Текст книги "Летопись Линеи: Чему быть, того не миновать (СИ)"

Автор книги: Vaishnavaastra

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 29 страниц)

Как обычно это бывает, ответ крылся в истории. Еще в давнишние времена жители Линеи столкнулись с тиранией Нексусов, уподобляющихся Богам в своей мощи, но остающихся земными творениями, со всеми присущими земным творениями, пороками. Например, эгоистическим желанием перекроить мир по своему усмотрению и сделать его лучше, так как каждый считал, что уж ему то виднее, как должно быть. Какой король указ тому, по чьему велению раздвигаются горы, а море стыдливо отступает, пропуская меж волн? Какая армия может напугать того, кто может двигать тектонические плиты земли, сталкивая их как играющий у ручья мальчишка сталкивает друг с другом два кораблика? В те давнишние времена и был создан орден Инквизиции Конгломерата. Объединение всех рас, всех народов, включая самих альвов принимало тяжелое решение – устроить геноцид и стереть альвов с лица земли, дабы предотвратить появление Нексусов. Общими усилиями было решено отказаться от изначальной, кровавой затеи и вместо этого умерщвлять альвов достигших «опасного» возраста. Для этой цели и был сформирован орден. Слово Инквизиции стояло превыше слова любого короля. Инквизиция вела учет всех ныне живущих, рождающихся и умирающих альвов. Единственный смертный народ альвов, харенамцы, Инквизицию не интересовал. Все сильвийцы и цинийцы без исключения стояли на учете Инквизиции и должны были докладывать о рождении детей, что свидетельствовало об утрате бессмертия. Хорошее слово «должны», вот только работает в действительности оно куда реже, чем хотелось бы. Естественно были те, кто этого не делал, как и те, кто вообще никак не вставал на учет или инсценировал свою смерть, чтобы быть вычеркнутым из книг Инквизиции навсегда. Подобного рода вещи карались смертью. Не было никакого суда, вторых шансов и помилования. Инквизиция вообще прослыла как крайне мрачное сообщество, не гнушающееся пытками, дабы узнать где, и кто скрывает альвийского ребенка, не учтенного в книгах ордена. У Инквизиции не было право на ошибку, всего один упущенный из виду альв мог стать нарастающей с годами волной, готовой смыть цивилизацию и все ее достижения.

Естественно, что у такого ордена появились враги. Противники Инквизиции назвали свое движение Адверсус, что с альвийского языка переводилось как «Против». Противники Инквизиции действовали скрытно, не имея ни шанса в открытом противостоянии. По большей части это были само собой альвы, но были среди них представители и иных рас, несогласные с притеснением прав на жизнь и методами Инквизиции. Укрытие альвов, скрывающихся от Инквизиции, тайное рождение детей и прочие вещи, идущие вразрез с целями Инквизиции, стали обычным делом Адверсов, как они себя сами называли. За эоны своего существования Инквизиция выработала массу способов и технологий по вычислению и поимке альвов-преступников, скрывающихся и желающих жить «свободно». Адверсы не стояли на месте и в свою очередь находили способы скрываться, в ход шло все: от альвийской магии полиморфии, позволяющей принимать облик животных, до физических вмешательств ради смены внешности и примирения на себя личины людей и харенамцев. Помимо прочего, Адверсы распространяли крайне пагубную пропаганду среди народов, а именно – они дерзко утверждали, что Боги Линеи ничто иное как самые первые Нексусы, обосновавшиеся на небесах. Мол именно с их подачи и была создана Инквизиция, дабы не порождать конкуренции в лице «новых Богов» и править единолично. У этой версии было как множество противников, так и сторонников. Мысль о Божественной сущности в каждом из альвов, будоражила умы многих, побуждая их стать Адверсами, ведь по сути это было право отстоять не только свою жизнь, но и стать Богом. По крайней мере в это верили некоторые сторонники движения Адверсус.

Леон задумался. С одной стороны, тысяча лет просто немыслимое количество времени, чтобы пожить и повидать все на свете. Юноше стало любопытно, как вообще прожить столько и не заскучать? С другой стороны, право на жизнь священно и сама мысль о том, что твоя жизнь будет насильно прервана просто из-за расовой принадлежности, вызывала отторжение.

«Кто я такой, чтобы судить тех или иных? Я всего лишь человек, странствующий эквилар, а альвы, Инквизиция и Адверсы существуют тысячелетия», – рассудил Леон и обратил свое внимание на другой любопытный аспект.

Юношу заинтересовало, как же победили первых Нексусов? Кто вообще способен победить столь могучих существ? Увы, самая главная интрига оставила Леона с носом – Инквизиция не спешили раскрывать своих секретов. Леон с досадой отложил книгу, выглянул в окно и обнаружил, что уже за полночь. Возвращаясь в гостевую комнату, рыцарь расслышал отголоски дебатов, рассекающих ночной покой башни. Похоже, что заседание до сих пор продолжалось и крайне оживленно. Слов отсюда было не разобрать, да это было и не важно, Леон знал, что завтра все узнает, а пока лучше воспользоваться возможностью и выспаться.

«Что там можно так долго обсуждать?» – подумал юноша и пожав плечами, отправился в предоставленную ему комнату.

Этой ночью во сне он блуждал по нескончаемым коридорам Тенебриса на пару с Готфридом, а жуткие уроды тянули к ним свои конечности, будь то руки, ноги, щупальца или иные отростки. Друзья без труда убегали от них, но вот только не могли найти выход из лабиринта однотипных коридоров, смотрящих на них глазом с шестерней внутри, а жуткие, твари с неестественно гладкой, блестящей от испарины кожи никуда не спешили. Куда им спешить? Они ведь дома! Леон видел существ сродни тем двум, что попались им в пирамидалле и многих других, рожденных не магией Барроша, но страхом рыцаря перед неизвестностью темных и глубоких подземелий. Леон проснулся так и не найдя выхода, более того, в своем сне он спас Готфрида ценой собственной жизни, дав другу спастись. Откидывая от себя омерзительных тварей во сне, Леон сбросил с себя шерстяное одеяло и прохлада подземелий во сне оказалась прохладой башни. Разминая плечи, рыцарь вышел в коридор, где ему снова встретилась метущая пол горгулья. Леон не удержался и заговорил с ней:

– Что ты тут подметаешь? Пол и так чистый или же у вас тут особый, магический сор, недоступный взору неискушенного в магии?

– Если бы так, кай рыцарь… если бы. Когда мой мастер не знает, чем занять меня, он посылает меня мести пол. Говорит, мол – труд облагораживает. Только вот я столько трудился, что, наверное, вот-вот лопну от благородства.

– Скажи, а ты хотел бы обрести свободу? Бросить все эти задания и уйти куда глаза глядят?

Горгулья чуть ли не шарахнулась от рыцаря, словно обратился он к ней не словом, а мечом.

– Да как же это? Чтобы я и без поручений мастера? Пропаду я!

– Тогда зачем жалуешься?

– А я и не жалуюсь вовсе! Треплюсь от скуки и только.

– Чудные вы, выше моего разумения, – произнес, пожав плечами Леон и ушел.

«И вместе с тем совсем как живые, думающие», – уже про себя добавил рыцарь.

К Леону обратился альв, циниец и сказал, что Элориэль ожидает его у себя. Провожать Леона не было нужды, рыцарь уже освоился и поблагодарил альва за помощь. Заблудиться в башне попросту было невозможно. Винтовая лестница подобно позвоночнику в теле, была основой и центром башни. Достаточно добраться до нее, а оттуда подниматься до упора вверх. Леон застал Элориэля на небольшом балкончике. Он даже и не подозревал, что тут таковой имеется, покуда не осмотрелся. Штука была в том, что балкон располагался не с лицевой части клыка и на подъездах к нему рыцарь его не увидел, как не приметил и во время первого визита к магистру. Альв сидел на лавочке и казалось наблюдал за мерным покачиванием деревьев. Леон осторожно подошел к перилам и глянул в низ, – у него закружилась голова и юноша поспешно отошел. Высота выдалась приличная, а внизу подобно огромной земляной пасти, развернулся кратер. Гуляющий тут ветер тут же растрепал соломенные волосы рыцаря как несколько дней назад на вершине небесного гарнизона.

– Доброе утро, Элориэль. Надеюсь вам удалось поспать этой ночью.

– Сердечно благодарю вас, за вашу вежливость, Леон и вам доброе утро. Я всегда встречаю рассвет здесь. Я вас не задержу если попрошу составить мне компанию?

– Я с радостью составлю вам компанию, – рыцарь прислонился к стене, с высоты глядя на кончики деревьев, зеленым ковром застилающим все вокруг. Обычные деревья действительно напоминали траву, из которой подымались стволы настоящих деревьев, гигасов.

– Мне по нраву ощущать скольжение солнечных вод по моей коже и просыпаться вместе с природой. Я считаю крайне важным уметь наслаждаться каждым, прожитым днем. – после небольшой паузы, альв добавил. – Еще у меня для вас только хорошие новости, столь же хорошие, как и этот рассвет. – Элориэль прервался и закрыл глаза, подставляя лицо солнцу и искреннее наслаждаясь теплом, упиваясь им как умелый дегустатор упивается вкусом качественного вина. – Сегодня же вы получите карту Тенебриса, а через ближайший тэрранский город мы отправим письмо в Подгорье, прося о содействии или разрешении вмешаться в сложившуюся ситуацию.

– Сколько это займет времени?

– Недели. Пока гонец доберется до ближайшего открытого города Тэрран, пока сообщение достигнет Тэрры, затем будет рассмотрено и лишь затем последует ответ.

Леон знал, что под открытым городом подразумевается подземный город, сообщающийся с поверхностью. Столица тэрран, Подгорье или иначе Тэрра – таковой не являлась.

– Даже шэбам, наверное, послание было бы проще доставить, – посетовал Леон и шутливо представил, как пишет записку, кладет ее в железный сундук и сбрасывает тот с лодки посреди Бесконечного океана.

– И то верно, но родину мы не выбираем. Ответ придет сразу в Линденбург.

– Если вы не против, я бы хотел получить карту и отправиться в путь.

– Не раньше, чем накормлю вас завтраком, Леон. Если наш повар узнает, что я вас отпустил на голодный желудок, да еще и не дав вам отведать его стряпни, то боюсь он с месяц потом будет в моем ужине путать сахар с солью. Шучу разумеется! – альв добродушно улыбнулся. – Вы я полагаю уже видели нашего повара?

– Шэб-наземник, что любит помахать черпаком?

– Он самый, его зовут Загешар. Чувствует себя на кухне как рыба в воде, – только не говорите ему, о моем легком каламбуре. Скажу откровенно, порой мне кажется, что он даже камни может приготовить так, что добавки попросишь и это тоже ему не говорите. Вторая корона явно будет излишне давить ему на голову.

Покидая покои Элориэля, Леон еще раз окинув все эти «странные» вещи, привезенные альвом из чужих государств. Юноша не сдержал свое любопытство, которое подобно юркому зверьку ускользало от его рук, перебегая с места на место.

– Я все ломал голову, что это такое? – Леон указал на бумажные лотосы со свечей в центре и такие же бумажные «бочонки» рядом.

– Эх, – альв грустно вздохнул. – Увы, это то, что не удастся использовать в Линденбурге. Дашарские фонари – воздушный и водяной. Они очень популярны в Дашаре и посмотрев на фестиваль этих фонарей, я понимаю почему. Смотрите, Леон. – Элориэль подошел к столу и взял бумажный лотос. – Это водяной фонарь, достаточно зажечь свечу и спустить его на воду, конечно же ночью. Десятки таких горящих цветов на воде просто завораживающее зрелище. Впрочем, что я все рассказываю, да рассказываю. Вот, возьмите несколько и посмотрите сами. – альв протянул Леону три лотоса.

– Я не могу их принять, – смутился Леон, сочтя подарок с далекого юга редким и дорогим.

– Их легко сделать самому, возьмите, я настаиваю. Спустите его в темноте на воду и увидите все сами. Чуть не забыл! Загадайте желание, такова Дашарская традиция. – Элориэль тепло улыбнулся, протягивая лотосы и Леону ничего не оставалось, кроме как смущенно принять дар.

– Вы же говорили, что их не удастся пустить в ход?

– Видимо, я запутал вас. Водяные можно, нельзя вот эти, – альв указал на бумажные «бочонки». – Они тоже со свечою, однако их удел парить в небесах, а не кружить на водной глади. Как вы сами понимаете, Леон, запускать горящие свечи в небо в нашем княжестве не самая лучшая идея.

– Я вас понял. Стыдно, что сам не догадался. Спасибо вам за эти… – Леон растерялся, пытаясь вспомнить название лотосов.

– Фонари, Дашарские фонари, – подсказал Элориэль и попрощался с Леоном.

После завтрака, за которым Леон отведал «нечто» очень вкусное, однако ему было решительно не понятно, что же это такое, юноша получил карту и покинул башню. Карта была аккуратно свернута и сложена в костяной футляр с плотно закрывающейся пробкой. Леону не терпелось взглянуть на нее, но тэрранец передавший ему футляр наказал вынимать ее в безветренных помещениях и вообще почем зря не трясти ей: «А то еще рассыплется в руках, что моя первая любовь» и как выяснилось, тэрранец имел в виду скульптуру, над которой корпел три года. Леон на пару секунд впал в ступор, не понимая, какая картина дается его воображению тяжелее всего. Представить массивную, фиолетовую фигуру, орудующую своими мощными ручищами с помощью долота, резца и молота над скульптурой или же возможную, первую любовь механиста не в виде статуи…

В футляре находилась единственная копия, имеющаяся в Белом Клыке и ее не переписывали, поскольку изображенный на ней город давно был мертв и брошен. Настроение приподнялось пусть хоть от маленькой, но победы. Леону не терпелось сообщить новости отцу, посмотреть на карту и встретиться с Готфридом, расспросить друга о том, как прошла его поездка. Прежде чем возвращаться домой, Леон решил чуть отклониться от главного тракта на запад и заехать в рощу диких яблонь. До нее было рукой подать, – каких-то четыре часа верхом. Рыцарю не терпелось увидеть гремящий водопад и окунуться в изумрудное озеро, соприкоснуться с его прохладой в столь жаркий день и смыть с себя дорожную пыль. Не считая родных земель подле летней резиденции Бертрамов, этот уголок занимал в сердце рыцаря наиглавнейшее место. Во-первых, Леон находил его бесконечно красивым. Среди людей бытовало мнение, что можно бесконечно смотреть на три вещи: как горит огонь, как течет вода и как работают другие люди. Применительно к Леону это фраза была верна лишь частично. Будучи романтиком с головы до пят, Леон обожал и мог бесконечно смотреть на три следующее: как течет вода, как плывут по небу облака и как сияют в бесконечной темноте звезды. В том чудесном месте, куда собирался Леон, можно было лицезреть за раз по крайней мере два пункта из трех.

***

Добравшись до рощи, Леон остановил Грозу под одной из яблонь и с досадой вздохнул, осматривая нависшие над ним зеленые шарики. Яблоки созревали лишь в августе и сейчас они представляли собой маленькие, зеленые комочки. Несмотря на это, рыцарь сорвал одно из них и съел, стоически выдержав кислый вкус.

– Хочешь попробовать? – поинтересовался Леон у Грозы, но та лишь фыркнула в ответ, как если бы сказала: «Вот сам эту кислятину и ешь, умник». – Ладно-ладно, знаю, как ты не любишь кислое, держи. – рыцарь спешился, достал из походной сумки сушеное яблоко и отдав лошади, повел ее сквозь рощу за поводья.

Ехать верхом дальше было невозможно, – ветви яблонь отовсюду лезли в лицо. В палитру лесных ароматов примешался запах сырых камней, а в воздухе уже слышался глухой рокот водопада. Здесь, в уединении ото всех, Леон позволил себе погрузиться в претерпевшие за последние дни грезы о рыцарстве, подвигах и приключениях. Юноша мечтательно смотрел на открытое небо (ближе к озеру роща заканчивалась, услужливо расступаясь перед водной стихией). Сделав глубокий вдох, Леон насладился этим чистым, пронзительным как крик Дашарского павлина и прохладным как лезвие Розалинды, воздухом. Шаг за шагом, он вышел на зеленый берег. Вода в озере казалась изумрудно-зеленой, а его кристальная чистота была обусловлена снеготаянием Зеленых Гор, к которым оно прилегало. Из-за того его и прозвали изумрудным. Дело было в том, что по сути в этом месте располагалась низина зеленого луга. Зеленое дно вкупе с чистейшей водой создавали эффект «зеленой воды». Летом, когда температура повышалась и снег в горах начинал таять, бассейн озера разрастался пуще прежнего, а зимой наоборот, сужался. Примечательной деталью озера были несколько деревьев, растущих прямо в нем. Точнее росли то они на лугу, но летом оказывались в воде, а несколько и вовсе под водой. Так вот, одно из них, самое высокое, одиноко стояло посреди озера гордо раскинув ветви над поверхностью, точно говоря: «Это мои владения!». Уже на берегу, Леон опустил свой мечтательный взор с небес на землю, следом за взглядом последовали и мысли.

«Сейчас окунусь!» – подумал юноша и в ту же секунду обомлел. Ситуация сложилась весьма пикантная, если не сказать нелепая. Спиной к рыцарю, в воде стояла обнаженная сильвийка – Леон сразу понял это по остроконечным ушам и бледному цвету кожи. Девушка стояла в двадцати метрах от рыцаря и поверхность озера едва касалась ее нижних губ. На мгновенье Леону даже показалось, что она стоит прямо на воде, но конечно же это было невозможно. Озеро набирало глубину постепенно и лишь в тридцати метрах от берега можно было погрузиться в него целиком. Впереди, перед взором девушки простиралась водная гладь, на западе упирающаяся в горы, с которых с яростным рвением, струился грохочущий водопад. Альвийка расчесывала свои длинные и прямые как клинок Леона, волосы ванильного оттенка. В утреннем свете каждый из них казался почти прозрачным, состоящим из ручейков света. Стройная, как тростиночка и со сверкающим золотом волос, которые могли запросто тягаться с шевелюрой Леона и очевидно, победить, девушка выглядела божественно красиво. Если бы она обернулась и назвалась именем Ашадель, Богини создавшей альвов, Леон бы даже не посмел усомниться в этом. К слову, а почему нет? Боги уже давненько не навещали Линею. Впервые в жизни рыцарь не кинулся рьяно следовать правилам приличия, требующих от него немедленно отвернуться. Леон колебался, развернувшись в пол-оборота и застыв на перепутье мучительного выбора. Юноша чувствовал себя неловко и желал отвернуться, но вместе с тем не мог оторвать глаз от этой отлитой из нежной красоты и грации, фигуры. Это было мучительно больно, и рыцарь не понимал почему. Неоднократно он видел обнаженных девушек и альвиек в частности, так почему же эта так его проняла? Ведь рыцарь даже не видел ее лица.

Масляным взглядом Леон скользил по тонкой фигуре, упиваясь линиями и изгибами стройного стана девушки. Ему захотелось стать странствующим рыцарем на этих непознанных дорогах. Если бы его глаза могли испускать вздохи, они бы источали их обильнее чем потоки слез в самом тяжком горе. С тяжелейшим боем, разум Леона, облаченный в доспехи чести, таки прорубил себе дорогу сквозь чувства, не иначе как мечом, выкованным из прочной стали принципов и поднял свое знамя, торжественно восклицая о победе. Иначе говоря, Леон отвернулся, ощущая, что его щеки пылают так, как если бы каждая из них отведала знатной пощечины. Впрочем, вероятно они предвосхитили самое ближайшее будущее. Помогло ли это? Нет! Образ девушки стоял у него перед глазами, как если бы сам мир ухватился за его взгляд и повернулся вместе с рыцарем или же рыцарь мог вращать мир лишь одним своим взглядом. Мысли метались в пылающем лабиринте чувств: запутанном, безвыходном и нестерпимо душным от жара стеснения в голове и груди. Еще никогда в жизни Леон не чувствовал себя столь глупо. Даже когда он дважды наступил на грабли, оставленные садовником близь дома, – даже тогда! Леон подумал о друге: уж Готфрид бы держал ситуацию в руках… и альвийку, впрочем, тоже. Убегать было нелепо, что если девушка сейчас обернется и увидит его убегающим? Что же она подумает? Что он бессовестно наблюдал все это время за ней? Бред, что за мысли о побеге вообще?! Леон поразился сам себе. Стоять как простофиля, пуская все на самотек было не менее глупо и Леон решил сделать то, что и подобает мужчине – взять ситуацию, а вместе с тем и инициативу, в свои руки.

– Простите меня великодушно, барышня! – громким и уверенным голосом произнес Леон, чтобы альвийка уж наверняка расслышала его, ведь они стояли друг к другу спиной. Леон расслышал как девушка ахнула и очевидно, обернулась. – Уж не взыщите строго за мое вторжение! К моему стыду я не сразу вас увидел, вот вам слово рыцаря! И провалиться мне на месте если это не так! Лишь вас завидев, я немедля отвернулся, ибо мои глаза не имеют права видеть ваш первозданный облик запредельной красоты супротив вашей воли. – Совершенно искренне, громко и ясно произнес Леон и прислушался.

Юноша чувствовал, как его сердце молотит с силой тарана, вышибающего ворота осаждаемого замка и со скоростью белки, бегущей в колесе. Он трепетно ждал и гадал над тем, кто же поджег его уши или это солнце так припекает?

– Если вы человек слова и обходительны с дамами как того велит ваш рыцарский кодекс, закройте глаза, чтобы я могла выйти и одеться, – отозвалась девушка и тут чуть не ахнул Леон.

Голос ее был необычайно нежен и чист как горный ручей. Леон не уловил в нем ноток недовольства. Напротив, девушка ответила спокойно, даже как показалось Леону, добродушно. Рыцарь продолжал дивиться сказочности происходящего и смелости девушки. Не терять самообладание будучи здесь одной? Невероятно! За свои восемнадцать лет он слышал не мало самых разнообразных милых, нежных женских голосов. Однако лишь этот голос влился в юношу подобно крови, угодившей в обескровленное тело и теперь поддерживал в нем жизнь, звуча в ушах мягким воспоминанием, желающим встретиться с настоящим. Леон почувствовал, как жар волненья вспыхнувший в груди степенно усмиряет пыл задорный, обращаясь расслабляющим теплом, сквозь тело струящимся подобно крови. Подобные же ощущения юноша имел, испив вина, однако вина с собой Леон как раз не брал и уж тем более – не пил за завтраком в Клыке.

– Ваше слово для меня закон! Моя вина пред вами сковала мои руки узами долга. Прошу лишь об одном – скажите, когда угодно вам разрешить мне вновь разомкнуть врата моих тяжелых век. Иначе мне вовек невзвидеть света, а вслепую едва ли до дома доберусь. Хотя признаюсь, вас увидев я будто бы ослеп и на мир смотрю подобно захмелевшему бедняге.

Леон услышал добродушный и милый смех и невольно улыбнулся, будучи с закрытыми глазами. Ему хотелось слушать незнакомку еще, – столь сладким был ее голос, но он не мог ничего придумать. Не знал, о чем спросить или что сказать: мысли путались, спотыкаясь друг о друга как пьяные гуляки в таверне, отошедшие от драки и поднимающиеся с пола. Юноше и без того казалось, что он несет околесицу или сыплет без разбора высокопарными эпитетами и ими же думает. Но таков уж он был и можно ли винить человека за то каким он родился? Несмотря на то, что Леон и не думал оборачиваться к девушке, не говоря уже о том, что он покорно закрыл глаза и ждал, альвийка все же предусмотрительно скрестила руки на груди, стыдливо прикрываясь и направилась к берегу. Бесшумно, точно призрак вне времени она проскользнула сквозь водную гладь. Среди деревьев, у самого края зеленого берега лежали аккуратно сложенные и чуть придавлены корзиной: белое шелковое платье, нижнее белье и сандалии. Девушка оделась, не тронув правда сандалии. Осторожно ступая босыми ногами по мокрой траве, точно крадущаяся белочка, альвийка подошла к рыцарю и остановилась в двух метрах от него, неспешно утоляя любопытство и рассматривая незнакомца. Очевидно ее приятно удивила честность юноши: он действительно закрыл глаза и не подглядывал. Девушка вообще обрадовалась, что юноша не доставляет ей хлопот. Он был слишком хорош собой и ей безусловно было бы очень жаль, если бы пришлось звать на помощь Альбу, лежащую в тени крупного дерева и наблюдающей за происходящим с самого начала. Впрочем, один лишь тот факт, что Альба не выражала и толики беспокойства, означал, что сей юноша не имеет дурных намерений в отношении альвийки. Именно такая реакция Альбы придала девушке смелости и уверенности. Альвийка даже и думать не хотела о том, какой дикий ужас поразил бы ее будь она тут одна, обнаженная, перед неким мужчиной в такой глуши, где и обратиться то не к кому за помощью, окромя деревьев и чистого неба.

Что до Леона, то он терпеливо ждал и время шло неспешным ходом усталого и немолодого паломника, пересекшего всю Линею ради вознесения хвалы своей святыне. Никаких слов или дальнейших инструкций от альвийки не поступало. Он даже не знал, ушла ли она или же где-то рядом? Однако Леон продолжал все так же нелепо стоять на одном месте с закрытыми глазами, слегка покачиваясь. Пройдоха ветер растрепал его волнистые волосы, уронив часть локонов на лицо и щекотал ими нос и щеки. Леон не смел поправлять их рукой, покорно снося все посланные ему неудобства. Сколь ничтожны они были по сравнению с тем неудобством, что он по своей вине причинил девушке. В конце концов, Леон искреннее считал себя виноватым перед ней. Ожидание было вознаграждено сторицей. Леон вновь услышал этот чудесный смех и голос альвийки – самый прекрасный смех и голос, что он когда-либо слышал, теперь он был в этом твердо убежден!

– Природа в благородный облик, порой вселяет низменное сердце и зачастую коварство идет в одной упряжке с лестью. Вы же закрепили слово делом, а для слов надежней поручителя не сыщешь. Прошу не обижайтесь, но я на вас смотрела и гадала, будете ли вы подсматривать от нетерпенья иль верность слова закрепите. Прошу же вас, можете открыть глаза. – девушка произнесла эти слова, стараясь не уступать незнакомцу в изяществе изложения мыслей.

Леон открыл глаза и взгляд на солнце показался бы ему менее ослепительным, чем то, что он увидел перед собой. Подобно его собственному аватару, взгляд странствующего эквилара проделал долгий, томный путь. Он брал свое начало с босых ног девушки, поднимался ввысь по этим стройным столпам, держащих на себе величественный храм красоты и юности. Аватар его взгляда едва коснувшись молочно-белых ног, ступал в прекрасную пустыню белоснежного шелка и продолжал свой путь по ее мягким барханам ввысь, минуя два божественно прекрасных, аккуратных холмика-близнеца. С нестерпимой досадой от разлуки с окружающей красотой, аватар продолжил свой путь, оставив вершины этой неземной красоты позади себя. Несущийся на гребне голубых волн океана, покоившегося в глазах рыцаря, аватар разбился о слепящие изумрудным оттенком рифы, как если бы столкнулись две стихии, но не в противостоянии, а обоюдном интересе. Путешествие в сказочную страну закончилось – их взгляд встретился и грудь рыцаря вновь наполнилась жаром, но жаром приятным, нежным и мягким.

«Девушка с изумрудными глазами с изумрудного озера! Ну и дела!», – дивился Леон.

Голова юноши слегка пошла кругом, а опьяневший язык начал заплетаться и не только он один. Мысли стали ему собутыльником в этом деле, не понимая где же то вино, что было ими испито и главное, когда? Мысли рождались с изматывающей мучительностью и Леон чувствовал себя самым что ни на есть глупцом. Ему казалось, что корабли его неказистых и порывистых мыслей, кружат в безумном, яростном водовороте и вот-вот будут затянуты в воронку, перейдя из мира грез, в реальность, соскакивая с языка. Оглушенный точно обухом по голове, он не понимал, что за колдовство очаровало его? Магия пропитала эти земли или же это чары альвийки, а может Леон просто перегрелся на солнце? Юноша чувствовал, что он падает, но не на землю, а в небо. Почему в небо? Да потому, что именно туда галопом что есть мочи сейчас неслись его чувства – ввысь! Все выше и выше! Леон испытывал неземные чувства, точно вступив в поток эфемерной реки страсти, льющийся с земли на небеса. От такого взлета рыцарь пошатнулся, а земля в его глазах пришла в движение прямо под ногами, точно была ковром, который кто-то тянул на себя, пока он на нем стоит. Леон понимал, что самым натуральным образом не может оторвать свой взгляд от девушки.

Перед ним стояла не иначе как трепетная лань: нежная, невинная, воздушная, одним словом – неземная. Девушка была одета в легкий, летний сарафанчик с тонкими бретельками и подолом-бахромой чуть ниже колен. Цвет ее платья ассоциировался у Леона с чистейшими облаками в солнечный день. Сильвийские летние платья шились из легкого шелка, приталенные, в отличии от струящихся и мешковатых платьев людей, требующих пояс, чтобы хоть как-то выразить фигуру. Альвы не стеснялись своей красоты – они упивались ей и выставляли напоказ, как женщины, так и мужчины, вопреки хулению со стороны многих людей, особенно женщин, мнящих манеру альвиек одеваться срамной и считая если не всех их, то большинство сладострастницами. Альвы как правило улыбались в ответ на такие комментарии, ведь они-то прекрасно знали, что именно их раса является носителем высокой культуры и очагом цивилизации. Другие пусть и скрипели зубами, но тоже понимали, что так оно и есть – от того и завидовали. Люди утешались тем, что смогли превзойти альвов если не в культуре, то в войне, а это по мнению некоторых куда важнее чем какие-то тряпки, перья в волосах и напрягающие глаз орнаменты, столь любимые сильвийским народом.

На обоих запястьях девушки Леон приметил плетеные браслеты. Незнакомка была на голову ниже Леона и имела треугольное лицо с острым подбородком, правильными чертами лица, типичными для всех альвов в целом. Тонкие губы нежно-розового цвета сложились в приветливую, застенчивую улыбку. Ее волосы ванильного оттенка были расчесаны прямым пробором и в своей длине достигали пояса. На ушах девушка носила альвийский кафф, – особый вид украшений, не требующих проколов ушей и крепящийся дужкой за ухом. Кафф альвийки имел форму дужки, декорированной четырьмя зелеными перьями, направленными в сторону затылка.

Сказать, что Леон видел девушку красивой, все равно, что на языке чернокожих варваров с далеких южных островов, пытаться цитировать самые мудреные тома из библиотеки Магистратуры. В глазах юноши альвийка сорвала непреодолимый все эти годы занавес, явив истинную красоту, а не ее отблеск. Леон видел ее сказочно красивой! И если бы эту красоту можно было сравнить с отрезком времени, то самым подходящим эпитетом для этой цели послужило бы сравнение с бесконечностью. Красивые, большие и выразительные зеленые глаза, смотрели на рыцаря точно два глубоких озера в поверхности которых отражалось северное сияние Византа, о красоте которого Леон много читал и видел иллюстрации оного. С трудом он нашел в себе силы, чтобы скоординировать движения и поприветствовать альвийку, как и Элориэля, жестом, принятым у их народа. Девушка ответила тем же, однако не оставила без внимания рассеянность Леона.