Текст книги "Уничтожить Грейнджер (СИ)"
Автор книги: ToryPuurr
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)
Он игнорирует её, быстрым движением поправляет упавшую на лоб светлую прядку.
– Давай попробуем что-нибудь другое, а, Грейнджер? – усмехается он, и от этого тона у Гермионы всё холодеет внутри.
В голове эхом раздаётся тяжёлый звук падающих капель на пол. В горле сжимается страх, а в следующую секунду Гермиона слышит возглас, который, кажется, разрезает её слух.
И кожу.
– Сектумсемпра!
========== Глава 21 ==========
Комментарий к Глава 21
Извиняюсь за такое долгое отсутствие. Я могла бы расписать все факторы, помешавшие мне писать, но напишу лишь одно: я выдохлась. Теперь я отдохнула и отдаю вам новую главу. Надеюсь, размер окупит задержку. :)
Приятного прочтения!
Вокруг тьма. Вязкая, она просачивается сквозь щели в стенах, пролезает за шиворот, копошится под ногами, поднимаясь выше, выше, и затмевает глаза. Темнота периодически рассеивается, позволяя судорожно вдохнуть спёртый воздух и задохнуться от боли, снова ныряя в вязкую бездну.
А там стоит крик. Режет слух, и так хочется сжаться, закрыть уши руками, чтобы не слышать, но крик, словно та тьма, просачивается внутрь.
Когда вокруг тьма – внутри царствует страх. Он своими костлявыми пальцами царапает рёбра, сжимает горло, прекращая все попытки позвать на помощь, потому что какая может быть помощь?
Тут – тьма. Тут – страх. Из этого соткана обитель. Тонкими нитями она переплетена, упругими прутьями цепляется за щиколотки, запястья, удерживая, лишая свободы, сводя с ума, но спасая от боли. Ведь мгновение боли – вечность.
Все мысли будто вымели из головы, и теперь эта непривычная пустота давит изнутри.
Давит, давит.
Заставляет обессилено повисать на прутьях, чувствуя лёгкий дискомфорт в мышцах, но разве это может сравниться с болью, которая пронзает всё тело, стоит вынырнуть из омута?
***
С утра в поместье приходит Нотт. Неизвестно, какого чёрта его отпустили из Хогвартса, неизвестно, зачем он приходит, но, видимо, ему нравится изводить Малфоя.
Теодор, будто закадычный друг, будто всегда и был в этом поместье, спокойно расхаживает по коридорам, добродушно улыбается дамам с картин. Он заглядывает во все открытые комнаты, пока Драко не узнаёт его и не хватает за шкирку, таща в гостиную.
– Драко, осторожней! Это очень дорогая мантия! – возмущается он, стряхивая руки Малфоя со своей одежды.
Глаза снова обычные, с радужкой, но это не убирает возникшие подозрения и необходимую осторожность в общении. Неизвестно, что у Теодора на уме, а после той ночи Драко понял, что совершенно не знает этого человека.
– Что ты тут делаешь? – настороженно спрашивает Драко, призывая себе чашку кофе.
Пока он подносит фарфоровую чашку к губам, дуя на пар, и отпивает маленький глоток, глаза неотрывно следят за Ноттом, который уселся на диван, положив ноги на край чайного столика. Малфой пытается игнорировать это. Если он решил раскусить этого мудака, отвлекаться на его поведение было бы глупо.
Губы Тео растягивает улыбка, которую Драко с удовольствием стёр бы, но, благо самообладанию, он сдержался.
– Соскучился, – просто бросает Тео, наблюдая, как Драко отставляет чашку.
– Что? – почти искренне удивляется тот. Брови его вопросительно взлетают вверх.
Тео качает головой, закатывая глаза. Снимает ноги со стола, замечая, как облегчённо выдохнул Драко, слегка подаётся вперёд, будто собираясь ответить, но лишь приподнимает уголки губ, в открытую наслаждаясь реакцией на него. Встаёт, медленно, почти лениво переставляя ноги. С интересом осматривает скульптуру Афродиты, стоящую почти возле стены. Доходит до двери, оборачиваясь и бросая, между прочим:
– Детка Грейнджер лучше этой, – кивает на мраморную красавицу. – Пойду, прогуляюсь.
Прежде чем рука повернула ручку, Драко с силой приложил Нотта головой об дверь. Услышав приглушённое шипение, он за волосы оттянул его, откидывая назад, что Тео еле удержал равновесие. Палочка тут же взметнулась в его сторону и в мгновение ока кончиком уткнулась в шею ошарашенного Нотта. Удивлённое выражение на его лице продержалось буквально пару секунд, как вдруг он откинул голову назад и громко захохотал. Драко нахмурился, сильнее вдавливая палочку в шею.
– Забавно, – успокоившись, пробормотал Нотт совершенно спокойным тоном, но что-то в его голосе было не так, что-то в нём было не Ноттовское. – Убери палочку, или я сломаю её, – так же спокойно произнёс Нотт без тени улыбки.
– Я тебя сейчас сломаю, если ты не объяснишь мне, какого хера ты опять здесь! – рявкнул Драко, выделяя слово “тебя”.
Губы Нотта снова растянуло подобие улыбки, но вышло это слишком криво, будто ему было совсем лень улыбаться, говорить что-то, да и просто стоять. В глазах его проскользнула такая усталость, что Драко неосознанно сравнил себя с ним.
– Соскучился, – выдохнул Нотт, подаваясь вперёд, сильнее утыкаясь шеей в палочку. Прыснув от смеха, наблюдая за реакцией Драко, он рукой отвёл её в сторону, не прерывая напряжённого зрительного контакта.
Отойдя на шаг, Драко спрятал палочку, сжимая челюсти. Да что с этим Ноттом?!
Тео запустил пятерню в свои волосы, лохматя их, прищуриваясь и слегка усмехаясь. Он развернулся, у выхода подмигнув мраморной Афродите, толкнул тяжёлую дверь, на миг обернувшись и бросив на Драко такой взгляд, от которого тот задохнулся, и вышел.
Что бы ни было с Ноттом, он уже не прежний. Это уже не тот Теодор Нотт, с которым Драко был знаком давно. И этот новый Тео не вселял спокойствие. Он вообще ничего не вселял, кроме всепоглощающего страха, будто он сам полностью состоит из страха. Такой же тёмный.
***
Нарцисса Малфой кутается в мантию, отрешённо наблюдая, как большой орёл в каких-то десяти футах от неё взмывает в небо, расправляя крылья, и будто скользит по воздуху, то плавно спускаясь к земле, то резко, выпадом, взмывая вверх. Её светлые глаза наблюдают за всем, словно сквозь пелену.
Её не тревожит, что молодой человек – хозяин орла – направляется к ней, её не тревожит то, что говорил ей сын, она даже не слышит этого, она не воспринимает Драко как сына, она равнодушна к небу, затянутому серыми тяжёлыми тучами.
Для неё имеют смысл только две вещи – цветы и алкоголь. Большинство цветов уже не распускают свои бутоны, поэтому остаётся алкоголь. Никто и никогда не видел, как Нарцисса пьёт. Все только догадываются, что с ней есть маленькая фляга, которую она обычно куда-то прячет. Даже эльфы не смогли найти в спальне Нарциссы алкоголь.
Даг не дошёл до неё шага три, остановившись. На лице его не было прежней улыбки, он просто стоял и смотрел на Нарциссу. Взъерошил волосы и поднял лицо к небу, всматриваясь в затяжные тучи. Даже небо чуяло приближение Волан-де-Морта. Четвёртого ноября Тёмный Лорд посетит Малфой-мэнор, и ему, Дагу, точно не поздоровится после того, что он сделал. Тихий выдох сизым облаком заскользил вверх, и его тут же слизал порыв ветра.
Холодает.
В те дни, когда Даг Беримор был маленьким мальчиком, младшим сыном покойной Элеоноры Беримор, он любил выезжать с отцом на охоту. Двух старших сыновей давно брали в лес, а вот Дагу только начало везти.
Маленьким он безумно любил разъезжать на лошадях, поглаживая гриву длинноногого каурого мерина. Семья Дага жила в Австралии. Когда в один такой же дождевой день небо тоже было затянуто серыми тучами, а ветер то и дело нагибал ветви деревьев в поклоне, к Бериморам постучались странствующие охотники. Дом Дага был последним на длинной улице, и Элеонора уговорила мужа разрешить приютить тех охотников. Знала бы она, чем это всё обернётся…
Дага с братьями отправили спать в дальние комнаты, а охотников разместили возле камина, накормили и оставили ночевать. Когда полил дождь, раздался первый крик.
Дальше для Дага всё было в безумном водовороте. События за событиями, всё покрыто годовалой пеленой. Всё, что он помнит, – братья помогли ему быстро спуститься из окна на улицу и приказали седлать лошадь.
Даг побежал, Даг даже оседлал лошадь, но никто не пришёл. Дом тогда светился, словно рождественскими огнями, но крики, доносившиеся из него, были отнюдь не от радости. Мерин вздыбился и погнал прочь, вопреки усилиям Дага остановить его.
Тогда Дага нашла семья волшебников, приютила у себя, обучая грязной работе прислуги, но это не то, что было ему нужно. Через два года в “Трёх мётлах” он познакомился с компанией парней, вскоре стал изучать тёмную магию. Так, как он не учился в Хогвартсе, ему многое было неизвестно, но Даг был способным парнем. Однажды он забрёл в Малфой-мэнор, и, на удивление, его оставили жить в поместье. Нарцисса Малфой, тогда ещё способная говорить и реагировать, уговорила Люциуса, а вскоре Даг принял метку.
Поклонялся ли он Тёмному Лорду? Естественно. Он не мог иначе, да и не хотел.
С неба начали накрапывать тяжёлые дождевые капли. Одна упала Дагу прямо на нос, отчего он нахмурился. Даг не любил дождь, особенно небо, затянутое тучами.
Он перевёл взгляд на сидящую на лавочке Нарциссу. Благодаря ей он здесь, и это самое лучшее, что она могла сделать для него. Даг питал к покойному Люциусу только уважение, Нарциссой же он дорожил.
Под грубой подошвой обуви трещали сухие палки и опавшие листья, когда Даг шёл к Нарциссе. Её светлые глаза так же были устремлены вдаль, будто никого и ничего вокруг не существует. Тонкие, почти бледные пальцы теребили цветок розы.
– Миссис Малфой, пойдёмте в дом, тут дождь.
Нарцисса даже не шелохнулась. Глаза всё так же были устремлены сквозь Дага, и это было до дикости обидно. Что-то защипало в носу, и Даг усмехнулся. Разнежился совсем, что ли?
Шелестя подолом платья, она встала и медленно направилась по тропинке в дом. Крупная капля упала в её волосы, путаясь в них. Даг усмехнулся.
***
Глаза распахнулись, когда сквозь глубокую, нерушимую тишину, что волнами прибоя ударяла в натянутые до отказа барабанные перепонки, проник скрип. Первый звук, что Гермиона услышала, и хоть он был не из приятных, она была рада ему. Тишина была нестерпимая.
Игнорируя боль во всём теле, она всматривалась в фигуру, возникшую в дверном проёме. Взгляд заскользил по тёмным волосам, с губ сорвался тихий облегчённый выдох, и Гермиона тут же зашлась в болезненном кашле.
– Принцесса, что он с тобой сделал? – нежный голос ласкал слух, но что-то внутри замерло, когда Теодор подошёл к ней вплотную.
Пальцами он осторожно убрал пряди волос с её лица, поднося палочку с Люмусом ближе, так, чтобы видеть Гермиону лучше. Большим пальцем он легко провёл по её нижней прокушенной губе, из-за чего Грейнджер зашипела.
– Ну-ну, принцесса… Ох, – обеспокоенные нотки сквозили в голосе, и это не было похоже на привычную Малфоевскую фальшь.
Гермиона натужно дышала, стараясь сдержать слёзы от боли, что, казалось, огнём сжирала всё тело. А веки свинцовые, такие тяжёлые, так сложно держать глаза открытыми.
Темнота. Она снимает часть боли, позволяя окунаться и окунаться в неё. Темнота и тишина…
– Эй, эй! Принцесса, не теряй сознание!
Руки, такие чужие, такие неправильные, касаются, поднимают голову, раскрывая рот и вливая что-то. Горькая, холодная жидкость заскользила внутрь.
Гермиона закашлялась, чувствуя внезапное слабое облегчение. Распахнула глаза, фокусируясь на его лице. Слишком близко, опять так непозволительно близко.
Нотт палочкой касался её ран, шепча заживляющие заклинания. Камера заполнилась шёпотом и слабым светом. Дыхание облегчилось, и Гермиона сделала глубокий вдох полной грудью. Такой долгожданный и сладостный вдох.
Темнота вновь прокрадывалась, заполняя камеру, оставляя светить лишь маленькое окошко почти под потолком. Свет из него слабый, рассеянный. Гермиона, опьянённая кислородом, снова окунулась в темноту.
***
Драко выкуривал третью сигарету, стряхивая пепел прямо на ковёр. Холодный ветер парусом надувал занавески. Надо бы закрыть окно, но Драко не до этого. Ему всё равно, что за окном начался дождь; ему плевать на то, что в темницах Грейнджер, и надо бы сходить, проведать её, ей же влетело тем вечером нехило.
А Драко сидел на резном стуле из чёрного дерева, рука безвольно лежала на столешнице, а пепел с сигареты падал на ковёр, оседая на нём, образуя противную серую горку. В горле горчит, но это лучше – курить, чем носиться по поместью, кидая в стены стулья, статуэтки и вазы из-под цветов. Это лучше, чем кидать непростительные, а сейчас это очень хочется, особенно хочется кинуть Круциатус в ёбаного Дага. Ну, или в Тео, но он-то не виноват в том дерьме, в котором они все сейчас находятся.
Сигарета без фильтра жжёт пальцы, но Драко не чувствует этого, глубоко затягивается, бездумно устремив взгляд куда-то в раму окна, за которым сверкнула молния, так ярко, будто она понимает чувства Малфоя, будто сопереживает. Последовал раскат грома, и Драко вздрогнул. Казалось, небо плачет, а гром пытается его утешать. Его и Малфоя.
– На кой чёрт мне ваши утешения?.. – так слабо и хрипло отзывается Драко, удивляясь своему голосу.
Окурок выпадает из ослабевших пальцев и падает прямо на ковёр, выжигая в нём небольшую дырку. Драко запрокинул голову, всматриваясь в потолок, под которым почти растворился сизый дым. Пальцами он нащупал пергамент, лежавший на столе, бросил на него последний взгляд и скривился, будто ему очень больно. В мгновение он скомкал бумагу и с ненавистью кинул комок в горящий камин. Пламя перекинулось на бумагу, пожирая её, когда Драко вдруг встал, опрокинув стул, и вылетел из спальни, громко хлопнув дверью.
– Принни! – крикнул он.
С глухим хлопком появился эльф, затрясся, прижимая тонкие ручки к себе. Глаза хозяина испугали его. Было в них что-то обречённое, безумное.
– Да, хозяин? – пропищал эльф.
«Что же ты за чудовище, Драко, если тебя так все боятся?» – задался вопросом внутренний голос.
Драко сжал челюсти, выдыхая.
– Вылечить Грейнджер, помыть, переодеть и отправить в ту комнату, где была раньше мисс Клэрис.
– Погибшая мисс Клэрис? – пропищал эльф и задрожал, будто Драко только что приказал тому убить себя или кого-то ещё.
«Эльфы не могут убить, они могут лишь ранить», – хмыкнул про себя Драко.
– Да, – бросил он, вновь срываясь с места.
Длинные тёмные коридоры оказались быстро преодолены, Малфой толкнул массивную дверь главного входа и выбежал на улицу в чём был: чёрные брюки и серая рубашка. Ни мантии, ничего.
Дождь нещадно лупил по лицу, волосам, плечам, просачиваясь сквозь тонкую материю рубашки. Ткань вмиг прилипла к телу, неприятно холодя, но Драко было плевать на всё это. Отбежав влево от поместья, он выбежал на небольшую площадь, что когда-то была ярко-зелёной, сочной, сейчас же землю покрыл слой лиственного ковра. Закатив рукава до локтя, Малфой с горькой ненавистью посмотрел на предплечье, на котором ярким пятном выделялась метка.
Чёртова метка, клеймо! Она оскверняла его, а он не мог ничем противостоять тому, что не хотел делать, кем не хотел быть. Он был бессилен, беспомощен, словно младенец!
Драко закусил губу почти до боли, сжал пальцы в кулаки, вскинул голову, подставляя лицо холодным каплям. Небо смеялось над ним, громыхало тяжёлыми тучами.
Небо плакало.
Драко оскалился, будто всё это приносило ему дикую боль: эти голые деревья, возвышающиеся из земли; это поместье, пронзающее густое небо; этот ветер с дождём, что нещадно трепали Малфоя. Эта непосильная тяжесть, бремя, которое Драко обязан нести за двоих, и то не по своей воле. Через боль, чёрствость и унижение. Через бессильную злобу, ненависть и отчаяние.
– Будь ты проклят! – до разодранного горла, до нехватки воздуха, прямо в небо, прямо ему в лицо. Хоть он сейчас и не там, не на небесах, но он же слышит, он всё видит и слышит, смотрит издалека, насмехаясь. – Будь ты проклят, отец!
***
В поместье слабым пламенем горели настенные свечи. Господа и дамы на картинах заснули от скуки, несмотря на то, что на улице хоть и дождь, но всё же день.
Теодор Нотт сидел в любимой гостиной Нарциссы Малфой. Он был уверен, что она придёт, и не ошибся. Дверь с тихим, жалобным скрипом отворилась и в светлую комнату вошла Нарцисса, устремив свой взгляд куда-то поверх дивана. Шелестя подолом, он прошла и села в мягкое кресло, обитое кремовым муаровым шёлком. В руках она держала три алые розы. Тонкими пальцами она поглаживала нежные лепестки.
Тео поднялся и, мягко ступая по ворсистому ковру, дошёл до кресла, в котором расположилась Нарцисса, и коснулся его спинки руками. Слегка склонившись, он вдохнул едва уловимый цветочный аромат её волос.
– Цисси, – прошептал он ей в волосы, и она вздрогнула.
Губы Теодора растянула ухмылка; он попал в цель. Став прямо перед ней, он осторожно присел на чайный столик, отодвинув высокую хрустальную вазу.
– Цисси, ты узнаёшь меня?
Его улыбка стала шире, когда светлые глаза, медленно обводящие комнату, чуть дольше задержались прямо на его лице. Лёгкий, почти незаметный кивок заставил Тео хохотнуть.
– Да, ты помнишь меня, как однокурсника Драко, верно? Забавно, правда? – он хрипло рассмеялся, но смех его был насквозь пропитан кислой злобой. Фальшь сквозила в его голосе. – Как жаль, что вас осталось двое: ты и твой сынишка Драко. Хотя… Учитывая твоё положение, вас осталось полтора. Ты ведь мертва, правда? Внутри ты уже мертва, Цисси. Смерть Люциуса тебя погубила.
Нарцисса нежно поглаживала лепестки роз. Поднесла их ближе к лицу, вдыхая приятный аромат. Вновь положила стебли себе на колени, рассматривая цветы.
– Ох, как мне жаль тебя, Цисси. Ты даже не представляешь, насколько мне тебя жаль, – шептал Тео, но шёпот его был громче дождя, стучащего по оконному стеклу. – Но ты ведь не будешь мне мешать, правда? Не сможешь, – усмехнулся он, замечая, как Нарцисса сильнее сжимает пальцы на шипастых стеблях. – Я уничтожу вас всех. Сотру Малфоев с лица земли, понимаешь?
Нотт выводил пальцем непонятные узоры по стеклянной столешнице чайного столика, на котором сидел. Бросил взгляд из-под опущенных ресниц на Нарциссу, усмехаясь краешками губ. Медленно передвинул руку к стоящей рядом вазе. Ласково проскользил кончиками пальцев к горлышку вазы и резко толкнул её. Пол залило тысячей хрустальных осколков.
Нарцисса вздрогнула, крепче сжимая розы в руках. Голубые венки выступили на её тонких бледных запястьях.
Теодор наклонился к ней ближе, так, что его дыхание достигало её щеки, слабо колыхая светлую прядку волос. Рука его легла на розы, у основания бутона.
– Я уничтожу вас всех. А ты, Цисси, будешь всё это знать, но… – он выдохнул, почти касаясь губами её бледной щеки, – ты не сможешь помешать мне. Забавно, правда?
Он усмехнулся, сжимая бутон, и резко дёрнул цветок из рук Нарциссы. На пальцах её выступила кровь: шипы оцарапали кожу.
Теодор встал, с жалостью взирая на осколки вазы. Перевёл взгляд на две оставшиеся алые розы в руках Нарциссы и усмехнулся. Поднёс цветок, зажатый в пальцах, к лицу и глубоко вдохнул аромат, прикрывая глаза. Вдруг он безжалостно скомкал полураскрытый бутон, сминая нежные лепестки, и отбросит розу прочь от себя.
– Вас осталось двое, – торжествующе провозгласил он, будто вынес вердикт в Визенгамоте.
***
Гермиона лежала в новой комнате, отведённой ей под спальню. Лежала и не чувствовала себя, словно её тут и нет, словно она просто оболочка – пустая и безжизненная. Гермиона повернула голову направо и остановила взгляд на маленькой вазе с чайными розами в ней. В этой комнате всё светлое: светло-бежевые стены, светло-салатовые покрывало с подушками, белая ваза, светлое дерево на раме окна. Закрытого окна, будто даже этим оно показывает, что она в заключении.
Она опустила свинцовые веки, закусывая губу. Кожа уже не болела: её залечили. Полностью убрали раны, даже шрамов не осталось, но никто не сможет залечить никакой магией и никакими зельями один большой шрам. Шрам на её душе.
Её истязали не столько физически, сколько морально. Хотя… Подумать только: душа – эфемерная субстанция, не доказано, что она вообще существует, но что тогда так нестерпимо болит? Что это, разрывающее горькой болью изнутри? Что это, если не душа?
Ей не хотелось открывать глаза, когда распахнулась дверь. Ей не хотелось слышать слова, которыми наполнилась комната. Казалось, они давили на неё, будто вот-вот и вовсе раздавят, но Гермиона не слышала, просто не разбирала слов.
Когда дверь закрылась, а тот, кто посещал Грейнджер, вышел, Гермиона открыла глаза и прислушалась. Там, за окном, усилился ливень. Капли барабанили по стеклу и…
Просто кажется, или они что-то говорят ей?
Вздор.
Открыв глаза, она повернулась к розам и нахмурилась. На столике возле белой вазы стояла сложенная пополам белая картонка. Гермиона протянула руку и поднесла картонку к лицу.
Вот твой вердикт, Гермиона. Вот твоё наказание, Гермиона. Вот твоя участь, Гермиона.
Поздравляю.
Гермиона зло смяла и откинула от себя картонку, закрыв лицо руками. За окном раздался раскат грома.
Комок бумаги на полу зашевелился, расправляясь. Крупными витыми буквами по белому было выведено только два слова:
«Сегодня вечером».
========== Глава 22 ==========
За окном уже почти тьма. Тёмно-серые грузные тучи затянули небо, а дождь крупными каплями нещадно стучит по оконным стёклам, грозясь выбить их к чёртовой матери. Ветер за окном громко завывает, и порой гадаешь, не оборотень ли там случайно? Ветер гнёт ветви деревьев в поклоне, поднимает и уносит вялые листья, пробирается сквозь мельчайшие щели поместья и пробирает до костей. Или этот холод был в Малфой-мэноре всегда? А, может, это действительно внутри страх, от которого замерзаешь?
Драко сжимает челюсти, вглядываясь в темень за окном. Жмёт руки в кулаки, пытаясь чуть-чуть согреться, но всё безрезультатно. Его знобит, его трясёт. Он вытягивает руки, ладонями вниз, – замечает лёгкое дрожание и снова жмёт кулаки, опуская руки.
– Блять! – громко ругается он и ударяет кулаком по окну.
Драко прислоняется лбом к холодному стеклу. Надо же… Руки холодные, а голова горит. Тихо выдыхает, наблюдая, как на стекле образуется пятнышко, а потом поспешно исчезает, оставляя маленькую капельку, катящуюся вниз. Драко бездумно стирает её, на секунду прикрывая глаза.
В комнату с глухим хлопком аппарирует эльф. Драко вздрогнул и обернулся, глядя на него. Сейчас эльф выглядит перепуганным насмерть: тонкие ручонки трясутся, уши прижались к телу, а выпученные глаза нервно смотрят по сторонам.
– Что? – хрипло спрашивает Драко. Голос у него осипший, тихий.
– Хоз-зяин… – заикается эльф, выкручивая себе пальцы. – Прибыл мистер Лестрейндж и…
– Я понял, – поспешно прерывает его Драко, отворачиваясь. – Можешь сказать им, что я уже спускаюсь. И проследи, чтобы Даг тоже спустился в гостиную… – и прибавляет тише: – В этой херне он виноват.
Эльф поспешно аппарирует прочь, а глухой хлопок эхом отзывается в голове Драко. Холодные пальцы тут же принимаются массировать виски. Драко сглатывает вязкую слюну, стараясь унять дрожь во всём теле, но это, чёрт побери, невозможно.
Драко глубоко вдыхает, сетуя на то, что не открыл окно, не впустил в комнату свежего воздуха, чтобы нормально наполнить лёгкие. Проходит к двери, бросая мимолётный взгляд в зеркало, отмечая, до чего же он бледный. Ещё бы, сам Волан-де-Морт пожаловал в поместье.
***
От шума воды, бьющей упругой струёй в раковину, начинает болеть голова. Гермиона складывает руки ковшом, набирает ледяную воду и ополаскивает лицо.
Закрутив вентиль, она поднимает взгляд потухших глаз в зеркало и отстранённо замечает изменения в своём осунувшемся лице: глаза воспалённо-красные, ну конечно, плакать и почти не спать; кожа побледнела, приобрела серый оттенок, будто Гермиона смертельно больна; на нижней губе ранки, которые щиплют, стоит притронуться к ним.
Она почти не спала и не ела. Эльфам так и не удалось уговорить её съесть хоть кусок хлеба, а, в конце концов, она вообще запустила тарелкой с супом в стену, отчего на светлых обоях расползлось неприятное пятно.
Вытерев лицо, Гермиона подумала, что очень удивительная ситуация выходит: ей разрешили посетить ванную комнату, даже настояли на этом, хотя раньше, после истязаний и мучений, когда она теряла сознание от боли, ей через время залечивали раны и применяли очищающее заклинание, будто она грязный ковёр, об который вытерли ноги и сочли самым простым – очистить заклинанием, а не должным образом вымыть. Ну да, конечно, она же в этом поместье всего лишь рабыня, или кем её считает Малфой? Она игрушка, кукла для насмешек и истязаний! Она же грязнокровка, зачем относиться к таким с уважением, по-человечески?!
Гермиона со злостью отбросила на кафельный пол полотенце и поспешно вышла из ванной комнаты. Пожилой эльф тут же взял её за руку и поспешно аппарировал в её названную спальню. Гермиона резко схватилась рукой за живот, наклонившись. Нет, она не привыкнет к этим выворачивающим ощущениям!
– Мисс, мы должны помочь вам, – пропищал другой эльф, и Гермиона выпрямилась.
Перед ней стояло четыре эльфа, но вот какова причина их присутствия? Гермиона нахмурилась, когда самый старый эльф потянул её за руку к трюмо, заставляя сесть на пуфик возле него.
– Что вы… – только и успела вымолвить она, как эльфы начали расчёсывать её волосы. – Стоп, подождите, что происходит?!
Гермиона вскочила, устремляя в эльфов пронзительный взгляд. Нехорошее предчувствие заскрежетало внутри о косточки, но Гермиона мысленно отмахнулась. Она с Хогвартса не любила Прорицания, а предмет отвечал ей взаимностью.
– Пожалуйста, мисс должна сесть. Мы приведём её в порядок. Хозяин приказал накрасить, сделать причёску и одеть мисс. Хозяин накажет нас, если мисс будет сопротивляться, – пропищал самый низенький эльф и, наверное, самый младший.
Судорожный вздох прорезал напряжённую тишину. Гермиона на мгновение прикрыла глаза.
«Что ты задумал, Малфой? Решил вырядить меня, потому что хочешь помучить меня при параде? К чему всё это?! Хочешь сломать меня? Уничтожить? К чёрту, иди к чёрту, Драко Малфой! Хочешь поиграть? Что ж, давай поиграем».
Решительно сделав шаги к трюмо и вновь сев на пуфик, Гермиона в который раз прокляла ту ночь, когда она согласилась выйти с Ноттом из Большого Зала.
***
Драко сглатывает вязкую слюну, сцепляет пальцы в замок на тёмной столешнице, чтобы не так было заметно дрожание рук. Его мелко трясёт, поэтому он убирает руки под стол, вытирая влажные ладони о брючины на коленях. Взгляд его мечется по лицам Пожирателей, словно загнанный зверёк. Скользит по упрямому подбородку бледного Яксли, по осунувшемуся лицу Рабастана, задерживается и пересекается взглядами с Дагом. Паршивца бьёт крупная дрожь.
«Конечно, это мы здесь из-за тебя, ублюдок», – рычит про себя Драко.
– Вы знаете, зачем мы собрались? – не голос – змеиное шипение. Волан-де-Морт восседает во главе длинного стола, сложив длинные пальцы шатром. Обводит красными глазами каждого из присутствующих, по очереди, отчего они ещё больше сжимаются, сутулятся на стульях. – Ты, Даг, знаешь, зачем мы все здесь?
Волан-де-Морт переводит взгляд красных глаз на Дага, отчего он начинает действительно трястись. Глаза его утыкаются в стол, а отросшие волосы падают на лоб.
– Да, м-мой Лорд… – голос его дрожит, прямо, как и он сам.
– Так почему же? – шипит он.
Даг убирает руки со стола, пересиливает себя и заставляет поднять глаза на Волан-де-Морта. Драко тоже переводит на того взгляд. Не лицо – вечная восковая маска. Вот чему отец учил его, вот каким он хотел видеть своего сына – восковым солдатиком, бесчувственным, безэмоциональным подобием человека.
– Потому что из-за меня… – сухо сглатывает, учащённо дыша, – погибла девушка для ритуала.
– Да? – будто на самом деле удивляется.
Волан-де-Морт поднимается со своего места, медленно направляется к Драко, отчего тот сглатывает. Напряжение в воздухе уже можно резать ножом. Протяни руку – сможешь ощутить это. Лёгкие отказываются перерабатывать густой воздух, когда высокая устрашающая фигура останавливается прямо за спинкой стула Драко.
– Он убил ту девушку, Драко? – мягко, насколько это возможно, спрашивает Волан-де-Морт, кладя ладони на спинку стула.
Драко вздрагивает от этого вопроса, поднимает взор на Дага, который во все глаза вылупился на него. Встречает испуганный взгляд и не понимает, как можно было стать ещё бледнее, чем тот был.
– Да, мой Лорд.
За спиной послышался смешок, что смешался с внезапным раскатом грома в симфонию страха. Дождь, кажется, сильнее забарабанил по окнам. Может, в конце концов, от этого напора стёкла вылетят к чёртовой матери?
– Он убил девушку, предназначенную для моего ритуала? И тем самым отсрочил время его проведения? – голос был до дрожи, до страха, пробирающего до костей, тихим. В нём слышалась утаённая злоба. Волан-де-Морт словно бомба замедленного действия. Никто не знает, сколько осталось времени, он может в любой момент взорваться, и тогда всем уж точно несдобровать.
– Да, мой Лорд.
Заученная фраза, словно стоит на повторе, а Драко в нужный момент нажимает на кнопку пуска, и вот она воспроизводится вновь и вновь. «Да, мой Лорд. Да, мой Лорд, да, мой Лорд, дамойЛорд».
«Когда сломается твоя пластинка, Драко Малфой?»
– Да что ты о себе возомнил, мальчишка?! – голос гремит так громко, заставляя подскочить каждого сидящего за столом.
Драко сглатывает, медленно соображая из-за сковывающего страха, что Волан-де-Морт обращается не к нему, а к Дагу. Тот, бледный, почти цвета талька, утыкается взглядом широко раскрытых глаз в стол, рассматривая отражение мерцающий свечей. Драко борется с внезапным желанием обернуться и посмотреть, не разлетелись ли на осколки оконные стёкла из-за крика Волан-де-Морта.
– Как ты посмел отс-срочить мой ритуал? – вновь тихо шипит он, и Драко почти вздрагивает от того, сколько сдерживаемого гнева таится за этим напускным спокойствием. Слова сочатся этим гневом, вот-вот он заполнит всю комнату, до потолка, потушит свечи, окуная всех во тьму. Ту тьму, что живёт внутри Волан-де-Морта.
Драко неотрывно следит за лицом Дага. Ужас застывает в его широко распахнутых глазах, рот слегка приоткрывается, нижняя губа начинает дрожать.
Драко закрывает глаза, неосознанно задерживая дыхание, и помещение наполняет пронзительный крик. Он звенит в ушах, грозясь к чертям разорвать барабанные перепонки. Под закрытыми веками Драко движутся ярко-красные круги, и он сильнее жмурится, словно желая окунуться в темноту, уйти глубже, прочь из этой комнаты, прочь от крика, звенящего в ушах, и страха, проедающего дыру внутри.
Крик затихает, и Драко открывает глаза. Он не смотрит на Дага, просто игнорирует то место, где он сидел, будто Дага и вовсе нет в этой комнате. А лучше представить, что тут нет и Волан-де-Морта.
– Драко, – шипит Волан-де-Морт.
