Текст книги "Сон на пятницу (СИ)"
Автор книги: tarpusha
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)
…
В спальне вдруг хлопнуло окно, по полу задуло утренней прохладой. Анна, догадавшись, бросила матери «я сейчас», побежала в спальню и через распахнутый проем увидела Штольмана уже внизу.
«Яков Платонович, сколько вам лет, так из окон прыгать?» – улыбнулась она и послала воздушный поцелуй.
…
В большой комнате белые гостиничные тапки осторожно выбрались из-под кресла и подошли к Марье Тимофеевне. Поластились об ее ноги, будто котята, почтительно обошли кругом и направились к выходу. Левый тапок запнулся о порог, выправился и побежал за правым.
Когда Анна вернулась, белая как мел Марья Тимофеевна слабо прошептала:
– Кто это был? – и упала в обморок.
Трость Штольмана с серебряным набалдашником выбралась из номера незамеченной и благополучно вернулась к владельцу.
…
Анна принесла матери нюхательную соль, подождала, пока та придет в себя, и пробормотала, что Новаку еще вечером пришлось срочно уехать. Мария Тимофеевна заохала, но Анна предложила позавтракать и послать портье за экипажем.
Когда через час дамы вышли из гостиницы, их ждала удобная карета, к задку которого была прицеплена полицейская пролетка.
Из экипажа вышел Штольман. Вежливо поздоровавшись, он сообщил, что находился в Торжке по делам службы, и каково же было его удивление, когда он узнал о пребывании в городе знакомых ему дам. И готов подвезти госпожу и госпожу Мироновых, если те не возражают.
Анна не возражала, а изменившееся при виде Штольмана лицо Марии Тимофеевны, как и её робкие попытки поговорить про поляка, она просто проигнорировала
– Анна Викторовна, – Яков склонился к ее ладони, – какая неожиданная встреча.
Анна хихикнула и почувствовала, как по руке ее бежит горячая волна. Возвращение в Затонск обещало быть приятным.
====== Часть 16. Охрана ======
– Жорж, я устал от провинции, – со свежей шиной на челюсти прошамкал Казик.
– Заканчивай в Затонске и возвращайся в Петербург. Свои дела я здесь завершил. Кроме Мироновой, – загрустил на секунду Возняк, но тут же воспрял: – Баба с возу – кредита меньше. Потренируешься в столице, я тебе еще красоток укажу.
Неклюдов про себя перекрестился, что неудачу с покорением Мироновой Казик не свалил на него.
«Дождись, пока челюсть заживет».
– Да, Казимир. Мне осталось только узнать, закрыли ли дело фон Берг, и я возвращаюсь.
– И еще. Разузнай в гостинице Торжка, какой мудень меня сознания лишил. Я придумаю и телеграфирую, что с ним сделать.
…
Чтобы не стеснять старшую из Мироновых, Штольман сразу сел в открытую пролетку. На Старицкой, недалеко от гостиницы, Анна забрала у аптекаря свои заказы и с сожалением уселась обратно в экипаж. Но поскучав с полчаса рядом с маменькой, Анна не выдержала и заявила: – Я на свежем воздухе посижу.
– Со Штольманом? – взвилась Мария Тимофеевна. – Анна, есть же приличия, в конце концов!
Анна недоуменно воззрилась на нее: – Мама, кто бы говорил. Ты же вчера еще толкала меня в объятия Новака.
Затем девушка постучала в стенку кареты, крикнула: – Остановите на минуту!
Провожаемая фырканьем Марьи Тимофеевны, Анна вышла из экипажа и залюбовалась крутым изгибом Тверцы и солнечным ковром распустившихся на откосе одуванчиков.
Штольман встретил ее с непроницаемым лицом, соскочил вниз, помог подняться. Желтый цветок, сорванный, пока Анна любовалась видом, он спрятал за спину.
– Анна Викторовна, опять дух явился?
Анна уселась на жесткое сиденье и вежливо кивнула.
– Да, Яков Платонович. Дух вашей прабабушки сказал, что вам тут одиноко.
– Все-то они знают, эти духи, – разулыбался Штольман.
За плечо со стороны дороги что-то пощекотало, и Яков оглянулся. Рядом со скромным стебельком на сиденье лежала вихрастая россыпь придорожных цветов.
«Митя. Приметливый какой. Как тебя благодарить-то, малыш?» – Штольман протянул руку в пустоту и пожал ее.
Затем он собрал цветы и положил Анне на колени.
Она замерла, глядя на солнечные лепестки на сером платье.
Штольман не мог знать, что для Анны за все пять лет, прошедших в разлуке, ни одна богатая корзина с розами и фруктами так и не смогла сравниться с тем красным цветком, подаренным на ступеньках дома с колоннами. И что нынешний букетик навсегда останется в памяти Анны рядом с днем, когда она почувствовала своего первенца.
«Яшенька. Сейчас, наверное, еще рано тебе говорить. Но как же я тебе благодарна!»
Она подняла глаза на Штольмана и утонула в его взгляде, так много было в нем. Любовь была. Надежда. Желание и обещание. Зачарованная, Анна не заметила, как лошади въехали в какое-то село. Она потянулась к губам любимого.
Он улыбнулся и качнул головой, показав глазами на встречный экипаж:
– Анечка, пожалуйста, когда мы на людях, держись официально.
– Для моей безопасности?
Он промолчал.
«Опять тайны, Яков Платонович. Ну для чего же еще?» – у Анны сменилось настроение, и она хихикнула: – Иначе на меня набросятся ваши любовницы? Вот, например, госпожа Аникеева из книжной лавки?
Вздернутая бровь Штольмана понуждала рассказывать дальше, и Анна в который раз подумала, что в этой игре ей Якова не переиграть.
– Антон Андреевич как-то обмолвился, что вы к ней поздно вечером заходили.
«Хорошая была легенда», – Яков понял, что молчать далее невозможно.
– Анна, к сожалению, эта часть моей работы надолго останется со мной.
– Любовницы – часть работы? – Анна еще веселилась.
Оглянувшись по сторонам и никого на дороге не увидев, он запечатал Анне рот поцелуем и целовал так долго, что она начала ерзать по сиденью и попыталась перебраться на колени.
Штольман тут же прекратил ласки, усадил Анну рядом с собой, чинно поправил ей одежду.
– Нет и не будет, Анна Викторовна, никого, кроме вас.
– А про госпожу Аникееву не беспокойтесь. Наши с ней отношения чисто деловые.
Он легко сжал ладонь Анны в своей руке.
– Милая, я никогда не буду рассказывать тебе все подробности моей службы. Пожалуйста, пойми это.
«Мой скрытный Штольман», – вздохнула Анна и согласно кивнула.
– Яков, а я могу до объявления о помолвке принимать приглашения других мужчин?
Лицо его закаменело, и Анна уточнила: – В кафе, например, когда меня господин Клюев вновь позовет?
– Только попробуй, Анечка, – он склонился к ней и вдруг увидел в глазах девушки веселые искорки.
«Дразнишь меня, милая», – понял Яков.
– И свидание твое, – он вновь завладел ее губами, но осознав, что сам уже готов молить о свидании, заставил себя прерваться:
– превратится в тыкву.
Он немного отодвинулся и глухо сказал:
– Аня, если ты всю дорогу намерена так на меня смотреть, то…
«Мы остановимся в придорожном трактире? Отойдем в лес, где цветы будут нам постелью? Окстись, Штольман, что ты как с цепи сорвался».
… то пожалуйста, лучше расскажи о Париже.
…
В старом доме в центре Затонска Степанида Максакова сидела над постелью умирающего мужа и тихо вздыхала, держа его за руку.
– Не волнуйся за сына, дорогая, у тебя слабое сердце. Опекунство над Гришенькой передадут тебе. Я упомянул это в завещании и договорился с адвокатами, – дребезжащий голос Егора Ивановича был едва слышен.
Лицо старшего из сыновей, Бориса, навострившего уши за дверью, перекосила гневная гримаса.
«Ну уж нет, маменька. Я по горло сыт самодурством старика. Довольно! Вашего я не потерплю!»
…
Благополучно проводив дам к дому Мироновых, Штольман распрощался и поспешил на телеграф, где его ждало сообщение из столицы. «К сожалению, не смогу, занят. Посылаю вместо себя Игната Вальцова. Рекомендую по совместной работе». Далее следовало подробное описание примет нового охранника, и подпись «Трофимов».
Семен Трофимов, старый знакомый Штольмана по работе в Петербургском управлении полиции, давно отошел от дел и зарабатывал на жизнь вольным стрелком. Ему Яков мог доверять, а кто такой Игнат? Но выбора не было, никого из Затонска Штольман нанять для охраны Анны не мог.
...
Отец семейства Максаковых быстро угас. Перед смертью он вскинулся, будто увидев вокруг себя что-то страшное, и отошел. Степанида рыдала весь день. Шестнадцатилетний слабоумный Гришенька плакал. Борис хмурился, но в глубине души пожимал плечами – «Ну что вы хотели, чахотка».
На следующую ночь тихо, во сне, умерла Степанида. Утром ее остывшее тело обнаружила прислуга.
Для фиксации факта смерти Борис второй раз за сутки вызвал городового, а тот, в свою очередь, доктора Милца. Милц посомневался немного, но написал в заключении «смерть от естественных причин», имея в виду возраст покойной и возможный удар от потери любимого мужа.
...
На следующий день после дел в участке Яков заглянул в гостиницу, где встретился с приехавшим Вальцовым. Тот оказался незаметным, но крепким мужчиной лет сорока, что вполне подходило его профессии. Штольман рассказал ему про порывистость охраняемой персоны, приказал следовать за ней, будто приклеившись, договорился об оплате. Затем мужчины вместе отправились в больницу.
…
– Яков Платонович, – Анна нахмурилась, – я не ребенок. За мной не надо присматривать.
Штольман знал, с чем столкнется, и был терпелив. Он жестом попросил Вальцова подождать и отозвал Анну в сторону.
– Аня, прошу тебя. Мне так будет спокойнее.
Видя на лице Якова неподдельную заботу, а не желание утвердить волю будущего мужа, Анна смягчилась.
– А ты не будешь запрещать мне куда-то ходить? Общаться с тем, кем я хочу? Заниматься расследованиями вместе с Антоном Андреевичем и… и тобой?
«Если б я только мог», – вздохнул про себя Штольман.
– Нет. При условии, что ты во всех своих эскападах будешь с кем-то, кому я могу доверять.
– Лучше всего со мной, – шепнул он, склоняясь к ушку любимой, и Анна почти растаяла.
– Хорошо, Яков. Но пусть твой фельдфебель не докладывает тебе о том, где я была! Я сама расскажу.
«Потом. Если захочу», – упрямо вздернутый подбородок Анны показывал, что дальнейшие уговоры бесполезны.
– Договорились.
Штольман подал руку Анне, заключая соглашение. Она положила свою ладонь сверху и ощутила благодарное пожатие. А затем его горячие губы прикоснулись к костяшкам пальцев, опалили жарким дыханием, и Анна почти забыла, что рядом – пациенты, сестры, новый охранник. Только ощутила, как загорается кожа на щеках, и как взглядом Яков овладевает ею прямо здесь, в коридоре больницы.
Смутившись, Анна забрала руку, невнятно распрощалась и убежала в палату.
…
Штольман отправил сотрудника осмотреться в городе и заказать пролетку для сопровождения Анны домой, а затем зашел к Милцу. Доктора он застал за бормотанием куплетов:
– В саду под скамейкой записку нашел,
Свиданье в 12, я в 10 пришел. Минуты за годы казалися мне, Вдруг шорох раздался в ночной тишине.
– Александр Францевич, я вижу, вы в хорошем настроении. Благодарю за согласие на присутствие моего человека в больнице, – сказал Яков.
Милц взглянул на него через очки: – Нет, Яков Платонович, это я вас благодарю. Анна Викторовна буквально сияет после возвращения из Торжка. Поделитесь секретом, что вы сделали?
– Всего лишь подвез, – Яков пожал руку доктору и, выходя из кабинета, вновь услышал фальшивящий баритон:
– Вот подойду, обниму, украду,
Вот подойду, если не упаду. К сердцу прижму, заверчу, закручу И с этой барышней в небо взлечу.
«Здесь мой секрет, похоже, уже таковым не является» – усмехнулся Яков на веселый мотивчик. «Хорошо, что Милц на моей стороне».
====== Часть 17. Безрассудство ======
Когда в конце следующего дня охранник ушел за пролеткой, Анна почувствовала, что замерзла в больничных коридорах, и вышла на улицу погреться. Палившее днем майское солнце неохотно садилось, и сейчас стены отдавали тепло. Анна прислонилась стене рядом со входом и вновь задумалась.
«Яков, как же тебе помочь? Ты так и будешь ловить своих преступников, а мы так и будем скрываться?»
С самого предложения Якова о помолвке Анна думала над этой проблемой, и пока ничего придумать не могла. Штольмана она напрямую спрашивать не хотела, зная, что тот промолчит или отведет разговор на другое.
«Я, наверное, никогда не узнаю, за кем ты вернулся в Затонск. Ну, если исключить, что за мной», – Анна вздохнула, полагая, что и этого ей немногословный полицейский никогда не скажет.
Обещания Штольмана рассказать что-нибудь когда-нибудь Анне изрядно надоели.
«Служба, Отечество, секретные папки. Это я понимаю. Предположим, я буду помогать тебе раскрывать каждое…» – Анна самокритично покачала головой и мысленно поправилась: – «ну почти каждое дело, связанное с духами. Как раньше. Тогда ты избавишься от части своих проблем и посвятишь время своему важному заданию. Надо доктора Милца попросить, чтобы почаще отпускал, но буду приходить по воскресеньям».
Размышления её были прерваны остановившимся у дверей закрытым экипажем, из которого, однако, выбрался не Игнат Вальцов, а грузная тетка.
– Девонька, миленькая! – она с каким-то неестественным всхлипом ринулась к Анне и схватила ее за руку. – Помоги, родимая, там дочка за углом рожает! Не решаемся с мужем в экипаж внести, боимся, хуже сделаем! Вот, вот рубли, – баба суетливо полезла в узелок на необъятном поясе и стала совать Анне купюры.
Почувствовав неладное, Анна попятилась. Но тут за ее спиной оказался мужчина, и Анна замерла. Ощутив на плече тяжелую руку, девушка одновременно испугалась и возликовала: – «Опять он! Попался!»
Она могла закричать, вывернуться из-под руки, забежать в корпус, и все было бы в порядке. Но Анна осталась на месте.
На низкий размеренный голос мужчины она реагировала не совсем так, как давеча. Тело будто постепенно замерзало, мысли путались, но их удавалось вернуть к главному:
– «Я могу думать. Яков Платонович. Яков. Яшенька, я тебя люблю».
За повторением имени Штольмана Анна даже не услышала приказа шагнуть в экипаж и была несколько заторможена, потому поведение ее было вполне достоверным.
Подогнавший пролетку Вальцов опоздал лишь на пару минут.
…
– Анна, закрыто ли дело баронессы фон Берг? – Неклюдов сразу приступил к делу.
Девушка молчала. Она безразлично смотрела в стену экипажа, отмечая сознанием мелькающие тени. Сидеть было неудобно, но Анна почему-то не могла сесть по-другому. Тело не слушалось. «Шляпка упала. Глупости какие. Не то думаю. Яков…»
– Знаешь ли ты про закрытие дела баронессы? – переформулировал вопрос Жорж.
– Нет. Не знаю, – Анна с ужасом услышала свой тихий и почему-то замедленный голос.
– Узнай в полиции. Если закрыто, нарисуй мелом плюс на двери бакалейной лавки. Если нет, поставь минус.
Неклюдов доехал до парка недалеко от дома Мироновых, приказал Анне выйти из кареты и уже на земле закончил сеанс:
– Ты забудешь меня. Ты будешь помнить только приказ.
Затем он быстро уехал.
Анна неподвижно стояла под темнеющим небом, почти механически повторяя: «Яков. Я тебя помню». Теплый вечерний ветер овевал ее лицо, будто подтверждая. «Яков придет».
…
Примчавшийся в управление Вальцов вызвал Штольмана и доложил о потере объекта. Яков рассвирепел и уже был готов взять охранника за грудки, когда понял, что за палец его кто-то настойчиво дергает.
– Ждите здесь, – бросил Штольман и вернулся в кабинет, где, холодея от страха за Анну, дождался записки от призрака.
«Мама в парке! Я покажю!» – Митя сам разволновался и забыл правила грамматики, которым учила его бабушка Геля. Как обычно, он обретался около отца и не следил за Анной, но мигом узнал, где она, когда охранник рассказал о неудаче.
…
– Аня! – завидев знакомый силуэт, крикнул Штольман. Он выпрыгнул из пролетки и кинулся к девушке. Повторяя ее имя, обхватил тонкий стан, прижал к себе, лихорадочно целовал в прохладные щеки.
– Яшенька, – вымолвила Анна и со стоном повела плечами.
– Анна, ты как себя чувствуешь?
– Я тебя помню, – губы не слушались и улыбнуться не удалось. – Хорошо.
Штольман видел, что это не так, и не выпускал из объятий, пока Анна не заерзала на его груди. Держа девушку за плечи, он отступил и вгляделся в любимое лицо.
– Что, милая?
Анна непослушными пальцами сражалась с верхней пуговицей своей блузки. Закусив губу, она просто рванула застежку, и пуговицы отлетели. Потянула кружево нижней рубашки. Нежная ткань затрещала и порвалась под её порывистыми, резкими движениями.
Штольман придержал ладонью разошедшийся вырез на груди Анны и оглянулся. В пролетке на козлах ждал Вальцов, и Яков махнул рукой, приказывая уезжать. Правильно поняв сигнал, охранник тронул лошадь.
Анна вжалась в Якова, стремясь слиться с ним, приникла губами к бешено стучащему пульсу на шее. Пробормотала: – Держи меня.
Яков поднял Анну на руки, отнес к ближайшей березке с извилистым стволом. Усадил Анну на импровизированное кресло. Встал меж ее раскрытыми бедрами, сминая юбку. Анна рвала блузку с плеч, выпрастывая руки из рукавов, и Штольман крепко сжал ее в объятиях.
– Анечка, милая, перестань.
– Пожалуйста, Яков, – взмолилась она, – дотронься до меня. Мне надо тебя чувствовать.
И он подчинился. Обнимал всем телом, скользил сухими губами по косточкам ключиц, накрывал широкими ладонями грудь. Прижимал к себе, держа почти на весу, и целовал, целовал пахнущую духами шею, нежную кожу на щеках, любимые сумасшедшие глаза.
Анна чувствовала, что оживает. Разгоряченная кровь бежала по венам, пробивая лед. Кожу покалывало там, где прикасался Яков, куски льда, будто вмерзшие в тело, таяли.
Анна пробралась руками под пиджак Якова.
– Спасибо, что пришел.
…
Петр Иванович Миронов, прогуливавшийся по вечернему парку недалеко от дома, остановился в недоумении. Сквозь распустившуюся зелень берез он различил слившуюся в объятиях пару, казалось, полностью поглощенную друг другом.
– Кто же это такие? – пробормотал он, движимый любопытством, и вдруг замер, как вкопанный. В девушке он узнал любимую племянницу, а в мужчине…
Штольман, не выпускавший окрестности из поля зрения, не оборачиваясь отвел руку назад и раскрыл пятерню, как бы прося Миронова не приближаться.
– И вам здравствуйте, Яков Платонович, – ошарашенно сказал Петр, отступая за рощицу.
…
– Что произошло, Аня? – спросил Штольман.
Успокоившись, Анна все-таки не выпускала его из кольца рук и прижималась щекой к плечу, боясь вновь потерять.
– Гипнотизер…
– Он поймал тебя?
– Да. Но я не поддавалась, Яков! – Анна вскинула голову.
– У меня получилось! Я все время думала о тебе, но запомнила, что он говорил!
– Он тебя не бил? – Штольман безотчетно сжал кулаки.
Помотав головой, Анна пересказала поездку в пролетке, полученные инструкции и как могла, описала внешность гипнотизера.
– Он какой-то весь из себя невыразительный. Выше меня. Лицо вроде бы круглое, хорошо выбрит. Подбородок мясистый такой, шея короткая.
– Глаза можешь описать?
Анна покачала головой. – Я не смотрела ему в глаза, Яков, боялась, что выдам себя.
«Умная моя девочка», – с нежностью подумал Штольман, накрывая плечи Анны своим пиджаком.
– Еще у него шишка на шее, справа, довольно большая. Похожа на опухоль.
– Это отличная примета, Анечка, благодарю. Теперь я его точно найду, – Яков задумался на несколько секунд и затем добавил: – А насчет его приказа – поставь завтра на двери лавки плюс, и желательно днем, когда тебя смогут увидеть его посыльные. Я тем временем закрою дело фон Берг и передам его в суд.
«Ненадолго. Тут же отзову на доследование в связи с открывшимися обстоятельствами, но об этом уже никто не узнает», – Штольман прикинул, кому и что нужно сказать в управлении, чтобы ловушка сработала.
– Как он тебя подловил, милая? Я же просил выходить только с охраной.
Анна съехала с березы и уткнулась лицом в жилет Штольмана.
– Яков, я подумала, что… Что я справлюсь и помогу тебе.
Он недоверчиво повел подбородком. Приподнял пальцами лицо девушки.
– Ты сама села к нему?
Она кивнула.
Яков на мгновение закрыл глаза и сжал зубы. Ему хотелось наорать на Анну, встряхнуть ее, показать грозившую опасность.
Но он лишь снял с себя ее ладони и спросил: – Вы хорошо себя чувствуете, Анна Викторовна?
Вновь кивнув, Анна поразилась происшедшей в нем перемене.
– Пожалуйста, ступайте домой. Честь имею.
Штольман резко повернулся и ушел через парк к дороге.
Анна зябко обхватила себя ладонями под пиджаком. Слезы незаслуженной обиды просились наружу, но Анна сердито мотнула головой.
«Я же для тебя это сделала, Яков. Для нас. Почему ты сердишься? Все же получилось!»
…
Обнаружив рядом с собой Петра Ивановича, девушка все-таки расплакалась.
– Дядюшка, почему он так?
Миронов обнял племянницу.
– Не знаю, Аннет, что у вас произошло, но вид у твоего Штольмана был…
– Какой?
– Как у твоего папеньки, когда он думал про ремень для некой юной особы, забравшейся на слишком высокое дерево.
– Пойдем ужинать, дорогая, – Петр подтолкнул племянницу к дому. – Утро вечера мудренее. Выспится Штольман, подумает, и придет мириться. А пока расскажи, что тут произошло за время моего отсутствия.
====== Часть 18. Букет ======
Раннее солнце разбудило Анну, упало лучами в комнату, отразилось от граней стоящего на столике графина. В комнате было прохладно, и девушка неохотно встала с постели.
Настроение было прескверное – Штольман вчера ушел, не попрощавшись, и весь вечер Анна ломала голову над тем, что бы это значило. Короткую размолвку, которая сама по себе рассеется, как дым? Или отмену помолвки? Не мог ведь Яков быть настолько жесток? Но ведь он сам сказал давным-давно, чужая душа – потемки…
Просить прощения за свой поступок Анна не собиралась. Смутное предчувствие её оправдалось, гипнотизера она обманула, описание его Штольману передала. А то, что твердолобый её полицейский за примету сухо поблагодарил, а за шаг в экипаж рассердился так, что и слова не вымолвил… Это его личное дело.
Анна закрыла приотворенную створку окна. Взгляд её остановился на ярком пятне на подоконнике. Из тонкой оберточной бумаги выглядывали красные головки роз и кружевные стебли папоротника.
«Как сюда попал букет? Лиза еще не приходила, дверь закрыта. Ой, окно же… Неужели Яков?»
Вдохнув тонкий аромат, Анна осторожно развернула бумагу. На пол выпала сложенная вдвое пустая открытка, а из нее – желтая вихрастая головка засохшего одуванчика.
«Яшенька…» – теплая волна подступила к глазам Анны и едва не закончилась слезами. Девушка бережно поставила длинные стебли в графин, взглянула за окно.
«Второй этаж ведь, Яков... И как я не проснулась… Интересно, ты меня целовал, пока я спала, или просто цветы через окно бросил?»
…
– Благодарю вас, милейший господин Штольман, – в который раз низко поклонился Сивцов. – И вас, господин Коробейников. Спасли меня, ей богу спасли! И всю семью мою, мал мала меньше, и супружницу мою верную, в тоске дни проведшую, меня ожидаючи…
Ложно обвиненный в краже досок с местной лесопилки, столяр сутки просидел в камере, развлекая баснями дежурного, и после освобождения успел сбегать домой и вернуться в отделение.
– Возьмите, пожалуйста, деточкам вашим, Яков Платонович. Передайте с наказом почитать отца своего пуще людского закона, – он протянул следователю искусно вырезанную из дерева миниатюрную лошадку. – И вам, любезный Антон Андреевич, и пусть малые ваши сторицей вознаградят вас за заботу вашу отцовскую, верную.
– Ступайте, Сивцов, – Яков уже понял, что былинными напевами столяр может изъясняться бесконечно.
Коробейников хмыкнул. – Подношений не принимаем, господин Сивцов. Да и детей у нас нет.
– Я же от чистого сердца! Будут деточки, обязательно будут, как им не появиться у таких умных и дотошных господ полицейских, не позволивших несправедливости свершиться, – Сивцов почуял, что сейчас сыщики просто выпрут его из кабинета, и быстро ретировался сам.
Лошадки остались на столе. Антон кинулся было за столяром, но у двери махнул рукой.
– Да буду я догонять, вконец заболтает. Коняшка и впрямь чудесная. Оставлю-ка я ее, Анне Викторовне подарю.
По мечтательному вздоху Антона Штольман догадался, что тот вспоминает Анну, качающую младенца, и неслышно скрипнул зубами.
«Руки прочь, Коробейников. Дарить он что-то собрался», – даже при мысли, что его Анне вручит подарок другой мужчина, выдержка надолго покидала Якова.
Чтобы не сорваться вслух, он сунул фигурку в карман и вышел в коридор.
…
Митя не мог унять волнение. Родители явно были в ссоре, а он совсем не хотел лишиться такого отца, как господин Штольман. Тот принимал его, Митрофана, всерьез, иногда просил о помощи и никогда не забывал поблагодарить. Если говорить честно, то Митя ради такого папы готов был в лепешку расшибиться, только вот обо что духу-то расшибаться? Да и глупости это вовсе. Вот ссора – это серьезно.
Но ему надо было знать точно. Ведь это его папа и мама! Добравшись от дома Мироновых до кабинета Штольмана в управлении полиции, Митя вытащил из стопки бумажку и стал корпеть над рисунком.
…
В спальне Анны над столом, за графином с цветами вдруг возник тусклый образ полной женщины лет тридцати – сорока.
Анна вздрогнула.
– Кто вы?
Но и без ответа девушка узнала женщину, дух которой стоял сейчас перед ней.
– Вы – Софья Львовна. Я встречала вас в поместье фон Берг. Вы служили у Натальи Павловны, баронессы, не так ли?
– Да, – дух медленно кивнул.
– Ох, – Анна различила кровавый след на черном головном платке.
– Что вас привело, дорогая?
Перед глазами Анны явственно, будто это случилось с ней, промелькнула картина, как крепкий мужчина настигает ее в перелеске и бьет чем-то в висок.
...
Очнулась Анна на полу, вода из упавшего графина капала ей на лицо, цветы рассыпались.
«Гипнотизер! Он не только мной занимался, он убийца!»
Дух женщины все еще парил над полом.
Анна села на стул, утерлась полотенцем.
– А вы не знаете, за что он… вас? – спросила она.
Образы гипнотизера и Натальи Павловны, сердито тыкавшей в какие-то лежавшие перед ней бумаги, пронеслись перед глазами Анны, а в голове раздался голос баронессы:
«Как вы посмели обманывать меня, господин Неверов? Я создавала фонд не для того, чтобы его обворовывали проходимцы вроде вас! Немедленно верните все до копейки!»
– Я видела это перед ее смертью, – прошелестело в воздухе.
– Наталья Павловна убедила меня никому об этом не рассказывать. Иначе бы что-то случилось с ее любимым фондом. Но это он ее убил. Этот человек. Прошу вас, остановите его, он – зло.
Дух исчез.
Анна ринулась одеваться.
…
Войдя в свой кабинет, Яков обнаружил на столе уравнение, столь любимое подростками: «Мама + папа = ». Дальше было накарябано большое разрисованное сердце и знак вопроса.
Штольман вздохнул.
«Эх, Митя, если бы я знал».
На сердце у него было тяжело. Он не хвалил себя за вчерашний молчаливый уход, но что еще можно было сделать, если Анна не внимала предупреждениям и не выполняла соглашений. Не ходить же за ней по пятам самому.
Он смял бумажку и кинул в мусорную корзину.
Карандаш возмущенно постучал по столу, требуя ответа.
– Дмитрий! – Штольман забрал карандаш.
– Прости, я вчера не поблагодарил тебя за помощь с мамой. Ты молодец, – Яков сунул руку в карман и вытащил лошадку. – Держи.
– Но в наших с Анной Викторовной отношениях я разберусь сам.
Не дослушав, Митя завизжал от радости.
– Папа! Подарочек! Ой-е-е-е-ей! Мне?
Митрофану никогда не дарили подарков. Большая часть его земной жизни прошла в приюте, где лишь на Рождество малышам насыпали кускового сахара в подставленные ладошки и разрешали лечь спать попозже. Что было довольно трудно сделать, так как все время хотелось есть, а после мигом проглоченной сласти – особенно, и сном приютские заменяли еду.
Деревянная фигурка взмыла в воздух и поскакала по краю стола, оступаясь и забираясь обратно.
Штольману даже почудилось восторженное детское «И-го-го!» Он улыбнулся.
«Ну хоть кому-то здесь хорошо».
– И-го-го! – захлебывался от счастья Митя, играя с лошадкой. – Папа, спасибо!!!
Яков недоверчиво наклонил голову, прислушался.
– Митя? – спросил он в пустоту.
– Да? – донеслось с окна.
«Ох ты ж. Мне теперь только видений не хватает».
– Ты сейчас где?
Мальчишка хихикнул.
– На подоконнике сижу, а что? Это какая порода? Орловский рысак? – лошадка скакнула через ладонь Штольмана.
– Скорее пони, – Яков не сильно разбирался в лошадях, но ноги у фигурки были коротковаты.
– Поняшка! Ой.
Игрушка споткнулась о ладонь и упала.
– Па-а-а-па! – Штольману пришлось прикрыть уши, уберегая их от восторженного визга.
– Папа, а как ты смог? Меня ведь никто не слышит, кроме бабушки! А я теперь могу бумажки не писать, да? И давай я буду тебе помогать преступников ловить, а еще…
…
В дверь постучали, и Яков поднял ладонь вверх.
– Митя, тихо. Не отвлекай меня, я на службе.
– Войдите, – крикнул он.
Городовой заглянул в дверь и пробормотал: – Тут к вам, господин Штоль…
Договорить он не успел, в кабинет влетела Анна. Девушка была чудо как хороша в сером платье с летящими оборками и новой шляпке. Шаловливые пряди так и норовили вырваться из наскоро сделанной прически, разгоряченные быстрой ходьбой щеки пылали нежным румянцем.
Штольман встал из-за стола.
«Улыбаюсь, как идиот. А хотел ведь дождаться, пока Анна осознает и извинится».
– Яков … Платонович, – бросилась к следователю Анна, – у меня новости!
Подбежав к столу, она дотронулась до руки Штольмана.
– Пожалуйста, выслушайте!
На бесконечные секунды их взгляды встретились. Утонув в голубых глазах Анны, Штольман сжал ее пальцы и поднес к губам. Даже сердясь на нее, он едва удержался от объятий.
– Рад вас видеть, драгоценная Анна Викторовна.
«Что я несу? Надо напомнить Анне о правилах безопасности, а не поддерживать в расследованиях», – мелькнула здравая мысль, но, как с недавних пор выяснил Штольман, рядом со своей юной и порывистой невестой он не всегда мог думать здраво.
После размолвки Анна не ожидала такой теплой встречи. И сейчас, когда ладони ее были в горячих руках Якова, она замерла, наслаждаясь и закрыв глаза.
– Аня, – шепнул Яков, – что ты хотела сообщить?
Она открыла глаза. Штольман стоял совсем рядом, держал ее за руку, улыбался своей невозможной улыбкой, от которой перехватывало дыхание и становилось тепло на сердце.
– Я?
Он серьезно кивнул.
– Ах, да, – Анна вздохнула и вернулась в реальность.
…
Вглядевшись в портрет Грицаевой, который Анна нарисовала по его просьбе, Яков внезапно понял, кого ему напоминает экономка баронессы.
– Минуту, Аня, – он вышел в коридор и тут же наткнулся на Коробейникова.
– Антон Андреевич, взгляните.
Молодой полицейский рассмотрел рисунок и подтвердил: – Это Софья Грицаева, о показаниях которой вы, Яков Платонович, недавно осведомлялись. А откуда портрет?
– Она при вас всегда в платке была?
– Точно так. Говорила, что овдовела, траур соблюдает.
– Было ли в показаниях Грицаевой что-то про визит господина Неверова к баронессе?
Антон помотал головой.
– Нет, точно не было, я бы запомнил. Да в чем же дело?
…
В кабинете Яков объяснил свою мысль.
– Похоже, что баронесса обнаружила недостачу в деньгах фонда, к которому имел отношение Неверов. И справедливо его обвинила. Он испугался, убил баронессу, подставив Аглаю и ее дружка. А затем зачистил единственный ведущий к нему след – убил экономку. Но выходит, это он сделал совершенно напрасно, Грицаева по просьбе фон Берг даже в полиции ничего про него не рассказала.
