Текст книги "Летопись Линеи: Чему быть, того не миновать (СИ)"

Автор книги: Vaishnavaastra

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 29 страниц)

– А как считаешь ты?

– Я не знаю, – призналась альвийка и погрустнела. – Мне хочется верить, что его уход связан с поиском нашей матушки, она ведь тоже бесследно исчезла четырнадцать лет назад и хотя нам тогда с Эларой было по пять лет, я прекрасно помню как мои родители крепко любили друг друга.

– Очень жаль это слышать, Элисса, я хочу верить в то, что вы еще увидитесь. Как звали твою мать?

– Благодарю. Имя моей матушки – Винианель.

Леон отметил про себя, что имя матери Элиссы – альвийское.

– Очень красиво имя, – ответил Леон, и он говорил искренне. – Я уверен, что у вас с Эларой замечательные родители, достаточно взглянуть на вас с сестрой, чтобы в этом убедиться.

«Что за напасть то такая, – сначала мать исчезла, затем отец», – сопереживал Леон, тронутый исчезновением родителей сестер.

– Ты очень добр, Леон. Жаль, что не могу представить тебя отцу, мне кажется вы бы подружились.

– Как его зовут? Мой отец бывший полководец армии Линденбурга, он может что-то знать о твоем отце если тот присоединился к войскам, отправленным на север. Я разузнаю все, что смогу. – пообещал Леон.

– Сигурд Ришелье.

«Что? Фамилия? У сильвийцев ведь нет фамилий… и имя человеческое», – изумился Леон.

– Твой отец… человек? – спросил Леон, хотя понимал, что его вопрос сущая глупость, альвийки были чистокровными. К его изумлению Элисса кивнула, однако она видела замешательство Леона и поспешила пояснить, что к чему.

– Отчим. Это мы с Эларой называли его отцом, уж так любили сильно. Сигурд заботился о нас с пеленок и любил как родных дочерей. Своего настоящего отца мы никогда не видели. Матушка говорила, что он погиб до нашего рождения и все, что у нас осталось от него так это его имя Лариалий.

Леон попытался представить себе то каким был настоящий отец Элиссы, но ему стало не по себе. Для альвов их вечная молодость была чем-то само собой разумеющимся. Леон же с трудом мог представить себе родителей, которые выглядят столь же юно, как и их дети.

– Ваш отец, я имею в виду Сигурд, был Фидей Гилайцем? – предположил Леон, а Элисса подтвердила правильность его догадки очередным кивком и добавила:

– И рыцарем тоже, до того, как он принял учение Гилая.

Если сильвийцев следующих учению Гилая называли Гилайцами, то представителей других рас, принявших это учение и живущих в соответствии с его правилами, называли Фидей Гилайцами. Фидей Гилайцы перебирались жить в Сильверию и отрекались от своих семей и Богов, следуя слову Гилая. Выходит, отчим близняшек был человеком, принявшим слово Гилая и вступившим в романтические отношения с альвийкой Винианель, впоследствии по сути едва ли не единолично воспитавший двух ее дочерей.

– Что случилось с вашей матушкой?

– Как и отец, она просто не вернулась домой, исчезла еще когда мы жили в Сильверии. Как я и говорила, нам было тогда с Эларой по пять лет. Сестра страшно разболелась, у нас на родине бушевала какая-то лихорадка, многие погибали. Мать и отец места себе не находили, пытаясь вылечить сестру. Затем… матушка просто не вернулась домой, не вернулась и не застала выздоровление Элары.

– Ужасно, просто ужасно, очень сочувствую вам.

– Спасибо, Леон.

– Вы давно тут живете?

– Семь лет. Отец увез нас из Сильверии семь лет назад. Тогда многие бежали от Равийского бунта.

Хоть это уже было неважно, но из услышанного Леон понял, что близнецам девятнадцать лет – старше его на год. Его не удивляло отсутствие интереса к его возрасту со стороны альвиек. Ведь возраст людей написан на их теле и скреплен печатью лика. Как будто сильвийцам, чье королевство после поражения в войне стало вассальным по отношению к Астэриосу было мало проблем, семь лет назад Сильверия умудрилась скатиться в состояние гражданской войны. Гилайцы и их противники по учению, Равийцы перешли от жарких споров к поножовщине. Вот как это случилось.

Ашадель, Богиня сотворившая альвов была свержена собственными родителями. Сотворенная ей раса была потеряна как дети, которых лишили родителей, лишили их смысла жизни. Стоит добавить к этому еще и раскол альвийской империи на три народа, образовавших Триаду. Именно тогда нашелся сильвиец, указавший путь остальным и открывший им глаза. Им был Гилай. В основе его доктрины лежало глубокое убеждение, что некая невидимая сила, мощный дух, пронизывал всю вселенную подобно тому как огромное дерево пронизывает пространство ветвями и корнями. Именно этот дух осуществлял цикл рождения и смерти для всего живого, именно он держит альвов вне этого цикла с неким тайным замыслом. Гилай рассказывал о сверхъестественных качествах животных, небесных тел и геологических образований, временах года, погибших предков. Новое представление о божественном было слишком непохоже на личное спасение или проклятье отдельных людей, как то было у мортов. Постигая это учение, сильвийцы как никогда сблизились с миром природы. Гилай призывал к гармонии с окружающим миром и кротости перед судьбой, столь жестоко отсекший от их расы две третьих от общего количества, что назвали себя цинийцами и харенамцами.

На этом дробление не закончилось, но хотябы утратило непомерные масштабы. Далеко не все приняли учения Гилая. Особенно на данном поприще выделялись Равийцы. Учение, рожденное в умах тех, кто не смог смириться с главенствующей ролью мортов в мире. Равийцы считали альвов по праву рождения и развития высшей расой, и они не принимали того, что самая младшая раса стала главенствующей в Линее, подчинив себе все прочие, в том числе и альвов. Следующие этому учению сильвийцы, перенимая опыт людей, заводили в своих семьях много детей и давали им преимущественно военное образование. Естественно Равийцы не допускали межвидовых браков с мортами, как и дружбы. Эти альвы боролись за чистоту расы, считая мортов проказой и не упускали возможности лишний раз упомянуть это Гилайцам, приводя в доказательство то, что ребенок зачатый от морта, лишает альвийку бессмертия. Когда морты выбрались из своих пещер, облаченные в шкуры и с дубинами в руках, альвы едва смогли отличить их от зверей и одно время даже использовали этих дикарей в качестве рабов. Однако к изумлению остроухой расы, люди размножались в геометрической прогрессии и вскоре так называемые дикари заполонили весь мир, именуя себя – людьми.

На смену шкурам и дубинам пришла холодная и прочная сталь лат и мечей. Сильвийцы все еще жили по старым правилам, несмотря на то, что потеряли две третьих своей былой численности. Тяжело было отпустить имперское прошлое, но сил удержать земли Линеи уже не было. Несмотря на создание Триады, три образовавшихся народа были разобщены: цинийцы разместились в скалистых ущельях Византа, отказавшись от каких-либо имперских притязаний. Харенамцев и след простыл в бескрайних дюнах Кахада. Оставшись в меньшинстве, сильвийцы пытались удержать больше чем могли. Конфликт был неизбежен, и он случился – разразилась война, где сильвийцы проиграли, согласившись на мир, в обмен на практически все земли империи альвов. С тех самых давних пор, в умах многих, но не большинства сильвийцев, теплились идеи о том, чтобы повернуть реку истории, силой если потребуется, в давнишнее русло. Вот только закончились эти попытки войной не с людьми, а между самими сильвийцами. Войной известной как Равийский бунт или ветры пепла. В знак непринятия учения Гилая и желая изобразить его бесперспективность, Равийцы жгли свои рощи. Тысячи прекрасных, редких и нигде кроме Сильверии не растущих деревьев обратились факелами бунтовщиков. В те дни в дыму и огне охватившим этот вечно цветущий и прекрасный край, пролилось не мало крови. Надо ли говорить, как Равийцы могли отнестись к столь дикому на их взгляд явлению, как морт, воспитывающий двух альвийских девочек? Сигурд не стал рисковать и увез падчериц в Линденбург. Ни раз он грустно улыбался тому сколь непредсказуема судьба. Сигурд отринул былую жизнь среди людей и став Фидей Гилайцем поселился в Сильверии, чтобы не плескаться в грязи варварской на его взгляд, человеческой расы. Его мечте суждено было осуществиться, но лишь на несколько лет, покуда ветры пепла не унесли ее прочь.

К рядам Гилайцев, равно как и Равийцев присоединялись представители и других рас. Учение Гилая привлекало многих, хотя бы тем, что объясняло, как устроен мир, а не призывало к фанатическому поклонению Богам. К Равийцам как не сложно догадаться присоединялись кто угодно, только не люди. Не одни лишь сильвийцы были недовольны непомерно разрастающимся влиянием и количеством людей во всем мире.

– Расскажи мне о себе, Леон, о своих родителях и своей жизни, – попросила Элисса и Леон рассказал.

Девушка подперла подбородок кулачками, облокотившись на стол и с интересом слушала о жизни Леона. Помимо прочего он поведал ей вкратце историю дома с привидениями на медвежьем хуторе, опустив имена и детали, дабы оставить суть в секрете, как он и обещал Витторио. Вначале девушка была напряжена, если даже не напугана, а затем заливалась лучезарным смехом. Леон посмеялся вместе с ней. Вспоминая те события, его и самого теперь разбирало на смех. Оба увлеклись беседой позабыв обо всем на свете. Леон пил уже вторую чашку мятного чая, а Элисса отрезала ему третий кусок ягодного пирога. Попробовав первый кусочек, юноша зажмурился от удовольствия, а затем признался, что это лакомство имеет исключительно волшебный вкус. Альвийка улыбнулась и заметила, что это она испекла его. За пределами веранды ливень со всей своей природной мощью, серой плетью хлестал бренную землю, точно терзая ее за некую провинность. Стало прохладно и Элисса сходила в дом за теплой одеждой, ею оказалось черно-белое пончо. Девушка завернулась в него и вернулась на свое место. Леон читал на ее лице и в выражении глаз симпатию, как и она в его.

В процессе беседы рыцарь узнал, как удалось вырастить глицинию в Линденбурге. Выяснилось, что есть особенные, выведенные сильвийскими шаманами семена. Они прорастают на любой почве и не требуют ухода, а дальше все зависит от условий. Если они более-менее пригодны для жизни растения, то оно живет и цветет. Узнал также Леон и то, что изумительные клумбы розовых флоксов подле дома принадлежат Элиссе и что это ее любимый цветы. Рыцарь получил в общем и целом картину того, как жили в этом доме девушки. Будучи охотницей, Элара добывала мясо и шкуры, исключительно под нужды сестер. Охотиться в корыстных целях, запрещало учение Гилая, коего придерживались сестры. Элара все время проводила в окрестных лесах, а год назад решила последовать примеру сестры и выбраться в город. Там она влюбилась в какого-то не то рыцаря, не то приезжего наемника. Их роман быстро развалился, разбив девушке сердце. С тех пор Элара стала еще более замкнутой и отчужденной от мужчин. К удивлению Леона, выяснилось, что те самые рыцарские романы, чтением которых ныне так увлечена Элисса, принадлежат Эларе. Эти и многие другие книги подарил девочкам отчим. Рыцарские романы просила именно Элара. Упиваясь ими, а также образом «отца», Элара прониклась любовью к рыцарям. Если бы эти книги не были подарком Сигурда, то Элара бы непременно их сожгла. По ее мнению, яд их страниц ныне отравлял ум Элиссы и Элара поклялась во что бы то ни стало оградить сестру от собственных ошибок. Для Леона холодный прием Элары теперь стал куда яснее. Наверное, можно даже сказать, что при таком раскладе Леону еще повезло, что его встретили не стрелой в глаз.

В семье близняшек именно Элисса по сути была нитью связующей их жизнь с остальным миром. Девушка регулярно посещала Линденбург и зарабатывала деньги шитьем, плетением кос, продажей настоек и детских игрушек ручной работы. На вырученные деньги она покупала что-то для дома, что нельзя было достать иным путем. Иногда сестры вместе отправлялись к морю и купались. На изумрудное озеро Элисса выбиралась одна, это был ее укромный уголок. Как Леон и полагал, девушки сматывали веревочную лестницу на ночь. К жизни в лесу вдвоем сестры привыкли и уже не боялись, как раньше. Щитом им служили их единороги и охотничье мастерство Элары. По заверению Элиссы, ее сестра мастерски обращалась с луком и томагавком, владела основами фехтования и метанием ножей – всему этому ее научил Сигурд.

Слово за слово, разговор пришел к рыцарским романам и той нежной любви, что Элисса питала к ним. Открыто и искреннее девушка выражала всю ту гамму восторга, что испытывает к данной литературе. Не мудрено, что человеческие книги так подкупили юную альвийку – эти романы приплетали в повествование атмосферу сказочности. Во многом они даже опирались на сказки и легенды. Эти истории были равнодушны к расовому и национальному прошлому, порывая с гербами и принципами, но апеллируя к таким общим и понятным каждому вещам, как любовь, преданность, честь. В них художественный вымысел воспевал мечту о счастье, романтике, придавал силы и воодушевления, а также веры в то, что всякое зло всегда будет повержено. Девичье сердце беззаветно пленилось такими вот историями и чувства эти закрепились любовью к отчиму, человеку ни одно десятилетие проходившему в ранге рыцаря. С Элиссой все произошло точь-в-точь как с Эларой, за одним исключением – Леон поклялся сам себе собственной жизнью, что никогда не разобьет ее сердце, если конечно же судьба будет к нему благосклонна и девушка вообще ответит взаимностью. Говоря о рыцарях, Элисса упомянула и рыцарский турнир, рассказав, что мечтает на нем побывать. В ее уме присутствовали яркие образы красоты одежд рыцарей, их плюмажи и гербы и латы. Каково же было удивление девушки, когда Леон с превеликим удовольствием сообщил ей о том, что через месяц в столице пройдет самый настоящий рыцарский турнир!

– Съедутся многие рыцари: из Линденбурга, Видана и Даллана. Почту за честь увидеть тебя на турнире, Элисса.

Девушка обхватила щеки руками и ахнула, не веря своим ушам. Большие глаза альвийки визуально стали еще больше, сверкая изумрудным оттенком.

– Благодарю, Леон! Ты не представляешь, как я счастлива! Настоящий турнир…

– Для меня нет лучшей награды, чем видеть тебя такой счастливой, – признался Леон куда более серьезным тоном, чем рассчитывал и ответом ему стала легкая улыбка девушки и взгляд, скромно отведенный в сторону.

– Ты будешь участвовать? – внезапно спросила Элисса.

– Признаюсь, до сего момента я был в раздумьях. Однако разговор с тобой помог мне определиться – я буду участвовать! – воодушевленно ответил Леон, внезапно осознавший, как вдохновляет его эта девушка. Что там турнир! Он бы собрал армию, чтобы взять замок в осаду и все лишь ради того, чтобы затем поднять там флаг с ее именем.

– Столь благородный и честный рыцарь обязательно должен участвовать в турнире, подавая пример остальным, – обрадовалась девушка.

– Элисса, Леон – желаете на радугу взглянуть!? – раздался громкий, чтобы точно быть услышанной, голос Элары.

Юноша и девушка очнулись от приятного, расслабляющего наваждения, увлекшего обоих и обнаружили, что уже распогодилось. Редкие капельки еще спрыгивали с цветов глицинии на флоксы и траву, но сам дождь закончился. Солнечные лучи уже во всю плавили серый металл туч, расчищая небо.

– Идем, посмотрим, – предложила Элисса.

Обойдя по веранде дом слева, юноша и девушка застали Элару лежащую в гамаке. Девушка растянулась во весь рост, закинув руки за голову. Как Леон подметил ранее, лежа здесь можно было прямо из гамака наблюдать за океаном, что Элара судя по всему и делала. На синем холсте небес, незримый художник задействовал всю свою палитру и нарисовал дугу, точно арку над морем, вход в никому неведомый мир – радугу.

– Красиво, – заметила Элара.

– Очень, – согласилась Элисса.

Все трое какое-то время молча смотрели на радугу, на море, на огромный луг цветов перед пляжем, пока наконец Леон не произнес рождающие в его груди грусть, слова.

– Покорнейше благодарю вас барышни за оказанное гостеприимство. Не смею тяготить вас более своим присутствием, хотя признаюсь, очень рад вашей компании. Меня ждут дела.

«Государственной важности…», – чуть было не добавил Леон и хотя это было правдой, он решил, что закончи он фразу так, это будет выглядеть так точно он рисуется перед девушками.

– Будь здоров, кай Леон, – попрощалась Элара, не вставая с гамака, а лишь повернув голову и взглянув рыцарю в глаза.

– Я провожу тебя, – отозвалась Элисса.

Леон и Элисса остановились у веревочной лестницы и наступило неловкое молчание.

– Значит, рыцарский турнир через месяц? – уточнила альвийка.

– Именно так, – ответил Леон и снова наступила пауза.

– Ты спрашивал, что… – начала было говорить Элисса, но вместе с ней начал и Леон:

– Знаешь, я хотел бы…

Оба улыбнулись этой заминке.

– Говори ты первая, – предложил Леон.

– Ты спрашивал, что ты можешь сделать, чтобы уладить сегодняшний инцидент на озере. Помнишь?

– Разумеется, как я могу забыть?

– Я придумала – я хочу заплести тебе косичку. Мне нравится плести косы, я люблю прикасаться к разным волосам, чувствовать, как они плывут сквозь мои пальцы. Знаешь все волосы разные на ощупь, у каждого со своим характером.

– Это самое малое, чем я могу отплатить тебе, Элисса – конечно же я согласен.

– Отлично! А о чем ты хотел сказать?

– Ты ведь любишь шить, и я подумал, что хотел бы заказать у тебя что-нибудь… – Леон почесал затылок, растеряно думая, что же ему выбрать.

– Ах! – Элисса растерялась, точно разуверилась в своих способностях по части рукоделия. – Что у тебя на уме?

– Пока еще не решил. Предлагаю увидится через три дня – ты заплетешь мне косичку, а я за это время подумаю и выберу. Идет?

– Договорились. Стало быть, свидимся.

– Всенепременно, – попрощался Леон и спустился во веревочной лестнице. Элисса облокотилась на перила и смотрела на него сверху.

Уход сопровождался легкой грустью, но Леон вместе с тем был рад тому, что увидит ее вновь и он ждал этой встречи с нетерпением. Оседлав Грозу и чуть отъехав от дома, Леон увидел, как девушка помахала ему рукой. Он тоже поднял руку и на том они попрощались. В обратный путь Леон отправился окрыленный, не видя перед собой ничего кроме лица Элиссы. Мир расцвел и каждый вздох, каждый кустик приносил Леону радость, даже вода из бурдюка, и та казалась слаще.

***

Когда Элисса обернулась, то вздрогнула, увидев Элару. Та стояла на углу дома, не сводя глаз с сестры.

– Не подкрадывайся так!

Элара подошла к Элиссе и положила свои руки на ее плечи.

– Не повторяй моих ошибок, сестра.

– О чем ты?

– Ты прекрасно знаешь, о чем. Вы себя со стороны видели? Два воркующих голубка.

– Думаешь, я ему мила? – спросила Элисса и стыдливо опустила глаза.

– Прошу тебя, Элисса, ты же не дурочка.

Элара права, Элисса была не глупа и конечно видела, что нравится рыцарю. Однако… противоречивое, дикое, необузданное чувство в груди плевать хотело на все доводы ума и факты. Оно хотело подтверждение, – как можно больше подтверждений извне. У Элиссы были глаза чтобы видеть и достаточно ума, чтобы понять насколько хорош собой Леон. Такой юноша ну никак не мог остаться без внимания женщин, равно как и легко получить их расположение к себе. Элара как будто читала ее мысли.

– Я вижу, как ты пленилась им, прошу не обманись как обманулась я! Стервец с такой внешностью явно пользуется спросом у девушек. Ничуть не удивлюсь если от одного его взгляда и раньше таяли сердца и раздвинулось столько пар хорошеньких ножек, что он сам всех уже и не упомнит.

– Он не такой! – возмутилась Элисса отойдя от сестры и высвобождаясь от ее рук.

– Как же ты беспечна, сестра. О том какой он ты за пару часов проведенных в праздных разговорах выяснила? Или может между вами уже что-то было?

– Прекрати! Ни слова больше, прошу! Как смеешь ты так говорить о человеке, ничего не зная?!

– А что ты знаешь? Лучше ждать худшего, чем лучшего. Случиться худшее – не будет так горько, а коли нет – то только радость испытаешь. Мужчины лестью подкупают наивные сердца девчат, а получив искомое, бросают их как сорванный цветок.

Элисса вся покраснела, только на этот раз это было выражение стыда и гнева одновременно. Причем стыда от того, что она вообще испытывает гнев. Альвийка сжала свои маленькие кулачки, ощущая себя беззащитной перед словами сестры, что жалили ее как дикие пчелы.

– Если с тобой так случилось, это не значит, что меня ждет то же самое. Признай уже, что тебе просто не повезло. Очень жаль, что так вышло. Почему ты не можешь поверить в порядочность Леона? Какой он тебе дал повод не доверять ему?

– Ты не знаешь мужчин, а я знаю. Год назад мне раскрыли глаза, а ты постоянно вертишься среди мортов, все смотришь-смотришь, но не видишь. Не видишь, как ненавидят нас их женщины, ревнуя к вечной юности, не видишь, как мужчины желают нас за наш пригожий облик. Если ты думаешь, что я дам какому-то рыцарю вскружить тебе голову и воспользоваться тобой, то ты заблуждаешься.

– Ты все время проводишь тут, ты не знаешь, сколь разными бывают люди! Ты сама заковала себя в цепи предубеждений и злишься на весь мир, жалея себя, вместо того, чтобы простить! Наш отец был рыцарем, человеком – ты без ума от него.

– Он прикасался к тебе? – игнорируя слова Элиссы, спросила Элара.

– Что?!

– Ты еще девственница? Или мне уже нужно заваривать корень диоскореи?

Лицо Элиссы задрожало, а на глазах выступили слезы. Альвийка метнулась прочь с веранды в дом как ошпаренная, оставив Элару наедине с собой. Элара не рассказала сестре о признании Леона, она попросту не верила в них или не хотела верить. Девушка не была настроена против Леона, как могло показаться, но и не доверяла ему. Эларе было очень тяжело, если вообще возможно верить мужчинам, после того как ей говорили те же высокопарные слова и давали те же клятвы, а она принимала их. За ней ухаживали, сочиняя стихи, клялись в вечной любви, покуда не выяснилось, что Элара далеко не первая и даже не последняя в списке претендентов на эту самую вечную любовь. Однако это было не все. Было еще кое-что. Нечто, что Элара пыталась скрыть даже от самой себя, запрятав в самые глубины ее души. Нечто, что пугало ее и сотрясало всю ее жизнь до основания сродни Равийскому бунту несколько лет назад. Элара хотела быть на месте Элиссы, в самом прямом смысле.

========== Глава VI – РЫЦАРЬ И ДЕВУШКА ==========

Леон вернулся домой не чувствуя усталости с дороги. Преисполненный радости, он поспешил рассказать отцу обо всем, что узнал и посмотреть на карту Тенебриса. Та манила его подобно карте сокровищ, вот только Леон знал загодя, что сокровище будет явно не из желанных. Хотя, знание уже само по себе можно было рассматривать как сокровище. Готфрид еще не вернулся, но должен был быть к вечеру уже в городе. Ныне Леон был преисполнен желанием защищать свою вотчину как никогда, ведь помимо родителей, тут жила девушка, пленившая его сердце. Он дважды пересказал отцу все, что узнал от Элориэля. Гидеон был удивлен не меньше сына, тем, что под Линденбургом построен целый город тэрран. То есть конечно каждый житель Линеи знает, что где-то там под землей, подобно искаженному зеркальному отражению наземного мира, тоже существуют свои тракты, свои города, однако, как правило, о них известно. Более того, с ними ведется стабильная торговля. Другое дело обнаружить, что под тобой целый город, ставший постылой могилой с ужасными, уродливыми созданиями, покалеченными магией Нексуса, временем и отчаяньем. Отец и сын развернули карту, расстелив ее на столе и аккуратно прижав уголки книгами. Рядом для сравнения лежала карта Линденбурга.

– Зараза, – сказал лишь Гидеон, сильно сжимая челюсть.

Леон не мог поверить своим глазам – не так он себе все представлял. Глухой ступор цепко сковал мысли юноши, как если бы в голове не осталось смазки, чтобы смазать мыслительный механизм и шестерни, доселе приводящие в движение мыслительный процесс, сейчас грубо сталкивались друг с другом, со скрипом проворачиваясь без былого сладу. Столица лесного княжества была жалким клочком на фоне монументально обширного города, распростершегося по всему княжеству, а вернее под ним. Подобно ужасному кракену, коим моряки пугают в тавернах за кружкой эля, Тенебрис затаился черным, отвратительным силуэтом под землей княжества, раскинув щупальца кварталов, шахт и тоннелей на десятки километров во всех возможных направлениях. Столица княжества на этом фоне воспринималась как незначительный кораблик в зеленом море леса и терялась на фоне черного, похожего на жирную кляксу, силуэта. Тенебрис был огромен и занимал почти всю территорию под княжеством.

– Где расположен выход из «вашего» пирамидалла? – поинтересовался Гидеон.

– Тут, – Леон сверился с двумя картами и показал место на карте Линденбурга.

Все сходилось, на карте Тенебриса в указанном месте был обозначен пирамидалл архитектора. Согласно карте, подобных пирамидаллов по границам Линденбурга имелось с дюжину. Часть из них даже выходила за пределы Линденбурга на восток, находясь на территории Астэра.

– Нужно осторожно вскрыть этот гнойник по краям. Спуститься в другие пирамидаллы и посмотреть, есть ли там признаки присутствия атабов. Если они наступают с юга, то это одно, если же со всех сторон, то совсем другое.

– Атабы ни у кого разрешения не спрашивали, – возмущенно произнес Леон. – Они просто вошли туда, да еще и с пленниками. Мы можем войти в пирамидалл, где нам с Готфридом довелось побывать и ударить им в спину. Уничтожим угрозу и освободим пленников.

– С атабов нет спроса, у них ни дома, ни короля – на ком ответственность? Где встал Табат, то и дом на месяц-другой, а вот мы вынуждены хлебнуть с полна этой горькой похлебки, имя которой политика. Нам и нашим детям на этой земле жить и жить, и нести ответ за свои действия и действия своих отцов.

– Я уважаю правила и всегда поступаю по чести, но смотреть как враг бесчинствует, а мы просто стоим в стороне, отравляет хуже яда. Хочется собрать добрую дружину, войти туда и перебить всех атабов. Никто даже и не узнает, что произошло.

Гидеон усмехнулся, хоть и невесело.

– Никто, кроме пленных тэрран.

– Так мы же спасем их жизни! – удивился Леон.

– Народную мудрость знаешь? В каждой избушке свои погремушки. Не стоит воспринимать другую расу как свою, мы похожи, но мы разные. Может статься, что эти механисты предпочтут умереть, но не допустить, чтобы кто-то увидел их подземные секреты. Они мыслят иначе, Леон, поживешь с мое, поймешь.

– Что же нам делать?

– Ждать. Проблему решат тэрране или дадут нам право разобраться этим. Больше мы ничего поделать не можем.

Леон возмущенно всплеснул руками, подавляя волну раздражения.

– Хорошо, как скажешь отец.

Не забыл Леон и поинтересоваться тем, знает ли отец человека по имени Сигурд Ришелье или же Сигурда из клана Глицинии и если знает, то что именно. Увы, Гидеону это имя ни о чем не сказало. На этом беседа с отцом и закончилась. Оставаться в городе более нужды не было и Леон вернулся в летнюю резиденцию Бертрамов. Если придется расстаться с домом, в котором он вырос, то Леон собирался провести как можно больше времени в нем. Запомнить каждую трещинку, каждую его деталь, запомнить его запах. У Леона просто не укладывалось в голове как однажды он взглянет на этот дом, а там будут жить чужие люди. Спать на тех же кроватях, есть за столом, где он ел с семьей… Леон тряхнул головой, прочищая ее от унылых мыслей и сосредоточился на девушке с озера. Мысли об Элиссе приободрили его и подняли настроение. Уже позже, покончив со всеми хлопотами, Леон сидел в беседке-ротонде с книгой в руках. Его окружал аромат роз, однако юноша не мог перестать думать о флоксах – любимых цветах Элиссы. Взгляд скользил по книжным строкам как по ступеням, все ниже и ниже, затем взлетал и вновь спускался в сокровищницу знаний. Леон читал, но думы об альвийке и ее образ в голове подобно щиту, заслоняли его от прочитанного. С досадой Леон обнаружил, что перелистывает уже пятнадцатую страницу, но не знает, что было написано ни на одной из них. Юноша не мог занять себя делом, весь мир и все имеющиеся в нем дела стали не более чем дрожащими тенями вокруг одной единственной, осязаемой и столь желанной фигуры, девушки с изумрудного озера, девушки с изумрудными глазами. От грез Леона отвлекли трое – Готфрид, его верная спутница Беатриче и… синяк под глазом лучшего друга. Крохотная фигурка Беатриче была облачена в черное платье с золотым кружевом. Ненастоящее само собой, а как часть образа эйдоса.

«Любимые цвета Готфрида», – отметил про себя Леон.

– Приветствую, лев! Не виделись пять дней, а по ощущениям, как если бы прошел весь месяц!

– Рад тебя видеть! – юноши обнялись, а Беатриче задорно описала вокруг них круг, помахав Леону ручкой.

– Клянусь своим плащом, она становится все человечнее! – воскликнул Леон.

– А то! Я тоже заметил. Принарядилась даже я погляжу.

– В охотничьем уделе скажу я тебе дикие мужики, таращились на ее точно эйдосов никогда не видели. Я тогда решил, чего это на мою девочку нагую пялятся все, кому не лень? Тогда я придумал ей такой облик, и она приняла его.

– А это свидетельство мужества в каком бою получено? – Леон указал на синяк под глазом и безотчетно потер свой лоб, проверяя болит ли он.

– Так я и говорю, – дикие мужики эти охотники. В местной таверне один олух про Беатриче и меня непристойные шутки отпускать начал. Вот мы с ним и побеседовали как должно – по-мужски.

– Неслабо он тебя приложил.

– Эге-гей! Неслабо его голова приложилась к табурету! Звук при этом был как когда вбивают затычку в бочонок с элем. Мне стало так смешно, что я пропустил его удар. А ты как? Есть что рассказать… Нет! Постой! – с внезапной серьезностью выпалил Готфрид. – Не говори ни слова, я вижу друг мой лев, как взгляд пылает твой, да так, что солнце вот-вот от ревности взревет! – Готфрид загадочно обошел вокруг Леона, точно разгадка крылась у того за спиной. – Но прежде солнца взреву я от любопытства! Позволь мне лишь с себя доспехи дорожной грязи с пылью снять и там расскажем друг другу о том, что с нами приключилось.

Готфрид ополоснулся, переоделся и с подносом полным еды, пришел в беседку к другу. Леон начал рассказ, неспешно и подробно описывая все произошедшее, чтобы Готфрид насытился им, как если бы этот рассказ пришелся ему вместо ужина.

– В тихом омуте черти водятся! Ну Леон, ну ты меня и уел! – коварно прищурившись, с разоружающей улыбкой и тыча в друга куриной ножкой точно указательным пальцем, восхищался Готфрид, прослушав о событиях на озере. – Даже я плутовку, запавшую мне в сердце, без одежды еще не видал, хотя встретил дважды, а ты уже и тут успел! Ай да Леон! И ее оглядел и себя показал! – улыбка ниспадала с лица Готфрида и была столь искренней и энергичной, что ее можно было порезать как сыр на сотни долек и раздать всем погрустневшим в Линденбурге.