Текст книги "Уничтожить Грейнджер (СИ)"
Автор книги: ToryPuurr
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)
Он и не верил, когда дрожащей рукой пытался найти её пульс на шее, но так и не нашёл. Тогда он сошёл с ума, потому что как иначе можно объяснить хриплый смех, который сорвался с его губ? Когда Малфой сжал её запястье, уловив слабое биение пульса, он не сдержался, – засмеялся в голос, через смех вызывая эльфа, приказывая тому немедленно перенести Грейнджер в спальню и спасти её. Мерлин, он так и сказал: «Принни, спаси её».
Свихнуться можно.
Драко скользит взглядом по почти незаметно вздымающейся девичьей груди, по худому телу в бледно-розовом платье. Сорок минут назад он сошёл с ума, так значит все поступки с того момента будут оправданы? Хотя… Перед кем ему оправдываться? Перед Грейнджер? Он не обязан ни ей, ни кому-нибудь ещё.
Пальцы ныряют в карман джинсов, и Драко слегка приподнимает бёдра, вытаскивая пачку. Мгновенно зажигая сигарету, он затягивается, не отрывая взгляда от Гермионы, будто боясь, что если он отведёт взгляд – она растворится, просто исчезнет, словно её и не было.
Словно она умерла.
Сизый дым струится под потолок, касаясь тёмного балдахина её кровати и растворяясь. Горький запах успокаивает нервы, но не окончательно, поэтому Драко встаёт с кресла, наклоняя голову к плечу, наблюдая за Гермионой. Не совладав с собой, он наклоняется к ней, впираясь рукой в матрас возле её плеча. Взгляд скользил по её бледной руке, натыкаясь на длинную красную полосу. Драко усмехается краешком губ, снова выдыхая струю дыма, что почти невесомо касается сгиба её локтя.
Он приказал остановить кровь, но не залечивать раны окончательно. Драко хотел, чтобы на ней остались эти красные полосы, они будут напоминать ей о нём. Она будет ненавидеть его, страшиться, стараться забыть, но рассечённая кожа и покраснения никуда не денутся. Он приказал убрать заживляющую мазь, чтобы Грейнджер с её помощью не убрала полосы.
Выпрямившись, он тихо вышел из спальни, осторожно закрыв за собой дверь.
Щелчок раздался в голове эхом, и Гермиона открыла глаза.
***
Драко достаёт из бара бутылку коллекционного огневиски. Смотрит на яркую наклейку, хмыкая на витые золотые буквы. Ядрёный напиток переливается в стакан, наполняя его наполовину.
Коллекционные бутылки алкоголя, которые остались ему от отца, Драко не испил сразу, он откупоривает бутылки только по важным поводам, в остальные дни он может взять любую обычную.
Сегодня есть повод.
Сегодня она осталась жива.
Драко опрокидывает в себя напиток, со стуком ставя стакан на стол, краем глаза замечая движение слева от себя. Он оборачивается и находит взглядом Нарциссу. Сегодня она надела одно из своих любимых платьев – закрытое, из фиолетового муара с золотыми вставками и каёмками. Плотная юбка шуршит, когда Нарцисса медленно направляется к широкой двери, ведущей к тропинке в сад.
– Мама? – Драко удивляется своему осипшему голосу. Он же не мог сорвать его, когда шептал “живи”, глядя на Грейнджер? Шептал? Он повторял это как мантру, то повышая голос почти до крика, то понижая, думая, что это больше похоже на шелест листьев, чем на шёпот. Сейчас он думал, что тот его шёпот был похож на шуршание юбки Нарциссы.
Женщина не оборачивается на звук и даже не вздрагивает, когда тёплая рука ложится ей на плечо. Бледно-голубые глаза смотрят на дверь, за стеклом которой виднеется осенний пейзаж: высокие деревья раскинули свои ветви, на которых почти не осталось листьев – все они давно осыпались на землю, создавая пёстрый ковёр, в котором хотелось утонуть.
– Мама, там недавно прошёл дождь, не нужно ходить на улицу, ты легко одета, – мягко говорит Драко, отчаянно желая, чтобы она перевела на него взгляд. Драко безумно хотел, чтобы она посмотрела на него, но Нарцисса, словно никого рядом не было, стояла на месте, не сводя глаз с двери.
Малфой проследил за её взглядом, судорожно вздыхая. Он сам бы с удовольствием вышел на улицу, вдохнул бы свежий воздух, но не мог. У него ещё были дела.
– Хорошо, – словно сдавшись, сказал он, заглядывая в её глаза. – Я скажу Лолли, чтобы она принесла тебе накидку, она проводит тебя.
Драко убрал руку с её плеча, глотая комок горечи, что вдруг сжал горло. Нарцисса медленно направилась к двери и распахнула её, впуская комнату холодный воздух. Мягкими шагами она ступила на каменную дорожку, которая извилинами уходила вдаль.
Малфой резко отвернулся, зажмуриваясь. Из-за отца Нарцисса стала такой. Из-за отца она умерла, оставаясь живой.
В пару шагов преодолев расстояние до бара, он схватил бутылку с огневиски и плеснул себе в бокал. Слишком тяжело смотреть на такую Нарциссу. Она словно неживая, такая бледная, со стеклянными глазами.
Он зажмурился, когда новая порция огневиски обожгла горло.
От Нарциссы пахло дорогой тканью и алкоголем.
***
Гермиона со стоном садится на кровати. Всё тело безумно болит, а когда возвращаются воспоминания, слёзы чуть снова не начитают катиться по щекам. Она ладонью зажимает рот, сильно закусывая губу. Глаза осматривают комнату и натыкаются на распахнутое окно.
Она, словно завороженная, смотрит на него, замечая, как ветер слабо колыхает занавеску, а на светлом ковре, прямо почти под окном, осел пепел. Гермиона спускает босые ноги на пол, с шипением втягивая воздух, когда ткань её нового платья – и кто её одевал?! – неприятно трётся о рассечённую кожу. Игнорируя боль, она медленно ступает по ковру и останавливается прямо напротив окна, за которым – свобода. Свежий ветерок колышет её волосы, а по щеке снова скатилась одинокая слеза. Гермиона стирает её тыльной стороной ладони, замечая красную полосу на руке. Пальцами проводя вдоль раны, она ощущает щипающую боль.
Не заживил.
Она зажмуривает глаза, громко всхлипывая и заглушая этот звук ладонью. Физическая боль не сравнится с моральной. А тот сон, что снился ей ранее, померк с жестокой действительностью.
Кто сказал, что ощущения во сне и наяву одинаковы? Можно смело плюнуть тому обманщику в глаза! Нет ни капельки сходства.
Боль, что была во сне, казалась ласковым поглаживанием по сравнению с тем, что Гермиона пережила наяву. Такое ощущение, будто с каждым ударом он снимал с неё кожу. И это продолжалось почти вечность: замах, свист, удар, крик. И боль, Гермиона стала сплошным комком боли. Плеть рассекала нежную кожу, оставляя кровоточащие рубцы.
Боль приносит удовольствие? Кому?! Ей, срывающей голосовые связки, глотающей слёзы?
Да будь он трижды проклят!
Гермиона с силой ударила по деревянной раме и отшатнулась, прижимая к себе руку, давясь рыданиями и сотрясаясь в злобе. Отойдя на шаг назад от окна, она вдруг метнулась к тумбе, хватая и сбрасывая с неё ночник, который, жалобно звякнув, разлетелся на обломки, осыпая ими пол и ковёр. Резко потянув на себя отвратительное тёмно-бордовое покрывало, она принялась рвать его. Ткань оказалась тонкой, поэтому от усердия Гермионы с продолжительным треском разорвалась. Откинув от себя тёмную тряпку, девушка метнулась к картине, попутно поднимая с пола уцелевший кусок ночника и замахиваясь. Она не целилась, поэтому попала чуть ниже. Зеркало звякнуло и несколько осколков осыпалось на трюмо. Гермиона подлетела к нему, ударяя ладонью по стеклу, скользя вниз, царапая кожу неровностями и выступающими, острыми краями осколков, оставляя после себя красные разводы. Слёзы уже беспорядочно катились по щекам, а тело содрогалось в рыданиях. Ноги не выдержали, и Гермиона осела на пол, чувствуя сквозь ткань упирающиеся в колени осколки. Прижав к себе руку, пачкая светлое платье кровавыми пятнами, девушка согнулась так, что волосы каскадом упали на её лицо.
Звук распахивающейся двери заставил вздрогнуть и обернуться. Когда Драко, лицо которого выражало еле сдерживаемую ярость, подошёл к Гермионе, она вдруг отскочила от него, забиваясь в угол, между распахнутой рамой окна и трюмо. Лицо девушки исказила гримаса боли, страха и злости, а судорожные всхлипы так и не удавалось остановить.
– Грейнджер! – прорычал он, отталкивая раму окна, морщась от боли.
Гермиона сжала зубы, трясясь, как ненормальная. Рыдания уже давно переросли в истерику, а без того большие глаза распахнулись ещё больше, глядя на его лицо.
– Нет! – заверещала она, когда Драко сделал шаг к ней.
Гермиона зажмурилась, спускаясь спиной по стене, сжимаясь, обхватывая руками свои ноги и утыкаясь лицом в колени.
– Нет, нет, нет! Не подходи! Не трогай меня! – кричала она, когда Драко схватил её руки, пытаясь поднять её.
– Грейнджер! – зарычал он, дёргая руку так, случайно задевая ранку, отчего Гермиона зашипела и вскинула на него заплаканное лицо.
Пощёчина отзывается болью, и голова Гермионы резко отворачивается. На бледной коже, слегка покрасневшей от слёз, явственно растекается алое пятно. Искусанные губы распахиваются, поражённо втягивая воздух. Гермиона пару раз моргает, приходя в себя, а затем медленно поворачивается к Драко. Злость ещё не успела охватить её, как он вдруг резко поднимает её и с силой впечатывает в стену, выбивая весь воздух из лёгких.
Ещё не окончательно пришедшая в себя Грейнджер поражённо глотает воздух открытым ртом, как вдруг Драко встряхивает её, и она ударяется затылком, морщась.
– Что это, блять, такое?! – кричит он, а Гермиона борется с желанием сказать, что она и без того всё прекрасно слышит.
И вдруг – осознание.
Гермиона медленно переводит взгляд на его побелевшие пальцы, сильно сжимающие её плечи. Поднимает глаза на его лицо, замечая крайнюю степень ярости. И вдруг эта ярость захлёстывает и её, потому что какого чёрта?!
Руки резко отталкивают его, что не ожидавший такой реакции Драко отшатывается назад, восстанавливая равновесие. Желваки двигаются на его скулах, когда крик Грейнджер режет слух.
– Какого чёрта ты делаешь?! – кричит она, делая два шага к нему.
– Грейнджер… – предостерегающе шипит он, выставляя вперёд руку, но она не слышит его, оглушённая стуком крови в ушах.
– Ты отхлестал меня плетью! – грёбаная констатация факта звучит, как пощёчина, и Драко непроизвольно отшатывается, сощуриваясь, борясь с диким желанием применить силу к этой зарвавшейся дуре.
Ставшие такими ненавистными за последнее время слёзы снова скатываются по щекам, и Драко разрывается от противоречия своих желаний. Он хочет стереть эти дорожки от слёз губами, прижимая к себе хрупкое тело, также сильно хочет впечатать её в стену, заставив заткнуться и не орать на него, хотя бы потому, что она не имеет на это права. Но он стоит на месте, будто прирос к этому ковру, и смотрит, вглядывается в её лицо, словно видит впервые. Наверное, это от того, что он в первый раз видит её в таком состоянии.
Она распинается, кричит что-то прямо в его лицо, сжимая кулаки в бессильной злости, а он не слышит. Просто не слышит ни единого звука, потому что замечает кровь на её ладони. Взгляд медленно находит разбитое зеркало, на котором видны кровавые следы, а потом также медленно возвращается на её раскрасневшееся лицо, по которому вновь текут слёзы.
Какого чёрта с ним происходит? – любимый его вопрос, на который он никак не может найти ответ.
Наверное, это от эмоций, охвативших его. Сначала Нарцисса и её снова стеклянный взгляд, запах алкоголя, что доносило её дыхание, заставило тогда осознать всю свою беспомощность, а Драко ненавидел быть беспомощным. Потом трясущийся Принни, сообщающий о том, что “мисс снова в истерике”. Сжимающиеся кулаки и мгновение для того, чтобы распахнуть дверь её спальни и замереть на месте. Разорванное покрывало, разбитый ночник, зеркало, осыпавшееся осколками на ковёр, и Грейнджер, трясущаяся и рыдающая, словно маленький, безумно одинокий и обиженный на весь свет ребёнок.
Драко закрывает глаза, считая до трёх, пытаясь успокоиться, но на счёте “два” он с выдохом распахивает глаза и подаётся вперёд.
Грейнджер застывает, когда его мягкие губы затыкают её.
I never said that I want this,
This burden came to me,
And it’s made it’s home inside.
***
I’m only a man with a chamber who’s got me,
I’m taking a stand to escape what’s inside me.
A monster, a monster,
I’ve turned into a monster,
A monster, a monster,
And it keeps getting stronger.
========== Глава 20 ==========
Уверенные руки отталкивают его, и Гермиона начинает что-то кричать. Так яростно, будто он виноват во всех грехах, хотя… В этом есть доля правды.
Гермиона Грейнджер обвиняет Малфоя в своём теперешнем положении, она называет его гадкими словами, которые вспоминает из нецензурных изречений Рона, она бьёт его кулаками в грудь.
Где-то внутри, там, где осталась прежняя рациональность, также бьётся мысль: “Почему он не перехватывает её руки, а позволяет лупить себя по груди?”.
Гермиона трясётся от злобы, обиды, боли, что он причинил ей. Слёзы уже не льются по лицу, они уступили место бешеной чеканке текста, сбивчивого, порой совсем невнятного, но Малфой не слушает её.
Стоит, не сводя напряжённого взгляда с её раскрасневшегося лица. Наблюдает за ней, прослеживает нежный контур её слегка вздёрнутого носа, смотрит на длинные, пушистые ресницы, что обрамляют такие невероятно огромные глаза. Драко думает, что ни у кого нет таких огромных глаз. Они словно большое море цвета насыщенного коньяка, только кое-где на радужке есть золотые крапинки.
Драко переводит взгляд на красные искусанные губы, не слишком пухлые, но и не тонкие. Такие, как надо, почти правильные и такие мягкие, хоть и немного шершавые, самую малость. Они широко распахиваются, из её такого – внезапно и до чёртиков неправильно! – желаемого рта вылетают какие-то слова, совершенно ненужные, лишние, даже грязные и отвратительные. Драко думает, что её рот не предназначен для таких слов, совсем грубых и таких не её.
Он спускается взглядом ниже, осматривая острый подбородок, который выдаёт её норов, и который он совсем недавно хотел вырвать к чертям.
Останавливается глазами на самых кончиках её волос, что даже сейчас – тем более, сейчас – больше похожи на воронье гнездо, а от былой причёски, что поразила его в Большом Зале, не осталось и следа. Они разметались по плечам, спадая на высоко вздымающуюся грудь, что обтянута тонкой тканью, прорисовывая все холмы и извилины, будоражащие всё его существо.
Драко пересиливает себя, поднимает глаза на её лицо и отстранённо замечает, что Гермиона молчит, сжав губы, и натужно дышит. Так дышат после долгого преодоления дистанции или после грандиозных истерик, когда, не задумываясь, высказывают всё, что думают, и всё, что могли подумать, когда говорят много лишнего, о чём потом будут жалеть.
Гермиона жадно глотает воздух, и Драко внезапно хочет стать этим её воздухом, чтобы она также с жадностью вдыхала его, чтобы не могла без него. И… Это просто безумие, но Драко давно признал себя безумцем, давно наплевал на предрассудки, он всё чаще делает то, что хочет.
Гермиона слегка прищуривается, будто пытаясь разузнать, о чём думает Малфой, а он вдруг слегка ухмыляется, что заставляет её нахмуриться.
Берёт её ладонь в свою руку, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не поднять бровь в удивлении от того, что она позволяет себя касаться. Драко чувствует большим пальцем, как бешено бьётся её пульс, в такт его мыслям в голове. Он давно послал к чёрту самоанализ, потому что всё равно это не помогает, лишь закидывает глубже в дебри из вопросов, чей-то рукой завязанных в морской узел, и Драко надеется, что это была не его рука. Хотя кто знает?
Когда он достаёт волшебную палочку, Гермиона напрягается, но Драко лишь шепчет заживляющее заклинание, наблюдая, как ранки на ладони затягиваются, предоставляя взору вновь чистую кожу. Грейнджер вырывает свою ладонь из его руки.
– Почему ты не заживил всё остальное? – зло спрашивает она, сжимая здоровую ладонь в кулак.
Светлые брови Малфоя взметаются вверх в немом вопросе. Глаза его вновь смотрят насмешливо, и благодаря этому она приходит в чувства, выныривает из ступора и начинает мыслить разумно. Гермиона сжимает зубы, закатывая глаза, но почему-то уточнение своего вопроса даётся не так спокойно, как хотелось бы.
– Почему ты не заживил рассечённую кожу? Ты же видел… – она сглатывает, вспыхивая.
Она видит, что Малфой понял, но то, что он молчит, означает его желание услышать всё полностью, точнее. Куда ещё точнее?!
– Ты истязал меня плетью, Малфой, не будь таким идиотом, ради Мерлина! Ты прекрасно видел, в каком состоянии была моя кожа, так почему я чувствую боль? Почему ты не воспользовался заживляющим зельем или магией?!
– Могу сейчас сделать это, – он многозначительно бросает взгляд на её платье.
Она вспыхивает, а Драко вдруг ухмыляется, так противно, что Гермиона хочет стереть эту гадкую ухмылку с его лица. Где-то изнутри подымается противный привкус ненависти. Она уже открывает рот, чтобы высказать ему всё, что думает, как вдруг Малфой хватает её за кисть и волочёт к двери.
– Малфой! – удивлённо восклицает она, хватаясь свободной рукой за дверной косяк.
Драко останавливается, глубоко вдыхая. Поворачивается и бросает на неё раздражённый взгляд. Молча дёргает её за руку и снова тянет уже по длинному коридору, на стенах которого кое-где висят портреты. С них на молодых людей хмуро взирают мужчины и женщины в дорогих одеяниях.
Гермиона тоже хмурится, смотря уже на затылок Драко. Какого чёрта он творит? И почему она спокойно следует за ним?!
Преодолев коридор, сделав несколько поворотов направо, выйдя к большой лестнице, они начали спускаться. Гермиона свободной рукой коснулась тёмных перил, осторожно скользя по ним ладонью.
Девушка уже не обращала внимания на то, что Малфой – её мучитель – держал её за руку и вёл неизвестно куда. Ей стало почти всё равно, будто она заранее подписалась на всё это, и пути назад просто не было.
Создавалось впечатление, что Гермиона балансирует на тонком тросе. Чем дальше она идёт, тем быстрее исчезает трос позади, будто кто-то постепенно сжигает его.
Если она оступится, то упадёт, но никому не хочется падать, правда?
Неосторожный шаг или потеря бдительности – всё, пиши пропало. Остаётся один выход – идти вперёд, в непроглядную тьму, и чем дальше идёт Гермиона, тем сильнее от неё отдаляется спасительный помост, а сзади – пламя. Вскоре ей придётся бежать от этого огня, что уже начинает лизать пятки.
Да и разве идти вперёд – это выход?
Они вышли на первый этаж поместья, но двинулись не к главному входу, а куда-то вглубь этажа. Вскоре они зашли в приличного размера комнату светлых тонов. Кремовые стены, кремовые занавески на огромных до пола окнах, несколько маленьких люстр на потолке, что были похожи на беспорядочную россыпь звёзд, только вот мебель вся была тёмная. У дальней стены находился огромная барная стойка, шкафчики которой доходили до самого потолка.
«У них что, все комнаты сделаны в светлых тонах, но с тёмной мебелью?» – думает Гермиона, обводя взглядом большой тёмный диван.
Она покосилась на Малфоя, который сосредоточенно смотрел вперёд и вёл её к стеклянной двери. Девушка снова повернулась к барной стойке, отмечая, что за стеклянными дверцами шкафчиков приличное количество алкоголя.
Драко распахнул дверь, впуская в комнату осенний ветер, который сразу принялся играть с занавесками. Гермиона ступила на каменную дорожку, уходящую вдаль, теряясь среди почти голых деревьев.
По правую сторону, между стволами деревьев, виднелись большие клумбы, что летом наверняка были усеяны пёстрыми цветами невероятной красоты. Там, возле клумб, стояли небольшие деревянные лавочки, вырезанные искусным мастером, потому что в Малфой-мэноре нет ничего обычного или простого.
По левую сторону было намного меньше деревьев, поэтому вдали еле-еле виднелись ворота Малфой-мэнора, которые охранялись магией или кем-то ещё, вроде эльфов. Гермиона тихо вздохнула, косясь на Малфоя.
Он вёл её вглубь сада, когда вдруг они вышли прямо к небольшому озеру.
Гермиона поражённо выдохнула, наблюдая, как на водной глади почти незаметно искрились кувшинки. Мягко переливаясь, их свет завораживал, заставляя сделать шаг к озеру, а Малфой вдруг отпустил её руку. Гермиона резко развернулась и глянула на него, снова напоровшись на усмешку.
Он не боится, что она попробует сбежать? Не похоже на то, потому что за каждым её шагом, за каждым движением его серые глаза следили. Казалось, они тоже светились, как и те кувшинки.
Гермиона вдруг почувствовала необъяснимый страх перед ним. Быстро отвернувшись, она сделала ещё пару нерешительных шагов вдоль берега озера, замечая, что Малфой не двинулся с места.
Медленно ступая по мягкому ковру из редких листьев, она не сводила взгляд с почти прозрачной водной глади, в которой отражался Драко, стоящий на месте и сложивший руки на груди. Гермиона направлялась дальше, касаясь ладонями редких камышей, делая вид, будто она любуется озером, хотя любоваться и вправду было чем: достаточно широкое, с прозрачной водой, сквозь которую отчётливо видно дно, где шустро плавает маленькая стая рыбок; волшебные кувшинки искрятся, вокруг них почти какая-то завораживающая аура, но девушка чувствовала внутри не восхищение красотой озера, а тревогу. Казалось, сердце стучит где-то в горле, норовя вот-вот выпрыгнуть прямо в эту чистую воду.
Сделав глубокий вдох, Гермиона вдруг сорвалась с места и помчала что есть духу вглубь деревьев. Кровь стучала в ушах, заглушая шум листьев, не давая понять, бежит за ней Малфой или нет.
Одно слово “бежать” стучало в голове, словно молоточек министра Визенгамота. Это её приговор – убегать, спасаться, дёргаясь от каждого шороха, каждого звука.
Пересохшие губы жадно ловили глотки воздуха, а лёгкие почти не успевали его перерабатывать, выплёвывали воздух на выдохе, на вдохе снова поглощая его. Несмотря на это, Гермиона начала задыхаться. Во рту пересохло, и грудь сдавило от стремительного бега.
Перед глазами мелькали голые деревья, Гермиона боялась запутаться в подоле и свалиться на землю, если она не врежется в одно из этих бесчисленных деревьев.
Губы уже растянулись в победной усмешке, когда она почти добежала до забора. Вот он – высокий, решётчатый, с багряным растением, перебросившимся на забор. Если взобраться по нему, то можно перелезть, а там дальше – свобода.
До него оставалось несколько футов, как вдруг прямо перед лицом Гермионы пролетел большой орёл. Вскрикнув, она зацепилась за торчащий корень дерева и полетела на землю, распластавшись на ней, счесав ладони. С шипением сжав зубы, она села на колени, быстро оглядываясь назад, не замечая возможных преследователей.
Резко поднявшись, она отлетает назад, ударяясь спиной о ствол дерева. Из лёгких будто выбили весь воздух, поэтому Гермиона схватилась руками за горло, натужно кашляя. Она поднимает глаза и поражённо раскрывает рот, медленно качая головой.
Прямо перед ней, в шагах десяти от дерева, возле которого она сидит, стоял широкоплечий темноволосый парень. Он ехидно усмехался, оголив ряд ровных белых зубов.
Засунув волшебную палочку за пояс, вскидывая свободную руку, на которую, взмахивая крыльями, садится тот самый орёл. Обхватив лапками кисть незнакомца, на которой надето что-то вроде кожаного браслета, птица поворачивает голову в сторону Гермионы, сверкая большими глазами. Орла переполняет гордость, и он прикрывает глаза, когда незнакомец ласково гладит его под клювом, медленно направляясь к Гермионе.
Широко усмехнувшись, что больше напоминало оскал, он остановился, не доходя до Гермионы шага два. Слегка склонился, скользя раздевающим взглядом по её телу, он удовлетворённо хмыкнул.
– Здравствуй, детка, я Даг Белимор. А ты, должно быть, сбегающая сучка?
***
Гермиона кричит и вырывается, когда её волочат по уже знакомому коридору в темницы. Гермиона кусает за руку одного из мужчин, что держат её, и сдавленно шипит, когда он ударяет её по лицу.
– Сука! – рычит он, хватая её за волосы. – Надеюсь, Малфой собьёт с тебя спесь!
– Пошёл к чёрту, ублюдок! – орёт она, за что тут же получает снова по лицу.
Во рту уже металлический привкус крови. Гермиона морщится и сплёвывает её на каменный пол. И никаких светлых стен, тёмной мебели и мягких кроватей с креслами, только голый камень.
Тот, который назвался Дагом, открывает решётку, джентельменским жестом приглашая Гермиону войти в камеру. Грубые мужские руки толкают её в спину, и девушка падает в камеру на колени, охая от боли. За спиной звонко захлопывается решётка, эхом отдаваясь в голове. Вдруг тяжёлый ботинок упирается ей прямо между лопаток, резко пихая вперёд, и Гермиона не удерживается – падает на живот, прикладываясь скулой о пол.
Перекатывается на спину, резко садясь и подтягивая к себе колени. Даг ухмыляется и мучительно медленно достаёт свою волшебную палочку, будто хвастаясь перед Гермионой, мол, у неё же нет палочки, а значит, нет защиты, да и вид его говорит о том, что даже если бы Гермиона была вооружена, то он бы залился смехом, не веря в то, что она смогла бы его победить.
И внезапно она почувствовала острую нехватку своей палочки. Если бы она сейчас была при ней, то этому ухмыляющемуся мудаку не поздоровилось бы.
Даг в открытую осматривает Гермиону, задерживаясь на груди, которая явно очерчена сквозь тонкую ткань. На его лице появляется пошлая ухмылочка, которая не обещает ничего хорошего. Он подходит ближе, игнорируя убийственный взгляд Гермионы, смотрит на неё, как на вещь, на его собственность. В его зелёных глазах пляшут чёртики, будто предвкушая грандиозное шоу, а сам Даг вдруг облизывается, следя за её расширившимися зрачками.
То, что он слизеренец, ясно и без зелёного цвета в одежде. Он стоит в коричневом охотничьем костюме, а в руке у него зажата волшебная палочка.
Он вскидывает её и смотрит на Гермиону почти с интересом, с любопытством, будто он никогда не делал ничего подобного, а теперь предвкушает, смакует то, как его рука плавно вычерчивает руну, как из полных губ вылетает непростительное заклинание, как в Гермиону летит яркий луч, а сама она вдруг озаряет камеру своим звонким криком, как падает на спину и выгибается, чуть не ломая себе позвоночник, как скребёт руками по камню, царапая нежную кожу, как спина отрывается от пола, и Гермиона упирается только затылком и ягодицами.
Даг опускает руку и усмехается, смотря на неё так, будто она не оправдала его ожидания. Он подходит ближе, наклоняется и скользит рукой по её щеке, поглаживая, по шее и острым ключицам, по груди, на которой осознанно останавливается и слегка сжимает, упиваясь слабостью Гермионы. Он оставляет её грудь в покое и поглаживает впалый живот, гладит её бедро, задирая подол юбки, и скользит рукой на внутреннюю сторону бедра, когда Гермиона вдруг сводит ноги вместе.
Он издаёт звук, напоминающий смешок. Поднимается, отходя от её тела на шаг, и снова вскидывает палочку, почти лениво произнося заклинания и снова наслаждаясь криками Гермионы. Даг давно привык к крикам боли, он находит их почти прекрасными. У него давно не подступает тошнота к горлу, когда он смотрит, как люди, после долгих пыток, блюют кровью. Он давно чувствует желание рассмеяться на жалкие просьбы остановиться, прекратить, не делать этого. Даг давно привык пытать, и у него не трясутся руки, и не дрожит голос, когда он посылает очередное непростительное.
Сколько боли он принёс? Даг смеётся и отшучивается, мол, на его счету дюжина разбитых сердец. Никто не знает, что он подразумевает: то ли на него и впрямь вешались девушки, если их не пугал приличный шрам вдоль брови, то ли он имел в виду не выдержавшие пыток сердца волшебников и волшебниц.
***
Сзади Дага скрипит решётка, и он прерывает пытку, оглядываясь. В камеру заходит Малфой, бросая брезгливый взгляд на распластавшуюся на полу Грейнджер, натужно дышащую через рот, медленно переводит не менее брезгливый взгляд на Дага.
– Малфой, да у твоей девки стальная выдержка! Кричит – кричит, а сознание не теряет! – восторгается Даг.
Драко игнорирует его, подходит ближе к Гермионе и садится возле неё на корточки. Он кривится, осматривая её испачканное в крови платье. Медленно поднимается и бросает Дагу:
– Свободен!
Он ещё не остыл после последней выходки Дага, из-за которой теперь вынужден продлевать подготовку к ритуалу и вновь лицезреть Волан-де-Морта в поместье. Он не способен больше доверять Дагу. Хотя… Разве он кому-нибудь вообще доверяет?
Даг бросает последний пошлый взгляд на тело Гермионы и неспешно выходит из камеры, громко лязгая решёткой. Он недоволен таким поворотом событий, он надеялся, что девчонка достанется ему для плотских утех. На мгновение обернувшись, он бросил недовольный взгляд на Драко, пробормотав: “Ушлёпок”, – чтобы тот не слышал.
– Грейнджер-Грейнджер, – тихо приговаривает Малфой, зная, что она его слышит. – А я-то думал, что ты умная, а ты так глупо поступила. И вот что мне теперь с тобой делать?
Гермионе кажется, что кто-то влил в её веки свинец, потому что она еле распахивает глаза, находя силуэт Малфоя в этой темноте. Всё тело – один комок безумной боли. Она не может пошевелить руками. Гермиона дышит быстрыми, мелкими глотками воздуха, потому что вдохнуть полной грудью для неё сейчас роскошь. Такое ощущение, будто острые обломки рёбер утыкаются в лёгкие при каждом вдохе, хотя она знает, что кости её целы. Во рту – кровь, и Гермиона не знает, кровь эта из её прокушенных губ или она постепенно выблюет свои органы.
Хриплый вдох-выдох, и она пытается сказать, но кашель застаёт её врасплох. Судорожно сжимающееся горло выхаркивает с наружным кашлем кровь, и Гермиона сплёвывает её на пол, неуклюже перекатываясь набок. Боль разрывает её на части, но Гермиона не сдалась. Она находит в себе силы только на одно слово:
– Отпусти…
Тяжёлые, почти свинцовые веки опускаются, вновь даря темноту.
– Эй, Грейнджер! Не смей терять сознание! – повышает голос Малфой, замечая, что она снова открыла глаза. – Зачем ты пыталась убежать? Ты же знала, что вокруг поместья защитная магия, – его голос звучит так тихо, приглушённо, но Гермионе кажется, что Малфой кричит ей на ухо.
– Иди к… – Гермиона вновь заходится в судорожном кашле, сплёвывая кровь, почти физически ощущая на себе брезгливый взгляд Малфоя. – Иди к чёрту…
А Драко вдруг смеётся. Так громко, так заразительно, что это почти неправдоподобно. Его смех – такая же фальшь, как всё в нём: от фирменной улыбки до театрального закатывания глаз. Смех его отбивается от голых стен камеры, опадая грязным осадком в душе Гермионы.
– Ты у него в поместье, Грейнджер.
Гермионе вдруг тоже хочется рассмеяться на его самоуверенное заявление, так гордо и самовлюблённо оно прозвучало, но она не может. Слабость с каждой секундой становится сильнее.
– Смешно, – саркастически отзывается она и удивляется, насколько чужим голосом это было сказано.
