Текст книги "Летопись Линеи: Чему быть, того не миновать (СИ)"

Автор книги: Vaishnavaastra

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 29 страниц)

Лицо Леона залил жаркий багрянец, а чувства оплел глухой стыд. Даже перед лучшим и близким другом, что был ему как брат. Увлеченный тем, что узнал, Готфрид потерял интерес к еде, хотя, берясь за нее, утверждал, что голоден как атабский бык, нет – пять быков! Уже пару лет как Готфрид ждал с жадным любопытством ту, кто сможет пройти сквозь заросшую шипами принципов и требований, аллею, ведущую к сердцу друга. Готфриду так хотелось взглянуть на эту девушку, что он был готов несмотря на усталость вновь вскочить в седло и мчаться по тракту хоть всю ночь. Затем схватить эту альвийку и радостно кружить, выкрикивая ей слова благодарности. В этой осаде, под неприступными стенами которых полегло немало воительниц, нашлась та, что сумела взять замок без осады. Когда рыцарь закончил рассказ, Готфрид вскочил из-за стола, чуть не опрокинув поднос.

– О слава нашим родителям, это случилось! Друг мой, да ты влюблен! – Готфрид расхохотался и приобнял Леона за плечи.

– Тише ты, не кричи так, еще матушка услышит! – смутился Леон.

– Пусть само солнце и звезды слышат! Впрочем, раз такова твоя просьба, то мне остается лишь подчиниться. Не терпится же мне увидеть ее, ох как не терпится! Даже не верится, что кто-то покорил сердце моего друга!

– А уж как мне хочется увидеть ее вновь. Ее образ все время стоит у меня перед глазами и так тоскливо, что ее нет рядом.

– В этом любовном плену ты не одинок, мой друг! Сдается мне, и я туда же угодил. Так будь любезен, камеру со мною раздели. – с улыбкой, понизив голос, признался Готфрид.

– Вот так дело, двух рыцарей сердца, пленили красотою девы! Ты молвишь о Лисе? – уточнил Леон, в случае с Готфридом уточнении было вполне уместным.

– О ней самой! Ты ведь и правда уел меня Леон – я даже не знаю, как и где ее искать свою лисичку. Как выйти на нее, а ты уже и дома побывал у хозяйки своего сердца. Обскакал так обскакал, ничего не скажешь. – Бесовка эта не выходит с головы моей. Сразить стилетом хотела, однако нанесла удар в сердце одним лишь своим диким взором. Ну вот, будучи рядом с тобой я и начинаю говорить точно трубадур какой.

– Молю лишь об одном, не грабьте горожан, когда разлука меж вами сойдет на нет! – пошутил Леон, и Готфрид рассмеялся, шутливо толкнув друга. Когда речь зашла о Лисе, Леон вспомнил важную деталь, но решил, что именно сейчас не время говорить о ней. Сначала нужно рассказать о Тенебрисе. Мысли о последнем, холодной змеей проскользнули во дворец веселья, где столпились радость и восторг от встречи с другом и разговора с ним.

Рыцари еще посмеялись немного, опьяненные своей влюбленностью и потешаясь сами над собой. Готфрида умиляло, что он «черненький» и влюбился в цинийку, а Леон будучи «светленьким», пленился сильвийкой.

– Abyssus abyssum invocat! – с важным тоном произнес Готфрид на общем, альвийском языке, что дословно переводилось как «бездна бездну призывает» или же в осмысленном варианте «подобное притягивает подобное».

На сомнения Леона в том, что Элисса чувствует к нему симпатию, Готфрид, небрежно махнул рукой и сделал такое лицо, словно объяснял ребенку очевидное. Впрочем, он себя так и чувствовал – Леон в делах сердечных был самым что ни на есть ребенком, в хорошем смысле этого слова: наивный, неопытный, только начинающий познавать сию непростую стезю.

– Клянусь черепом своего деда и вот этими пальцами, – Готфрид продемонстрировал Леону собственные пальцы. – Элисса втрескалась в тебя до кончиков своих альвийских ушей! Провалиться мне на месте если это не так!

– Не кричи ты так!

– Прости. Поверь мне как ба… – Готфрид осекся. – Как дамскому угоднику, далеко не каждая барышня будет себя так вести, даже если и испытывает симпатию. Из всего сказанного тобой, я пришел к выводу, что Элисса влюбилась в тебя самой чистой, беззаветной любовью. Такое тоже бывает, редко правда, повезло тебе, что еще тут сказать? – Готфрид вытянул правую руку на фоне уже очертившей свой белый лик на черном небе луны таким образом, как если бы держал ее подобно яблоку и с нарочитым пафосом произнес. – Встретились два взгляда подобно двум клинкам и высекли искру, начавшую пожар страсти. Хех, ручаюсь, это невинное создание сейчас терзается мыслями о том, думаешь ли ты о ней.

– Хотелось бы верить.

– Так и есть, Леон, – уверенность Готфрида передалась Леону, придавая сил.

Радость радостью, однако Леон был вынужден омрачить столь оптимистический настрой друга вестями о Тенебрисе. Готфрид вернулся поздно и не заезжал в столицу, а потому не встречался с Гидеоном и не знал дурных вестей. Черный рыцарь так вспылил, что Леон почувствовал себя своим отцом, приводя те же самые аргументы и доводы, что и он, призывая друга не горячится, а все взвесить. Глядя в сумерки, Готфрид пригрозил неведомо кому, что если к концу месяца дело не разрешится каким-то результатом, то юноша задействует свое наследство и сам наберет себе дружину наемников с помощью которых рванет через известный лаз в пирамидалл, бить атабов. Покуда наемники не состоят ни в какой армии и не стоят под чьим-то знаменем, то и спросу с них нет. Леон удивился прагматичности мышления друга, ему самому такое даже и в голову не пришло. Поведал Леон и о том, что ключом к происходящему под землей может стать как ни странно – Лиса, а точнее, господин Уильям, давший ей заказ на корону. Леон напомнил, как Лиса говорила о том, что заказчик предупреждал ее о феррумах и опасных чудовищах, мутантах. Вовсе не таких, каких можно встретить в лесах княжества, в виде привычных, но крайне крупных, животных. Те мутанты, которых довелось встретить в пирамидалле, попали туда только потому, что он сообщался с Тенебрисом, но ведь ходы в Тенебрис были замурованы. В свете вышеизложенного, Готфрид пуще прежнего вознамерился во что бы то ни стало найти Лису.

Когда Леон поведал обо всем, что мог, пришел черед Готфрида и тот рассказал о своем путешествии. Не считая драки, начатой из-за оскорбления его чести и чести Беатриче, ничего примечательного не случилось. Кай Норман, глава духовно-рыцарского ордена лесных стражей, дал свое согласие прийти на помощь в час нужды. Это была небольшая, но победа. Несмотря на то, что орден располагался на территории княжества, волей короля ему была дарована определенная свобода. Иначе говоря, Линденбург не мог использовать рыцарей ордена как регулярную армию. Просить, – да, приказывать, – нет. Учитывая давние распри между князем Эддриком и главой ордена, отправить на переговоры воспитанника Гидеона, было единственно правильным решением. Как поговаривали некоторые ворчуны, чьих бород коснулась седина – в былые дни, когда трава была зеленее, небо яснее, а девицы оголяли грудь чуть ли не за пару комплиментов, поживали в лесном княжестве три рыцаря, достойных называться героями: Гидеон, Норман и Гуго. Последний успел побывать в подчинении как у Гидеона, так и Нормана, впоследствии превзойдя их обоих. Пару лет спустя, Гуго Войд прослыл лучшим мечником княжества, человеком, несгибаемым и не теряющим самоконтроля в любой ситуации. Про Гуго шутили, что он обрел свою руку, не появившись на свет, а впервые взяв меч. Когда другие рыцари хотели покрыть себя великой славой и с великим трудом добивались ее, Гуго просто хотел жить в мире, но сражения и последующая слава как будто сами окружали его. После событий двухдневной войны, когда Гуго был обвинен в убийстве дочери князя Эддрика и заточен в темницу замка, кай Норман отказался выказывать какую-либо поддержку князю Линденбурга, требуя освободить Гуго. Князь Эддрик отказался. Гуго же каким-то образом сбежал и с тех пор о нем ничего не было слышно. Ходила молва и о том, что, князь не мог отпустить Гуго, дабы не проявлять слабину под давлением того же Нормана, а потому просто убил его, распустив слух о том, что Гуго бежал.

Закончив вечер за разговорами, друзья отправились спать. Засыпая, Леон гадал, спит ли сейчас Элисса и будет ли думать о нем, засыпая? То же самое, только уже про Леона, думала Элисса, ожидая сон в домике на дереве. На полочку у кровати девушка поставила люцит, окаменевший пещерный цветок, подаренный Леоном на озере. Сквозь небольшие трещинки в каменной оболочке просачивался тусклый голубоватый свет. Глядя на него, альвийка вспоминала синие глаза Леона и называла его про себя так, как хотела, но не смела произнести вслух – мой рыцарь. В это же время, закутавшись в зеленое пончо, сшитое сестрой, Элара стояла на веранде, как обычно она делала это перед сном и всматривалась в едва заметный блеск волн на северо-западе. Веревочная лестница была убрана, но Элара не изменяла прежней привычке и обходила вокруг дома по веранде, всматриваясь в лесную чащу то на западе, то юге. В темноте всякое мерещится. Где-то внизу чутким сном спали единороги альвиек, белоснежная Альба и темно-серая Луна.

***

До ответа из Тэрры и решения вопроса с Тенебрисом, Леон и Готфрид вынуждены были повременить со своими дальними странствиями. Они могли путешествовать по трактам и долам Линденбурга, но не покидать княжества. Безусловно, ни Леон, ни Готфрид не играли никакой решающей роли в сложившейся ситуации. Однако, их поддержка, а речь идет элементарно о моральной поддержке, была как никогда необходима Гидеону. Полководец считавший себя отошедшим от дел и занявший пост военного советника, пророчил на свое место сына. У Леона уже был опыт командования солдатами, пусть и небольшой и под крылом Гуго Войда. Ему еще многое предстояло узнать и похоже, что сейчас пришло самое время для этого. Готфрид от лидерских качеств отрекся еще в зародыше, утверждая, что такой гуляка как он попросту не имеет права указывать кому-то. К тому же, у него было определенные трудности: в битве юноша умело владел мечом, но часто терял голову, поддаваясь эмоциям. Кроме круга посвященных лиц никто так и не знал ни о Тенебрисе, ни о подземных атабах. Колесо жизни вращалось в привычном темпе и по привычной колее. Постепенно начинались приготовления к рыцарскому турниру – событию несомненно помпезному и грандиозному, хотя некоторые приезжие и относились скептически к провинциальным турнирам. Гидеон, с высоты своего опыта и лет высказался о турнире сухо, заметив, что на него записалось не более пятидесяти человек и это еще принимая во внимание оруженосцев. Несмотря на до сих пор до конца не познанную угрозу Тенебриса, прячущуюся за углами лабиринта сознания, то и дело выглядывая и напоминая о себе, месяц выдался самым запоминающимся и лучшим, на взгляд Леона, во всей его жизни. Готфрид отправился странствовать по Линденбургу и целью его странствий, помимо славы и помощи нуждающимся, было конечно же желание отыскать Лису. Юноша ничего не знал о ней, кроме прозвища и жаждал найти девушку, не только по зову сердца, но и разума. Лиса могла многое прояснить о мотивах атабов в пирамидалле или же вывести на того, кто мог это сделать. Леон же проводил время с отцом, помогая решать дела семейные, перенимая опыт работы при дворе князя и встречаясь с Элиссой. Началось все с обещанной встречи спустя три дня после знакомства на изумрудном озере.

***

Леон вновь приехал в этот клочок сказочной страны, в этот фрагмент мира чудес, словно вклинившийся в Линею. На подступах к дому, Леона встретили тотемы и Луна, – так звали единорога Элары. Темно-серое животное стояло на пути Леона и издавало подозрительные, веющие опасностью звуки. Тут его окликнула Элара и единорог уступил дорогу рыцарю. Судя по «пустым рукам», альвийка только собиралась на охоту. На замену темно-зеленому платью и сандалиям, пришли альвийские леггины и кожаная куртка с бахромой. Из-за спины выглядывала неразлучная команда – убранный в налуч лук и колчан со стрелами. На ногах высокие мокасины с декоративным отворотом и шнуровкой. Такой облик Элары напомнил Леону об Ивельетте. Призрак девушки, вызванный воспоминанием, протянул руку и остальным, с охотой вытягивая из загробного мира целую команду мертвецов. С ноющим чувством горькой утраты, Леон вспомнил лица всех погибших на той поляне и стальную плиту, кромсающую воздух так, что Леон едва ли ни лицом ощутил эту вибрацию, когда мечник атабов рубанул прямо перед его носом чудовищным куском металла, кем-то по ошибке названным мечом. В который уже раз, мысленно простившись с погибшими, Леон приветствовал Элару и спешился. Как и ранее, девушка ответила ему закрытым жестом. Элисса с веранды махала рукой и улыбалась Леону. На ней был белый сарафан, однако судя по декоративно вышитым цветам, уже другой. Волосы альвийки были заплетены довольно таки распространенной среди людей косой «водопад», но с особым элементом – цветком из косичек прямо на затылке. Несколько листиков вплетенных в этот цветок, оживляли созданный образ. Леону нравилась эта простая красота, без нарочитой вычурности. Элисса вся сияла и светилась, – радовалась приезду рыцаря, как маленький ребенок родительской ласке.

«Элара как запертая комната, а Элисса сродни открытому небу», – внезапно подумалось Леону.

Уже без напоминания, Леон оставил Розалинду внизу, безоружным поднявшись на веранду дома. Элисса встретила рыцаря улыбкой, заставляющей думать о большем нежели все доселе прочитанные книги. Обменявшись приветствиями, девушка предложила Леону присесть на садовые качели. Попав в эту обитель мягких подушек, замостивших подвешенную корзину, Леон ощутил себя сидящем на облаке. Элисса выразила желание заплести Леону обещанную косичку. Встав сбоку от рыцаря, девушка впервые коснулась его пшеничных волос. Для Леона было очевидно, что с ее набитой рукой и ловкими пальцами, Элисса могла справиться очень быстро. Однако она не спешила. Девушка заплела небольшую косичку, толщиной с палец у правого виска Леона. Длиной она была ему до подбородка. Пока Элисса занималась косичкой, Леон вручил ей подарок. Собираясь к Элиссе, он еще никогда он не испытывал столь мучительного незнания. Что подарить ей? Ее любимые цветы флоксы? Их у нее и так полно, в конце концов Элисса выращивает их вокруг дома. Тогда Леон решил подарить ей стихи собственного сочинения. К удивлению Леона, Элисса тоже приберегла для него подарок – плетеные браслеты. Согласно поверьям сильвийцев, носящий амулет, с изображением некого животного или его части, получал частичку силы этого животного. Особым местом на теле, сильвийцы считали запястье, – место где слышится биение пульса, зона истечения энергии духа. Эта зона считалась наиболее уязвимой и требующей защиты. Именно по этой же причине все сильвийцы носили плетеные браслеты или амулеты, поближе к сердцу.

– Они защитят тебя, – необычайно серьезно сказала девушка, протягивая Леону два плетеных браслета из цветных ниток с бусами.

Леону вспомнился Зотик и вспомнился он в совершенно новом свете. Что если это Леон и Готфрид простофили, ничего не смыслящие в незримом мире духов, а не их рыжеволосый друг? Альвы прослыли самой высокоразвитой расой с глубочайшей, насчитывающей тысячелетия, культурой, и они со всей серьезностью относились к амулетам, браслетам и различного рода оберегам. Этот браслет и без защитной функции имейся у него таковая, имел важнейший, личный смысл для Леона – его сделала Элисса и это был ее первый подарок ему.

– Благодарю, – Леон немедля одел оба браслета на руки, любуясь ручной работой.

– Красивая косичка получилась, – Элисса улыбнулась и слегка толкнула указательным пальцем желтое плетение волос.

– Несомненно, – Леон улыбнулся и потрогал косичку. – Кстати, о твоей работе. Элисса, я определился с тем, что хочу заказать. Ответ все это время был со мной. Он был огромен и лежал передо мной так, что я должен был запинаться о него, однако я умудрялся обходить его, как если бы сама неудача вела меня за руку. Плевать, что подумают другие, – я всегда мечтал о пончо, в цветах моего дома, моих любимых цветах, – белый с синим. Настоящий сильвийский пончо, с орнаментом.

– С удовольствием сошью его для тебя! Давай снимем мерки прямо сейчас. – Элисса безотчетно схватила сидящего на качелях Леона за руку и тут же застыла, как если бы вросла в землю.

Колкие мурашки пробежали по телу обоих. Леон увидел, как вновь распускаются эти прекрасные алые розы на щеках девушки.

– Идем, – ответил он и оба зашли в дом.

Домик сестер простором не отличался, в отличии от уюта. В последнем он ничуть не уступал веранде, даже развивал заданный ей настрой. Будучи круглым, он был разделен внутри на четыре части крестом стен. Две комнатки принадлежали девушкам, третья их отцу, а четвертая, самая просторная, служила кухней. Стены были раскрашены как снаружи, так и внутри цветными красками на сильвийскую тематику, – от характерных орнаментов, до природных пейзажей, как правило лесных. Комната отца ныне превратилась в мастерскую Элиссы, тут Леон видел прялку, множество тканей, всевозможных ниток и иголок, а еще – немыслимое количество детских игрушек.

– Какое прелестное создание! Можно? – спросил разрешение рыцарь, указав на одну из игрушек.

Элисса кивнула в ответ и Леон взял белого цыпленка из незнакомого, шероховатого материала. Цыпленок был мягким и невесомым, а самым необычным в нем были шарфик и шапочка из перьев.

– Я видел пару таких у девочек в Линденбурге. Так это твоя работа?

– О, ты не представляешь, как девочки без ума от подобных игрушек! Скорее всего моя, насколько мне известно такие игрушки делаю и продаю только я.

– Восхитительно! – признался Леон, опуская цыпленка к прочим игрушкам – ежикам, кроликам, совам, белкам.

Мерка заняла всего пару минут. После нее Леон и Элисса решили отправиться на прогулку верхом. В этот день они много говорили, как и молчали, наслаждаясь пейзажами и друг другом. Леон и не подозревал, что столь упоительным может быть созерцание женских глаз или улыбки. Лицо Элиссы стало для него бездонным колодцем где никогда не заканчивалась вода, а сам Леон занемог неутолимой жаждой. Пара путешествовала по лесной чаще и лугам, доехав до изумрудного озера, где они встретились впервые. Спешившись у озера, Леон и Элисса сели на берегу, глядя на зеленоватую воду и водопад. Там они сидели, взявшись за руки и радуясь этой пусть и начальной, но приятной и трепетной близости. Леон рассказывал о том, как сражаются рыцари и их оруженосцы на турнире, как герольд следит за турниром и как причудливо наряжаются участники, украшая свои доспехи, щиты и лошадей. Весьма скомкано и сжато, пытаясь быстрее сменить тему, Леон упомянул и о том, как дамы дарят рыцарям элемент своей одежды в знак проявление благосклонности и симпатии к ним.

– Ты получал подарки от дам? – с озорным огоньком в глазах, поинтересовалась Элисса.

– Прости за столь нескромный ответ, но на прошлом турнире дамы одарили нас с Готфридом столькими элементами одежды, что, наверное, любой портной Линденбурга смог бы сшить с них пару костюмов. Отказывать дамам не принято. Для нас с Готфридом эти предметы были лишь символической атрибутикой, ибо ни одну из тех вещей мы не хранили под сердцем.

Элисса лишь рассмеялась, услышав ответ рыцаря. День за разговором пролетел незаметно, а юная пара, так и не выговорившись, условилась встретиться и завтра. Леон все больше надеялся на то, что Элисса ответит ему взаимностью, а если и нет, то все равно, он просто был счастлив находиться рядом с ней. На следующий день, Леон получил еще одно доказательство того, что он интересен девушке. Про турниры и рыцарство не было сказано ни слова, Леон и Элисса говорили на самые отвлеченные темы. Леон рассказывал о своем лучшем друге Готфриде об их сражениях, а также различные нелепые и смешные истории из их жизни. Этот день, для Леона стал особенным. Ведь именно тогда, он набрался смелости для нового шага, попутно иронизируя над самим собой. К своим годам, Леон успел побывать в дюжине битв, пару раз даже был ранен, но никогда ранее он еще так остро не испытывал недостатка в смелости как сейчас. В смелости, чтобы просто пригласить Элиссу в особое место, место волшебное и зачарованное, место удивительной красоты и вместе с тем запретное. От взора его проницательной подруги не скрылось волнение рыцаря.

– Что тебя беспокоит Леон? Ты можешь быть со мной откровенным. – Элисса так мило улыбалась, что глядя на нее, любые беспокойства растворялись в океане блаженства и Леон понял, что раз вопрос задан, то пути назад уже нет, нужно говорить.

– Я хочу пригласить тебя в одно особенное место. Ты согласна?

– Конечно же согласна! У нас с тобой схожий взгляд на мир и единое чувство прекрасного, я уже сейчас уверена в том, что это место очаровательное. – обрадовалась альвийка и улыбнулась Леону столь обворожительной улыбкой, что он мысленно застонал от одной лишь мысли, что не может находиться рядом с ней вечно.

– Жди меня завтра в полдень, нужно выехать как можно раньше, чтобы успеть добраться туда хотя бы к вечеру.

– К вечеру?

– Дело в том, что красота этого места сродни лунным цветам, распускающимся лишь ночью. Если ты откажешь мне, ничего страшного. Ночь не самый лучший спутник для юной девы.

– Почему же я должна отказать? Признаюсь, в сумерках страшновато, но я ведь буду не одна, со мной будет мой рыцарь, а с таким защитником я ничего не боюсь. – уверенно ответила девушка.

Леон почувствовал, как сердце желает распахнуть створки его души и явить все те чувства, что уже не умещаются в его груди.

«Элисса сказала – мой рыцарь! МОЙ РЫЦАРЬ!», – ликовал Леон, теперь убежденный в том, что Элисса увлечена им.

Продолжив прогулку, Элисса рассказывала про свой родной край, Сильверию и их с Эларой отчима, Сигурда из клана Глицинии, в прошлом – Сигурда Ришелье. Девушка поведала Леону о гигантской глицинии, подобной гигасам, то был дом ее клана. Сильвийские кланы, по крайней мере Гилайские, во многом ассоциировали себя с природой и деревьями, в частности. Сильвийцы говорили, что каждый из них тем прочнее стоит на земле, чем больше у него корней. Корнями могло быть что угодно, что удерживает живущего в этом мире – семья, дети, любимое дело или самопознание. Леон видел это воочию, как люди, не имеющие ни семьи, ни друзей, никакого-либо дела, скатывались на дно и отдавали свою жизнь за бесценок. Потому, что у них не было корней, способных удержать их в земле, когда дул ураганный ветер жизненных проблем. Сильвийская культура Гилайцев казалась Леону столь близкой и притягательной, что он даже задумался над тем не стать ли ему самому Фидей Гилаем? Стать членом клана Глицинии и вернуть Элиссу на родину. Однако это сулило определенные последствия, ведь становясь Фидей Гилаем, Леону бы пришлось отречься от собственной семьи. Если ты клане, то он твоя семья и став ее членом, Леон бы уже звался как Леон из клана Глицинии, а не Леон Бертрам. Нет, на такое Леон пойти не мог, он любил своих отца и мать. Строго говоря, даже сестры больше не имели права причислять себя к клану Глицинии, ведь они покинули Сильверию без согласия клана. Кланы были семьей и покинуть ее вот так просто нельзя, как и в человеческой семьях, все решалось совместно, с учетом интересов клана. В свое время Сигурд поставил членов клана Глицинии перед фактом, что увозит девочек, поскольку охваченная гражданской войной Сильверия не лучшее для них место. Совет клана был против, критикуя его за то, что он принимает решения самостоятельно и еще решает бежать, когда нужно сплотить силы и быть заодно. Как бы тяжело ни было Сигурду, он ослушался и ушел, став изгоем как среди людей, так и сильвийцев, решив, что единственный смысл его жизни – близнецы.

Элисса живописно описывала Леону огромные луга с единорогами, радужные и серебряные озера, красные, розовые, синие и желтые деревья, – символы других кланов. Девушка хотела поделиться с Леоном всей этой красотой, но возвращаться в Сильверию даже не думала. Отчасти потому, что не была уверена в том, примут ли ее с сестрой обратно в клан. Для клана ссылка на юный возраст девочек и единоличное решение отчима покинуть родину, вполне могли быть неубедительными аргументами. А может судьба у ее семьи такая, – быть среди людей. Или же дети бессознательно берут пример с родителей. Так или иначе, реальность была такова, что мать Элиссы полюбила человека. Эларе разбил сердце человек и теперь теплые ветры любви коснулись Элиссы, сведя ее… с человеком, а еще обе девушки носили человеческие имена.

– У тебя самый прекрасный голос, что я когда-либо слышал, – внезапно сказал Леон, когда девушка закончила рассказал. – Когда ты заговорила впервые, я думал, ко мне обращается Богиня и так оно и оказалось. Даже не знаю, что бы я отдал за то, чтобы услышать, как ты поешь… – признался Леон.

Элисса смутилась и цвет ее лица вошел в резкий контраст с белизной сарафана.

– Отцу очень нравилось, как я пела. Я пела для него и сестры, а когда он пропал, перестала. Теперь я редко пою, а если и пою, то когда гуляю одна, под ветвями этих огромных деревьев. Думаю, я бы смогла спеть для тебя, но дай мне время подготовиться, идет?

– Я никуда не спешу и всегда буду рядом, пока не прогонишь, – ответил рыцарь.

– Не прогоню, – улыбнулась в ответ Элисса.

Так закончился еще один день юного рыцаря, столь неожиданно и так же глубоко, полюбившего с первого взгляда альвийку Элиссу, ответившей ему взаимностью. Время для Леона стало шахматной доской, где черными клетками обозначилось дни разлуки, а белыми – встреча с Элиссой. Возможно, это первая игра, в которой Леон хотел сжульничать и сделать так, чтобы после белой клетки шел черед белой, а затем снова и снова.

***

Как и условились, на следующий день Леон приехал за Элиссой в полдень. Сухо обменявшись приветствием с Эларой, рыцарь забрал Элиссу с собой. Альвийка как всегда была в белом, с венком из цветов на голове. На эту прогулку, девушка предусмотрительно прихватила с собой корзинку с ягодным пирогом, столь полюбившимся Леону и свое черно-белое, шерстяное серапе. Она не забыла о том, что им предстоит вечерняя прогулка. Все началась с нового, необычного для Леона шага. Элисса оставила Альбу дома, забравшись на Грозу, позади Леона. Элисса могла тем самым показать, что всецело доверяет рыцарю, оставляя готовую прийти ей на помощь защитницу дома или же это было естественным моментом на пути их неумолимого сближения? Леон не знал, но ему это определенно понравилось, ведь девушка обняла его сзади. Эларе это не понравилось, но что она могла? Элисса уже давно не была маленькой девочкой, и сама решала, как ей поступать. Пара отправилась в путь, а путь был неблизкий – на несколько часов. Гроза мчалась по тракту сначала на юг, затем не доезжая до Линденбурга, Леон повернул на восток. Элисса любовалась величественным городом на холме и ветвями сикомора, раскинувшего их с пренебрежительным величием, как если бы он оказывал услугу земле, подпирая своими могучими ветвями само небо и не давая тому рухнуть на землю.

Дело шло к закату и солнце как обычно, решило разлечься на подушке горизонта. Леон несколько раз останавливался, желая дать девушке отдохнуть, однако Элисса если и устала, то не выказывала это. На одном из таких недолгих привалов, пара перекусила пирогом, а затем продолжила путь. Белый рыцарь и хрупкая девушка в белом, мчались сквозь сгущающуюся тьму среди армии удлиняющихся теней. Кренящиеся тени деревьев окружали их со всех сторон. Леон ощутил, как Элиссе не по себе, – она сильнее прижалась к нему и крепче обхватила. Впереди на горизонте показалась дубовая пуща и пепелище. Два эона назад весь Линденбург был ничем иным как сплошным пепелищем, прежде чем этой мертвой земли коснулась магия Нексуса Барроша. Несмотря на то, что магия Барроша охватила практически все выгоревшее княжество, была часть территорий, до которой чудеса Нексуса не дотянулись. За прошедшие два столетия все эти серые краешки уже восстановились и заросли лесом. Однако северо-восточный край княжества все еще сопротивлялся, именно там осталась самая большая выгоревшая площадь. Именно там, на этой пепельной равнине пару лет назад чуть не погиб Гуго Войд со своими людьми, включая Леона и Готфрида. Мрачная, серая территория, покрытая пеплом, паутиной, болотами и остатками сгоревших деревьев, похожих на руки просителей тянущихся к небесам. Когда Леон остановил лошадь, Элисса не видела вокруг ничего, кроме сумеречного леса.

– Прошу, закрой глаза и не открывай, пока я не скажу. Ничего не бойся, я поведу тебя, доверься… своему рыцарю. – поспешил с объяснениями Леон, пока Элисса не разглядела где они.

Безусловно, девушка могла быть тут и раньше, однако ему все равно хотелось устроить все так, как задумано. Элисса накинула на себя серапе, закутавшись в него от вечерней прохлады, а затем послушно закрыла глаза. Если бы не ее непоколебимая вера в Леона, она бы ни за что не согласилась на такую авантюру. Рядом не было ни сестры, ни Альбы, способной ее защитить, а сильвийцы со своим хрупким телосложением, особенно женщины, ничего не могли противопоставить мужчинам человеческой расы, разве что поразить стрелой издалека. Леон привязал Грозу и взяв Элиссу за руку, отправился вглубь пущи.

– Подожди еще немного, скоро придем. Прости за столь долгий путь, но он того стоит, надеюсь, что стоит. – ласково произнес он, ведя за собой сквозь густой и запретный лес девушку в белом.

Леон вел Элиссу не спеша, тщательно выбирая путь, ограждая ее от ям и не давая веткам цепляться за одежду или что еще хуже – оцарапать кожу. В свободной руке он держал корзинку с пирогом.

– Мы на месте, открывай глаза, – наконец произнес Леон.

Элисса ахнула от восторга, столь невероятным и завораживающим было увиденное. Рыцарь и девушка стояли на высоком холме, под исполинским вязом, широко раскинувшем свои древесные руки. Отсюда открывался прекрасный вид, очаровывающий волшебством дубовой рощи. Среди деревьев витали блуждающие огоньки, а в воздухе плавали медузы-эйдосы. Источаемый ими бледный свет отражался и усиливался в гладкой поверхности массивных кристаллов, пробивающихся из-под земли, покрывая территорию вокруг мягкой вуалью нежного, мерцающего света. Эйдосы и огоньки, путешествовали меж деревьев и сквозь них, щедро делясь своим светом. Разница в их свечении создавала причудливую палитру из изумрудных, пурпурных и голубых цветов. Элисса думала, что уже чем-чем, а деревьями, ее, чистокровную альвийку прожившую половину жизни в Сильверии, ну никак не удивить. Тем приятней оказалась это заблуждение, когда ее взору открылись дубы с люминесцентной корой и листвой. Подобно некоторым грибам, местные растения светились в темноте.

– Это же дубовая роща? – не веря своим глазам, спросила на всякий случай девушка и Леон кивнул в ответ. – Но как, Леон? Древницы держат ее под запретом… если нас здесь обнаружат. – Элисса напряглась, боясь в этот момент не за себя, но за Леона, словно она сама была древницей и ей ничего не грозило.