Текст книги "Когда я вгляделся в твои черты (СИ)"

Автор книги: Victoria M Vinya

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 30 страниц)

Разгружаю новую фуру стекла с сахарком. Уверена, как минимум парочку вещей, что произошли в главе, вы особенно ждали)) Да и я тоже, если честно 😄 Спасибо за то, что продолжаете следить за историей, и не забывайте, что ваши отзывы – единственное топливо, ускоряющее процесс написания проды ❤

Пост к главе: https://vk.com/wall-24123540_4530

Группа автора: https://vk.com/public24123540

========== 22. Мой самый важный человек ==========

– Светлячок, уже восемь утра. Тебе же сегодня вроде на работу, ― позвал её в щель приоткрытой двери дядя Леви. ― Иди в душ, завтрак уже почти готов.

– А?.. На работу? ― удивилась Микаса. ― Хм… Давно мне завтраков никто не делал…

«Так странно: ты вроде другой, хотя на самом деле всё тот же ― ворчливый, но чуткий наставник. Мой капитан».

– Рыжуля хочет сегодня потащить меня в ваш «Театр комедии». Я в этом ни черта не смыслю, но отказать ей в компании не могу. Как вообще, стоящее место?

– Да, хорошее. Нравятся там постановки, ― уныло ответила Микаса.

– Ты чего такая раскисшая? Из-за вашей с балбесом старушки грустишь?

«Теперь ещё и из-за балбеса…»

– Да, ― соврала она.

Леви вошёл в комнату, сел на край постели и с сочувствием погладил племянницу по предплечью. Микаса лишь блёкло взглянула на него. Каждая секунда существования казалась ей невыносимой, и стыд раздирал на части из-за невозможности испытывать благодарность за заботу дяди. От мысли, что придётся встать и идти в галерею, делая вид, что всё в порядке, ей было тошно.

Когда Леви ушёл, Микаса продолжала лежать, не находя в себе сил подняться. Перед глазами проносились беспощадные и прекрасные обрывки прошлой жизни, давили тяжёлым грузом.

«Микаса! Пойдём, покажу, где я буду спать!»

– Где ты будешь спать… Вечно… ― пробормотала она и со слезами уткнулась лицом в подушку.

«Не упади я в детстве с яблони, неужели вспомнила бы тебя раньше? Тебя, Армина, наших друзей… Всё сложилось бы иначе. Я бы не причинила тебе столько боли… Но почему? Почему мы все снова здесь?»

Горечь бесчисленных потерь, вопросы, сомнения былого захлестнули её. Микаса опомнилась, лишь когда Леви снова заглянул к ней и позвал к столу. Она с трудом поднялась и отправилась в душ. Перед уходом извинилась за то, что не притронулась к еде, и ушла на работу.

День тянулся бесконечно, ноги едва держали её измождённое тело, но Микаса продолжала щеголять вымученной улыбкой на бледном лице. Смерть брела за ней по пятам, заглядывала через плечо и говорила голосом Эрена о ненависти и мести, о тоске и надежде. В каждой картине мерещилась кровь, а сквозь голоса посетителей звучал тихий хруст костей. Сумасшествие. Ужас.

«Ради нас всех ты стал чудовищем. А я не смогла тебя вернуть. Только освободить, как ты того и желал…»

Тонкая алая струйка скользнула из ноздрей и обогнула контур плотно сжатых губ.

– Микаса, ты хорошо себя чувствуешь? Бледная вся как покойник. И у тебя кровь…

Она не сразу поняла, что к ней обращаются. Повернув голову вбок, Аккерман увидела встревоженное лицо владельца галереи. Она флегматично скользнула кистью под носом и уставилась на кровяной мазок. В ушах наперегонки со стуком сердца гремело собственное тяжёлое дыхание.

– У меня немного болит голова, господин Йохансон, но это ерунда.

– Если упадёшь в обморок на глазах у посетителей, получится так себе. Мои сотрудники нужны мне здоровыми. Поезжай-ка домой на такси. Сегодня мало людей, я вполне могу самостоятельно вести экскурсии и продажи.

– Простите…

– За что ты просишь прощения? Лучше позаботься о себе, этого вполне достаточно, ― сердобольно заметил господин Йохансон.

Похлопав её по плечу, он направился к группе скучающих студентов.

Микаса тяжело выдохнула и запрокинула голову, воздев глаза к потолку, украшенному величественным панно с репродукцией «Колосса»¹{?}[Картина испанского художника Франсиско Гойи 1812 г. Является символом ужаса войны.] Гойи. Горечь и трепет – жестокие божественные дары минувших дней. Теперь они намертво впились в её усталое сердце. Микаса неотрывно обводила взглядом устрашающего могучего гиганта, неистово сжавшего кулаки под чёрным куполом небес: коснулась мускулистых плеч, густых угольных волос и наконец остановила внимание на бледно-пылающем пятне глазного яблока. Мгновение – и Колосс обернулся, глазницы загорелись зелёным фосфорическим светом; он направил весь свой гнев на изумлённую Микасу. Она отшатнулась и накрыла ладонью правую скулу, пронзённую царапающей фантомной болью. В ушах раздался призрачный громогласный крик, наполненный яростью всего человечества.

«Но я и тогда не боялась… Они посадили тебя на цепь, как дикого зверя, хотели вскрыть, вывернуть искалеченное нутро и разложить на кусочки. Я была готова убить их всех за тебя! Убить даже за крупицу человечности, что была мне дорога. Да, такой я была…»

Забрав свои вещи, Микаса уехала домой. На обратной дороге растравленный рассудок подбросил ей воспоминание о древнем храме посреди зелёного луга и грозно бьющихся о скалы пенных волнах. Если где-то и могли дать ответы на терзавшие её вопросы, то только там.

По возвращении домой Микаса незамедлительно купила билет на дирижабль и сменила одежду. Она безостановочно смахивала слёзы и почти не отвечала на расспросы матери и дяди о том, куда собралась ехать в таком состоянии. Ей всё казалось бессмысленным, и значение имела лишь одна цель – поговорить со священнослужителем. Во время полёта она целиком ушла в размышления о том, что почти ничего не помнит о том, что с ней было после того, как она вышла замуж за Жана. В некотором смысле её это даже успокаивало: Микасе было неловко думать о том, что они с Кирштайном были настолько близки, потому что в новой жизни он никогда не проявлял к ней романтического интереса. Но она отчётливо помнила бессчётные часы, проведённые в тени гигантского дерева. Помнила поцелуи, что дарила на прощание хладному могильному камню. «Завтра я снова буду здесь. И послезавтра. Я всегда буду с тобой», ― говорила она и уходила спать. Чтобы вернуться.

К ночи Микаса добралась до храма. Её лихорадило от усталости и недосыпа, но она продолжала идти из последних сил. Внутри было тихо и безлюдно, священнослужитель сидел на скамье во втором ряду и читал, она узнала его седовласую макушку, как только очутилась на пороге. Старик обернулся на звук шагов.

– Вы вернулись, ― с ласковой улыбкой заявил он.

Микаса прошлась вдоль рядов и опустилась рядом, степенно сложила руки на коленях ― раздавленная, уничтоженная.

– Расскажите мне всё, ― решительно попросила она с мольбой внутри зрачков. ― Теперь я готова слушать. Я хочу знать. Мне больше не к кому с этим прийти…

– Я сожалею, ― с искренним сочувствием ответил служитель. ― Как давно к вам вернулись воспоминания?

– Сегодня ночью. Чуть не рехнулась. ― Она всхлипнула и утёрла рукавом нос. ― Помните, я рассказывала вам, что мне приснилось, будто я держу в руках отрубленную голову моего друга? Я в самом деле его убила. Убила! Чтобы спасти человечество от уничтожения… ― Микаса резко накрыла ладонью рот, удерживая подступившую тошноту.

– Так это были вы? Не Армин Арлерт? ― удивился он.

Микаса попыталась справиться с приступом: резко сглотнула, зажмурившись, и сделала глубокий вдох.

– Что? Откуда вы знаете? И откуда знаете об Армине?

– Это лишь показания свидетелей минувшего. Те, кто пережил «Битву небес и земли», говорили, что так звали юношу, убившего Атакующего титана. Надо же, оказывается, всё гораздо интереснее… Извините моё любопытство, это прозвучало бестактно.

– Вы не обидели меня. Я сейчас не способна злиться на кого-либо, кроме себя.

– И тем не менее. Не хотелось бы причинять ещё большие страдания.

Микаса взглянула за близстоящую колонну и заметила фреску, изображающую прародительницу Имир, столкнувшуюся с неземной силой. Страдания. Как же много их породила та роковая встреча ― пустячок, отравивший целые поколения.

– Скажите, ради чего мы все снова здесь? ― Она легонько сжала ткань блузки на груди.

– Кто знает… ― Служитель пожал плечами. ― Некоторые из наших прихожан склонны верить, что мы переродились во имя искупления грехов. Другие считают, что это чуть ли не воля прародительницы. Я же один из тех чудаков, что не видят здесь особого смысла. У меня есть теория, что это связано со всплеском огромного количества энергии, освободившейся после снятия проклятия титанов, но, разумеется, подкрепить её нечем. Наше перерождение вообще сплошной абсурд, не имеющий научного обоснования, поэтому я не особенно переживаю. ― Он вновь ободряюще улыбнулся.

– Мне кажется, что я таю. Таю весь грёбаный день. Едва моя жизнь стала чуть меньше похожа на кошмар и замкнутый круг самообмана, как я вновь упала во мрак. Наверное, я это заслужила…

– Никто не заслуживает подобных страданий. Не связывайте воспоминания с воздаянием за житейские ошибки.

– Я просто не знаю, как с этим справиться. Хочу ухватиться хоть за какое-то объяснение, даже за самое дурацкое. А передо мной простирается лишь пустота. И смерть. Больше ничего. ― Микаса склонила голову и закрыла лицо руками.

– Позвольте вам помочь? Вы ведь неместная, в каком городе вы живёте?

– В Сигансине.

– Вам повезло: один из наших психологов как раз работает там. Я дам вам его контакты, чтобы вы могли записаться на терапию. Он хороший специалист.

– Спасибо, ― чуть слышно отозвалась она.

Старик деликатно притронулся к её плечу.

– Принести вам ромашкового чая?

– На этот раз не откажусь. Вы очень добры.

– Делаю всё, что в моих силах, пусть даже этого мало.

Он оставил её наедине с тишиной. Микаса сложила руки на спинке впереди стоящей скамьи и опустила на них гудящую голову. Никчёмная, беспомощная ― как и прежде, не способная ни на что повлиять. Каменный пол уходил из-под ног, едва слышный треск горящих свечей обращался в канонаду марлийских ружей и взрывы громовых копий.

«Ещё с детства, сколько себя помню, Микаса, я ненавидел тебя».

Пальцы впились в предплечья. Память возродила жестокий взгляд на невозмутимом, застывшем лице, мерное тиканье часов, растерянность и непонимание. «Я знаю, ты лгал. Так прилежно, что я не разгадала напыщенность, самоотречение и ужас. Горе ты моё. Горе моё…»

«Тепло ведь, да?» ― нежно возразил лицемерному лидеру йегеристов трогательный мальчик, обернувший вокруг неё свой шарф. Она цеплялась взглядом за вогнутые дуги хмурых бровей, за сеточку трещин на бледно-розовом пятне обветренных губ.

«Пойдём домой. К нам домой».

– Я иду, уже иду, ― сквозь слёзы прошептала Микаса. ― Пожалуйста, забери меня домой…

Она наконец-то приняла его тёплую руку, изрисованную тонкими линиями ссадин, и сбежала, прямиком в умиротворяющее забвение. Микаса не почувствовала, как священнослужитель укрыл её пледом.

Утром её пригласили позавтракать в столовой для прихожан. Утро стояло дивное, и через узорчатые решётки окон было видно птиц, что резвились в кустах акации, покрытых сияющими перламутровыми каплями. «Ночью шёл дождь?» ― удивилась Микаса и крепко оплела пальцами керамическую кружку, дарящую коже тепло. Перед ней красовалась тарелка овсянки со сладкой свежей клубникой и черникой да пара хрустящих хлебцев с творожным сыром ― вкусно. Она вдруг поняла, что у неё не было во рту ни крошки со вчерашнего дня. Втянув ноздрями бодрящий аромат свежесваренного кофе, Микаса принялась с аппетитом есть. На мгновение тревоги покинули её, притаились в тенях и силуэтах на каменном полу. Птицы бойко горланили в саду, радовались озорным солнечным лучам. Всё вокруг стремилось к жизни. Но на сердце Микасы корчилась в муках сумасшедшей пляски смерть.

«Несмотря на то, что моё детство не назовёшь счастливым, мама всегда была рядом. Жаль, что в новой жизни мне не повезло вновь потерять папу. Несправедливо. Отвратительно. И я ничего не могу с этим сделать».

Пообщавшись напоследок со служителем, Микаса записала обещанные контакты и в благодарность сделала небольшое пожертвование культу. В дорогу отправилась неспешно, желая побыть наедине с красотой природы и собственными мыслями. Она шла по тропинке, огибавшей мыс, прислушивалась к шуму моря и любовалась безмятежно плывущими по синему небу облаками. Ветер-бесстыдник разделял прозрачными пальцами пряди чёрных волос, гладил бархат кожи и бросался с объятиями, подталкивал в сторону благоухающего цветочного луга: «Полежи на нём. Отдохни и забудься. А я буду рядом… Я буду рядом», ― приговаривал он шелестом травы. Заворожённая его речами Микаса сошла с тропы и бросилась в омут цветов.

Над ней запорхала желтокрылая бабочка, сбоку жужжал пушистый шмель. Солнце ― палило вовсю. Печаль ― пожирала рассудок. И тоска, тоска, тоска! Она во всём, она ― везде! Проклятая, необъятная, чистилищно уродливая. Микаса повернула голову и увидела покачивающиеся на тонюсеньких стеблях колокольчики. Легонько, спрашивая милости, притронулась к фиолетово-синим лепесткам. «Когда вы обагрились кровью, я произнесла “спасибо”. Вы были свидетелями смерти и бессилия, а я подумала: “Ты для меня важнее всего”. Вопреки тому, что сам себя ненавидишь. Я хотела, чтобы ты знал, как много значишь. Как ты нужен. Пусть мне одной. Пусть миру на тебя плевать. Ты нужен, и ты ― можешь всё».

Микаса зажмурилась, чувствуя, как через переносицу скользнула горячая слеза. Рука машинально легла на горло, ища знакомую мягкость шарфа. Под веками дёргалась бледная зажёванная видеоплёнка воспоминаний.

«Я когда-нибудь стану вновь целой? Не покорёженным куском противоречивых чувств, растасканным на части прошлым и настоящим… Боже, он меня замуж звал! ― Мучительная усмешка изогнула её рот. ― Он-то? Спесивый мальчишка, не умеющий флиртовать и стесняющийся слова “брак”. Мальчишка, с которым мы неуклюже прикидывались роднёй, боясь своих истинных чувств… Замуж звал! Могла ли ты себе вообразить подобное? Чтобы прямо вот так ― без тени сомнения. Чтобы, со страстью глядя в глаза, сказал, что любит… Быть всегда рядом с Эреном стало смыслом моей прошлой жизни. И эти мечты осуществились здесь, но я убегала от них сколько себя помню. Сломя голову! Без жалости и сомнений. У судьбы всё-таки извращённое чувство юмора!»

Пролитые памятью изумрудные и каштановые чернила выводили узоры драгоценного лица. В лёгкие забился призрак аромата магнолий. Микаса сжала в ладонях пушистую траву, кровоточащую соком. Если бы только она могла вернуться в тот миг! О, её руки были бы жадны! Они ласкали бы отливающие в лучах медью растрёпанные пряди. Её губы изнывали бы от жажды! Они целовали бы полумесяцы густых ресниц и запёкшуюся рану над упрямо изогнутой бровью (недотёпа! Он и через тысячу жизней будет лезть в глупые переделки).

«Прижать бы твою голову к груди… Прямо сейчас, сию же секунду! И уснуть в пленительном покое. Чтобы вот так рядышком, тесно-тесно, насовсем-насовсем. С тобой одним, мой сильный и хрупкий, мой самый важный человек».

Она перевернулась набок и подтянула к себе колени. Сцепила в замочек руки у беспокойного сердца и позволила упоительным грёзам творить беззаконие в клетке своего измученного разума.

Ни на первом, ни на втором сеансе доктор Сандерс не дал понять своей пациентке, что сразу узнал её ― частую незримую гостью в его беседах с Эреном: врачебная тайна не позволяла болтать лишнее, и он ограничился лишь оценкой того, насколько благоприятно скажется на терапии потенциальная возможность раскрыть информацию.

Микаса не бросила визиты и к своей первой специалистке из-за того, что не хотела обесценивать прогресс лечения. Справляться с грузом навалившихся воспоминаний было тяжело, но всесторонняя терапия держала её наплаву. Как и поддержка Армина с Сашей. Друзья таскали её на выходных в кино, кафе или вывозили за город. Сердце Микасы переполнилось благодарностью, это спасало её от затворничества всякий раз, как хотелось закрыться и погрузиться в самоистязания. Но неизбежные мгновения одиночества вносили ясность, рассеивали флёр безопасности и утягивали Микасу на дно печали: она ничего не делала, не ухаживала за собой и плохо ела. Душевные подъёмы чередовались с упадком сил, но она не сдавалась и продолжала искать любые способы сохранить равновесие.

Уборка была одним из самых проверенных. Она научилась этому у дяди Леви. И когда Микаса сообщила, что хочет навести в доме генеральную чистоту, он обрадовался как ребёнок, тут же вызвавшись помочь. Монотонность домашних дел освободила мысли и приподняла настроение. Чтобы не растерять запал после уборки собственной комнаты и ванной, Микаса принялась наводить порядок в захламлённом шкафу материнской спальни. Её внимание привлекла здоровенная стопка ткани, бесхозно стоящая на верхней полке. Это были ручная вышивка и вязание: салфетки, носки, кружевные кардиганы, расшитые свадебные перчатки, скатерти ― творения искусной мастерицы. Микаса села на край постели и долго разглядывала их, обводила кончиками пальцев аккуратные стежки и петли. «Ты столько лет прятала в шкафу свой талант, мама… Я не позволю ему пропасть!» ― твёрдо решила она.

Лишь глубокой ночью Микаса успокоилась и поплелась спать. Поднявшись на второй этаж, она замерла на полпути: из гостевой спальни доносились немыслимо сладкие крики, шлепки по обнажённому телу. От самого горла вниз живота бухнулся тугой горячий ком и расползся стыдливым жаром. Секс ― это что-то, что было с ней, кажется, эпоху назад, а теперь и вовсе было странно думать, что секс у неё был не с кем-нибудь ― с Эреном. Микаса юркнула в свою комнату и прикрыла ладошкой рот, как нашкодившая девчонка.

Утром Харуми уехала к подруге, и Микаса без зазрения совести забрала из её спальни вчерашнюю находку. После устроила на кухонном столе композицию с подсветкой, бижутерией, цветочными вазами и изделиями матери, чтобы сделать креативные снимки. Она никогда не занималась ничем подобным, и её охватила радость новизны.

К обеду спустились дядя Леви с женой: она варила в турке кофе, он заливал в фарфоровом чайнике листья чая с мятой и ягодами. Микаса с улыбкой поглядывала на них, но ничего не говорила. Как только госпожа Аккерман, влажно поцеловав мужа в щёку, скрылась в гостиной, Леви потянулся и тяжко прокряхтел, придерживая рукой поясницу.

– Что, дедуля, спину сорвал? Молодая супруга слишком энергозатратна для тебя? ― съехидничала Микаса и прикусила язычок.

– Цыц, малявка! Что за неуважение к старшим?

– Должна признать, я восхищена, мой капитан: в вашем почтенном возрасте столь неистово предаваться любви ― настоящий подвиг, ― не унималась она.

– Давай, сопля, издевайся над своим стариком, ― с тёплой улыбкой ответил Леви и опустился на табурет. ― С такой женщиной у меня нет права ударить в грязь лицом, раз уж на то пошло.

– Не будь к себе слишком строг. Удовольствие от процесса куда важнее побед.

– Может, ты и права. Только на словах всё звучит куда проще, чем на деле.

– Париться из-за такой фигни – это у нас с тобой общее.

– Точнее не скажешь. ― Леви налил себе чая и сделал большой глоток. ― Чем ты здесь занимаешься, кстати?

– Фотографирую мамины поделки.

– Занятно… Хотя бы выглядишь веселее, чем обычно. Мне иногда кажется, что, несмотря на визиты аж к двум мозгоправам, ты зарываешься в какие-то новые тревоги и по итогу не двигаешься с места. Надеюсь, мне только кажется. ― Он недоверчиво сощурился.

– Хотелось бы сказать, что ты ошибаешься… Хотелось бы, чтоб всё зависело исключительно от меня… ― Микаса прервалась и задумчиво поглядела в окно. ― Но сегодня действительно гораздо легче. Я кое-что задумала и мне интересно, сработает ли это.

– Если вдруг понадобится моя помощь, дай знать.

– Непременно. Спасибо, что так заботишься обо мне. Жаль, что я не всегда бываю благодарной, но обещаю исправиться.

Спустя две недели она влетела в комнату матери, положила подле неё пачку наличности и деловито уставилась в её ошарашенное лицо.

– Что это, милая? – спросила Харуми, оторвавшись от вязания крючком.

– Это твоя выручка, мамуль. За рукоделие.

– Я не понимаю…

– Как бы объяснить… Я позволила себе стащить то, что у тебя годами пылилось в шкафу, создала в соцсети бизнес-аккаунт на твоё имя и всё распродала. Наличные с карты сняла для демонстрации – чтобы эффектно смотрелось. Они все твои. И имей в виду: у тебя уже заказов на месяц вперёд! Могу стать твоим менеджером по продажам, – со смешком добавила она.

– Солнышко, да ты чего это такое удумала? – с неуверенностью и смущением лепетала мать. – Я же так, любитель, да ещё и не самый искусный.

– Во-первых, я с тобой не согласна, а, во-вторых, главное – грамотно продать свой талант. Знаю, последнее ты не умеешь, поэтому я и взяла это на себя. Мам, я серьёзно: ты способна зарабатывать хорошие деньги, просто занимаясь дома любимыми делом! Это так здорово!

– Мне неудобно, Мика. И с соцсетями я не дружу, только с кулинарными сайтами.

– Я тебя научу. А на первых порах сама буду заниматься обратной связью с клиентами. – Микаса закусила губу и оглядела складки пододеяльника. – Мне это нужно сейчас. Хочу с головой уйти в работу. Хотя бы попытаюсь.

У неё зазвонил телефон. «Энни?» ― удивилась про себя Микаса. Выйдя из комнаты матери, она приняла вызов:

– Приветик, Мика, ― безрадостно поздоровалась Леонхарт и выдохнула в трубку.

Когда началась терапия и первые попытки чаще общаться с подругами, одним из главных инициаторов походов по барам и кафе была Энни, поэтому её звонки, как правило, означали то, что сегодня девчонки собирались потусоваться где-нибудь. Микаса решила, что вечер в женской компании неплохая идея. Вот только голос подруги её несколько озадачил.

– Привет. Куда сегодня двинем? ― предупредила её вопрос Микаса.

– Да никуда. Я вообще-то… В общем, хочу, чтобы ты кое-что передала своей голубоглазой «подружке»: я терпеливый человек и много всякого дерьма готова понять; я не давила, не донимала звонками, прекрасно осознавая, что ему надо ненадолго закрыться от меня и посмотреть на то, что случилось той ночью, со стороны… Но я звонила Армину последние два дня и написала одно сообщение, а он продолжает игнорировать меня. Передай, что моё терпение кончилось. Что он чёртов бесхребетный урод, который вместо взрослого разговора прячется, как маленькая трусливая девочка. Передай, что я не стану бегать за ним, а он бездарно слил в унитаз нашу дружбу.

– Энни… ― Микаса виновато нахмурила брови. ― Чёрт, мне ужасно стыдно за него… Армин никогда не был таким, и обычно вправление мозгов было его прерогативой.

– Что ж, видимо, хорошие советчики тоже бывают мудаками. Извини, что я так о нём говорю.

– Да я бы сама его стукнула! Не думала, что Армин способен поступить подобным образом с девушкой, которая ему нравится. Во всяком случае, я была уверена в этом… Он говорил нам с Эреном, что ты нравишься ему.

– Плевать уже. Просто передай ему то, что я сказала, раз на мои звонки он не в состоянии отвечать.

***

Когда поступил звонок от Микасы, Армин гостил у Эрена и вовсе не ожидал, что подруга устроит ему головомойку. Он не мог достойно обороняться и лишь невнятно мямлил в ответ. Армин знал, что виноват. Пока голос Аккерман нервно дрожал в трубке, он вспоминал, как Энни кидала ему дурацкие мемные видео, когда он грустил из-за разлада лучших друзей; как звучно прихлёбывала чай из огромной кружки, пока он учил её играть в приставку; как опускала подбородок ему на плечо и тихонько ёрзала кожей по скрипучей ткани рукава; вспоминал, как блестела в тусклом свете коридорной лампы красная шпилька, зажатая меж аккуратно накрашенных губ, пока Энни схватывала на затылке волосы. Она не станет шутить о том, что бросает его. Она уйдёт. И эти крохотные очаровательные моменты уйдут вместе с ней. Навсегда останутся воспоминаниями и сожалениями. Армин стиснул зубы, ссутулился, обхватив себя руками.

В комнату вошёл Эрен, вернувшийся с тренировки, и плашмя рухнул на кровать, обняв подушку под головой. Он взглянул на друга и вопросительно насупился.

– Чего такой кислый?

– Я облажался. Теперь вот расплата прилетела.

– А конкретнее? ― на выдохе произнёс Эрен, затем лениво почесал спину и сомкнул веки.

– Как бы сказать… С той самой ночи мы с Энни ни разу не поговорили. А когда она начала звонить, я не брал трубку. Не знаю, что со мной. С одной стороны, я от неё без ума до дрожи в коленях, а с другой… Боюсь, что моя жизнь станет совсем другой, что в ней придётся искать место для Энни – и не малое. Да и ей для меня тоже. А вдруг я отвратный бойфренд? Вдруг она ошибается насчёт меня?..

– Ты главное продолжай и дальше её игнорировать, чтобы она уверилась в этом, ― сыронизировал Эрен. ― Энни не из тех девчонок, которые начнут много требовать, едва вступят в отношения. Не относись ты к этому слишком серьёзно. Как я уже тебе говорил, стоило просто попробовать, а там как пойдёт. Вы же не брак заключаете, в конце концов! И на первых порах между вами ничего кардинально не поменяется: да, появится секс, а в остальном вы будете заниматься тем же, чем и раньше. Блядь, какого чёрта я вправляю тебе мозги, а не наоборот?

– Микаса мне сегодня то же самое сказала.

– Микаса? ― Эрен на секунду смутился, но через силу подавил волнение, расползающееся в груди. ― Супер, так ты ещё и через посредника свои отношения с Энни выяснял?

– Я придурок, я понимаю!.. Но это какой-то замкнутый круг: я вроде и хотел поговорить, но всё откладывал, а чем дальше, тем яснее осознавал, что всё катится в жопу, и от этого действовать становилось ещё страшнее. Меня чуть не до блевотины выворачивало от понимания, что я вот-вот всё похерю.

Эрен поднялся и сел на краю постели, прижавшись к другу плечом, схватился за волосы на макушке и призадумался.

– М-да, паршивенько получилось… Слушай, я уверен, ещё не поздно с ней объясниться. Только не сегодня, не на шальную голову. Не откладывай в долгий ящик, разумеется, но сегодня отдохни и хорошенько обдумай, что ты ей хочешь сказать. И хочешь ли вообще что-то говорить. Может быть, оно вообще не имеет смысла и отношения с Энни тебе не нужны. Но если всё-таки нужны, не взваливай инициативу на неё одну – действуй. – Эрен вдруг тихо рассмеялся. – Я себя чувствую моим психотерапевтом!

– Если начистоту, годы терапии и впрямь сделали тебя круче.

– А это не так уж просто – с таким-то обмудком как я!

– Опять завёл старую песню.

– Ты знаешь, я себе верен. И привязываюсь навечно… – Его губ коснулась надломленная усмешка.

– Я знаю наверняка, что ты чудила. Именно за это и люблю. – Армин на миг расслабился и сделал глубокий вдох. – Я тут подумал, что избегаю Энни ещё по одной причине: мне кажется, что я её недостоин. Мы с ней – это просто нелепо! Она красивая, стильная и сильная, из богатой семьи. И я – зубрила из мещанской семьи.

– Но это просто оболочка! – Эрен вздёрнул брови и развёл руками. – Вы с ней оба гиканутые всезнайки, которые с удовольствием закроются вдвоём от социума для ведения своих дебильных интеллектуальных споров – родственные души, не иначе. Она выбрала тебя! Не какого-нибудь клона Джордана Хоука, потому что ей нужен добрый и весёлый зубрила из чудесной мещанской семьи. И я её прекрасно понимаю.

– Надеюсь, ты прав. Только мне никак не отделаться от этого назойливого чувства.

– Тебе надо остыть и переварить всё это. Мне Зик предложил поехать сегодня на пляж, давай с нами?

– Я только за. Немножко моря сейчас не помешает. – Армин оглядел свои бледные руки.

Эрен откинулся обратно на кровать и уставился в потолок.

– Слушай, насчёт Микасы… Как она там?

– Хах, я всё ждал, когда ты не выдержишь и спросишь наконец об этом. ― Арлерт хитренько ухмыльнулся, но после вновь помрачнел. ― Поначалу мне казалось, что она отлично держится после развода…

– Развода? – Эрен моментально оживился. – Быстро она… Я хоть и понял, что её муженёк пришёл мне морду набить из-за того, что Микаса решила его бросить, но в голове это до конца не укладывалось.

– К мозгоправу, кстати, ходит. Полагаю, это твоя заслуга. Но вот последние две недели Мика чего-то сильно сникла. До апатии. Мне страшновато за неё. Надеюсь, просто сложный период.

– Она не намекала, что с ней происходит? ― с тревогой на сердце уточнил Эрен.

– Не-а. Ты же её знаешь: отмахивается и говорит, что в норме. Прямо как ты. Два шизика. До сих пор не понимаю, почему вы никак не можете разобраться между собой. Такие дебилы просто обязаны быть вместе!

Душное марево августовского дня сменилось вечерней прохладой. Энни со скучающим видом скролила странички соцсетей в ожидании Микасы. График у неё был плотный: после посиделок в кафе с подругой она собиралась на свидание. Парень был не в её вкусе ― здоровенный и помешанный на спорте. Зато он был «совсем не Армин», и Леонхарт это полностью устраивало. Она изо всех сил стремилась доказать себе, что не станет плакать в подушку и ждать приторных чудес. Не станет скучать по изобретательным шуткам из английской литературы, по звонкому хохоту, по лучистой улыбке с ямочками на щеках. Она и не вспомнит бессонные ночи за просмотром сериалов и созерцанием звёздного неба, откровенные разговоры, робкие поглаживания по шраму на запястье. И уж точно не будет страдать из-за «нехватки Армина Арлерта в организме»! Не будет, чёрт бы его побрал!

Пальцы безотчётно впились в шершавую поверхность скамьи. Энни разглядывала свои жёлтые туфли с ремешком. Проклятые туфли! Она купила их, потому что Армин вопил в обувном, что она в них «само очарование». Продавить бы его миловидное лицо этими каблучками!

– Здравствуй, Энни.

«Какого дьявола? Что он здесь забыл? Как узнал?»

– Чего тебе? ― холодно отозвалась она, пряча взгляд и пытаясь унять не на шутку разошедшееся сердце.

– Я накосячил. И слишком. Хочу всё исправить. ― Голос Армина был до краёв наполнен чувством вины и надеждой.

– Я жду Микасу, мне не до тебя.

– Она… Она не придёт.

– Ах, вот оно что. Конечно. Чёртова Мика! Мне следовало догадаться, что она станет пособничать своей подружке. ― Энни оборонительно сложила руки на груди. ― В таком случае, я пойду: у меня сегодня ещё свидание, некогда выслушивать жалкие оправдания.

Она поднялась и двинулась прочь, но Армин перехватил её, ласково сжав кисть Энни в своей ладони, и с мольбой заглянул ей в глаза ― запрещённый приём; она сдалась и села обратно, проклиная себя, Аккерман и грёбаного его.

Армин опустился рядышком и положил на колени Энни коробку её любимых мармеладок. К горлу подкатил горячий ком, в носу защекотало. Придушить бы его! И зацеловать проклятые ямочки на щеках.

– Вырядился как на праздник, ― с издёвкой произнесла она, оглядывая белоснежную рубашку по фигуре и отлично скроенные брюки винного цвета.

– Прости меня. ― Армин всё ещё не отпускал руку Энни и с привычной простотой гладил шрам на её запястье. ― Я повёл себя как трусливый осёл. На меня никогда не обращали внимания девчонки вроде тебя, лишь в наивных юношеских фантазиях. Проще было закрыться и вообще не думать об отношениях. Мечта удобнее. Безболезненнее… Но знаешь, ты куда красивее Лоры Палмер, ― смеясь над самим собой, искренно добавил он.