Текст книги "Roses and Thorns (СИ)"

Автор книги: thewestwindchild

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

По окончанию ночной смены пришло осознание, что нет нужды возвращаться домой.

Молли сидела среди пыльных вещей в служебном помещении с початой пачкой чипсов и недопитым с обеда кофе, в который под вечер было решено долить немного списанного месяцами ранее виски. Хотелось дождаться трех или четырех утра, когда камеры перезагружались снова и вынести из кассы триста долларов, дабы положить начало конца денежной петли на шее.

Но это было глупо и срабатывало только в теории.

Вина за содеянное пала бы если не на нее, то на весь коллектив и была бы разбросана по частям как последний кусок пирога, набрасывая еще одну петлю или расшатывая табуретку, чтобы после выбить ту из-под ног, срывая овации.

Автоматические двери при входе среагировали на движение и уведомили о том, что кто-то вошел вовнутрь.

Блять.

Обороняться было нечем. Служебное помещение не предусматривало наличие кнопки вызова полиции, но имело при себе старый табурет и припрятанную пачку тампонов. Ни-ху-я.

Бродяги редко забредали в дневное время суток и выживали фондами спасения, а еще тем, что выносили сердобольные повара в конце дня. В первую очередь, ей двигала меркантильная сторона, удавившаяся, если бы кто-то посягнул на дневную выручку, предварительно не взяв в долю.

Вчитываясь в состав газировки, стоял тот самый долговязый парень, с котормы Ригс уже встречалась успела потрахаться.

– Магазин закрыт.

Он нервно дернулся и вернул бутылку на место.

– У вас горел свет, и я подумал, что вы работаете круглосуточно.

– Это была частная вечеринка.

Ни одна из идиоток не закрыла дверь, хотя, возможно, Ригс сама должна была ее закрыть. Заебись. Был плюс в том, что теперь появилась потрясающая возможность грубить за нихуя, хотя бы потому, что сейчас не рабочая смена и это не покупатель.

– Я ничего не украл, – оправдывающимся тоном произнес он, поднимая правую руку вверх ладонью вперед, сжав три выпрямленных пальца вместе – скаутский знак. Кажется, означал мудрость и долг перед самим собой.

Молли указала взглядом на дверь и, удостоверившись, что больше никому не взбрело в голову, проверить работает ли лавка круглыми сутками, поспешила скорее убраться отсюда. Через восемь часов все равно возвращаться обратно.

Парень поджидал ее в паре метров от выхода, перемещая вес с пятки на носок. Рубашка шамбре и абсолютная незаинтересованность в происходящем, которую Ригс бы с удовольствием разделила, если бы большинство окружающих людей находились на уровне солнечного сплетения, а она неторопливо поглядывала вдаль, выискивая нужный автобус.

«Что там было в правиле никогда не заниматься сексом с парнями из Дерри?»

– Появлению может позавидовать мой знакомый фокусник, – не подумав ляпнула она, подходя ближе. – Собирался в одиночку выносить магазин, но решил ограничиться бутылкой колы?

– Присматривал еще пачку сигарет. Как там частная вечеринка?

Обмен взаимными шпильками можно считать оконченным.

– Живешь неподалеку или ходишь по ночам по улицам?

– Скажем так, решил поздороваться, но в связи с тем, что ты устроила частную вечеринку…

Молли прыснула от смеха, потирая замерзшие предплечья. Летние ночи в Дерри не имели ничего общего с представлениями о душном времени года и было примером того как днем можно изнемогать от жары, а ближе к ночи ежиться от озноба, переминаясь с ноги на ногу.

– Добрался на последнем автобусе или своих двух? Хотя, не отвечай, будь у меня такие же страусиные ноги, то я бы устраивала забеги с автомобилями и зачастую бы одерживала победу, а после открыла букмекерскую контору, ставя все на саму себя.

Теперь пришла его очередь прыснуть, отворачиваясь в сторону парковки, на которой одиноко стоял пикап. Сигарета вновь была заправлена за ухо. Ребячество.

– Какие планы?

Глупый вопрос.

– Конкретика.

Ригс любила это слово оттого произнесла его с каким-то особым волнением, относившееся исключительно к буквам, но не ситуации. Она вытянула руку в надежде перехватить сигарету, но знакомый снова сделал шаг назад от резкого движения, нарушившего границы личного пространства.

– Конкретика, – снова повторила Молли после короткой паузы, завладев сигаретой. – Уточни, какие планы должны быть, чтобы я выкроила в своем ахуительном расписании час. Кажется, мы уже получили все, что хотели.

– Наверстать упущенное. Как насчет фокуса?

Она кивнула, надеясь, что сейчас он не вытащит у нее из уха зажигалку или не покажет что-то банальное. Это бы напомнило отца, умевшего брать пятицентовую монету из воздуха.

– Блять, серьезно? – в погоне за образом отца Ригс упустила момент, когда незажженная сигарета в зубах стала тлеть. – Прикурить от мизинца?

Практичная магия в действии.

Как прекрасен этот мир.

От непривычно крепких сигарет она закашлялась, сменяя хрипы из горла на неуместный смех. Такие фокусы были бы по душе, когда лежа бок о бок нужно было тянуться к потертой кожаной куртке, чтобы выудить из кармана искрящую зажигалку.

– Если не боишься одноногих пиратов и сундука мертвеца заполненного дерьмовыми секретами, то прошу на борт, – она крепко затянулась и выпустила дым в сторону пикапа. – Хотя, думаю, ты быстрее дойдешь на своих двух, пока я запущу мотор.

Говорю про себя… что за прекрасный мир!

Молли пропустила его вперед, сжимая между пальцев тлеющую сигарету, норовившую обжечь кожу, про себя отмечая, что рубашка чуть велика, а в кармане темных джинсов очень вовремя был мобильный телефон.

«Дерни сильнее, – бросила она, последний раз затянувшись до нового приступа кашля, выбивавшего все дерьмо»

Блядская натура одержала верх и Ригс возненавидит себя, как только заведет двигатель, когда тишина прерываемая потрескиванием магнитолы заставит нервничать и ей захочется отшутиться, вспомнить про горчичный соус от хот-дога, въевшийся в обивку или о том, что она ненавидит звать кого-то к себе и на пороге дома задержаться, перебудив соседей сигнализацией крича, что Пэм – грязная шлюха.

Она хотела отыскать духовное утешение взамен привычному плотскому, но сделала предпочтение в пользу фрикций внушающих, что она все еще жива и, наверное, чувствует что-то кроме отчаяния.

Час безумству и счастью! О бешеная! О, дай же мне волю!

(Почему эти бури и смерчи несут мне такую свободу?

Почему я кричу среди молний и разъяренных ветров?)

…О, отдаться тебе, кто бы ни была ты, а ты чтобы мне отдалась наперекор всей вселенной!

…О, вырваться из цепей и условностей,– тебе из твоих, мне из моих.

…Вытащить кляп изо рта, говори и кричи, что захочешь,

Почувствовать, что наконец-то сегодня я совершенно доволен, и больше ничего мне не надо.**

________________________________

* – Новый Завет. Откровение святого Иоанна Богослова. Глава 21.

** – Уолт Уитмен “Час безумству и счастью”

Упоминаются строчки из Louis Armstrong – What a wonderful world

Комментарий к XV

Большое спасибо тем, кто оставлял комментарии. Люблю.

Это заставило отложить некоторые дела и закончить главу раньше запланированного.

========== XVI ==========

…когда Он создал тебя, лежащей в постели,

Он знал, что делал,

Он был пьян, и Он был сверху,

и Он создал горы, моря и огонь

одновременно

Он иногда ошибался,

но когда Он создал тебя, лежащей в постели,

Он превзошёл всю свою Благословенную Вселенную

– Чарльз Буковски “Да-да” // yes-yes

Некоторые девушки как шоколадные конфеты в красочных обертках.

Ты знаешь, как выглядят шоколадные конфеты, но всегда трепетно разворачиваешь яркую, шуршащую под пальцами фольгу и с замиранием сердца в первый раз пробуешь начинку. Не спеша, чтобы лучше ощутить вкус ликерно-сливочной помадки, крема или нежного суфле. После первой конфеты процесс постепенно теряет свой былой интерес, и отправляешь по несколько конфет в рот за раз, ведь уже знаешь, что тебя ожидает.

Иногда приходит разочарование и за красивой оберткой, броским многообещающим слоганом, получаешь простую сладость с неоправданно высокой ценой. Но иной раз за дешевой карамелью скрыто сокровище, которое хочется еще и еще. Даже когда сводит зубы.

Ты открываешь конфету за конфетой, зная их вкус, и испытывая удовольствие от вкусовых ощущений, а не визуальных.

Девушки в отличие от конфет умело показывают свои достоинства и скрывают недостатки. Облачаются в тонкие кружева и ремешки, взывая к животному желанию, сорвать с себя каждую тряпку, не скрывающую возбужденного тела.

***

В доме ничего не поменялось с последнего визита Пеннивайза. Разве что топор она убрала в комнату, спрятав у изголовья импровизированной кровати.

Ригс кинула сумку с формой в сторону и туда же отправились ключи на цепочке. По-хорошему здесь и воровать было нечего.

На ней была плотная белая блузка с коротким рукавом, наверное, еще из гардероба матери и юбка, которая еле удерживалась на бедрах. Неудачная поездка в юридическую фирму.

Не разрывая зрительного контакта, Молли расстегнула молнию на юбке, позволив предмету гардероба соприкоснуться с дощатым полом.

Она подошла ближе, вставая на носочки почти как балерина, слишком чувственно припадая к губам. Под свободными рубашками и форменными батниками не скажешь, что она тощая, но стоило провести ладонью по изгибам тела, то ощущались лишь кости обтянутые бледной кожей.

Узловатыми пальцами Молли дернула пряжку ремня, не разрывая поцелуя, плавно расстегнула ширинку брюк и прежде чем отстраниться, прикусила нижнюю губу.

Его пальцы скользнули под ткань хлопчатобумажных трусов, которые не вязались с образом сексуальной девушки. Влажно. Некоторые любят пробовать их на вкус как конфету.

Когда ее острые колени коснулись пола, он поднял ее за подбородок, скользкими пальцами очерчивая линию губ в немом приказе открыть рот. Конфеты не пробуют сами себя на вкус, они уже знают свою начинку. Молли тяжело дышала открытым ртом; обжигая горячим, как пар дыханием пальцы, что водили по нижней губе.

Ее глаза были широко распахнуты и болезненно блестели в сумраке комнаты. Бездуховно, грешно по христианским учениям, когда она умело, вобрала член в рот, порождая вопрос о том, сколько раз ей приходилось делать это, чтобы достичь совершенства.

Пеннивайз запустил пальцы в ее волосы слегка сальные у корней. Светлые мягкие как у детей пряди электризовались, соприкасаясь с дешевой синтетикой блузы. Он оттянул одну из них, наматывая на палец, как прочел в ее воспоминаниях.

Нелюбимая племянница делала также, когда ей было несколько месяцев отроду: хватала крошечными пальцами и тянула на себя. Иззи получала по рукам и угрозы, которые не понимала.

Молли не бросилась кидаться с моралями, лишь специально слегка задела зубами головку члена. Словно заряд электрического тока прошелся по его человеческому обличию, и ощутимо твердая земля ушла из-под ног.

Она отстранилась, отползая на коленях назад, не спеша принять вертикальное положение. На припухлой нижней губе осталось немного слюны, напоминающей тягучий яичный желток. Дрожащими пальцами Ригс расстегивала пуговицы на блузе, предоставляя взору угловатую мальчишескую фигуру. Почти подростковую.

Светлые пряди всегда собранные в хвост сейчас скрывали золотым водопадом твердые вишни сосков.

Ее недостатки можно было превратить в достоинства. Облить горячей кровью с головы до ног, окрасить волосы как белые розы в красный цвет, позволить прилипать к груди и каплями стекать ниже. Сделать ее кожу сладкой, пропитать страхом как лучшей парфюмерной водой мира.

Рождение Венеры в неказистой особе из Куинси.

Молли поманила в сторону матраса и с мягкостью во взгляде, пришедшей на смену ярости, бережно помогала ему снять рубашку, откидывая в сторону. Она скользила губами по шее, груди, где предположительно должно было биться сердце, даря нерастраченную нежность, что хранилась в ней годами. Несвойственно переплела их пальцы, оттягивая нижнюю губу в поцелуе.

Бог был в комнате, когда мужчина сказал женщине: Я так сильно люблю тебя.

Обхвати меня ногами, притяни меня.

Притяни меня.

Притяни меня.

Иногда, когда ее сосок оказывался у него во рту она шептала: “О, мой Бог”

Это также одна из форм поклонения Богу.

… Ее бедра двигались, словно хотели растолочь в ступке корицу и гвоздику всякий раз, когда он выходил.*

Вдавливая своим весом, Оно чувствовало каждую ее кость, видело подрагивающие ресницы, чувствовало дыхание. Омерзительное доверие к партнеру, вытесняющее страх.

– Не долби, – прошептала Ригс, прикусывая мочку уха, обучая точно мальчика, что нужно делать.

Она предпочла быть сверху, самостоятельно выбирать темп и как-то неестественно запрокидывать голову.

Человеческими руками Пеннивайз чувствовал жар ее кожи, алую кровь, что реками текла внутри нее, как толчками билось сердце. Он мог просчитать каждый позвонок и вырвать весь скелет, обгладывая кости и наслаждаясь молодым, но гнилым на вкус мясом, если бы захотел.

Равновесие на бедрах, прыжок, наклон, объятия, изгиб руки и сжатие.**

Когда ее губы вновь накрыли его, а узловатые пальцы впились в затылок, Оно могло точно сказать, что Ригс ела в течение дня. Пряности хрустящего багета на завтрак, несколько чашек кофе (последнее было по-ирландски), горький привкус после женских сигарет с отдушками и тех, что были выкурены в машине. Дым пропитал волосы, но с кожи стал почти незаметен, смешавшись с запахом живого тела, пота и геля для душа.

Притяни меня.

Плавное движение бедер сменилось. Она увеличивала темп, вырывая из его губ, скорее рык, нежели стон. Оно скользнуло пальцами по ее бедрам с близко расположенными венами, жалея, что нельзя выпустить когти, вспарывая ей ногу, когда она впивалась ногтями.

Отстранившись, Молли сжала губы в тонкую линию и отвела взгляд куда-то в стену, учащенно моргая, будто бы ей что-то попало в глаз. Тяжело выдохнув, Ригс пробубнила что-то вроде: «Я плачу, когда кончаю»***; взбила руками собственные волосы, прилипшие к влажной шее, и изменила собственной привычке.

– Удивительно, – прошептала она, на мгновение, припадая к губам.

В ней зарождалась мимолетная любопытная симпатия, когда его рука находилась на оголенной пояснице.

Устроившись рядом, она поспешила отвернуться и устремить взгляд в дверной проем, как будто должен был вернуться разъяренный ревнивый муж, которому только что изменили или Иззи с просьбой приготовить что-нибудь. В тишине Молли была бы даже рада переключить внимание на бессмысленную ругань с кем угодно, чтобы только не ощущать напряжение, повисшее в воздухе, которое испытывала лишь она.

Ригс никогда не оставалась на ночь у любовников, а если такое и происходило, то она переключалась на видеоигры под бутылку пива, просмотр глупых телешоу или забавных для кого-то роликов с видеохостинга.

Она и к себе никогда никого не звала, но на это были причины в виде матери, младшей сестры, а затем племянницы. Отвратительно.

Теперь лежа спиной к одному из любовников (имя, которого до сих пор было пятном в памяти (Роберт, верно?)), она не знала, что делать и искренне надеялась, что у него появятся неотложные дела, и он испарится также быстро, как явился к ней на работу пару недель назад. Молли даже пообещала самой себе, что устроит скандал, если он сейчас попробует к ней прикоснуться, как это показывают в кинолентах или что-нибудь начнет говорить.

Потребность в общении пропала слишком быстро.

– Пойду, налью воды.

Ригс произнесла это больше для себя, чем для него, не смея повернуть голову назад в приливе стыда.

***

Пеннивайз с нескрываемой усмешкой вслушивался в ее шаги за стенкой, которые создавали видимость поиска стакана.

Она оттягивала момент возвращения в комнату всеми возможными способами: наливала воду под минимальным напором, зачем-то задвинула стулья и задернула старые занавески, будто бы отгоняла случайных зрителей в лице не заплативших за сеанс подростков, затаившихся на задних рядах.

Молли вернулась в помещение со стаканом (для видимости?) и, остановившись, принялась делать глоток за глотком. Размеренно, слегка запрокинув голову, почти сексуально будто бы снималась в рекламном ролике питьевой воды.

Длинные волосы прикрывали наготу ее груди, а вместе с тем и сердце, и вырабатываемые в его мышце электрические импульсы.

Красота талии, ниже – бедер, еще ниже – колен.**

Нижняя губа прижата к краю стакана, вода поступает в ротовую полость, глоток и еще один. Разветвление вен, капилляры, дыхание. Родимые пятна, шрамы, синяки, порезы.

Пеннивайз с непривычного угла наблюдал за ней с интересом школьника препарирующего лягушку на уроке биологии. Человек в естественной среде обитания точно живой организм под микроскопом.

За громкими рассуждениями и научными открытиями людская природа оставалась неизменной. Тени бегущие по кругу жизненного цикла.

Не подавая голос, протянула стакан в его сторону с одной четвертой воды, предлагая попить, но сразу получила немой отказ.

Кивок, сдавленное глотание. Стараясь не сталкиваться взглядом, вернулась на матрас, оставляя на расстоянии вытянутой руки стакан, как предлог вновь покинуть комнату.

Сухие локти, родимое пятно под лопаткой, раздражение у ключиц и гусиная кожа как реакция на холод. Волосы разметались по подушке.

Молли вновь отвернулась и, сомкнув веки в попытке заснуть, вслепую натянула одеяло. Ее дыхание почти сразу нормализовалось, служа белым флагом к любым действиям.

Оно подвинулось ближе, наблюдая за тем, как дрожат веки, как непроизвольно меняется поза во время сна, почувствовало, как ее горячие ступни коснулись его ноги.

Немного сухие человеческие ступни.

Запястье, суставы запястья, ладонь, узловатые пальцы.

У нее были руки как у синих воротничков, но намного лучше, чем у жен тех, кто приезжал сюда со сбора хлопка или основывал Дерри. Женщины того времени были визгливы, до боли пугливы как дети, некоторые целовали распятие перед своей гибелью и молили о быстрой смерти.

Те, кто еще недавно были под властью белых, имели грубую кожу ладоней в не проходящих мозолях и волдырях, а тело хранило следы прошлых порок. Розовые рубцы в контраст с темной кожей.

Молли не собирала по полям хлопок и не срывала сорную траву голыми руками, порезанными осокой или в волдырях от горячего масла. Не работала на шахтах, коптя легкие, и уж точно не была сотрудницей металлургического завода Китчнера.

Ее руки были в порезах канцелярского ножа, порой в конце дня ныли предплечья и когда-то были желтые синяки от металлического обруча.

У детей другие руки. Мягкие, не знающие грубой работы и не имеющие никакой силы. Другие у творцов и заботливые у матерей.

***

Ригс снилась полная околесица, которая могла напугать только человека.

Оно даже не подключалось к ее сознанию, не внушало страх и не ломало образы, создаваемые разгоряченным бурной активностью разумом чем-то извне. Уж слишком было занято изучением.

Ровное дыхание стало сбивчивым, на лбу (возможно и в подмышечных впадинах) проступил пот.

Молли засмеялась сквозь сон, а после резко дернулась, широко распахнула глаза и подорвалась с кровати, но вовремя остановила себя на полпути, загребая ближе к нагому телу одеяло. Пеннивайз слышал учащенное сердцебиение, напоминающее о жертвах. У них всегда слишком сильно стучит сердце перед смертью, будто бы выполняет особую программу за считанные мгновения.

Оно услышало, как Ригс запустила руки в волосы и тяжело выдохнула. Страдание?Усталость. Девчонка не страдала от ночных кошмаров, не видела нечто пугающее и не вздрагивала от каждого шороха. По крайней мере, пока.

Вероятней всего, она посмотрела на него, оттого в ее разуме замелькали обрывки здравых домыслов, которые после череды глупостей сменились денежным вопросом. Пеннивайз мастерски изображал человека, а особенно спящего порой лучшее нее самой.

Она хотела обокрасть его. Забрать часы, мобильный телефон или найти парочку сотен затерявшихся в карманах чужого портмоне.

Но вместо перечисленного Молли перегнулась через него (Оно ощутило ее волосы на своей коже) и забрала нижнее белье, а потом, подхватив стакан с пола, шаркающими шагами вышла из комнаты, прикрывая за собой дверь.

Часы. Ей приснились ебаные часы, о которых она забыла думать.

Это не было ночным кошмаром, а скорее чем-то родом из прошлого, погребенного в памяти.

Молли не придавала значению сновидениям. Только в детстве, когда проводила несколько недель с бабушкой по линии матери. Мягкие жилистые руки швеи с узловатыми запястьями, дрожащие от простого действия: вставить нитку в ушко иглы. Они, кажется, сшили несколько платьев для ее Барби, прежде чем та тихо умерла во сне. Как мать, так и дочь.

Она с трудом помнила ее имя. Кажется, вообще не задержала его в памяти, но как сейчас слышала эти глупые истории набожной женщины.

Молли проснулась с этим-как-его-там парнем, который был не самым худшим вариантом и предпочла душ, чтобы не перескочить через неестественную интерлюдию с пробуждением или того хуже разговором. Только не утром.

В корзине для белья прели джинсы со следами крови и всего дерьма, что можно отыскать в сточных водах. Руки не доходили.

Дверь в ванную комнату, в которой Оно уже мельком было, вселяя страх в малявку и недалекую мамашу, оказалась не заперта, лишь прикрыта и оставляла внушительное расстояние, приглашая насладиться зрелищем из-за кулис.

Ее мокрые светлые волосы еще слегка мыльные на концах прилипли к спине. Все тело местами было в пене, которую Ригс тщательно втирала в кожу руками за неимением мочалки. Она направила душевую лейку чуть выше лица (скорее на линию роста волос), шевеля губами, пробуя горячие капли на вкус или утоляя жажду.

Эстетично по человеческим меркам. Почти красиво.

– Блять, – Молли завернулась в чистое полотенце, позабыв о том, что кому-то еще может пригодиться вода. – Я о тебе забыла. Включи бойлер.

– Что?

Ригс мокрыми ступнями оставляла следы на кафеле, вновь пачкая ноги. Большой белый котел с затертым названием расположился в углу рядом с несколькими полками с полотенцами и ниже корзина с грязным бельем.

– Ковбой, не знаю как там в твоем особняке, – она ткнула пальцем ему в грудь. – Но здесь с отоплением все хуево, поэтому я вытрясла последние изображения старика Бенджамина Франклина, чтобы установить это. Будь добр и включи его сам, и проследи, чтобы оно работало. Перебои здесь – дело не хитрое.

Пеннивайз не стал с ней спорить и продолжил наблюдать. В конце концов, человечество пыталось двигаться вперед, изобретая что-то лучше колодезного домика. Можно сказать, что у них почти получилось.

Она чистила зубы дешевой пастой с мятной отдушкой, а позже сплевывала кровью.

Это не рак. Оно бы учуяло запах смерти, который в силу обстоятельств был хорошо знаком. Человек всегда источает флюиды неминуемой гибели.

Кровоточат десны, возможно, от жесткости щетинок зубной щетки.

– Кстати, – Молли привлекла его внимания, указывая на кран. – Здесь, конечно, указано, что слева – горячая, справа – холодная. Но, пойми, логика не подвластна над чудесами и глупостью рабочих. Разберешься. Еще минут десять надо подождать.

Она похлопала по предплечью, вкладывая в этот жест некое пожелание удачи, и затворила за собой дверь, предварительно прихватив с собой развешенное белье на одном из держателей для полотенец.

Ржавая раковина еще хранила несколько неприметных брызг крови, которые на вкус оказались отвратительными. Оно прикоснулось языком к ее зубной щетке, всколыхнув в сознании горечь слюны, привкуса виски и табака. Предметы личной гигиены сестры и племянницы она любезно спрятала под раковину, как будто те были лишь случайными путниками, оставшимися на ночлег, а после позабывшими свои вещи.

Знакомая сырость от скомканных джинсов с приятным душком еще свежего в памяти страха. Немного приторный, утоляющий голод сполна.

Под завалами одежды нуждающейся в стирке обнаружилось еще с десяток пар нижнего белья. Кружево, хлопок, куски ткани соединенные тесьмой (некоторые из них хранили несколько капель менструальной крови, которую будет тяжело отстирать). Они не шли ни в какое сравнение с хлопковыми «брифами», хлопчатобумажными как у детей (это отмечалось случайно, когда попадались девочки в коротких ажурных летних сарафанах, чей край так легко задирался) или панталоны конца 19-го века и нижние юбки. Последние в свою очередь всегда предательски шумели (особенно шелковые), выдавая каждый шаг жертвы.

В тишине нарушаемой шумом воды, которая, кажется, просто разбивалась о дно ванной, пока этот-как-его-парень решил подрочить или посмотреть, как течет вода, постигая умиротворение, она снова вспомнила о часах. Дело было не в них, а в сестре и то, что ничего, черт подери, не вязалось между собой. Старые часы в детской, а потом они разбились и Джейн порезалась. Их что-то сорвало, но они были подарком отца. Молли даже помнила, как отец подарил их на рождество вместе с новенькой «Барби». Вздор.

Ригс раскачивалась на задних ножках стула, упираясь рукой в дверь старого холодильника. Она уже выкурила несколько сигарет, которые изъяла из кармана рубашки, не считаясь с его мнением, и прикуривала от конфорки, откладывая мысли о пожарной безопасности к рассуждениям об отравлении газом или ожогами.

– Что-нибудь будешь? – она спросила это, не поднимая глаз от края стола, будто бы в трещинах и въевшихся в поверхность столешницы восковых мелках Иззи затаился смысл. – Кофе, воду, воду из сливного бака или еще что-нибудь.

– Кофе.

– У меня как раз несколько видов.

Молли с шумом вернула стул в исходное положение и с видом ведущей кулинарного шоу прокашлялась.

– Вашему вниманию предоставляется восхитительный кофейный напиток со вкусом пластмассового кофейника, можно добавить еще накипь из чайника или вот, – она вынула из раковины грязную кружку с отпечатками собственных губ по краям. – Залить вчерашний, наверное, кофе и по вкусу добавить еще ложку.

Молли издевалась, но услышав, что выбор пал на третий вариант без едких колкостей поставила чашку на стол, неряшливо отсыпая на глаз еще кофе из банки. Для себя она приготовила то, что было со вкусом пластмассового кофейника, удерживаясь от желания хлестнуть туда водки.

На вкус как канализационное дерьмо и запах соответствующий.

– Личными поварами не обзавелись, – неуместно отозвалась Ригс, шмыгнув носом. Она не позаботилась о том, чтобы приготовить какую-то одежду и сидела во вчерашней рубашке поверх сырого полотенца. Ткань уже пропиталась влагой, а после будет холодить тело. – Слушай, я понимаю желание не рассказывать про себя ровным счетом ничего, но ты же знаешь про меня уже почти все. Твоя очередь.

Ей было откровенно похуй, чем он занимается, но если бы выяснилось, что у него есть парочка банковских счетов, о которых он бы проговорился, будучи недалеким человеком, то это был шанс. Занять и потом не знать, чем возвращать или не вернуть долг совсем.

– Ну, – он сделал глоток, стараясь прочувствовать ее вкус на краях кружки, соприкасаясь нижней губой еле заметного контура помады. – Социальный работник и моя группа клиентов – проблемные семьи, опекуны, не заботящиеся о детях, беспризорность. К слову, кем тебе приходилась та девочка, что была с тобой?

(Молли была уверена, что впилась в основание горячей чашки до побелевших костяшек)

– В Оклахоме. У наших родственников, – невпопад ответила она, снова шмыгая носом. – Я не видела тебя здесь раньше.

– Я не местный. Что-то вроде получение опыта в новой обстановке.

– Видимо, хуевый работник, – заключила Молли, стараясь отвлечь от темы своей семьи. Того, что от нее осталось. (Вопрос «почему?» можно было предвидеть) – Ценные кадры не отправляются в Дерри. Какой личный рост в подобной выгребной яме? Какой смысл в деградации в месте как это?

– Себя ты тоже не считаешь хорошим работником?

– Как я, – Ригс вынула сигарету и вновь зажгла от конфорки, сладко затягиваясь, выпустив дым в сторону. – Как я полные биржи труда. По всей Америке и даже миру.

Оно повторило ее движения, выудив предпоследнюю сигарету из опустевшей за ночь пачки, которая служила лишь предлогом. Молли добродушно прикурила от своего окурка, позабыв о том, что сама же нарекла практичной «бытовой» магией. Она попросила оставить ей несколько затяжек и в какой-то момент почувствовала себя снова в школе, пуская окурок по кругу, не думая о герпесе и инфекциях.

Душное помещение быстро пропиталась запахом табака и чем-то еще неуловимым и пряным.

Схожим с обреченностью.

_______________________________

* – Warsan Shire, “Grief Has Its Blue Hands In Her Hair,” Her Blue Body. (Вольный перевод)

** – Уолт Уитмен “О теле электрическом я пою” (Также одна из версий перевода)

*** – Lana Del Rey – In My Feelings

========== XVII ==========

Гляди, гляди в отчаянье

В зеркальное стекло:

Да, жизнь благословенье,

Но кто нам дал его?*

В тишине нарушаемой звуками, доносившимися с улицы – поздний разнос ежедневной газеты, кормежка псин, рев двигателя, она ковыряла еще не зажившие раны на голове, возвращаясь к старой отвратительной привычке, после которой корни казалась еще грязнее обычного или ей удавалось разодрать что-то до гноя и ощущать его на пальцах и коже головы.

Перекати поле в мыслях и неприятный спазм в желудке как ответ на очередной сбалансированный завтрак.

Только в памяти всплыл эпизод, когда после подобной трапезы, сопровождаемой еще тремя квадратиками шоколада она проблевала почти два часа и поклялась, что теперь точно никаких завтраков.

Молли отвлеклась, услышав три непродолжительных сигнала проезжающей мимо машины, означавшие, что муженек шлюшки Пэм уехал на работу. Та всегда провожала его, как полагается добропорядочной американской жене стоя сторожевым псом у порога в домашнем платье ниже колена с белым чуть ли блять не накрахмаленным фартучком.

Три сигнала как азбука Морзе, но чуть проще: признание в любви – ежедневный ритуал.

Половина девятого утра.

Для пущей убежденности в догадках она перегнулась через стол, бросая взгляд на часы на запястье новоиспеченного соседа. Без двадцати трех минут девять. Припозднился.

Она перевела взгляд на своего собеседника, и странное ощущение слепоты до этой минуты твердило посмотреть другими глазами или отвлечься, чтобы запомнить лицо человека напротив. Он смотрел почти, не моргая на свет, пробивающийся сквозь старые занавески, и в этом взгляде была отстраненность от всего людского.

Молли только сейчас заметила на нем белую нижнюю майку, которой, кажется, не было еще ночью. Черные брюки, черный кожаный ремень. Сколько мужчин по всему миру одеваются так, а не иначе, но в памяти всплыл образ грубого плебея Стэнли Ковальского.

Кто она? Стелла или Бланш?**

Или Бланш Хадсон?***

Рука невольно потянулась к опустевшей сигаретной пачке, но пальцы нащупали лишь табачную труху.

Она плавно перевела взгляд с края белых лямок майки на задумчивое выражение лица. Почти не заметный шрам на щеке, болезненные тени под глазами, полное отсутствие щетины. В противовес сидящему напротив нее человеку в голове возник образ одного парня из Бангора. Они виделись от силы раза два или три, но даже диснеевская принцесса Джейн нарекла его цыганским отродьем и спросила, не зовут ли его Хитклифф.****