементьеву, она перевернулась, пока он брал её сзади, повалила его на спину и задорно оседлала, принявшись громко стонать. Вадим вдруг замер, недовольно ощерился и осторожно сбросил жену. «Прекращай мне эти игры, девочка», – сбивчиво прошептал он. Затем уложил её на своё место и навалился сверху. Вновь стало тихо.

– Не так! – вскрикнула Микаса и оттолкнула мужа. – Дай мне то, что я хочу!

И сползла вниз, обхватив губами его член. Ещё одна минута грёбаной тишины.

«Всего один стон! Хоть один всхлип! Неужели не можешь хотя бы погладить меня по голове? Ну почему ты такой?»

Он остановил её, схватив за волосы, и оттянул в сторону, нервно задышал. Дементьева трясло от страха и блаженства. От сумасшедшей вседозволенности её прикосновений, от властного огня пепельного взгляда.

– Но я так не хочу, – холодно отчеканил он.

Идеальный любовник?

Её страсть истлела. Микаса всё больше не желала близости с мужем и наконец-то увидела их интимную жизнь без приторного флёра: «Он не берёт меня в свои фантазии. Не берёт разделить удовольствие. Он просто берёт меня. Секс ― это то, что он делает со мной. Никогда не смогу к этому привыкнуть. Потому что первое, что я узнала в свои шестнадцать, ― секс ― это то, что мы делаем друг с другом…»

Нужно было отвлечься. Уплывающая из-под ног почва стала вызывать неконтролируемые приступы слёз. Микаса как могла прятала их от Дементьева, лишь бы не столкнуться с очередным непониманием или ещё хуже ― с формальным утешением, которое лишь раздражало её. Когда в начале лета она заявила, что собирается поступать в университет здесь, в штатах, Дементьев не отреагировал на это: закончив последние дела, просто собрал вещи и улетел с ней обратно на Парадиз. Микаса устроила ему скандал. Он позволил ей выпустить пар, чтобы она успокоилась до следующего «приступа самостоятельности».

«Взял бы ты в жёны тупицу, я бы смирилась, но чёрта с два я стану плясать под твою дудку!» ― с остервенением прокручивая в интернете список элдийских вузов, размышляла она. И нашла подходящий для себя вариант ― факультет искусствоведения в колледже при Гуманитарном университете Сигансины. Колледж был не столь престижный, как сам университет, но он базировался на дистанционном типе обучения, и практически любую лекцию можно было просмотреть в формате видео, взаимодействуя с преподавателями по желанию и необходимости. Министерство образования разработало его программу три года назад, чтобы поддержать желающих совмещать работу с учёбой, и это полностью устраивало Микасу, решившую скрыть от мужа своё поступление.

***

Март 2019-го года

Дементьев пристально наблюдал, как жена со скучающим видом переставляла на зеркальном столике флаконы с духами и баночки с кремами. Из-под домашнего атласного халата виднелась её обнажённая грудь, и Вадим судорожно сглатывал от возбуждения и злости. Сегодня был выходной, и можно было отдохнуть от бесконечных звонков и совещаний, распивая с утра бренди. Минувшая ночь растравила нервы воспоминаниями и ревностью. «Я дал тебе всё, исполняю твои прихоти и ведусь на глупые игры, но день ото дня ты всё холоднее. Во мне недостаточно страсти? Я недостаточно хорош для тебя? Посмотри же на меня! Я здесь. И я хочу тебя».

– Саша позвала меня в гости, ― ровным тоном произнесла Микаса, растирая меж ладоней крем. ― Она со своим парнем собирается открыть ресторанчик французской кухни и очень хочет прожужжать мне все уши радостными новостями. ― Её губ наконец коснулась искренняя улыбка. ― Я к ней с ночёвкой.

– Мы и так всю неделю встречались только в постели. И то, когда ты спала. Я соскучился и хочу побыть с тобой.

– Не капризничай, завтра днём я вернусь.

Она поднялась с пуфика и деловито приблизилась лицом к зеркалу, осматривая состояние своих бровей. Дементьев отставил стакан и, пошатнувшись, подошёл к жене. Развязав пояс её халата, он оплёл руками тонкую талию и скользнул вверх, сжав в ладонях большую крепкую грудь.

– Ты сказала, что завтра вернёшься, так, будто пойдёшь на каторгу.

– Что за ребячество?

– Опять та же сахарная песенка! ― Едко усмехнувшись, Дементьев грубее стиснул её грудь и припал к шее посасывающим поцелуем. ― Хитрая манипулирующая сучка.

Одной рукой спустился вниз и принялся ритмично гладить Микасу между ног. Она попыталась отстраниться, но он укрепил хватку и другой рукой сжал её за подбородок, повернув лицом обратно к зеркалу. Микаса опустила голову и отвернулась: «Не хочу на это смотреть».

– Перестань. Ты пьян, а мне нужно собираться, ― спокойно проговорила она, и её желудок сжался от омерзения.

– Как покладисто залепетала!.. Боишься, что я разозлюсь? Я бы никогда не поднял на тебя руку. Но тебе удобнее делать из меня монстра. Неужто я стал так противен? ― Он углубил движения. ― Скажи, о ком ты сейчас думаешь?

– Ни о ком.

– Думаешь, думаешь… Но точно не обо мне. Ты никогда не думаешь обо мне.

Его пальцы ускорились, и Микаса смиренно зажмурилась, замерла в ожидании конца этой пытки. Но Дементьев резко остановился и отшатнулся в сторону. Он украл её, но она никогда не будет принадлежать ему, никогда не полюбит и не станет снова желать. Вадим бросил взгляд на высокий шкаф: «Ты ни разу не заговорила о нём, не принесла в дом ни одного его подарка и сувенира, это верно. Но как я мог забыть о той сущей безделице?..» Оскалившись, он направился к шкафу, хлопнул раздвижной дверцей и вытянул из стопки вещей красный шарф, затем начал шарить в ящике стоящего рядом письменного стола.

– Что ты делаешь? ― с удивлением спросила Микаса. ― Это моё.

– Больше не будет твоим, ― Дементьев достал ножницы и занёс их над тканью.

– Совсем из ума вышел, пьяная скотина?! ― строго крикнула она и бросилась к мужу. ― Сейчас же верни!

– А не то что? С балкона выбросишься?

– Это моя вещь. Верни и иди спать! Хватит с меня истерик.

– Что, так сильно дорога?

– Представь себе.

– Тогда умоляй меня. На коленях.

– У тебя и впрямь крыша поехала. Я сказала, верни! Ты не имеешь права! ― Микаса попыталась выхватить шарф у Дементьева, но он занёс руки над головой и попятился в сторону. ― Прекрати издеваться надо мной. Верни!

Дьявольски усмехнувшись, он сделал надрез и не без удовольствия заметил ужас в глазах жены. Из-за наготы она казалась ему уязвимой и жалкой. Микаса прикрыла ладонью рот и зарыдала. Не выдержав, рухнула на колени, вцепилась пальцами в ткань брюк Вадима и принялась с силой оттягивать её.

– Верни! Верни! Сейчас же верни! ― захлёбываясь слезами, кричала она. ― Верни мне его!..

– Вернуть тебе… его?

«Вернуть тебе твоего дикого мальчишку?.. Он никогда не оставит нас в покое. Будет жить в этой клятой старой тряпке, пока окончательно не сведёт меня с ума. Но я могу покончить с этим раз и навсегда».

Рассвирепев, Дементьев разрезал шарф на лоскуты и швырнул их к ногам жены. Затем с нарочитым равнодушием обступил её, забрал стакан с бутылкой бренди и ушёл в гостевую спальню.

Микаса припала лбом к полу, не переставая лить слёзы и дрожать от отчаяния. Пустота и холод пронзили её до костей. Она сгребла в охапку раненые лоскуты и прижала к груди, пытаясь хоть немного сбить озноб. Уничтоженная и распятая, она целовала мягкую вязку, прикладывала к мокрым воспалённым щекам. «Верни мне его, верни мне его», ― бормотала она в забытьи.

Когда солёная влага на её коже высохла, а за окнами стемнело, Микаса медленно поднялась с пола и села на кровать. Плюнув на жуткую головную боль, она достала игольницу и без единой эмоции принялась кропотливо сшивать куски шарфа воедино. Закончив, она вернулась к зеркалу и устало оглядела всю себя: «Госпожа Дементьева, ― дурашливо разведя в стороны руки, ядовито протянула Микаса себе под нос. ― Супруга представительного человека! Сексуальная глупышка и манипулирующая сучка!» ― И обессиленно рассмеялась. Взяла со столика алую помаду и аккуратно очертила рот. Загримировав себя под довольную жизнью богатую жену, она надела самое вызывающее платье из своего гардероба ― короткое, с глубоким декольте и открытой спиной, влезла в летние туфли на высоченных шпильках, накинула плащ и обернула шею замученным шарфом.

Микаса обошла пару ресторанов, пообещав себе, что обязательно сегодня переспит с первым попавшимся под руку. Ей сделалось пьяно и легко. По дороге к очередному элитному бару она зашла в табачную лавку и купила пачку сигарет с яблочным ароматизатором. Кутаясь в плащ на холодном ветру, с блаженством затянулась, давясь удушающим кашлем и полубезумной улыбкой. Она втягивала в лёгкие яблочный дым, как кислород, как бесценное лекарство, и голова шла кругом. Микаса была свободна и принадлежала себе одной.

На входе в бар-ресторан она столкнулась со знакомыми мужа и тотчас наградила их пошлыми шуточками и флиртом. Микаса с отвращением наблюдала за трясущимися при хохоте усиками Валтера и делала вид, что его ответные шутки приводят её в восторг. «Нет, с этим шутом я ни за что не лягу в постель. Ни с кем из них, ― разочарованно решила она и двинулась к стойке, без интереса окидывая взором всё, что в помещении было мужского пола. ― Рыжий и с веснушками в углу ― урод. Лысый старикашка. Блондинчик с накачанными силиконом губами. Урод в жёлтом пиджачке. Урод в сиреневом пиджачке. Патлатый дылда… с металлическим подносом вместо лица? Ну, у него хотя бы задница хороша!..»

Сев за барную стойку, Микаса заказала себе выпивку. Ей было неинтересно отвечать на дурацкие вопросы, неинтересно глядеть на скучные лица, неинтересно, что Валтер похотливо гладил её обнажённую спину. Звякнув кольцами браслета, она подняла голову и увидела в противоположном конце стойки букет розовых магнолий в пузатой дизайнерской вазе. Приглушённый свет ламп превратился в ослепительное солнце, обливающее сад милой мадам Ренессанс. И смешной зеленоглазый мальчуган вновь забавно гримасничал и устраивал Микасе пантомиму с пожиманием цветущей ветки.

– Ты только погляди! Это же магнолии! ― сдерживая слёзы, воскликнула она.

Её магнолии ― похожие на первую любовь. Любовь, которую невозможно украсть.

Комментарий к 16. То, что невозможно украсть

Кто ещё в прошлой главе обратил внимание на то, что шарф был сшит из лоскутов, тот молодец, остальным добрый вечер))

Спасибо, что мотивируете отзывами, ждунами и прочей активностью не задерживать проды. Обнимаю!)

Пост к главе: https://vk.com/wall-24123540_4208

Группа автора: https://vk.com/public24123540

========== 17. Головокружение ==========

Леви давно не приезжал в родные края, но тоска по близким, в особенности по восьмилетней племяннице, выдернула его из рутины. Харуми в письмах жаловалась на нехватку денег и оправдывала мужа, который ленился искать новую работу. О его беспробудном пьянстве она, разумеется, умолчала, как и о том, что он с недавних пор стал поднимать руку на неё и дочь.

У Леви тоже было скверно с финансами, но почти на всю зарплату он купил подарки Микасе. «До конца месяца теперь буду один хумус жрать… Ладно, подумаешь. Как у мало́й глазёнки зато светятся!» ― с теплотой думал Аккерман, глядя на то, как племянница разворачивала игрушки, сладости и новые школьные принадлежности. Она напоминала ему жёлтенького светлячка в своей длинной растянутой футболке. Микаса носилась по гостиной, показывая то маме, то Бруно очередную безделицу или одежду, найденную в груде подарков.

Ей не место в этом унылом грязном доме с выцветшими обоями и обшарпанным ковром, на который лился пепельный зимний свет из окна.

– Дядечка Леви, ну ты прямо добрый фей! ― счастливо визжала Микаса, обвив тонюсенькими руками его шею.

– Тц! Задушишь, горластая, ― нежно пробурчал он, улыбнувшись одним уголком губ.

Вечером, когда он смотрел вместе с ней мультфильмы и заметил торчащий из-под футболки синяк, Леви через силу смог вытащить из Микасы реальное положение дел. Она говорила неуверенно и всё махала рукой, дескать, ерунда. Отвернув ворот футболки своего светлячка, он увидел ещё одну гряду гематом. Леви представил, как грязные и все в жиру руки Бруно хватались за детскую кожу, впивались в неё неуклюжими ударами, и пришёл в ярость.

Он не слышал криков Харуми, не слышал плача Микасы, мнущейся за дверным косяком, – только шлепки, глухой треск плоти и жалкий пьяный вой.

– Тебе мало, свинья? Мало? Я могу вмазать ещё! ― безжалостно чеканил он, оттаскивая Бруно за волосы от стены. ― Руки и ноги все переломаю, мразь! Ты у меня не то что к ребёнку притронуться не сможешь, рюмку будешь не в состоянии держать.

– Я не виноват! Я не хотел! Я больной человек… ― хныкал Бруно, пытаясь вырваться.

Леви тошнило от его приторного скулёжа, от убогого вранья и наглости. Он принялся пинать горе-родственника в живот, бить ногами по лицу. Склонившись, вывихнул ему руку и готов был её сломать, навалившись на противника, но вдруг ощутил, как к его спине прильнуло маленькое дрожащее тельце, в шею уткнулось мокрое лицо.

– Микаса, уйди оттуда! ― кричала ей мать, в испуге пытаясь оттащить.

– Дядечка Леви, пожалуйста, перестань! Ты же хороший! Ты же хороший! ― обливаясь слезами, до хрипа причитала Микаса.

Ноздри безостановочно выталкивали из лёгких горячий воздух, сжатые в кулаки пальцы пульсировали и кровоточили. Леви чувствовал, как сверху к нему рвалось крохотное сердце, и у него всё похолодело внутри. Поднявшись, он прижался к стене и посмотрел в окно, на зажигающиеся фонари и ползущие по грязным кирпичным блокам сумерки, на опускающийся в перламутровые сугробы невесомый снег. Весь мир был пропитан угрюмым холодом ― тем же, что расползался внутри него, как яд. Харуми ворчала, тыкала Аккерману в грудь пальцами, бросаясь обвинениями, затем помогла подняться Бруно и отвела его в спальню, чтобы обработать раны, пока тот с театральной мужественностью булькал «не надо никакую скорую». Серость сдавливала пространство убогой комнатушки, и Леви всё сложнее давался каждый новый вздох. Он продолжал глядеть на падающий снег, тяжело сглатывая под звон в ушах. Голова раскалывалась от боли. Обернулся ― в комнате никого. Тихо подойдя к детской, он заглянул в щель приоткрытой двери и наблюдал, как Микаса ползала по полу, монотонно переставляя в самодельном кукольном домике мебель и что-то напевая себе под нос. Леви представлял, как распахивает дверь, падает перед Микасой на колени и просит прощения за устроенную сцену, но его тело не двигалось.

«Так, кроватку сюда-а-а… Столик ближе к окошку. Кошечку на диван… нет, кошечку на кроватку… Надо не забыть только по математике решить две задачи, и можно будет тогда кукол ещё рассадить», ― хаотично бормотала Микаса, нервно почёсывая то лоб, то предплечье.

Леви сжал руки в кулаки, подавляя щекотку в носу: «Это я виноват, это я виноват…»

Он пил в основном по праздникам, но гадкое пойло Бруно, одиноко стоящее в холодильнике, привлекло внимание Леви. Он глушил стопку за стопкой в маленькой кухне, пока не ощутил упоительную лёгкость.

Стемнело.

Микаса подглядывала из-за угла за тем, что творилось на кухне, и серые глазёнки ритмично бегали туда-сюда. Споры, осуждения, тихое увещевание, обрывки фраз.

– Сколько ещё ты будешь жить с этим скотом?

– Я люблю его.

– Переезжайте ко мне, ты и Мика. Хватит уже этого нищенского убожества.

– Не смеши меня! Сам-то пока едва концы с концами сводишь.

– Да уж не бедствую, как некоторые!

– Оставь всё это. Никуда мы не полетим. И мужа я не брошу.

– Тц! Какая же ты всё-таки идиотка, Харуми…

Вспотевшие детские пальцы крепче впились в выпирающий угол стены. Микаса припала щекой к оторванному куску обоев и тихо замычала. Позади раздалось шарканье, и зловещий свет мелькнул из-под двери родительской спальни. Кряхтя, в коридор вышёл Бруно, подковылял к падчерице и опустился подле неё на колени.

– Вот зачем ссоры из дома выносишь, а? Кому от этого легче стало?

– Дядя Леви просто спросил… Ты же и правда иногда меня обижаешь, ― нахмурив брови, дрожащим голосом произнесла Микаса.

– Я всегда прошу прощения! Ты ведь знаешь, что я люблю тебя, моя маленькая. ― Он трагически приложил к груди ладонь. ― А теперь мы ещё больше все рассорились. Я вот пострадал, опять не смогу искать работу. И всё из-за тебя, из-за того, что болтаешь лишнее.

– Прости меня, Бруно, ― жалобно процедила Микаса и обняла отчима, захныкав на его плече.

Чувство острой, ничем неизгладимой вины резало её изнутри. Она больше не станет болтать. Ведь Бруно любит её, он сам так сказал. Даже на колени встал! Ему просто сейчас тяжело, мама много раз говорила, что нужно его поддержать в это непростое время.

– Что здесь за цирк? ― спросил вышедший из кухни Леви. ― Не смей прикасаться к ребёнку, падаль!

– Но, дядя Ле…

– Мика, оденься теплее, шапочку красную возьми, которую я привёз, и пойдём погуляем немножко.

– Леви, уже десять часов, ей скоро спать ложиться, ― вмешалась Харуми.

– Я сказал, что хочу погулять с племянницей. Лишь бы не с вами, уродами, время коротать… Мика, одевайся скорее.

– Уже бегу! ― шмыгнув носом и утерев слёзы, пискнула она, затем улыбнулась. ― Вы только не ссорьтесь больше. Я вас очень люблю, вы все моя семья.

– Мика, ― строго повторил Леви.

– Слушаюсь, мой капитан! ― Она шутливо отдала честь и юркнула в свою комнату.

Он вёл её за собой по белоснежному скрипучему полотну, глотая морозный воздух и морщась от света фонарей. Под расстёгнутое идеально скроенное пальто забирался колючий холод, царапал горячую кожу, но Леви не обращал на это внимания. Он держал в ладони маленькую ручку, и стыд растаскивал его на куски: «Чтобы увести Мику от пьяной скотины, её взяла с собой погулять другая пьяная скотина… Что я за выродок? Переломать бы себе к чертям руки и ноги!»

Микаса не могла оторвать взгляда от покрытой белыми хлопьями черноволосой головы дяди, от энергичного мельтешения его руки, очерчивающей искры звёзд и бледный полумесяц в чёрной непроглядной вышине. Её добрый ворчливый фей рассказывал ей сказки о созвездиях, суховато, но искренно посмеивался над её шутками, бубнил, что на улице мокро и противно.

– Так ты же сам не взял ни шапку, ни шарф, ещё и расстёгнутый идёшь, ― деловито заметила Микаса. ― Заболеешь ведь.

– Дурак, хрен поспоришь. ― Он виновато выдохнул. ― Это чего там за огоньки? Парк аттракционов, что ли? Хочешь на карусели, мала́я?

– Пошли, пошли! ― Она начала весело трясти его за руку.

Он купил ей билет, а сам расположился на скамье, за оградкой. Перед тем, как сесть на карусели, Микаса сняла свои варежки и натянула их на руки дяди. Леви с благодарностью и скепсисом оглядел свои наполовину укрытые от мороза конечности и издал тугой смешок.

На снегу отпечатались следы сапожек убегающей Микасы.

У неё должно остаться хоть что-то хорошее от этого поганого вечера. Карусель не укружит её далеко к волшебным звёздам, но Микаса хотя бы будет смеяться. Леви укутался в пальто и неотрывно наблюдал за вращением качелей. Ему казалось, что на них в небеса уносится громкоголосое счастливое детство.

Снег продолжал укрывать его равнодушной белизной.

– Леви, смотри! ― кричала ему с каруселей Микаса и махала рукой.

Его родной светлячок кружился в потоке аляпистого света. Огоньки смазались и растеклись в угловатые осколки витражей. Леви спрятал лицо в ладонях, давясь слезами. Он вдыхал прелый запах испачканных синтетических варежек и чувствовал себя бесполезным и никчёмным. Лучше бы грёбаный снег превратил его в сугроб и похоронил под собой!

– Смотри! Смотри! ― всё кричала Микаса, но слова застряли в горле, стоило ей приглядеться к дяде.

Она летела сквозь холодную тьму и не могла отрастить крылья, чтобы спуститься к нему и крепко обнять.

«Если бы я держала рот на замке, ничего не случилось бы. Умри я прямо сейчас, разбившись на этой карусели, мама с Бруно больше никогда не поссорятся, а дядя Леви не будет плакать».

Микаса уяснила с самого детства: молчи, не выноси ссор, терпи, твои чувства не важны, «во всём виновата ты». Уяснила, что она плохой человек и только всё портит.

Сквозь эту бездну Эрен хватал её за руку и тащил за собой. Туда, где безопасно. Туда, где светло и незнакомо. Микаса и не думала, что может быть настолько кому-то нужна. Просто так. Не могла поверить, когда он твердил, что она ни в чём не виновата. «Он либо ангел, либо дьявол под маской ангела», ― с опаской говорила себе Аккерман, принимая его доброту. Ангельская маска всё никак не спадала, и она в напряжении ждала подвоха. Но чёрта с два! Эрен оставался Эреном ― безрассудным дурнем, готовым ради неё на опасности, утешающим другом, опорой и самым нежным из мужчин. Он показал ей целый мир за пределами обшарпанных стен опостылевшего дома. Неужели он настолько милосерден, что не видит гнили, пожирающей её изнутри? Когда Микаса думала об этом, то боялась даже прикоснуться к Эрену не вымыв руки, словно могла испачкать его грязью, которая с детства покрыла её толстой коркой.

«Однажды он поймёт. Однажды увидит, какая я омерзительная. Лучше оставить его раньше, чем он разочаруется во мне», ― сжимая одеяло и глотая слёзы, размышляла тревожными ночами Микаса. Куда проще выставить его никчёмным в своей голове ― так проще уйти. Проще поступить как шлюха, проще наконец-то получить долбаные деньги, о которых она так мечтала!

«Эрен знает, что я хочу выбраться из нищеты, знает, что я всегда грезила деньгами. Знает, какая я жалкая и мелочная. Ну почему он не осуждает меня?! Какого чёрта не видит?.. Он не сможет дать мне то, что я ищу, и будет страдать. Я этого не вынесу. Я всё решу сама. Будет больно, но он переживёт. Это куда лучше, чем отдать себя гнилой девчонке, которая его не любит и не ценит… Такие испорченные, как я, могут любить лишь таких, как господин Дементьев».

***

Май 2020-го года

Этот сон отличался от всех, что когда-либо снились Эрену. Он шёл по цветущему лугу, и тёплый ветер – настоящий, осязаемый – гладил кожу, прятался в складках одежды. Впереди надвигались тёмные тучи, но с ними спорило неугомонное солнце. Обернувшись, Эрен вдруг увидел свою Микасу в шёлковом полупрозрачном платье; её волосы стали гораздо длиннее, и кончики прядей касались ключиц. Пленительная. Родная. Он протянул руку в неутолимом желании прикоснуться к белой коже, но замер на полпути, разглядев в чертах Микасы почти скорбную тоску.

Небо укрыли зловещие облака, вдали прогремело, пространство закружилось, исказилось, а платье Микасы сделалось чёрным. Теперь она глядела с обрыва на яростное море, молитвенно сложив у груди руки в замочек, а подле неё похожий на греческую скульптуру стоял господин Дементьев.

– Мне кажется, будто я проживала это в своих кошмарах, ― произнесла вдруг Микаса. ― Я шла по дороге, окутанной дымом, и несла что-то в руках, прижимая к груди. Я знала, что скоро положу это в могилу под гигантским деревом на холме. Липкая кровь тоненькой прерывистой струёй стекала по моим локтям…

С другого конца берега слышался погребальный колокольный звон. Эрен вглядывался в мрачное лицо Микасы, и сердце переполнялось смятением и чувством вины. Он вспомнил её совсем юной, рыдающей над раковиной в попытке отмыть руки от приснившейся крови.

«Уничтожение мира ради счастья друзей… Разве это можно назвать счастьем? Прости меня!.. Я совершил немыслимое дерьмо, которое не даёт тебе покоя даже после перерождения».

Шторм подхватил Эрена, понёс вдоль береговой линии и сбросил на скалы. Ураган едва не столкнул его вниз, разметал по плечам непослушные волосы. На скользком выступе он вновь увидел Микасу, опьянённую горем.

– Любовь ничего не стоит, ― воздев к небу широко раскрытые глаза, прошептала она.

Волны смыли её в море.

– Микаса! ― в ужасе закричал Эрен и бросился следом в голодную ледяную пучину.

Проснувшись от собственного крика, он подскочил и уставился в темноту. Нащупав дрожащими руками телефон рядом с подушкой, он набрал Армину.

– Ну чего? ― сердито протянул сонный Арлерт.

– Армин, что с Микасой? Ты виделся с ней? Она в порядке? ― сбивчиво затараторил Эрен, нервно потирая вспотевший лоб.

– Что?.. Ты чего там, бредишь, что ли?

– Ты можешь просто ответить?! ― злобно прошипел Йегер.

– Твою мать, ― выругался Армин, и в трубке зашумело. Зевнув и откашлявшись, он спокойно продолжил: ― С ней всё хорошо. Мы созванивались позавчера, когда она с мужем из поездки вернулась. Голос, правда, грустноватый был, но она уже почти год такая ― ничего нового.

– Ясно… Извини, что наорал на тебя. Просто сон дурацкий приснился. Не успел в себя прийти и сразу начал истерить.

– Эрен, истерить из-за всякой хуйни ― твоё душевное состояние по жизни. ― Армин издал добрую усмешку. ― Но ладно, это всё-таки из-за Микасы, так что не извиняйся.

– Как она вообще?

– Ого, не прошло и пяти лет, как ты решил вдруг спросить! Да вроде ничего. По миру ездит много, ни в чём себе не отказывает, как и хотела. С мужем только у неё сейчас напряжёнка какая-то: долго рассказывать, да и она не особо охотно говорит об этом.

– Почему-то я совсем не удивлён. ― Эрен бросил взгляд в окно, на первый рассветный луч, разрезавший полумрак спальни. ― Знаешь… Боже, я бы почку продал, лишь бы сейчас увидеть её!

– Ну и на хер ты ей такой дебил сдался ― без почки?

Эрен рассмеялся, преодолевая угрюмое отчаяние.

– Спасибо тебе. Добрых снов, Армин.

– Эй, Эрен! Не хочу звучать как отвратный друг из мемчиков, но я верю, что всё будет хорошо.

Эрен больше не мог уснуть и сел заниматься проектом по заказу недавно открывшегося ночного клуба. После окончания университета он почти сразу же устроился в небольшую рекламную фирму: работа в основном была удалённой, и ездить в офис приходилось всего лишь раз в неделю. Ему не особенно нравилось то, чем он зарабатывал, но руководство было лояльным, коллеги приятными и дружелюбными, а заработной платы вполне хватало на то, чтобы снимать вместе с Райнером двухкомнатную квартиру в своём же районе и тратить деньги на ерунду. Эрен редко отвлекался от работы на что-нибудь новое, даже ни с кем не переспал с тех пор, как окончил учёбу.

Днём он отправился вместе с Брауном в спортивный зал, где их ждала Энни. После тренировки друзья договорились встретиться у Армина, чтобы хорошо провести время за просмотром сериала. Милая сердцу повседневность. Она держала Эрена в приподнятом настроении, но он всё острее чувствовал, как из-за спины подкрадывалась скука.

– Вот бы что-нибудь случилось, ― на выдохе произнёс он, разглядывая после душа собственное отражение в зеркале.

До встречи было ещё несколько часов. Эрен оделся, завязал волосы и отправился гулять в одиночестве. Погода стояла чудесная, по улицам разносились запахи сирени и садовых роз, ребятня хохотала у фонтанов, по бульвару плелись влюблённые пары и старики с собаками. Пройдясь вдоль проспекта, Эрен забрёл в район с элитными новостройками: прилизанные дворики, дизайнерские бутики на углах, вереницы припаркованных дорогих иномарок ― чужая, незнакомая реальность.

Солнце потихоньку клонилось к закату, воздух сгустился и наполнился запахом остывающей листвы. Эрен достал сигарету и сел покурить на скамейке в одном из дворов, напротив красивого жилого комплекса с зелёными балкончиками.

***

– Знаешь, я всё-таки был не прав: тебе действительно идут эти дурацкие платья в цветочек и соломенные шляпки… О чём ты думаешь, Мика?

Ветер растрепал собранные в хвост золотистые пряди, скользил под хлопковой белоснежной рубашкой свободного кроя, и Вадим выглядел непривычно мягким. Микаса, возможно, залюбовалась бы мужем, не будь ей решительно плевать на него весь последний год. Вокруг играло ослепительное солнце, и цвели дивные полевые цветы. На них ей тоже было плевать. И всё же она милостиво погладила стебли колокольчиков, чтобы уберечь их от своего равнодушия. Небо затянули ультрамариново-серые облака, обещавшие грозу, которая всё никак не наступала. От этой устрашающей синевы и беспечности ярких лучей Микасе сделалось не по себе.

«О чём я думаю? О том, что я бесполезная, ничего не добившаяся шлюшка, принёсшая в жертву благополучию то, что мне было дороже всего… Какая кругом красота! Какое я уродливое пятно посреди неё! Я словно в эпицентре надвигающейся катастрофы. Меня сметёт, и останется пустота».

Она так и не ответила Вадиму, молча поднялась с земли, придерживая шляпку, и стала собирать цветы. Он заворожённо глядел, как полупрозрачная шёлковая ткань очерчивала манящие изгибы её тела, как под подолом просвечивали очертания стройных ног. Она вся его! Но Дементьев не мог вспомнить, когда последний раз по-настоящему обладал женой. С тех пор, как он разделался с проклятым шарфом, в каждом жесте, в каждом слове Микасы сквозила усталость, а в постели она казалась почти равнодушной к происходящему. Но вскоре и вовсе перестала заниматься с ним сексом: даже когда Вадим наступил себе на горло и предложил сделать всё так, как хочет жена, она лишь зевнула и отвернулась к стене, пробормотав, что хочет спать. Месяц за месяцем. Она оставалась беспощадна и холодна. Микаса не перечила, не устраивала сцен ― плыла по течению, и Дементьеву казалось, что та сильная и бескомпромиссная девчонка, покорившая его сердце, бесследно тает.

Он взял на работе двухнедельный перерыв, желая посвятить всё это время жене. Последний раз он уделял ей так много внимания лишь после свадьбы. Вадим отчаянно желал склеить разлетевшиеся по углам куски вазы. Несколько дней он водил Микасу по театрам, выставкам, магазинам и ресторанам, но это не помогало. И тогда он снял домик на противоположной от Сигансины стороне Парадиза, в курортной зоне, где намеревался разжечь в супруге хотя бы искорку былого интереса к их браку. Величественные зелёные мысы и острые скалы, океанский простор да бесконечные луга ― средоточие красоты. Микаса любила природу, и Вадим решил, что это неплохое начало.

К дому катили на велосипедах по узкой тропке. Микаса задрала подол, чтобы тот не попал в цепь, и очаровательно улыбалась в ответ прохожим, показывающим пальцами на её кружевное бельё. Вадим никогда не видел её такой. Он не сводил глаз с обнажённых бедёр жены, с подрагивающих в корзине алых маков, и в низ живота врезалось горячее желание, колени сводило истомой. Затормозив у калитки, Микаса спрыгнула с велосипеда, бросила его в траву, затем поднялась по ступенькам на крыльцо и скрылась за дверью. Дементьев сделал длинный выдох и поник. Вдалеке раздались первые раскаты грома. Из яблоневого сада вышел Фабрицио ― восемнадцатилетний юноша, обслуживающий участок.