Текст книги "Roses and Thorns (СИ)"

Автор книги: thewestwindchild

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

– Все зависит от той цены, что ты можешь предложить.

Нижнюю челюсть пронзила ноющая зубная боль, не удержавшая ее от широкой улыбки и взгляда наивной дурочки, будто бы сейчас было самое время.

Парамедик потряс в руке полупустым пузырьком обезболивающего средства. Что еще может предложить медицина для бедняков? Померить давление, сунуть градусник (спасибо, что не в задницу) и сказать, что при температуре сто организм должен бороться сам, даже если ломит все тело и становится слишком душно.

Молли подалась вперед в надежде получить желаемое.

– Этого достаточно, – она буквально вырвала из руки препарат, убирая в карман джинсовой куртки. На первый взгляд их там не меньше десяти.

– Принимай по две таблетки в день, – заметил он, достав планшет, который находился у изголовья кровати. Молли рассеянно осмотрела вещицу в руках, даже не стараясь, подсмотреть или разобрать маленькие буквы под наклоном. – Неплохой способ выбить из страховой компании деньги. Застраховала свою жизнь?

Ригс фыркнула и небрежно зачесала волосы назад.

– Откуда у меня деньги на страховку? Порезалась канцелярским ножом.

– Хм, тут сказано, – парамедик постучал указательным пальцем по одной из строчек. – Что ты была обнаружена какой-то женщиной, когда истекала кровью, и был сделан вызов как намеренное нанесение увечий, а это уже пахнет психиатрией, чувствуешь, о чем я?

Молли отвела взгляд, прикусив нижнюю губу, добавив еще немного боли. Если ее признают ненормальной, то запрут в какой-нибудь лечебнице и настанет хаос. В очередной раз.

– Я же говорю, что порезалась канцелярским ножом.

Он взглянул на ее лицо, ожидая, что сейчас губы вновь расплывутся в лукавой улыбке, и она снова выдаст что-то, возможно, даже смешное чего редко бывает в практике. Пациенты не любят шутить и предпочитают слезы в подушку или в чужой жилет.

Но ничего не произошло. Лицо Молли оставалось непроницаемым без намека на игривость и веселье.

– Ладно, так и запишем. По-хорошему ты должна проваляться здесь пару дней для формальности, но я уверен, что ты этим заниматься не будешь, да?

Молли кивнула, стараясь не думать о том, что все происходящее кажется неправильным и быстро собралась, захватив в руки куртку, сложив так, чтобы пятна не бросались в глаза, а еще лучше не были видны вовсе.

Ригс слишком взрослая для того чтобы оказаться в детском отделении или в близости к нему, но передвижение от одного корпуса до другого занимает не так много времени. Курение на территории было запрещено. К сожалению.

– Какой сегодня день?

Парамедик держал путь в том же направлении и, придерживая руки в карманах, насвистывал что-то незатейливое. Услышав вопрос, он остановился и вынул из кармана мобильный телефон без единой трещинки. На заставке дисплея красовалась «Гулливера» Мило Манара.* Дата и время вписались аккурат у сосков.

Пятница, 16:30.

Она выкинула из жизни почти девять часов на сон. В пизду.

В этом был плюс. Она была не в коме и проебала всего день, а не несколько недель или месяцев. Но минус был куда значительней: все происходящее было реальностью.

Кроме цирка, разорвавшегося на части отца и его любовницы.

Молли прошмыгнула мимо медсестры, не поднявшей на нее глаз, и проскользнула в необходимый коридор, также воровато оглядываясь, словно сейчас ее могут поймать и заставить предстать перед судом или отправить к директору. Палата, в которой еще вчера Джейн просиживала дни, пустовала, и на кровати покоился голый матрас. Одна из уборщиц заприметив ее, отмахнулась, давая понять, что здесь ее точно не рады видеть.

Как и везде.

Стоило женщине лет пятидесяти отвернуться к окну, Молли показала ей средний палец, не думая о том, что со стороны это выглядело глупо, будто бы ей лет пятнадцать.

В очередной раз она не подумала о Джейн, а точнее оставила эту мысль напоследок. Нельзя было сказать, что Молли не волновалась за единственного живого члена семьи, но металась от одной идеи к другой. Все же ей хотелось оставить этот балласт позади и начать все сначала, но Джейн была ее сестрой. И, наверное, не поступила бы так.

Она же не могла далеко уйти.

У нее вырвался неуместный смешок, отчего пришлось списать все для немногочисленных окружающих на приступ кашля, прикрыв рот рукой. Это не было злой насмешкой над немощной сестрой, а скорее желание скрыть переживание и мысли о реанимации, ампутации еще одной конечности или о чем-то еще наихудшем.

Не поддавайся чарам.

Неизменная медсестра за стойкой все также увлеченно смотрела в экран моноблока, слегка закусив губу. Техника была расположена таким образом, что незаметно заглянуть и выявить причину некого азарта играющего в глазах, было невозможно.

Но Молли очень хотелось верить, что там действительно было что-то стоящее, а не открытый пасьянс или бульварное чтиво, выведенное на большой экран.

Ригс постучала пальцами по стойке, привлекая к себе внимание, ограничиваясь лишь неформальным жестом приветствия вместо громких слов. Девушка подняла на нее глаза и, облизнув верхнюю губу, учащенно захлопала ресницами, которые слегка слиплись от дешевой туши.

– Я насчет своей сестры, – Молли привыкла грубить им всем, но теперь будто решила испробовать иную тактику, стараясь варьировать между скользкими темами. – Джейн Ригс. Я ее сестра.

На последних словах голос срывается по каким-то неизвестным причинам, будто бы она вот-вот готова разрыдаться от самого факта родства с кем-то с таким именем.

Девушка склонила голову на бок, а после вновь посмотрела в экран моноблока, щелкая компьютерной мышью и что-то вбивая на клавиатуре.

Молли не смотрела за ней, но была уверена, что пальцы медсестры сейчас замерли между буквами «w» и «r», решая, спросить, сколько букв «e» в фамилии или лучше проверить методом проб и ошибок.

– Одна, – подсказала Ригс, продолжая отбивать пальцами по поверхности стойки, оставляя отпечатки. – Моя сестра у вас почти месяц, может меньше, была в другом крыле, но оттуда меня выставили.

Все звучало абсурдно и Молли хотелось ущипнуть себя, чтобы проснуться или перестать нервничать. Какого хуя вообще она чувствовала себя провинившейся школьницей или ребенком первый обратившимся к старшим с какой-то неуместной просьбой подходящей взрослому.

Медсестра дважды что-то проверяла, а после подняла на нее взгляд наполненный испугом или страхом.

– Что?

Ригс произнесла это одними губами, пытаясь растолковать такую быструю перемену настроения. Вот потеха будет, если окажется, что таких людей не поступало в ближайшую пятилетку и все это очередной выброс шлака в память.

Девушка отрицательно покачала головой и покинула свое рабочее место, отходя к углу, где за ненадобностью располагался стационарный телефон. Одергивая кремовую юбку-карандаш, выглядывающую сквозь белый халат, она выглядела чересчур испуганной, и этот страх как назло передавался самой Молли.

Та нарисовала себе тысячу и один сюжет того, как вызовут санитаров и ее запирают в психбольнице или полицию или судебных приставов или еще кого-нибудь. Сейчас выйдут люди в костюмах и с фразой «Все будет хорошо» отведут ее за решетку и завяжут крепче смирительную рубашку.

Медсестра все еще держала трубку у уха и не затрудняла себя нажать на одну из кнопок телефона, отчего Ригс казалось, что она слышит продолжительные гудки в пустоту. Когда молчание стало невыносимым, девушка вернула трубку в исходное положение и, подняв левую руку, обращаясь к кому-то.

Почему-то только сейчас Молли озарило, что все медсестры должны носить какую-то одну форму, а не фривольничать и, наверное, эта девушка не медсестра, а просто кто-то. Кто-то к кому обращаются по глупым просьбам. Кто-то кто носит юбку-карандаш на работу и семенит, стуча каблучками туфель «Мэри Джейн».

Обращались к Бишопу, которого Молли никогда не могла описать внешне. Она не знала, как называлась и чем объяснялась ее забывчивость, но если бы не его очки в массивной оправе и прическа, с которой он напоминал Ив Сен-Лорана, то каждый раз ей приходилось бы смотреть на пластиковый бейдж-пропуск или того хуже спрашивать имя.

Они виделись считанные разы, и разговор всегда был инициативой медика. Молли не горела желанием узнать тонкости, вмешиваться в работу профессионалов своего дела каковыми все себя считали и уж тем более заботливо ежедневно выяснять самочувствие сестры. Еще в первую встречу она предоставила им полную свободу действия и сейчас была того же мнения.

На лица Бишопа проскользнула тень улыбки, и он пригласил в свой кабинет для какого-то разговора неподходящего для коридора.

Молли не слышала никого и боролась с желанием убежать, которое последнее время стало навязчивым. Бежать от проблем, себя, семьи, да кого угодно и забиться в дальний угол и желательно подохнуть как собака. Она уже решила для себя, что этот разговор сулит сплошное дерьмо, и лучшим вариантом было бы вернуться домой и навестить Джейн где-то через недельку-другую.

Тишину разрывали ее шаркающие шаги, треск ламп и тяжелое дыхание больных детей за тонкими почти гипсокартонными стенами.

Бишоп по-джентльменски пропустил ее первой в свой кабинет, в котором она была уже дважды.

Молли замялась только на пороге, прикрыв глаза, взывая к святым, чтобы помещение пустовало. Так, собственно говоря, и было. Никаких судебных приставов, никаких санитаров.

Алюминиевые жалюзи на окнах практически не пропускали свет, давая свободу искусственному освещению. Несмотря на то, что кабинет был просторный и практически не загроможден мебелью был сродни тюрьме с белесыми стенами увешанными дипломами и сертификатами в рамочках, давящими не хуже пресса.

Молли присела на свободный стул, ощущая как в горле пересохло, и сердце бешено забилось вновь в предвкушении часа расплаты. Вспомнить бы, в чем она еще виновата помимо своего скотского отношения и не своевременно уплаченного денежного долга. Бишоп расположился напротив нее и свел руки в замок.

– Мисс Ригс, – начал он, сосредоточив взгляд на что-то за ее спиной. Возможно, на рамки с международными сертификатами, греющими самолюбие. – Как ваше самочувствие?

– Н-н-нормально, – Молли прочистила горло, коря себя за то, что уже начала заикаться и не может произнести стандартную фразу. – Нормально.

Заебись. Лучше всех. Разве не заметно?

Мужчина кивнул и вновь перевел взгляд на нее. Невооруженным взглядом было заметно, что он пытался что-то сказать, но по какой-то неведомой причине не мог подобрать необходимых слов, предпочтя скользить ужом вокруг да около.

– Как давно вы знаете свою сестру? – он задал этот вопрос на полном серьезе, отчего становилось смешней.

– С ее рождения? – как-то неуверенно предположила Молли, протягивая руку к пластиковому стакану у кулера. – Вы можете добавить конкретики? Ну, там я должна Вам больше денег, ей сделали еще какую-то дорогостоящую операцию или что?

Бишоп кивнул и вынул из ящика стола какие-то листы формата «А4» бережно хранившиеся в файлах.

– Вы жили с ней всю жизнь, да? – не унимался он, проведя мизинцем по уголку листа. – Вы знакомы с понятием аллергическая реакция? – (Молли кивнула) – Это хорошо. Обычно члены семьи знают об аллергии на цветения или какие-то пищевые красители, добавки или продукты питания у своих родственников, но дела обстоят иначе, если речь заходит о лекарственных препаратах. Сложно выявить аллергическую реакцию, если та не дает моментальный эффект вроде крапивницы или отека, а все из-за побочных симптомов, которые присуще всем препаратам вроде сонливости и головной боли.

– Стоп, – она прервала его лекцию, которая в настоящий момент стала для нее набором слов. – Конкретику, Док. Конкретику!

– Да-да, мисс. Просто я хотел немного ввести вас в курс дела. Так сказать вводная лекция. Вы же, наверное, студентка? Извините. В общем, у человека могут проявляться аллергические реакции самым различным способом и в некоторых случаях на накопительный эффект различных препаратов.

– Блять! – выругалась Молли не в силах больше терпеть эту бессмысленную браваду. – У Джейн аллергия? Отек какой-нибудь или что? Вы можете обойтись без этих вводных лекций? Я все равно нихуя не вникаю.

– В медицинской практике мы никогда не знаем, как поведет себя организм на одни или другие препараты, поэтому никогда не можем предсказать исход, – будто бы не слыша, продолжил Бишоп и после нехотя подвинул бумаги. – Мне очень жаль.

Молли грубо перехватила их, вынимая из шуршащих под пальцами файлов. Первый лист был с историей болезни, операциями и историей лечения. Она не знала ни одного препарата из приведенного списка, чтобы возмутиться или предъявить свое недовольство.

Следующий был голубого цвета. И она прекрасно знала, что это значит. В ящике с документами уже хранился один такой скрытый от чужих глаз и пальцев Иззи.

Ей выдали его несколько лет назад с такой же сочувствующей миной.

Сертификат о смерти. Уже предусмотрительно заверенный с выбитой датой и подписью внизу подтверждающей подлинность.

Буквы никак не хотели складываться в слоги, а слоги в слова и только расплывались в этом синем море ее скорейшего безумия, доносившего шепот: Теперь ты довольна, Молли? Ты гордишься мной? Я больше не обуза для тебя?

Она зацепилась глазами за имя, надеясь, увидеть там какую-нибудь Эрику или Дженнифер, которую приняли за ее сестру.

17 лет. Образование 10 классов. Прочерк – жирная линия в графе колледж. Пустота в строчке серийного номера страховки и семейного положения.

Пустые строчки, начиная с двадцать четвертой, где указывалось погребение или кремация, похоронное бюро и кладбище.

Еще пустовала строчка подписи представительного лица. Разве такое должно быть?

Она отложила в сторону, приступая к третьему листу с заключением, к которому пришли после вскрытия.

– Какого хуя делали вскрытие?

– Я бы попросил Вас выбирать выражения, мисс Ригс, – серьезным тоном начал мужчина. – На медицинское вскрытие для выявления причины смерти никто не просит разрешения.

– Но она несовершеннолетняя! И я ее опекун! И я против этого!

Молли знала, что такое вскрытие. Понятия не имела, откуда ей была известна эта информация, но знала, как разрезают кожу, а после зашивают и в брюшную область складывают все органы, в том числе и мозг. А еще набивают рот тряпками, чтобы покойник его не открыл. И вынимают мозг и стараются зашить так, чтобы кожа была натянута. Ювелирная работа, блять.

Она вернулась к тексту, скользя по строчкам, но безуспешно не улавливала сути. Что-то говорилось об интоксикации и дополнительной токсикологической экспертизе, аллергической реакции, неправильном совмещении препаратов и о каких-то подозрениях на суицид.

– Что это значит? – Молли ткнула пальцем в строчку о суициде. – Моя сестра не самоубийца.

– Видите ли, мисс Ригс, наши эксперты сошлись на таком мнении, что это могла быть попытка самоубийства, но прошу заметить, что это лишь одна из версий. Не каждому взрослому человеку удается побороть депрессию, вызванную подобными происшествиями, а тут говорится о юной девушке с ярко выраженной, извините, инвалидностью. Для принятия «нового себя» нужны месяцы, а то и годы, а это подросток и, конечно, могла прятать таблетки или принять их не в той очередности, – Бишоп зачем-то поднял указательный палец вверх. – Но! Мы не отрицаем того, что в чем-то могла быть ошибка и наших специалистов, которые не заметили ухудшения ее состояния или списали на побочную реакцию то, что могло быть одним из симптомов аллергии. Как вы знаете, что онкологические заболевания и многие реакции в организме под воздействием различных факторов «мутировали» до такой степени, что иной раз и не отличишь одно от другого.

Она повторно оторвала взгляд от бумаг, столкнувшись с собственным гневным отражением в стеклах очков, и мгновенно осадила желание вцепиться когтями ему в глотку.

– Я хочу увидеть ее.

– Да, конечно, – уже мягче отозвался мужчина, поднимаясь со своего места. – Ее вещи вы сможете забрать у стойки медсестры. Их отнесут туда.

Она не сразу сообразила, о каких вещах может идти речь. Какая вообще разница выкинут их, сожгут или отдадут обратно? Молли не нужны ее вещи, она не ляжет рядом с ними на кровати, и не будет вдыхать тот запах, который скоро исчезнет, рыдая в подушку. Она не будет носить их и думать о сестре, как та делала, когда надевала вещи матери.

Когда приехали забирать тело матери, то Молли сразу же собрала вещи для похорон, чтобы не заезжать повторно в похоронное бюро.

Все потеряло смысл. Погоня за деньгами, тот азарт собрать необходимую сумму, договоренности и желание построить другую жизнь. Хотелось напиться, проспать год, а лучше напиться до смерти или помутнения рассудка, выблевывая свои органы после лишней стопки.

Ей разрешили воспользоваться служебным лифтом, до которого она дошла на ватных ногах, все еще потирая пальцами три листа и файлы.

Молли прислонилась затылком к задней стенке кабины лифта, нажимая на кнопку с подписью «подвал» и отсчитывая секунды, посмотрела, как двери закрываются и грузоподъемная машина уносит ее вниз.

Здесь специфический запах, стерильность и тишина, в которой тоже можно свихнуться.

Ее нехотя запустили в холодильную камеру и подвели к одному из столов. На удивление все бирки находились на руках, откуда не смогли слететь, наверное. Несколько тел в конце помещение не были накрыты, но сестру покрывала белая ткань.

Молли собственными руками отдернула ткань, нервно сглатывая и борясь с чувством тошноты. Джейн была похожа на тех мертвых детей из цирка, разве что еще не гнила, не обзавелась червями, опарышами или кто еще входит в список любителей лакомиться мертвой плотью. Трупные пятна сходят, кажется, со временем и она была намного бледнее, какого-то желтоватого цвета по вине освещения, которое еще подчеркивало секущиеся волосы не скрытые никаким пакетом или шапочкой.

Нагое хладное тело, которое еще предстоит вымыть в похоронном бюро, если Молли даст распоряжение на погребение по христианским традициям и после предоставит одежду, а еще оплатит гроб, священника, место на кладбище «Гора надежды», парочку венков с розовой атласной лентой «Покойся с миром» и установит памятник.

Джейн Ригс. Любящая мать, сестра и дочь.

И каждый бродяга или бездумно шатающийся по кладбищам будет останавливаться у куска гранита, складывать в уме цифры, чтобы посчитать возраст и покачать головой, остановившись на цифре семнадцать.

Или выгравировать надпись: Возвращайся домой, милая. Ты слишком долго бродила по ночам.

Вернись.

Или написать то отчего сердце будет разбиваться каждый раз.

«Все это время мы могли быть друзьями, но я предпочла желать тебе смерти, чем искать в тебе все хорошее, что досталось нам от семьи, которой давно не стало»

Мы могли быть друзьями.

Молли протянула руку к лицу сестры умиротворенному как у всех покойников. Им больше не о чем беспокоиться. Они мертвы до того, что не выдержал бы живой человек.

– Не трогайте, пожалуйста, – просит один из работников морга. – Не положено.

Молли это не останавило. Она в последний раз прикоснулась к лицу сестры. Холодному, какому-то липкому, если формалин мог быть липким и, наверное, пропитанному трупным ядом, если он может уже выделяться.

Было бы неплохо сейчас заплакать, размазать по лицу слезы, чтобы доказать себе, что еще не все так потеряно и есть душа и сердце не черство.

Джейн. Давайте назовем ее Джейн.

У тебя родилась сестра. Мама согласилась назвать ее Джейн.

Мы же сестры.Ты же знаешь, что я люблю тебя.

Звезды ярче нет.

Она всегда была подвижным подростком, шумной, веселой. Такой жизнерадостной и подвижной девочкой. Как она любила игры на свежем воздухе, быть в центре внимания и вспоминать об отце. Она любила соленый попкорн и собиралась жить в трейлере, когда была буйным подростком.

Нет.

Молли описала себя, думая о сестре. Она понятия не имеет, какой на самом деле была Джейн. Лучиком надежды или фурией безумия? О чем она мечтала в глубине своей широкой души? Кого она любила на самом деле кроме своей дочери и думала ли о ней, когда приняла решение умереть.

Когда загадала эту смерть, попросив у жизни, возможность загадать желание в полночь чуть раньше дня рождения.

Стала совсем как цыпленочек. Нет, Молли говорила, что она совсем как куропатка. И глупая как куропатка.

Ригс отдернула простынь до ног, чтобы взглянуть на свой страх. Совсем как в той фантасмагории греха. Ногти на ногах слишком длинные. Кажется, у покойников они еще будут расти какое-то время.

Работник вернул ткань в прежнее положение, прикрыв не постыдную для мертвеца наготу, а после убрал волосы под тонкую шапочку.

– Где ее серьги? – меркантильно спросила Молли, поглядывая на незатянувшиеся дырки на мочках ушей.

– Серьги? – в голосе прозвучали нотки изумления.

Она будто бы услышала голос сестры и этого работника, который изначально собирался сказать что-нибудь другое.

«Серьезно? Ты думаешь о серьгах, когда твоя родственница мертва»

– У нее были серьги. Гвоздики с бриллиантом, которые достались ей от матери. Если вы украли их…

Она подаст в суд. На них всех и будет биться даже за двадцать пять центов лишь бы уйти победителем.

На самом деле Молли не помнила, носила ли серьги Джейн в последнее время, но та медсестра отдала ей две почерневшие серебряные сережки, завернутые в салфетку. Никакие это не бриллианты, а простые фианиты, но Молли все равно разыграла целое представление, просматривая камешек, подняв руку выше к освещению.

Ей отдали сумку с вещами, документы, которыми снова нужно будет заняться, мобильный телефон (хранящий номер Роберта Грея и тридцать процентов зарядки), который сразу же отправился Молли в карман и предупредили, что вечером или крайний срок завтра утром нужно высказать свой вердикт насчет погребения. В противном случае тело будет сожжено, как невостребованное или захоронено с теми же словами.

– Также необходимо оплатить предоставляемые медицинские услуги и решить вопрос со страховой компанией, – заикнулась медсестра, потупив взгляд, в ожидании очередных криков, которые незамедлительно последовали.

– Еще чего! Я не собираюсь платить за труп ни цента! Вы ее вылечили? Нет! Я не собираюсь платить за то, что вы – конченные мерзавцы.

– Я бы попросила, – учтиво и заученно проговорила девушка. – Медицина не всегда может предугадать исход лечения…

– Довольно, – оборвала ее речь Молли. – Я уже наслушалась на год вперед подобной поеботы, но не ждите, что внесу хоть доллар за это лечение. С вами свяжется мой адвокат и со страховой компанией тоже.

Медсестра покачала головой в знак согласия не в силах больше терпеть этого человека в радиусе трех метров рядом с собой, и была бы счастлива вовек ее не видеть, как и всех остальных, кто был слишком шумным.

«Лучше бы устроилась в морг»

***

Сунув новые документы в сумку, Молли вышла из больницы, чувствуя, как колени подкашиваются от случившегося и та агрессия, с которой она держалась последний час, как сняло рукой. Груз прошлого, настоящего и неминуемого будущего свалился вновь.

Нужно было срочно найти адвоката, продать к чертовой матери дом, отыскать какие-то ценные бумаги и уехать, расплатившись с долговой тюрьмой.

Она выбросила сумку с вещами сестры в ближайшую урну, предназначенную для мелкого мусора, отчего пришлось применить немного силы, не обращая внимания на боль в руке. Карман куртки оттягивали таблетки, которым Молли найдет применение как можно скорее (если не найдет способ выбраться из зыбучих песков неудач).

Несмотря на собственный внешний вид, Ригс отправилась в сторону бара, в котором долг не превышал триста долларов. Выпить чего-то дешевого да больше, чтобы не думать о том, что она уже сделала и сделает и забыть об удушающем чувстве, которое не позволит жить, как ни в чем не бывало.

Вечер пятницы дышал в затылок.

Она была апрельским небом,

В её глазах горел свет утренней зари.

Дочь света, сияющая звезда,

В её сердце разгоралось пламя.**

_________________________

Sister, sister, oh so fair, why is there blood all over your hair? – (взято с постера к фильму “Что случилось с Бэби Джейн?”)

* – Мило Манара – итальянский художник, прославившийся почитанием красоты обнаженного женского тела. “Гулливера” или “Гулливериана” («Gulliveriana») – эротический комикс, вышедший в 1996 году.

** – The Rasmus – October & April

========== XXIII ==========

Take me, I’m alive, never was a girl with a wicked mind

But everything looks better, when the sun goes down

Бери меня, пока я жива, я никогда не смотрела на мир с такой злостью,

Но теперь всё кажется красивее, когда солнце опускается за горизонт

– The Pretty Reckless – Make Me Wanna Die

Молли сидела уже во втором по счету баре.

С первого ее благополучно выставили вон после получаса нахождения за стойкой и игрой на нервах нового бармена. Она явилась туда в половину седьмого, хоть прекрасно знала, что в подобные заведения надо приходить как минимум в девять или в начале десятого, когда можно будет слиться с толпой.

В половину седьмого здесь были только завсегдатаи и те, кто предпочел выпить кофе с виски и моментально ретироваться по другим делам. Даже девушки, предпочитающие пить немного, но быстро или замешивать дешевый алкоголь в большой бутылке газировки еще оставались за кулисами, наряжаясь в своих скромных крошечных квартирках.

Новый бармен смерил Ригс недоуменным взглядом, но продолжил обслуживать, наливая дешевое пиво в стакан.

Она пришла поговорить с кем-то, кто знал ее или видел пару раз. Расслабиться, сделать вид, что снова ничего не происходит в жизни, и ей приходится терпеть назойливую сестру и ее отпрыска, которые ждут дома, чтобы вновь заебать вопросами, просьбами и ненужными разговорами. Бармен, возомнивший себя героем немого кино, несколько откровенных пьянчуг, уборщица и дрянное пиво, которое на вкус было как стиральный порошок.

– Что это за пиво? – наконец, спросила она, сделав очередной глоток дешевого пойла. – На вкус – моча.

– Практикуешь уринотерапию? – как-то неуместно едко спросил бармен, позволив себе фривольность, будто бы они были лучшими друзьями последние пару лет. – «Будвайзер».

– Чего, блять? Я пью его последние десять лет, и эта моча не имеет никакого отношения к «Будвайзер».

Формулировка «Клиент всегда прав» действует не только в супермаркетах и магазинах одежды, но кого бы это волновало? Конечно, она была отчасти права, что это не имело ничего общего с заявленной маркой, и было разбавлено на ¼ часть водой, но знать об этом не обязательно. Весь расчет всегда делался на внешний вид клиента, если тот выглядел солидно (не зря одежда «делает» человека), то и получал запрашиваемое, а на тех, кто разве не приклеил свою задницу распространялась любая паль, что могла затесаться в ящиках или под маркировкой «просрочено». Они неприхотливы и не станут выяснять достоверность того, что поглощают в неимоверных дозах.

Бармен вынул из-под стойки початую бутылку «Будвайзер», которая была открыта за час до открытия и принадлежала ему самому, чтобы скрасить эти ебаные часы откровенной скуки на рабочем месте.

Молли хмыкнула, смерив его недоверчивым взглядом, будто знакома с этим трюком (сука), но после вернулась к бутылке, поддевая ногтем влажную этикетку.

– Видела у одной девчонки футболку «Buttwiser»и еще задумалась, что же это мне напоминало.

Она глупо захихикала и, оставив бутылку в покое, вынула из кармана желтый пластиковый флакон. На упаковке имелась наклейка с указанием по применению, сроком годности и пустым местом для того, чтобы вклеить фамилию того, кому их выписали. Удобней было бы носить таблетки в блистерной упаковке, но подобной практически не было в аптеке среди того, что можно было разыскать без рецепта.

Молли высыпала на ладонь одну круглую таблетку голубого цвета. Почти как свидетельство о смерти в сумке.

Кто запивает таблетки алкоголем и наоборот? Это ведет к интоксикации, может даже острой, если повезет. Займет место рядом на «Горе надежды» и все закончится.

Нельзя мешать водку и анальгин.

Она проглотила одну таблетку, ограничившись слюной, морщась от горького послевкусия, сохранившегося от препарата. Сколько таких таблеток проглотила Джейн за месяц? Какой дозой она воспользовалась, чтобы убить себя? И на какой по счету затошнило, если ей уже плохо после первой?

Молли высыпала еще две, краем глаза подмечая, что до нее никому нет дела. В упаковке осталось семь или вроде того.Достаточно чтобы не сдохнуть от боли в руке и сдохнуть в принципе.

Две таблетки растворяются на языке, смешиваясь со слюной, и наполняя рот новой усиленной горечью. Она вздрагивает, но проглатывает, что дается с большим усилием и к горлу подступают рвотные позывы. Она вытерла тыльной стороной ладони, выступившие слезы, надеясь собрать в ротовой полости еще больше слюны, чтобы подавить желание вырвать.

– Убедились? – бармен снова оказался рядом с ней и потянулся к бутылке, но заметил изменения в нахальном выражении лица. – Что с вами?

– Последствия той мочи, что ты налил мне в стакан, – Молли потянулась к бутылке, и вновь сопротивляясь инстинктам, сделала маленький глоток, а затем чуть больше.

Она делала уже второй или третий полноценный глоток, пока мысль о том, что умирать в Дерри, чтобы остаться здесь навсегда не ударила электрическим разрядом. Она собралась забросить свое тело в руки местного правительства, чтобы остаться здесь навсегда и не умереть никогда. Будучи не самой уверовавшей католичкой, Ригс понимала то, что здесь ни в одном из обличий не отыскать покоя.

Дерри, блять.

Ебаная отрыжка цивилизации, претендующая на звание города, но представляющая из себя лишь дерьмо, разбрызганное по унитазу, олицетворившему собой штат Мэн со всеми его жителями.

Ригс сделала еще глоток, а после сорвалась с места, подхватывая сумку.

Туалет в баре чистый и невооруженным глазом видны старания уборщицы, которые оценят только брезгливые девушки, носящие в сумках одноразовые покрытия на сидение унитаза и антисептик для рук.

Нога слишком болела, чтобы согнуться на колени и попробовать прочистить организм, надавив два пальца на корень языка, чтобы вызвать рвотный рефлекс.

Бросив сумку еще на влажный кафель, Молли оперлась на раковину, игнорируя собственное отражение, которое бы заняло первое место в гриме на Хэллоуин. Она включила слабый напор воды, предварительно промыв два пальца. Нужно просчитать до пяти, а потом все получится.

Если бы здесь воняло канализацией, дерьмом или мочой как в школьных туалетах и душевых, то процесс пошел бы намного быстрее. Но в помещении стоял химический запах автоматического освежителя воздуха и, возможно, моющих средств.

Пустая трата времени.

Молли наклонилась ниже, опираясь больной рукой на противоположный край раковины. С этой подготовкой она зря теряет время, которого и так мало, если смерть от интоксикации наступает за час.