Текст книги "Обратная сторона Европы (СИ)"

Автор книги: Уве Капо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)

18. Феномен

По крайней мере, на этом участке жизненного пути плыть по течению было разумнее, чем пытаться пристать к берегу в таком водовороте. «Я со всем дерьмом в своей жизни справлюсь, но позже», – говорила она себе.

Ночью, сидя с ноутом на кровати и просматривая новости, Окин натолкнулась на странную статью, которая, можно сказать, встряхнула её и вывела из задумчивого состояния. Оказалось, что тибетские монахи в древних монастырях, расположенных в Гималаях, вот уже две недели совершают церемониальные обряды, во время которых голосами своих богов повелевают оставить некую таинственную землю Анорру в покое, не беспокоить меллов, живущих в холодных пещерах. И даже далай-лама под воздействием многочисленных просьб монахов, обратился к общественности через медиа, с непостижимым требованием к людям Земли – покинуть Анорру, вняв голосу разума и милосердия. Древняя цивилизация меллов не процветает, а борется за выживание вот уже тысячи и тысячи лет, и почти всё, что могут предпринять люди, находящиеся сейчас по соседству с меллами, может привести к её упадку и даже гибели.

Когда журналисты стали выяснять подробности, что это за Анорра и что это за цивилизация меллов, выяснилось, что некоторым истым монахам пришло одно и то же видение, один и тот же голос, молящий об одном и том же. Монахи могли объяснить только, что Анорра не на Земле, а очень далеко от Солнца, пещеры меллов во льду, и люди сейчас находятся там, создавая угрозу одним только своим активным соседством.

Один из «истых» монахов, Бурбу Дайа, утверждал, что земля Анорра находится недалеко от Юпитера, поскольку в его видении ему предстала именно эта гигантская планета, называемая голосами Танном. Этот же монах сообщил, что с ним говорил не один голос, а целый хор голосов. Было это совсем недолго, несколько секунд, после чего он потерял сознание, а потом по крупинке восстанавливал всё, что увидел и услышал.

Окин, прочитав статью, сначала была склонна к тому, чтобы глазам своим не поверить, потому что это было не очень похоже на правду. Её личный сон, про который она никому не говорила, её личный бред и сугубо личные больные фантазии каким-то образом стали достоянием буддийских монахов. Выдуманные ею инопланетные существа, меллы, выдуманная ею же Анорра!.. Плод её фантазии! Как монахи могли узнать про её сон? А если бы даже и узнали, то как они могли воспринять всерьёз?! Всё это было похоже на массовое безумие. Окин вспомнила, что записала свой сон и принялась искать файл. Нашла, перечитала. Неужели, то, что ей приснилось, имеет отношение к реальности? То есть что же это получается – монахи знают о меллах и Анорре и им даже в голову не приходит сомневаться в реальности этого, в общем-то, сущего бреда, а она, чей парень сейчас находится там, на Европе, о чём-то смутно догадывается благодаря сну, и вынуждена этим довольствоваться? То есть она, выходит, не владеет интересующей её информацией? Как это не похоже на Окин, на ту Окин, которую она знала все эти годы!

Окин стала искать сведения – ничего, кроме ссылок на тех же монахов, даже на сайте МКА ни слова о найденной разумной жизни.

Нужно было ответить себе на вопрос: какая связь между ментальщиком Окин Магвайр (таких, как она, называли ментальщиками) и буддийскими монахами? Ответ для неё был очевиден: иногда мы видим то, чего не видят другие.

Происшествие взбодрило Окин, выдернуло её из состояния бездействия, в которое она погружалась после отключения очередных наручников… Как же её, впрочем, это утомило! Десять наручников в последнее время «вышли из строя». Её «тюремщики» должны бы уже стоять на ушах. Пожалуй, с неё хватит, эта дрянь отнимает слишком много энергии, которую можно было бы направить в другое, правильное, русло.

От своей команды Окин как-то отдалилась за это время, а им, может быть, нужна её помощь. Не смеют тревожить её по какой-то причине. Молчат, как воды в рот набрали, уже целый месяц. Возможно, из-за дочки – понимают, что Окин занята по горло.

Остался ещё один мелкий гешефт, решила Окин, и я снова в общем деле. Она должна была выяснить, как так получилось, что Морсби стало известно, что тогда она пала так низко, что пошла на взлом их бесхитростного сервака. То есть сейчас нужно будет пробираться ещё осторожнее, заметая лёгкие, как дуновение ветра, следы, чтобы узнать, не установили ли хозяева чего нового, чтобы ловить таких залётных умельцев, как Окин. Это раз. Второе – проверить тайники на предмет секретной информации, например, о меллах. И третье – стоит ли делать третье, Окин сомневалась – открыть эту информацию, если таковая будет найдена, или добавить, если – не – найдена. Добавить Окин собиралась как раз свой незамысловатый текст, убрав из него малейшие поэтические подробности. «Чтобы у него ни в коем случае не было никаких литературных достоинств. И ссылку можно кинуть на монахов. Это должно выглядеть как заурядная сводка новостей. Будто ничего не произошло за гранью обыденного. Да, и если информация всё-таки найдётся, спрятанная, нужно посмотреть, у кого к ней доступ и сделать всё как будто от имени этого дятла».

Окин закрыла ноут, положила его под подушку. Положила под голову ладонь, закрыла глаза. Потом встала, включила свет, посмотрела время – три ночи, выключила свет, легла. Она стала думать о Грэме и уснула с улыбкой на губах, но во сне ей приснился не Грэм, а тот самый Бурбу Дайа из новостей, в бордовой рясе и с ярко-жёлтым ирокезом на голове, как у панка; он, сотрясая перед ней древней пергаментной книгой в одной руке и сделанным из разноцветного пластилина Юпитером в другой, говорил низким голосом, обертоном: «Да сбудется воля великого Танна! Аминь!». При этом глаза его излучали серебристое сияние.

...

– Сэра, что это ты нарисовала? – Дэвид склонился над своей внучкой, крохой в огромной розовой пачке, потому что девочка, не успев толком прийти с занятий хореографией, схватила карандаши и, пыхтя и бормоча себе под носик, что-то усиленно старалась изобразить. Рисунок был почти закончен.

– Это меллы, – показала она сперва на маленьких большеглазых серых существ с длинными руками и ногами, сидящих на земле, – нарисованные ей, они походили на осьминогов – а затем на высокого темнокожего парня в жёлтом комбинезоне: – а это А-э-ра, он улыбается.

– Ты сказала «Ра»? Ра – это солнце в египетской мифологии.

– Он сказал, что его зовут А-э-ра. Дедушка, какой ты непонятливый. Он далеко отсюда, живёт в пещере вместе с меллами. А это, – она показала на тёмно-серое облако, как будто нависшее над фигурками, – лёд, его там много, поэтому там холодно. И ещё, – добавила она, как-то не по-детски серьёзно посмотрев на деда, – люди могут навредить меллам, если не уйдут из Анорры. Анорра – это их пещера.

Тут она увидела своего котёнка и побежала за ним, бросив рисование и оставив Дэвида в глубокой задумчивости.

…

Туннель для спуска подлодок на воду был построен в соответствии с инженерным проектом, но в ход пока пущен единственный лифт – именно на нём Янко Вукотич спустился к самой кромке воды. На сегодня работа закончена. Но тёмная прогалина, прямо на глазах затягивающаяся льдом, отчего-то манила его. Несуразно, но как раз поэтому он, усталый и замёрзший, не торопился возвращаться назад в тёплом лифте с откидным сиденьем, врубив по своему обыкновению на полную мощность какую-нибудь ударную рок-группу. Сидел на корточках и смотрел на воду, вспоминая, как Винс, смастеривший удочку из подручных материалов, выудил из океана десятидюймовую рыбину.

Это был первый увиденный им инопланетянин, но с незавидной судьбой быть изжаренным на сковороде, так как дерзкий Винс именно это и предпринял. Так значит и вправду в океане бушевала жизнь… «Жизнь существует вопреки, а не благодаря» – Янко вспомнил эти слова, слышанные им несколько раз от его друга и учителя, разговоров с которым так не хватало ему здесь, на задворках солнечной системы.

Он взял в руку кирку и ударил по тонкой ледяной корке. Удар, ещё и ещё. Вдруг посередине огромного шлюза лёд вздыбился, и над водой взвились многочисленные чёрные щупальца, целенаправленно обшаривающие всё вокруг. Янко вскочил как ошпаренный и рванул вверх, к лифту. Но не успел он преодолеть и пяти метров, как одно из щупалец схватило его за ногу, а другое – в то же мгновение за горло. Не желая сдаваться без боя, астронавт со всего отчаяния ударил киркой по держащей его змееподобной конечности. Успел взмахнуть только единожды, потому что другие щупальца схватили его за руки, плечи, втягивая внутрь чего-то неправдоподобно ужасного, свершающегося зря, преждевременно, непоправимо…

Следы борьбы, обнаруженные на льду, свидетельствовали об ужасной кончине астронавта. Было решено закрыть вход в океан огромной решёткой из толстых металлических прутьев.

19. Марс, 2050

14 февраля 2050, марсианская равнина Тарсис.

Далёкое солнце на горизонте, под ногами «битый кирпич». По правую руку на расстоянии примерно километра начала вздыматься череда марсианских гор. Два астронавта направлялись сейчас для исследования пещеры, обнаруженной около года назад автоматическим марсоходом.

Позади остались гигантские машины, занимающиеся возведением седьмого по счёту марсианского купола. Этот купол должен стать разительно отличающимся от предыдущих. Да и куполом-то его нельзя было бы назвать, если бы название это не вертелось на языке. Скорее, судя по проекту, намечалась исполинская башня с заострённым верхом – новое техногенное чудо, снизу доверху напичканное электроникой.

Ричардса было непросто смутить или, тем более, запугать. Тем не менее, он поймал себя на том, что неприятный холодок пробегает по спине, когда он вспоминает, как юродивый из первого марсианского «пузыря» настойчиво хватал его за руку, царапая отвратительными бородавками, которыми были покрыты его ладони, и шептал: «Стой, стой… я скажу тебе… я знаю… держись поближе к краю, жмись вправо… Пыль, красная пыль, она всюду, нет спасения…». Ричардс с жалостью относился ко всем этим людям, однажды прибывшим на Марс, отработавшим своё, но по непонятным причинам не желающим возвращаться на Землю, а прожигающим свои жизни под куполом на красной планете.

Никто не мог запретить им быть и быть именно там, где они того желали.

Сэм резко остановился и повернулся к жалкому калеке. У юродивого не было одной ноги, левый глаз был залеплен медицинским пластырем; к тому же он был почти лысым, а те из волос, которые ещё решали, остаться им или ретироваться навсегда, были длинными и неопрятно свисали редкими рыжими прядями. Что-то было до боли знакомое в этом лице… Ричардс достал из кармана несколько монет и протянул калеке. Тот молниеносно схватил деньги, успев вложить Сэму в руку что-то маленькое, и продолжал шептать: «У меня было видение, я тебя узнал… Помни, держись правой стороны…».

Сэм разжал ладонь. Это был бронзовый крестик, изображение на нём едва угадывалось, такой он был старый. Ричардс положил его в нагрудный карман куртки.

Потом бродяга всунул ему в руку пластиковую фотографию, на которой был погибший под ледяными глыбами астронавт, а рядом с ним странное, большеглазое существо. Оба – мертвы. Поза инопланетянина была неестественна, тонкие, длинные конечности подняты вверх. Ещё неизвестно, кто кого, и произошло ли убийство, подумалось Сэму. «Мелл» – так сказал бродяга. И добавил, что это очень важно, важнее жизни и смерти, и что только Сэм может «это» исправить. Что «это»? «Целый народ Европы будет уничтожен, если ты не вмешаешься», – вот что. Народ Европы? Редко приходится выслушивать подобный вздор.

Ещё юродивый добавил: «Ты должен сделать так, чтобы эта фотография никогда не была сделана». Безумие чистой воды.

Сэм стал всматриваться в лицо парня с фотографии. Чёрт! Похож как две капли на астронавта Анджея Пановски. Но как была сделана эта фотография? Фейк, мистификация? А главное, зачем понадобилось бродяге с Марса заниматься такими подтасовками? Какая от этого выгода? Сэм очень торопился, иначе припёр бы старика к стенке прямо тогда! Но ничего, ещё представится случай. Одно дело быть старым, больным и не в своём уме, совсем другое – подсовывать посторонним людям подобные фотографии. Чего он хотел добиться?

Почему не могут создать закон о депортации, думал Сэм, ведь это принесло бы пользу этому несчастному. В конце концов, и медицинские услуги можно оказать насильно.

Сейчас на Марсе лето. Маленькое копеечное солнце впереди по курсу слепило глаза, заставляя щуриться. Это было одновременно и странно, и приятно. Уже полчаса они двигались по марсианской пустыне, вздымая ржавую пыль под ногами. Его напарником был Вульф. Все называли так этого угрюмого, жёсткого парня, на которого, впрочем, всегда можно было положиться. На самом деле его звали Роберт Лоуренс.

Астронавты были снабжены всем необходимым спелеологическим оборудованием. Удивительно, но технический прогресс не слишком повлиял на способ исследования пещер, будь то на Земле или на Марсе.

За людьми едва поспевал дроид, тащивший на себе тяжёлый инструмент, верёвки, запас провизии: несколько сменных баллонов с питательной смесью и водой. Для достаточно продолжительных экспедиций на оранжевых марсианских скафандрах было предусмотрено устройство, позволяющее человеку поглощать калории, пить воду из сменных баллонов. Достаточно было прикрепить баллон к специальному разъёму на бедре, и питание поступало по трубке. Герметичность скафандра при этом не нарушалась.

Астронавты знали, что WR-39 не сможет сопровождать их в самой пещере, поскольку, несмотря на свою высокую проходимость, он был не так ловок, как оснащённый человек.

Чёрный узкий вход едва угадывался среди резких теней марсианских скал; мрак и могильный холод царили в пещере. Для Марса, как вообще для любой планеты с разреженной атмосферой, характерны резкие переходы между светом и тенью, а также между теплом и холодом. Именно это сейчас и почувствовал Ричардс, несмотря на теплоизоляционный скафандр. Ему казалось, что всего лишь мгновение назад солнце припекало через смотровое стекло шлема, сейчас же будто холод пробрал до самого мозга костей.

Забрав у дроида все необходимые инструменты и распределив их между собой, астронавты двинулись вглубь пещеры.

Сейчас перед исследовательской группой из двух человек стояла задача собрать образцы органических материалов для последующего изучения микробиологами.

До этого на Марсе уже проводились подобные исследования. Были тщательно проверены на момент выявления жизни тёмные, почти идеально круглые отверстия в поверхности Марса. На стенах самых глубоких из них были обнаружены живые организмы, по виду напоминающие морские медузы. Они были плоские как блины, полупрозрачные, почти бесцветные, и как присоски держались на влажных стенах. На Земле пытались устроить для этих существ «камеру» с привычным для них климатом и изучать их поведение. Из всех живых существ, найденных на Марсе, эти были самые выдающиеся.

В ход шли ледорубы, крючья, страховочные узлы, карабины и прочие приспособления. Пещера уходила всё глубже и глубже, и не было конца этому слаломному спуску. Исследователям приходилось нелегко, так как ступать и удерживаться было крайне неудобно: не было горизонтальной поверхности. Как будто две гигантские плиты клином сходились друг с другом. Вскоре стекло шлема запотело, и включилась автоматическая просушка.

Добравшись до развилки, астронавты остановились: нужно было сделать выбор. От этой точки отходили два ответвления, первое из которых резким обрывом падало вниз, а второе шло почти горизонтально. Причём первое, по левую руку, доминировало, расширялось; по каким-то неуловимым признакам в той стороне чувствовалось пространство. Второе же было узкое, и выбери исследователи его, им пришлось бы то и дело ползти на карачках, а то и ползком.

Осветив стены, Сэм увидел, что местами они покрыты изморозью углекислого газа – сухим льдом, который часто встречается на Марсе. Из этого он сделал вывод, что температура тут ещё очень низкая и брать пробы на органику пока не имеет смысла, нужно спускаться ниже. Это было решающим в выборе пути, и астронавты, посовещавшись, стали бить крючья и крепить канаты, чтобы спускаться по обрыву.

Под ярким светом прожектора можно было разглядеть, где кончается обрыв, и начинается более-менее проходимый участок. Оба понимали, что находятся они уже достаточно глубоко под поверхностью.

Видимость была скверной из-за поворотов, неровности пути и огромных острых камней, отбрасывающих длинные тени. Через некоторый временной промежуток стало очевидным смягчение климата: исчез сухой иней на стенах.

Пора было сделать привал и подкрепиться, оба порядком измучались. После короткого отдыха пошли дальше, поддерживая достаточно высокий темп движения, страхуя друг друга и высматривая особенности маршрута впереди.

Каменистая тропа сильно накренилась, и астронавты соединились верёвками, сцепились карабинами. Впереди идущий Ричардс вдруг вскрикнул, верёвка натянулась, и Лоуренс приложил немало усилий, чтобы удержать её и устоять на месте, полагая, что напарник сорвался. Именно это и случилось: порода обрушилась у него под ногами.

– А ты тяжёлый, – проворчал Лоуренс, когда Сэм, наконец, выбрался.

Стали жаться к левой стороне, впритык к отвесной скале, так как справа начинался обрыв. «Держаться вправо? – усмехнулся Сэм про себя, вспоминая слова нищего, – Да там пропасть!».

«Потолка» не угадывалось вовсе, несмотря на яркий свет прожекторов.

Кто-то первый заметил тонкие, как лист бумаги, «медузы» на скалах. Сначала они попадались редко, но чем глубже продвигались исследователи, тем их становилось больше. В сущности, здесь можно было остановиться и взять «пробы», к тому же их было хоть отбавляй, а затем возвращаться назад. Но решили пройти немного дальше.

Вдруг послышался мерный рокот ударяющихся и крошащихся камней где-то высоко над головами. Началось обрушение свода пещеры.

Ричардс отпрыгнул, буквально в темноту, прижавшись к правой стороне тропы, рискуя при этом сорваться вниз. Опустилась непроницаемая красная завеса, и даже свет фонаря не мог сквозь неё пробиться. Всё-таки он успел заметить мечущегося вслепую Лоуренса. Ещё секунда, и тот был бы погребён под градом камней, когда Сэм резко, как только мог, рванул на себя страховочный канат и притянул к себе напарника.

Тишина. Зловещая. Ричардс почувствовал, что Лоуренса трясёт крупной дрожью. Так они стояли несколько минут, не решаясь шевельнуться и даже вздохнуть.

Когда пыль улеглась, астронавты увидели, что стоят на самом краю пропасти, более того, на огромном остром камне, готовом вот-вот сорваться. Ещё один шаг, хоть на полступни, неминуемо привел бы к падению.

Сойдя с камня, Сэм стал со злостью раскачивать его, и вскоре достиг в этом успеха. Через минуту камень с грохотом рвался в пропасть. Луч прожектора упал на выемку, оставшуюся от камня. Белесые узловатые сети, паутина, возможно сплетённая существом, похожим на паука. А вот и он сам – ярко-белый треножник размером в половину ногтя. Это и было их «уловом» в марсианской пещере.

– Марсианский паук, – сказал Лоуренс, а Сэм готов был поклясться, что впервые видит улыбку на этом каменном лице.

– Треножник, «Война миров», – ответил он тихо.

– Слушай, Ричардс, как ты догадался отойти вправо? Ещё шаг – и мы полетели бы в пропасть… – начал Лоуренс.

– Сам бы я никак не догадался. Один бродяга под куполом мне сказал. Теперь я ему поверил.

– А не проверил бы, то не поверил бы? – снова улыбнулся Лоуренс.

– Выходит так.

– Эй, Ричардс…

– Ну?

– Это… Спасибо.

При виде возвращающихся астронавтов WR-39 засуетился, изображая живость. Нагрузив робота инструментами по самое «не хочу», Сэм и Вульф и побрели через пустыню, оставив копеечное солнце за спинами.

Три длинные тени впереди неверно дрожали. Нависла охровая пелена: надвигалась марсианская буря.

В тот день под куполом Сэм и Вульф искали юродивого с длинными рыжими патлами, но долго не могли найти. Даже наводили справки. Кто-то видел его где-то и когда-то, но скорее давно, чем недавно. Наконец нашли, Сэм повернул его к себе за плечо, но тот вздрогнул и, едва взглянув на Вульфа, быстро заковылял прочь, ловко управляясь с костылями, испуганно озираясь, будто увидел призрака. Астронавт расслышал бормотание: «Судьба настигнет, всё равно настигнет…». А Сэм всего лишь хотел сказать «спасибо».

Великая инженерная мысль по обустройству действующей колонии на Марсе ещё несколько лет назад позволила создать и развить так называемые «пузыри жизни» на красной планете. «Купола», как чаще всего называли их, покрывали марсианские пустынные просторы на участке около двухсот квадратных километров. Перед посадкой, оглядев местность в монитор, Сэм Ричардс не мог не отметить про себя, что на ржаво-кирпичном плато слегка запыленные «пузыри» были единственными акцентами, за которые цеплялся глаз. На горизонте угадывалась цепь марсианских гор, среди которых возвышался величественный Олимпус с белой шапкой снегов.

Ричардсу было дано задание перевезти на красную планету груз и несколько пассажиров, среди которых было трое рабочих и старая супружеская пара, собиравшаяся проведать на Марсе своих детей. Ричардс невольно обратил внимание на стариков. С головы до пят одетые во всё белое, вдобавок убелённые сединами, они всё время держались за руки.

Сэм совершал уже третий рейс на Марс в качестве капитана грузового корабля. Что ж, всякий труд почётен, но для подобной работы больше подходили рядовые астронавты. Он знал, что через пару-тройку лет он полетит в экспедицию почти на окраину солнечной системы – на один из спутников Юпитера, Европу. Его друг, Роберт Лоуренс, вместе с экипажем из восьми человек, сейчас находится там.

Иногда Сэм вспоминал того бродягу из первого купола, предупредившего его об обвале в пещере почти год назад, может быть даже спасшего ему жизнь; доставал из кармана фотографию. Старик тогда сказал, что «целый народ Европы будет уничтожен, если ты не вмешаешься, не сделаешь так, чтобы эта фотография никогда не была сделана». Думая об этих словах, Сэм, конечно, догадывался теперь, что речь шла не о земной Европе, а о Европе – спутнике Юпитера. С другой стороны, ему было известно, что Анджей Пановски не полетел на Европу в составе экипажа космического корабля «Экспедиция» и что этот спокойный, дружелюбный парень с грустными серыми глазами жив, здоров и прекрасно себя чувствует. Они даже подружились, правда, заочно, чего, скорей всего, никогда не произошло бы, не будь у Сэма этой странной фотографии. Сэм как будто чувствовал ответственность за судьбу Анджея. И ждал своей собственной судьбы.

…

Рука нестерпимо чесалась уже несколько дней кряду.

– Что за… – в очередной раз выругался Грэм Питерс, рассматривая кровавые царапины на сгибе левой руки.

До конца экспедиции оставалось всего ничего – каких-нибудь пара-тройка недель. По сравнению с тремя годами и пятью месяцами «заключения», уже проведёнными здесь, это не могло создавать проблемы. Казалось бы, не могло…

«Какого заключения? Чёрт… Так и вертится на языке…Не заключения, а работы, свободной и высокооплачиваемой, – угрюмо поправил себя Грэм. – Но если быть честным перед собой, то это и вправду как заключение, уж мне ли не знать».

О чём он думал, когда согласился лететь на Европу? Первоклассный астронавт с огромным опытом за плечами, оступившись единожды, потерял всё – работу, семью… Да и сказать ли – «оступившись»? Поступил не по уставу, а как подсказывала совесть, ошибся… Сильно ошибся. За это провёл два года в лунной колонии. Думал о многом, пока был там. Когда вышел – долго не мог никуда приткнуться, везде отпинывали. Рожей не вышел… Да и кому нужен бывший зэк, объяснишь разве людям, что на душе у тебя творится? И вот она – долгожданная работа, престижная, даже героическая. Шанс окончательно смыть с себя пятно позора, волей судьбы которым был помечен.

Только Окин держала его на плаву. Но сейчас она очень далеко и не сможет ему помочь. Но что-то происходит. Она смогла бы объяснить, наверное. Грэм вспомнил, как они сидели на скале, все просолели и замёрзли, а ветер сушил их лица, губы, путал волосы. «Так бы и сидеть. Вечность» – подумал Грэм.

Но в последнее время он стал ощущать какое-то давление, будто пришла его очередь. И будто не было выбора. Может быть, всё дело в навалившейся депрессии, но с этой суровой старухой он мог бы справиться, натренирован был… Рассеянность, задумчивость. И вот ещё – дрожат руки. Неприятно, стыдно… Не то, что бы поделиться, а наоборот, скрыть от всех за семью печатями.

Даже спать толком не мог. В неизбежные моменты между сном и явью, когда он пытался уснуть или проснуться, ему вдруг явственно слышался чей-то голос. Голос говорил медленно, будто стараясь внушить что-то, загипнотизировать. Грэм был уверен, что не спит, но не мог даже пошевелиться, высвободиться, потому что оказывался совершенно обездвижен. В такие минуты астронавт испытывал всепоглощающий ужас, но ничего не мог с собой поделать. Когда у него всё-таки получалось сбросить с себя наваждение, он вскакивал на ноги, но в каюте, конечно, никого не было, да и не могло быть. Ещё он пытался вспомнить, что именно говорил ему голос, но ничего не мог вспомнить. Воспоминание об этом как бы ускальзывало.

Пятеро его друзей погибли здесь, на Европе. Почему не он? Может потому, что он очень хотел вернуться? Знал, верил, что она ждёт его, по-другому не могло быть. «У Германа семья, у Мэтью семья… У Аэра невеста. У Вульфа… Не знаю, вроде он один как перст, от него и слова-то было не вытянуть. Янко… Лучший друг. Ушёл в никуда… Но я справлюсь, должен».

С этими мыслями Грэм, облачённый в тяжёлый скафандр, прошёл через двойной люк под купол «Гало», нажал кнопку вызова лифта, сделал шаг вперёд… Мог ли он предположить двумя минутами раньше, что это будет последний шаг в его жизни, за которым последует долгое, бесконечное падение в никуда.

Будто выждав некоторое время, кабина лифта снова тронулась и начала опускаться, постепенно набирая скорость.

Технически была предусмотрена возможность поднимать лифт выше уровня пола на расстояние, равное человеческому росту, для ремонтных работ. Но почему именно в ту злополучную минуту лифт поднялся выше, чем следовало, хотя, конечно, не должен был? – этот вопрос так и остался висеть в воздухе.