Текст книги "Сон на пятницу (СИ)"
Автор книги: tarpusha
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)
Отвлекшийся на рыбалку и сверкающие спины голавлей и жерехов, Трош вспомнил о своей миссии к тому же обеду. Колено под столом ему не понравилось.
…
– Марья Тимофеевна, – Новак привстал со своего места, намереваясь подвинуть стул вернувшейся из дамской комнаты Мироновой.
Шнурки натянулись. Стол дернулся и накренился. Чертыхнувшись, Стефан неуклюже свалился на пол, таща за собой соседний стул. Мария Тимофеевна взвизгнула.
– Да что за бл…й город, – тихо матерился Казик, вытаскивая из ботинок порванные шнурки.
По спине его медленно текло малиновое варенье.
Анна улыбнулась, и стараясь не выглядеть невежливой, прикрыла рот ладонью.
…
«Стефан Филип Новак, 26 лет. Рост 5 футов 4 дюйма, сложение субтильное, волосы каштановые», – читал Штольман телеграмму.
«Уроженец Царства Польского. Семьи нет. Имеет финансовые интересы в Земельном банке, нескольких кредитных товариществах, авторитет в банковских кругах. Источник происхождения капиталов выясняю. Казаков».
Знакомый из Сыскного отделения полиции столицы за такое короткое время разузнал все, что мог, и Яков был ему благодарен.
«Богатый залетный щегол», – Штольман не понимал, как связан юноша с загадочным поведением Анны.
«Придется ждать возвращения и установить слежку».
О возможном флирте финансиста с Анной Яков старался не думать. И так уже в фанерной стене кабинета образовалась заметная вмятина по размеру его кулака.
…
Ближе к вечеру, удовлетворив наконец голод по покупкам, Мария Тимофеевна взяла рядом шедшую дочь под локоть.
– Аннушка, едем обратно? Как тебе показался твой кавалер? – за время поездки женщина стала благосклоннее относиться к Новаку, видя, как смотрит на него Анна. После Штольмана матери и приказчик казался хорошим вариантом, а этот – молод, богат, рассудителен.
Подошедший Стефан приложил руку к сердцу.
– Марья Тимофеевна, я имел смелость пригласить Анну Викторовну на вечернюю прогулку по реке. И снял отдельные номера в гостинице. Позвольте дочке отдохнуть еще немного, завтра же доставлю ее в Затонск в целости и сохранности.
«Клянусь, ничего не потеряет. Не целка ведь наверняка», – хохотнул про себя Казик, не меняя выражения лица.
– Аннушка? – мать вопросительно взглянула на дочь.
Анна взглянула на Новака и задумчиво улыбнулась. Какая-то странная сила толкала её к молодому человеку, да Анне и не хотелось ей противиться.
– Да, мама, я бы осталась. Субстанции, что я заказала у аптекаря, будут готовы завтра утром, я не могу вернуться без них. Все будет в порядке.
Банкир добавил: – Вам, Марья Тимофеевна, я предоставляю тот же экипаж, он домчит вас до дома в мгновение ока.
Мария вздохнула. – Нет, нет, Стефан, это, разумеется, неприемлемо. Прикажите доставить сегодня мои покупки и сообщение Виктору Ивановичу, что мы все задерживаемся. Уедем завтра утром вместе. Вот насчет прогулки…
Она склонилась к уху Анны и прошептала: – Будь осторожна, моя дорогая. Не давай того, чего не хочешь дать. Но если уж хочешь, не отказывай себе в удовольствии. Я вот прозевала свое золотое время и теперь жалею. Не повторяй моих ошибок. И разбуди меня, когда вернешься, пошепчемся.
«Затонск далеко, слухов не будет. Не сосед-инженер, так банкир. Пусть девочка развлечется, пока молода».
Погрозив пальцем Новаку, Марья Тимофеевна отправилась в гостиницу.
…
«Папа!!!» – лист бумаги улегся на стол Якова.
– Митя, – уставший с недосыпа Штольман выпрямился на стуле, – ты мог бы иногда не писать? Давай, если у тебя будут новости, ты, например, дернешь меня за палец. Сумеешь?
Тут же его три раза дернули за мизинец, едва не вывихнув.
– Да, да, я понял, – Штольман забрал мизинец в кулак. – Какой ты сильный. Что случилось?
«Мама с дядей! В Торшке! Он ей ручку целовал и тискался! Я не дал! Я молодец?»
Читая теснящиеся под карандашом буквы, Яков чувствовал, как леденеют руки.
– Там же Мария Тимофеевна должна быть рядом. Какой дядя? Как это тискался? Ты уверен?
– Я же не в капусте родился! – Трош дернул непонятливого отца за ладонь.
Буквы стали заваливаться друг на друга, лист кончился и перевернулся на другую сторону.
«Старая тетя спать пошла! А мелкий дрыщ с мамой идет гулять! Потом в нумера! Вернутся завтра!»
Яков перечитал все послание и поверил.
«Мальчик действительно там был. Дрыщ – Новак. Анна – тискалась?! В …» – ярость подступила к горлу и не давала вздохнуть. «В нумера?!!»
Усилием воли Штольман сосредоточился.
– Митя, ты молодец. Спасибо тебе большое.
Кувырнувшись в воздухе, Трош счастливо взвизгнул. Папа его похвалил!
– Ты можешь снова туда попасть?
«Да».
– А маме сказать, чтобы не гуляла ни с кем?
Маленький призрак с сожалением покачал головой.
– БабГеля сказала маме на глаза не попадаться. Она сама должна меня увидеть и принять. Постепенно.
«Это не смогу», – написал он.
Штольман на ходу сунул бумагу в карман и натянул плащ.
– Я на полицейской пролетке, буду гнать, как могу. Найдешь меня в Торжке?
Забытая Яковом трость выскочила из стойки и утвердительно стукнулась об пол.
– Спасибо, малыш.
…
Солнце село за Свечную башню Новоторжского кремля, и на набережную упали длинные тени. Анна улыбнулась приятному спутнику. Она с удовольствием вкладывала руку в подставленный локоть, опиралась, перепрыгивая весенние лужи, рассказывала о работе в клинике. Юноша казался ей безобидным, как брат или давний друг. Влечения Анна не ощущала, тут Жорж не зря признавал свое бессилие.
Недалеко от моста молодые люди подошли к пролому в набережной, наскоро застеленному длинными сосновыми досками.
– Вы не против, Анна, если я вас поцелую? – Казик уже с обеда тщательно прятал растущее нетерпение. Девушка не реагировала ни на удобно подставленные губы, ни на частые прикосновения. И даже при откровенном взгляде мужчины на грудь просто заводила новый разговор.
В голове Анны вдруг всплыло странное предупреждение: «Увижу, Анечка, возле тебя хоть одного француза…»
«Он же поляк», – хихикнула про себя Анна, не понимая, с кем шутит.
Не ответив на вопрос, она легко перескочила провал.
Новак ступил на казавшиеся надежными доски. Под ногу вдруг попался прошлогодний полусгнивший каштан, и Стефан нелепо замахал руками.
– Плюх! – скомандовал Трош.
– Плюх, – согласилась зловонная жижа под крайней доской, принимая в свои бурые объятия молодого финансиста.
– Твою ма..! – забарахтался Казик.
Пытаясь вылезти по скользким склонам, он сползал в яму, все глубже погружаясь в вонючую заводь.
Трош кинул в финансиста лягушкой, попав тому прямо в рот.
– Поцелуй-ка, – захохотал внук бабы Гели, и заорал:
– Полюбила водолаза,
С ним мучение одно: Приглашает на свиданье, То на берег, то на дно.
Анна рассмеялась на мальчишеский дискант. Троша она не заметила.
====== Часть 13. Цирк ======
Грязный и насквозь промокший Новак вытащил из кармана мокрое же портмоне и повелительно постучал в запоздавшую закрыться лавку. Откуда через несколько минут вышел одетым уже во все новое.
– Простите за задержку, Анна Викторовна, идем в гостиницу. Я вижу, вам не терпится, – снисходительно улыбнулся он.
…
В гостинице «Московская» Казик подошел к администратору и подмигнул. Еще в обед он, по давней привычке не оставлять лишних следов, забронировал два номера для дам Мироновых.
– Любезный, ключи от номера для госпожи Мироновой. Как? Номер госпожи занят? Предоставьте другой. И поторапливайтесь!
Новак обернулся к спутнице.
– Там какая-то заминка, прошу, подождите в том кресле. Уверен, сейчас все разрешится.
Вполголоса переговорив со служащим «Московской», финансист вернулся в фойе с разочарованием на лице.
– Дорогая Анна, – Стефан взял девушку за руку, – вашей маменьке, не разобравшись, предоставили ваш номер, и по какой-то невообразимой ошибке это была крохотная комната в одну узкую кровать. И более свободных номеров в гостинице нет, говорят, аншлаг.
Новак врал, как дышал. Собственно, на таких уверенных речах наполовину и была построена его финансовая система. Еще он полуфактами подтасовывал факты, крохотными оговорками в контрактах выигрывал сотни, мелкими недоговоренностями – тысячи.
На неразбериху с номерами он потратил всего пару банкнот.
– Что же делать? – Анна не подвергала слова Новака сомнению.
– Приглашаю вас в свой номер, о двух комнатах. Как, собственно, и тот, который я заказывал для вас, но сами видите… Но, если пожелаете, разбудим Марию Тимофеевну, и она посоветует вам, как поступить.
Финансист был уверен, что при таком образе жизни, как у Анны, она не бегает к маменьке за советами, и здесь был прав. Ум Казимира Возняка практически никогда не ошибался при оценке возможностей и способностей людей, с которыми сталкивался. Но сейчас, когда любовная победа, казалось, была так близка, ум уступил место почти болезненной похоти. Возняку казалось, что за напускным безразличием Анна прячет вожделение.
– Не надо никого будить. Я в состоянии сама принимать решения, – уставшая от прогулок Анна не видела проблемы в ночевке в разных комнатах.
«Зачастую скоропалительные и не всегда обдуманные», – у Анны зашевелились волоски на затылке от всплывших в памяти слов, произнесенных незнакомым голосом. Облик мужчины она увидеть не могла, но те напряженные интонации расслышала будто наяву. И вновь заболела голова при попытке вспомнить.
…
Штольман гнал пролетку. Где-то он потерял шляпу. Дважды на плохой и неосвещенной дороге влетал в глубокие лужи, едва не ломая рессоры. На крутом повороте задел неспешную телегу и услышал заливистый мужицкий мат. На полпути пришлось поменять в придорожной конюшне лошадь, ибо полицейский мерин стал припадать на переднюю бабку.
Сам Яков не чувствовал усталости. Перед глазами вставали картины «тисканья», и будто сами собой расступались сумерки.
…
– Отдыхайте, Анна, – Стефан открыл перед девушкой дверь второй комнаты.
– И непременно зовите, если что-то понадобится.
«А я пока кое-что приготовлю. Вам понравится», – произнес он про себя, не желая портить сюрприз.
Миронова кивнула, зашла в комнату и прикрыла за собой тяжелую дверь. Запираться Анна не стала, мыслей об опасности юного соседа не приходило.
«А вы действительно чувствуете себя здесь в безопасности?» – опять некстати всплыл чей-то вопрос. Анна нашла в ридикюле новую баночку лауданума и выпила несколько капель, а затем разделась, легла на кровать и накрыла голову подушкой.
...
На въезде в Торжок Якова что-то легко дернуло за палец. Сжимавшие поводья ладони почти онемели, и взмокший от напряжения Штольман едва не пропустил сигнал. Яков потянул повод вправо. Быстрая лошадка послушно приняла в ту же сторону и остановилась.
– Митя? – позвал Штольман.
В руку ему легла записка, которую Яков прочитал, чиркнув спичкой.
«Гостиница Московская нумер 15».
– Благодарю! – он тронул с места, зная, куда поворачивать. Еще в Затонске он запомнил карту дороги и самого Торжка.
…
В гостиной Казик подготовил мизансцену и репетировал переход к интиму.
У стены большой комнаты был накрыт стол. Посреди нависал круг люстры с горящими свечками. Тонкие бокалы поблескивали гранями, отражая дрожащий свет, фарфоровые тарелки полнились снедью. Потрескивал березовыми щепками камин.
На Стефане была тонкая белая рубашка и тяжелые брюки, сидевшие неладно, что объяснялось покупкой без примерки. Губы его шевелились, проговаривая заготовленные слова.
«Скажу – выпьем, Анечка!» – он держал в руке полуоткрытую бутылку шампанского.
«За соединение двух сердец! Не стоит скрывать свои чувства!»
«Тут я сделаю шаг вперед и добавлю: – Я видел, как ты смотрела на меня. И на обеде, и на прогулке. Здесь мы можем проявить нашу страсть! К тому же твоя маменька нас благословила».
Он отставил бутылку, стащил с плеч рубашку и повел плечами. Фигура у него была юношеская, но вполне гармоничная, с тонкой талией и узкими бедрами. Раньше Казик часто слышал комплименты в свой адрес от благосклонных женщин и уверился в своей неотразимости обнаженным. И Неклюдов ему обещал!
За время поездки и разгоравшейся похоти Возняк как-то забыл, что Жорж, напротив, ничего ему не обещал.
Путаясь в пуговицах, Казик снял штаны и остался в телесного цвета кальсонах. Гульфик он отстегнул от пояса, и тот повис над пахом кокетливым фартуком. Через прореху были видны темные волосы и поднявшийся уд.
«Сейчас она остолбенеет от моей готовности», – хихикнул Возняк.
Мордашку призрака, сидевшего над дверью в комнату Анны, перекосило.
– Фу-у-у.
Казик сделал шаг к двери и протянул руку.
Из камина вылетел пышущий жаром уголек. Подобрался к Казику сзади, подрожал в воздухе, примерился и запалил край кальсон. К первому угольку присоединились следующие. Самый крупный нырнул в мотню.
«..ляяяя!!!» – присев, почему-то шепотом завопил Казик. Ему еще казалось, что до вожделенной Анны остался один шаг.
Фыркнув, пробка сама вылетела из шампанского и стукнулась о плохо повешенную люстру.
– Это не я, – удивился Трош. – Хотя...
Тихо матерясь, Казик сдирал с бедер остатки кальсон, когда на голову ему приземлился обруч со свечками.
– Цирк! – восхитился маленький призрак. – Алле-ап!
Дрыгая ногами, обожженный со всех сторон финансист схватил бутылку и вылил на пах. Но шипящая только что струя сказала последнее «буль». Лишь капля шампанского упала на поникшее хозяйство. Голый Казик, изрыгая проклятия, выбежал в коридор.
Митя затушил свечи и отправился досматривать представление, захватив с собой пару горящих угольков. Те послушно вырвались вперед и последовали за поляком, покусывая тощий зад и забираясь в интимные места.
…
Ночной администратор дочитывал объявления в «Тверских ведомостях», взятых из дома. Была не его смена, но час назад прибежала встревоженная жена коллеги и попросила подменить того в гостинице. Услышав приближающиеся вопли, служащий вздрогнул и спрятал газету.
Налетев на стойку, будто за ним гнались, щуплый встрепанный юноша заорал:
– Воды! Доктора, срочно!
Портье нахмурился. Юнец был без рубашки, лицо было перепачкано сажей, при этом требовал он так, словно был тут хозяином.
– Любезный, вы кто такой? – служащий не любил горлопанов.
Он перегнулся через стойку и ахнул.
– Пошто без одежды? У нас приличное заведение! Откуда только взялся, срамота!
Казик, не соображая от боли в паху, продолжал вопить:
– Я постоялец! Номер 15! Доктора зови, придурок!
В фойе быстрыми широкими шагами вошел Штольман. Увидев голого, он остановился.
Портье провел пальцем по журналу и возмутился: – Ты что, баба разве? В номере 15 – госпожа Миронова, а ты кто? Пошел вон отседова! – ночной дежурный не видел, как Казик платил за номера и не брал от него мзды за путаницу. Служащий вышел из-за стойки и стал толкать хулигана к выходу.
– Тварь! – держась за причинное место, кинулся Казик к кувшину на столе дежурного. – Воды дай!
«Номер 15. Субтильное телосложение. Волосы каштановые. 26 лет. Голос похож. Новак», – сложил все Штольман и, чувствуя подёргивание трости, негромко уточнил:
– Митя, это он?
Записка прилетела со стола дежурного, но тот был занят дракой со срамником и ничего не заметил.
«Да! Он хотел маме письку показать!»
«Убью», – короткая мысль только мелькнула, а рука уже влетела за пазуху и потянула револьвер. Лишь за шаг от дерущихся Яков вспомнил, что представляет закон. Движения Штольмана стали отточенными. Захватом за шею он оттянул голого от портье. Развернул к себе лицом. И коротким, мощным апперкотом рубанул в узкий подбородок.
Клацнули зубы. Голые ноги Новака оторвались от земли, голова стукнулась о стену. Безжизненное тело сползло на паркетный пол.
– Следователь Штольман, полиция Затонска, – глухо сказал Яков портье, вытирая руку после проверки пульса у тела.
«Челюсть сломал. Жаль, что не хребет».
– Очнется нескоро. Вызовите городовых, накиньте одеяло и вышвырните это из гостиницы. Можно в обратном порядке.
====== Часть 14. Чары долой ======
Войдя в темный номер, Яков чиркнул спичкой и увидел накрытый стол. В воздухе пахло горелым.
Спичка вдруг выбралась из его пальцев и зажгла свечи в люстре, почему-то валявшейся на полу. Стали видны пустая бутылка рядом, мокрое пятно на ковре и обрывки будто подпаленной одежды.
– Митя, это ты сделал? – тихо спросил Штольман.
Трость, которую он оставил в фойе, оказалась рядом и утвердительно стукнулась об пол.
Яков недоверчиво потер скулу.
«Вот же фокусник. Записки пишет, предметы двигает. Ох и повезло мне с сынишкой».
– Мама где?
Одна из свечек подплыла к внутренней двери.
– Этот сукин… Этот мужчина, который лежит голый внизу. Он приставал к маме?
«Не успел», – гордо отчитался Митя, явственно двигая карандаш по листу бумаги.
«Я молодец?»
– Да. Ты сильный и ловкий. Огромное тебе спасибо, – Штольману захотелось пожать руку смышленому призраку, но, не зная, как это сделать, Яков ограничился словами.
Затем он снял забрызганный дорожной грязью плащ и пиджак, бросил на кресло и предупредил:
– Митя, я сейчас пойду в ту комнату. Пожалуйста, оставайся здесь.
Трость радостно подпрыгнула и приземлилась.
…
– Ты забудешь его, – произнес низкий голос, и Анна мотнула головой.
– Нет! Я не хочу!
– Забудь!
Анна вскинула голову: – Я все помню, ты не заставишь меня!
Пощечина обожгла щеку, и Анна вскрикнула.
– Нет!
…
Яков осторожно потянул дверь и вошел. Поставил зажженную свечу на тумбочку, встал у кровати.
Девушка спала беспокойно. Веки ее подрагивали, дыхание было неровно. Одеяло сбилось на сторону, тонкая ладонь сжимала край, будто борясь с кем-то. Легкая нижняя рубашка задралась, волосы рассыпались по подушке. Отблеск свечи играл на розовой щеке и отбрасывал длинные тени ресниц.
Спящая Анна была прекрасна. Яков сглотнул и сунул руки в карманы, чтобы не дотронуться и не нарушить сон любимой.
«Анечка, как я виноват перед тобой. Прячу голову в песок, боюсь признать своей перед всем миром. И к чему это привело?»
Что-то пробормотав, Анна отвернулась к стене и уткнулась в подушку. Одеяло сползло полностью, рубашка завилась вокруг талии, показав крутой изгиб попки в кипенных панталонах.
Яков втянул воздух сквозь зубы, усмиряя тело.
«Не о том думаю», – сказал он себе. «Анна боится меня. С этим что делать?»
…
Новак пытался сорвать с нее одежду, и Анна пятилась, а тот кричал в негодовании и подступал ближе. За спиной поляка вдруг возник Штольман, он оттащил юношу и оттолкнул от Анны, а затем вытолкнул в какую-то дверь. Анна выбежала и попыталась позвать любимого. Но голоса не было. Яков уходил все дальше.
Тревога и ощущение потери заполнили Анну так, что стало трудно дышать.
Она закричала: – Яков! Яков, не уходи!
Не оборачиваясь, он вновь скрылся за углом.
Стремглав она побежала вслед Штольману, но тот быстро удалялся, и Анна запаниковала. Бросилась бежать еще пуще, поскальзывалась на поворотах, видела вдалеке широкую спину, но никак не могла догнать.
– Пожалуйста, Яшенька! Вернись! Прости меня, я виновата! – крики ее затухали в мрачных коридорах.
…
Внезапно Анна заметалась на постели, губы ее зашевелились. Штольман склонился над девушкой и едва расслышал:
– Яков, прости меня. Яшенька…
Не веря своим ушам, он опустился на колени и прошептал ее имя.
Анна простерла к нему руки. Глаза ее были закрыты, пересохшие губы звали:
– Вернись, умоляю!
Более Яков не медлил. Раздевшись в мгновение ока, он лег на край постели и обнял возлюбленную. Она тут же вжалась всем телом, словно наверстывая упущенное в разлуке. Держалась за него, будто тонула в бурлящем море, а он был единственным спасением. Обнимала так, что кожа слипалась, лихорадочно целовала в шею и щеки.
– Прости меня, я не хотела, – исступленно бормотала Анна, оглаживая плечи, оставляя влажные следы губ на груди, прижимая животом налитую плоть.
– Ты ни в чем не виновата, – он накрывал ее губы своими.
– Только не исчезай! Будь со мной… – молила она.
И он подчинился, зная, что просить надо ему.
Он сбросил на пол мешающее одеяло. Повернул Анну от себя, укрыл телом, заключая в жаркий плен. Провел ладонью по шелку панталон, обрисовывая упругую попку. Стиснул зубы, приказывая себе не торопиться. Нащупал прорезь в ткани, осязал мягкую поросль волос и сочащуюся влагу. Проник на дюйм и все-таки не смог удержаться, до конца вжав чресла в мягкость.
Анна ахнула. Балансируя между сном и явью, она ощущала в чреве силу Якова и пронзительную свою готовность к ней. Вцепившись в его предплечья, Анна вбирала мерные толчки и шептала в полузабытьи:
– Яшенька, я так тебя люблю. Я так по тебе скучала. Пожалуйста, не покидай меня...
Он не мог найти слов, чтобы ответить, да не время было для них. Глубоко вздохнув, он наполнил ладони тяжелыми полушариями грудей, сжал и услышал короткий стон. Анна повернула голову, и Яков добрался губами до нежного рта, получая и даря. Мягко вернул девушку обратно, когда она, извернувшись для поцелуя, едва не выскользнула из соития.
Проведя ладонью по животу Анны, Яков задрал рубашку, пробрался под шелковую ткань, скользнул пальцами в расщелину. Ударил чреслами сильнее, одновременно прижав влажный бугорок. Освободил и ударил снова. И вновь. И вновь.
Анна тихо вскрикивала в такт ударам, и наконец, застонав, забилась в его руках, запрокинула шею, выгнулась дугой. И обмякла, переживая новое восхитительное удовольствие.
Счастливо потянулась.
Открыла глаза.
Ощутила поддержку крепких рук и повернулась к возлюбленному.
– Яков, – пробормотала она немного удивленно, но уже осмысленно.
Она дотронулась до его губ кончиками пальцев, провела ладонью по четким скулам.
– Ты настоящий.
Удержав улыбку, Штольман серьезно кивнул, но глаза его смеялись. Он понял, что переживая переход от сна к яви, Анна немного запуталась. Главное произошло – она больше не боялась.
– Да.
– Почему ты здесь?
– Соскучился, – открыто улыбнулся он, не собираясь рассказывать ни о своей затмевающей разум ревности, ни о записках призрака. Ни о страхе, который гнал его через версты дорог.
– А где Стефан? – увидев затвердевший рот Якова, Анна поправилась: – господин Новак.
Штольман откинулся спиной на подушку и равнодушно сказал: – Не знаю. Когда я вошел, его здесь не было.
Надолго его притворства не хватило.
– Анна, как ты могла согласиться поехать в другой город с мужчиной? Гулять с ним? Ночевать в одном номере?! – в голосе кипело негодование.
Увидев на лице Анны стыд, он опомнился.
– Ты не помнишь?
– Помню… – нерешительно сказала она, не веря самой себе.
– Мне казалось, он мне как брат. Что не причинит мне вреда, а ты ударил меня…
Яков настороженно смотрел, как Анна дотронулась до почти исчезнувшего следа от пощечины.
– Но это же не так… Почему я думала, что это ты?
Штольман выдохнул. «Не жить тому, кто тебя ударил, Анечка».
– Яков, прости, что я так подумала! Я знаю, этого не было! Ты не мог! – слезы обиды на свою глупость показались на глазах Анны.
Притянув к груди девушку, Штольман крепко ее обнял.
– Не вини себя. Мы во всем разберемся, а пока давай спать.
Он уложил ее рядом, склонился на локте и тягуче, бесконечно медленно целовал, пока не перехватило дыхание.
– Я никогда не обижу тебя. Ты мое счастье.
Анна еще поерзала в его объятиях и почти затихла, но вдруг встрепенулась.
– Яков, а ты? Тебе же… больно?
Он улыбнулся. – Нет, милая, не беспокойся обо мне. Я справлюсь. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, Яшенька... – услышал он ласковый шепот, и так и заснул с улыбкой.
====== Часть 15. Торжок ======
Проснувшись посреди ночи, Яков осторожно снял с себя руку спящей Анны и вышел в большую комнату. Нашел нетронутый гостиничный халат, облачился в него и бесшумно проверял оставшиеся пожитки Новака, когда услышал полузадушенный вскрик из спальни. Через две секунды Штольман уже стоял у постели, приблизив свечу к лицу Анны.
– Что случилось, Аня?
Прижав ладонь ко рту, Анна тяжело дышала.
– Я вспомнила!
– Что именно? – он сел на постель и устроил девушку в кольце своих рук.
Но она не могла говорить. Начиная, Анна тут же замолкала, пыталась подобрать слова и вновь закрывала рот.
Штольман терпеливо ждал.
– Яков, ты… Ты не… Если я… сделала…
Он охватил ее ладони своими и серьезно сказал: – Аня, я с тобой, что бы ты ни сделала. Говори.
Анна закрыла глаза.
– Я ходила в полицию и уничтожила лист из дела Натальи Павловны.
«Нда. А я-то голову ломал, куда он делся», – Штольман крепче прижал к себе Анну, благодаря за признание.
– А зачем ты это сделала?
– Ты сердишься?
– Не на тебя.
– Ты посадишь меня за решетку?
Он вздохнул.
«Боюсь, Анечка, даже если ты кого-то убьешь, я не смогу тебя арестовать».
– Нет.
– А почему? – она вывернулась из объятий и уселась на коленки.
Чудесные ее распущенные волосы коснулись босых стоп Штольмана, высокая грудь под рубашкой взволнованно поднималась и опускалась.
Зачарованный прекрасным видом Яков уже готов был озвучить причину, но опомнился.
«Милая, один твой вопрос, и я готов признаться в чем угодно. Как у тебя это получается…»
– Аня, кто просил тебя найти и уничтожить лист?
Анна рассказала все, что смогла припомнить – про медленный голос, про приказ и собственную готовность его выполнить.
– Ну что же я такая… Податливая! – Анна вновь, как вчера, рассердилась на себя. – Какой-то бандит с большой дороги может попросить меня о любой гадости? Я же так могу и настоящее преступление совершить!
«Вообще-то уничтожение улик – вполне себе преступление», – подумал Штольман. И вновь ничего не сказал.
– Яков, ты простишь меня? – Анна отодвинулась на постели, не решаясь взглянуть ему в глаза.
– Я не винил тебя, милая.
– Ох, Яков! – она бросилась ему на шею и тут же отклонилась: – Подожди…
Она завела руки за голову, стащила надоевшую за сутки рубашку и бросила прочь. Развязала на талии Штольмана пояс, развела полы халата в стороны, поцеловала теплую кожу. И прижалась обнаженной грудью к груди Якова, удовлетворенно вздохнув.
– Как это чудесно…
Его ладони сами по себе легли на тонкую талию. Спустились на поясницу и ниже.
«Да к черту. За пару минут расследование фон Берг никуда не денется».
В глубине души Яков знал, что парой минут дело не ограничится. За последнее время в столкновении воли и желания быть с Анной выигрывала всегда последняя, и Штольману грех было жаловаться.
…
Очнувшись в одном одеяле на задах гостиницы, Казик поплелся по темным переулкам и чудом разминулся с городовыми. В частном доме недалеко от гостиницы его ждал Жорж.
Мыча и поддерживая сломанную челюсть, Возняк чуть ли не жестами объяснил, что ему срочно нужен доктор, причем не в этой дыре. Неклюдов привел подготовленный к утру экипаж и повез стонущего нанимателя в Тверь. По пути Казик то и дело невнятно матерился от боли на ухабах, и пытался думать.
«Что за мужик меня вырубил? Откуда он взялся? Гопота местная, суч... потрох. И угли еще эти в штанах! Так ведь все хорошо с дурочкой Мироновой шло…» – почему-то в любовных делах Казик был склонен к безудержному вранью самому себе.
За портмоне и деньги, оставленные в гостинице, он не волновался, одна мелочь, а изобличающих его документов там не было.
«Найду придурка и отомщу. Может, Жоржа послать шею ему сломать? Нет уж. Этого мало. Надо что-то посложнее придумать. Ладно, сперва узнаю, кто это был. А-а-а!!! Жорж, су…а, тише!»
…
– Мамочка, а ты не будешь сердиться? – мальчуган забрался к Анне на колени и умильно улыбнулся.
Широкая улыбка Штольмана действовала безотказно, и Анна, обняв сына, покачала головой.
– Нет, мой хороший. Ты что-то натворил?
Малыш возмутился. – Это не я! Муська сама прыгнула и банку уронила.
– А ты где был? – Анна попыталась пригладить кудрявые вихры, измазанные в чем-то белом.
– И почему у тебя волосы в сметане? Ох, Дима, да ты весь в ней! И ты тоже, Яков, – взглянула она на вошедшего Штольмана, держащего в руках полотенце. – Что у вас произошло?
– Я кошку кормил! А она фыркала! Но она хотела сметаны, я видел…
Яков передал Анне влажную ткань.
– Анна Викторовна, вытрите, пожалуйста, этого хулигана. У нас очень настойчивый сын. И очень ловкий. Митя, ты не забыл сказать, что ты при этом сделал?
Малыш улыбнулся. – Я Мусю в банку посадил. У нас теперь белая кошка!
…
Анна проснулась с ясной мыслью: – «Я беременна. У меня родится сын».
Нежданное счастье затопило ее, залило ярким весенним светом, погладило младенческими ладошками.
«Боже, как это прекрасно! Благодарю тебя!» – Анна благоговейно дотронулась до живота и замерла, прислушиваясь.
«Еще слишком рано, но я знаю. Я люблю тебя, малыш».
Анна взглянула на глубоко спящего Штольмана, и сердце ее пропустило удар.
«Твой сын, Яков. Когда тебе сказать? Будешь ли ты рад?»
– Ох… – внезапно в ее сознание ворвались все пропущенные сны и забытые встречи.
– Яков! – она потянула любимого за руку. – Проснись, пожалуйста! Это важно!
…
– А потом, после пощечины, он показал мне фотографию Стефана… – взахлеб рассказывая, что происходило на встречах с гипнотизером, Анна видела, как подвижное лицо Штольмана то застывает, то белеет от гнева.
– Яков, этот Новак – просто влюбленный мальчик. Он ничего плохого мне не сделал.
Штольман сузил глаза.
– Этот якобы наивный мальчик, Анна, обманом завлек тебя в другой город и в свой номер. Этого уже достаточно, чтобы я арестовал его.
Яков сосредоточился на мелькнувшей догадке. «Первый – мужчина лет пятидесяти с низким голосом. Которому я просто руки оторву. И которому мешали показания Грицаевой. Жалко, что Анна не может описать его внешность, очевидно, очень заурядная. Второй – финансист Новак, в пользу которого был гипноз Анны. А я его, идиот, отпустил. Хотя с такой челюстью его легко найти. А при чем тут Анна? Ладно, мог влюбиться. Но финансы. Ох ты ж…» – он стал дальше сопоставлять встретившегося на пути Анны гипнотизера, дело баронессы и собственную цель приезда в Затонск.
Анна, переживая свои воспоминания, вдруг улыбнулась.
– Яков, а знаешь, что удивительно?
– Что же?
– Что я вспомнила все эти сеансы только после того, как ты… как мы…
Углы рта Штольмана разъехались в улыбке.
– Рад быть полезным, Анна Викторовна.
…
– Аннушка! Анна! Ты там? Я волнуюсь, девочка моя, отзовись! – раздалось из коридора вместе с настойчивым стуком в дверь.
Анна вскочила с постели и схватилась за одежду.
– Яков, это маменька! Пожалуйста, не показывайся ей!
Ухватив Анну за руку, Штольман притянул ее к себе, глубоко поцеловал и тоже начал одеваться.
Анна вышла в гостиную. Открыв дверь, она впустила Марию Тимофеевну и произнесла:
– Доброе утро, мама. Ты что-то рано.
– Рано? Да уж десятый час, милочка. А ты обещала ко мне зайти перед сном, – Мария Тимофеевна перешла на громкий заговорщицкий шепот:
– Как твой Стефан? Хорош? Где он, спит?
Штольман, осторожно открывший окно в спальне и уже приготовившийся прыгать, при этих словах едва не сорвался с подоконника.
«Мать – волкам отдать. Жениться срочно, на таких родителей надежды нет», – рассерженно думал он, нащупывая носком ботинка каменный бордюр под окном и хватаясь за фрамугу. Приземлившись на мягкий газон, Яков поднял глаза и вспомнил: «Вот же… Трость забыл».
