Текст книги "В логове льва (ЛП)"
Автор книги: Tionne Rogers
Жанры:
Слеш
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)
Гунтрам вынул цыпленка из микроволновой печи и поставил его на кухонный стол, ожидая отца. Несколько минут спустя он появился в других брюках и клетчатой рубашке.
– Завтра я останусь с тобой. Я должен быть в Париже через пять дней, чтобы помочь Николя с делом. Большая неразбериха, именно то, что я люблю, – ухмыльнулся Мишель.
– Я беспокоюсь каждый раз, когда ты туда уезжаешь. Что, если Репин пойдет против тебя? Он знает, где ты живешь! Где ты работаешь! Что, если он пойдет против Лефебра?
– Гунтрам, ты должен перестать себя накручивать. Тебе вредно. Все это было рассчитанным риском, и мы не в первый раз вместе творим что-то сумасшедшее. Я встретил его, когда этот дурак пытался приготовить коктейль Молотова при помощи клочка бумаги!
– Это больше похоже на самоубийство! – рассмеялся Гунтрам.
– А он еще и начал спорить со мной, когда я отобрал бутылку! – Мишель тоже рассмеялся, вспоминая сумасшедшие дни в мае 68-го года. – Той ночью мы спали в полицейском участке. На следующее утро мой отец был в ярости. Он едва не отправил меня в Пуатье в кандалах! Представь себе, один из полицейских спросил меня, не предпочту ли я остаться с ними! Как-никак я показал им, как экономить деньги на своих налоговых декларациях.
– У дедушки был очень сильный характер, – усмехнулся Гунтрам, не удивленный тем, что у его отца сложились хорошие отношения с полицейскими. «Вероятно, он убедил их присоединиться к революции, чтобы платить меньше налогов, идущих на финансирование полицейского государства де Голля».
– Очень тяжелый человек, безгранично суровый. Что ж, ему нужно было держать под своей властью трех мальчиков. Паскаль всегда затевал переполох, Роже сразу же подхватывал за ним, а я спасал их задницы. Буквально. Поэтому мой отец отправил меня в юридическую школу! – рассказывал Мишель, наслаждаясь смехом своего сына. – В самом деле, Гунтрам, не беспокойся о Репине. Он ищет тебя в Венесуэле или Колумбии.
– С чего бы ему это делать?
– Я заплатил очень похожему на тебя студенту-французу, чтобы тот использовал поддельный паспорт с твоим именем и вылетел в Буэнос-Айрес в ту ночь. По прибытии туда он использовал свой паспорт и въехал в страну под собственным именем. Сейчас он, должно быть, путешествует по Аргентине. Я обижен на Репина, потому что он потерял моего сына в, казалось бы, простейшей в мире ситуации. В конце концов, у тебя нет никакого опыта в подобных делах! Ни один из русских, затаившихся возле отеля, не знал Чано, и тот отвез тебя в аэропорт.
– Папа, Константин – очень умный человек, и он безжалостен!
– Гунтрам, я знаю, кто он, потому что работаю для него с 1995 года. В прошлом году его компании выплатили моей фирме более пятидесяти миллионов евро за наши услуги. Если со мной или с Николя что-то случится, досье с жизненно важной информацией о нем попадет в чужие руки. Ты знаешь, что должен делать, если это произойдет. Поедешь во Франкфурт и вытащишь из сейфа все бумаги, затем покинешь страну или вернешься к Линторффу. Он поможет тебе.
– Я не хочу потерять тебя снова!
– Ты не потеряешь. На этот раз я здесь, чтобы остаться, сынок.
– Линторфф убьет тебя, если узнает о тебе! Он убил дядю Роже и этого журналиста!
– Знаю, и именно поэтому я позволил Репину показать тебе фотографии. Я никогда не хотел причинить тебе столько боли, но должен был забрать тебя оттуда! Я начинаю думать, что совершил ужасную ошибку. Возможно, это была настоящая автомобильная катастрофа. Кажется, с полицейским расследованием все в порядке.
– Как это может быть ошибкой? Он убийца! Он убил всю нашу семью и трахал меня как хотел, потому что я похож на своего дядю! Ты хоть представляешь, насколько грязным я себя чувствую? Он сказал мне, что не он отдал приказ об убийствах, и я ему поверил! Я жалел его и даже утешал, потому что ему было плохо и грустно из-за дяди Роже!
– Отношения Роже и Линторффа были непростыми. Для обеих сторон это было минное поле. Они любили поругаться, просто чтобы уладить все в спальне. Большую часть времени Роже играл с его чувствами или его ревностью, неуверенностью, и Линторфф всегда отвечал жестоким образом, хотя на самом деле был похож на несчастного щенка, повсюду бегавшего за Роже. Он был одержим моим братом и прощал ему многие вещи, с которыми я никогда не согласился бы, даже от твоей матери. В некотором роде мы использовали его для достижения наших целей, Гунтрам. Помню, как однажды ночью задержался на работе допоздна – думаю, это было в 1986 или 1987 году, – когда Линторфф приехал в парижский банк в поисках Роже. Он безостановочно работал более 64 часов, лишив себя сна, летел прямо из Шанхая, чтобы прибыть вовремя ко дню рождения Роже, как обещал. Роже ушел с секретаршей, горячей штучкой. Линторфф спросил меня, знаю ли я, где он, потому что его, конечно, не было дома, а его жена работала в больнице, и я не знал, что ему ответить. Мне было его жаль. Правда, Гунтрам, мне было жаль, потому что я видел, кем он на самом деле был: просто человек, отчаянно желающий, чтобы его кто-то полюбил. Он отправился бы в ад ради моего брата.
– Он всегда был очень великодушен и внимателен ко мне, невероятно нежен. Он никогда не дарил мне цветы и не говорил романтических вещей – но по-своему: проверял, принял ли я лекарства, не холодно ли мне, не был ли кто-нибудь груб со мной. Когда мы начали встречаться, он всегда в первую очередь думал обо мне, и я любил его за это, потому что он заставил меня чувствовать себя уважаемым. Иногда я думаю, что он любил меня так сильно, что причинял себе боль своей преданностью.
– Ты все еще любишь его?
– Я это преодолею. Преодолел же Константина. Я мечтаю о новом старте, папа.
– Ты не ответил на мой вопрос. Ты его любишь?
– Думаю, да, но все кончено. Я не вернусь к нему! Он плохой человек, и он опасен для тебя!
– Забудь обо мне, сын. Я достаточно взрослый, чтобы о себе позаботиться. С тех пор как ты со мной, твое здоровье ухудшается изо дня в день. Ты плохо спишь, постоянно нервничаешь, грустишь и боишься. Возможно, я не то, что тебе нужно.
– НЕТ! Я хочу остаться с тобой!
– Я тоже, но тебе двадцать три года, и ты почти устроил свою жизнь. Линторфф сделал тебя своим Консортом и предложил разделить с тобой своих детей. Это важная позиция в Ордене. В его глазах он женился на тебе лучшим образом из всех возможных!
– Ты теперь его адвокат?
– Привычка – вторая натура. Один из моих первых клиентов и самый проблематичный, – рассмеялся Мишель. – Все, что я хочу сказать, это то, что ты должен как следует подумать о своем будущем. Думай только о себе, а не обо мне, семье или ком-то другом. Я поддержу любое решение, которое ты примешь.
– Я, должно быть, стал большим разочарованием для тебя, отец. Я не завершил обучение, ничего не добился как художник, любимая шлюха русского бандита и бывшая шлюха-заместитель немецкого бандита. Не говоря уже о том, что я даже не могу бежать за автобусом и принимаю больше таблеток, чем наркоман. Ах да, я еще и гей, – Гунтрам говорил очень медленно, и его отец долго просто смотрел на него.
– Твоя жизнь сложилась не так, как я ожидал, это правда. Я надеялся, что ты получишь профессию, устроишься на работу, жена, возможно, дети, и все. Больше ничего. Ты умер бы, когда тебе перевалило за 70, вероятно, любимый всеми людьми, которые тебя знали, но забытый через два дня. Кладбища переполнены хорошими людьми, Гунтрам. Но нет, ты решил переехать в Лондон, чтобы со значительным успехом изучать историю искусств, представить свои работы на выставке в одной из лучших галерей, где получил отличные отзывы и все было распродано, – все это в возрасте до двадцати двух лет. Пережил то, что убило бы большинство людей, и принял свою болезнь с большей храбростью, чем многие люди, которых я знаю. Ты вернулся к учебе и сделал все возможное, чтобы закончить все, что мог, и продолжил рисовать, на этот раз под руководством одного из самых известных арт-комиссаров в Европе, один портрет твоей работы висит в галерее кардиналов в Ватикане – ты оказался рядом с великими художниками в твои двадцать три года – и еще две работы попали в коллекции Ватикана. Наконец, ты был на коллективной выставке и получил один плохой отзыв на пять хороших, а твои работы были проданы из-за скандала. Совсем не то, чего я ожидал от тебя.
– Отец, я…
– Позволь мне закончить, Гунтрам. Сейчас моя очередь говорить, – очень сердито сказал Мишель, и Гунтрам смутился. – Твой выбор парней оставляет желать лучшего, особенно в отношении твоего первого, но я не могу всерьез винить тебя за это, ведь тебе было всего 18 лет, когда ты его повстречал, а второй хотел жениться на тебе и поставил под угрозу свою позицию как Hochmeister одного из самых страшных тайных обществ, известных человечеству. Этот человек еще и хотел дать тебе своих детей. Почти все высшее общество в Цюрихе уважает и любит тебя. Тита фон Ольштын едва не задушила того критика своей кожаной сумочкой от “Луи Вюиттон”. Ах, я забыл упомянуть, что в ее коллекциях есть две твои картины, рядом с работами Пикассо или Миро. Это не то, чего я ожидал от своего ребенка в самых смелых мечтах.
– Отец…
– Я думал, ты собираешься стать седовласым незначительным человеком, как и большинство из нас, но ты затмил нас всех. Когда придет твое время, Гунтрам, ты сможешь посмотреть Смерти в лицо и сказать ей: «Сейчас я ухожу, но как же я прожил свою жизнь!» Я никогда не думал, что мой сын может быть таким и добиться столького благодаря своему таланту и мужеству. Я горжусь тобой, и мне стыдно за то, что меня не было рядом, когда ты нуждался во мне больше всего.
– Но я…
– Что ты? Художник? Я рад, что у тебя есть талант. Гей? Я не буду относиться к тебе по-другому! Я гетеросексуал, и разве это имеет для тебя значение? Возможно, однажды ты подаришь мне внуков, или нет – это в руках Божьих. Не окончил обучение? Что ж, перестань ныть и окончи! Или нарисуй что-нибудь хорошее! У великих художников никто не требовал их рекомендации! Ты болен? Ну, это генетическое. Ударь меня, а потом прими лекарства, мальчик.
– Я никогда и думать не мог, что ты примешь меня, – пробормотал Гунтрам, стыдясь, что полагал, что отец едва его выносит и презирает за его сексуальную ориентацию. «Честно говоря, я никогда не подозревал и не думал об этом, пока не встретил Константина и Конрада. Наверное, после него я не смогу полюбить другого мужчину или женщину».
– Естественно, я люблю тебя; ты похитил мое сердце в ту минуту, когда открыл глаза и посмотрел на меня. Теперь ложись спать, уже поздно, и тебе нужно снова начать работать. Не позволяй своему страху перед двумя мужчинами управлять своей жизнью.
– Ты прав, папа, но я боюсь лишь одного из них. Что касается другого, не знаю, что о нем и думать, – уныло сказал Гунтрам и поцеловал отца на ночь.
– Доброй ночи. Не забывай о своих таблетках и не задерживайся допоздна, читая, – Мишель погладил сына по щеке, как будто тот все еще был ребенком, посмеиваясь над разочарованным стоном сына, к которому относились, как к малышу.
========== Глава 31 ==========
29 мая
Ашаффенбург
– Привет, Гунтрам, – робко сказал Конрад, удивленный собственным смущением и застенчивостью. Он не мог оторвать глаз от маленькой фигурки, сидящей на выцветшей деревянной скамейке, его руки, прежде усердно рисовавшие, застыли в воздухе, услышав его голос. Он не был таким!
Гунтрам поднял глаза от бумаги на грани панической атаки и бросил взгляд на отца, сидевшего рядом с ним и читавшего какие-то документы по делу, к которому готовился. Он хотел сказать ему бежать, но сразу же заметил силуэт Горана в тридцати метрах от себя и гору в темном костюме еще в сорока метрах. На дороге через возвышенную зону парка был припаркован огромный лимузин «Мерседес». Он с явным отчаянием толкнул отца локтем, но мужчина только сказал: «Подожди, я должен закончить эту страницу».
Конрад приблизился к Гунтраму, осознав, что юноша посерел, увидев его.
– Добрый день, мой Грифон, – Лакруа остался безучастным к появлению Линторффа, пока собирал свои бумаги и складывал их обратно в свой кожаный портфель. – Гунтрам, где твои манеры? Ты хотя бы должен поприветствовать и поздравить его светлость с рождением детей. Надеюсь, все прошло удовлетворительно, сир.
– Благодарю вас, мистер Лакруа. Дети здоровы, но все еще в Нью-Йорке, – вежливо ответил Конрад, и Гунтрам совершенно растерялся. Откуда Конрад узнал новое имя его отца? Неужели Константин предал его в качестве наказания? Если здесь Горан, ничего хорошего ожидать не стоит. Шум его сердца был оглушительным, и он почувствовал позыв вернуть свой ланч.
– Мистер Лакруа, могу я поговорить с вашим сыном? – спросил Конрад, понимая, что, в точности как и предсказал этот человек, Гунтрам был на стороне отца и что он нуждается в поддержке Мишеля, если хочет, чтобы юноша вернулся.
– Конечно, мой Грифон. Гунтрам, когда вы здесь закончите, пригласи своего супруга в дом на кофе, – Лакруа поднялся со своей стороны скамейки, изо всех сил стараясь не обращать внимания на паникующий вид Гунтрама и его рваное дыхание, и направился к выходу и затем по крутой дороге, ведущей к черному входу в его дом.
– Могу я сесть? – спросил Конрад молчащего Гунтрама, все еще не сводившего с него глаз, «как испуганный котенок». – Между твоим отцом и мной нет никаких обид. Мы урегулировали наши разногласия и находимся в мире. Ему не причинят вреда. В этом я клянусь головами своих детей. Пожалуйста, позволь мне поговорить с тобой.
Гунтрам мог только кивнуть и подвинуться на самый край скамейки, уставившись на воду своими голубыми глазами.
Во время ночного перелета из Нью-Йорка Конрад много размышлял о том, что скажет, но четыре разных варианта речи, которые он приготовил, умерли в его мозгу, едва он увидел, что Гунтрам явно боится его. «И снова Жером, то есть Мишель Лакруа, прав. Лучше молчать». Он вытащил свой смартфон из нагрудного кармана и включил его, нашел папку с фотографиями своих детей, открыл ее и предложил Гунтраму.
– Дети появились на свет 16-го. Они само совершенство. Хочешь взглянуть?
Гунтрам нерешительно взял телефон, но увидел лишь большое размытое бело-розовое пятно, следующая фотография была не лучше, и третья тоже.
– Я ничего не вижу, – сказал он очень робко.
– Моя рука дрожала слишком сильно, чтобы получить четкий снимок. Следующие фото лучше. Их делали няни, – Конрад забрал телефон, явно смутившись собственной неуклюжести, но Гунтрам мягко улыбнулся, будучи уверенным, что мужчина не смотрит на него. Спустя двенадцать фотографий Конрад нашел удачные изображения. – Вот они.
Гунтрам потерял дар речи, увидев первого из очень сморщенных и частично красных младенцев. Его глаза были яростно сощурены из-за света, на голове был пучок темно-каштановых волос, а его рот и подбородок выглядели точно так же, как у его отца. «Это Клаус Мария, на пятнадцать минут старше. Следующим должен быть Карл Мария, – очень мягко произнес Конрад и осторожно вторгся в пространство Гунтрама, чтобы выбрать фото другого ребенка, с более светлыми волосами, спящего и совершенно безразличного к миру. – Да, это он. Siebenschläfer – извини, соня. Он такой мирный по сравнению с братом. Клаус очень темпераментный, и у него ноль терпения, когда дело касается его бутылочки. Если попытаешься одурачить его пустышкой, он станет еще злее».
Гунтрам нервно рассмеялся и продолжил смотреть фотографии, чувствуя, как внутри него что-то ломается.
– Карл уже держит всех нянь в своем маленьком кулачке. Обе женщины пускают на него слюни, а Клаус отпугнул их менее чем через десять дней.
– Яблоко от яблони недалеко падает, ваша светлость. Они прекрасные дети. Вы должны гордиться ими, – сказал Гунтрам и вернул смартфон Конраду, не желая больше смотреть, потому что знал, что находится в шаге от того, чтобы отбросить все и снова последовать за тем человеком, который уничтожил все в его прошлом, но хотел дать ему будущее.
– Возвращайся к нам домой, пожалуйста, – взмолился Конрад и взял руку Гунтрама.
– Я…
– Пожалуйста, ты нужен нам всем.
– Да.
– Клянусь, я сделаю все, что в моих силах, чтобы компенсировать тебе причиненную мной боль. Я никогда не хотел лгать тебе, но у меня не хватило смелости рассказать об этом, а потом все запутывалось все больше и больше… Что ты сказал? – остановил он слова, льющиеся из его рта без чувства, порядка или метода.
– Начни с того, чтобы лучше меня слушать, – нервно улыбнулся Гунтрам. – Я сказал да. Я вернусь домой к тебе и к детям.
– Я никогда не любил никого так, как я люблю тебя. Никогда, клянусь. Ты изменил мою жизнь, и я не могу жить без тебя. За эти месяцы, что тебя не было, я почти сошел с ума. Я боялся, что Репин мог убить тебя или что ты сделал что-то очень глупое…
– Тсс, сердечные приступы – это моя область знаний, Конрад, – пошутил Гунтрам, тронутый нервным срывом мужчины. – Я тоже люблю тебя, но больше никогда не лги мне.
– Не буду, нет.
– У тебя есть, что еще мне сказать?
– Я достиг соглашения с твоим отцом. Он должен убедить тебя вернуться ко мне, а я назначу его президентом Фонда Линторффа через шесть месяцев, но он и вся организация должны переехать в Брюссель, Париж или Китай, потому что я не хочу, чтобы он был рядом с тобой или в моем доме, – признался Конрад, ожидая услышать, как взорвется Гунтрам. – Я также поместил для тебя деньги на счет, который он открыл в Базеле. Он не может касаться этих денег. Только ты.
– Сегодня вечером я поговорю с отцом, – пробормотал Гунтрам, слегка сердитый на Мишеля за то, что тот устраивал его жизнь, не спросив его мнения. «Ему становится слишком комфортно в роли отца».
– Гунтрам, нет. Я не хочу видеть его в Цюрихе. Он может навещать тебя или звонить тебе, но пусть никогда не останавливается под одной крышей со мной. Мы никогда не нравились друг другу и никогда не начнем. Кроме того, я поклялся ему, что никогда не позволю тебе участвовать в совете и не предоставлю тебе какую-либо власть. Еще он отдаст мне информацию, которая у него на нас есть.
– Если он сделает это, то как сможет защитить себя? Константин убьет его, как только узнает, что он помог мне сбежать от его людей в Вене. Меня беспокоят люди, работающие с ним.
– Сделавшись президентом моего фонда, он будет хорошо защищен. Горан позаботится об этом. В каком-то смысле если бы не он, ты, вероятно, находился бы в Санкт-Петербурге или на шесть футов под ним, поэтому я благодарен ему.
– Я не могу потерять его снова, Конрад.
– Клянусь, я сделаю все возможное, чтобы защищать его до тех пор, пока он не пойдет против меня.
– Мой отец в Фонде? Разве это не новая работа твоей тети Элизабетты?
– Проблема Фердинанда. Он должен сообщить ей новости. Надеюсь, он выживет, – нервно произнес Конрад, желая, чтобы его друг выпутался из ситуации относительно невредимым. «Если он хочет моей поддержки для своего развода, то должен заслужить это».
– Бедная женщина! Ей нравится ее должность! Возможно, если я поговорю с ним, мой отец согласится на вице-президентство.
– Нет, пусть он будет там, куда я его поместил. Он должен быть достаточно занят. Возможно, Элизабетте понравится заниматься связями с общественностью. Хочешь поздороваться с Гораном? Думаю, он скучал по тебе.
– Да, конечно. Где он? – спросил Гунтрам, ища мужчину глазами, но тот, как обычно, растворился в воздухе, увидев, что его герцог на правильном пути.
– И ты должен убрать эту собаку из моей комнаты! Животное заняло твой шкаф, и мы не можем ее выгнать! Она кусает всех, кто приближается к твоей одежде! Она даже пыталась укусить меня! И храпит она так громко, что мне пришлось перебраться в твою прежнюю спальню. Я правда подумывал о кардинальном решении проблемы!
– Ты бы не посмел! – запротестовал Гунтрам.
– Нет, не посмел бы. Присутствие этого монстра давало мне надежду, что ты вернешься за ней, и я смогу убедить себя, что ты просто уезжал на каникулы, – нервно признался Конрад. – Пожалуйста, возвращайся домой и избавься от нее.
– Ни в коем случае, она остается, Конрад.
– Хорошо, но не в нашей спальне, – сказал Конрад и заметил, как напряглось тело Гунтрама. – Если захочешь, конечно. Я не стану тебя ни к чему принуждать. Понимаю, тебе нужно время, чтобы снова принять меня.
– Я возвращаюсь из-за твоих детей. Я все еще люблю тебя, но должен вновь начать тебе доверять. Для меня это не так просто.
– Ты примешь наше кольцо еще раз? – спросил Конрад, доставая маленькую коробочку из кармана пиджака. – Это только на несколько лет, пока не женится Клаус.
– Я с удовольствием передам его ему, – сказал Гунтрам и протянул свою правую руку Конраду, который быстро надел кольцо, пока его возлюбленный не передумал.
– Мой отец сказал, что я должен пригласить тебя на чай, но еще слишком рано. Хочешь погулять?
– Конечно, ему нужно больше времени, чтобы положить цианид в кофе. Твой отец ненавидит меня.
– Нет, он говорил мне, что хотел тебя застрелить, – улыбнулся Гунтрам и протянул руку Конраду, чтобы он встал.
– Хорошо, буду знать; я буду носить бронежилет, когда он рядом.
– Он лучший отец, которого я бы мог пожелать.
– Да, отец – но не тесть. Существует огромная разница, Maus.
*
Сидеть в саду среднего размера перед одним из самых коварных своих противников и притворяться, что все идет гладко, стало испытанием для Конрада, уже истощившего свои нервы. Дом подходил его супругу: старинная вилла с пятью спальнями, в хорошем районе, с садом, надежно защищенным высокой стеной и старыми деревьями. Приемлемая мебель и ничего вульгарного. Не этого он ожидал от «Жерома Красного» (намек на социалистические взгляды Жерома. – Прим. пер.), как того за глаза называл его старший брат: «теперь все молодые идеалисты думают о своих пенсионных планах». «Горничная» (если бы так можно было назвать властную женщину-иностранку средних лет) осмелилась пожаловаться, что Гунтрам оставил все свои кисти в воде и не убрал акварель с кухонного стола. «Еще раз так сделаешь – и найдешь свои вещи в мусорном ведре. Это моя кухня!» Конрад собрался было высказать ей все, что он думает, но Гунтрам лишь улыбнулся и обнял ее со словами: «Не сердись на меня, Файруза, пожалуйста».
– Это твой парень? Он слишком стар для тебя! Брось его, и я поищу кого-нибудь получше, когда мы вернемся в Брюссель, – сказала она по-французски, – все немцы одинаковые, в их жилах нет крови. Позволь мне поискать среди моих людей.
– Он нравится мне таким, какой он есть. Скучный и все прочее, – прошептал ей на ухо Гунтрам. – Мой отец дома?
– Он работает, не беспокой его. Ты можешь пригласить эту «древность» в сад или в гостиную. Мистер Лакруа запрещает тебе вести его в свою спальню!
«Слишком много любви со стороны шестидесятивосьмилетнего! – подумал Конрад, его начинала раздражать дерзость мужчины. – Я назвал Гунтрама моим супругом! Чего еще он хочет?»
– Думаю, мы должны делать то, что она говорит, Конрад. Крики моего отца могут быть очень впечатляющими. Я несколько раз слышал, как он говорит по телефону, – Гунтрам поднял бровь и улыбнулся. – Подозреваю, что он становится все больше похож на моего деда, – прошептал он.
– Да, ставлю сто евро, что он позволит мне выпить чашку кофе и выставит в семь, – улыбнулся Конрад, частично успокоившись.
– Комендантский час с 7:30, Конрад.
– Полезное знание.
Они сидели в саду за столом под деревьями, Конрад рассказывал Гунтраму о рождении своих детей и о том, как он едва не потерял сознание, увидев их обоих спящими в своих кроватках в детской.
– А мать?
– Она не настоящая мать, лишь суррогатная. Я поблагодарил ее, и мы расстались. У нее есть другие дети, и психологи рекомендуют, чтобы у нас не было длительного контакта. Юристы позаботились обо всем. Она будет прекрасно обеспечена, не беспокойся, Гунтрам.
– Что, если она захочет вернуть детей?
– Она не может вернуть их: они не ее. Они мои и твои тоже. Я планировал привезти их в Швейцарию 5-го, и, возможно, ты мог бы встретить меня в Цюрихе, – предложил Конрад и взял маленькую руку в свои ладони. – Рисунки, которые ты нарисовал для них, вставлены в рамки и повешены в детской. Они очень хорошо смотрятся.
Громкое покашливание заставило Конрада практически отскочить, выпустив руку Гунтрама. Проглотив свою ярость из-за того, что его прервали тогда, когда его котенок начал снова понемногу принимать его прикосновения, он посмотрел на старшего мужчину.
– Это мой дом, и это мой ребенок. Буду признателен, если вы воздержитесь от ненадлежащих контактов с ним, пока он не окажется под вашей опекой, герцог, – пролаял по-немецки Лакруа голосом, который бы заставил позавидовать Фридриха или старого герцога. – Гунтрам, иди и скажи Файрузе, чтобы он подала кофе в саду, – сказал он по-французски, и его сын быстро повиновался ему.
– На секунду я подумал, что слышу виконта, – ухмыльнулся Конрад.
– Мой отец был суровым, но приземленным человеком. Он очень хорошо знал, как иметь дело с людьми, подобными вам. Вы должны проявлять некоторое уважение к моему сыну. Он еще молод и находится в доме своего отца, – свирепо посмотрел на него Лакруа.
– Мистер Лакруа, будьте уверены, я проявляю высочайшее уважение к вашему сыну. Он мой Консорт, и он снова принял кольцо моей семьи, – запротестовал Конрад.
– Я ожидал от вас гораздо большего, сэр. Вы попросили у его отца разрешения предложить кольцо? Позвать его с собой? Обстоятельства изменились за последние месяцы. Я не позволю тебе относиться к нему как к одной из своих интрижек. Я далек от снисходительности. Гунтрам – мой единственный ребенок, и только по одной причине я держался от него подальше, – из-за тебя. Если я и согласился уйти снова, то только потому что он любит тебя, а я сделаю все для его счастья, но отныне запомните, что вы будете относиться к нему с уважением и держать свои руки при себе, сэр, пока я не дам свое разрешение.
Единственный раз в жизни, получив такую отповедь, которую произнес бы сам, если бы вокруг одного из его сыновей кружил стервятник, Конрад почувствовал себя так, словно получил нож в спину. В обычных обстоятельствах он уничтожил бы человека, посмевшего сказать такое, но это был отец его возлюбленного, и Конраду пришлось стерпеть.
– Я буду уважать ваши пожелания, сэр.
– Я прекрасно знаю тебя, Линторфф. Не пытайся провернуть с ним один из своих фокусов.
– Я могу забрать твоего сына обратно в Цюрих 5 июня? В этот день из Америки прибудут мои дети.
– Я отвезу Гунтрама в Цюрих 7-го. Тебе может понадобиться день, чтобы обустроиться, – прорычал Лакруа на пределе своего терпения к мужчине.
Файруза громко поставила поднос с чаем и вздохнула, увидев, что блондин все еще сидит с ее давним работодателем, и накрыла на стол, бормоча по-арабски. Гунтрам появился следом за ней и оставил на столе выпечку, не глядя на двух мужчин, которые с ненавистью смотрели друг на друга. «Буду счастлив, если смогу помешать им за час разорвать друг друга на куски».
*
Мужчины решили вести беседу вежливо и на нейтральные темы, такие как экономика и то, как Мишель представляет свое будущее «управление» Фондом. Конрад слушал его и лишь скорчил гримасу, когда Мишель упомянул два проекта для женщин в Судане ввиду преобладания в стране мусульман. Гунтрам был поражен легкостью, с которой отец, похоже, разбирался во внутренней работе Фонда, людях внутри Ордена, его политике и различных системах налогообложения в странах ЕС и Соединенных Штатах.
Гунтраму совсем не понравилось, когда оба мужчины решили заговорить о его будущем и карьере.
– Меня беспокоит образование сына, мой Грифон. Он перестал посещать занятия, хоть и компенсировал часть потерянного времени. Возможно, ему следует вернуться в Лондон, чтобы закончить учебу.
– Думаю, это решать Гунтраму. Я бы предпочел, чтобы он посещал университет в Цюрихе или сменил университет в Англии на Оксфорд. Думаю, я смог бы переехать в Англию на год или два, – согласился Конрад, вообще не спросив мальчика.
– Оба варианта – отличный выбор, но лучше остановиться на Цюрихе или Базеле. К следующему семестру Гунтрам может выучить немецкий язык и возобновить занятия там. Насколько я знаю, его учитель рисования тоже оттуда.
– Остерманн там – одна из главных фигур. Полагаю, у него учился их директор. На мой взгляд, научный подход у них гораздо лучше, чем в лондонском университете.
– Так было бы лучше, Гунтрам, – вмешался Мишель, прежде чем молодой человек, уже разозленный на обоих мужчин, смог выразить свое мнение. – Цюрих располагается близко к твоему дому, и ты сможешь посещать занятия по утрам и быть с детьми днем. Мой герцог, я должен настоять на том, чтобы мой сын продолжал учебу и общался с людьми своего возраста. Он не ваша собственность и не няня ваших сыновей.
– Да, я понимаю и разделяю ваши убеждения. Он начнет в Цюрихе со следующего сентября. Остерманн заверил меня, что его учеба в Лондоне будет учтена университетом. Я попрошу Монику подыскать для него подходящего учителя. Он должен изучать немецкий язык.
– Абсолютно согласен, он частично немец – по матери и с моей стороны.
– Я не хочу изучать немецкий язык! – Гунтрам сорвался на двух мужчин, решивших всю его оставшуюся жизнь, не утруждая себя спросить его мнение.
– Глупости, – почти автоматически ответили Мишель и Конрад в унисон. Гунтрам уставился на них. Он заметил, что Конрад и Мишель посмотрели друг на друга в раздражении на то, что их реакция была одинаковой, но Конрад коротко кивнул, прежде чем отступить, и прислонился к стулу, готовый насладиться шоу. Если Лакруа хочет поиграть в «отца», ему придется убеждать Гунтрама учиться в Цюрихе, изучать немецкий язык и быть хорошим и послушным сыном. Возможно, он мог бы также получить урок или два на будущее.
– Гунтрам, будет лучше, если ты станешь учиться в Цюрихе. Я не буду подчеркивать соображения безопасности моего решения, потому что верю, что ты понимаешь риски, связанные с твоими еженедельными отлучками в Лондон. Конечно, его светлость может ездить в Лондон, чтобы навещать тебя, но это злоупотребление его добротой. Ты несколько раз говорил мне, что предпочитаешь стиль Остермана, и я тоже думаю, что он лучше тебе подходит. Занятия с ним – это уникальная возможность для твоей карьеры, и ты не должен ее упускать. Если ты собираешься стать законным наставником для детей, ты должен как минимум говорить на их языке, особенно если хочешь жить в Цюрихе. Наконец, твоя мать была отчасти немкой, как и я.
– Вы не можете решать, как мне жить!
– Пока ты живешь под моей крышей и моей защитой, я решаю, как тебе жить, дитя. После того, как ты последуешь за своим… – Мишель вздохнул, прежде чем произнести отвратительное слово, – …супругом, вы оба вместе выберете лучший план действий. До того момента ты остаешься под моей опекой.
