Текст книги "Зелёный рассвет (СИ)"

Автор книги: . Токацин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)

– Гедимин... Если у моих предков были альнкиты, у них и станции были? – осмелился спросить Речник, когда увидел, что Гедимин вернулся в благодушное настроение. Сармат даже убрал прозрачную пластинку со шлема и смотрел на гладь Реки незащищёнными глазами. "Как он выглядит без скафандра?" – думал порой Фриссгейн. Казалось, что броня приросла к сармату намертво...

– Да, – кивнул Гедимин и с большой неохотой продолжил. – Вы расщепили атом раньше нас. Вы создали первую бомбу и первый реактор. Нас ещё в проекте не было, когда Брайан Вольт синтезировал ирренций. И даже ЭСТ-излучение нашёл и измерил человек, а не сармат. У вас были станции... на одной из таких я начинал работать.

– В этом городе... Нью-Кецель? – подпрыгнул на месте Речник. Наверное, он стал первым человеком, который услышал от сармата столько лестного о своей расе. Надо будет пересказать это Халану!

– Нью-Кетцаль, – машинально поправил Гедимин и посмотрел на Фрисса с удивлением. – Ты что, запомнил?

Фрисс молча кивнул. Сармат пожал плечами.

– Что ещё сказать... После Третьей войны вы отдали свои станции нам – чтобы не держать такие опасные и грязные альнкиты у себя. И с тех пор любая атомная энергостанция называется сарматской. А я видел много альнкитов и станций с тех пор, как покинул Нью-Кетцаль. Строил их, следил за ними, распутывал стержни и разбирал обломки. А теперь я хожу по городу, где ирренций втоптали в землю и вплавили в стены, и где вместо энергии получили от него смерть. Неприятно...

Он замолчал и спрятал глаза под прозрачным щитком. Фрисс несколько раз пытался что-то сказать, но тут же передумывал.

– Гедимин... – решился он наконец. – Ты знаешь столько всего... про нашу и вашу историю, про ирренций и излучения... А что насчёт Применения? Ты... помнишь ту ночь?

– Помню. Такое не забудешь, – сармат склонил голову. – Не сейчас. Как-нибудь расскажу, но не сейчас...

...У Фрисса осталось совсем мало человеческой еды – одна рыбина, кусок Листовика, пряности и хумика. На день, не больше. Он вздыхал и смотрел на Би-плазму, шевелящуюся в контейнере под рилкаровой плитой. Гедимин заверил, что Би-плазмы на двоих хватит и ещё останется. При всей несъедобности это вещество отличалось ценным качеством – оно отращивало съеденную массу. Фрисс боялся, что Би-плазмы-то хватит, а вот духу питаться ею столько дней – нет...

К этой вылазке Гедимин готовился особенно тщательно, проверяя все приборы и каждую заклёпку скафандра.

– Рискнём пробраться на завод, – сказал он Фриссу. – Надеюсь, Иреглан хорошо потрепал Стинка, и население завода уменьшилось. Проберёмся со стороны Центральной улицы, с тылов, походим по развалинам корпусов, возможно, спустимся в подвалы. Там есть люки и туннели на любой вкус. Я снова буду прощупывать почву, посылать сигналы вниз, а ты смотри по сторонам. С крысами ты справляешься недурно.

– Завод? А станки там есть? Древние машины для полезных ремёсел? – оживился Фрисс.

– Такие же станки, как на космодроме корабли, – покачал головой сармат. – Не прикасайся к металлу! Фрил и рилкар, если приспичит, можешь подбирать, но металл не трогай...

Наверное, Стинк не успокоился на одном неудачном походе – окрестности космодрома кишели крысами-переростками. Из-за ограды то и дело кто-то начинал вопить. Фрисс не прислушивался – он хотел проскочить это место как можно быстрее. Гедимин что-то сделал со своим оружием, что поток плазмы стал совсем тонким и невидимым, а вот жар и смертоносное излучение остались – и успешно уничтожали бурых разведчиков и серых воинов, подошедших слишком близко. Гедимин не хотел, чтобы выжившие навели на него всю стаю...

– Они облучаются от кораблей, набираются сил и направленно мутируют, – злым шёпотом пояснил сармат, когда они удалились от выбитых ворот космодрома. – Скоро выйдем на Звёздную Площадь, надеюсь, там их меньше...

– Звёздная Площадь? Она хранит память о войне? – спросил Речник. Почему-то все площади этого города были связаны с войнами.

– Это память о полётах, – сказал Гедимин, и Фриссу показалось, что он улыбнулся.

Девять кругов металлической ограды было в центре этой площади, выстланной чёрным рилкаром в мелкую белую звёздочку. За кругами стоял огромный небесный корабль – раза в два больше тех, что покоились на космодроме. Пучок скользнул когда-то по его боку, оставив оплавленную и пузырящуюся полосу.

– Хороший корабль и хорошее место! – Речник пытался разглядеть нос звездолёта. – А где же храм городского божества? Всё забываю спросить...

Сармат странно вздохнул, но ответил обычным голосом:

– Боюсь, такого здания в этом городе нет. У твоих предков не было такого скопища богов, как у твоих сородичей.

– Ты хочешь сказать, что хватало лишь крупным городам? Это несправедливо! – Фрисс сделал вид, что не заметил насмешки. – Все имеют право на помощь, защиту и покровительство.

Гедимин вздохнул. Речник покосился на него, но не стал затевать спор. Кому поклоняются сарматы, он даже представить не мог. Альнкитам, наверное. Или Звезде Урана.

Ярко-синий Клоа вылетел из окна и зигзагами промчался над улицей, снова Гедимину пришлось забиваться в тень и собирать на себя ирренциевую пыль со стены. Фрисс, зажатый в угол, обратил внимание на эту стену – она была ярко-жёлтой, как его скафандр, и фрил совершенно не потускнел за пять тысячелетий. Когда Клоа сгинул, Речник смог увидеть и всё здание – по городским меркам невысокое, но длинное, с выступающими из ровной стены полукруглыми башенками и странными окнами, будто хорошие зеркала, отражающими всё вокруг.

– Гедимин, можно зайти сюда? – спросил Речник. – Только посмотрю, что это такое.

– Хорошо, – сармат не стал возражать, но вошёл первым. Предосторожность оказалась излишней – Клоа улетел, больше тут никого не было.

И ничего знакомого не оказалось внутри. Разве что стол... совсем как обычный стол, даже покрытый сверху деревянными пластинками. На нём лежали полуистлевшие листы белого скирлина или чего-то вроде, испещрённые непонятными значками. Они рассыпались от лёгкого движения воздуха, и Фрисс даже прикасаться к ним не стал.

Большая часть огромного зала от Речника была скрыта перегородками из фрила и стекла, и заглядывать за них он расхотел, едва увидел чёрно-жёлтые кости и летающую платформу, склеенные воедино расплавленным скирлином. Останки лежали недалеко от стола. Вокруг на полу валялись небольшие цветные листочки. Фрисс подобрал несколько – они были жёсткие, блестящие, со множеством значков и узоров. Почти все одинаковые.

– Ты сейчас подобрал... ну, в общем, это деньги Тлаканты, – сказал Гедимин, заметив интерес Речника. – Не знаю, что ты с ними будешь делать сейчас.

– Куны? У них были такие куны? – оживился Фрисс. Не, кажется, их слишком легко было подделать! Вон какие одинаковые, найди такой фрил и лепи сколько хочешь. Ну да, сейчас они бесполезны, а какой-то житель мог бы купить на них много хороших вещей... но не купил, а сгорел в ЭМИА-лучах, и Фрисс даже похоронить его не мог.

– Гедимин, их можно очистить? Я возьму на память, – Фрисс поднёс карточки к "усам" дозиметра.

– Как хочешь, – сармат показал Речнику экран, забрал карточки и спрятал под пластиной брони. – Будешь искать дальше?

Фрисс в очередной раз пожалел, что не понимает показаний прибора, а объяснять сармат навряд ли будет. Он замялся, отходя от костей и глядя на зеркальное стекло.

– Гедимин, а если кусок такого стекла взять – оно очистится? – спросил он. Глаза сармата заискрились, но он всё-таки сдержал смех.

– Фриссгейн, хочешь зеркальце – будет тебе зеркальце, – сказал он, поворачивая что-то на сопле сфалта, а потом направляя оружие на окно. Яркий луч вырезал в стекле дырку размером с ладонь. Отделившийся кусок Гедимин поймал и показал Фриссу.

– Спасибо, – серьёзно кивнул Речник, – и есть кому подарить. Ты же камни собираешь...

И они снова шли по необъятной Центральной улице. Фрисс даже боялся думать, сколько народу собиралось тут во времена Тлаканты. Иногда из окон доносились шорохи и верещание, но на улицу крысы не выходили. Вскоре слева появилась длинная высокая стена, местами повреждённая, но так и не упавшая окончательно. Большие сферы-светильники на высоких ножках поднимались над ней. Гедимин посмотрел на дозиметр.

– Местами тут фонит, местами нет... Это и есть завод Старого Города, и будь я крысой, если знаю, что именно там делали. Нет, через стену не лезь, есть пути получше.

До лучшего пути им долго пришлось идти. Из-за стены кто-то порой визжал на крысиный манер, громко и неприятно, и Фрисс на всякий случай положил руку на рукоять меча. А потом он увидел высокую арку, перекинутую через улицу. Не то широкая прозрачная труба, не то закрытый со всех сторон мост над дорогой... Там были и сферы освещения, бесполезные, но совершенно целые.

– Воздушный переход. Ведёт на территорию завода. Обычное дело для такой широкой улицы, как Центральная, – пояснил Гедимин и указал Фриссу на лестницу – по ней можно было подняться на мост. Речник с опаской попробовал ногой ступени.

– Красивый мост. Хоть бы и на Реке такой поставить... – сказал он, глядя вниз с перехода. Арка была высокая, оставалось только надеяться, что лучи нигде не искрошили фрил в порошок, и он под ногами не провалится.

Ничего не провалилось, и путники спустились на землю уже за стеной. С моста Фрисс видел, что тут много стен, дверей, обломков и провалившихся крыш, и что в этом лабиринте найти что-то очень непросто.

И сразу же Фриссу пришлось достать оружие и применить. Не успел он войти в первую дверь – её створки из тяжёлого фрила были разомкнуты с помощью куска стены, аккуратно положенного между ними – как навстречу высунулся бурый разведчик. Гедимин кивнул с одобрением, глянув на дохлую крысу, и сдвинул несколько пластин на запястье. Фрисс уже видел такой прибор, но раньше сармат не выдвигал для него такие сложные и ветвистые усы со множеством огней на них! Гедимин нажал несколько блестящих кнопок на броне у основания усов, оглянулся на Речника и прикрыл от него экран. Речник виновато вздохнул и стал высматривать крыс.

Свет проникал сюда сквозь проломы в стенах и крыше, но было достаточно темно, чтобы увидеть зелёное сияние ирренция над каждым куском металла. Всё, чего излучение не коснулось или коснулось не столь разрушительно, давно кто-то уволок. Фрисс не видел ничего, что мог бы унести с собой или хотя бы начертить для Халана и Иригина. Стены, перегородки, возвышения, бесполезные светильники, мерцающий металл. И отдалённый писк затаившихся крыс. Видимо, крупные твари бегали сейчас по космодрому, набираясь излучения, а мелочь не решалась напасть на грозно выглядящих чужаков...

Что-то мелькнуло за стеной – что-то пёстрое и пушистое, совершенно неожиданное здесь. Кимея?! Посреди мёртвого города, залитого смертоносным светом? Что ей делать в этой могиле неведомых веков?!

Кимея это была или просто призрак, но никто не вошёл в пустынный зал, где бродили изыскатели. Только Фрисс, заглядевшись на видение, наступил на что-то скользкое и упал коленом на рилкаровую плиту... Вайнег бы её побрал!

Сдавленно шипя и потирая ногу, он пошарил свободной рукой по полу – на кого он там наступил? В ладонь лёг тёмный блестящий камень, слегка оплавленный на ощупь, тяжёлый... Подставив его под свет приборов Гедимина, Фрисс обнаружил красивый тёмно-синий цвет с белесыми прожилками или трещинами. Грозовой камень, что ли? Редкая драгоценность Мраморных Копей... порывшись в памяти, Речник вспомнил ещё одно название – содалит. Цвета неба во время ночной грозы, озарённого молниями...

– Фриссгейн, я у тебя за светильник? – поинтересовался Гедимин, и от холодной ярости в его голосе Речник даже поёжился. Правда, секунду спустя он понял, что сармат злится не на него. "Идис" в очередной раз ускользнула от искателя, и никакие приборы не помогли.

– Гедимин, возьмёшься очистить это? Красивый камень, редкий, – сказал Фрисс и протянул ему находку. Сармат принял её, взвесил на руке – и впился в неё пристальным взглядом. Он хотел что-то сказать Фриссу, но не успел. Рилкаровая плита грохнулась откуда-то сверху, в полёте ударив Гедимина и отбросив его в сторону. Фрисс и слова не успел сказать, как полетел следом. Сверху раздались злорадные писклявые голоса, а потом Фрисс еле успел закрыть лицо – невидимый, но раскалённый луч пролетел мимо, опалив волосы даже под скафандром. Вопли на крыше сменились криками боли. Что-то прыгнуло на Речника, он махнул мечом наугад, вызвал яростный писк и хрип – и убедился, что попал в цель.

Кто-то сзади схватил его за шиворот, не слишком аккуратно, но крепко, и поднял в воздух. Речник на весу бросил молнию в невидимый источник верещания, воплей стало больше. А потом над ним мелькнуло затянутое дымкой небо и своды воздушного моста.

Уже на улице Гедимин поставил Речника на землю. Тот благодарно кивнул, попробовал сделать шаг – и сдавленно охнул.

– Гедимин, бегать я смогу нескоро, – печально сказал Фрисс, ощупывая колено. Падение на плиту даром не прошло...

– Что с тобой делать? Держись за броню, – пожал плечами сармат и помог Речнику забраться к себе на плечо. – Крысы Моджиса – хитрые твари...

Речник понуро кивнул. Умения сбрасывать тяжеленные плиты он от крыс не ожидал! Ещё немного – и его в лепёшку раздавили бы в этих развалинах. "Не зря все крысы боятся Стинка и его тварей..."

– Поиск твой принёс плоды? – осторожно спросил Фрисс.

– Пусто, как в вакууме, – ответил Гедимин. Он шёл быстро, но Речник заметил, что дышит он очень тяжело, словно дышать ему больно, а шевелиться – ещё больнее. Фрисс вспомнил, что плита сбила сармата на пол, сам же Речник был задет лишь её краем и воздушной волной... Он похолодел. Если Гедимина ранили, Фрисс даже довести его до укрытия не сможет...

До укрытия Древний Сармат дошёл сам и только один раз остановился в тени и привалился к стене. Фрисс боялся, что тут он и упадёт. Но упал он уже в комнате для дезактивации – прошёл пару шагов, пошатнулся и опустился на колени, а потом повалился ничком.

– Фриссгейн, не трогай меня пару суток, – глухо сказал он из-под шлема. – Отмойся и иди наверх, мне надо отлежаться.

– Гедимин, тебе надо лекаря, – сказал Фрисс, беспомощно глядя на сармата. – Я сейчас пойду на участок, а если там нет никого – слетаю на "Флан". Что тебе сломали?

– Куда ты пойдёшь? – прохрипел сармат и попытался дотянуться до сфалта. – Я видел, как ты ходишь...

Речник, на секунду забывший о боли в ноге, шагнул к нему, чтобы помочь с оружием – и ясно понял, что Гедимин прав. Сейчас Фриссу даже из укрытия не выйти, а если снаружи крысы, они его голыми лапами возьмут.

– Не поднимай. Отожми пластину... теперь скатывай по моему плечу. Нет, руки не подсовывай! Оно весит как три тебя... – Гедимин одной рукой перехватил оружие за сопло и стянул на пол. – Помнишь, как отмываться? Нет? Тогда слушай и делай в точности...

Речник долго пробыл внизу, даже поесть забыл – смывал лучистую пыль с себя, с оружия и брони сармата (Гедимин пытался отказаться от помощи, но не вышло), с находок... Потом положил находки в контейнер окончательной очистки и посмотрел на притихшего сармата с ещё большей растерянностью, чем раньше.

– Гедимин, что-то можно для тебя сделать? Может, воинский бальзам тебя вылечит?

– Фриссгейн, сколько же у тебя мутагенов по всем карманам? – Гедимин хотел воскликнуть, но получилось только простонать. – Иди наверх, хватит глотать излучение. Вода и Би-плазма под плитой. Мне не носи – у меня запас есть. И вообще не трогай меня. Когда смогу вылезти, тогда вылезу. Да, если ты кость не сломал, возьми под пластиной на правом плече пробирку... ага, это она. Вылей на ушиб, так быстрее пройдёт. Всё, поднимайся.

– Только вздумай мне тут умереть! – Речнику воскликнуть не помешало ничто. – Как только смогу ходить, пойду за лекарем. Всё-всё, поднимаюсь. Ты не говори, если больно, но я тебя тут не брошу!

Наверху он в тишине доел Листовика, глотнул хумики и выглянул за дверь. Зелье Гедимина, в отличие от прошлых его лекарств, уменьшило боль, а не увеличило, зато кожа как будто промёрзла и онемела. Воинский бальзам при ушибах был совершенно бесполезен, Фрисс даже тратить его не стал.

По улице хаотично бегали крысы, в основном бурые, перекликаясь писком и невнятным верещанием. Речник притаился на пороге укрытия и понадеялся, что твари его не заметят. Кажется, они с Гедимином недооценили Стинка... крысиный вожак послал стаю на поиски "убийц и грабителей"... да, скорее всего, так он их и называет. Или вовсе – свирепыми чудовищами. Теперь Фрисс тут как в осаде, и если крысы найдут убежище – сейчас, когда Гедимин беспомощен – Речника сожрут с костями. "Легендарный, Вайнег бы его побрал, поиск..." – тоскливо подумал Фрисс, сливаясь со стеной.

Поздним вечером он снова спустился к Гедимину. Сармат не спал, но лежал без движения.

– Не выходи наружу, – с трудом сказал он. – Не выходи. Несколько суток они будут искать, потом забудут.

– Когда ты поправишься, мы снова туда пойдём и выжжем их, чтобы следа не осталось, – сказал Речник, держа руку на плече Гедимина. – И найдём, где они прячут "Идис"!

– "Идис"... Они не прячут её, – сармат судорожно вздохнул. – Она уходит из рук Гедимина Кета. Ей такой сармат ни к чему. Вот оно, везение ликвидаторов... не сгореть в атомном огне, а подохнуть как крыса на радиоактивной помойке...

– Гедимин! – Фрисс постучал по его броне. – Очнись и не говори ерунды. Впереди вся осень. И много-много лет... Нет, что я несу! Мы найдём её до зимы. И пусть попробует не найтись!!!

Гедимин больше не отвечал, и Речник, прислушавшись к его дыханию, решил, что сармат уснул. Он тихо подошёл к контейнеру для дезактивации, сдвинул крышку и взял в руки странный литой стержень, найденный у подстанции. Внутри что-то пульсировало, билось, излучая слабое тепло. "Вся мощь станции... звёздный огонь..." – подумал Речник, вздохнул и положил стержень на место. В разговор у подстанции Гедимин не верил... ну вот как ему помочь?! Явный же след...

Этой ночью Фрисс спал беспокойно. Может, потому, что закрыл дверь наглухо – если крысы найдут, то не смогут войти... Во сне что-то билось и пульсировало в его руке, зелёный свет сочился сквозь пальцы. "Цепная реакция... Встречный Шквал... Готовность к запуску... Отсчёт... Начинаю отсчёт... Малая мощность... Выход на проектную... Разогрев... Пусть будет тепло... Отпусти меня... отпусти отсюда... холодно... тяжело... отпусти!" – странный, ни на что не похожий голос тоже пульсировал, но уже внутри головы, и перед глазами полыхали огни, а кости будто дрожали в такт. И чей-то взгляд насквозь пронизывал Речника, раскалённый и смертоносный, как лучи, испускаемые сфалтом. Речник проснулся, выпил остатки хумики, приоткрыл дверь на чуть-чуть – и заснул без сновидений.

На следующий день крыс стало больше. Фрисс выглянул в щель – и остался в укрытии. Посыпал Би-плазму солью и пряностями, съел и понял, что её ничем не исправишь. Спустился к Гедимину – тот очень попросил не ходить вниз и не лезть под излучение из контейнеров. И особенно – не трогать стержень с ирренцием внутри. Говорил сармат уже свободнее, чем вчера, и Фрисс порадовался за него. Но стержень всё равно подержал в руке – потом, когда Гедимин уснул. "Ключ. Так его называли крысы. Кажется, это действительно ключ... и к станции, и ко всему этому поиску. Ну и как его использовать?!" – подумал Фрисс – и тут же вспомнил, что для Конта и Вилзана загадка была та же. Ну вот как Речнику его использовать, если даже у сармата он никаких мыслей не вызывает?!

Эта ночь полна была жара и бреда, странного подземного гула и видений зелёного сияния, раскалывающего стены и скалы. "Цепная реакция... Разогрев... Распад... Отпусти меня... тяжело... давит... так тяжело... отпусти... близко... отпусти!" – умолял кто-то, и жар переливался по жилам Речника, и мрак перед глазами сменялся неистовым огнём. "Кто ты? Где ты? И как я тебя отпущу, если я тебя не держу?!" – взорвался он, собрав расползающиеся мысли. Столько непонятного, и всё на одного Речника...

Гедимин поднялся в "чистое" убежище через три дня после ранения, посмотрел на невыспавшегося Фрисса и вздохнул.

– Идём отсюда, Фриссгейн. Просил же не лазить! Опять тебе излучение мозги выжигает?

– Гедимин, а ты идти можешь? Я пока не очень, – признался Фрисс. Он ещё сильно хромал.

– Могу, не могу – придётся! – Гедимин вздохнул снова. – Иначе ты обуглишься заживо. Ладно, до Реки я тебя донесу...

Фрисс возражал, но сармат его уже не слушал – копался в деталях на рилкаровой плите, что-то перекладывал и подбирал, потом сгрёб всё в горсть и спрятал под бронёй.

– Пойдём, пока крысы не сбежались!

И ещё несколько дней изыскатели – Фрисс только так и называл их про себя – сидели на берегу Реки, отдыхая от Старого Города. Речник был очень рад – тут водилась рыба, и хоть Гедимин только головой качал и предлагал проверить состав и лучистость поедаемого, Фрисс рыбу ел, заливая соком Кууси и засыпая пряностями, и чувствовал себя преотлично. Заодно и свечение перестало донимать его по ночам. Он рассказал сармату о своих снах – и тут же пожалел об этом, потому что получил ещё дозу флония и репутацию полного безумца...

У Гедимина уже не болели рёбра, и он возился с мелкими деталями – гнул металлические пластины, спаивал вместе крохотные проволочки и лампочки и временами посматривал на грозовой камень с развалин завода. У него была какая-то мысль насчёт этого обломка, и он подбирал наилучшую – с сарматской точки зрения – оправу.

– Если что-то получится, будет твоё. Ты же нашёл, – сказал он Фриссу.

Речник был, конечно, рад... и находки с улицы – зеркальное стекло и тлакантские деньги – уже запрятал на самое дно сумки... но вот обсудить толком случай на подстанции, голос из сна и стержень с ирренцием было бы сейчас важнее, чем все железяки этого города. А сделать это было невозможно.

– Гедимин, помнишь, ты обещал рассказать про Применение? – осторожно напомнил Речник, когда солнце ушло за стену Опалённого Леса, и темнота уже не позволяла работать с мелкими деталями. Гедимин лежал на ворохе тростника, смотрел на звёзды и ответил далеко не сразу.

– Это была первая моя авария... ну, почти первая, и точно первый мой взрыв. Стержни сцепились и сплавились, и растащить их не получилось. Взрыв был несильный, как для ирренция, но купол не выдержал. Мы разобрали альнкит в один день, но твои предки засекли утечку. Было много шума в Ураниум-Сити... не было столько утечки, сколько устроили шума. Вы слишком боялись ирренция... – сармат издал тихий смешок. – Стали искать виновника. Со станцией я рассчитался, когда разобрал альнкит... не знаю, зачем Кенен Маккензи сдал меня, ему ничего не угрожало. Всё-таки он не годился возглавлять станцию...

– И что тебе сделали? – подал голос Речник, который чувствовал, что сармат проваливается в воспоминания и о Применении давно забыл.

– Выгнали в заражённую пустошь, – Гедимин тихо фыркнул. – Самое то для станции, уходящей под землю... Я ушёл. Там урановые шахты, в основном покинутые. Много урановой руды и немного ирренция. В скафандре жить можно. Кенен клялся, что это на месяц-два, не больше... а через месяц всё и случилось. Я ходил у шахты, и тут почуял – сейчас всё взорвётся. Спустился и залёг внизу. Тут оно и рвануло...

– Само Применение? Ты даже не в убежище был?! – Фрисс в изумлении присвистнул. Хорошие скафандры делают в Ураниум-Сити!

– Уран держит излучение, – отмахнулся Гедимин. – Я боялся только за ирренций – он взрываться любит и умеет. Это долго было, Речник... грохот, и гул, и такой лязг, будто планеты бьются друг о друга... там было много урана между мной и поверхностью, но слышно было, как будто над ухом. А потом потолок закипел и пошёл пузырями... пласт зелёного огня, и словно руда спеклась, как стекло... только огонь и огонь, везде. А потом начал взрываться ирренций, всё пошло трещинами, снизу доверху, и стало осыпаться. Свет, жар и распадающаяся земля... всё.

Он прикрыл глаза ладонью, будто снова увидел тот огонь и падающий потолок туннеля.

– Но как же тогда... ты живой, а мы все целые? – еле слышно спросил Речник, вживе представив себе всё это. Хорошо, что у людей короткая память и недолгий век, а то и он помнил бы что-нибудь этакое...

– Не знаю, – Гедимин снова смотрел на звёзды и говорил очень тихо. – Потом я очнулся и вылез наверх. Там была оплавленная земля и такое излучение, что захотелось обратно в шахту. И ничего живого от горизонта до горизонта. Не спрашивай... я не помню, куда шёл и сколько, и что надеялся найти. Знаю, что через триста лет излучение ослабло, Ураниум-Сити вышел на поверхность, и я вернулся на станцию.

– Через триста лет... – эхом отозвался Речник. – Говорят, что жизнь вернулась раньше. Ты видел гибель... может, ты видел и рождение?

Гедимин засмеялся – еле слышно, но очень страшно.

– Только молчи об этом, Фриссгейн, и особенно молчи на станциях! Меня и так считают сумасшедшим. Я это видел... и стоило ради этого триста лет бродить по оплавленной земле, под испепеляющим светом. Это было в считанные секунды... тогда мне показалось так. Эта пустошь была вокруг, чёрное радиоактивное стекло и ничего больше... и корка стала трескаться и рассыпаться. Рассыпаться и слагаться в землю. А потом пробилась вода. Просто нашла дорогу... ей не размыть было корку, а теперь она освободилась и нашла себе русло. А земля начала прорастать... но это ладно, ты видел бы, как уходило излучение! Оно просто утекало, словно вся дрянь из земли улетучивалась в космос или уползала в магму... Я подумал тогда – это невозможно. Это ЭСТ-излучение морочит мне голову, прежде чем меня убить. А на самом деле вокруг только радиоактивная пустыня... Я не верил долго. Я и сейчас не всегда верю... что не стою посреди той пустыни, с выгорающим в ЭСТ-лучах мозгом, и не упаду через секунду замертво. Ничего такого не рассказывай на станциях, Фриссгейн, меня к воротам не подпустят, не то что к альнкитам...

... – Фриссгейн!

Речник аж подпрыгнул. Только что сармат мирно проверял работу сфалта и малого реактора внутри оружия (да, сарматы даже с собой носят установки! Фрисс этот плазменный ужас с места сдвинуть не мог...) – и вдруг обратил на Речника и внимание, и усы дозиметра.

– Гедимин, я всё отмывал! – поспешил оправдаться Фрисс, подумав, что прибор опять чего-то лишнего намерил.

– Не бойся, не светишься, – у Гедимина был очень странный взгляд, как будто он столкнулся с невиданной диковиной. – Ты знаешь, что вокруг тебя просто кипит облако вероятностей? Я тут прикинул частоту и амплитуду колебаний... так оно не пульсирует и вокруг альнкита! Если бы измерить это наверняка... но такое оборудование не на каждой станции есть. Жаль, жаль, я такое вижу впервые.

– Гедимин, ты вообще о чём? – испуганно поинтересовался Фрисс. Некоторые слова были ему вовсе незнакомы, остальные складывались в странные сочетания.

– А, верно... Ты об этом не слышал, об этом не все на станциях знают, – кивнул Гедимин. – Ремонтники и реакторщики знают, остальным ни к чему. Кипящее облако... оно невидимо, и редкий прибор его чувствует, но влияет оно сильно. Это вероятности... вероятности того, что объект не будет стоять себе спокойно. Чем сильнее кипит, тем чаще будет случаться всякое... не из обычного ряда. Ирренций может прибавить кипению силы. Вокруг альнкитов иногда вскипает, тогда недалеко до аварии. Вокруг зданий... могут и рухнуть. А к чему такие облака вокруг людей, я не знаю, Фриссгейн. Но дозиметр его засёк, и сам я кое-что уже вижу. Опыт... мне приходилось и рассеивать облака, и сгущать.

– У-у... Я в альнкит не превращаюсь? – спросил Фрисс, не очень понимая, говорит сармат серьёзно или шутит. Вроде шутки ему несвойственны...

– Пока нет, – ответил Гедимин, втянул усы в прибор, спрятал прибор под броню и поднялся с плиты. – Идём, Фриссгейн. Так говоришь, ты когда-то заглядывал на один из местных кораблей?

Речник кивнул и неохотно подобрал с пола привязанные на ремешок "сандалии" из пластин тугоплавкого фрила. Эту обувь предполагалось надеть поверх сапог. Фрисс долго подгонял ремешки, чтобы конструкция хоть как-то держалась на ноге...

– Главное, Фриссгейн, чтобы тебе дали время переобуться... – хмыкнул Гедимин, выбираясь из укрытия. Снаружи начинался занудный холодный дождь, и свинцовое небо низко нависало над развалинами, так, что порой вершины башен терялись в облаках. Речник пристегнул шлем и спустился по скользкой стене. Такие мелочи, как ливень, не беспокоили бронированного сармата. "Смоет пыль, меньше на себя соберём," – сказал он Фриссу. Речник понадеялся, что их не смоет вместе с пылью.

Это был первый дождь в Старом Городе за все эти дни. И был он таким же серым, холодным и неживым, как безлюдные городские улицы. Речник смотрел на стены и живые дороги, тускло заблестевшие от влаги, на лужи и хлопья пепла, смытые с домов и плавающие в этих лужах. Путники выбирались запутанными дворами на дальнюю западную улицу. Им предстояла долгая дорога через весь Старый Город.

Гедимин собирался заглянуть в порт – там сильнейшее излучение подозрительно соседствовало с дырой в земле, прикрытой массивной крышкой. Можно было пройти к порту тремя путями, один другого опаснее: мимо "Энергии Атома" и племенной территории Фойстов, мимо космодрома и завода с умными и злопамятными крысами Стинка – или дальними путями, в обход, с риском заночевать в сияющих руинах. Сармат выбрал третий путь, по длинной, узкой и странной улице имени Селестии Клер...

– А ты знаешь, кем была эта Клер? – спросил Речник, с любопытством оглядываясь по сторонам. Ливень загнал в щели и крыс, и Клоа, и прочих порождений ирренция, можно было не шептаться. Правда, Гедимин не советовал гулять по зданиям – он хотел успеть обратно до темноты, чтобы не ночевать в светящейся пыли. А жаль... Фрисс многие из этих домов облазил бы, невзирая на крыс и хищные растения. Такой улицы он ещё не видел!

– Селестия Клер... где-то тут был её дом, а в нём музей, но крысы там порылись, – задумался Гедимин, глядя на верхние этажи, украшенные цветными светильниками. – Местный герой войны. Боевой космолётчик, ценой собственной жизни уничтожила несколько наших атомолётов со всем экипажем. А здесь была аллея для прогулок... растения, магазины, кафе, вода, музыка и цветные огни. Вода и растения остались тут...

Фрисс не отказался бы увидеть эту улицу в цветных огнях, услышать музыку Тлаканты и узнать, чем кормили в местных тавернах. Может, в Ураниум-Сити и были такие места, но то ли туда не пускали сарматов, то ли сарматы сами не ходили... Гедимин о таких вещах знал понаслышке и ничего рассказать не мог. А спрашивать о боевом космолётчике и тем более искать дом-музей Речник просто боялся. Зато растения и воду искать было не надо – они владели этой улицей.