Текст книги "Я, арестант (и другие штуки со Скаро) (ЛП)"

Автор книги: The Wishbone

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

– Он должен знать, – в конце концов говорит Тайер. Его голос громко и хрипло перекрывает тишину. Тайер не уверен, что неожиданное внимание ему приятно. Но это и так зашло слишком далеко.

– Сек здесь главный, – говоря, он смотрит прямо на гибрида. Их взгляды встречаются, и у Тайера подкатывает к горлу. – Может, стоило бы спросить его, куда может занести эту тварь.

Дениз прикусывает губу. Привычка, из-за которой она выглядит нервозной, уязвимой. Весьма обманчивое впечатление.

– Сек, ты знаешь?

Скрытое тенью существо, которое сидит на каталке, не говорит ничего. Но лучше бы ему обойтись без невербальных высказываний. Смешок. Быстрый. Едва ли не покашливание. До странного визгливый. Сумасшедший. Затем он дергает плечами. Пожимает. Как бы. Тайеру кажется, что он их передразнивает.

За все время их разговора Сек впервые выглядит сбитым с толку. Возможно, дело в недавней травме. Если то, что он рассказал о столкновении, правда, значит, ему понадобилось более двенадцати часов, чтобы вернуться. Вряд ли кого-то это интересует.

Это было бы так просто, думает Тайер. Подобрать что-нибудь потяжелее: огнетушитель или лампу, – и выбить мозг прямо у него из черепа. Конечно, Сек знает. Он знал, что такое слайзер.

– Нужно прекратить эксперимент, – заключает Тайер, пытаясь не обращать на гибрида внимания, не стараться угадать его мысли. – Результаты у нас есть. Мы знаем, что они позитивны. Отлично, готово. Давайте двигаться дальше, от Разлома мы получили все, что могли. В качестве источника энергии, как мы надеялись, его использовать нельзя – слишком нестабилен. Так чего же мы ждем? Выключите и уничтожьте его!

– Нет.

Слово Дениз твердое, как ледоруб.

– Нет. Не теперь, когда мы открыли врата. Думаю, Патрик, мы коснулись лишь малой части того, чего можем достичь.

Тайер в панике. Пытается возмущаться. Но этого не случится.

Гибрид следит за Дениз, не поворачивая головы. Он ни слова не сказал, чтобы ее поддержать. Его щупальца движутся, реагируя на звук, грудь, вздымающаяся от дыхания, поблескивает на свету.

А теперь щурится юный Хайнкель, глядя перед собой. В его глазах – что-то похожее на алчность.

Собираясь уходить, Дениз разворачивается. Ее каблуки громко стучат по линолеуму.

– Сек, следующие двадцать четыре часа ты проведешь взаперти. Предлагаю всем разойтись по местам. Хайнкель, ты отправишься со мной.

Это не предложение, а приказ. Все направляются к выходу. Охранник ждет снаружи двустворчатой двери, придерживая, чтобы она не закрылась.

– Тайер. Вы отведете далека Сека в его комнату, – добавляет она, как будто эта мысль пришла ей в голову слишком поздно.

Про себя Тайер тяжело вздыхает. Острое отвращение, негодование прокатывается вниз по горлу. Он глядит, как гибрид неохотно встает на ноги. Как движется почти бесшумно, босиком, отработанным шагом того, кто не слишком твердо стоит на ногах. После него на полу остаются липкие следы.

Они направляются в коридор, и охранник следует за ними с каменным выражением лица.

«Господь всепрощающий». Тайер смотрит перед собой и видит только серые бетонные стены. Он чувствует запах существа, когда то идет рядом. Интересно, замечает ли оно то, как он дрожит?

– Где ты был? – в конце концов бормочет Тайер.

– Когда? – Хриплый голос Сека с трудом можно разобрать.

– Ты знаешь, когда. – Тайер не может это вытерпеть. Он поворачивается, забыв, как трудно вынести его взгляд.

Далек-гибрид. Наполовину человек, как в любом случае показали анализы ДНК. Однако лицо, так ясно видное в ярком освещении, дает возможность предположить, что все наоборот.

Сек избегает на него смотреть.

– У тебя есть свобода, зато у нас – строгий комендантский час. Ты нашел то, что искал, – утвердительно заявляет Тайер, повышая голос. – Ты должен был немедленно вернуться. Ты знаешь правила.

Ну вот и все. Отрешенный взгляд. Смотрит перед собой.

А что, если его кто-то видел? Тогда что? Начнутся вопросы.

Люди выяснят, что и как.

– Я был ранен, – в конце концов говорит оно. – Для того, чтобы вернуться, нужна была броня.

Этого мало.

– Никто не видел тебя?

– Это не твое дело.

Вот и комната А-44. Ключ-карта мигает, дверь с щелчком открывается. Возле нее – стул и прямоугольное окно, рамка из света, глядящая в комнату, словно в клетку. Внутри – кровать, матрас застелен пластиком, никакого белья. Маленькая тумбочка. Рабочий стол. Все прикручено к полу. Ничего нельзя снять или сдвинуть. Ничего острого или тяжелого. И ручки на обратной стороне двери нет. Выключателя на стене тоже. И ничего, к чему можно было бы прикрепить петлю.

Сека заводят внутрь, и он ждет, когда дверь закроется, за стеклом – там, где ему и место. Тайер ждет, наблюдая за ним. Разглядывает его испещренный пятнами затылок. Затем существо ложится на матрас. Шевелит губами.

– Мне помогли, – говорит Сек.

И, услышав это, Тайер уходит. Его сердце угрожающе, до удушья, сжимается. Худшие страхи подтвердились.

«Я – хороший человек. Несмотря на то, что мы здесь делаем, позволяя этому убийце жить. Потрясая основы мирозданья. В конце все будет хорошо. Это для высшей пользы человечества».

Возможно, думает Тайер, ему не стоило напрашиваться на то, чтобы они использовали электрощупы.

====== Глава 14. Воображаемые друзья ======

Не спится. За шторами шелестит дождь, тарабанит по пожарной лестнице. И все равно слишком жарко. Я со старших классов так не уставала. Ладно, это я покривлю против правды. Со всеми этими ночными дежурствами и сбитым из-за этого ритмом сна я уставала очень сильно.

И, вдобавок ко всему, я еще и с Мелани поцапалась. Мелани! Даже она оказалась не тем, кем я считала. Вполне буквально. И мне правда не хочется обо всем этом думать. Все, что я знала, медленно переворачивалось с ног на голову.

И мне страшно. Так страшно.

Как это должно быть – быть совершенно одинокой? Думаю, я как раз собираюсь это выяснить. Друзья текут сквозь пальцы, как кровь из раны. Шатаюсь повсюду, поехавшая, одержимая. Верн не звонил мне с тех пор, как ушел – с прошлой недели. Елки, это и правда было всего неделю назад?

Кажется, Сек тоже должен чувствовать себя одиноко. Болтаться все эти годы по Манхэттену, как горошина в сапоге. Уверена, что другого далека я точно не встречала. Конечно, были еще те в Лондоне, но вряд ли они еще здесь обретаются, так? То нападение длилось не больше часа.

Неожиданно для себя (и зная, что эта бессонница не собирается уступать моим попыткам уснуть) я сажусь и беру ноут.

В серебристом свете монитора я включаю поиск. По картинкам. Как вообще пишется слово «далек»?

Вместо этого я набираю «Робот, Нью-Йорк». И закатываю глаза: выпадает 1 253 652 картинки, в основном граффити и Терминатор. Приходится довольно долго прокручивать. Но неожиданно я нахожу то, что искала.

Фотка любительская, размытая, сделана вроде бы у Центра Рокфеллера. Но вот он – знакомый черный конус. Ссылка ведет в чей-то блог и, конечно, там какая-то хрень про то, как правительство за нами шпионит. Я проглядываю текст, но скоро там начинает идти речь о бионических голубях, и это становится унылым.

И я безостановочно размышляю, как мне все-таки собрать доказательства по этому делу. Действительно, это надо сделать официально. Немедленно вернуться в участок. Оповестить население об опасности.

Но так только поднимется паника. Я нисколько не сомневаюсь, на сегодня далек – угроза, так что паниковать они будут.

Вдруг мне в голову приходит мысль.

А что, если кто-то уже сидит у него на хвосте? Что если он, типа, на условно-досрочном? Ему разрешают бродить там и сям, пока он не доставляет неприятностей? Потому что в последнее время, как мне представляется, для властей полным-полно причин отслеживать аномалии.

Но... ведь я и есть власти.

Почему они не обратились к нам? В полицию?

Бесит до чертиков.

Я ввожу «человек-кальмар». Мне предлагают Г.П. Лавкрафта. Какие-то нерды в косплее. Какие-то... напрягающие кадры из компьютерной игры. Ой, да ладно.

Кажется, даже если Сек одинок, это его не волнует. С каких это пор машинам и моллюскам нужна компания? Но все же мне любопытно. Не стоит любопытничать, и потом, я начинаю разводить сантименты. Сосредоточься.

А потом я вспоминаю. Он ведь был не один! Тот пацан в кожанке. Я о нем забыла: кажется, Льюис Коулман. Я тут же включаю фейсбук.

Набираю имя в строке для поиска. Смотрю фотки. Вот позирует темнокожий парень с лишним весом. Мужское лицо, отфотошопленное до мультяшки.

А вот и тот, кто мне нужен.

Он наклоняется вперед, к камере, широко открыв рот. В темной комнате. Свет у него за спиной. Это бар, или банкетный зал, или что-то вроде. Те же жирные волосы. Психованное выражение лица. Ага, и тощая брюнетка с бутылкой слева от него. Я жму на его фото.

Видимо, он играет в группе. Ну надо же! Неужели?

Она называется типа «Вестсайдский блошиный цирк». Готова спорить, дела у них идут отлично. Никогда о таких не слышала.

И – о! У них есть адрес и телефон! У этого парня очевидно нет никакого понятия о приватности.

Попался!

Ляг. Сверни удобнее конечности. Осознавай их наличие: рук, пальцев ног. Теперь это важно. Тебе необходимо это делать. Соберись с мыслями. Попробуй ощутить себя... кем? Далеком? Человеком? Я уже не знаю. И это больше не волнует меня.

Итак, люди твердо намерены разрушить свой мир, чтобы добраться до моего. Это их решение. Каледы точно так же были готовы все пустить насмарку. В конце концов, у них много общего.

Разрушь их мир – со всеми его странными мгновениями тишины. Со всеми многоцветными оттенками неба. Не только оттенками красного. Кровавое небо Скаро. На Земле небо красное только после пожара, только перед дождем. Город, который бьется огромным сердцем, желтая кровь автомобилей течет по его артериям. Мир, который все еще такой живой.

Я живу в клетке, не в той, в которой родился. Люди удерживают меня здесь. Я мог бы сбежать. Если бы хотел, я бы всех их уничтожил. Управлял бы их драгоценным Разломом. В Торчвуде мы использовали людей. И в Эмпайр Стейт. Почему бы и здесь их не использовать?

Я знаю, почему нет. Убивай, и будешь убит. У людей талант свергать угнетателей.

Я был рожден угнетателем, но ведь я родился дважды, так? То время, когда я был пуст, кажется недостижимым. Помню, как Доктор говорил о клетках. Так... он описывал далеков. Мы все заперты в клетках. И кричим.

Но теперь Доктор далеко. Я часто думаю о нем. Глядя на него раньше, я считал его равным себе. Но теперь...

Понимаю, что все-таки никогда не был настолько невероятным.

А! Спина болит. Порезы саднят. По крайней мере они стерильны. Но даже если я заболею, что это изменит? Я умру и обо мне забудут. Но я в любом случае существовал в строгой секретности. Далек Сек, лидер Культа Скаро. Всего лишь миф.

Нет. Я прибыл на Землю. Я больше не легенда. Я помню Льюиса. Рад, что познакомился с ним.

Я размышляю об этом.

Хотел бы я, чтобы он был здесь. Но его нет.

В камере темно. Это привычно.

Люди боятся темноты. Помню, Каан считал это слабостью. Он ошибался. У них есть причины бояться темноты. Так они эволюционировали.

Но мне все еще нравится темнота. В темноте тебя не видно.

Люди верят в такое количество странных вещей. Тот человек прошлой ночью. Бирчвуд. Она отнесла меня в убежище. Защищала меня. Мы помогали друг другу. Она понятия не имела, с чем связалась.

Но все же помогла мне.

И увела слайзера прочь. Продемонстрировала храбрость. Храбрость – это хорошо.

Она немного напомнила мне Льюиса.

Интересно, увижу ли я ее вновь? Или этого идиота Льюиса. А может, когда-нибудь я встречу Каана. Нет, Каан мертв. Должен быть. Его путешествие невозможно.

Глаз печет. Нужно закрыть его. Нужно найти другой мир. Тот, который возникает, пока я сплю.

Чаще всего это Скаро. Я вижу его так, как и хотел бы – пустым. Заброшенная крепость. Знаю, что жизнь всегда торжествует. Иначе как бы слайзер смог бы выжить без добычи? Или же голод провел его сквозь Разлом? А теперь еще и магнетоны шатаются по Манхэттену. Они изменились. В моих файлах сказано, что они были неуклюжими, безобидными и двигались только, чтобы схватить добычу. А теперь они бегают, снуют, как грызуны с этой планеты.

Возможно, изменилось многое.

Я – арестант. Я в ловушке на Земле.

Настоящий мир живет в моем разуме. И теперь я предпочитаю его.

Его студию найти нетрудно. Я стою у заднего входа, держа в руках бумажку с адресом и телефоном, лицом к черной, без стекол, двери. Красный кирпич, шесть этажей. Свежий ремонт. Судя по царапинам на кирпичах, расшатанные, ветхие рамы часто поднимают, открывая окна. Стену покрывает сеть труб, гудит кондиционер.

Серьезно, место классное, если вам нравится грандж. Судя по тому, что я слышала, у группы все неплохо – дают интервью, есть поклонники.

Уверяя себя, что не ошиблась зданием, тянусь к звонку. Нет смысла. Раздается скрежещущий звук, и я с удивлением отскакиваю: дверь дрожит, словно кто-то ее толкает. Потом она резко распахивается.

– А, блядь.

Из-за двери выскакивает фигуристая блондинка. По моему экспертному мнению, она сильно не в духе.

– Божечки, ты в порядке? – интересуюсь я. Она глядит на меня, поджав губы, сильно и четко обведенные красной помадой. На фото в профиле ее не было.

– Ага, но я терпеть не могу эту сраную дверь. Постоянно заедает, и дерево смердит, когда дождь. Тебе-то что здесь надо?

– Э-э-э... – Я поднимаю клочок бумаги и улыбаюсь, надеясь, что выгляжу общительно. – Я ищу Льюиса Коулмана. Он здесь?

Женщина не улыбается в ответ, ее взгляд задерживается на повязке у меня на шее. Вместо слов она разворачивается к дверям и ревет во всю мощь своих легких:

– Льюис!

Повисает молчание.

– В чем дело, Кейт? – доносится приглушенный ответ.

– Тут какая-то цыпочка тебя ищет.

– ...Кто?

– Не знаю, черная какая-то.

Она копается в пакете с табаком, мелко нарезанным, легким, как серединка спринг-ролла. У меня внутри все сжимается. Вряд ли мне здесь будут рады.

– Э... скажи, пусть заходит.

– Ладно! – рявкает Кейт и оборачивается ко мне.

– Ты слышала? Иди в двойную дверь, потом направо.

Я протискиваюсь мимо нее, мозг, как обычно, гудит от оценивающих мыслей. Не уверена, что хочу заходить, но она явно не из тех людей, которые уступают в споре.

– Пасиб, – бормочу я.

– Да без проблем. Как ты говорила, тебя зовут?

– Элиза Бирчвуд.

– Очень приятно. Кейт О`Фаррел.

Киваю и прохожу внутрь. Там темно, пахнет в основном свежей краской и моющими средствами. Пол устелен старым паркетом, который от старости начинает липнуть. И его явно недавно покрыли лаком. Думаю, кому-то выпала удача.

Я сворачиваю направо и замираю, когда разражается какофония смеха – несколько мужских голосов.

Помещение просторное, приятно прохладное, но толщина стен и то, как глухо звучат голоса, заставляет предположить, что оно звуконепроницаемое. Рассеянный свет льется сквозь два окошка, маленьких, словно чердачные. Я топчусь у входа, боясь войти, и то, насколько без церемоний я сюда попала, немного бесит.

В комнате трое: крепкий, по-медвежьи сложенный мужчина с выдающейся челюстью, одетый в спортивную байковую рубашку, который сидит у компа, худощавый парень с залысинами и в очках, и вот – на диване, закинув руки на спинку, развалившись сидит Льюис. Он поднимает взгляд, и они замолкают.

О боже. Нежелательное внимание. На его лице сияет улыбка узнавания. Остальные выглядят невозмутимо.

За спиной стучат каблуки, и снова появляется Кейт.

Льюис наклоняет голову, глядя в мою сторону.

– Ты хотела со мной поговорить.

– Да, привет, э... – пытаюсь ответить я.

– Элиза Бирчвуд, – орет прямо у меня над ухом Кейт. Боже, ну и легкие у нее! – Мы ее знаем?

Льюис поджимает губы, дергает плечами.

– Чем могу помочь, мисс Бирчвуд?

– Полиция, – говорю я, так деликатно, как могу. – Мистер Коулман, на пару слов.

Повисает неудобная тишина. Лицо у парня заметно грустнеет. Он медленно поднимается на ноги. Интересно, его друзья не слишком удивлены. Вспоминаю, какие тогда были «дорожки» у него на руках. К подобному он готов.

– Погодите, – говорит парень, похожий на медведя. Он окидывает меня подозрительным взглядом, обвиняющим: я к таким привыкла. – Может, скажете, за что?

– Мэтт, брось.

– Ага. Где ваш значок? – Это Кейт. Просто знаю: я произвела на них хорошее впечатление. Нет. Я прокололась на ней с самого начала. Льюис теперь стоит у меня за спиной, растерянно моргая.

– Если честно, я здесь не для ареста, – уточняю. – Это не совсем официально. Просто хочу задать пару вопросов.

– Мы догадались, – бормочет Кейт, не сводя с меня глаз. Какая-то часть моего разума отвлекается на ее внешность. Медово-золотистые волосы, завитые, уложенные на плечи в манере как будто из другого времени. Алые губы, джинсовый комбинезон до колен, то, как поблескивает ее подводка для глаз. Рокабилли, так это называется.

Льюис кивает.

– Может, снаружи поговорим? – спрашиваю я, и он снова кивает, обходя меня.

– Конечно.

Мы выходим. Лысоватый тип снова начинает перебирать провода.

Мы выходим на солнечный свет, и, надо сказать, мне становится легче. Поворачиваюсь к Льюису. Он прячет руки в карманах. Кусает нижнюю губу. Дергается в ритме, слышном только ему. Он здорово изменился по сравнению с тем пацаном, которого я видела в девяностые. То же лицо, но длинное, детская припухлость исчезла. Высоко над нами по небу текут белые облака. Я снова окидываю здание взглядом.

– Приятное место, – замечаю я, пытаясь сгладить разговор. Льюис сухо усмехается.

– Ага, только въехали. Мэттьюс, тот парень с футболкой, он платит аренду. Пьян в сиську.

– Круто. Итак, «Вестсайдский блошиный цирк» или как там? Действительно оригинально.

– На самом деле, «Вестсайдский блошиный рынок», – поправляет меня Льюис, видимо, пытаясь понять, в чем дело.

– Никогда раньше о вас не слышала.

– Ну, ты не одна такая, – сообщает он мне, опираясь спиной о простенок. – Сейчас мы, скорее, на андеграундной сцене.

– О, верно. – Никогда не фанатела от инди: прокручиваю в голове шаблоны. – И под кого вы косите? Пинк Флойд? Радиохэд?

Он останавливает на мне тяжелый взгляд.

– Мы – джазовая группа. Просто чтобы ты знала.

– О. – Лицо заливается краской. Значит, пластинка Кэба Кэллоуэя на полу лежала там не просто так. А та штука, которую я приняла за стол, была на самом деле роялем.

Льюис Коулман – человек-паук. Нескладные руки и ноги: наверняка подарок из юности. Теперь, когда уже не так рано, а у меня нет похмелья, я вижу: выглядит Льюис куда здоровее, чем показалось с первого взгляда. Набухшие багровые вены побледнели. Взъерошенные, непослушные волосы, но заметно, что это сделано намеренно, а бачки переходят в рыжеватую щетину. На нем простая толстовка с капюшоном и джинсы.

А глаза теплого орехового цвета.

Я прокашливаюсь.

– Итак, слушай. Хочу спросить тебя кое-что, связанное с недавним убийством.

– Убийством? – Это застает его врасплох. Он таращится на меня.

– Да. Вчера утром, в Бруклинских доках.

– То самое... нет, погоди. Убийство в доках – это же монстр или что-то такое, да? Какого черта ты решила, что это связано со мной?

– Я такого не говорила, – перебиваю его. – Слышишь, я не про это пришла спрашивать. По крайней мере, не совсем.

Льюис трет шею.

– Окей. – Он замолкает. – Я тебя знаю? Кажется, видел где-то.

– На днях в Адской кухне. Ты на гитаре играл.

– А, да, точно.

Узнав меня, Льюис улыбается. Указывает, жестикулирует. И, до меня доходит – в сторону моей повязки.

– Да, помню. Откуда это у тебя?

Поджимаю в ответ губы.

– Я была там, когда нашли убийцу, – сообщаю ему. Он обеспокоенно морщит лоб.

– Господи.

Сую руку в карман, нахожу сложенный лист бумаги и показываю Льюису. Он берет лист и тщательно разглядывает его. Прошлой ночью я распечатала одну из фотографий далека, которые сделали в октябре возле университета.

– Хотела спросить, знаешь ли ты что-нибудь об этом механизме.

Почти минуту Льюис не шевелится. Пялится на фото – реально пялится. Я начинаю задаваться вопросом, что же не так. Он открывает рот, закрывает, сглатывает.

– Это Сек.

– Далек Сек, – подтверждаю я. – Не то, чтобы для меня это означало что-то конкретное.

Льюис поднимает голову.

– Я решила, что он может значить что-то для тебя.

Пару секунд он молчит, избегая моего взгляда. И на фото не смотрит. С удивлением отмечаю, что в его выражении ощущается какая-то горечь. Льюис медленно складывает бумагу и отдает мне.

– Давно это было.

Если точнее, в девяносто втором, кажется. Но я не шорох наводить пришла, пока еще нет. Кажется, у Льюиса кризис. И я понимаю, что он чувствует.

– Зачем это тебе?

– Он был возле места преступления, – поясняю я. – И вскоре после того, как это случилось.

– Блядь.

– Помню, слышала что-то о машине-убийце. От тебя.

Но парень набрасывается на меня. Поосторожнее!

– Слушай, он бы такого не сделал. Клянусь! Он не такой, он не верит... у него есть принципы!

– Хорошо, хорошо! – Я пячусь, поднимая руки ладонями вперед: тактика, которая успокаивает людей. – Я и не говорила, что он убийца. Убийцей оказался зубастый слизняк весом в тонну, со вкусом к человеческому мясу. Но Сек был там, и мне нужно знать, где его найти.

Льюис надувает щеки. Дальше по улице начинает выть сигнализация, и я молюсь, чтобы владелец пришел поскорее. Прямо ненавижу этот звук. Льюис пожимает плечами, качает косматой головой.

– Ну, понятия не имею, с чего тебе спрашивать меня. Я его уже пять лет не видел.

«Ну, разве ты не странный тип?» – думаю я. На самом деле, правильнее было бы спросить, почему подростком он таскался за внеземным киборгом – потенциальным убийцей. Но Льюис говорит о Секе, словно тот его старый друг. И, мне кажется, так и было. По меньшей мере, это интересно.

– Мистер Коулман, а что именно он из себя представляет? И кто он для вас, раз уж на то пошло?

Кадык Льюиса дергается – хорошо заметно на тощей шее. Приуныв, он тяжело опирается на стенку.

– Он далек, – заключает Льюис. Я понимающе киваю.

– Да... и... что это именно такое?

– Не отсюда. – Очень конкретно! Потом Льюис добавляет: – Но в каком-то смысле совершенно местный.

Я пришла сюда в надежде, что все немного распутается, но, очевидно, жестоко ошиблась.

– Он пришелец, – бросает Льюис. – Маленькая, зеленая, мягкая фигня, живущая в скорлупе, сделанной из в высшей степени инертного сплава. Он никогда особо не болтал о том, откуда прибыл, или почему рядом нет никого такого же. Вот и все, что я могу сказать.

Уже лучше. Я решаю нырнуть поглубже.

– Когда я видела вас в девяностые, вы показались близкими друзьями, – добавляю, опираясь, как и Льюис, спиной о прохладный, довольно влажный кирпич. – Чудак, который тусуется с маленькими, мягкими зелеными фиговинами.

Он удивленно таращит глаза. Как для наркомана, он слишком болезненно на это реагирует.

– С какого беса ты об этом знаешь?

Я пожимаю плечами.

– Исследовала кое-что. – Тогда я прекращаю умничать. – И я бросила в него жестянкой, когда мне было семь, а ты сказал, что он меня прикончит.

Проходит некоторое время, но потом Льюис резко кивает.

– Такое часто случалось. Ублюдки. Просто потому, что он не такой, как все.

– Совсем не такой, – соглашаюсь я. – Вы оба не такие.

– И, пока это не превратилось в дело о педофилии: это я за ним таскался, а не наоборот. Честно говоря, когда мы только встретились, большую часть времени он пытался от меня отделаться.

На последней фразе я вздрагиваю.

– Я... такого не говорила. Даже не подумала, на самом деле. Спасибо, что подал идею.

– Ну, прости.

– Тогда кто он для тебя?

Льюис вздыхает. Потирает руки, словно замерз.

– Я был тупым пацаном. На улицах меня не особо уважали. А он... он был моим лучшим другом. Так я это теперь вижу.

Я подавляю смешок. Он тоже улыбается, довольно мило.

– Чего? Мне было десять, что, это настолько странно? Ты видела «Трансформеров»? Чего бы я еще мог сделать, увидев робота-убийцу? Мы познакомились, когда в Центральном парке я пнул ему в голову мяч.

– Окей, честно, – хихикаю я. Сама страдаю тем же: воображаемые друзья. – А как он это воспринимал?

– Привык. Я никогда не знал о нем слишком много.

Вау. Во время этого псевдо-допроса я обменялась с этим парнем куда большим количеством слов, чем за все время с Верном.

– А почему вы не виделись? Он пропал, или?..

– Нет. Я вырос. Вот так вышло. А я понял, что он не собирается взрослеть.

Он зашаркал подошвой по асфальту. Кажется, я устроила ему настоящий праздник ностальгии, и огромный.

– Я принял решение, и меня задело, когда ему оно не понравилось.

– Кому? Роботу? С чего бы ему волноваться?

– Ну, он много орал. Как нацист. Не открывал... лицо или что-то другое.

Я посмотрела на его руки. Кажется, понятно, что это был за выбор. Никто не идеален.

– И ты с тех пор его не видел?

– Иногда, случайно. Как и ты. Но ничего не говорил.

Внезапно я думаю о Мелани, и свежая рана начинает болеть.

– Жаль это слышать.

– А, да не стоит.

Сигнализация наконец замолкает. Стоя здесь, под небом таким голубым, каким оно кучу лет уже не было, я вдруг понимаю, как мне здесь спокойно. Просто... говорить. С этим нариком. И это напоминает мне о моем вчерашнем «трипе».

– Тебя вообще не напугало, что он умеет менять форму? – рискнула спросить я.

Льюис застывает. Он выглядит неподдельно изумленным.

– Чего?

Я сдаю назад.

– О... он был вроде гуманоидо... кальмаром. Иногда. Примерно такого роста, – я показываю высоту рукой. Льюис мотает головой.

– Что за хрень ты несешь? Мы об одном и том же говорим, или...

Странно это все. Серьезно. Он бы о таком знал. Пусть даже они и разошлись пять лет назад. Льюис знает об этом существе больше, чем кто-либо другой. Разве что Сек скрывал что-то от него, и, должно быть, это разумное решение. Я решаю выдать мой секрет, то, что со мной случилось.

– Мистер Коулман, когда я наткнулась на него в доках, он выглядел, как гуманоидный монстр. Но, когда его ранили, он вроде как... съежился и превратился в кальмара.

Ну и взгляд у него! Льюис думает, пытаясь вспомнить. Может, что-то из сказанного мной звучит знакомо, так что я продолжаю:

– Потом утром приехала его оболочка, прямо как такси, он забрался в нее и... уехал.

– Говоришь, ты оставалась с ним, пока он был таким?

– Да, оставалась.

– Прямо безумие какое-то, – он неожиданно поднимает взгляд. – Хотя, насчет брони... думаю, ты бы узнала ее снова, так что...

Я хмурюсь. Что-то не сходится. Он ничего не знает о гибриде. Действительно не знает.

Пожимаю плечами.

– Может, я наткнулась не на того... далеко-кальмара. Если ты не знаешь, где его найти, то, думаю, это все.

Льюис продолжает думать. Рада, что могу поговорить с кем-то не аномальным (как Мелани). Он выглядит раздраженным.

– Это все?

– Конечно. Спасибо за потраченное время.

– Ага, и тебе спасибо. Если найдешь его, передай от меня привет. – Потом Льюис широко, лукаво улыбается. – На самом деле, как насчет поболтать... в пятницу?

Я замираю. Быть того не может! Оборачиваюсь с открытым ртом.

– В пятницу?

– Ага. – На лице Льюиса выражение, которое едва не заставляет меня ему врезать. Но только едва. – Дальше по улице есть местечко, «Аквариум». Там неплохая еда.

Поверить не могу.

– Мистер Коулман, вы что, на свидание меня приглашаете?

Он смеется, широко разводит руками.

– Нет, просто встречаюсь с еще одним знакомым Сека. Но если тебе хочется назвать это так...

Я хихикаю с издевкой. Мой взгляд падает на его руку.

– Слезай с этой дохлой кобылы, тогда и поговорим.

Я сворачиваю за угол – обратно на тротуар, где полным-полно велосипедов, а обочина заставлена микроавтобусами. Щеки горят. Свидание?! Вау, и за кого он меня принимает? Печально, блин.

Строго говоря, я попросту зря потратила время. Но, как ни странно, мне так не показалось. Я уже кучу времени не чувствовала себя настолько нормально. И только теперь понимаю, какой стала одинокой. Гоняюсь за выдуманными пришельцами.

Я слышу, как за моей спиной по переулку стучат шаги.

– Эй!

Я вопросительно оборачиваюсь, почти с радостью, и вижу, что Льюис шел за мной. Льюис. Я его уже по имени называю. Глупая Элиза, глупая! Он останавливается, его длинные тощие руки свисают, покачиваясь, по бокам.

– Было кое-что, о чем он иногда говорил. Сек, в смысле.

Я с готовностью киваю. Льюис оглядывается, затем пятится, и мы почти отступаем обратно в переулок. Когда мы снова там, он наклоняется ко мне – чувствую на лице его дыхание, – и понижает голос, чтобы его могла слышать только я.

– Сек говорил, что не причинит мне вреда, а остальные далеки его ненавидят.

Были и остальные?

– И?..

Когда Льюис произносит остальное, на меня снисходит нечто вроде озарения. Но оно не слишком меня радует.

– Он говорил, что наполовину человек.

====== Глава 15. Диагорас ======

Большую часть двадцати лет их жизни они провели вместе. Он был старше ее на два года, но, когда они сидели на стене и плевались в соседей вишневыми косточками, не возникало и тени сомнения, что эти двое родня. Одинаковые бледные лица с острыми чертами, одинаковые ямочки на подбородках и немного крючковатые носы – с возрастом эта черта станет еще заметнее. Они были неразлучны. До тех пор, пока малышке Эсме не сообщили, что ей следует вести себя как леди, а она не решила оправдать ожидания.

Разумеется, Лерой возмутился.

– С какого черта ты вдруг в леди захотела? – фыркнул он, когда малышка Эсме сообщила эту неприятную новость. Она изо всех сил старалась выглядеть понадменнее, а когда намеченный собеседник, которого стоило бы принизить, выше тебя ростом, это довольно трудно.

– Если будешь так выражаться, ни за что в рай не попадешь! Преподобный Форбс так сказал в прошлое воскресенье.

– К черту, говорю что хочу! – ответил Лерой.

– Новые туфли куплю. Мама сказала, ты новых не получишь, раз уж так разлохматил старые. – Эсме без сомнения наслаждалась ролью главного. Но Лерой только пожал плечами и, развернувшись на каблуках, пошагал дальше по улице.

– Отлично, будешь леди. Да плевать! Просто играть с тобой больше не стану. – Именно эта постоянная угроза отречься всегда заставляла Эсме выбираться из раковины и бежать босиком обратно на брусчатку.

Лерой был худощавым малым, но, пусть мышц ему и недоставало, коварства было в избытке. Хоть и не шпана, он мог отбрехаться от кучи мелких прегрешений – разбитых тарелок, выведенных из себя соседей, – а их мать, безжалостная, деспотичная матриарх, всегда относилась к сыну с подозрением. Но ненавидеть своего мальчика она не могла. Двух других сыновей унес тиф, и она выделяла Лероя, считала любимчиком.

Но – о! – это самый Лерой имел дурные наклонности. Одним августовским утром он поманил сестру в детскую, разжал кулак и показал отличного, новенького оловянного солдатика. У них был полный набор, но старых, с облупившейся краской и погнутыми штыками. Эсме все смотрела и смотрела.