Текст книги "Roses and Thorns (СИ)"

Автор книги: thewestwindchild

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)

Разговор был окончен. Молли вернулась к листкам, пробегая взглядом по наименованиям товаров, которые теперь предстояло исправить тоже, оценивая масштаб потраченного впустую времени.

«Мы поедем к Джейн?»

Восемьсот долларов.

Ночной знакомый поменял бутылки в морозильной камере, когда Ригс отправилась на кассу за ножницами под мантру собственного сочинения: «Ом никакого секса с неудачниками из Дерри».

– Найди мне пока ножницы, – попросила девушка, краем глаза, замечая в какую сторону он отправился.

Согнувшись, чтобы не задеть систему подсчета посетителей, Молли окликнула его, широкими шагами сократив расстояние.

– Я не падка на имена, – объяснила она, пожимая плечами.

Мужчина промокнул рот тыльной стороной ладони, избавляясь от капель вишневой газировки. Немного раскосые глаза, острый кончик носа. Приглядевшись, можно было заметить заправленную за ухо сигарету и очертания золотой пачки “Lucky Strike” с высоким содержанием смол в нагрудном кармане рубашки.**

Кажется, такие Молли продала два дня назад, чертыхаясь, что курение этой марки – деньги на ветер, и бессмысленно закупать их лишь с намеком, что они единственные, кто толкает в Дерри “Lucky Strike”, завезенные из Европы.

– Роберт, – он протянул холодную от бутылки газировки руку. На запястье виднелся кожаный ремешок часов. – Боб Грей, если хочешь, Молли.

Заприметив ее непонимание, смешавшееся с подозрением, Роберт указал на левую сторону тела, где у сердца был прикреплен бейдж с именем. Верно.

«Ом никогда больше не заниматься сексом с парнями из Дерри»

No masters or kings when the ritual begins,

There is no sweeter innocence than our gentle sin,

In the madness and soil of that sad earthly scene,

Only then I am human,

Only then I am clean.

Amen, amen, amen!*

С началом ритуала не остаётся ни господ, ни королей,

Нет ничего невиннее нашего милого греха,

В безумии и грязи этой земной сцены —

Только тогда я человек,

Только тогда я чист.

Аминь, аминь, аминь!

______________________________

* – Hozier – Take Me To Church

** – Имеются в виду сигареты “Lucky Strike Additive Free Red”.

В США в продаже существуют лишь два вида Lucky Strike – Lucky Strike Original Non-filter и Lucky Strike Blue.

========== XI ==========

“Сознательной, заранее обдуманной жестокости нет прощения. Преднамеренная жестокость, по-моему, – единственный грех, которому нет никаких оправданий, и единственный грех, в котором я еще ни разу не была повинна”

– Теннесси Уильямс. “Трамвай «Желание»”

Несколько дней в супермаркете показались Иззи вечностью, отчего к концу рабочей смены, она была готова подобно тетке произносить поток брани, чтобы описать свое внутреннее состояние.

Три дня лишь часть от той вечной канители, в которой варилась Молли.

И Сара, и ее подружка, которая часто заглядывала, чтобы купить низкокалорийный батончик или пачку жевательной резинки «Trident» умилялись девчонке, говоря, что Иззи довольно умный ребенок для своего возраста, чем выводили негласную главу семейства Ригс из себя.

Но стоило отдать и этим двум должное. Те дни, что Иззи могла мешаться под ногами, разбивать стеклянные банки, расположившиеся на нижних полках или бессовестно воровать сладости, подружки занимали ее свободное время глупыми вопросами, лишним сюсюканьем или плетением несуразных кос на которые не годились ни мать, ни тетка.

Иногда сама Молли приносила какой-нибудь журнал с изобилием красочных рекламных иллюстраций новой парфюмерной продукции или брендовой одежды не подходящей для прогулок среди молочной продукции.

Дерри не подразумевал того, чтобы в нем кто-то выделялся. Прописные истины человеческой природы – нежелание видеть чужой успех, деньги, красоту и любое сопротивление считалось вызовом обществу.

Ригс никогда бы не призналась самой себе, что ненавидит успешных людей. Тех, кто смог вопреки мнениям, чужим потребностям сделать ставку на себя, руководствуясь, что мы живем только свою жизнь, а не кого-либо еще.

– Почему ты так сильно ненавидишь Дерри? – как-то в конце смены задала вопрос подружка Сары, решившая потратить свое свободное время на повторение прически с выпускного бала на волосах Иззи.

Молли пожала плечами, натягивая поверх формы растянутый кардиган. У нее не было веских причин ненавидеть этот город, кроме личной неприязни. В отличие от Нью-Йорка (который все равно оставался любимым), забравшего привычную жизнь и отца, штат Мэн не провинился как Массачусетс.

– В этой жизни, – философски начала Ригс, готовясь загибать пальцы. – Я люблю четыре вещи: мексиканскую текилу, красивых людей, секс и деньги. Здесь со вторым и третьим проблемы, текила разбавляется кошачьей мочой, а денег не платят.

– Но ведь можно найти другую работу, – не унималась девушка. – Искать что-нибудь еще, найти ту работу, которая будет нравиться, переехать отсюда и все наладиться.

– Ты сама-то работаешь? – (ожидаемый отрицательный кивок). – Работа не может нравиться. Возможно, будь мои родители богачами и отправь меня в Стэнфорд, Дьюк или Либерти, а после усади за кожаное кресло, изготовленное специально для моей задницы, то все было бы радужней. Но если ты устроишься в супермаркет потрясающего города Дерри, официанткой или билетером в какой-нибудь крошечный кинотеатр, то круг твоих интересов станет мизерным, как и эго, а потребности сузятся до сна и желания выжить. О каком духовном развитии может идти речь, когда ты раскладываешь тампоны, презервативы и туалетную бумагу по написанной кем-то бумажке? Ждешь только деньги и удивляешься тому, что в этой стране еженедельное пособие по безработице в Вашингтоне на порядок выше зарплаты в Дерри.

– А семья? – уже тише произнесла собеседница. – Они разделяют твою точку зрения?

– А семья? – передразнила ее Молли, не отрываясь от укладывания в сумку продуктов, которые были списаны из-под полы как просрочка. – Понятие семьи это что-то из мультфильмов Диснея, да? Семейка подкинула мне проблем и ее, – она махнула головой в сторону племянницы. – А еще долги, которые могут дорасти до полутора тысяч долларов. Как ты себе представляешь заработать полторы штуки баксов за короткий срок в провинции?

Она пожала плечами, понурив голову, выглядя так, будто бы горькие реалии современной жизни открылись ее взору из-под тяжелого театрального занавеса лишь сейчас.

От собственных слов Молли хотелось забиться в угол или броситься кому-нибудь на шею, рыдая, оттого как несправедливо обошлась с ней жизнь и, тайно надеясь, что кто-то сейчас все изменит вместо нее. Добрый волшебник протянет нужную денежную сумму, отрастит ногу сестре, воскресит отца из золы, которую положили в гроб вместе с его любимыми кожаными туфлями.

«Идем, Иззи»

***

Как создатель запрещал прикасаться к плодам дерева познания добра и зла, так задача родителя не допустить проникновения взрослых проблем в голову ребенка и не дать печали завладеть детской фантазией, верой и любовью, скрывая обречение на жизнь полную страданий и тяжелой работы.*

По вечерам Иззи была на редкость болтливым ребенком, особенно, когда старшая Ригс возвращалась с дневных смен и принималась бурчать себе под нос проклятья в адрес каждого, кто попытался нагрубить ей.

Сейчас же племянница молча сидела на кухонном стуле, болтала ногами и с сосредоточенным взглядом водила пальчиком по рисунку на детской кружке.

– Ты неразговорчива сегодня, – заметила Молли, нарезая на ужин сандвичи из мягкого белого хлеба. – Если тебе плохо, то лучше сразу скажи, чтобы я не влезала в новые долги или не переводила продукты зря.

– Я не голодна, – почти шепотом сказала Иззи и, выдержав паузу, спросила. – У нас все плохо?

В голосе девочки было достаточно взрослой интонации, что не знай Ригс возраст своей племянницы, то решила бы, что говорящей как минимум десять и она ребенок войны или депрессии.

– Как тебе сказать, – убрав нож в сторону, произнесла Молли. – У нас никогда не было хорошо, но папа говорил, что проблемы связанные с деньгами – временные трудности и легко поправимы, но сейчас мне начинает казаться, что он просто с ними никогда не сталкивался.

– Тебе не нужно больше мне ничего покупать.

Она произнесла это со всей детской самоотверженностью и верой, что пара долларов изменила бы бедственное положение. В этом маленьком трогательном поступке маленького человека доброты было больше чем во всем городе.

Молли лишь кивнула и, устроившись на соседнем стуле, притянула племянницу на колени, как когда-то в младенчестве, когда девочка начинала плакать от раскатов грома за окном в ноябре.

– Мы выберемся, Иззи, – заверила она ее, поглаживая по волосам, заплетенным в идеальную французскую косу. – Мы непотопляемы как Брауны, а значит, ни один шквал сточных вод не сможет нас потопить.

– Брауны?

– Непотопляемая Молли Браун**, – уточнила девушка, поправляя выбившуюся прядь за ухо. – И на удивление это было сказано не обо мне.

– Мы завтра поедем к Джейн?

Молли кивнула, позволив племяннице соскочить с колен и убежать в соседнюю комнату, чтобы принести кипу альбомных листов, изрисованных за последние дни примитивными пейзажами, цветами и домами. На одном из рисунков было три женских фигуры, по всей видимости, представляли членов семьи. Они были похожи внешне: один рост, длинные платья разных цветов, как у всех принцесс в мультфильмах и длинные волосы различные по цвету.

– Только не говори, что я это чудовище слева, – усмехнулась Молли, указав на девушку слева с волосами цвета осенней листвы. – Нет-нет, все хорошо. Просто если я так выгляжу в реальной жизни, то тогда понятно, откуда у меня проблемы.

Известие о том, что Джейн вряд ли теперь сможет гоняться по дому за дочерью или играть с ней в какие-нибудь игры Иззи восприняла почти философски, сказав, что старые игры ей и без этого надоели и когда она вырастет, то станет модельером. Вырезание одежды из журналов и придумывание собственных фасонов занимало теперь больше, чем разгром родового гнезда.

Нужной суммы все еще не набиралось. Даже если продать старый пикап на запчасти или разобрать гараж на предмет антиквариата оставалась еще половина.

Если бы не навязчивая идея Иззи повидаться с родственницей, то Молли отложила бы встречу с Бишопом и остальными желающими вытрясти из нее деньги в долгий ящик, старательно игнорируя, тот факт, что счет за предоставление медицинских услуг, как и оказываемый перечень, может увеличиваться.

Она даже пообещала, что не будет брать трубку, если на дисплее высветиться незнакомый номер, который в девяноста процентах случаев может принадлежать кому-то причастному к еще ее деньгам. Кроме глупых проституток с работы.

Белла, которая в кои-то веки должна была принять самостоятельно товар до двенадцати дня, посыпала вопросами точно из рога изобилия о том, что и когда должно было прийти и почему в накладной значилось имя отсутствующей сотрудницы.

– Иззи, собирайся, мы едем ко мне на работу на полчаса, – констатировала Молли, врываясь в комнату, где на каждой горизонтальной поверхности были разложены уже сухие листы и подсыхающие газеты. – А оттуда до конца приема к Джейн. Ты же не хочешь опоздать и упустить возможность рассказать все чему тебя научили за несколько дней?

– Я не могу, – залепетала девочка, тряся в руке кисточкой. Капля краски норовила упасть на пол. – Мне нужно дорисовать.

Она указала на еще влажный лист акварельной бумаги с белыми пустотами. Новый рисунок идеальной семьи.

– Возьми любой, – бросила тетка, переодеваясь на ходу. – У тебя рисунков хватит на личную выставку в двух галереях одновременно. Собирайся. Дорисуешь и через пару дней отдашь. Ты же знаешь, что Джейн пробудет в больнице еще долго.

Иззи была непреклонна, настаивая на своем до конца, что ей необходимо закончить чертов рисунок. Она не совсем умело парировала словами, нахватавшись их от родственницы.

– Я смогу побыть дома сама.

– Мы так потеряем только время. Перестань упрямиться.

Молли стояла у порога гостиной в привычных джинсах и футболке (ничуть не похожих на розовое платье из замысла племянницы), прокручивая на пальце ключи от пикапа, смерила выжидающим взглядом, который применяла исключительно в случаях непослушания. Светлые брови были сведены к переносице, а не накрашенные обломанные ресницы, казалось, вовсе отсутствовали.

– Черт с тобой, – отмахнулась девушка, ударяя рукой по дверному проему. – Потом только не скули, что тебе не дали вдоволь наговориться.

Иззи победоносно хлопнула в ладоши, вызвав на лице родственницы кривую улыбку и невольную мысль, что в будущем девчонка сможет дать фору каждому, если освоит навыки ораторского искусства и научится показывать характер в мирном русле.

– Если я вернусь, а твой шедевр еще не готов, то пеняй на себя. Никому не открывай, ни с кем не разговаривай…

– Привлечь внимание соседей. Я помню, – заметила девочка и невольно повторила жестикуляцию тетки, подняв указательный палец.

Молли утвердительно кивнула и на прощание махнула рукой, когда племянница, прислонившись лбом к холодному оконному стеклу, проводила ее взглядом до пикапа. Как только тот скрылся, она вернулась к незаконченной работе, про себя отмечая, что новый рисунок определенно лучше предыдущего и розовое платье лучше заменить двумя синими прямоугольниками джинсов.

________________________

* – Аллюзия к грехопадению. (Быт. 3:16-19)

** – Маргарет Браун – американская светская дама, филантроп и активист, одна из выживших пассажиров «Титаника». После смерти её стали называть «непотопляемая Молли Браун». По легенде, своим прозвищем она обязана фразе, сказанной журналистам по прибытии после крушения в Нью-Йорк: «Мы, Брауны, непотопляемы!».

========== XII ==========

“– А это не глумление – просто реализм.

– А я не признаю реализма. Я – за магию.”

Теннесси Уильямс. “Трамвай «Желание»”

You’re revving and revving and revving it up

And the sound, it was frightening

And you were getting a part of that

You’re gonna hit me like lightening

Ты продолжаешь поворачивать ключ в замке зажигания,

И звук пугает меня.

И ты тоже вызывал у меня страх.

Ты ударишь меня, словно молнией.

– Lana Del Rey, White Mustang

В каждом человеке сквозь пелену отрицания и ненависти есть маленький огонек надежды, веры во что-то хорошее, который тяжело погасить.

Молли, несмотря на железную броню уверенности, что все люди – законченные эгоисты, включая ее саму, не отрицала, что где-то существуют те герои, о которых так упорно твердили в романах и о которых снимали фильмы. Если же отчаянные смельчаки жили лишь на страницах книг, то в чем был смысл длительного обсуждения выдумок?

Старшая Ригс никогда не была излишне сентиментальной, не питала надежд на прекрасного принца, а хотела встретить кого-то похожего на отца из ранних воспоминаний. Рискующего весельчака, готового пойти на многое ради нее, но на первом месте придержал бы другую женщину, имя которой карьера. Иной раз ей не хватало отцовского тепла, и она прокручивала как пластинку воспоминания об отборе, когда отец, сидя на корточках перед ней, обещал, что все будет превосходно и затем обнимал своими большими руками.

После его смерти Молли испытывала крайнюю нужду в этих прикосновениях, но от изящных рук матери исходила лишь скорбь, словно костлявые объятия смерти, напоминающие, что красота быстро проходит, а на смену приходит не всегда благородная зрелость.

Она помнила первую яркую влюбленность, кажется, в четырнадцать. Те места, к которым он прикасался, горели огнем, как и щеки при случайных встречах. Красота моментов прошла также быстро, как отцветают деревья.

Ригс не стремилась запоминать имена всех тех, с кем общалась, кто покупал ей мороженое в центральном парке, кто незаконно похищал ее со скучных уроков, отвозя на отцовском мотоцикле к заливу Куинси, и кто снабжал сигаретами, чтобы после стрельнуть их со смазливой ухмылкой.

Но Молли держала в памяти тех, к кому испытывала что-то вроде симпатии или интереса. Тех, кто был старше и годился в отцы и не рассматривал вариант вчерашней школьницы на роль любовницы, кто зачесывал длинные волосы, придерживал изумрудного цвета стеклянную бутылку пива, отделываясь банальной фразой: «Ты тоже удивительная».

Цинизм никак не затмевал потребности быть желанной.

Наоборот, порождая шальную мысль, что поездка на работу могла быть каким-то глупым предлогом от того парня, кажется, Боба, решившего запоздало произвести впечатление.

Подобные полеты фантазий в сад мечты и роз поджигался самой Ригс раньше дьяволов и оправдывался тем, что она слишком много посмотрела мультфильмов, в которых одураченный принц не терял надежду прожить жизнь с простой швеей, оставляя на пальце последней кольцо с неестественно большим бриллиантом.

Почему-то ни в одной сказке, ни одним художником-мультипликатором не показана история, в которой тот пресловутый принц на нервно заученные строчки не оставлял слюнявого поцелуя в губы с фразой: «Детка, у меня не было секса двадцать семь дней. Да-да, ты удивительна».

Неправильные мужчины оставляли след сравнимый с ноской неудобной пары обуви. Но от последней раны заживали куда быстрее.

Судьба та еще затейливая сука, подкидывая очередные лимоны, ожидала своей очереди попробовать получившийся лимонад.

Несмотря на выходной день в супермаркете были лишь дети, столпившиеся у морозильных камер в поисках льда или ведерка с мороженым. Изнывая от духоты, они бы купили и замороженное филе курицы, если бы не цена.

С видом отбившейся от стада овцы Белла протянула несколько накладных, в которых любезно расписалась в получении.

– Ты действительно приняла товар, который мы даже не продаем, да еще ко всему выставила идиоткой меня, оставив мои инициалы, – возмущалась Ригс, раскрывая канцелярским ножом пачку бумаги, готовясь писать докладную на возврат.

По интонации было сложно определить, спрашивала она или наоборот утверждала очевидное.

– Можно было бы торговать и отправлять прибыль в карман, – провертев упаковку воздушных шаров, заключила напарница. – Ну, знаешь, некоторые оставляют разницу себе.

– Твое везение, что эта рухлядь не записывает звук, – не отвлекаясь от бумаги, Молли указала на работающие камеры, подмигнувшие красным огоньком. – Иначе тебя бы выкинули отсюда раньше, чем я бы закончила составление этой ереси.

Белла натянуто улыбнулась и в попытке перевести разговор в нейтральное русло, заговорила о погоде:

– Синоптики передавали солнце на весь день, а небо затянуло тучами. Слышала о потопе в Дерри?

«Хорошо если сейчас еще ливневая канализация даст сбой»

Собеседница закатила глаза и отрицательно покачала головой, пропуская мимо ушей бессодержательную историю о том, как полвека произошло наводнение из-за выхода реки Кендускиг из берегов, а этому случаю предшествовала катастрофа 1931 года унесшая два десятка жизней, прихватив еще и миллион долларов из государственной казны на восстановление.

– В Дерри вообще много чего случается, – подытожила Белла с чувством выполненного патриотического долга по части просвещения в историю города.

– И, заметь, случается одна хуйня.

Молли похлопала по плечу в знак благодарности за столь интересный рассказ и, отсалютовав на прощание, предварительно изъяла десятку из кассы (под расписку) на заправку бака.

Непогода и изменения геомагнитного поля, о котором, не переставая твердила мать последние годы, если и влияли отрицательно, то только на пикап, дворники которого не желали справляться с поставленной задачей.

Несмотря на то, что проблем с транспортом в городе почти не наблюдалось, из-за дождя на необходимом повороте застопорился поток машин. Водители без особой ненависти сигналили друг другу, кажется, только потому, что «так было нужно» и равнодушно смотрели перед собой, выискивая взглядом, царапины на соседних машинах или наблюдали, как частицы пыли кружат в вальсе по воздуху и затем оседают на отполированной приборной панели.

Если бы не обещание племяннице Молли и носу бы не показала, а натянув одеяло до носа, проспала бы до поздней ночи, а то и следующего дня, бранясь на собственный хуевый режим, который так и не восстановился с трудоустройством.

Дома было подозрительно тихо.

Никакого гомона, желания показать свое творение или неугомонной болтовни о чем-то несуразном. Лишь шум дождя за окном и приглушенная музыка из титров какого-то мультфильма.

Молли уже собиралась накричать, что она не платит за электричество в пустоту и музыкальные паузы по окончанию просмотра делать необязательно. Но было слишком тихо.

Она позвала племянницу, бегая глазами по помещению, с предупреждением, что сейчас не подходящее время для пряток. Иззи не спала, где-то свернувшись, как котенок калачиком и не затаилась за тяжелой занавеской гостиной.

Двери были заперты, как и при уходе, а оконная створка не билась от порывов ветра, исключая варианты побега из дома.

Она позвала ее еще раз, повысив срывающийся голос, пригрозив поркой за несмешные и неуместные шутки.

На незавершенный в спешке рисунок, брошенный на пол, стекала грязно-бурая вода из перевернутой на журнальный столик чашки.

– Иззи!

Гусиная кожа, вызванная ознобом, покрыла руки, дыхание сковало, как будто кто-то окунул ее в прорубь. Скользкий как проклятый змей обреченный ползать на животе, страх заполнил ее как пустой сосуд.

Так легко одурачить.

За душевным волнением Молли не запомнила, в какой момент схватилась за недостаточно заточенный топор и выбежала с ним как в лучших артхаусах начинающих режиссеров не испытывая волевого контроля над собственными действиями.

Мокрые ветки хлестали листвой по щекам, когда она пробиралась по знакомой дороге, стиснув рукоятку до боли, когда старые занозы впивались в нежную кожу ладоней.

Как будто страшной песенки

Веселенький припев*

Черные вспышки ярости доминировали, приказывая размахивать холодным оружием, как чертов бейсболист во время матча, не заботясь о том, что при таком раскладе велика вероятность задеть кого-то еще, кроме себя.

На не тронутой гальке возле реки воображались не смытые дождевой водой капли крови, пропитавшие и без того костлявую землю Дерри.

Молли последний раз позвала племянницу и, не услышав ответа, справляясь с дежавю, включила фонарик на мобильном телефоне, заправив устройство в карман мокрых от дождя джинсов.

Не он ко мне, а я к нему -

во тьму,

во тьму,

во тьму.*

Держа топор чуть крепче чем пропащую винтовку двумя руками, Ригс пробиралась по коллектору, только сейчас ощущая как полиэстер неприятно холодил ногу, облепив как вторая кожа.

Запах разложившихся трупов усиливался с каждым шагом, служа лучше всяких дорожных табличек преграждающих путь. Объем воды увеличился, достигнув выше щиколотки.

Добраться до развилок труб, заблудиться в лабиринте и вовек не выбраться, не представляло возможным.

Кто-то заботливо обеспечил безопасность горожан решеткой свежей сварки, о которой еще несколько дней назад не было и речи.

Невозможно.

Расставив локти, как учил бедный художник в небезызвестном фильме свою белую подружку, Молли нанесла удар в свежий стык, будто бы металл мог так легко поддаться тупому топору. Еще один.

А за ним еще один.

С каждым нецелесообразным ударом по телу пробегала дрожь, а тишину наполнял режущий уши звук.

– Нашла себе новую игрушку, Молл?

Шепот раздался где-то под ухом, вынуждая обернуться, чтобы наткнуться на пустоту.

«Ты ведь даже ее не любишь, Молли. Сгусток клеток, еще один голодный рот. Она родилась тебе в наказание, как и сестра, а ты снова прибежала сюда. Какая верная! Ты же боишься не ее смерти, а того, что тебе будет нечего сказать Джейн. Глупая сестра, а ты оказалась еще глупее. Чем ты думала, когда оставляла ее одну?»

Шепот.

Шепот как шипение змеи вечно питающейся прахом принял ее собственный голос в те моменты отчаяния, когда она говорила все, что приходило в голову.

Дьявольское желтое свечение от глаз теперь было сравнимо с ржавчиной.

Оно смотрело за ее жалкими потугами что-то предпринять и отвлечься от нарастающего шепота, что продолжал звучать в голове.

– Впусти меня!

Молли истошно кричала, вцепившись, точно проворная обезьяна в металлические прутья, полагая, что сможет их расшатать. Здесь даже было на что посмотреть. Растрепанные влажные волосы, прилипающие к губам, раскрасневшиеся щеки и первобытная ярость в глазах. Юная дикарка.

Почти Кэтрин Эрншо.**

– Пеннивайз! Впусти меня!

Девчонка с большим трудом вспомнила его имя, за что ей уже надо было бы отдать должное, прибавив отчаяния на десерт. Она как никчемная актриса на первых пробах пыталась выдавить из себя слезу, но выходило только кричать, и бешено биться в закрытую решетку.

Прислонившись спиной к промозглой стене, Молли последний раз позвала его по имени, ощущая упадок сил в заранее проигранной битве. Деревянная ручка топора осязалась где-то рядом с ногой, как и выпавший из кармана телефон дисплеем вниз все еще справлялся со своей функцией освещения пространства.

Бледные руки, покрытые гусиной кожей с красными мозолями на ладонях, все еще подрагивали, а двигающиеся губы не произносили ни звука.

В ее мыслях были упоминания Бога, которого не удастся обдурить, который все должен видеть.

К ней подступала алая вода, окрасившаяся кровью ее не дражайшей племянницы, прибив к одному из прутьев лоскуток ткани с девичьего платья. Малышке не суждено узнать о мертвых огнях, но сопутствующая небесная звезда погасла, как и земная жизнь.

Сточными водами уносилась жизнь, и кровь смешивалась с отходами и трупным ядом гниющих тел, отравляющим пресные источники.

Сточными водами разум Молли Ригс несся вниз, размывая последние здравые мысли по стенкам ржавых труб.

______________________________

* – Строчки из стихотворения Анны Ахматовой “Встреча” (1943)

** – Кэтрин Эрншо – главный действующий персонаж романа Эмили Бронте «Грозовой перевал»

========== XIII ==========

Молли перестала следить за временем и, наверное, просидела бы в такой позе еще какое-то время, игнорируя затекшие ноги и то, что зубы предательски дрожали от холода. Фонарик на телефоне погас, послужив напоминанием, что и вне стен коллектора есть жизнь.

Дождь, кажется, кончился.

Ее взгляд был устремлен в одну точку достаточно долго, чтобы заметить следы крови, которые наверняка хранились здесь намного дольше, чем можно было предположить.

Пропадая в собственных лабиринтах разума, Молли почему-то вспомнила неопределенный период своей жизни, который привел к наихудшему исходу. Призрак человека, который походил внешне на отца вновь замаячил в сознании, взывая к благоразумию.

Она встретила его в Нью-Йорке, когда приехала сюда ради концерта не особо известной группы, сопровождая музыкантов на заработанные в кинотеатре деньги.

Ниже ее на добрую пару дюймов он был невостребованным актером на родине с ярко выраженным акцентом. Америка не принесла ему ничего кроме убытков, но тогда Молли не думала об этом. Прогуливаясь по одной из улиц, она искала того, кто мог бы купить пачку сигарет, не придираясь к ее возрасту. Англоговорящие туристы всегда соглашались. И Юстин согласился. Лишь протягивая непочатую пачку «Мальборо», прищурившись, задался вопросом о совершеннолетии.

В нем говорила природная доброта, бездетность (при всем желании) и незнание свода законов и особенностей менталитета. Любых. В тот день Молли нарекла его в сознании «причудливым сербом» и, просмотрев позже несколько фильмов с непосредственным участием нового знакомого, убедилась в отсутствии таланта. Юстин стал ее личным дилером табачной продукции в Нью-Йорке и человеком, отчасти напоминающим отца, который всегда вызывал улыбку. Быть может, дело было в мягкости взгляда и интонации, когда он называл ее по имени, а может и в том, что она подсознательно искала того, кто мог бы восполнить пробелы в душе.

Смерть матери выбила почву из-под ног. Родительница будто специально в очередной раз бросила свои обязанности на старшую дочь, предпочтя молча наслаждаться шоу в стороне. Ребенок бесконечно плакал, Джейн сузила круг своих дел до дочери и ночами рыдала по скоропостижному уходу матери чаще принимающей ее сторону.

Нужно было решать что-то с землей, домом, похоронами, старыми задолженностями, которые всплыли только сейчас. А Молли не знала, что с этим делать. Никто не учил ее изворотливости в серьезных денежных вопросах или тому, что нужно сказать при переоформлении бумаг.

И стоя на распутье своих желаний и интересов какой-никакой семьи, она бросилась в ночь, преодолевая расстояние, чтобы познать саму себя в дороге. Сожмется ли ее сердце от мысли, что сестра осталась одна в штате, который был бы велик для нее при любом раскладе или захочется ли свернуть на полпути, чтобы удостовериться, что родительское гнездо еще не полыхает от забыто не выключенной конфорки.

Нет, нет и тысячу и один раз нет.

Юстин предусмотрительно (или наоборот не) оставил свой адрес и даже пару раз угощал ракией и щедро намазывал на хлеб айвар приготовленный женой.*

Под покровом ночи Молли постучалась в дверь не надеясь, что он откроет и не вызовет полицию.

Тогда, как и сейчас она сидела, прислонившись к отрезвляюще холодной стене, ведя отсчет про себя, чтобы постучать вновь. Все мысли были заняты отцом и его именем, высеченным на мемориале 9/11. Люди дотрагивались до букв, складывающихся в распространенное мужское имя, не думая ни о нем, ни о его семье, будто бы это было имя какого-то персонажа, который не был реален. Не был человеком как они сами.

Юстин в атласном халате, доходящем до лодыжек, еще не отойдя ото сна, непонимающе смотрел на нее. Потерянную, жалкую и не понимающую того, как устроен этот мир.

«Сколько же ты проехала, девојче?»**

Пять часов? Шесть?

У него были ладони чуть меньше чем у отца, но обнимал с тем же трепетом. Он наставлял как Джералд О’Хара свою дочь учениями о любви к земле, но с посылом, что этот участок в Дерри, что давно принадлежит можно было бы продать. Эта мысль была лучше поджога прошлого. Правда, Молли пошла не по тому пути, что предложил Юстин, которого она не видела с той роковой ночи.

Идея переоформить дом, отказываясь от своей доли в пользу Джейн, была направлена на усмирение совести. Молли оставит ей дом, сестра будет получать пособие по инвалидности, если, конечно, захочет повозиться с бумагами и сможет выживать, полагаясь на доброту благотворительных организаций, которые станут поносить сбежавшую родственницу.

Молли вернется к началу, опираясь на голос отца из могилы, изменит то, что еще не пропало.

Ноги дрожали, когда она вернула вертикальное положение, предварительно подобрав мобильный телефон и топор, который как никогда казался бессмысленным. В последний раз, прикоснувшись к месту сварки, Ригс ухмыльнулась про себя тому, что еще как минимум час назад была уверена в возможности сломать эту конструкцию и всадить топор в голову обидчика.