Текст книги "Сон на пятницу (СИ)"
Автор книги: tarpusha
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)
Анна отговорилась делами. Ей хотелось к Якову – узнать, чем кончилась ночная операция, да и просто увидеть его. Ощутить мягкое пожатие больших ладоней, встретить внимательный прищур, услышать любимый хрипловатый голос. А вдруг получится вновь обняться с Яковом и услышать взволнованный стук родного сердца?
Прибежав в участок, Анна услышала от Коробейникова, что преступник арестован и помещен под охраной в больницу.
– Нет, не ранен, – в ответ на вопрос Антон Андреевич расплылся в ухмылке.
– Господин следователь при задержании неудачно уронил его на землю. Говорят, паралич нижних конечностей.
– А Яков Платонович не пострадал? Где он? – Анну больше интересовало это, чем арест.
Молодой сыскной замахал руками.
– Нет, Анна Викторовна, что вы! Операция прошла как по маслу. Яков Платоныч на ногах не держался от усталости, и я предложил ему отоспаться до обеда.
Антон умолчал, что Штольман после произведенного ареста вернулся в отделение и ушел в гостиницу только под утро, когда уже отдохнули принимавшие участие в операции полицейские и сам Коробейников.
На мгновение у Анны мелькнула соблазнительная мысль прибежать к Якову в гостиничный номер, но тут же девушка передумала – Штольману действительно нужно было выспаться, а не общаться с непоседливой нареченной. Она вздохнула.
«Спи, счастье мое. Вечером увидимся».
…
На свежем воздухе внимание девушки привлекла белая фигура в ночной рубашке. Дух женщины поманил Анну за собой и, не оборачиваясь, поплыл вдоль улицы. Анна заколебалась на мгновение, с сожалением подумав, что вновь опоздает в больницу, но все-таки пошла за призраком. За Анной на небольшом расстоянии следовал Игнат Вальцов.
Идти было недалеко. Призрак проплыл сквозь кованый забор у старинного деревянного дома, в котором Анна с удивлением узнала дом Максаковых. Ворота стерегли два швейцара – в богатые покои, как сказал им нынешний глава семьи Борис, могли набежать и посторонние, поэтому нанятые парни вежливо заворачивали тех, кто лепетал о знакомстве с умершими что-то невнятное.
– Аннушка, сюда! – помахала рукой Мария Тимофеевна, только прошедшая во двор.
– Это моя дочь, господа.
– Анна Викторовна, – Вальцов укоризненно окликнул проскользнувшую в ворота подопечную, но Анна уже не слышала.
…
Гостей на прощании было много, но Анна почти никого из них не знала. Она и старика Максакова, чье тело возлежало в гробу из красного дерева, не знала толком. В курносом профиле нестарой еще женщины, лежавшей в соседнем гробу, Анна узнала явившийся ей дух.
«Жена Егора Ивановича», – поняла девушка, и беззвучно спросила: – «В чем же дело, госпожа Максакова? Зачем вы меня позвали?»
Дух женщины проплыл по просторной комнате и исчез в дверях, ведущих, судя по видневшейся лестнице, на второй этаж.
Анна не осмелилась сразу же ринуться в хозяйские покои, и решила сперва осмотреться. Маменьку она в толпе сразу потеряла, зато заметила знакомого унтер-офицера из отделения.
Малафеев кивнул ей, тоже узнав.
– Анна Викторовна, добрый день. Как поживаете?
– Хорошо, господин Малафеев. Вы, наверное, родственник усопших?
Полицейский кивнул.
– Так точно. Степанида Сергеевна мне теткой приходилась, а я ей, понятно, племяшом. Мы не часто общались, она больше со старухой моей, конечно, судачила.
– Не подскажете ли, пожалуйста, кто здесь кто?
Словоохотливый унтер рассказал, что хозяин дома нынче – Борис Максаков, старший сын покойного и его первой, умершей при родах жены.
– Он вон там стоял, принимал соболезнования, что-то вышел ненадолго. Здесь и младший сынок есть, Гришенька, тетка Степанида и Егор Иванович в нем души не чаяли.
– Гриша немного того, умом слаб, – Малафеев неприлично показал пальцем на стоявшего неподалеку стройного подростка, почти мальчика, отличавшегося какой-то неземной красотой.
Анна вспомнила, что как-то раз встречалась с ним в городе, и тогда мальчик захихикал и запел дразнилку: «Ты кушаешь детишек и варишь дохлых мышек! Ты варишь нам варенье, а это злое зелье!»
«Бедный ребенок, как же ему трудно», – подумала Анна. Она знала, каково это – не владеть собственными мыслями и знать, что все вокруг – не то, чем кажется.
Городовой наклонился к ее уху и прошептал: – Ходят слухи, Анна Викторовна, что после смерти Степаниды Борис, – он кивнул на спустившегося по лестнице солидного мужчину лет тридцати, – положил на него глаз.
– Меня моя старушка, она плохо ходит уже, просила похлопотать за мальчика, пропадет он тут. А мы бы его к себе взяли.
…
Гришенька с трудом выносил напряжение, клокотавшее в нем после смерти родителей. А точнее, после того, как нечаянно увидел старшего брата, зажимающего подушкой лицо маменьки в спальне. Сразу после этого Борис нашел его, рыдающего, в углу гостиной, силой усадил на свои колени и стал успокаивать, гладя по алебастровым щекам и худенькой сгорбленной спине.
– Гри, не нужно… Пожалуйста, ты разрываешь мне сердце, любимый братик… Она найдет свой райский сад вместе с папенькой, но зато мы с тобой уедем в Италию, туда, где нам никто не помешает быть вместе.
Борис ласково утер слезы сводного брата.
– Ты же хочешь поехать в Италию, Гри? Лазурное море, горячий песок, цветы везде, как ты любишь – помнишь, я тебе рассказывал?
– В Италию хочу, – кивнул Гриша, хлюпая носом. – А точно маменька попадет в райский сад?
– Конечно. Она хотела к папе, сама мне говорила об этом, я просто ей помог. Она была ангелом, как и ты, мой любимый…
«Ангелом была Степанида, как же», – подумал Борис, не меняя выражения лица.
Вторая жена отца видела, что отнюдь не братскую любовь питает Борис к Григорию, и конечно, выгнала бы пасынка из дома тотчас после оглашения завещания. Которое Борис отрыл в бумагах отца еще при его болезни и прочитал собственными глазами. Ему, первенцу, отходили солидные владения Максакова в Москве, а дом в Затонске, деньги, акции, а главное – опека над слабоумным младшим сыном – все это в тщательно подобранных юридических терминах переходило жене Степаниде.
«Сама виновата, Степа, туда тебе и дорога. А мы с Гри найдем собственные райские кущи, после того, как я все распродам».
…
Сегодня, в день прощания с родителями, Гриша очень скучал по папеньке и уже не был так уверен в своем желании уехать в Италию. Борю он любил – тот был хорошим братом, заботливым и нежным. Но Борис не понимал, что отчий дом для Гришеньки был самым безопасным местом на земле. Таким знакомым и понятным. А все непонятное рождало в мальчике яростный, неуправляемый ответ.
Когда Малафеев, пришедший в дом родственников в униформе городового второго оклада, указал пальцем на подростка, а затем кивнул на Бориса, это оказалось последней каплей.
…
Чаша весов качнулась. Перед Ангелиной развернулось ближайшее будущее, скрытое до этого момента непредсказуемым поведением Гриши. Бабушка Геля испугалась. Сил ее, подточенных недавним визитом к Анне, не хватало на новое предупреждение в дольнем мире, и она позвала:
– Трош! Митя! Скорей сюда!
…
Гриша вихрем налетел на Малафеева, с неожиданной для хрупкого подростка силой сбил его с ног, выхватил из кобуры служебный револьвер. Анна отлетела в сторону.
– Ты обвиняешь нас! – закричал мальчик полицейскому, даже не заметив, как упала Анна.
– Но ты не имеешь права! Ты не знаешь всего, как ты смеешь приговаривать нас к смерти? Тащить в тюрьму? Обвинять без суда и следствия?
– Я прикончу тебя! – Гриша стал крутить барабан револьвера, не слишком зная, как обращаться с оружием.
Мальчик яростно нажал на курок, прозвучал выстрел, и полицейский съежился на деревянном полу. На бедре у него начала расплываться красная лужица.
…
Дамы завизжали, кто-то из господ посмелее кинулся к парнишке, но тот, размахивая револьвером, заорал: – Все вон отсюда! Прочь, я сказал!
Мальчик выстрелил поверх голов, чудом никого не задев, и гости наконец поняли. Толкая и обгоняя друг друга, они бросились к выходу, в дверях столкнувшись с встревоженными швейцарами и Вальцовым, прибежавшими на выстрелы.
Но их встретил с отцовским ружьем в руках уже Борис.
«Гри, дурачок мой, что же ты болтаешь. Но я не дам тебя забрать, иначе отправят в сумасшедший дом, и больше я тебя не увижу».
– Убирайтесь, – хмуро сказал он, наведя ствол на ноги ближайшей дамы, которой оказалась Мария Тимофеевна.
Та взвизгнула, и Борис поморщился.
– Мой брат не в себе, он аресту не подлежит, можете проконсультироваться у любого юриста. Прощание окончено. Я пришлю раненому господину Малафееву денег на лечение, забирайте его и закройте дверь с той стороны.
Гриша вдруг вскрикнул: – Боря, это она! – он показал револьвером на Анну, помогавшую Малафееву встать.
– Ведьма! Прикажи ей остаться, пусть покажет папеньку! Я хочу с ним поговорить!
Борис колебался, и младший брат взмолился: – Боренька, пожалуйста, мне очень надо!
Опустив ружье, Максаков проронил:
– Гри, отдай револьвер. Ты пугаешь людей.
Затем он неохотно сказал Анне: – Барышня, можете помочь? Он же просто расстроенный мальчишка, у него недавно умерли родители. Ему надо успокоиться. Но я вас не неволю, разумеется.
Вальцов прихватил Анну за талию и потянул к выходу. Мария Тимофеевна была рядом, держа дочь за руку и уговаривая уйти.
Девушка выскользнула из заботливых рук. Уверенно глядя на охранника, она сказала: – Господин Вальцов, я остаюсь. Со мной все будет в порядке. Помогите, пожалуйста, господину полицейскому.
– Маменька, не волнуйся, я знаю, что делаю, – сказала она матери.
Затем Анна подсобила Малафееву опереться на Игната, шагнула к мальчику и ласково улыбнулась.
– Конечно, Гришенька, я помогу.
Вальцов, выведя раненого, вернулся было, но старший Максаков просто вытолкал его из дома вслед за остальными и запер дверь.
...
Проснувшись под взволнованные Митины крики, Штольман выслушал призрака и тут же собрался на выход.
====== Часть 22. Старый дом ======
– Дух Егора Ивановича, явись, – прошептала Анна.
Призраки появились в углу, где стояли братья, почти одновременно. Дух женщины настойчиво показал Анне на Бориса, а дух старика – удивленно осмотрелся.
– Степушка! – старик подплыл к жене. – Что случилось? Неужели ты тоже…?
Степанида Сергеевна что-то прошептала старому Максакову, но Анна не расслышала, её как раз в этот момент дернул за руку мальчик.
– Гриша, я вызвала дух твоего папы, он здесь. Что ты хотел ему сказать?
– Скажи, что я его люблю, – подросток расплакался.
– И сделай так, чтобы я его видел! Ты же видишь!
– Дорогой, к сожалению, так не получится.
– Хочу! Покажи! – истерика в голосе Григория нарастала.
Борис нахмурился. Он не часто встречался с приступами агрессии брата и не знал, что в этом случае мальчика надо отвлекать, а не призывать к спокойствию.
– Гри, прекрати немедленно.
Внезапно все присутствующие в комнате вздрогнули. Ножки у табурета, на котором лежала нижняя часть гроба с телом Егора Ивановича, с треском подломились, и гроб встал почти вертикально. Веки старика приоткрылись, выцветшие невидящие глаза уставились прямо на Бориса.
Анна попятилась. Гриша как-то по-девичьи пискнул, а Борис просто застыл, открыв рот.
– Как ты мог! – в комнате раздался громовой голос мужчины в расцвете лет, вовсе не похожий на дребезжащий баритон старика перед смертью.
Слова, разумеется, выговаривал не труп Егора Ивановича, а одетый в ливрею лысоватый мужчина, кинувшийся поднимать гроб.
«Чревовещатель», – ощущая, как похолодели ладони, поняла Анна. «Да какой силы. Еще и Степаниду, похоже, Борис убил. Ох, зря я сюда сунулась…»
А голос слуги Максаковых только набирал мощь.
– Борис, убийца возлюбленной жены моей! Не будет тебе жизни в этом доме! Не сын ты мне, но не уйдешь отсюда без отмщения!
– Папенька, – пропищал Гриша. В его голове зачастую мешались реальные и воображаемые образы, подсказываемые больным мозгом, и голос отца не показался ему странным. Мальчик лишь немного испугался упавшего гроба.
– Не сердись! Боря лишь хотел помочь маменьке, вы же теперь вместе!
– Вместе? – портрет старика десятилетней давности, когда тот еще успешно вел дела в суде, слетел с гвоздя и грохнулся на пол, тяжелая рама треснула пополам.
– Вместе?!
Степанида попыталась погладить мужа по призрачному плечу, но тот и внимания не обратил.
– Род мой! – при этом раскатистом призыве перекрытия дома пошли волнами.
– Я призываю вас к отмщению! Слышите ли вы меня, Максаковы?
В старинном доме заскрипели рамы в окнах, начали вырываться из уложенных рядов половицы, обои в замысловатых виньетках стали отслаиваться от стен и сворачиваться в трубы. На собравшихся посыпалась труха с перекрытий. Борис схватил с тумбочки зеркало и прикрыл голову, но зеркало тут же разбилось на мелкие осколки, оставив в руках мужчины черепаховый обод. Массивный пузатый шкаф, до этого стоявший рядом с дверью в прихожую, внезапно проехал по полу и перегородил выход.
Вот тут Гриша испугался по-настоящему. Он поднял оставленное Борисом ружье и стал неумело дергать затвор.
– Ты, ведьма! Ты это сделала! Я просил папеньку показать! – он с визгом отпрыгнул от упавшего торшера со свечами.
– Прекрати немедленно!
– Я не могу, – развела руками Анна, опасливо отступая к камину.
– Гришенька, опусти ружье, пожалуйста. Это не я делаю. Это они…
«Они» разбушевались не на шутку. На голову Бориса, забившегося в угол, стали падать уже не щепки, а доски. В потолке образовалась дыра, балки накренились, по ним начала съезжать мебель второго этажа.
…
К дому Максаковых подлетела пролетка, из которой выскочил Штольман.
– Вальцов! – с негодованием крикнул он на охранника.
– Почему вы без Анны? Где она?
– Внутри, – пробормотал Игнат, сознавая свою вину.
– Яков Платоныч, не мог же я Анну Викторовну силой вытаскивать. Она сама там осталась, и прямо мне сказала, чтобы я уходил.
Штольман сжал зубы, чтобы не выругаться.
К мужчинам подбежала Мария Тимофеевна. Она схватила Штольмана за руку и взмолилась:
– Яков Платонович, миленький! Помогите! Смотрите, что творится, но ведь Аннушка…
Толпившимся вокруг старого дома гостям и зевакам только что стало понятно, что внутрь идти не следует – дом как будто сошел с ума, все его части трещали и корежились. Строение вот-вот было готово рухнуть, погребая под собой всех, кто был внутри.
– Что там в доме? – спросил Яков в воздух.
– Сейчас, сейчас… – отозвался маленький призрак.
Он пролетел над крышей и нырнул в дымоход, но тут же был выброшен неведомой силой обратно.
– Пошел вон, щенок, – буркнул ему вслед дом голосом кого-то из давно умерших Максаковых.
– Тут наше дело, семейное, не суйся.
Митя озадаченно вернулся к отцу. Такого еще не было, чтобы он, призрак, не мог пробраться туда, куда пожелает.
– Пап… Я не могу, меня что-то не пускает. Но там же мама…
…
Руки Гриши дрожали, но он поднял ружье.
– Если не остановишь это, я убью тебя, ведьма!
Борис закричал: – Гри, оставь её! Помоги!
Он уже стоял на коленях и не мог подняться. Голени его придавило рухнувшим клавесином, на котором так любила музицировать Степанида Сергеевна.
– Братик, выручай!
Мальчик, слыша только свои голоса и окружающий треск, изо всех сил пытался нажать на курок. Но не мог. Тем временем длинный охотничий ствол медленно, но неуклонно поворачивался в сторону Бориса.
Вжавшаяся в камин Анна поняла, что бежать ей некуда – весь пол в комнате был перекорежен, потолок рассыпался на глазах.
«Яков… Димочка…» – успела подумать Анна перед тем, как пролетевшая доска сильно ударила её в плечо и задела по голове. Потеряв сознание, девушка упала на мраморные плитки перед черным зевом камина.
…
Штольман перепрыгнул через подоконник, поранив ладонь о торчащие стекла, и окинул взором полуразрушенную комнату. Медлить было нельзя. К счастью, Яков сразу увидел Анну – она лежала, съёжившаяся, как маленький ребенок, и Штольман бросился к ней через вздыбившиеся половицы, гробы и табуретки. Подняв любимую на руки и прикрыв собой, Яков уже осторожнее пробрался обратно. Через скособоченное окно он бережно передал девушку Вальцову и бросил последний взгляд внутрь.
Дом стенал, прощаясь с нажитым за пару веков добром. Сквозь хаос поднявшихся в воздух вещей Штольман различил, как простирает руки к мальчику стоящий на коленях мужчина, и тут потолок рухнул. Яков успел выскочить из окна. Ему показалось, что в треске ломающихся стен он расслышал ружейный выстрел. Будто дожидаясь этого момента, дубовый оконный переплет смялся в узкую щель, бревенчатые стены сложились карточным домиком, с грохотом упала крыша. Разлетевшаяся черепица задела кого-то из прохожих, и в толпе раздались крики.
Последний, глубокий стон умирающего дома словно ножом процарапал души любопытных зевак. Затем все кончилось, и только столетняя пыль еще долго оседала на развалинах фамильного гнезда Максаковых.
…
Анна отвела руку матери и поискала глазами Вальцова, который положил ее на землю, а затем куда-то исчез. Анна хотела поблагодарить Игната за спасение, ведь очнулась она у него на руках.
Не обращая внимания на причитающую Марью Тимофеевну, Штольман присел рядом с Анной и внимательно осмотрел ее бледное лицо и грязную одежду. Обнаружив, что на плече девушки порвано платье, а сквозь разрыв виднеется багровый кровоподтек с торчащей щепкой, Яков сжал губы. При виде синяка на хрупком виске лицо Штольмана посерело – еще полдюйма, и Анна бы не очнулась.
Девушка подняла на него затуманенный болью взгляд.
– Яков Платонович... Как вы здесь оказались?
Ничего не ответив, Штольман молча поднялся с земли.
– Мария Тимофеевна, господин Вальцов, прошу вас – сопроводите Анну в больницу, – ему трудно было говорить, поэтому голос вышел странным.
Игнат пошел за пролеткой, а маменька Анны спросила: – А вы, Яков Платонович?
– Там люди остались, – сказал Штольман, откашлявшись.
– Надо организовать поиски. Вдруг кто жив. Честь имею, Марья Тимофеевна.
Он подождал, пока Вальцов подведет к воротам пролетку, поднял Анну на руки, осторожно усадил её на сиденье и соскочил на землю. Потер ладонью левую сторону груди, которая ныла еще с известия Мити.
– Яков… Платонович, – тихо окликнула его Анна в спину.
Яков помедлил. Глаза его сузились. Старшей Мироновой показалось, что Штольман сдерживает слезы, но конечно, это было не так. Затем он обернулся и посмотрел на Анну – долгим, непонятным взглядом, от которого девушке захотелось кинуться ему на шею. Будто прощался и хотел лучше запомнить ее облик перед разлукой.
– Выздоравливайте, Анна Викторовна, – глухо сказал он и направился к толпе.
…
К удивлению городовых и пожарных, призванных на развалины, из-под обломков удалось вытащить живого Гришу, бормотавшего что-то непонятное про папеньку, ведьму и Бориса. Никто его не слушал, ведь всем известно было, что мальчишка слаб на голову. Тела Бориса и мажордома Максаковых достали позже, когда надежд на спасение уже не осталось.
…
Яков постучался и тут же вошел в кабинет адвоката, где Миронов часто принимал посетителей, не приглашая их домой.
Оторвавшись от контракта, Виктор Иванович неохотно встал из-за стола, сдержанно ответил на пожатие. Но не предложил гостю сесть.
– Добрый день, Виктор Иванович.
Яков помедлил.
– Я прошу у вас руки вашей дочери.
Не ожидая подобной прямоты, адвокат несколько растерялся.
– Как это? А ваши слова некоторое время назад? Вы передумали?
Штольман коротко кивнул.
– Потрудитесь объясниться, милостивый государь! – рассердился Миронов. – Что за неподобающая краткость?
– Мне очень дорога Анна Викторовна. Я хотел бы иметь право и обязанность защищать её. Предостерегать от необдуманных поступков. Оберегать от опасных последствий её дара, – Яков с прямой спиной стоял перед отцом девушки и смотрел ему в глаза.
Миронов осознал, что Штольман точно ответил на его собственные страхи. Слова о любви Виктор пропустил бы мимо ушей. На слова о страсти – саркастично фыркнул бы и тотчас же выгнал наглеца. Но этот человек хотел дать Анне именно то, что, как знал Виктор, сам он дать уже не мог.
Обезоруженный, он уже спокойнее спросил: – Как я полагаю, Анна уже дала вам свое согласие. Но согласится ли она подчиняться вам? Аннушка бывает очень…
Тут он задумался, стоит ли представлять дочь в невыгодном свете. Но какого дьявола. Вряд ли Штольман не осведомлен об этой черте характера Анны.
– … очень своевольна.
– Не думаю, что она до конца это понимает, – сказал Штольман.
Горькая складка на его щеках углубилась, да и вообще следователь сегодня выглядел старше своих лет.
– Но это не помешает мне заботиться о её безопасности.
Скрип двери прервал раздумья Виктора, и в кабинет ворвался его жизнерадостный младший брат.
– Витя, добрый день. О, господин следователь, – младший Миронов с удовольствием пожал руку Штольману и даже хлопнул того по плечу.
– Благодарю, Яков Платонович, от всего сердца! Вы мой герой!
На недоумевающий взгляд адвоката Петр пояснил: – Виктор, представляешь, наш Яков Платонович в который раз спас Аннет! Говорят, она едва не погибла под какими-то развалинами, а сейчас в больнице. Ничего страшного, синяки да ушибы, но я собираюсь навестить ее. Ты со мной?
Виктор Иванович взволнованно глянул на Штольмана, но тот молча ждал решения.
– Петя, тут Яков Платонович просит руки Аннушки.
Расплывшись в широкой, искренней улыбке, Петр кинулся обнимать Штольмана.
– Ну наконец-то, Яков Платоныч! Сколько лет! Очень, очень рад за вас и Аннет! Предлагаю отметить это событие вечером у Голубцова.
Адвокат нахмурился преждевременной радости брата, но менять решение не стал. Даже тогда, в парке, гневаясь за причиняемые Анне страдания, Виктор знал, что Штольман – человек чести. Он протянул Якову руку.
– Я согласен, господин Штольман. Благодарю за заботу об Анне. Письменное разрешение на брак я оформлю позже. Вот с матушкой Анны могут возникнуть сложности...
– Деда, ур-р-ра! – завопил Митя, вдруг осознав, что у него появились еще родственники, и много.
На столе за спиной Мироновых карандаши пустились в разудалый канкан, а на первой странице контракта чернилами нарисовалась завитушка, неожиданно превратившаяся в кляксу.
Яков поднял ладонь вверх, и Митя присмирел. С некоторых пор он выучил, что отцу лучше не перечить, иначе тот просто переставал отвечать на многочисленные вопросы.
В нескольких словах Штольман попросил Мироновых не оглашать некоторое время факт помолвки, даже перед Марией Тимофеевной, и добавил, что последнее предложила сама девушка. Яков опасался, что на такую просьбу Виктор Иванович взметнется и потребует точного срока, но все обошлось. Братья лишь переглянулись и согласно кивнули. Похоже, что в этом они больше доверяли новоявленному жениху, чем матери Анны. Но это уже была не проблема Штольмана.
– У тебя очень разумная дочь, Витя, – Петр потянул брата к выходу.
– Ну… Иногда…
…
В отделении дежурный унтер-офицер настоятельно попросил Штольмана пройти к Трегубову, и почему-то прошел следом, встав у дверей.
Николай Васильевич, поздоровавшись, выгнал унтера.
– Ступай, ступай, голубчик, успеется.
Видно было по состоянию полицмейстера, что тот не может подобрать слов. Наконец, Трегубов решился.
– Господин Штольман, только что поступило высшее предписание на ваш арест. Мне приказано без промедления отправить вас в Петербург в сопровождении охраны.
– Позвольте поинтересоваться причиной? – спросил Штольман.
Трегубов помялся, но все-таки взял со стола служебный циркуляр и зачитал: – В связи с обнаруженным фактом крупного злоупотребления указанным следователем служебным положением в личных целях.
– Голубчик Яков Платонович, это обычно у них, крючкотворов, означает, что вы… Как бы это выразиться…
– Прекратил дело за взятку, – невозмутимо сказал Яков.
Неожиданно он широко и хищно улыбнулся.
– Я готов. Если позволите, мне нужно написать одно письмо.
====== Часть 23. За любимым в ночь ======
– Аннет, а как у вас со Штольманом? Все в порядке? – спросил Петр Иванович после возвращения из больницы.
Доктор Милц не разрешил Анне оставаться на службе, но и не настаивал на больничной койке, поэтому Анна вернулась домой с Мироновым.
– Дядя, он опять рассердился, – Анна всплеснула руками и охнула, схватившись за отозвавшееся болью плечо.
– Ну что мне с ним делать? Я шагу не могу ступить, он каждый раз гневается и молча уходит. Вот поэтому я и не хотела замуж…
От маниакального упрямства Штольмана в вопросах безопасности Анна начала уже уставать.
Петр Иванович попросил рассказать ему все, и девушка описала свой визит в дом Максаковых.
Выслушав, Петр мысленно перекрестился: – «Как же я понимаю ЯкПлатоныча».
– Аннет, дорогая, – он пожевал губами, подбирая слова.
– Мужчина обязан отвечать за свою женщину. Если он не может этого делать, по слабости или незнанию, еще простительно. Но твой Штольман – сильный человек, и когда ты идешь ему наперекор…
– Дядя, о чем ты? Это он идет мне наперекор! Вот разве ты, у кого было множество женщин, охранял хоть одну из них против ее воли?
Миронов, хоть и слыл в семье брата жуиром, никогда не обсуждал своих подруг и покойную жену с Анной.
– Можно откровенно, Аннет?
Девушка кивнула.
– Ты – редкая женщина, и мне повезло, что у меня такая племянница, – серьезно сказал Петр Иванович.
– Но такого, как я, ты бы встречала только во время своих вылазок, собственно, как это и происходит сейчас. И во время одной из них ты бы обязательно погибла – а вспомни, сколько раз тебя спасал Штольман? Вот сегодня он вынес тебя из рушащегося дома, и видишь, слова тебе не сказал.
«Яков меня вынес?» – удивилась Анна. «Я думала, Вальцов… Хотя я и забыла поблагодарить его. Ох, Яшенька…»
– Но все же закончилось хорошо! Преступник наказан!
Вспомнив лицо Штольмана, на котором было какое-то печальное смирение, она вздохнула.
«Там, на развалинах, он действительно даже не упрекнул меня. Он что, понял, что меня не переделать?»
– Хорошо?
Петр как-то странно взглянул на племянницу.
– Там же еще погиб мажордом. Не ты в этом виновата, разумеется, но – ты в больнице, мы все переживаем, Штольман так вообще...
Он запнулся, не желая читать нотации.
– Ну... такой.
Анна ощутила стыд. Она не знала, что под развалинами погиб слуга. Ей казалось, что Егор Максаков и его ушедшие родные прицельно наказывают только Бориса, а то, что она сама потеряла сознание от летящей доски – чистая случайность.
– Наверное, дорогая, тебе действительно стоит отказаться от помолвки, – раздумчиво протянул Миронов. – А в своих приключениях ты всегда сможешь позвать меня на помощь.
– Помолвки? Откуда ты про нее знаешь? И где ты сегодня видел Якова?
Петр Иванович признался: – Штольман сегодня к Виктору заходил, просил твоей руки. Правда, выглядел Яков Платонович, прямо скажем, не радостным. Будто на его плечах – тяжкое бремя.
Анна вспыхнула.
– Ах, бремя я для него! Ну так я его освобожу! – она кинулась прочь из гостиной, ощутив, как резко заболело плечо.
В своей комнате Анна выпила болеутоляющего лауданума и упала на кровать, не раздеваясь.
«Бремя! Все, Яков Платонович, прав дядя. Не нужно вам этого, вы же только из-за известия о сыне пошли к папеньке!»
...
В гостиной Миронов раздумывал, не хватил ли он лишнего в своих хитроумных советах, но решил, что нет. Пусть лучше этот нарыв в отношениях любимой племянницы и Штольмана вскроется сейчас, а не в венчаном браке.
Наполнив рюмочку ароматной наливкой, он хохотнул.
– Терпите, ЯкПлатоныч! Это любовь...
…
Как на множестве сменяющихся фотографий, Анна видела перед собой Штольмана, молча смотревшего на нее. Сперва стройного и улыбающегося, но постепенно морщины его стали глубже, складки на щеках резче. Улыбка уже не возвращалась. Широкие плечи поникли будто под множеством ударов, Яков немного сгорбился.
Наконец, Анна увидела картину, странную для её деятельного полицейского – Штольман бессильно опустился на землю, накрыв ладонью грудь с левой стороны.
– Яшенька, – кинулась она к нему.
Он надсадно улыбнулся: – Ничего, пройдет.
Вымолвив это, он закрыл глаза.
Анна бросилась на колени, обняла его, прижалась к губам, но те были холодны.
Штольман не дышал.
…
Анна проснулась в слезах.
«Яков, что я с тобой делаю…» – почему-то девушка поняла, что во сне именно она была причиной смерти возлюбленного.
Внезапно схватило нижнюю часть живота, и Анна тихо вскрикнула, съеживаясь. Тут же она вспомнила, что волнения противопоказаны беременным и могут привести к беде.
«А я, глупая, беззаботно кидалась навстречу опасностям, попадала в передряги и тянула за собой Якова».
«Боже!» – взмолилась она, накрыв живот холодными ладонями.
«Пожалуйста! Только не это! Оставь моего малыша, я уже люблю его! Прошу тебя!»
Уже безо всякого сна она представила, как несется на помощь призраку, рискуя собой и еще не рождённым ребенком, и, ужасаясь самой себе, зарыдала.
«Господи. Прости».
…
– Папа, что ты ответил сегодня Штольману? – глаза Анны еще были припухшими, но она успела умыться.
В столовой, кроме старшего Миронова, никого не было.
– Яков Платонович убедил меня, что желает тебе только хорошего, и я согласился на его просьбу, – адвокат взволнованно смотрел на дочь.
– А тебе уже сказали?
– Что именно? – шмыгнула носом Анна.
Миронов открыл было рот, но сперва подошел к ней и крепко обнял.
– Что господин Штольман…
– Папа?!
– … арестован. Ночью его увезут в Петербург под охраной. И вот, посыльный для тебя принес, – Виктор Иванович подал дочери письмо.
Дрожащими руками раскрыв сложенный лист, Анна прочитала:
«Дорогая Анна Викторовна, к сожалению, я вынужден покинуть Затонск по делам службы. Надеюсь, мой отъезд продлится недолго. Не волнуйтесь за меня, и, умоляю, берегите себя. Штольман».
– Я не читал, разумеется, – счел нужным добавить Виктор, – но понял, что Штольману пришлось писать это в присутствии… других людей. Так что ты имей это в виду.
Анна несколько раз перечитала сухие строки и решительно вскинула голову.
– Папа, я поеду за ним.
– Куда? – перепугался Миронов. – В ночь? Сейчас? Да что ты придумала, дочка!
– Сейчас же!
Тут Анна поняла, что так убегать из дома против воли отца ей уже не по возрасту.
Она взмолилась: – Папенька, мне очень нужно. Я не смогу без него! Если хочешь, я возьму провожатого. Пожалуйста, передай завтра доктору Милцу, что мне срочно понадобился отпуск.
Она начала перебирать знакомых, кто сможет сопроводить ее в столицу, и, вовсе забыв про Вальцова, чуть было не остановилась на Клюеве. Но тут в гостиную вошел Петр Иванович.
– Дядюшка, – кинулась к нему Анна. – Ты поедешь со мной в Петербург?
Старший Миронов вздохнул. Запретить Анне он мог, но остановить ее – вряд ли.
…
Будучи многоопытным чиновником и давно зная Штольмана, Трегубов не верил в указанную в циркуляре причину ареста, поэтому назначил сопровождающим Захарова. Молодой унтер-офицер следователя уважал и побаивался, строжить его был категорически не способен, поэтому Штольман отправился под арест, лишь сдав личное оружие.
