Текст книги "Сон на пятницу (СИ)"
Автор книги: tarpusha
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)
Очередной приступ кашля отвлек Штольмана от мыслей. Такие приступы все чаще одолевали его в этом влажном воздухе близ реки, а главное – в тесных, смыкающихся над головой стенах.
…
Заполучив от Анны письмо, Нежинская села в ожидающий ее экипаж и не заметила, как сзади пристроился еще один.
Викарчук задумчиво почесал правую ладонь.
– Это к деньгам? Не, к встрече. С кем же вы хотите встретиться, Ниночка Аркадьевна?
…
Анне пришлось возвращаться домой в той же карете под присмотром соглядатая. У дома на Малой конюшенной тот вышел, и, не подав руку даме, нарочито развязно устроился на скамейке гранитной мостовой Екатерининского канала.
В доме Анна тут же бросилась в свою комнату.
– Дух бабушки Гели! Бабушка! Пожалуйста! – позвала она.
Старушка не заставила себя ждать и вскоре возникла у окна с улыбкой на добром лице.
– Что случилось, внученька?
– Бабушка Ангелина, что мне делать? Якова посадили, а мне пришлось…
– Тише, милая, я сама посмотрю…
Что-то разглядев в туманных далях, Ангелина ласково успокоила девушку.
– Не вижу поводов для беспокойства. Не переживай, Аннушка, тебе о малыше заботиться надо.
Увидев, как Митрофан выщелкивает из служебных револьверов патроны и кидает их служивым в кашу, ведунья покачала головой.
– Ох, Аннушка... Ты уж с ним построже. И мужу передай, чтоб не баловал, не то таким хулиганом вырастет…
«Мужу? Вырастет? Значит, все будет хорошо?» – глубоко вздохнула Анна.
– Спасибо, бабушка Геля!
…
Все еще волнуясь, Анна рассказала происшедшее с ней Петру Ивановичу, но тот не смог ничего посоветовать по поводу Охранной службы. А вот по поводу Якова у Миронова было что сказать.
– Аннет, вообще-то на месте Штольмана я бы обиделся.
– Что ты имеешь в виду, дядя? При чем тут обиды, он же может заболеть!
– Да при том, что твой Яков Платонович – не рождественская игрушка, которую можно взять и перевесить с ветки на ветку. Он говорил тебе, что любит?
Анна кивнула.
– Что собирается жениться на тебе? – Петр припомнил серьезность Штольмана, когда тот просил руки Анны у Виктора.
– Да, говорил.
– Вот и верь ему. А ты полагаешь, что какая-то прошман… дама может поманить его пальчиком, и он забудет все свои слова и обязательства? Забудет, что у него скоро ребенок родится? Таков твой Штольман?
Стыд горячей волной залил щеки Анны, и она не стала возражать про беременность.
– И что же мне теперь делать?
– Ничего особенного. Сходи пару раз в охранку, этим перечить не следует. И жди своего жениха. А сейчас иди отдыхать, слишком много на тебя сегодня свалилось.
– Но я же ему такое письмо написала…
– Ой-ой-ой, Аннет, – Петр с укоризной взглянул на племянницу.
– Мне вот почему-то кажется, что Яков Платонович не такой легковерный.
…
Из щели тяжелой дубовой двери раздался окрик: – Заключенный, свидание! Мешок на голову!
«Только бы не Аня!» – успел испугаться Яков, встав с топчана и нащупывая стопами ботинки без шнурков. По количеству поворотов он понял, что камера его была в седьмом коридоре.
«Незачем ей тут быть, одни лишние волнения».
В комнате свиданий с него сдернули мешок и Яков с удивлением узрел Нежинскую.
«Ох, Нина Аркадьевна, значит, вы постарались. Все никак не уйметесь со своими интригами».
– Чем обязан? – спросил он Нину.
Женщина приказала стражнику снять с заключенного наручники, после чего повелительным жестом велела очистить помещение. А затем улыбнулась Штольману и подала платок.
– Разве ты не рад мне?
«Как самке богомола. Хотя стоит изобразить приветливость, что-то же Нине нужно».
Яков промокнул платком расцарапанные до крови запястья.
– Сейчас я любой живой душе рад. Ты знаешь, почему я здесь?
– Не думай, Якоб, что это я тебя сюда засунула. Это Балясников, у него к тебе какие-то старые счеты. Но я не за этим. В городе я встретила Анну Викторовну, и она попросила передать тебе при оказии.
Вытащив из ридикюля письмо, Нина подала его Штольману и впилась взглядом в его обычно подвижное лицо.
«Дорогой Яков Платонович. Прошу простить меня за те ложные надежды, которые я, не желая того, возможно подала Вам на пути в Петербург. В доме дяди меня ждала телеграмма от господина Клюева, где…»
Яков сжал челюсти так, что заходили желваки.
«… где он просил моей руки. Также я поняла, что Ваш тяжелый характер не позволит мне реализовать свой дар, а мне бы очень этого хотелось. Андрей Петрович же обещает не препятствовать мне заниматься всем, чем душе угодно, и я ему верю. Надеюсь, Вы примете мои искренние извинения. С благодарностью за прекрасно проведенное время, Анна Миронова».
После слов «просил руки» Штольман почти все понял. Между строк чернила кое-где расплылись, и он смежил веки, чтобы не дать Нине увидеть своей искренней реакции.
«Ты плакала, любовь моя. Чем-то Нежинская тебя шантажирует, и ты поддалась. Боже, я идиот. Моим заключением».
Он открыл глаза и, сузив их, взглянул на дальнюю стену.
– Что-то еще, Нина?
Другого Нина и не ждала от этого сдержанного на слова мужчины.
– Она бросила тебя, Якоб.
Штольман скривил рот в подобии улыбки.
– Что ты думаешь по этому поводу?
«Только бы не переиграть», – подумал Яков, хотя при его желании задушить Нежинскую это было бы трудно сделать.
Он сделал к Нине полшага и осторожно взял ее за руку.
– Что на свете много красивых женщин, и одна из них – передо мной.
Нина вздрогнула. Желая Штольмана, она все равно не ожидала, что его прикосновение будто электрическим током пробьёт её с головы до ног.
– Ты зол и хочешь отомстить?
Встав на цыпочки, она запрокинула голову, притянула Якова за шею. Со стоном прижалась к нему и впилась в губы страстным поцелуем.
«Как вы легко готовы обмануться, госпожа Нежинская», – Яков стоял неподвижно, позволяя Нине думать и делать, что пожелает. Тело его не реагировало, но женщина ничего не замечала. Он медленно снял с себя ее руки, улыбнулся уголками губ.
– Ты все также горяча, Нина.
Она вздохнула и плотоядно облизнулась. Штольмана едва не передернуло, но он держал лицо.
– Милый мой Якоб! Если бы ты знал, как я по тебе скучала! Ты придешь ко мне после освобождения? Я уверена, оно уже близко…
Не сомневаясь в ответе, Нина вытащила из ридикюля карандаш и подала письмо Анны.
– Надо ответить Мироновой. Она сказала, что будет ждать до вечера, а затем уедет к этому своему… Заклюеву. Пиши прямо здесь.
Твердой рукой Яков написал: «Как вам будет угодно, Анна Викторовна. Желаю счастья. Забудьте меня».
…
Получив это письмо и закрыв дверь за Нежинской, Анна бессильно прислонилась к косяку. Слова Штольмана были жестокими, но хотелось верить, что они были больше для Нины.
«Значит, так надо. Я должна верить тебе, Яшенька».
Анна прошла в столовую. Под стаканом с чаем, который еще не успел остыть, лежала записка того же почерка: «Люблю. Жди».
====== Часть 29. Побег ======
После прогулки в одиночестве, положенной каждому заключенному, Штольмана провели к его камере, и уже возле двери он услышал юношеский тенор, распевающий Марсельезу:
– На нас тиранов рать идет
Поднявши стяг кровавый!
Стражник рявкнул «Руки на дверь!», тут же пнул Штольмана по ногам, нажал на плечи, заставив упасть на колени, а затем поспешил к соседней камере.
– Студент, молчать! – заорал он в щель двери. – Шпицрутенов захотел? Петров, приструни его!
«Устав нарушаешь, служивый», – подумал Яков, ожидая, пока вернувшийся охранник отопрет дверь. Заключенным тюрьмы полагался строгий одиночный режим, и охране запрещалось как-то именовать их при других арестантах.
«Студент? Уж не Дмитрий ли Аристархов, бывший студент с мумией в наследство? Голос похож», – Штольман будто нечаянно замешкался на пороге, получил за это сапогом в лодыжку, но зато краем глаза увидел, как того самого Аристархова выволакивают из камеры. Это могло означать только одно – парня сейчас запрут в карцере без еды. Знавал Яков таких юных и гордых, которые после пребывания в карцере сходили с ума.
– Пап, а что такое шестяк? – спросил маленький призрак. – И сейчас я этого урода каменюкой прибью. Прости, что не стукнул тех, в карете... Я растерялся. Я дурачок, да?
– Не «подняв шестяк», а «поднявши стяг», – Штольман потер лодыжку.
– Митя, давай сосредоточимся на том, что надо сделать. Где у тебя камень? В коридоре?
– Ну!
– Пусть лежит. Вот чем займись-ка…
…
Начальник тюрьмы Степан Ядгарович Плющенко приказал подать себе чаю в гостиную и отведал его, надувая толстые губы. Вдруг холеное лицо мужчины перекосилось.
– Рядовой, мать твою в душу! Почему чай холодный?
– Как же холодный, ваше высокблагородие? Только кипелый, – растерянно отозвался жандарм первого года службы, еще не выучивший привычек высокопоставленного хозяина тюрьмы.
– Подойди, – с улыбкой, от которой у жандарма свело живот, Плющенко поманил пальцем.
Когда служивый приблизился на расстояние шага, в скулу ему прилетела оплеуха и напутствие:
– На губу захотел, спорщик?
– Никак нет!
«Вот ведь Плющ Ядовитый», – рядовой дернул щекой. «Пойду от греха, а то еще блюдцем получу ни за что».
Степан Ядгарович допил обжигающий чай и довольно крякнул. В чае ему было главное, чтобы погорячее, поэтому странного вкуса Плющенко не заметил. Через четверть часа блаженства в кресле он поморгал ресницами.
– Что ж, пора к делам. Арестантиков проверить, смену новую, что после ужина заступит…
Приподнявшись на ноги, Плющ в удивлении открыл рот. Рядом с ним стояла прелестная девушка, вовсе не похожая на худую, как палка, жену Степана Ядгаровича.
Прелестница взяла чашку с уже холодным чаем, изящно поднесла к губам и вдруг тоненько ойкнула. Содержимое чашки вылилось на толстый живот и брюки начальника тюрьмы.
– Тысяча извинений! Прошу простить мою неловкость, я нечаянно, – прощебетала нимфа.
– Ничего-ничего, – пораженный Степан Ядгарович попытался отряхнуть брюки.
– Вы позволите, я их сниму…
– Снимай, – развеселился Митя, который подлил в чай настойку белладонны из ближайшей городской аптеки и теперь ждал, когда можно будет стащить с пояса связку ключей.
Настойка вызвала в голове соскучившегося по женской ласке Плющенко определенные галлюцинации. Штольман именно такого эффекта предусмотреть не мог, но маленький призрак не растерялся и, когда связка слетела с ремня, повел её на выход.
– Куда же вы? – Плющ проводил жалобным взглядом прелестницу, которая вдруг превратилась в маленького железного человечка, ковылявшего по богатому ковру.
Железный человек обернулся и грозно сказал: – Завтра приду.
…
Время тянулось крайне медленно. Пока заходящее солнце за высоким окном отбрасывало решетчатые тени, Яков вспоминал свидание с Анной в купе и улыбался.
«Ласковая моя, как долго я к тебе шел. Ты все-таки дождалась меня… Подожди еще немного».
За окном стало темнее. Из коридора вкусно потянуло запахом мяса, что служило изощренной пыткой для заключенных, которых кормили лишь хлебом и квасом.
«Ужин у караула скоро начнется», – подобрался Штольман.
– Один охранник сапоги начистил, уходить собирается, – сказал Митя, наблюдавший за коридором. – Другой все на брегет смотрит. Пап, а новая смена тебя точно не узнает?
– Увидим. Разбивай окно.
Стекло с веселым звоном посыпалось на пол. Яков вскочил с топчана и встал, напружинившись.
В коридоре стражник, по уставу ходивший вдоль камер, поспешил на звук разбитого стекла. Вдруг из кармана охранника вылетел ключ, вставился в замок камеры и повернулся.
– Е..! – ошеломленно воскликнул служивый. Он подошел к двери и близко наклонился к замку, завороженно наблюдая за ключом.
– Первый, – сказал призрак.
Штольман разбежался и изо всей силы ударил ногой в уже открытую дверь, попав металлом замочной скважины прямо в лоб любопытному. Стражник без единого звука повалился на пол, загородив проход в камеру.
– Второй бежит, – деловито сообщил Митя. – Вот!
Ухватившись руками за притолоку, Яков мощным усилием в прыжке вынес ноги вперед. Появившийся из-за двери второй жандарм также получил в лоб, но уже каблуками, отлетел к противоположной стене, стукнулся затылком и затих. Вылетевший из его руки револьвер Яков поймал в воздухе. Упав спиной на первого стражника, арестант скатился с него и быстро затащил в камеру. То же самое проделал со вторым.
«Чуть ботинки на лету не потерял. Хотя удачно вышло», – Штольман стремительно поменялся одеждой с подходящим по комплекции стражем, аккуратно пристукнул его в затылок, добавив беспамятства. Сапоги были немного велики, но одетым не по уставу Яков быть не собирался. Он сцепил наручниками запястья охраны, заткнул рты порванными кусками их нижнего белья. Сунул револьвер в кобуру. Замер на месте, почувствовав вес полноценно заряженного оружия, и похолодел.
– Митя, ты про этот забыл?
Мальчишка огорченно повинился: – Забыл... Извини, пап…
Штольман осознал, что только что чудом избег пули в живот или выстрела в воздух, на который бы сбежалась остальная охрана. Он сглотнул.
«Шесть лет сподвижнику, чего я ждал…»
– Ничего, малыш. Я в карцер. Будь на страже.
…
Карцер находился в конце этого же коридора, и Яков, прихватив со стола стражи свечи со спичками, подобрал ключ со связки и вошел в крохотную комнату.
– Аристархов, – негромко позвал он. – Дмитрий Афанасьевич, это вы? Как вы себя чувствуете?
Вскочивший с железной кровати юноша сощурился на огонек свечи.
– Что за вежливый тон, сатрап? Игра в хорошего и плохого? Все вы тут негодяи!
Штольман закрыл дверь карцера изнутри, тихо назвался, спросил, почему юноша здесь.
Тот горько засмеялся.
– Потому что все врут! Вы мне врали, что меня в ссылку отправят, Павел – что друг мне! Здесь ко мне приходил сам начальник охранки, обещал, что если я расскажу все про Ираиду, они и ее не пошлют на каторгу, а смягчат наказание! – быстро и зло сказал он.
– Но в рапорте же было указано, что вас заманили в организацию обманом, – рассердился Штольман.
– Вас что, Охранная служба записала в отпетые террористы?
– Пашу Мартынова казнили. И Ираиду тоже… – выдавил сквозь зубы Аристархов.
– Она перед смертью попросила у меня прощения за обман с наследством. Кричала тут через коридор, что любила меня. А её, женщину мою единственную – расстреляли!
Он стукнулся головой о стену.
– И со мной все кончено. Следователь сказал, что ждали, пока мне 21 год стукнет, это позавчера было. Теперь меня тоже казнят. Вы-то как здесь оказались?
Штольман нахмурился. Он не терпел несправедливости и мгновенно принял решение.
«Мальчишка совсем, а охранка на нем выслужилась. Еще и дожидались, мерзавцы, пока ребенок под указ о казни подойдет».
– С днем рождения, Дмитрий. Быстро наружу.
На выходе из карцера уже открывал рот для крика жандарм, явившийся с восьмого коридора. Штольман выбросил вперед кулак, хотя видел, что удар выйдет слабым. И тут в висок противнику ниоткуда прилетел камень. Затащив обмякшего охранника в карцер, Яков в который раз мысленно поблагодарил юного призрака.
«Что я там давеча про криминальные наклонности думал? Беру свои слова обратно».
Внезапно Яков заиграл желваками. Вертикальная лестница рядом с карцером вела к железному люку на крышу, который был заперт на замок. Но кроме этого, еще и на заваренные железные болты.
– Папа, ключи, – подал дрожащий голосок Митя.
Он едва не плакал, поняв, что это опять его вина – это он просмотрел, что путь наружу закрыт.
– Давай.
В ладонь упала связка от начальника тюрьмы, и Яков улыбнулся.
– Не грусти, малыш, прорвемся. Если нет, передай маме… Ты знаешь, что.
«Придется идти на противоположную сторону, хоть где-то должен быть выход на крышу», – изменил он план.
…
– За тем поворотом – шестой коридор, еще дальше – караулка, – вполголоса сказал Яков Аристархову, когда они шли по коридору, чья охрана валялась без сознания по койкам недавних заключенных.
– Мы – с поста 7, направляемся на ужин. Сейчас придет новая смена, может, проскочим. Ремень подтяните.
«Как его называть? Дмитрием? Мой нахаленок откликнется, перепутаем что-нибудь», – мелькнуло в голове у Якова.
– Аристархов, не обижайтесь, буду звать вас Петровым. Сразу после поворота идем в ногу, и держитесь за мной, вас могли запомнить с прошлых смен. Любому служаке с непустыми лычками отдавайте честь, вы рядовой. На странности не обращайте внимания. Все поняли?
Юноша сосредоточенно кивнул.
– Пап, идут! Много! – предупредил Митя.
Штольман подтолкнул бывшего студента, и мужчины нырнули за пристенок комнатки с библиотекой, прижались к стене так, чтобы было не видно с коридора, замерли. Подступивший к горлу кашель едва не выдал беглецов, но Яков неимоверным усилием воли приказал себе заткнуться.
Мимо, топоча в ногу, прошли несколько жандармов. Старший из них остановился и выругался: – Да ты глянь! На седьмом нет никого! Наверняка эти печегнёты на ужин раньше всех свистнули.
– Новички! Малейшая провинность, и вам Плющ самолично в рыло даст, до гауптвахты целыми не дойдете. Усвоили? Седьмой пост, проверить камеры. Восьмой – за мной, – сказал разводящий, и шаги стражников затихли за поворотом.
Штольман тронул юношу за локоть. – Идемте. Лицо кирпичом.
Жандарм в шестом коридоре хмыкнул, когда проходившие мимо нижние чины умерили шаг и отдали честь, явно торопясь на ужин. Фуражки на них были надвинуты слишком низко.
– Откуда, лишенцы, с седьмого? Фамилии?
– Так точно! Ефрейтор Самойлов, рядовой Петров! – доложил Штольман, убирая из голоса все интонации. Эти фамилии были нацарапаны на изнанке формы заснувшей охраны.
– Идите, – проворчал жандарм с лычками фельдфебеля, отмечая смену в журнале.
Яков выдохнул. Личный контакт был самым опасным пунктом его нового плана, но вывод из строя жандарма рядом с караульным помещением мог закончиться еще хуже. За углом Штольман придержал спутника рукой.
– Нам на крышу, – Яков показал на железную лестницу и вытащил из кармана ключи.
– Но рядом караулка, кто-то может выйти. Я открою замок и люк, вы сразу за мной.
…
В караулке рядовой предыдущей смены Епифанов внезапно заметил, что его надкусанный хлеб лежит у локтя рядового Старцева, и двинул того по ноге.
Старцев перегнулся через стол, деловито стукнул обидчика в ухо и сел обратно, толкнув дюжего соседа из новой смены. При этом нечаянно опрокинув тарелку с супом тому на колени.
Сосед вытащил наглеца за грудки и с криком «Серега, наших бьют!» принялся от души его мутузить.
– У нас ножики литые!
Гири кованные! Мы ребята забияки Практикованные!
– раздавалось под высокими сводами, и плюхи жандармам множились.
…
Яков уже ступил на перекладину заветной лестницы, когда в коридор из караулки, едва не упав, вылетел жандарм с одной лычкой и воззрился на незнакомого ефрейтора.
– Ты кто? Куда лезешь? – успел спросить служивый, но тут же получил от Штольмана по зубам, а затем прицельным ударом в челюсть был отправлен обратно.
Взглянув через дверь на всеобщее побоище, Яков сноровисто запер её снаружи.
– Петров, наверх! – скомандовал он Аристархову.
– Митя, не увлекайся.
На крыше Штольман закрыл люк на тот же замок и выкинул ключи в мусор, скопившийся под двухэтажным зданием тюрьмы. Между тюрьмой и Трубецким бастионом шел узкий, редко посещаемый проход, который перекрывали зубчатые воротца высотой с один этаж.
– Сапоги снимайте, – бросил Яков спутнику.
Беглецы торопливо, но бесшумно прошли по мокрой от дождя крыше тюрьмы до ворот. Яков спрыгнул вниз, удержал равновесие, принял неудачно свалившегося Аристархова. Уверившись, что стражника в проходе нет, перебежал по зубцам, подсадил юношу на кирпичную стену бастиона, а затем ловко, как кошка, забрался сам.
– Ждем, – отдышавшись, сказал он.
…
Анна стояла у окна и с тоской глядела сквозь морось на сверкающий отблесками канал.
«Яков... Как долго мне тебя ждать? Когда ты вернешься, и сможешь ли?»
Только здесь, в Петербурге, она осознала, за кого собралась замуж. Полицейский, следователь, тайный агент. Мужчина, который не будет рассказывать вечерами, где он был, а чаще и не будет его дома вечерами. И ночами тоже.
Она погладила живот ладонями.
«Но он мой единственный мужчина, малыш. Нам с тобой другой не нужен».
Анна любила Якова любым. Усталым и заработавшимся, когда складки на щеках становились резче. Сердитым, когда глаза его метали молнии, а голосом можно было резать металл. Веселым – лишь с недавних пор Анна обнаружила, как легко Яков может улыбаться, и это нравилось ей больше всего. Что она может подарить ему отдохновение, а не только проблемы и загадки.
Ей хотелось дарить – пусть по мелочи, но дать этому серьезному, замкнутому мужчине то, чего ему так не хватало. Снять пальто. Подать ему чай. Подоткнуть подушку. Выслушать, что он посчитает нужным сказать, и помочь, если потребуется. Подсказать деталь разгадки от духов и увидеть, как проясняется его лицо.
«Что еще я могу ему дать?» – спросила она свое отражение.
«Себя? Глупости, это он для меня – счастье. Малыша? Опять же это мне подарок от Якова и небес».
Она вздохнула.
«Приданого за мной особого нет, да и не думает, наверное, Штольман о приданом».
– Я буду заботиться о тебе, Яшенька, – она написала имя любимого на запотевшем от дождя стекле.
– Только вернись.
…
Лежа животом на стене бастиона, Яков до рези в глазах всматривался в серую пелену над Невой.
«Не пропустить бы, ни черта не видно».
Он протер лицо.
– Па-ап, – пробормотал где-то рядом маленький призрак.
– Ты не сердишься, что я такой дуралей? Про револьвер забыл, и еще…
Штольман приподнял руку над мокрым каменным крошевом.
– Где ты там? Иди, обниму. На что сердиться, ты так помог, что и слов не хватит.
Яков скосил взгляд под руку и вдруг увидел его – худого, глазастого мальчишку с растрепанными светлыми вихрами, почему-то очень похожего на Анну.
– Ох ты ж… Спасибо, сынок.
– Сынок... – расплываясь в знакомой улыбке, прошептал Митя.
А затем выскочил на край гранитной облицовки бастиона и закричал:
– Вместе с папой мы идем
Мирно размышляем. Кто навстречу попадет, Тому наваляем! Комментарий к Часть 29. Побег Ссылка на пост с некоторыми фотографиями тюрьмы Трубецкого бастиона:
https://mono-polist.livejournal.com/763768.html
====== Часть 30. Спасение ======
Сквозь дождь вдруг три раза неясно мигнул синий огонек. Штольман протер влажные ладони о форму.
– Карета подана. Спуститься сможете, Петров? – к концу их стремительного прохода по коридорам тюрьмы Яков заметил, что юноша ослабел, что было немудрено на арестантском пайке.
Аристархов попытался улыбнуться.
– Постараюсь. Позвольте полюбопытствовать, с кем вы там по дороге разговаривали? И мы что, Неву собираемся переплыть? Я не сумею.
– Не умеете плавать?
– Нет, к сожалению. Бегите один. Могу внимание охраны отвлечь, чтобы про вас забыли. Что мне сделать? – бывший студент посмотрел на револьвер на ремне Штольмана, затем отвел взгляд и печально вздохнул.
«Час от часу не легче».
– Лежать на воде смирно, – пробормотал Яков. – Все, патруль прошел, спускаемся. Прямо здесь, где стена не отвесная.
«Только бы успеть до тревоги».
Держась пальцами за крошащийся камень, Штольман сполз на идущий вдоль верха гранитного бастиона бортик, помог спуститься юноше. С бортика, извернувшись, спрыгнул в проем стрельчатого окна. Поймал и втянул в проем обессилевшего студента. Отсюда до серого, крупного невского песка оставалось сажени две, и Яков просто спустил легкого Аристархова за руки, а потом спрыгнул вниз сам.
Положив руку спутника себе на плечо, подтащил его к реке и вместе они медленно вошли в воду.
…
Анна все так же стояла у окна, тревожно глядя в дождь и вздыхая. Вдруг ей почудилось, что Яков стоит внизу на набережной и смотрит на нее. Она прижалась носом к стеклу и словно наяву услышала любимый хриплый голос.
«Как я соскучился, Аня. Как я хочу быть с тобой.
Не грусти, милая, скоро будем вместе. Потерпи еще немного.
Я обниму тебя, и ты услышишь, как сильно бьется мое сердце.
Я волнуюсь. Всегда волнуюсь, когда вижу тебя. Всегда буду.
Жизнь без тебя – пуста».
...
– Дядя! Дядя, проснись! – Анна потрясла Петра Ивановича, сладко прикорнувшего на диване в гостиной.
– Что? – вскинулся Миронов.
– Дядя, ушел соглядатай от охранки! Скамейка пустая! Пожалуйста, выйди из дома, проверь, но я уверена, он наверняка ушел спать!
Кряхтя, Петр Иванович спустил ноги с кровати и поправил халат.
– Аннет, ну что ты опять придумала?
– Там Яков. Мне нужно к нему.
Миронов протер лицо ладонями.
– Он в тюрьме, куда – к нему? Куда ты пойдешь?
– Не знаю, но и здесь я сидеть не могу. Дядя, пожалуйста, я чувствую, он уже рядом!
Зная, что если он не отправится вместе с племянницей, она побежит в ночь одна, Петр Иванович сказал: – Аннет, я проверю. Только ради всех святых, оденься по погоде. Пойди в гардеробную, подбери себе что-нибудь… непромокаемое, Зизи была чуть ниже тебя. И возьми зонт. Два!
…
Плывя на спине, Яков отфыркивался от невской воды и как мог, пытался менять напряжение мышц в руках, держащих Аристархова. Тот спасать себя не мешал, даже чуть булькал ногами, но с каждым дюймом становился все тяжелее. Философскую проблему, спасти ли себя, отпустив парня, Яков решать не пытался, он просто плыл, ощущая, как сводит левую стопу.
– Папа, папочка, держись, – пищал сверху Митя, – немножко осталось!
…
На пустынной Малой Конюшенной экипажей в этот дождливый вечер не было, и Мироновы вышли на Невский, при этом Петр Иванович беспрерывно ворчал:
– Аннет, я старый человек, а ты беременна. Куда мы тащимся на ночь глядя?
– Вон пролетка! – Анна выбежала на мостовую.
– Стойте!
…
С берега вдруг раздались какие-то крики, зажглись факелы.
«Ч-черт. Тревогу подняли. Патруль вернулся», – Яков замер в воде и шепнул Аристархову:
– Вдохните глубже. Ныряем.
Тут же набрал полные легкие и опустился ниже поверхности воды, таща за собой спутника. Но студент, не поняв опасности или просто боясь нырять, стал брыкаться и выворачиваться.
«Да уймитесь же!» – уставший от заплыва Яков еле удерживал под водой тощего Аристархова.
С противным тонким звуком рядом засвистели пули, оставляя в воде белый след.
«Трехлинейка Мосина», – понял Яков, – «Могут попасть».
Руки его налились тяжестью, но он ухватил студента за шею и поднес к его глазам сжатый кулак. Аристархов перестал пинаться и уже спокойнее выплыл наверх, жадно хватая воздух.
...
– Не, вашбродь, не они! – крикнул жандарм берегового патруля.
– Там плескануло что-то, мы пальнули! Но это рыба была, клянусь! Да и не видно ни зги, гляньте, как дождь рядит!
– Точно никого не было? – ротмистр новой смены поднял тревогу, как только в камерах седьмого коридора обнаружили связанных охранников, а сам кинулся проверить берег.
Патрульные вгляделись в реку. Никому из них в воду лезть не хотелось.
– Точно, вашбродь!
– Бегом вокруг крепости, недоумки! Перекрыть выходы! Тревога для всех!
...
Яков высунул голову из воды, увидел, как удаляются по берегу огни, схватил барахтающегося Аристархова.
«Теперь лодку не вижу…» – Штольман понял, что еще минута в воде, и он сам пойдет ко дну.
– Сюда! – позвал Митя, и Яков собрался с силами.
Наконец, следуя подсказкам юного призрака, Штольман задел рукой борт плоскодонки.
– Семен, ты? – сипло окликнул он мужчину, махавшего керосинкой синего стекла.
– Здоров, Платоныч. Так точно. Прости, ближе не мог, патруль бы заметил. Опять кого-то спасаешь? Давай этого горемыку, – Семен Трофимов, давний приятель Якова по службе в столичной полиции, наклонился к воде и с натугой вытащил Аристархова. Затем подал руку Штольману. Но того на поверхности уже не было.
– Папа! – взвизгнул Митрофан.
…
Под водой Штольман попытался размять закаменевшие мышцы, но уставшие руки не слушались. Попробовал подтянуть ногу. Бесполезно. Стопу и голень свело так, будто их завязали в узел, а дыхание почти кончилось. Яков очень устал. Так просто было опускаться вниз, на дно, не делая ни единого движения.
Серый проблеск неба над головой становился все темнее. Холодная река сковала члены. Воздуха не было.
Сквозь толщу воды до Якова будто донесся взволнованный голос:
«Яшенька… Я так тебя люблю. Ты такой красивый. Ты самый лучший.
Ты сможешь сделать все, что захочешь. Когда ты улыбаешься, будто весь мир распахивается.
А знаешь, какие чудесные у тебя глаза? Ты смотришь на меня, и я замираю от счастья. Ты мое счастье.
Хочу увидеть тебя. Провести ладонью по твоей щеке, стереть усталость с лица. Ответить на поцелуй.
Прошу, вернись. Я очень по тебе скучаю».
Забыв о боли, Штольман вынырнул из воды и из последних сил вцепился в низкий борт.
…
– Барыня, Дворцовый, – обернулся к Анне возница, потянув удила на себя.
– Куда теперь?
Анна соскочила с пролетки у наплавного моста, подбежала к гранитному парапету. Почему-то она знала, что Яков именно здесь и его нужно встретить.
…
В бессильном забытьи, свесив руку за борт, Штольман лежал на дне лодки. Холодные капли падали на лицо, остужая лоб.
«Яшенька! Яша, где же ты, откликнись!» – почудилось ему и он с трудом поднял голову.
– Семен, где мы?
– Вон Дворцовый мост.
– Давай ближе к берегу, – Яков уронил ладонь в воду.
Низкие тучи заслонили небо, моросящий дождь превращал воздух в продолжение реки, и Анна ничего не видела уже в нескольких шагах от себя. Подняв юбку, она побежала по мосту вдоль ограды. На втором пролете, едва не поскальзываясь, сбежала по деревянной лесенке на понтонную опору, вгляделась в серую хмарь. Вдруг громко охнула, встала на колени и опасно наклонилась к воде.
– Яков! Яков Платонович! – крикнула она так громко, что мужчины в проходящей мимо лодке услышали.
– Платоныч, кто это? – удивился Семен.
– Не останавливаемся?
«Анечка. Не показалось. Никак тебя на месте не удержать...»
– Это Анна Викторовна, для ее охраны я звал тебя в Затонск. Причаливай. А то она в воду бросится… ей нельзя… – голос Штольмана был едва слышен.
Трофимов подвел лодку к понтону, подал руку девушке, и Анна тут же спрыгнула вниз и кинулась на грудь Якову, не заботясь о промокшей одежде.
– Яшенька, ты выбрался! – шептала она, беспорядочно целуя мокрые кудри. – Ты цел? Не ранен?
Ощутив губами горячую кожу, Анна заволновалась еще пуще.
– Что с тобой?
Но Яков ничего уже не слышал и не видел. Любимая была рядом, и этого было достаточно. Все напряжение последних суток разом свалилось с него – завершение дела о мошенниках, ночь в кутузке, тюрьма и побег из нее уже казались далеким сном. Реальностью была прохладная рука в его руке, жаркий шепот, родные объятия. Всего одна мысль осталась в голове Штольмана, и её непременно нужно было озвучить.
Он попытался сесть, но не смог, и непослушными губами вымолвил:
– Аня, нам нужно …
Он затих.
Перепугавшись, Анна приникла к его груди, но поняла, что Яков дышит.
– Устал он очень, Анна Викторовна, – сказал Семен. – И плыл долго. Не волнуйтесь, Платоныч полежит и оклемается. Как бабка нашепчет. Я – Трофимов, Семен Сергеич, бывший сослуживец вашего Штольмана.
