Текст книги "Roses and Thorns (СИ)"

Автор книги: thewestwindchild

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

***

Все началось с того лета, когда его другЗаика Билл со своими сраными друзьями решили поиграть в спасителей этого жалкого мира полного домашней утвари для убоя. Они пошатнули его слаженный уклад жизни, состоящий из того, что приносило Оно какое-никакое удовольствие: есть, спать, видеть сны, есть, спать…

Глупые вредители подарили Оно то, что являлось его вечным козырем в рукаве и чем Оно, не скупясь, одаривало жителей Дерри – злобой, страхом и болью. Порождение страдания от неумелых попыток убить Оно лишь нарушило его собственный «биологический» ритм, заставляя пробуждаться раньше и изредка испытывать одну эмоцию, которая могла быть проделкой кого-тоДругого.

Оно знало всех, кто был в Дерри. Кто родился, прожил здесь жалкую жизнь, смог выжить и умер, не оставив значительного следа в истории. Оно знало Молли еще до того, как она подобно мерзопакостным друзьям Билла Денбро ворвалась без спроса в его обитель, что-то требуя, доказывая, стреляя из своего оружия, которым и обычную вошь не подстрелить.

Блудный ребенок Дерри зачатый в этой округе. Дочь Евы в выблеванной Черепахой вселенной.

Оно меняло маски, человеческий камуфляж, чтобы не появлялось вопросов у тех, чьи умы Оно бессовестно контролировало. Их умы были скудны и не приспособленные для усвоения значительной информации.

Оно питалось детьми, предпочитая власть именно над теми, кто независимо от внешнего облика будет благоговеть или наоборот, бояться. Отрицательные эмоции намного лучше добрых сказок со счастливым концом, в которые так любила веровать здешняя животность, создавшая себе религию, объясняющую возникновение их мира.

Взрывы, рука Господа, происхождение от обезьян.

И никто из научных деятелей даже не рассматривал версию глупой и бесполезной Черепахи, страдающей проблемами с пищеварением в тот день.

Люди считали себя особенными, развязывали войны, прикладывая усилия, чтобы превзойти, друг друга в собственной глупости и лишь вызывали смех. С жителями Дерри все было чуть иначе. Они верили в непревзойденность самих себя, выплескивали ненависть, порождали ярость и безразличие. В последнем зачастую была заслуга Оно, но иной раз эти люди не требовали чужого вмешательства, трясясь за собственные жизни как за нечто ценное.

Оно насмехалось над ними, забирая их детей, их умы и заточая и после смерти в Дерри. Все рано или поздно должны были вернуться сюда, чтобы умереть и оставить часть себя и не обязательно в виде чада.

Истории повторялись, а люди придавались забвению.

Оно не выстраивало стратегий, не бросало костей и не выбирало тщательно жертв. Испуганные дети все равно на один вкус.

Наверное, это и стало той отправной точкой в человеческой жизни Молли, когда все ее дела пришли в упадок, а у Оно проснулся повторный интерес, а не страх как это было с Заикой Билли.

Двое детей с разницей в возрасте, но не в воображении.

Тогда девчонка увидела в нем обличье, которым пугала ее тетка, а ее мать своего бывшего возлюбленного и отца собственного отпрыска, но после и фантазия покинула ее, а Оно приняло вид, в котором чаще всего появлялось на людях. Старшая попросила жизни взамен на свою, что послужило новым примером эмоции для Оно, которую называли «материнской любовью» или «самопожертвованием».

Оно не испытывало эмоции, но всегда мастерски имитировало их присутствие. Продолжение этой сказки было известно. Молли полная решительности забавляла глупостью и стала личной артисткой импровизированной комедии. Ее можно было забрать тоже. Жизнь, тот сгусток энергии, именуемый душой и запереть навеки в цирковом шатре как лучшую игрушку.

Без веры не обошлось.

Остальные верили в собственные кошмары, а друзья Билла Денбро в непобедимость и древнюю природу Оно. Молли была твердо уверена в его человеческой сущности, обман зрения, иллюзию, последствия попойки, но не во что-то оное. Оно показало даже слабую тень мертвых огней, преследуя цель взглянуть на эту чертову вселенную его «глазами», затеряться среди них и погаснуть.

А эта идиотка все еще верила в человеческое начало.

Это вынудило сделать Роберта Грея постоянной частью игры. Старина Роберт, улыбчивый малый, который должен втереться в доверие, сраный добряк готовый оплатить долги и истинный джентльмен. Полюби его, Молли, а он воплотит очередной твой страх быть преданной, разобьет сердце или что у тебя отвечает за все привязанности.

Оно вышвыривало из ее подсознания каждый страх, смоделировав личный ад, в виде того видения, которое пришло в поезде. Провал перед судьей, смерть отца, которую она часто представляла (какого это умирать), предательство и любовница (Молли была слишком мала, чтобы помнить, как ругались ее родители из-за нее, но зрительная память хранила и это), а затем недавние кошмары при виде родственниц.

В те мгновения все ее естество источала этот животный страх, пропитывало, придавало отменный вкус как горсть лучших экзотических пряностей. Оно не смогло сдержать себя, но внутри она казалась гнилой, как если бы ему пришло в голову раздирать труп собаки. Удовлетворимо при голодовке, но не более.

Это маленькое путешествия было верным стратегическим решением. Оно не планировало упускать ее из виду, а лучшим способом не дать добыче вырваться оказался вернуть ту обратно. Пеннивайз не планировал убивать ее. Пока. Недопустимая роскошь терять тех, кто готов еще сражаться в заранее проигранной битве.

Пусть остается жемчужиной в его цирке. Негласной звездой программ.

Молли так сильно напоминала этих воинствующих школяров, поклявшихся вернуться и добить Оно, если то вернется, что вызвала еще и новое чувство какой-то человеческой ностальгии по тем временам. Писатель Денбро не вернулся, как и остальные, позабыв все, что когда-то связывало с этим городом. Даже нигер, желавший не терять связи с Дерри, покинул штат Мэн. Они все предпочли воспользоваться шансом на новую жизнь, а глупая старая рухлядь наверняка приложила руку к их успеху. Оно тоже могло подсыпать щепотку везения в жизнь Молли Ригс, но разве в этом был смысл?

Не лучше ли смотреть, как она бегает по кругу, в колесе неудач как глупый хомяк, не оставляя веры в свою «живучесть»?

Оно ставило ей новые препятствия и помогло малышке Джейн принять правильный выбор, когда в ее светлую и юную головку пришла мысль о беспомощности.

Конечно, Дженни. Ты так бесполезна. Ты обуза, Джейн. Ты большая обуза для всей семьи. Ты подвела Молли.

А хочешь знать, как ты сможешь помочь ей? Ты можешь умереть. Ты можешь вскрыть себе вены, повеситься или принять больше таблеток. Тебе же так тошно от них. Прими их, Джейн! Прими! Прими! Ты же знаешь, что это подействует! Молли сможет еще выиграть суд, а ты оправдаешь свою беспомощность. Сделаешь доброе дело. Помнишь, как говорят христиане?

Тогда жертвуй собой во благо. Донеси свой крест до конца. Ты же веришь в Иисуса, а он прошел свой тернистый путь. Не будь слабой.

Не подводи больше Молли.

Оно могло убить ее изощренно или оставить на десерт. Могло выпотрошить на части или облить кровью одного из мальчишек, незаполненного личинками и еще теплого, добавив сладкого как гренадин чувства страха, облачая в алую мантию благородства и ужаса. Могло, но оставило ей еще немного жизни, наслаждаясь страданиями, плачем. Оно предпочитает плоть, но для аперитива подойдет и отчаяние.

«Он стукнул кулаком об стол, крича, что призрак вновь пришёл»

Времени не существовало в этот момент. Света не существовало в этот момент. Ни прошлого, ни будущего. Лишь пустота настоящего, скрываемого гнетущей тьмой, ведь не будь здесь настоящего, то не было бы телесности, не было бы чего-то еще, что необходимо.

Она подняла взгляд заплаканных человеческих глаз на него, будто бы вырвалась из уз скудного сознания, увидела, что скрыто за камуфляжем и первая вырвалась из мертвых огней, удерживая свой разум, чтобы не свихнуться.

Оно протянуло к ней руки в приглашении закончить начатое, прекратить бессмысленность движений и вернуть ход времени, не путая настоящее для его маленьких куколок, которые когда-нибудь умрут. Ее руки дрожали и ладони были влажными, наверное, потными, а во взгляде вновь появилась мнимая уверенность и непреклонность до самого конца. Безумство, кроме которого ничего не оставалось.

Пойдем, Молли. Ты пришла, а значит, мы сыграем.

Как в раннем Средневековье «Все дороги ведут в Рим», так сейчас все дороги ведут на Нейболт-стрит.

Мы все там летаем.

В ту ночь он её заточил,

Избил и сломал.

Он боролся изо всех сил,

А затем украл ее.

Ему было интересно, каково это:

Прикасаться и чувствовать.

– Meg & Dia – Monster

========== XXV ==========

Нейболт-стрит.

Если ты не знал ни одной страшилки или не пытался подбить своего друга зайти туда (взять на слабо), то либо у тебя не было детства, либо ты не жил в Дерри.

Молли редко гуляла в том районе, будучи маленькой девочкой, но слышала уйму предостережений. Бродяги, дикие собаки, еноты, обветшалая крыша, которая вот-вот рухнет. А взрослой ей не было нужды ездить хуй пойми куда, чтобы полюбоваться обоссанным бомжами старым зданием, которое не несло с собой ровным счетом ничего. Правительство не выражало рвения заняться благоустройством этой части города и все сошло к тому, что об этом доме благополучно забыли.

Подростки продолжали фотографировать его для социальных сетей или устраивать тематические фотосессии не норовили войти вовнутрь и ограничивались крыльцом, но всегда находились смельчаки-любители заброшенных сооружений, позабывшие, что у них не девять жизней как у кошек.

Молли не была удивлена выбранной локации. Кто захочет искать ее труп в этой хибаре? Кто вообще сунется сюда? Неподалеку стояла ржавая машина колеса, которой украли. Возможно, там гниет тело, но никому нет дела.

Никогда и не было.

– Обожаю трахаться в заброшенных зданиях, – отшутилась она вполголоса, пытаясь успокоить себя, сопротивляясь и одновременно с тем повинуясь немому приглашению войти.

Это была та черта после, которой начиналось свободное падение. Молли переступила ее еще пару недель назад, но осознание этой пустоты пришло только сейчас. Она не знала, что ей делать дальше. Побежать назад, но куда? Побежать вперед и прятаться в лесах? Высказать все, что она думает и уйти с гордо поднятой головой?

У нее не было времени на размышления и стратегии, которые последние недели были явно не ее коньком. Страх скорее был пустотой оттого, что Молли не могла представить, что будет уже через пару часов. Когда живешь по инерции, зная, окончания рабочей смены, и того, что дома тебя кто-то ждет, то ты с легкостью ответишь на вопрос: «Что будет завтра?»

Завтра будет новый день, который относится к разряду «еще один день».

А теперь Ригс понятия не имела, сколько минут, часов, дней ей осталось прожить. Он собрался убить ее, изнасиловать, убить и расчленить или, черт возьми, что можно было сделать в этих стенах, где любили устраивать жертвоприношения сатане?

Здесь был затхлый воздух, до безобразия большое количество паутины, пыль как у нее дома, когда она только въехала, плесень. Доски под ногами скрипели, будто бы предупреждали, что могут обвалиться в любой момент и заранее просили за это прощение. Старая мебель, осколки посуды и лестница наверх. Возможно, под толщей пыли, комьев грязи и сухих растений названия, которых Молли не знала, но обозначила, как плющ отыскалось бы и ковровое покрытие.

В полуразрушенных временем и людьми постройках всегда есть особый шарм. Когда-то здесь жили люди. Они смеялись, плакали, разговаривали, ругались, занимались сексом и не предполагали, что через пару десятков лет их жилище превратится в нечто такое.

Здесь был кусок витражного стекла, сохранившийся вопреки времени и вандализму. В лучах солнца он переливался и заполнял маленький участок чем-то прекрасным и живым. Она цеплялась взглядом за любую вещь, которую можно было бы после использовать в качестве самообороны, но попадался лишь мусор и то, что можно было направить только против малолетних сатанистов.

Грей направлял к лестнице, а после протянул руку в своем полюбившемся за последние часы жесте. Молли нехотя согласилась, не проявляя желания, касаться здесь хоть чего-то.

«Уж не в преисподнюю ты меня ведешь?»

Это был подвал с колодцем или колодец в подвале или колодец внутри дома.

Ригс не имела привычки спускаться в котельные или подвалы. Они зачастую вызывали брезгливость крысами, паутиной и разложившимися трупиками мышей с клочками шерсти. Она бы повторила прогулку в коллектор со сточными водами, хлюпающими в кедах, нежели прогулялась по погребам.

Молчания было слишком много, и Молли терялась в догадках. Столкнет ли он ее в этот колодец, чтобы она переломала парочку костей, а после не в силах пошевелить пальцем, не то, что подняться сгнила здесь заживо, а стервятники раздирали ее плоть.

– Предлагаешь плюнуть, – она заглянула вниз, натыкаясь лишь на кромешную тьму.– Желание загадывать не вижу смысла, но кое-что найдется в кармане.

Молли вынула из кармана джинсовой куртки мобильный телефон Джейн, хранящей все хорошее, что последняя старалась запечатлеть на камеру смартфона. Какие-то красивые цветы, что цвели под окном, вереска, семейные посиделки за столом, когда еще мама была жива. Старшая Ригс пролистала больше половины фотографий, испытывая отвращение к своему лицу и голосу на видеозаписях.

Она повертела мобильный телефон, а после бросила чудо техники в неизвестность, прислушиваясь, когда же устройство соприкоснется дна, чтобы рассчитать количество сломанных костей при полете.

– Моллс, – Роберт завел руки за спину, произнося ее имя в знакомой интонации, коверкая на свой лад. – Тебе знакомо выражение «Никогда не бросай грязи в источник, из которого ты когда-либо пил»?

Ригс пожала плечами не в силах думать ни об известных выражениях, ни о том, что ее беседа ведется с душегубом, держащим в страхе город, чьим сердцем он являлся. Куда делась та уверенность, сопутствующая по жизни? Возможно, утекла в канализацию вместе с причинами жить, выпихнув в сознание единственный живучий инстинкт – страх. И в ее случае – страх смерти, боли и того, что здесь она не умрет, а останется, но после смерти не будет ни рая, ни ада, а лишь безвыходность.

Верить во что-то служащее воротами в новую жизнь куда проще и приятней.

– То тебя не переговоришь, то и слова не вытянешь. Проблемы с речью, Молли? У моего друга Б-б-б-Билла тоже были проблемы с устной речью, но он ходил к логопеду и любил одну фразу. Все ходил да скандировал ее как речевку черлидерши.

– У тебя нет друзей, – отчасти печально заметила она, порываясь добавить «как и у меня». – И я, пожалуй, пойду. Было пиздецки интересно и увлекательно…

– Где твоя племянница, Молли? Такая милая девочка, которая часто путалась под твоими ногами, – (Ригс приоткрыла рот, чтобы сказать заученную фразу про Оклахому (или Техас?), дальних родственников и то, что все под контролем, но он продолжил), – Ты сказала, что мне нужно занимать очередь, чтобы добраться до тебя. Я, кажется, успешно дождался своего часа, не так ли? Ты же знаешь правду. Скажи это.

– Я видела тело Джейн, – справляясь с дрожью в голосе, произнесла Молли, не пытаясь отогнать холодное тело в морге. – Убить кого-то из моей законченной семейки не имеет ничего общего со мной. Тебе все равно не добраться до меня.

Молли не знала, что уже вкладывала в последнюю сказанную фразу. То, что ей настолько больно, что даже смерть покажется чихом в лицо? Или то, что она до сих пор ничего не почувствовала? Не важно. Умирая, никому не добраться до нее.

Оно принялось расхаживать по подвалу, не отводя руки со спины, запоздало добавляя что-то человеческое в свои повадки. В этом тоже было нечто ироничное и вместе с тем пугающее.

– Я знаю, но под занавес сорвать овации выбралась твоя сестренка. Сложно найти человека, который ранил бы тебя сильнее. Я прав? – Оно обошло ее, оказываясь за спиной. Опуская до шепота, схожего с шипением змеи, слова жалили правдой, словно ядовитый плющ, пока Оно обвивалось в ее сознании питоном. – Столько усилий, а все без толку. А потребовалось всего пара слов, чтобы помочь ей принять это решение. Что же я наговорил ей? Я просто напомнил, что она – обуза для своей старшей сестры, что крошка Дженни подвела всех. Поверь, Молли, Джейн не хотела умирать в начале, но еще при первой встрече знала, что ты спасешь ее, маленькая защитница.

Она отмахнулась от него, вырываясь из невидимых плетей растений, чувствуя себя в шкуре младшей сестры, когда та слышала неприятные вещи.

«Очень страшные вещи»

Голос сестры звучит в голове до боли реалистично и на мгновение Молли чувствует себя в каком-то миге между прошлым и настоящим, а возможно, будущем, соединяя детали давно забытого прошлого, будто бы все события, результат которых она видела лишь сейчас, начались еще задолго до текущего момента. Это были тени и образы давно умерших и живых, предпочевших умереть, покоясь в сырой безмятежной земле.

Если бы ее рассказ был услышан то те, кто слышал голоса из труб в раковине, видел клоуна под мостом или сидя, в дымовой яме, видел то, что не поддавалось объяснению, но вызывало страх, молча бы кивали, уповая каждому сказанном слову. Они испытывали схожие ощущения, видели тени в ясный полдень и то, что не хотели бы познать и за деньги.

Она снова услышала перезвон колокольчиков в тишине, уверенная, что если повернется лицом, смотря в глаза зла, то не увидит ничего. Оно подкрадется откуда-то из-за угла, помешает выбраться наружу. Джейн так легко внушаема.

Это же ты, Пеннивайз? Покажи себя.

– Как бы там ни было, то ты оказал мне большую услугу, о которой я и попросить не могла. Ты прав, – Молли развернулась на пятках, устремляя взгляд во тьму, надеясь, различить движение. – Мне пришлось бы волочить ее всю свою жизнь, заниматься пособием, инвалидностью, а еще что-то придумывать насчет Иззи. Можно сказать, что ты развязал камень на моей шее, тянущий на дно.

Боже.

Она так не думала, но не могла этого не сказать. Пропускала подобные мысли о новых трудностях, а еще о том, что ее начинает подташнивать от того факта, что каждая заварушка становится неотъемлемым аспектом жизни.

– Молли, – мягкая ткань белых перчаток проскользнула по линии от уха до подбородка. – Ты можешь говорить это кому угодно. Парню в баре, коллегам по работе, случайным прохожим, но не мне. Я знаю правду и вижу насквозь твою маленькую ложь.

Оно резко подняло ее за подбородок, заставляя откинуть голову назад. Какая же она мерзкая. Совсем как помойная крыса. Следует напоминать ей об этом. О жалком существовании, поеданию чужих объедков со столов и о том, что таких вытравливают. Если не правительство, то службы.

– Ты собираешься убить меня, – это было больше утверждением, нежели вопросом с мольбой в голосе прекратить бессмысленную агонию и игру. Она хотела спать. Лечь и забыться, не поддаваясь лишним провокациям.

– Хороших людей так мало. Что делать если я убью тебя?

Ни капли лукавства. Оно знало, что при убийстве жертвы сразу же последняя забывается и теряется в количестве. Некоторых можно вспоминать. Тех, кто представляет собой что-то кроме костей и мяса.

Пусть живет, если ей хочется. Убийцы – опытные ищейки умеющие преследовать своих жертв, заставляя их жить в вечном страхе долгожданного возмездия. Вечная награда за поиск.

Молли подумала, что в трагическом акте жизни появилось что-то гротескное. Она находилась здесь, прокручивала каждую мысль снова и снова, пыталась найти что-то, пробудить в себе какую-то положительную эмоцию, но пробуждалась в мучениях. Как она будет жить дальше, если этот закат был не последним? Как будет просыпаться, зная о том, что произошло здесь, в частности в Дерри.

Безнравственном и захудалом.

Кажется, мусульмане верили в то, что смысл человека на этой земле – быть счастливым. Но чем больше она жила, тем чаще задумывалась над тем, сколько человеку приходится страдать за свою жизнь.

Муки физические и моральные.

– Для чего был нужен Роберт Грей?

– Ты до сих пор не сопоставляла факты или как вы это называете, Моллс? Составляете картину минувших дней? Старина Роберт – славный малый, умеющий неплохо втираться в доверие. Благородный рыцарь, который не славится безразличием гостеприимного города Дерри. Считай, что Роберт – версия клоуна для тех, кто старше. Здесь был просчет. Я почти был уверен, что Роберт будет толковой фигурой, но вернулся к началу и поставил все на твою сестру.

– Моя вторая фамилия не Холмс, но почти убедительно, – она вынула из кармана сигарету, которой там не должно было быть, но Ригс не сомневалась, что найдет ее там. Очень непредусмотрительно курить в старом доме, где много дерева и сухой травы. Справляться с навалившейся усталостью как последствием выпитой еще в четыре часа таблеткой обезболивающего становилось невыносимо. – Тогда расскажи Что ты на самом деле и мотивы.

Боже правый. Молли не хотела слышать ничего из того, что Оно могло поведать ей. Не хотела ровным счетом нихуя, но клоун зачем-то кратко пересказал свои намерения ограбить всех женщин и изнасиловать всех мужчин, упоминая «Мятный Твист». Глупо скрипуче рассмеялся и добавил, что и это не его истинные намерения.

Оно пришло извне.

Вот тебе и подтверждение, что все астральные миры, потусторонние измерения, монстры под кроватью и призраки в полночь на кладбище – реальность. Осталось выяснить, что русалки обитают в океане, снежный человек – причина лавин в горах и Зевс насылает гром и молнии.

Она нервно засмеялась в подтверждение своим мыслям, что агностиком в этом ебнутом пережеванном мире (к тому же выблеванном какой-то Черепахой) быть нельзя. Здесь можно только верить, как верят дети, обвешаться крестами для Господа и от вампиров и носить с собой зубчик чеснока.

У него тоже оставался вопрос, который был исключительно для поддержания разговора, какой-то глупой игры, в которой она все еще не сдавалась, будучи не послушной.

– Почему ты не искала свою племянницу? Не попыталась проникнуть в коллектор, привезти паяльник, рассказать полиции? Ты так просто смирилась с ее исчезновением, что даже странно. Где же твои моральные ценности?

Эти вопросы относились к тем, что обычно задают ведущие в телевикторинах, ставя участников в неловкое положение. Банальные, на которые ответ знают даже первоклассники. Участники скромно отводили взгляд и пожимали плечами, прося подсказку, от которой никогда не было прока.

Молли испытывала это сейчас. Она не позвонила в полицию из-за абсурда ситуации, но ведь она могла заявить о пропаже ребенка. Полиция ищет дюжину детей по подобным заявлениям, откладывая дела в ящик стола, не стремясь обнадежить родителей. Но она не пошла снова в коллектор. Почему? Потому что заранее знала, что это не увенчается успехом и не хотела принимать поражение? Патовая ситуация?

Боже, это всего лишь уловка. Оно пытается обмануть меня. Одурачить. Наебать как школьницу, которой показывают член, а не дают просто так конфеты.

Что если она все это время была рада, что избавилась от племянницы, а ошибочно принимало это за чувство вины?

– Ты не думала, что она может быть сейчас здесь? В какой-нибудь комнате без еды и воды?

Она облизала пересохшие губы, не удивляясь тому, что сигареты, которая должна давно была обжечь пальцы, не собиралась тлеть, а просто дымилась без причины, будто так задумано. Молли прислушалась и словно услышала, как наверху что-то скреблось как котенок. Разве жалобно не попискивало.

Игра подсознания не иначе. Очередная уловка с целью сделать еще больнее.

Звук нарастал, бил по барабанным перепонкам, будто принимал форму.

Молли чувствовала, что сердце начинало биться чаще не из-за какой-то несуществующей надежды на семью и то, что не все потеряно. Она прекрасно осознавала, что это пыль в лицо, попытка насмехаться снова, снова и снова, но опутанная этим воздействием, которое повелевало не только ее разумом, но и телом, Ригс бросив сигарету, побежала по лестнице вверх, не замечая того, что бежит лишь вниз.

Пот проступал на висках, а воздуха не хватало.

Вырвавшись из одного кошмара, она побежала из комнаты в комнату, замечая, что помещения прибавляются и впереди еще одна лестница. Скрипучая, украшенная паутиной и сорняками. И второй этаж растягивался как лакричная палочка, а двери в комнаты пропадали.

Она слышала голоса детей и среди них племянницу. Они вопили так неразборчиво и визгливо, что хотелось зажать уши ладонями. Но шум не помогал ей. Ригс не могла определить их место нахождения, бросаясь от одной двери к другой, растворяющейся в стене как по волшебству.

Молли заставила себя остановиться и услышать голос собственного разума, а не навязанный извне. Это все не реально. Это все происходит у нее в голове, возможно, перед ее глазами, но не реально. Все что происходило до этого момента – настоящее, все люди имели кровь и плоть, кроме него.

Для еще одной недостаточно реально. Не-до-ста-то-чно реально.

Ее пробивала дрожь как при лихорадке, лишь от страха, что она сойдет с ума к рассвету. Губы все еще были сухими, сколько не облизывай.

– Что ты ищешь, Молли? – почти елейным голосом спросил клоун, смотря на нее исподлобья. – Ты кого-то потеряла?

Она посмотрела на него диким почти звериным взглядом, хватая ртом воздух, который отказывался попадать в легкие. Еще одна чертова астматичка. Ее губы дрожали, словно та что-то говорила или думала, что говорит, но не издавала ни звука.

В тот момент, казалось, что в ней было больше нечеловеческого и необузданного, чем в нем. Молли больше походила на Оно, будто пришла из другого измерения, другой эпохи, созданная кем-то Другим. Но она всего лишь человек. Ничего больше.

– Запоминай, Молли, я не буду повторять дважды, – руки Оно сошлись на ее голове, собираясь разломить как грецкий орех. – «Он стукнул кулаком об стол, крича, что призрак вновь пришел».

Он стукнул кулаком об стол, крича, что призрак вновь пришел.

Молли приоткрыла рот, беззвучно повторяя эту фразу, надеясь, что та отложится на подкорке крепче, чем имена знакомых.

Хватка и напряжение от чужих рук стала неощутимой, а после совсем исчезла. Ригс попятилась назад, не отводя глаз, а после обессиленно упала на колени, прижимая дрожащие пальцы к голове, повторяя чужие движения. Господи, хоть бы проснуться! Проснуться где-нибудь пьяной под барной стойкой, проснуться где-нибудь в бараке, проснуться в кольце чужих рук любого немытого парня из Куинси, проснуться и не знать этого кошмара! Просто проснуться в ком-нибудь другом, Боже.

Оно согнулось ниже и проделало несколько шагов к ней, размахивая руками точно пританцовывая. И снова сопровождая это действие звоном колокольчиков.

Не в силах подняться на ноги, Молли пыталась отползти назад, отталкиваясь от пола и помогая себе руками. Липкие ладони соприкасались с комьями земли и свалявшимися пучками чужих волос и натыкались на занозы, отчего боль пронзала до плеча.

Когда отступать было некуда, и пальцы нащупали старый гнилой стенной плинтус, она с силой прикусила губу, отрицательно качая головой. Волосы, что когда-то отливали золотом походили на пережеванное лошадью сено.

– Сойди в ад! – выкрикнула Молли из последних сил, прижимая сложенные в молитвенном жесте руки к груди.

Да! Да! Да!

Боже, как же ты хороша!

Оно снова обнажило ряд мелких клыков как тогда. Спертый воздух наполнился зловонием гниения и мертвых тел. Не таких как в морге, не таких как Джейн, а вздутых и пролежавших несколько суток в тепле. Из уголка его рта стекала нить вязкой слюны как у собаки.

Страх.

Не показывай его. Собаки чувствуют его.

Она закрывает глаза.

Был мороз.

Мы схоронили кошку,

потом взяли ее коробку

и подожгли.

Те блохи, что избежали

земли и огня,

погибли от холода.

– Уильямс Карлос Уильямс

========== XXVI ==========

Ты спишь, и ждешь меня, и ждешь огня, и я несу его тебе, сраженный красотой твоей. Сраженный.

Уильям Карлос Уильямс «Патерсон»

Молли очнулась в Пустоши, неподалеку от городской свалки в груде какого-то мусора. Голова нещадно болела от смрада, доносившегося со стороны помойки. Дерри был окутан густым туманом, точно смогом.

Очередное наихудшее пробуждение.

Она снова не могла связать и трех слов, чтобы понять, как прошел вчерашний день. До какого дерьма нужно было напиться, чтобы очнуться на помойке без сумки с вещами в измазанной кровью джинсовой куртке. Молли дотронулась рукой до головы, ища открытую рану или корочку запекшейся крови, но нащупала лишь сальные пряди и тонкий слой песка в волосах.

Блять.

Она похлопала себя по карманам в поисках паспорта, водительского удостоверения или ключей от машины на худой конец, но обнаружила чужой бумажник с тысячей долларов (ох, ебать), чужие часы (ох, ебать) и полупустую упаковку таблеток.

Стрелки часов показывали восемь часов утра ровно. Странно, что они не тикали до того момента, как она взяла их в руки.

Ей пиздец от того, кого она обчистила ночью, если ее пробуждение не рук дело неизвестного.

Молли с трудом пошла в сторону дороги, моля всех святых, чтобы не наткнуться на кого-то из знакомых или с работы. Прошлый день, да и вообще вся неделя была белым листом в памяти. Левая рука предательски заныла.

Боже, что это за город?

Трасса пустовала, когда Ригс подошла ближе, вглядываясь в дорожные знаки и смывшуюся разметку полос. Больше она не будет пить. Точно не на этой неделе и не в этом месяце.

Свет фар блеснул вдали.

Фура. Дальнобойщик. На номерах значился штат Коннектикут.

Водитель несколько раз посигналил ей, но все же остановился, опуская стекло. Он выглядел уставшим и отчасти раздраженным мужчиной лет пятидесяти с блестящей лысиной, прикрываемой редкими волосами.

– Куда вы едете?

Для того чтобы выбрать пункт назначения необходим пункт отправления, но Молли хотела, чтобы он назвал Денвер. Навязчивой идеей хотела услышать это.

– Поставка в Нью-Хейвен, если тебе это о чем-то говорит, но с остановками в Портленде и Спрингфилд.

Нью-Хейвен прозвучал в ее ушах «Новым Раем»*, в который грех было не попасть.

Водитель нехотя согласился ее подвезти, рассчитывая на хорошего собеседника. Он откровенно заебался во время дороги, проверки на границе, отсутствием любимого сандвича в супермаркете. Его сердце грело то, что среди прочего товара переправляемого в Коннектикут притаился ящик пива, купленного по акции в супермаркете города, который он так не переносил. Дерри всегда подкидывал проблем одним своим существованием и так и просился объезжать его. Желательно через соседние штаты. Но у него была плановое посещение Бангора, и проигнорировать Дерри не удалось. Снова.

Ночью произошло возгорание в городской больнице, и тот район наполнился запахом прожаренного мяса человеческих тел. Спаслись единицы умеющие передвигаться без каких-либо проблем на своих двух. Прикованные к постели, запаниковавшие, подключенные к аппаратам искусственного проветривания легких приняли свою смерть «мужественно» как позже написали в газете.