Текст книги "Летопись Линеи: Чему быть, того не миновать (СИ)"

Автор книги: Vaishnavaastra

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 29 страниц)

Режущие волны неконтролируемой паники подступили к самым носкам сапог рыцаря. Он чувствовал, что еще немного и будет кричать от боли прямо тут, при Элориэле. Леон ощущал себя так словно все его нутро было заполнено не внутренними органами, но гниющими помоями и их отравляющий смрад проник в каждую клеточку его тела, заставляя ту испытывать невыразимую боль от гниения заживо.

– Мой рассказ будет долгим, но если он дарует вам хоть толику утешения, то это самое меньшее, что я смогу сделать для вас, Леон.

– Я хочу знать все о том, от чего пострадала моя любимая… моя Элисса. Говорите сколько хотите, Элориэль, я хочу занять голову любыми думами кроме моего горя.

Элориэль выждал, когда Леон соберется с силами. Шаман дал ему время, чтобы мысль о том, что он должен проститься с Элиссой впиталась и закрепилась. Чем раньше это произойдет, тем лучше, давать ложную надежду было глупо. Как никто другой, Элориэль знал совершенно точно, что Элисса умрет.

– Расскажите мне.

– Источник трагедии, с которой тебе довелось столкнуться, уходит корнями в древнюю историю Линеи и альвов, историю появления Триады.

Леон опешил от такого начала, слишком масштабным и необъятным оно ему показалось.

– Девять эонов назад, в альвийской империи произошел раскол, приведший к появлению трех различных народов – сильвийцев, цинийцев и харенамцев. Началом размолвки стала изгнанная из вотчины Богов, Ашадель, создательница альвов. Желая отомстить родителям, Ашадель обратилась за помощью к своим детям, альвам. Сторонники низвергнутой Богини поддержали ее замысел и впоследствии стали теми, кого все ныне знают, как цинийцев. Противники столь воинственных настроений перешли на сторону старших Богов, навсегда отрекшись от своей Богини, этот народ ныне всем известен как сильвийцы. Третий народ остался в стороне, сохраняя нейтралитет, – харенамцы. Так единая империя альвов распалась и на ее месте возникла Триада, состоящая из трех разных народов единой расы. Ашадель дала поддержавшим ее альвам силу, изменившую ее последователей: они стали выше, сильнее и быстрее, а кожа их потемнела, являя собой символ противоположности бледной кожи тех, кто отрекся от Ашадель. Ты наверняка читал и видел изображения Виты, нашего Древа Жизни, некогда источника бессмертия всех альвов. Ашадель разорвала связь силы древа с альвами отвергшими ее, равно как и с альвами проявившими безучастие. Таким образом цинийцы остались бессмертными, а сильвийцы и харенамцы начали стареть и умирать как вы, люди. Это продолжалось недолго, ибо Боги выступили на защиту моего народа за наше противостояние Ашадель и вернули нам связь с Витой. Ашадель на тот момент была низвергнута второй раз, на этот раз в иной мир известный в мифах и легендах как Затмение. Оттуда Ашадель уже не имела власти над Витой, чтобы повторно разорвать нашу связь с ним. За нейтралитет там, где нужно было проявить твердость и выбрать сторону, харенамцев ждала печальная участь, – утратив связь с Витой и не получив ее от Богов обратно, они так и остались смертными. Не найдя себе места среди цинийцев и сильвийцев и не желая более быть втянутыми в какой-либо конфликт, они отправились в добровольное изгнание в пески Кахада, подальше от любых рас и народов. Стоит ли мне сейчас продолжать, Леон? У вас невыносимо усталый вид, юноша.

– Говорите, клянусь всеми Богами я хочу знать все.

– Хорошо, – альв мягко кивнул и сразу перешел к тому, что касалось недуга, сразившего Элиссу. – Даже за вуалью этого мира, Ашадель не сдалась и создала самое ужасное оружие из когда-либо виденных – Летум, Древо Смерти, оно же фонтан смерти или источник смерти. То самое черное древо, которое видит во сне Элисса. Сущность Летума была прямо противоположной Вите – оно забирало жизнь сильвийцев и одних лишь их. Древо Летум находилось в самом центре горных крепостей цинийцев, что послужило им лучшей защитой от осады. Оно высасывало жизнь из сильвийцев подобравшихся к окрестностям крепости, что сделало невозможным для нас его уничтожение, как и осаду ближайших замков. Любой приближающийся к Летуму, засыпал замертво и уже не просыпался, его жизнь забирало это пагубное древо. Заснувшие, иногда кричали во сне, описывая то, что их притягивает к себе черное древо. – Элориэль выдержал паузу, оценивая, как справляется Леон с тем, что только что узнал. Глаза юноши блестели от слез и Элориэль не мог винить его в этой слабости, потому, что не считал проявление чувств в подобной ситуации, слабостью.

– Вы говорите, что нужно подобраться к этому черному дереву, так как же так вышло, что моя Элисса попала под его воздействием здесь, в Линденбурге? Где это проклятое дерево сейчас и почему других сильвийцев оно не коснулось?

– Забегая вперед, отвечу – в Затмении, в Линее его нет.

– Тогда как? – почти взмолился Леон, откровенно не понимая, как сухие пальцы этого коварного дерева дотянулись из иного мира, мира из мифов и легенд, в этот и коснулись именно Элиссы.

– Разумеется я объясню, Леон. Вернемся туда, где я остановился, Летуму и горным замкам. Война сильвийцев и цинийцев не утихала. Хотя Летум и защищал территорию последних, как я уже отметил, древо было мечом, а не щитом. В борьбе с нами, цинийцы начали изготавливать наконечники стрел, используя кору Летума, отправлять лазутчиков в наши города дабы те отравляли этой же корой наши колодцы и урожай в полях. Подбрасывали толченую кору в корм животным, которых мы употребляли в пищу. Надо ли говорить о том, что тогда мы вели две войны – с цинийцами и с людьми, в попытке удержать земли империи. Нет сомнения, что сильвийцы были бы полностью истреблены, если бы не вынужденный союз с людьми. Древо смерти смертельно лишь для нас, для других рас оно не представляет угрозы. Мой народ был вынужден заключить мир, по условиям которого сильвийцы сдавали людям все земли империи, включая столицу, впоследствии переименованную людьми в Астэр. За это, люди обещали прекратить войну с сильвийцами и пойти штурмом на горные замки цинийцев, дабы уничтожить Летум. Сделка состоялась. Война с людьми была прекращена, а силы людей брошены на осаду цинийских замков. Все, казалось бы, предрешено – однако сжечь или разрубить древо на куски, людям не удалось. Летум был защищен не иначе как магией самой Ашадель и не поддавался ни мечу, ни огню. Тогда один из человеческих мудрецов, ученый, алхимик и маг, по имени Нидрах, призвал союзника из одних ему ведомых миров, существо немыслимой силы. Оно и разбило основные силы цинийцев. После чего Нидрах запечатал древо в ином мире, так оно навсегда сгинуло из нашего. Как ни прискорбно это признавать, но в Линее осталось несколько его ветвей и небольшие отслоения коры. Долгие годы они хранились в самых надежных сокровищницах нашего народа, однако со временем выяснилось, что их выкрали. Так они и затерялись во времени и вероятно были растащены по всему миру коллекционерами, алхимиками, учеными и магами. Иногда, очень и очень редко, эти останки Летума проявляли себя – сонная болезнь охватывала политически важных сильвийских фигур или мудрейших шаманов, живущих пять и более, эонов. Тогда становилось очевидно, что кто-то использует остатки проверенного оружия против нас. Радовало лишь то, что древа как такового больше нет и его губительная грязь будет смыта водами времени, дай лишь срок. Мне горестно и больно признавать это, но я могу с уверенностью сказать, что ваша возлюбленная угодила в сети Летума, мне искренне жаль. Теперь вы знаете все. – закончив свой рассказ, альв замолчал, с сочувствием глядя на Элиссу.

Во время рассказа альва, Леон поднялся и медленно расхаживал вдоль стены, однако теперь он прислонился спиной к стене и сполз на пол, разбитый вдребезги таким откровением.

– Должен же быть способ? – прошептал рыцарь.

– Если и есть, сильвийцы таковой не нашли, хотя поверьте искали как ничто другое. Поймите, ведь на глазах моих предков гибли их дети, их родители, братья и сестры, засыпая и более не просыпаясь. Я знаю все это и понимаю, потому, что мне рассказывал об этом Баррош, а он застал и пережил появление Летума воочию.

– Как Элисса могла столкнуться с останками этого древа? Как!? Почему она!? И где? – подняв глаза на альва, умоляюще спрашивал Леон.

– Простите, Леон, мне это неизвестно, хотя безусловно, узнать это крайне важно, дабы предупредить опасность. Другие сильвийцы могут оказаться в беде, если в том источнике, каким бы он ни был, есть еще останки проклятого древа.

Леон поднялся, всем весом опираясь на стену, чтобы не упасть, лишь одна она сейчас служила ему опорой. Набрав воздуха в грудь, он задал вопрос голосом, который и сам не узнал, приняв за чужой:

– Сколько у Элиссы времени?

– Когда Летум пребывал в Линее, он убивал погруженных в сон за неделю. Будучи выброшенным в Затмение, древо очевидно утратило интенсивность воздействия и срок увеличился…

– Да скажите же просто сколько!? – выпалил Леон и тут же почувствовал себя глупо. – Простите меня, Элориэль, простите. Я сейчас не в себе и лучше нам прекратить беседу, пока я не упал еще ниже в ваших глазах.

– Я понимаю вас, это вы простите мне мою словоохотливость и столь тяжелые вести. У Элиссы от одного месяца до трех. – такая неточность обусловлена внутренний силой альва, тем как он будет сопротивляться древу.

Едва держась на ногах и передвигая их так как отлитые из свинца, Леон рухнул на колени перед кроватью возлюбленной. Впервые за долгие годы, Леон зарыдал. Приподняв девушку и прижимая ее к себе, он обнимал ее и терся лбом о ее лицо. Элориэль тихонько встал и направился к двери.

– Постойте… – тихонько позвал Леон, когда рука альва уже коснулась ручки.

Элориэль задержался и со всем вниманием, обернулся к Леону, готовый помочь всем, чем сможет.

– Есть ли способ оттянуть неизбежное?

Элориэль удивился – а удивляться он любил. Вопрос был неожиданным и породил в шамане собственный интерес – зачем оттягивать неизбежное? Альв знал, как морты не желают расставаться с умирающими близкими и для него, как для представителя бессмертной расы, это всегда было непостижимым явлением. Дерзкое желание людей бросить вызов столь неизбежному фактору, как смерть. Сильвийцы относились к смерти близких куда спокойнее. Впрочем, разница в восприятии, была шаману ясна – сильвийцы не старели и не умирали от болезней, их смерть была внезапной и неожиданной. Морты же угасали как свечи, постепенно и этот длительный процесс все родные и близкие были вынуждены наблюдать. В случае с Элиссой было то же самое, что и с мортами, ведь не было ни одного случая, когда попавший под воздействие Летума, спасался. Ни одного. И все же, способ удержать жизнь на пороге смерти, забалтывая последнюю, был…

– Есть. Наши знахари, мудрецы и маги, ища способ исцеления, обнаружили, что листва самых обычных деревьев, растущих вокруг Виты, замедляет воздействие Летума. К тому же, она может поддерживать жизнь альва, что немаловажно, учитывая то, что заснувший не может принимать пищу и воду.

– Благодарю вас, Элориэль – за все.

Альвийский шаман покинул комнату, а Леон так и остался стоять на коленях, подле любимой до самой ночи. Элара хотела войти сразу же как вышел Элориэль, однако альв остановил ее жестом. Пользуясь случаем, Элориэль принял гостеприимное предложение остаться.

***

Солнце завершило свою прогулку по небосводу и пробиралось за горизонт. Один за другим, горожане Линденбурга закрывали окна ставнями и крепко запирали двери. На улицы города ночами редко кто выходил. Если не считать ночной стражи, мастеров, занятых уборкой сточных каналов, воров и убийц. За редким случаем, попадались пьяницы и гуляки, чествующие ночной образ жизни. Этьен не относился ни к одной из этих категорий. Мужчина спешил в поместье Эклер, забрав свою обувь у сапожника, едва успев заскочить туда до закрытия. Внезапно мимо юркнула невысокая тень, профессионально срезав кошель. Этьен не услышал этого, но почувствовал недостаток приятного веса на поясе, благо кошель был полон. Единственный раз, когда Этьен позволил себе такую позднюю прогулку и вот, посмотрите, – стал жертвой уличных грабителей! Точнее, одного грабителя, всего-то на всего какого-то мальчишки! Уж с кем с кем, а с мальчишкой Этьен сумел бы справиться самостоятельно.

– Ах ты паршивец! – Этьен тут же кинулся следом за вором, грозно размахивая парой сапог ему в след.

Воришка бежал не быстро, можно даже сказать лениво, не затем, чтобы экономить силы, а чтобы бедолага Этьен не потерял его из виду. Старый дворецкий начал задыхаться едва лишь разменял шаг на бег. Союзником воришки была не только юность, но и идеальное знание города: лабиринт всех переулков и необычных способов перемещение между ними. Таких, как например небольшая дыра в заборе или щель в стене заброшенного дома, разогнутые решетки ограды чьего-нибудь поместья. Этьен возликовал, когда обнаружил, что мальчишка где-то ошибся и свернул не в тот поворот, так как и забрел в тупик. Путей к отступлению не было, если только конечно он не умел карабкаться по стенам как паук.

– Вот и попался, крысенок! Сейчас я проучу тебя! – с предвосхищенным возбуждением, что даже брызнула слюна, выпалил Этьен, грозно тряся сапогами, как если это были не сапоги вовсе, а какой нибудь цеп.

Тут за спиной Этьена послышались шаги. Обернувшись, дворецкий увидел, что в переулок вошла высокая фигура в черном плаще, лицо было скрыто капюшоном. Так уж вышло, что Этьен уделял большое внимание обуви и уходу за ней. Для него обувь была первым, на что он обращал внимание у других. Не мудрено, что несмотря на сгущающиеся сумерки и плащ, Этьен разглядел богатые, обитые сталью, сапоги незнакомца. Этьен был готов поклясться, что знает сколько такие стоят и какой именно сапожник над ними трудился. Однако сейчас его заботило другое – такие не мог носить вор или иной уличный босяк.

– Небольшая рокировка и уже ты попался, Этьен, – произнес незнакомец, знакомым Этьену, страшным голосом и он уже пожалел, что это не грабитель.

Вор по крайней мере равнодушен к своей жертве, его интересуют деньги, но этот голос. В нем чувствовалась не то чтобы неприкрытая враждебность, – одна лишь интонация открыто говорила, что его владелец собирается похоронить Этьена заживо. Знавшие владельца этого голоса достаточно хорошо, могли рассказать, что сей человек скуп на угрозы, но скор на дела. Обычно он исполняет все, что говорит и если уж он начал вести разговор столь недружелюбным тоном, то жди беды.

Тем временем, воришка, самодовольно прошел мимо дворецкого прогулочным шагом, присвистывая и подкидывая кошелек. Уже дойдя до фигуры в черном, мальчишка обернулся и показал на прощанье своей жертве язык. В иной ситуации Этьен бы возмутился подобному отсутствию манер и непременно рассказал, что в его молодости молодое поколение себе такого не позволяло. Но текущая ситуация к подобному словоблудию не располагала, хотя бы потому, что тут не было слушателей, кроме одного единственного. Того, что двинулся на Этьена как скала. Старику так показалось, потому, что каждый шаг незнакомца отдавался сталью в его висках. Этьен не мог понять, виной тому такая слышимость в этом переулке или его собственный страх? К слову, о страхе – Этьена обуял такой ужас, что сейчас он не смог бы сопротивляться, даже если бы с другого конца на него неслось стадо диких лошадей. Дворецкий спасительно попятился назад, точнее попятилось его тело, а он лишь безвольным зрителем наблюдал за этим. Вскоре его спина встретилась с холодным камнем стены. Эта встреча была столь внезапной для напуганного Этьена, что тот выронил сапоги и пустил ветры. Последнее получилось особенно громко, и он с удивлением своему странному ходу мысли, отметил какая хорошая слышимость в этом переулке. В руке незнакомца блеснуло лезвие, рука взмыла ввысь и Этьен рефлекторно прикрывая лицо руками, открыл рот, но онемел от ужаса и не смог выдавить ни звука. Вместо него зашумела по штанинам теплая струя, щекотливой змейкой сползая по ногам, стремясь выбраться на свободу и посмотреть, как там ночной Линденбург. Оказывается, незнакомец вскинул руку лишь затем, чтобы откинуть капюшон. Из-под черной ткани капюшона вылетела бабочка? Нет, какая-то кукла, выглядящая совсем как живая… Эйдос – догадался Этьен. Прищуриваясь, дворецкий разглядел знакомое лицо и у него сразу отлегло на сердце. Вместе с тем, Этьен испытал неописуемый стыд и дискомфорт, причем тяжелый дискомфорт был не только у него в груди, но и штанах, о чем свидетельствовал запах.

– К-кай Готфрид! В-вы меня н-напугали! Как прикажете это п-понимать!? – хоть и заикаясь от страха, возмутился дворецкий, катая по задворкам своего сознания вопрос – зачем Готфриду кинжал?

– Я знаю, что ты заглядывал к приезжему алхимику на ярмарке – я знаю, что ты покупал! Пару дней назад дом Эклер посещала сильвийка Элисса, а на следующей день она упала без чувств и не приходит в себя. Не желаешь объясниться? Отвечай!

Готфрид играл по наитию, больше полагаясь на интуицию, нежели на реальные доказательства. Он был уверен, что знает, как выглядит картина произошедшего. Знал, как все было на самом деле в тот день, когда Элисса посетила дом Семилии. Однако у него не было доказательств, которые бы он мог привести, что уличить кого-либо. Рыцарь допускал вероятность ошибки, хоть и самую малую. В таком случае готов был снести позор и принести извинения за свои действия, как словесные, так и материальные. Однако сейчас, сейчас был решающий момент, когда нужно наступать, потому, иначе нельзя, потому что сейчас все решится, – либо он останется ни с чем. Расследование зашло в тупик. Единственной зацепкой оставался сам алхимик, лишь он мог рассказать, что именно продал Этьену, однако его караван уже был в нескольких днях пути отсюда. Готфрид не знал, что продал старику алхимик, но блеф сейчас был его единственным союзником.

– Я-я, н-ничего не знаю!

– Знаешь! ГОВОРИ! – Готфрид полоснул лезвием по поясу Этьена и тот взвизгнул, полагая, что вот и пришел конец.

Дворецкий даже ощутил, как вываливаются его кишки… стоп, это было чувство спадающих штанов и ремня? Готфрид срезал ремень и штаны под тяжестью «тяжелого груза» стремительно сползли с иссушенных старостью ног. Готфрид пожалел о своем решении, когда резкий запах мочи и дерьма ударил ему в нос. Отвернув голову в сторону и стараясь дышать ртом, Готфрид повторил свой вопрос:

– Я уже говорил с алхимиком. Ты меня за дурака держишь? Кто!? Кто это сделал!

Испуганная рассерженным Готфридом, Беатриче, спряталась за спиной рыцаря, из-за плеча слегка поглядывая на Этьена так, словно это он напал на рыцаря. Где-то сверху, на третьем этаже распахнулось окно. Оттуда высунулся мужчина, впотьмах пытаясь разглядеть происходящее.

– Эй, горлопаны траханные! Ежели тотчас хлебальники не захлопните, я не поленюсь, спущусь и ухандокаю вас к херам собачьим!

Голос принадлежал старому кузнецу, и Готфрид знал, что за тем не заржавеет сдержать свое слово, как ни как, Готфрид одно время был его подмастерьем. Этот кузнец и по совместительству коновал, как и обещал, мог ухандокать кого угодно. Готфрид зажал ладонью рот старика прежде чем оттуда подобно узнику, перед которым распахнули дверь темницы, выскочил голос. Рыцарь терпеливо ждал, прижав Этьена к стене и не давая издавать ему ни звука. Кузнец закрыл окно и скрылся в доме, видимо удовлетворенный наступившей тишиной.

– Кто это сделал? Говори, а коли вздумаешь кричать, я нарисую на твоем брюхе улыбку, да такую, что она за раз множество языков покажет. – процедил сквозь зубы черный рыцарь, приставив к волосатому животу дворецкого нож.

В голосе рыцаря грустно пронеслись его же собственные слова: «Abyssus abyssum invocat». Похоже, что у него и Черной Лисы и правда куда больше общего, чем он полагал. Готфрид не находил столь разбойничьи методы приемлемыми и достойными. Леон бы так никогда не поступил, но он не Леон. Готфрид не мало пожил на улицах и прекрасно знал, что многое, очень многое можно решить одним лишь разговором. Однако «многое» не означает «все» и вот как раз для таких вопросов, остающихся за чертой «многого» подобные методы работали и работали исправно. Безусловно, Готфрид раздумывал над тем, что можно было преследовать алхимика, расколоть его, но сколько это займет времени? Неделю? Элисса без сознания уже четыре дня, на счету каждая минута, кто знает сколько ей осталось? Когда на кону стоит жизнь и жизнь не абы кого, а невесты друга, Готфрид готов был запустить руки в нужник и рыться там, пока не найдет то, что упустил, в данном случае – правду. Если до этого Этьен бился как пойманная бабочка, то сейчас, обгадившись и лишившись штанов, понял, что помощи ждать неоткуда. Учитывая то, что его захватчик знал о преступлении, продолжать врать не было смысла.

– Я расскажу, – просипел Этьен.

– Говори, кратко и по делу.

– Моя госпожа, Семилия Эклер приказывает, я исполняю, – глотая воздух ртом, жалобно проскулил Этьен.

Готфрид почти что шумно вздохнул, почувствовав, как великий груз спадает с его плеч – он не запугал тут до смерти ни в чем не повинного старика. Дом Эклер причастен к тому, что случилось с Элиссой!

– Что Семилия тебе приказала?

– Госпоже нужно было средство… какой-нибудь редкий яд. Такой, чтобы его нельзя было опознать или на худой конец очень тяжело установить.

– Зачем? – Готфрид знал зачем, но он хотел, чтобы преступник сам во всем сознался, чтобы получить как можно больше фактов.

– Отравить эту белокурую девицу, что охмурила Бертрама младшего! Не помню, как эту сильвийку зовут: Экисса или Эмисса?

– Что это за яд? Как называется? Где взять противоядие?

– Это и не яд вовсе, а порошок из стертой коры какого-то ядовитого Дашарского дерева. Оно якобы только в харенамской пустыне встречается. По словам алхимика, ежели сильвиец отведает хоть часть от сего древа, то уснет навсегда. Тот харенамец молвил, что даже во всем Дашаре ныне лишь пара щепоток сыщется, цену набивал, не иначе!

– Что было дальше? Я знаю, что ты сопровождал Элиссу – вы заманили ее дом Эклер и отравили ее?

– Госпожа наняла ее, чтобы заплести косу. Затем они разговорились и Семилия велела подать чай, вот я его и подал.

– Где взять противоядие? Как оно называется? Сколько у Элиссы времени!? Отвечай, овца чумная! – Готфрид сам не заметил, как под давлением эмоций снова перешел на крик.

Беатриче пыталась намекнуть ему жестами быть тише, но сквозь пелену гнева перед глазами, Готфрид даже не замечал мельтешащую вокруг него девчушку.

– Я всего лишь дворецкий! Я ничего не смыслю в ядах! Харенамец сказал, что противоядия не существует, потому как это не яд. По его словам, порошок этот сгубит любого сильвийца за пару недель. Долго, но зато эффект необратим.

– У любого яда всегда есть противоядие – всегда. Говори где взять, не лги мне, зараза, не то я тебе так бока намну, что даже на том свете болеть будут! – взбесился Готфрид и ухватив за ворот, ударил дворецкого о стену.

– Я не знаю! Клянусь Лар Ваготом! Матушкой клянусь, не знаю! – взмолился Этьен, с дико вращающимися от ужаса глазами, а его плачь перешел в завывание.

– Кто готовил чай!? Кто подсыпал порошок!? Ты? Ты подавал чай!?

Этьен отупел от происходящего, с трудом вспомнив собственное имя и что вообще происходит. Старый дворецкий не понимал, зачем Готфриду это слышать, ведь он и так уже знает всю суть произошедшего.

– Я, но я же… – безучастным тоном смирившегося с собственной гибелью, ответил Этьен и это было последнее, что он сказал.

Кулак рыцаря настиг лицо старика прежде чем тот добрался до второго слова. Этьен решил, что звезды рухнули с небес на землю или же сам он взлетел в небеса и оказался среди звезд? Перед ним все плыло и сверкало и отчего то было очень холодно. Готфрид врезал, что есть силы Этьену промеж глаз, да так, что у него самого руку свело от боли.

– Вздернуть бы тебя, барсук вонючий! – выпалил, не оглядываясь Готфрид и спешно покинул переулок, особенно остро чувствуя ночную прохладу разгоряченной кожей.

Этьен поднял голову и сквозь черные очертания ветвей сикомора увидел, какое сегодня чистое небо и как хорошо видна вырисовывающаяся луна.

«А воздух-то какой свежий! Сейчас бы прогуляться!» – почему-то именно это пришло ему в голову, когда звезды перестали мерцать перед глазами и он понял, что сидит голой задницей на мостовой, со спущенными штанами. Рядом лежали его сапоги. Тут хлопнула дверь и в переулок вошла массивная, широкоплечая фигура с молотом в одной руке и факелом в другой.

– Ну, смутьяны, я по-хорошему предупреждал, чтоб вы упердывали отседова! Со мной егориться как против ветра ссать!

Каково же было удивление кузнеца, когда он зашел вглубь переулка и застал там богато одетого старика, сидящего без штанов прямо на камнях. Бледный как поганка, старик переводил взгляд со своих сапог на кузнеца и обратно. Здоровяк озадачился и даже почувствовал себя неловко, решив, что старик празднует труса и напустил в штаны из-за его угроз. Тем временем, Готфрид быстрым шагом пересекал улицу за улицей, ощущая свою грудь печью, куда Этьен накидал дров до отказа.

***

Семилия Эклер лишь пару минут назад покинула деревянную бадью с нагретой водой. Сейчас она стояла в спальной рубахе, перед зеркалом, любуясь собой и не понимая, как Леон смел ответить отказом ей? Ей, самой графине Эклер! Своей красотой Семилия не уступала, а формами и вовсе превосходила эту худощавую сильвийскую замухрышку. Не говоря уже об образовании и соответственно, интеллекте. Смотря в зеркало, как на неразрешенную головоломку, Семилия упивалась своей красотой: стройной фигурой, аристократическим лицом с чувственными, полными губами, хорошо ухоженными волосами. Семилия никак не могла взять в ток, как Леону могла понравится эта худосочная дикарка из леса? Да, шить она умеет и плести косы тоже, но это же работа руками, удел черни! Лицо Семилии перекосило от отвращения при одной лишь мысли о том, как ласка Леона достается Элиссе, а не ей. Той, кто знаком с ним с детства! От этих мыслей девушку внезапно отвлекло то, что к ее прекрасному отражению в зеркале добавилась фигура в черном плаще. Семилия так погрузилась в свои думы, что даже не заметила, как через незапертое окно в ее комнату проник лазутчик. Комната Семилии находилась на третьем этаже, а поместье неплохо охранялось, но видимо недостаточно, раз произошло то, что произошло.

Превозмогая цепенящий ужас и готовая вот-вот закричать, что есть сил, Семилия обернулась. Ей показалось, что на этот поворот ушла целая вечность, хотя прошло не более пары секунд. Знакомое лицо лазутчика расслабило девушку. Семилия сочла, что подобный дерзкий акт просто раскрыл давно скрываемые чувства Готфрида к ее персоне и теперь он, не в силах более терпеть, пришел к ней признаваться. Впрочем, эта мимолетная мысль была глупостью, капризной прихотью и только. Семилия слишком хорошо знала Готфрида, – какие еще чувства у того, кто прослыл как охочий до утоления голода плоти и только ее одной? Вот до чего дожил этот дамский волокита! Уже себе призрачную девицу сыскал, так возрос его аппетит до женских юбок – подумала Семилия, обратив внимание на Беатриче, вылетевшей из рукава Готфрида, точно тот был фокусником. Скорее всего, такой варварский визит обусловлен тем, что рыцарь беспросветно пьян.

– Как ты смеешь врываться в покои дамы без спроса? Я даже не одета! Какое у тебя ко мне дело? – капризно упрекнула Эклера старого знакомого, который хоть и был красив в ее понимании, но всегда отталкивал своей приземленностью и ветреностью в вопросах касающихся отношений с женщинами. Быть женщиной Готфрида, означало – быть одной из многих женщин Готфрида.

Кричать и звать на помощь стражу девушка не собиралась как минимум по двум причинам. Во-первых, хотя она и могла бросить в темницу Готфрида, это создало бы ненужный конфликт прежде всего между ней и Леоном, лучшим другом Готфрида, ведь те всегда стояли друг за друга горой. Во-вторых, Семилия с детства знала, как Леона, так и Готфрида, – сумасбродного хулигана, чьи пьяные выходки хоть и не были редкостью, однако никакой реальной угрозы не представляли. Скорее всего это одна из них. Готфрид в пару длинных шагов пересек комнату и резко выхватив кинжал, зажал рот девушке. Семилия вдруг поняла, что сегодня ночью разговоры будут не о делах сердечных и дело тут не в пьяном бреду, сердце ее дрогнуло. Девушка вдруг поняла – он все знает, но откуда!?

– Дело мое такого рода, что голос о нем должен достичь только твоего изощренного и многомилостивого слуха. Такого же изощренного, как твое коварство. Прошу, Семилия, мы же старые знакомые, не кричи, иначе я буду грубым. Мне нужны ответы на вопросы, я хочу просто поговорить. Чем быстрее ты ответишь, тем быстрее все закончится. Поняла?

Семилия быстро закивала, а в глазах уже блестели слезы. Она от чего-то уверилась, что этот грубый мужлан непременно ее убьет. Ощутив, как трясет Семилию, Готфрид ослабил хватку и указал на кровать. От этого знала Семилия пришла в смятение, подумав совершенно не о том, что имел в виду черный рыцарь.

– Садись.

Девушка подчинилась и Села на край кровати.

– Зачем ты отравила Элиссу?

Услышав этот вопрос, Семилия испытала своего рода облегчение. Вуаль неопределенности спала и теперь по крайней мере она знала наверняка, что происходит.

– Ты же лучший друг Леона и ты задаешь этот вопрос? Ужели ты забыл, как мы с Леоном души друг в друге не чаяли? Забыл с кем твой друг разделил свой первый поцелуй, забыл какая дама впервые оголилась перед ним? Леон обещал мне, что мы будем вместе навсегда, а теперь женится на этой… на этой лесной дикарке. Вздор! Я не приму отказа!

– Уймись Семилия, побойся Богов – сколько вам было? Леону двенадцать, если я правильно помню, если не меньше. Он тебя никогда не любил, ты была ему другом.

– Другом, который последние годы только и делал, что чах от невнимания того, кто обещал быть моим рыцарем, пока смерть не разлучит нас!

– Да ты бы еще обещания данные в три года, вспомнила. Что за вздор ты несешь, Семилия? Ты себя кем возомнила, капризной принцессой Астэриоса, которая получает все, что ей вздумается, стоит топнуть ножкой? Так знай, я видел Леона и Элиссу вместе и могу сказать, что еще никогда он не был таким счастливым. Если ты и правда думаешь о нем, а не о себе, ты должна была отпустить его, но вместо этого ты причинила ему величайшую боль. Ты пригожа собой, тут спору нет, богата и умна, но не это же главное. Мы не знаем, кто полюбится нам, любовь не выменивают на рынке.

– Может ли безродная нищенка составить достойную партию дворянину благородных кровей? Если Леон не думает о детях, то я думаю – кого он хочет себе в наследники, ушастых дикарей, которые будут скакать по деревьям?