Текст книги "Я, арестант (и другие штуки со Скаро) (ЛП)"

Автор книги: The Wishbone

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

Линза одной из кинокамер только что взорвалась. Осколки летят из нее, словно из разбитой грабителями витрины. В воздухе повисает вонь горелой электроники.

– Что за нахер? – выкрикивает лысеющий фотограф.

– Должно быть, короткое замыкание.

– Может, отключить питание? Ага, только… Люди, мы отключаем питание!

Приглушенный шепот заполняет зал. Я поднимаю взгляд на сцену.

Как раз в тот момент, когда парень в лабораторном халате проталкивается мимо.

– Простите, – торопливо бормочет он.

У него каштановые волосы, и он подходит к Дениз, стоящей на платформе. Я решаю, что стоит его остановить, но она глядит на него с выжиданием. Они знакомы. Что за красавчик! Самое увлекательное из того, что произошло за день.

Я снова гляжу в зал и успокаиваю себя, говоря людям вести себя спокойно. Подхожу к ругающемося оператору.

– Это безопасно?

Он трет ладонью лысину, встряхивает рукой.

– Не знаю. Надо… надо ее заменить, – сообщает он мне, удивленно разглядывает битое стекло. Встает и начинает копаться в сумке. – Боюсь, придется поторчать тут подольше.

Я оглядываюсь. Дениз сошла со сцены, а парень что-то торопливо говорит ей. Они стоят лицом к стене, создавая барьер между собой и остальным залом. Странно. О чем бы они ни говорили, очевидно, они хотят сохранить это в тайне.

Возвращаюсь на сцену. Тогда, раз уж сцена пустует, не спеша бреду обратно ко входу и прислоняюсь к простенку. Зал полукруглый, стены выкрашены скучно-бежевой краской, которая на фоне панелей из красного дерева кажется гораздо темнее. Сюда может вместиться около тысячи. По обеим сторонам кафедры добросовестно висят звездно-полосатые флаги, но их добавили сюда недавно.

Окон в зале нет. Единственная вещь, по которой можно видеть время – огромные хромированные часы с римскими цифрами, с монотонностью робота отсчитывающие минуты. Чувствую себя в ловушке.

Само здание, в котором находится зал – уродливое и круглое, присоединенное к острому, угловатому зданию из стекла и стали. Печальный контраст с колоннадами и мостовыми, встретившими меня здесь. Должно быть, его построили в шестидесятые, но выглядело оно старше. Как же я устала! Как же здесь душно. Хочу спать. Нужно поспать.

Неожиданно я понимаю, что гул прекратился. Господи, счастье-то какое.

– …ну, неважно, что он думает, он ничего здесь не решает. Я говорила вчера с ним. К концу недели мы это выключим.

В десяти шагах от меня, в углу, Дениз все еще говорит с парнем в белом халате. Они отошли даже дальше. И я понимаю, что в планировке зала есть изъян. Форма, все из-за нее.

Я отчетливо слышу каждое их слово.

Помня свое место, я отворачиваюсь. Не твое дело, о чем они там болтают. Вместо этого я осматриваю зал, ловя крохотные обрывки разговоров, пролетающие мимо, словно пепел костра. Каштановый паренек что-то шепчет.

Наверное, мне это кажется. Но на мгновение я могу поклясться, что один из них произносит слово «гибрид».

Боже, Элиза, прекрати. Хватит об этом думать. Работу потеряешь. А если не это, так станешь еще более ненормальной, чем сейчас. Брось! Полиция и так в курсе дела. Кроме того, эти милые очкарики, скорее всего, вообще не при делах. Вероятно, речь идет о запретном гибриде свиньи с обезьяной – результате сомнительного эксперимента. А может, вообще об автомобиле. Не о циклопе с щупальцами и мозгами наружу, который то осьминог, а то черный робот. Да, давай-ка, скажи это вслух. Чушь собачья, ага.

Я бросаю на них взгляд как раз тогда, когда каштановый парень скрывается за двойной дверью. Дениз стоит, не шевелясь, и глядит ему вслед. Ее лицо кажется почти мечтательным. Эмоция? У нее? Да нифига.

Интересно, о чем они все-таки говорили?

Дениз поворачивается к аудитории спиной, сует руку в карман. Замирает. Проверяет второй. Оглядывается, а потом похлопывает себя по бокам. Что-то потеряла. Еле слышно она произносит ругательство.

– Эй, вы, – окликает Дениз, глядя прямо на меня. Я прикусываю губу. – Вы, офицер. С кудрявыми волосами.

До меня доходит, как раз вовремя, что я нахожусь прямо здесь, и она обращается именно ко мне. Щеки горят. Раны на шее тоже. Она шагает ко мне ровной, четкой походкой, и я выпрямляюсь. Дениз окидывает меня взглядом, от которого я чувствую себя в пару футов высотой.

– Я оставила записи в кабинете, – поясняет она. – Теперь, полагаю, перечитывать их мне придется большую часть следующего века. Но вам я выделю большую часть двух минут, чтобы принести записи мне. Не слишком многого прошу?

Я пялюсь на нее и понимаю, как сильно хочу ударить эту женщину. Она со звоном достает из кармана связку ключей. Указывает на ключ медного цвета.

Думаю, не сказать ли ей, куда сунуть этот ключ, но потом вспоминаю о толстой, ухмыляющейся роже Джонсона. Ему понравится, если я облажаюсь, так что я глотаю злость.

– Ага, конечно, мисс. А где это?

Дениз закатывает глаза.

– На…

Из центра зала доносится окрик. Один из церемониймейстеров показывает Дениз улыбающейся женщине в цветастом хиджабе. Дениз отвечает улыбкой одними губами и торопливо оборачивается ко мне.

– Верхний этаж, прямо и направо. Там должно быть открыто. Лифт за этой дверью в конце перехода, справа. Ясно? Хорошо. Благодарю.

И, прежде чем я успеваю попросить повторить, она шагает прочь, пожимая руки. Елки. Я топографический кретин. Но прогулка в любом случае кажется хорошей идеей, так что я ухожу.

Выхожу в вестибюль как раз в тот момент, когда последние журналисты просачиваются мимо меня, поднимаясь по лестнице. Прямо по курсу – серый прямоугольник дверного проема. А за ним – лифт. Я шагаю к нему, на ходу разглядывая ключ.

Как здорово, что больше не гудит. Еще немного, и меня бы с катушек сорвало. Кем эта женщина себя считает? Она просто как робот. Как… даже как далек. Ага, немного похожа на Сека. Отдает приказы. И срать им на то, хочешь ли ты тащить их по лестнице, на то, испачкают ли они тебе слизью диван. Таскают всюду оружие, пугают детей. Ладно, последнее не подходит. Если уж на то пошло, она хуже. Натуральная мегера.

Добравшись до двери, я оглядываюсь. Другой конец коридора в милях отсюда.

Первое, что я замечаю, это полную, абсолютную тишину. Врезаюсь в нее, как в стенку, переступив порог. Даже останавливаюсь. Что-то не так.

Коридор, в котором я теперь нахожусь, вряд ли можно так назвать. Просто небольшая продолговатая комната. Словно вход. И выглядит здесь все иначе. Бетон!

Бетонный пол. Вертикальные бетонные панели – стены. Горшок с дырками для заклепок. Все холодное, крепкое. И ни разу не дешевое. Исчез тот уродливый бежевый узор, украшавший интерьер раньше, но лучше не стало. Чувствую себя странновато. Наверное, именно здесь они ставят свои опыты с опасными химикатами или радиацией, и стены нужны покрепче, и охрана получше.

Мне начинает казаться, что я пошла не туда. Но нет, точно, по правую руку, как и говорила Дениз, лифт. Дверь не двигается, открытая настежь. Странно. Сломалась? Может, стоит попытаться.

Шагаю в металлическую кабину, тут же вспоминая, как ненавижу замкнутое пространство, и ищу нужную кнопку. Их двадцать, мелких и выставленных по шкале: -1 этаж, сектор F, -2 этаж, сектор F… и так далее. Странно. Почему они все едут вниз? В этом здании был подвал, а мне и не сказали. Верхний этаж тогда – это что?

Нажимаю на кнопку «-1 этаж, сектор F», и она удовлетворенно клацает. Скользнув, с мертвенным стуком двери закрываются. Меня словно поместили в вакуум. Или в гроб.

Потом пол под ногами вздрагивает, и я начинаю спускаться в ад.

Жду. Ключ в руке теплеет, но от металла стен веет ледяным холодом. Жаль, что я не взяла куртку, не забрала из гардероба. Дрожу. Черт, ни разу видела настолько чистого лифта! Пахнет здесь резко – легкий намек на какие-то реактивы, смешанные с вонью работающих механизмов.

Если не считать кнопок, здесь больше ничего нет. Ничего не указывает, на каком я этаже, или когда буду на месте. Даже щель между дверями в волосок толщиной.

Минута постепенно превращается в десять. Лифт все едет. Неожиданно начинает закладывать уши. Эта штука что, настолько глубоко? Невидимый, тяжелый груз начинает давить на меня – словно в глубоком погребе или метро, – и я начинаю беспокоиться.

Все. Двери медленно, угрюмо открываются. Господи Иисусе. Это было слишком долго.

Шагаю вперед – гораздо торопливие, чем собиралась, и двери за спиной закрываются. Должно быть, выгляжу полной дурой. По спине пробегают мурашки, и поначалу я не могу сообразить, почему. Затем все-таки понимаю, где нахожусь. Стоп. Должно быть, я ошиблась.

На площадку с лифтом, где я стою, сходятся с всех сторон три коридора. Два по бокам идеально ровные и угловатые, словно прорезанные в камне, и передо мной такой же.

Стены отделаны таким же бетоном, выглядящим так, словно на нем и ракета царапинки не оставит. Они тянутся в бесконечность, становясь все темнее и темнее. По потолку змеятся трубы, они разной толщины – должно быть, в них и газ, и вода для помещений. Пол устлан бесцветными линолеумными плитками, такими, как обычно в больницах.

Большую часть минуты я, должно быть, замерла, осознавая все это. Собирая в голове. Всю эту геометрию, тьму, тишину, обдумываю постмодернистскую идею чистилища, но за все время, пока я тут стою, ничего не шелохнулось. Думаю, все сотрудники наверху, в лекционном зале. Или работают за закрытыми дверями. Но тишина не просто страшноватая. Она чудовищная.

Оглядываюсь, пытаясь найти хоть что-то, что можно запомнить в этом месте.

Единственное, что выделяется, это план этажа, напоминающий критский лабиринт, а рядом – стеклянная табличка, сообщающая остроугольными буквами, что это «-1 этаж, сектор F». Супер, спасибо за информацию. Но где именно он находится?

Пытаюсь стряхнуть с себя удушье. Где, говорила Дениз, ее кабинет? «Прямо и направо». Ага, именно так. Но, глядя в этот ровный проход, я начинаю сомневаться, стоит ли оно того. Это это за место? Почему оно так глубоко? И настолько чистое? Глубоко вдыхаю и улавливаю запашок чего-то едкого, стерильного. Сильнее, чем в лифте. И понимаю, что запах мне знаком. Боже, да я становлюсь настоящим параноиком. С усиленной осторожностью я шагаю вперед по коридору, и единственное, что слышу – стук собственных шагов.

Чего я ожидала? Для начала, побольше света. Стендов, полных бутылок с реактивами, гудящих мониторов, но не этого. Это больше напоминает Пентагон – так, как я его себе представляла.

Свет! Он пробивается сквозь дверную щель, приоткрытую совсем немного. Должно быть, это место. Дениз сказала, там не заперто. «Просто зайди, возьми бумаги и убирайся прочь из этого кошмара», – говорю я себе и захожу внутрь.

И тут же понимаю, что ошиблась.

Комната, в которую я вошла, абсолютно точно кабинет. Лампы дневного света освещают скучный интерьер; стены отделаны тем же неприступным бетоном, как и в других местах здания, но они скрыты рядами и рядами полок. Папки выстроены на них в идеальном порядке. Должно быть, это какой-то архив. На огромном столе стоят два включенных монитора, рядом с клавиатурой – пустая чашка и фотография в рамке, единственный намек на то, что какая-то живая душа здесь обитает. Душу зовут Патриком Тайером – на двери висит табличка с его именем. Не та комната.

Прежде чем уйти, я еще раз оглядываю кабинет. Кажется, тот, кто его занимает, только что вышел. Может, подождать его и спросить, куда идти? Ага. Мой взгляд пробегает по стопкам бумаг на столе.

И замирает, наткнувшись на фотографию, открытую на мониторе.

По телу пробегает ледяная дрожь. Я застываю на месте.

Нет, быть не может!

Но нет, может, раз уж я это вижу. Фотография, одна из слайдшоу. На ней белая комната, и люди в белых халатах окружают фигуру в центре, единственное, что на фото не белое. Края фигур и предметов размыты, и, как сказала бы Мелани, что касается композиции, то она проработана плохо.

В центре фото стоит далек Сек.

Он в той форме, которую я видела ночью в Ред Хук, гибрид. При хорошем свете и без движения я могу разглядеть его лучше. То, что на нем нет рубашки, беспокоит меня меньше всего.

Факт в том, что он настоящий.

И у этих людей есть его фото. О, Боже.

Он здесь!

Не задумываясь, я усаживаюсь в кресло напротив мониторов. Мой мозг ломается, пытаясь связать все воедино. Сека держат здесь, в Колумбийском? Значит, я была права. Люди держат его здесь под замком. Но почему здесь? Да, это же научный отдел. Наверное, они занимаются изучением внеземного.

Но, серьезно, что-то настолько важное было бы под эгидой правительства, или в Зоне 51, если она существует? Не могу отвести взгляд от фото.

И тогда я понимаю кое-что еще.

Здесь были те же люди, которые занимались изучением тела слайзера. Сек кое-что знал. А если далек здесь, значит, есть огромная вероятность, что и они тоже это знают. Погиб человек, а значит, они за это в ответе.

Это улика.

Нужно выяснить, что им известно.

Тянусь к мышке и замечаю на правом мониторе открытый документ. Должно быть, лабораторный отчет. Дерьмо. А что, если эксперимент по гибридизации проводился именно здесь? Пробегаю глазами текст, потом возвращаюсь к началу.

«Резюме

Далек Сек/Лерой Диагорас

На сегодня это самый продвинутый пример человеческой гибридизации. Особенно примечателен этот процесс тем, что оба его участника были живы, в сознании и без повреждений в тот момент, когда он был запущен.

Процесс включал в себя встраивание человеческого образца в плоть далека, после чего были впрыснуты специальные хроматиновые растворы. Гибрид смог развиться внутри брони, сбросив кожу первоначального мутанта.

Окончательный эксперимент прошел 1 ноября 1930 года. До того схожие опыты проводились на человеческих образцах. Их генетический смешивали код с кодом свиньи, который легче было достать. Передовые технологии далеков обеспечили высокий процент успешности, которого трудно было бы достичь без потерь.

Основной целью эксперимента было создание шаблона, чтобы впоследствии выполнить аналогичные встраивания человеческих генов в геном далека для продолжения существования вида. Сохранилось всего четыре чистых образца генотипа далеков. До сих пор неясно, отчего эксперимент провалился…»

Тошнота подкатывает к горлу. Вот как все произошло. Мотаю головой, быстро проматываю вниз, пока не замечаю второй заголовок.

«Темпоральный фиброз

Следом воздействия временной воронки на гибрид стала необычная травма: форма тела фозвращается к той, которая существовала до эксперимента. Благодаря использованию решения, полученного при эксперименте с Разломом (см. документ 21-12-2007), стало возможно вернуть гибриду его полную форму. В настоящее время исследуется возможность путешествий во времени».

Надо нажать принтскрин. Схватить улику, сбежать, но взгляд никак не сфокусируется, не оторвется от экрана. Я пришла сюда, уверенная, что нет лучше места, чтобы все позабыть. Все о пришельцах. О слайзере. О Секе. Как же я ошибалась. Проматываю дальше, и вот оно. Даже первый абзац не осилила.

«Далеки».

Я щурюсь. Ну же, это важно!

«Классифицированы как угроза первой степени. Не приближаться без особых обстоятельств. Не инициировать вербальный контакт. Не…»

– Какого черта вы здесь делаете?!

Неожиданно я возвращаюсь в реальный мир, как будто на меня наехал поезд. Услышав голос, я подпрыгиваю. И оборачиваюсь.

В дверях стоит человек. Кровь отливает прочь от лица. Меня здесь быть не должно.

На человеке длинный белый халат, застегнутый на все пуговицы, под самое горло. В его лице что-то пугающее – в том, как его взгляд перебегает с экрана на меня, с меня на экран, и снова. Я начинаю бормотать, подбирая слова.

– О, э… ну, я просто… – Горло пересохло. Это не сработает.

Меня как будто подстрелили. Мир, в противофазе с сердечным ритмом, наполовину затормозился. Меня застукали.

Медленно поднимаюсь на ноги и в этот миг понимаю, насколько этот тип высокий. Твердое лицо – внешность актера, не модели, – волосы и борода темные с проседью. В его позе готовность то ли к нападению, то ли к тому, чтобы самому нанести удар.

– Как вы вошли? – требовательно спрашивает он, и я готова поклясться, что его голос дрогнул.

Борясь со страхом, вспоминаю то, о чем только что прочла.

– С… сэр, – заикаюсь я, собрав всю храбрость, которая у меня сохранилась. – Я… я требую информации о том, что происходит в этом месте. У меня есть веские доказательства того, что вы проводите здесь… э-э, незаконные эксперименты и утаиваете информацию от правительства.

Незнакомец пялится на меня. Он ни слову не верит, как и я. Раны на шее начинают гореть. У меня есть личный интерес.

– Где далек Сек? – в ответ заявляю я. Хватит прятаться, тупо топтаться на месте. Я знаю правду, и мне нужно увидеть ее.

А с этим мужчиной что-то не так. Может, дрожь, а может, то, как бегают его глаза. Как огромные руки сжимаются в кулаки. Я ловлю себя на том, что отслеживаю его движения. Он закричит! Позовет охрану.

Так что представьте мое изумление, когда он бьет меня в живот. Задохнувшись, лечу назад, едва замечая, как моя голова врезается в ножку стола. Мир взрывается звездами. Я не ждала этого! Не была готова. Это нерационально! И страшно.

Он шагает вперед, хватая меня за плечо. Кричать не могу. Даже дышать. Он тянется к чему-то, к поясу, но не к пряжке, а в сторону. Там шокер.

Хватаю его за запястье, тяну назад. Мы боремся. Каждым атомом своей энергии я стараюсь его удержать. Пытаюсь пнуть, но без толку.

Его лицо прямо передо мной. Кривится, морщится.

Мне не хватит сил. Помогите. Прошу!

Тогда он выбирает решение попроще. Его кулак врезается мне в голову.

Темнота.

====== Глава 18. Разлом ======

Комментарий к Глава 18. Разлом Итак, все и для всех начинает подходить к концу.

Тайер встает и глядит на девушку: та лежит, поверженная, на полу. Поразительно юная – темная кожа, костлявые руки и ноги, пружинки густых черных волос, модно подстриженных, прячут закрытые глаза. Голубая хлопковая рубашка без логотипа, не заправленная в черные брюки. Слишком молода. Должно быть, новичок. Тайер чувствует, что Бог от него отвернулся.

– Дело дрянь, – шепчет он. – Дрянь, дрянь, дрянь.

Все погружается в пучину, волны смыкаются над скалами. Господи Боже. Это уж слишком. Он зашел слишком далеко.

Но она знает! Она читала документы. И знает, что они здесь прячут. Это чудовище. Убийцу-психопата. Оставили в живых, кормят, дают крышу над головой. Девушка может уйти. И она расскажет обо всем. Люди узнают.

Узнают, что он не помешал этому. И тогда никакого спасения не жди.

Тайер плачет. Слезы катятся по лицу. Ужас опаляет.

О Господи.

Они найдут тело. Как только конференция закончится, они снова спустятся сюда – все они. И увидят, что он натворил.

Дрожа, он снова опускается на колени. Кладет пальцы ей на шею. Пульс есть, девушка дышит. Но нельзя не заметить разрастающуюся на ее лице отметину. Некоторое время девушка проведет без сознания.

И чудовищем станет он, он, а не далек. Он был в своем праве, она влезла без разрешения. Разнюхивала секреты. Но этого никто не заметит. Они заберут ее и допросят. И отпустят. А главным подсудимым станет Патрик Тайер – под вспышками камер. Он будет злодеем.

Вот так он все это видит.

Его трясет от рыданий, болезненно отдающихся от стен кабинета.

Стоп.

Идея – слишком деликатная, слишком рискованная, невозможно оторваться, – начала обретать плотность в его голове. Что, если тела не найдут?

Может сработать. Если не будет свидетеля… ее станут искать, но не слишком долго. Свидетельства его вины не останется.

Тяжело дыша, он достает из кармана карточку-пропуск. Замирает, затем стаскивает с пояса девушки шокер, прячет в ящик стола. Можно утилизировать его позднее.

Никто не узнает.

И Тайер будет в безопасности.

А гул снова затапливает здание. Отдается от стен, тянется по трубам, даже воздух от него дрожит. Сидящий в камере далек-гибрид поворачивает голову. Что-то не так.

Он взгромоздился – весь сплошные щупальца – на ящик, уставившись, но не видя, на свое передвижное устройство третьей модели, которое было когда-то его тюрьмой. Или защитой. Просто задаваясь вопросом: «Стоило ли все это того?» Не уточняя, правда, что именно подразумевалось под словом «все».

Но дребезжание стекол, оружия на корпусе, переключают его внимание. Разлом активирован. Странно. Эксперимент уже проводили сегодня. Алсуотер говорила, что они собираются его отключить.

Сек чувствует, как грудь сводит судорогой. Все тело жжет, костенеет, трещит, становясь на место. Внезапно он может стоять. Сек ненавидит меняться. Это происходит быстрее, чем раньше, но болевой шок не приглушается. Далеки умеют находить с болью общий язык. Блядь. Быть настоящим далеком, без человеческой составляющей, без сомнения дает кое-какие преимущества. Люди склонны замечать гораздо больше всякой ерунды.

Тогда он кое-что вспоминает. Фрагменты событий дня.

Сектора от С и выше уже отключены. Ему дали свободный допуск в сектора F и D, пока он снова не уйдет. Можно путешествовать куда вздумается. Но зал Разлома должен пустовать. В нем никто не должен находиться.

Что, если они хотят его разрушить?

Теперь, полностью приняв гибридную форму, Сек подбирает одежду. Она лежит в ящике – спутанное, покрытое слизью гнездо. Он торопливо хватает и натягивает на себя липкие тканевые оболочки, потом бегом покидает камеру.

А Элиза шевелится. Зал вокруг нее раскачивается, кружится, очерчивает свои пределы. Все болит. Особенно глаза. Почему так ярко? Никогда, никогда еще свет не сиял так мощно, так потрясающе неприкрыто, обжигая роговицу. Никакое похмелье и рядом не стояло с этим ощущением.

В виске болезненно пульсирует. Что случилось? Упала? Нет, Элиза вспоминает. Кто-то вырубил ее. Зачем? Она что, дралась?

И тогда Элизу осеняет. Она вспоминает и чувствует, как поднимается паника.

В воздухе повисает тяжелая вонь. Словно что-то горит. Словно закоротило провода, только жарче, противней. Дышать трудно. Отчасти потому, что Элиза до сих пор не может перевести дыхание. Дыма нет. Только свет. И звук вернулся. Он ныл, как жаркое марево, окутывавшее окрестности, но Элиза не могла понять, почему он настолько громкий. Она не слышит ничего другого. Звук обступает ее со всех сторон. Оглушает.

Расфокусированный взгляд Элизы рикошетом отскакивает от углов зала – ровного, обшитого теми же бетонными панелями. Потолок очень высоко. Огромная стеклянная стена, посверкивая и рассыпая блики, разделяет две части зала. А перед ней – своего рода стол, клинически белый, опутанный проводами. Нет, это панель управления. А за ней стоит мужчина в длинном белом халате.

Он вырубил ее. И сейчас нервно, торопливо стучит по клавишам.

Управляя – чем? Где, черт возьми, она вообще находится?

И тогда до Элизы доходит: источник света за спиной. Она начинает поворачивать голову. Нет. Слишком ярко. Она ослепнет.

Вместо этого Элиза пытается встать. Но от этой попытки в глазах все снова начинает кружиться. Вместо этого она пытается крикнуть, но слова гибнут в пересохшем, болезненном горле.

Но это движение замечает ее тюремщик. Он ругается. Выкрикивает что-то еще, но звук проглатывает гудение, сотрясающее воздух.

Тело все застыло и болит. Но нужно убраться отсюда. Элиза заставляет себя подняться, ее накрывает волна головокружения. Что бы ни скрывалось за спиной, нужно отойти как можно дальше, потому что оно опасно, пахнет гарью.

Брови ее тюремщика изгибаются в гневе, или в страхе, или в обоих чувствах одновременно. Он отходит от пульта. Идет прямо к Элизе быстрой, неровной походкой. Зачем? Снова ударить? Сломать ноги?

Элиза не замечает его появления. Тюремщика перехватывают, казалось, ниоткуда. Кто-то врезается в его бок, и они падают. Кто-то, слишком пугающий для человека. Кто-то с щупальцами, поблескивающий от слизи, схватывается с ним в драке, кусает, хлещет, душит. Они борются. Тюремщик выше ростом, он стряхивает его, отбрасывает назад. Он падает, поднимает голову и снова бросается вперед. Взгляд единственного голубого глаза – почти совсем одичавший.

Сек.

Он прижимает тюремщика к пульту, заставляя откинуть голову назад, обнажая шею, отвлекаясь только на миг – и затем он видит ее. Его искаженное, пугающее лицо освещается узнаванием.

– Элиза! Разлом. Попробуй выключить его. – Голос слабый, хриплый, легкий намек на приказ.

– Как?

– Пульт! На нем должно быть…

Но тюремщик отчаянно взрыкивает, выкручивает руки гибрида, сильно бьет его. Обнаженный мозг, это может убить его. Но после прочитанного имеет ли смысл переживать?

Но спешка понятна. Элиза вскакивает – боль отдается в голову от каждого удара сердца, – и бросается к столу. Ее приветствуют бессмысленные кнопки и выключатели. Элиза чувствует себя беспомощной. Свет слишком сильный. «Не смотри туда», – говорит она себе. Здесь есть экран, на нем график с меняющимися данными, цвета и линии. Она нащупывает тачпад. Блядь.

Раздается громкий, ломающий кости удар. Элиза поднимает голову как раз вовремя: гибрид отлетает к противоположной стене.

Затем ее руки оказываются схвачены в двойной нельсон железной хваткой. Элиза кричит, пытаясь освободиться. Но он силен. Пол вышибают у нее из-под ног, тащат, пиная, прочь от пульта.

– Нет!

Элиза смотрит в лицо тому, кто схватил ее. Асимметричные черты, подчеркнутые возрастом – или привычкой думать. Кончик языка зажат между зубами. Пламя пляшет в темных глазах.

И только тогда Элиза оглядывается. Разве у нее есть выбор?

Дыхание застревает в горле.

Идеальный сияющий круг, белый, электрический. Двадцати метров в диаметре, он висит, словно гало, неподалеку от пола. Пульсирует, как сердце. Гудит. Круги энергии пробегают по нему, будто по воде. Невозможно прекрасный.

И именно эта красота внушает Элизе страх, раз уж ее туда тащат. Что это – она без понятия, и что случится, если коснуться круга. Может, она сгорит. Или взорвется на миллион атомов. Нужно бежать. Но попытки борьбы бесполезны: рыбой на крючке Элиза бьется, без сил, без воздуха.

«Нет! – Все, что она может, это шептать: про себя или вслух, разницы никакой. – Прошу. Заберите меня от света. Не надо к нему идти».

А гибрид стряхивает оцепенение и видит, как Элизу толкают к Разлому. Слишком поздно его отключать. Перевес сил не в ее пользу. Ее толкнут в Разлом, словно на рельсы – на смерть от удара или колес. А Тайер останется совершенно непричастным.

Сек заставляет себя подняться. Но слишком медленно. Слишком стар, слишком слаб. Не ел два дня. Пустота в желудке тянет энергию из костей.

Но он не сдается.

Из последних сил он подбегает к Тайеру и хватает его за плечи, пытаясь отклонить их обоих назад.

«Убей его».

Старый инстинкт расцветает кровью на бумаге.

«Просто убей его. Сломай шею».

Но Тайер бьет ногой. Сек падает. Слишком поздно.

Он видит, как девушка – Элиза – оборачивается еще раз, ее лицо очерчивается на фоне ослепляющего света. Он видит ее глаза. Яркие, широко раскрытые. В них страх.

В тот миг ее тело касается границы круга – а Тайер разжимает хватку. Элиза дергается. Лицо застывает в крике, шея, спина, ноги сводит агонией. А затем неожиданно, почти чудом, она начинает светиться. Ее силуэт наливается белизной, наполняется, словно она всегда скрывалась там, под поверхностью. Почти как ангел. Как будто Элиза начинает загораться.

Но это было бы прекрасно, будь оно сном или видением. Но все происходит в действительности. Человек гибнет.

Неожиданно древний инстинкт исчезает И что-то новое прорывается сквозь корку ненависти.

«Нет. Не убивай. Спаси ее!»

Сек проскакивает мимо Тайера: тот падает назад, внезапно освободившись от веса чужого тела.

Сек тянется и хватает сияющие остатки ее фигуры – руку, которую она тянет к нему, зовя на помощь. Его ладонь, демонически сморщенная по сравнению с рукой Элизы, смыкается вокруг ее пальцев.

И тогда Сек чувствует жар. Вполне знакомый. И все исчезает. Человек, которого он пытается спасти. Центр. Далеки. Каан. Тайер. Нью-Йорк. Люди. Битвы. Эсме. Солнце. Голод. Одиночество. Счастье. Торжество. Триумф. Радио. Ножи и вилки. Америка. Туфли. Звезды. Вечно вращающееся пространство вселенной. Доктор. Каждое мельчайшее чувство, каждое воспоминание, его или чужое. Все сгорает, и вместо них остается только ощущение звездной плазмы, пульсирующей в венах, кожи, сорванной прочь космическим взрывом.

Но Тайер видит только, как далек, сияя, исчезает, коснувшись девушки. Разлом издает ужасающий скрежет, словно заевший механизм. Они исчезают.

Он моргает. Исчезли. Словно их никогда и не было. Как просто! Какая удача.

Тайер осторожно отряхивает халат. На нем кровь: красная, но темнее обычной. Не принадлежащая девушке. Нужно переодеться побыстрее.

Он снова подходит к пульту, отключает все системы, так, как ему показывали.

Тогда Разлом, мурлыкнув, гаснет и закрывается.

====== Глава 19. Белая ржа ======

Холодно.

Жар в моем мозгу постепенно гаснет, а потом вскипает, словно в ледяной ванне. Я шиплю. Странное ощущение – не знаю, как его и описать. Моя кожа словно из газировки, и та пузырится. Пузырьки на языке, между пальцами ног, под веками. Словно меня сначала разобрали на атомы, а потом заново собрали.

Или, как когда мне было семь и я лежала с гриппом. Не слишком серьезным, но я помню жар: встревоженные лица родителей виднелись вдали, в розовом сиянии волшебных огней. И, когда меня усадили в теплую ванну, то вода ощущалась настолько ледяной, что я задрожала и попыталась выбраться. Похожее ощущение.

Лежу без движения. Не знаю, долго ли. Может, час. Или день. Точно, как в жару: все, что я могу – это оторопело ждать, пока все кругом встанет на место. И остынет.

И все кругом медленно остывает.

И только в какой-то момент я понимаю, насколько здесь холодно.

Что случилось? Знаю, что случилось. Но надо уложить все в голове. Я была в Колумбийском университете. Потом запуталась и потерялась в секретной лаборатории. Один ублюдок вырубил меня. И бросил в свет. Должно быть, жар именно оттуда.

Боже. Мне так плохо не было с выпускного, когда я словила плохой приход.

Где именно я сейчас нахожусь?

Осторожно двигаю головой. Левая сторона лица вся онемела. Расплющилась обо что-то.

Металл.

Идеально гладкая металлическая поверхность.

Пытаюсь сесть, падаю. Потом моргаю.

Свет тусклый. Как будто просвечивает сквозь пальцы, заставляя плоть сиять алым.

Я нахожусь где-то вроде туннеля. Пол из металла – мутной бронзы или меди. На ней ни щербинки – стальной каток. Ходить по такому трудно. Настолько скользкий, что мог бы быть и изо льда. Стены изогнуты и облицованы той же бронзой, но усилены толстыми балками из более темного металла – как брюхо кита. Туннель изгибается, свет крадется из-за угла, светит оттуда, где я не вижу.

Пытаюсь подняться на ноги. Безуспешно. Должно быть, это другая часть лабораторных комплексов – они тянутся в бесконечность. Так я думаю поначалу. Тип, который напал на меня, он толкнул меня в диск. В тот свет. Если он думал, что убьет меня, то ошибался. Скорее всего, он хотел выбросить мое тело в безопасное место.