Текст книги "Roses and Thorns (СИ)"

Автор книги: thewestwindchild

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

Она надавила на язык, чувствуя, как тело покрылось гусиной кожей и непроизвольно дернулось. Безрезультатно. Она смочила пальцы снова, сопротивляясь прежним ощущениям с неприятным слуху звуком, но вырвала лишь несколько последних глотков с желчью, и поспешно вытянула пальцы к струе воды. Тонкая нить слюны тянулась изо рта к пальцам и натянулась точно струна.

Молли прополоскала рот водой, давая себе еще одну небольшую поблажку. Это когда-то практиковалось ей в начале средней школе на четвертую или уже пятую (почти блять юбилейную) годовщину смерти отца. Она тогда слишком много ела и однажды, одноклассник сказал, что она уже похожа на свинью или куропатку, которую папаша подстрелил на охоте. Конечно, тогда он сказал это в шутку, и вместо свиньи прозвучала свинка, но для Ригс это имело значение свиньи. Жирного хряка, в которого ей суждено превратиться, если она не остановиться.

Тогда это были усиленные физические упражнения по журналам, на которые у матери была подписка, а потом Молли просто стала искать способы перестать без остановки жевать, когда нервничала или, например, смотрела ночью фильм ужасов с большой миской воздушной кукурузы с соусом табаско.

С возрастом эта не получившая развития булимия ушла, но привычка запивать все большим количеством кофе, выкуривать сигареты или голодать иной раз, отдавая кому-то свою порцию закрепилась. Она говорила, что это балетные привычки.

Но Молли даже не занималась гимнастикой тогда.

Она вновь надавливает на корень языка, напряжение по всему телу заставило вздрогнуть, и поврежденная рука соскользнула с влажного края раковины, отчего Ригс больно ударилась локтем, но быстро вернулась в исходное положение, тяжело дыша.

Еще немного желчи.

Наверное, таблетки усваиваются в кровь.

Молли прополоскала рот еще раз, избавляясь от новой горечи во рту и прокашливаясь, несколько раз сплевывая густую слюну. Щеки горят, а глаза на мокром месте. Как же все-таки хочется сдохнуть.

– Пьянь, – заключает уборщица, появившаяся за спиной. – Когда ж Вы, бляди, прекратите напиваться до горячки, а после заблевывать все поверхности? Нет бы, убирались за собой, но, бляди, все размазываете, словно хотите, чтобы я наслаждалась вашей слюной. Что ж ты в раковину не нассышь мне для полного счастья?

Молли повернула голову в пол-оборота, решаясь сохранить зрительный контакт не через зеркальное отражение. Теплая вода из-под крана все еще обволакивала руки.

– Вы считаете меня блядью?

Уборщице было не больше пятидесяти, и она была крупной афроамериканкой. Виски курчавых волос были поддернуты сединой. Мясистые руки с еле различимыми розовыми ногтями были сведены на груди.

– Вы все бляди, – категорично отрезала она. – Все, кто ходят в эти заведения, и готовы проглотить кончу любого, кто заплатит за ваш дешевый коктейль. Если бы я была вашей матерью, то утопила бы при рождении, а после сгорела бы от позора. Лучше бы меня забросали камнями, чем я жила с грехом того, что я породила нечто хуже.

Ригс хрипло засмеялась, выключая кран, и потрясла руками, сбрасывая брызги, надеясь, что те окажутся на стекле и добавят праведнице работы.

– Тогда, – Молли подняла с пола сумку. – Пойду и займусь своей работой, а вы своей. Заполню рот.

***

Именно эта дерзость, немного разнящаяся с предполагаемым извинением стала решающей, чтобы ее выставили за хамство в отношении персонала. Ей приписали и то, что она не заплатила, хотя никто не поинтересовался предпочтением оплаты наличными или безналичным расчетом, на который Молли была согласна. Она пару раз послала их и отправилась туда, где должна была чуть меньше чем за лечение родной сестры. Уже мертвой. Родной мертвой сестры.

Теперь Молли сидела за стойкой и, подперев ладонью, лицо слушала игру на гитаре. Знакомое лицо в виде Эдвина, который любезно приготовил для нее водку с содовой и был расположен к беседе. Вечер последней пятницы месяца с этой творческой самодеятельностью, напрягающей персонал, прячущий беруши в нагрудном кармане рубашки.

Ригс потерялась во времени, но по личным подсчетам, если бы у нее уже была интоксикация организма, то это было бы заметно со стороны или ощущалось физически.

– Неплохой парень, да? – она ткнула пальцем в сторону музыканта, обводя кончиком пальца бокал. Эдвин пожал плечами, смотря на источник шума из-за которого было невозможно включить проигрыватель или телевизор с десятком музыкальных программ, которые легко можно было приглушить в отличие от живого человека. – Ты его знаешь? У него руки красивые. Я бы отсосала ему.

Молли перескакивала с темы на тему, то водя пальцем по бокалу, то ковыряя прыщи на висках. Хотелось чего-то другого, рыдать без объяснений, позволить чужим рукам бережно держать в объятиях и рассказать что-то забавное или пошлое или никчемное как она сама.

– Что у тебя произошло-то?

Кто-то сказал, что для того, чтобы быть хорошей манекенщицей нужно быть хорошей актрисой. Чтобы быть хорошим барменом нужно быть хорошим психологом.

– У тебя есть братья или сестры? – в сотый раз за последний час соскочила она. – Как давно ты общался с ними?

– Старший брат в Арканзасе и младший в Техасе. С первым может в прошлом году, а с младшим недели две назад. Опять этот кусок говна занимал деньги, чтобы все пропить. Совсем как ты.

– Деньги, – глубокомысленно заметила Молли, подняв бокал и рассматривая сквозь плотные стеклянные стенки разводы вместо четкой картинки. – Деньги – всего лишь бумажка. Такой мусор. Пшик! И их как не бывало. Мусор.

– Ха, Боже! Молли Ригс говорит, что деньги – «пшик»! – он делано засмеялся и театрально вскинул руками, забросив себе на плечо полотенце. – Ты еще пару дней назад была готова сожрать любого ради денег и ограбила парочку пьянчуг за эти бумажки, которые были номиналом в доллар. Что же изменилось?

– Пара дней назад, – она залпом осушила бокал, прося жестом повторить. – Это довольно большой срок. Говорю же. Деньги – мусор. Вот, работаешь, работаешь, горбатишься как мудила, а получаешь Нихуя с большой буквы. Спрашиваешь, что произошло? А тут такая интересная история произошла, что даже сложно найти ее начало.

Эдвин повторил заказ.

– Пока ты тут ищешь начало, тот парень, на которого ты положила глаз, уже закончил испытывать мою психику.

Она обернулась назад, подумывая наградить аплодисментами или как-нибудь привлечь к себе внимание, но сил на это не было. Сил не было ровным счетом на ничего. Парень поблагодарил чуть ли не каждого, что было вполне логично и принималось, пока какая-то сука не бросилась ему на шею.

Молли отвернулась и принялась рассматривать как в первый раз полки с различным алкоголем, выстраивая список того, что нужно попробовать до конца жизни. Распробовать всю винную карту ресторанов, перепробовать несколько видов коньяка и перестать пить как вчерашний подросток, допущенный до алкогольной продукции.

Она достала двумя пальцами из бокала кубик льда, ощущая, как последний начинает постепенно таить, делая пальцы влажными. Молли проводит кубиком льда по губам, слизывая жидкость. Можно было сразу же положить на язык и раскусить, но горло все еще саднило, и челюсть периодически начинала ныть вновь.

Это могло быть эротично.

Тот парень заказал себе пиво, не уточняя марку, и в этот момент смотрел куда-то перед собой, ожидая заказ.

Ригс попыталась выпрямиться и, откинув кусок льда в другую сторону, натянула улыбку, не соответствующую внутренним ощущениям. Сейчас любой флирт выглядел бы отвратительно. Кокетство отребья и простого человека, прикасающегося к творчеству, созиданию.

– Хорошо играете, – заметила она, молясь, чтобы изо рта не несло блевотиной, а еще слюна не высохла на подбородке. – Для себя или зарабатываете так на жизнь?

– Спасибо, – он развернулся к ней, перенимая такую же фальшивую американскую улыбку. – Если для себя, то я должен запереться под замком дома?

Слишком много лишних слов, бессмысленности и уточнений. Делать вид, что живешь, когда мертв намного сложнее, чем просто притворяться, что ты живешь беззаботной жизнью.

– Не угостите?

Парень пожал плечами и жестом попросил еще одну бутылку. Всегда бы так ее угощали за комплимент и при том безвозмездно. Когда ее приглашали наподобие свидания, где бы за нее заплатил кто-нибудь, позабыв о том, что большинство в погоне за независимостью предпочитают платить сами за себя.

– Волшебное слово?

Это другое дело.

Сделай это. Предложи сделать это. В туалете, на улице, в автомобильном салоне, на грязных простынях с резинкой или без. Ну же. Заставь почувствовать что-нибудь еще кроме безразличия и ненависти. Научи жить с этой ненавистью, дышать, есть, пить или заниматься сексом.

Она ненавидела определение «заняться любовью». Какой, к черту, любовью? Нужно уметь любить и иметь сердце или что еще нужно иметь кроме глупости, чтобы ставить интересы кого-то другого выше собственных потребностей?

Что прекрасного и возвышенного в сексе? Ровным счетом ничего. Обычная человеческая потребность, из которой создали драму и обернули в неуместные кружева.

Кому-то нужно услышать что-то еще, но она согласна просто потрахаться, можно даже не обнажаясь полностью или после стереть семяизвержение с груди, ощущая липкость на коже.

Отхлещи пенисом по лицу, заставь почувствовать стыд, смущение и унижение, но не эту безжизненность.

Молли чуть подалась вперед, дотрагиваясь до ткани черной рубашки на плече. От ее собеседника пахнет женским приторным парфюмом, мужским дезодорантом и сухим шампунем. Он тоже подался вперед, будто бы здесь играла громкая музыка, и они не смогли бы услышать друг друга. Мочки его ушей проколоты как метка родом из юности.

– Я бы хотела отсосать у тебя, – слова терялись и были произнесены с хрипом и придыханием для придания большей сексуальности.

Он отстранился с той же улыбкой и покачал головой.

Боже, только не упомяни, что все падшие и гнилые в нынешнее время, лишенное норм приличия.

– Можно обойтись простым спасибо, – парень похлопал ее (как специально) по плечу больной руки и отправился восвояси.

Ну и не терял бы мое время.

– Теряешь сноровку, – с издевкой заметил Эдвин, ставя перед ней оплаченную бутылку пива, которую теперь хотелось разбить о край стойки и завороженно посмотреть, как та разлетится на кусочки и осколки бутылочного стекла будут поблескивать в приглушенном освещении и хрустеть под каблуками. – У тебя было бы больше шансов, если бы ты не перепутала Хэллоуин и обычный будний день. Вспомнила, с чего начиналась твоя история?

– Ты знаешь, что такое 32 фуэте?

– Я думал, что ты была бывшей гимнасткой, а не балериной.

Эдвин слышал часто о неудачных планах, не сложившихся браках по залету и держащихся на привычке жить вместе, а еще об уйме неосуществлённых желаний. Кто-то жаловался на банальное, кто-то на импотенцию, говоря, что «не стоит» даже на качественное порно и ублажающие друг друга девушки не возбуждают как раньше. Кто-то на надоевшую монотонную работу и кризис среднего возраста. А Молли жаловалась ему на свою не сложившуюся карьеру гимнастки, глупую сестру и ее дочь. Эдвин предпочитал молчать насчет своих проблем, хотя бы потому, что никто не хочет слушать бармена, а все хотят присесть ему на уши и говорить часами о плохом, отвратительном, наихудшем событии в их жалких жизнях.

– Поняла, что надо было быть балериной. А ведь я знаю некоторые па и уверена, что сделала бы парочку фуэте, удерживаясь на почтовой марке, – она уже собиралась доказать это, но людей прибавлялось и развернуться было негде, чтобы не задеть кого-то ногой или не опрокинуть стул. – Эдвин, ты женишься на мне?

От подобного заявления он закашлялся. Без капли лицедейства.

Он знал ее меньше года и пару раз они курили косяк бок о бок, а после она уезжала на работу, где умудрялась не перебить весь принимаемый товар и добродушно помогала каждому отыскать необходимую вещь на полке.

Но жить. О Боже.

Пошла бы она нахуй со своими проблемами. Если бы он был вынужден видеть эту гадкую физиономию каждый вечер, приходя домой, то он бы пристрелил ее как бродячую собаку. А еще если бы застал лежащей на диване и комментирующей вечерний выпуск новостей или проступки участников популярного шоу, которое смотрела его бывшая девушка.

– Да.

– Спасибо. Ты хотел историю, да? В общем, слушай. Ситуация, конечно, такая веселая, что до сих пор болит живот от смеха. Но сначала. Подожди. Я расскажу тебе одну историю, а ты мне поможешь определиться, – (бармен кивнул), – Слушай. Есть две сестры. У одной было прекрасное детство, и отец любил ее, а другую обделял вниманием, но жили они очень хорошо. Потом у первой сестры жизнь пошла по пизде, и она стала пить, даже копы обнаружили в мотеле с неизвестным парнем. А она была так пьяна.… Так пьяна, что ничего не помнила. В том числе, кто она.Полицейские ударили ее по лицу и сказали, что по ее вине, сестра теперь прикована к инвалидной коляске. Они впустую потратили свои жизни, но загвоздка в том, что прикованная сестра сама подстроила это и поплатилась ногами. Скажи мне, Эдвин Карсон, кто я? Я та сестра, что потратила свою жизнь впустую или та, что своими руками забила гвозди в крышку гроба?*

Он внимательно посмотрел на ее лицо и пустой безжизненный взгляд и впервые за долгое время испытал к ней жалость.

– Я думаю, что тебе хватит пить, Молли, – спустя время ответил Эдвин, успев приготовить еще парочку коктейлей. – Но если ты действительно хочешь услышать мое мнение, то ты, наверное, та, что сама заколотила свой гроб. Ты любишь портить себе жизнь.

Ригс повела плечами, принимая этот ответ, и снова залпом осушила бокал. Ее уже тошнило от водки с содовой или водки смэш как ее называли бармены и записывали в карту. Ее уже тошнило от людей, выпитого, неудач и жизни.

– Вызовешь мне такси? Я продала пикап, и завтра утром отгоняю его в какой-то пригород. Ты же сейчас спросишь меня о пикапе, поэтому я отвечу чуть раньше. Мне нужны были деньги. Джейн же в больнице, и я должна была рассчитаться с ними. Я работала. Я работала, Карсон, постоянно как крестьянская лошадь, как раб на плантации, собирающий хлопок или девочка негритянка, машущая опахалом до боли в запястьях, чтобы порадовать господ. Я даже драила полы в местной юридической компании, убирала грязь с чужих ботинок, чтобы найти деньги. Продала все, что было как последняя наркоманка. Разве, что тело еще не продала. А денег все было мало! Я работала, а это никто не видел, никто не оценивал, никто не гладил по головке, хваля и утешая. Сроки поджимали, а мне нужна была еще тысяча сраных долларов. Тысяча, Эдвин! Я не расставалась со своей крошкой последние годы, но продала, чтобы погасить долг и потом облегчить жизнь сестры, которая всю свою жизнь была у меня на поруках. И теперь хочешь смешную развязку?

– Ты проебала деньги?

Молли отрицательно покачала головой. Смех вырывался из нее какой-то истерикой, а на лице застыла безрассудная улыбка, от которой становилось жутко.

– Лучше, – она хлопнула ладонями по поверхность стойки. – Я оказалась в больнице с тремя тысячами, готовая просто бросать эти деньги в лица буржуев, демократов и республиканцев, а знаешь что? А Джейн умерла. Ха! Она умерла! Ты понимаешь? Она умерла! Она просто взяла и умерла, когда я уже чуть ли не из кожи вон лезла. Она умерла. Джейн мертва. Труп. Покойник. Мертвец. Джейн лежит себе в холодильнике и не заботится о проблемах. Почти ничего не поменялось, да? Ей снова не до проблем окружающего мира!Все равно! Она мертва, а мне приходится жить. Смешно, Эдвин? Почему ты не смеешься? Тебе не смешно?! А мне смешно! Ха! Ха! Мне очень смешно! Ну, посмейся, чего ты смотришь на меня?

Она залилась в припадочной истерике, ударяя ладонями по своим коленям, и со стороны могло показаться, то ей вспомнился какой-то забавный случай или анекдот, который до такой степени смешной, что невозможно прекратить смеяться. Если бы не перекошенное в гримасе отвращения, ужаса и жалости лицо бармена, замершего с грязным бокалом в руке.

Эдвин не мог отвести глаз от этого безумия, выплескивающегося со слюной, вырывающегося вместе со смехом отчаяния, лишенного веселья и здравого смысла. Он хотел нажать на кнопку вызова полицию и запереть ее за решеткой на пару часов. Пусть помечется как загнанный зверь, но перестанет заставлять его чувствовать это.

Отвращение.

Всегда неприлично громкая Молли Ригс стихла и вынула из кармана мобильный телефон сестры, утыкаясь в экран. Она водила пальцем из стороны в сторону, листая две домашних страницы на экране, и не могла понять, почему не выкинула телефон вместе с вещами. Устройству с сотней семейных фотографий там и место. В могиле. Под толщей земли. Рядом с костями и призраками прошлого.

Она приближала школьную фотографию и лицо четырнадцатилетней сестры. Еще не родившей, не испорченной. Ее младшей сестры без какого-то компаса и планов на будущее. Может, тогда Джейн уже все знала? Что умрет в Дерри, покончит с собой в месте как это, ее душа, неупокоенная как у всех самоубийц, будет бродить по Дерри и пугать детишек на День всех святых. Нагадала себе, что потратит семнадцать лет жизни и уйдет тихо, заблудившись в коридоре лабиринта вечного сна.

Я просто хочу быть рядом с тобой.

Часы показывали начало одиннадцатого.

Еще на один день меньше.

Видите, какова цена свободы тех, кто живет на пособие?

Молли собиралась вызвать такси, чтобы не ждать автобус и не видеть приевшихся ночных локаций Дерри, но предварительно заплатить по счетам здесь и впервые оставить чаевые, чтобы Эдвин знал, как она дорожит его умением слушать. Она на минуту задумалась, чтобы предложить ему уехать к ней или прождать его до конца смены, но это было лишним. Хватит пары долларов на чай.

«Одну «Кровавую Молли», пожалуйста»

Ригс слышала это своими ушами и, оторвавшись от телефона, бросила взгляда на бармена, который принялся за работу с непоколебимым выражением лица, будто бы заказали что-то обычное. Она повернула голову в сторону, натыкаясь на профиль этого парня, что буквально преследует ее. Куда бы ни отправилась, они обязательно встретятся. И дело не в маленьком городе, где все друг у друга на виду.

Это что-то напоминает.

– О, Молли, здравствуй, – Грей развернулся к ней в пол-оборота. Ей показалось, что раскосость глаз выпячивалась на первый план как никогда до этого. – Расслабляешься после рабочего дня?

Она кивнула и отвернулась, перехватывая запястья Эдвина, который собирался забрать еще парочку пустых бокалов, и потянула на себя с просьбой наклониться ближе.

– Что он заказал? – прошипела Молли, борясь с накатившим океанской волной приступом безумия. – Что?

– «Кровавую Мэри» с соусом табаско, – Эдвин смерил ее недоуменным взглядом, все еще не до конца переварив последнюю историю и последующий за ней припадок. Она его беспокоила, но он не решался сказать это вслух. Еще разнесет что-нибудь об его голову.

– Он почти постоянно здесь. Мне кажется, что он меня преследует, – продолжила Ригс с той же интонацией. – Он такой странный. Постоянно рядом со мной почти как этот припизженный кл…

Молли запнулась и отстранилась назад. Скажи же это. То, что давно надо было понять. Кто всегда оказывается рядом с тобой по неведанной причине, словно вживил в нее «маячок» и ведет себя слишком странно? Один временной промежуток, разные маски.

Клоун. Как же легко одурачить.

Она сдавленно сглотнула, не замечая ошарашенного взгляда Эдвина, отмахнувшегося от нее, и как в замедленной съемке повернула голову в сторону. Роберт делал глоток коктейля, возможно, наивно полагая, что там будет настоящая кровь. За ухо снова была убрана сигарета.

– Мне нужно идти. Вы же принимаете карточки?

Бармен кивнул и достал терминал для безналичного расчета.

– Ну что ты, Молли, – вмешался Роберт, доставая из кармана рубашки бумажник. – Я могу оплатить. Почему бы и нет?

Как это по-джентльменски. Но еще навязчиво. Чтобы она не потратила своих денег, чтобы проиграла суд, чтобы осталась здесь навсегда.

– И все же. У меня здесь приличный долг.

– Я настаиваю.

Он протянул пятьсот долларов с легкостью, с которой тратятся деньги, но никак не зарабатываются. Откуда он их берет? Грабеж, продажа органов на черном рынке? Или он, в самом деле, социальный работник, убивающий детей из неблагополучных семей, а потом продает их?

Молли поежилась.

– Мне все же пора. Спасибо за такую щедрость.

– Проводить? Ходить ночами не безопасно.

Она вновь посмотрела на него, впервые ощущая исходящую от него опасность и то, что этот человек душевнобольной и одержимый неизвестной идеей. Дьявол. Это сходство с клоуном почти неуловимое, если не обращать внимания на детали угнетало ее. Раньше ей не приходило в голову эта мысль. Даже несмотря на высокий рост и косоглазие. Мало ли высоких и косоглазых в Дерри?

Он все равно не отстанет. Ни Пеннивайз, ни Роберт Грей, ни кто-либо другой с новой легендой. Не найдет покоя, пока она будет мелькать здесь и не сойдет с ума.

Молли согласно кивнула, накидывая на плечи куртку, принимая свою судьбу. А от нее, как известно не уйти и не скрыться даже под покровом ночи.

Тогда они видели ее в последний раз.

Эдвин кивнул ей на прощание, ликуя, что сегодня она не будет маячить перед глазами и потчевать своими россказнями. Карсон тоже уловил нечто пугающее и одновременно располагающее к себе в этом безумце, расплатившемся просто так по чужим долгам. Он пропустил мысль, что мог видеть ее последний раз, и завтра в газете появится статья о трупе молодой девушки, найденном в Пустоши. И результаты экспертизы покажут высокое количество промилле алкоголя в крови. Прошлое любит повторяться в будущем. Кажется, такая судьба постигла Кэролайн Берн сброшенную со скалы национального парка Gap бойфрендом. Высоким и сильным.**

И пусть будет косоглазым.

Эдвин хотел было поделиться с кем-то своим предположением, но спустя полчаса позабыл об этом, а через несколько часов ему, как и большей части жителей Дерри было не до этого.

Take the money, why don’t you honey?

Won’t you just take the night, wrap it all around me?

Возьми деньги, почему нет, дорогая?

Не возьмешь ли эту ночь и не окутаешь ли меня ею?

– U2 – Love Is Blindness

___________________________

* – Корявый пересказ сюжета фильма “Что случилось с Бэби Джейн?”

** – Кэролайн Берн (1970 – 1995) – австралийская модель, сброшенная со скал национального парка Gap бойфрендом Гордоном Вудом. (По крайней мере, в 2008 году он был признан виновным по этому громкому делу). Описание “высокий и сильный” взято из фильма “Дитя моды: Убийство Кэролайн Берн”.

Комментарий к XXIII

Осталось несколько глав до конца.

Большое спасибо всем, кто читает. Это много значит для меня.

(В последнее время большая потребность в свободных часах)

========== XXIV ==========

Домой идти не хотелось. Как и оставаться наедине с самой собой.

Некоторые говорят, что помогает прослушивание музыки отвлечься от дурных мыслей. Здесь не поможет ничего. Вряд ли завтра она решится отогнать машину и будет держаться на ногах к утру. Хотелось бы не вспомнить ничего из происходящего и умереть в чьих-нибудь руках как в каком-нибудь фильме.

Скарлетт О’Хара подумала бы об этом завтра.

Молли шаталась от выпитого алкоголя, по крайней мере, ей казалось, что если сейчас подует сильный ветер, то она завалится навзничь и не поспешит подняться. Все окружающие предметы вроде пожарных гидрантов, садовых гномов или почтовых ящиков, которые встретились, когда они в молчании свернули в другую сторону от ее дома.

Может быть, не озвученные обвинения были опрометчивыми, и вся причинно-следственная связь выстроена не без помощи просмотра достаточного количества сериалов, книг и правдивых и непридуманных историй рассказанных очевидцами в ток-шоу.

Она представила, как вернется в пустой дом, услышит снова собачий лай и, не раздеваясь, упадет на матрас, закрывая второй подушкой уши. Свет будет пробиваться сквозь не задёрнутые гардины, а окружающая обстановка будет давить и горькое осознание, что все, кто был в этом мире оставили ее заставит разрыдаться.

Бабушки, дедушки, тетки, дальние родственники, которые не ждут того, чтобы какая-то девица явилась на порог их дома и не бросятся утешать, судача о жестоком мире для столь юной барышни.

Молли остановилась у одного из многоквартирных домов на Нижней Главной улице, понимая, что ее собственное пристанище осталось как минимум в десятке миль позади.

Ее мутило последние пять минут как после вечеринок в средней школе. Она спросила, имеется ли у него вода или еще черт знает что. Мало ли. Спрятал в кармане и сможет вынуть как фокусник кролика из цилиндра.

Но Грей лишь отрицательно покачал головой.

Терпеть становилось невмоготу, когда она уже отбежала в сторону к открытому мусорному баку, придерживая волосы, норовящие упасть на лицо. Ее рвало от запаха помойки, смешанного алкоголя, количества, может быть, от таблеток, чей вкус всплыл в памяти и одновременно на языке. Дважды или трижды. Глаза заслезились, а во рту оказалось переизбыток слюны.

Как и пару часов назад.

Грей в очередной раз проявил себя как настоящий джентльмен, протянув взявшийся неоткуда носовой платок, сложенный вчетверо.

– Можешь оставить себе, – с еле слышной насмешкой в голосе проговорил он, получая удовольствие от унизительного зрелища, стирания вязкой слюны уже коснувшейся металла мусорного бака.

Молли бросила платок в урну, отошла в сторону и, прильнув спиной к фасаду здания, медленно опустилась на корточки. Ноги дрожали, а на боль в руке она перестала обращать внимание, руководствуясь тем, что если не замечаешь это, то оно померкнет на фоне остального.

Контраст кромешной тьмы, оставленной позади пройденных кварталов, и свет улиц впереди привлек к себе внимание. Она предположила, что огни гасли там, где ступила ее нога.

Огни. Мертвые огни.

Подобно ребенку Ригс плюхнулась на холодный бетон, подтягивая колени к груди. Становилось зябко, словно холод шел откуда-то с океана, а куртка не спасала. Таблетки все еще выдавали свое существование при ходьбе.

Она вспомнила, как когда-то сидела на бордюре в Нью-Йорке и ждала, когда ее заберет кто-нибудь из еще трезвых знакомых, отгоняя перспективу оплачивать такси. Но никого не было, а те, кто обещал, сослались на что-то, оставив ее один на один в неспящем городе.

Но сейчас Молли была в наихудшем состоянии из всех, что приходилось испытать. Ее оставили все. И нынешняя ситуация не предусматривала вариант спасения. Ни за кем не приедет старшая сестра или брат, который согласится подобрать и ее, и из друзей никто не протрезвеет.

И не вспомнит о ней.

Молли сильнее обняла себя руками, чувствуя, как глаза наполняются слезами и не по вине прошедшей рвоты. Когда она плакала в последний раз? Наверное, в день смерти отца, а в остальные случаи лишь пропускала пару скупых слезинок. И то вызванных порывом случайного ветра, даже в замкнутом пространстве.

Она тяжело сглотнула, ощущая как во рту все пересохло, и позволяет слезам вырваться наружу.

Первая дорожка слез по левой щеке.

Мама.

Мама, помоги. Я совсем одна.

Первая разбивается в полете, оставляя несущественное влажное пятнышко на куртке.

Джейн, вернись, пожалуйста. Ты нужна мне, Джейн. Ты нужна мне. Забери меня, обними меня, пожалуйста. Ты нужна мне. Возьми эти ебаные деньги. Купи еды, любой еды. Полезной или нет. Это не важно. Загони меня вместе с тобой в супермаркет конкурентов и вычитывай состав смеси для приготовления печенья. Купим эти скатерти, чтобы создать уют, к которому я не приучена. Давай, Джейн.

Ригс стерла вторую мокрую дорожку внутренней стороной ладони, не задумываясь, не размажет ли сейчас остатки туши, нанесенной, казалось, вечность назад или блевотины и слюны. Это так неважно сейчас.

Они оставили ее. Мама погасла после смерти отца. Опустила руки, думая, о своем утраченном счастье, которое и без того было таким шатким. Джейн оставила ее. Тоже. Подумала лишь о себе, эгоистичная девчонка. Бросила своего мертвого отпрыска, предпочтя находиться в тени. Мать как дочь. Яблоко от яблони.

А Молли всегда была далека от них. Как подкидыш.

Молли спрятала раскрасневшееся лицо в ладонях. Губы опухли и предательски подрагивают, уродуя ее, а она и так не вышла лицом. Неказистая, не красивая, как свинка, пьянь, проблядь. Это ее реальное лицо без прикрас хорошей сестры и послушной дочери.

Она хотела подавить всхлип и дрожь, которую выдавали плечи, а после сделать вид, что ничего не произошло, но вместо этого взревела словно поганое зверье, которому подкинули яда и заставили подыхать от судорог, разносящихся по телу. Зверье, до которого никому нет дела. Когда-то ручной зверек, живая игрушка, которую любили и лелеяли, а потом за ненадобностью выставили за порог, оставив с разбитым сердцем, которое оказалось даже у подобного существа.

Жалобный скулеж, царапанье двери когтистой лапой, которое перекрывали громким звуком телевизора.

В этом была доля справедливости.

Молли счастливое детство, а Джейн счастливая смерть в неведении.

Пусть, блять, считает себя святой великомученицей, но ни она, ни мать не приложили никаких усилий. Это все их вина! Они сотворили ее такой истеричкой, заставили плясать под их дудку родственных связей. Они!

Она убрала руки от лица, закладывая в свою тупуюголову о том, что поздно думать об этом. Это уже как общеизвестный факт. Ее оставили совсем одну бороться с хаосом.

– Нужен еще один платок? – словно выкованный из металла, Роберт не сдвинулся с одной точки, предпочитая выждать, а после протянуть еще один идентичный кусок ткани, сложенный вчетверо.

Молли недоуменно посмотрела на него с толикой благодарности, принимая этот скромный дар. Могло ли так быть, что она ошиблась насчет него? Ну, сколько же мужчин имело схожие с клоуном черты. А она имела привычку искать в людях только наихудшее, что уже жило в ней самой.

Подобное притягивает подобное.

Ригс промокала уголки глаз чужим платком, отгоняя голос нравоучений матери о том, что у девушки, у будущей леди всегда должен быть собственный и пользоваться чужим невежливо.Она нервно смяла ткань в руке, блокируя голоса мертвых, задумавшись, что нужно быть добрее к людям и не наделять собственным дерьмом, очерняя неповинных собеседников.

Пока не заметила одной важной детали: Грей не отбрасывал тени. Совсем.

Молли приоткрыла рот не то от удивления, не то от ощущения жизни в вечной лжи отрицания того, что вся нечисть, демонические существа, дьяволы – всего лишь страшилка для детей.

Роберт смотрел, будто внутрь нее, перебирал каждое воспоминание в сознании, заполняя новыми и несуществующими, сажая ростки страха. Он протянул две руки, предлагая помочь подняться, и продолжить их путь вперед, гася огни, оставляемые позади.