Текст книги "Арабская поэзия средних веков"

Автор книги: Тарафа

ИБН XАМДИС

* * *

 
По земле рассыпается град -
То жемчужины с неба летят.
 
 
В небе движутся темные тучи -
То распахнутых раковин ряд.
 
 
Жемчуг с неба легко достается,
А из моря – труднее стократ.
 
 
Что за перлы! Для взоров красавиц
Нет на свете милее услад.
 
 
Подбери их с земли! Ожерельем
Ты достойно украсишь наряд.
 
 
Но, увы, все жемчужины тают,
И в ничто превращается клад,
 
 
И у влажной земли на ресницах
Только белые слезы лежат.
 
 
Тает жемчуг. Струятся потоки,
Словно змеи, в траве шелестят,
 
 
И сшибаются пенные струи,
Словно в битве – с отрядом отряд,
 
 
И, подобные звеньям кольчуги,
Пузырьки серебрятся, дрожат.
 
 
Прогоняющий все сновиденья
Слышен грома протяжный раскат,
 
 
Что призыву верблюда подобен,
Племенного водителя стад.
 
 
Гром гремит, возвещая, что ливень
Оросит и пустыню и сад.
 
 
Он ворчит, как погопщик верблюдов,
Если медлят они, не спешат.
 
 
Блещет молния – бич разгулялся,
Бьет и хлещет, тяжел и хвостат.
 
 
Блещет молния – меч обнаженный
Ослепляет испуганный взгляд.
 
 
Блещет молния – ловит добычу
Лев, рванувшийся наперехват.
 
 
Блещет молния – фокусник пляшет,
Машет факелом, весел и рад.
 
 
На лугу пробиваются травы
И цветы, распускаясь, горят,
 
 
Ожидая дождя, что превыше
Наслаждений любых и отрад.
 
 
И поток низвергается щедро -
Это сыплется дождь, а не град,
 
 
И земля щеголяет в зеленом
Новом платье – без дыр и заплат.
 
 
Словно ковш, наклоняется небо,
Брызжут капли, стучащие в лад.
 
 
От воды захмелевшие ветви,
Полупьяно шатаясь, шумят,
 
 
И усталая туча уходит,
И ее невозможен возврат.
 
 
В небе светится огненный сокол
И с восхода летит на закат.
 

* * *

 
День – балованный ребенок,
Что немногим старше года,-
 
 
То хохочет, то рыдает.
Неустойчива погода!
 
 
Но плывет в порывах ветра
Запах мускуса и меда,
 
 
И не дождь идет, а жемчуг
Ниспадает с небосвода.
 

* * *

 
Как трудно плыть! Морские волны
Плохое средство от невзгод.
 
 
Растут валы, гонимы ветром,
Бегут с заката на восход.
 
 
Но тяжелей всего – забота,
Что гонит в море и гнетет.
 

* * *

 
Ручей перебирает камни -
Журчит веселая струя.
 
 
То извивается и блещет,
Скользит и вьется, как змея,
 
 
То, словно птичье оперенье,
Горит, искрится, серебром,
 
 
То, радугой переливаясь,
Узорным стелется ковром.
 
 
Ручей – как сжавшая поводья
Лихого всадника рука.
 
 
Ручей – как льющиеся слезы,
Когда утрата велика.
 
 
Ручей! Твой голос мне понятен.
Журчи без умолку, спеша.
 
 
Ты – жив. Ты – дышащее тело.
В котором властвует душа.
 
 
Разлейся, землю орошая,
Одушевленный ток воды,
 
 
И мы увидим, как пустыни
Преображаются в сады.
 
 
И мы увидим – поселенцы
Нахлынут к берегу толпой,
 
 
А звери никогда не будут
Сюда спешить на водопой.
 

* * *

 
Мы рано утром в сад приходим,
И прямо – к берегу ручья.
 
 
Отполированная солнцем
Вода – как лезвие меча.
 
 
Ручей сверкает, отражая
Движенье каждого луча,
 
 
В тени раскидистых деревьев
Поблескивая и журча.
 
 
У нас вино в глубоком кубке,
И все мы – пленники вина.
 
 
Мы пьем пылающую жидкость
До опьянения, до дна,
 
 
И чаша ходит круговая,
До края самого волна,
 
 
И плещет пенистая влага,
И нас качает, как волна.
 
 
О, сок лозы, отборный, первый!
Кувшин шатается, хмельной,
 
 
И сад, застенчивость отбросив,
Шумит, как собутыльник мой,
 
 
И ветки юные ломает
Повеса ветер озорной,
 
 
И дождь, как голос примиренья
Звучит над пьяной кутерьмой.
 
 
Висят на ветках апельсины -
Литого золота шары.
 
 
Цветы пылают, словно свечи,
Росой предутренней поры.
 
 
Поют, захлебываясь, птицы,
Самозабвенны и пестры,
 
 
Как будто голос аль-Гарида
Пьянит мединские шатры.
 
 
Поют, как Мабад незабвенный:
Рулады льются, как ручьи.
 
 
Поют с рассвета до заката,
Воркуют, свищут соловьи.
 
 
И пусть желанья обновятся,
Надежды сбудутся мои.
 
 
Дрожу, как дерево под ветром
Изнемогаю от любви.
 

* * *

 
На пирушках друзей я сидел,– сколько раз
До утра не смыкая слезящихся глаз.
 
 
Сколько раз среди юношей черноволосых
Восседал я – единственный, кто седовлас.
 
 
Я ни капли не пил из веселого кубка
Ни в начале пирушки, ни в утренний час -
 
 
Лишь вдыхал ароматы вина, любовался,
Как оно из кувшина струится, лучась,
 
 
А в душе отдавались тревогой и грустью
Шум разгульного пира, и пенье, и пляс.
 
 
Ты ушло, мое время, прошла моя юность -
Беззаботные годы вина и проказ.
 
 
После радостных песен – одни причитанья.
Утопавший в веселье – в печалях погряз.
 
 
Пойте, юные, пламенем пьяным пылайте,
Разгорайтесь, пока ваш огонь не погас.
 
 
До утра осушайте тяжелые кубки,
Где играет и пляшет вино, золотясь.
 
 
Я уйду на рассвете, усталый и трезвый,
Сединою смущать не желающий вас.
 

* * *

 
Убита молодость зловещей сединой,
И стала седина в душе кромешной тьмой,
 
 
Я молодость отверг: она мне изменила,
И жизни вспоминать я не хочу былой.
 
 
Но юность светлую что на земле заменит?
Лекарства верного напрасно ждет больной.
 
 
Иль старость белую возможно перекрасить,
Задернуть белый день покровом тьмы ночной?
 
 
Нет, краски предадут. Мне юность изменила
И обошла меня коварно стороной.
 
 
О легкий ветерок, прохлады дуновенье,
Ты веешь свежестью и влажной чистотой.
 
 
Ты утоляешь мир дождем животворящим,
И плачут небеса над мертвою землей.
 
 
Но тучи мечутся, бегут, пугаясь грома,-
Так трусов гонит прочь воинственный герой.
 
 
Вот в небе молния стремительно сверкнула,-
То обнажили меч отважною рукой…
 
 
Всю ночь томился я во тьме невыносимой,-
Ты, утро, яркий свет мне наконец открой.
 
 
О ветер, если дождь уже насытил землю,
Что так измучена тяжелой духотой,-
 
 
Ты оскудевшие примчи обратно тучи,
Я напитаю их горячею слезой.
 
 
Я пролил ливни слез над юностью моею,
Но там по-прежнему лишь засуха и зной.
 
 
Лети же, облако! В степи, томимый жаждой,
Чертог любви моей,– он ждет тебя с тоской.
 
 
В чертоге том столбы из солнечного блеска,
И возгорается от них огонь святой.
 
 
Там несравненно все – и небо, и растенья,
И воздух, и земля, одетая травой.
 
 
Я любящее там свое оставил сердце
И лишь страданий груз в дорогу взял с собой.
 
 
И в тот волшебный край мечты мои стремятся,
Как волки, что спешат в дремучий мрак лесной.
 
 
Там чащи, где дружил я с царственными львами,
Газелей навещал я в тех лесах порой,
 
 
И там, в раю святом, не бедность и забота,
Но радость вечная была моей судьбой.
 

* * *

 
Сумели угадать по множеству примет
Моей влюбленности таинственный расцвет.
 
 
Твердят, что жар любви едва ли беспредметен,
Что существует центр вращения планет…
 
 
Им хочется улик, доносов, слухов, сплетен,
Им надо выведать любви моей секрет.
 
 
Но скрытность мудрая прочней любой кольчуги,
Притворством праведным я, как броней, одет.
 
 
Предателя теперь я вижу в каждом друге,
И ни один еще не смог напасть на след.
 
 
Любовь пришла ко мне,– не так ли к верной цели
Приходят странники, весь обошедши свет?
 
 
Не сможет угадать никто моей газели,
Зачем же эта брань, в которой смысла нет?
 
 
Ее, жестокую, уста назвать ие смели,-
Неумолимая лишь богу даст ответ.
 
 
А если спросят вдруг когда-нибудь, случайно,
О той, что принесла мне столько зол и бед,-
 
 
Солгу я, и язык моей не выдаст тайны,
И не нарушит он суровый мой запрет.
 

* * *

 
Укрепили стоймя восковое копье.
Наконечник блестящий на нем – из огня;
 
 
И огню предает оно тело свое,
За слезою слезу золотую гоня.
 
 
Словно кротость, сумевшая гнев побороть,
Тихий свет разливается, сумрак тесня.
 
 
Силой духа сжигает свеча свою плоть
И повадкой такой удивляет меня.
 

* * *

 
Ты пышной пеною наряд свой убрала,
Покров прозрачный твой как будто из стекла.
 
 
Когда же проплывут здесь лодки на рассвете,-
Ты будешь, словно меч узорчатый, светла.
 
 
А я к тебе пришел, когда мерцали звезды,
Их жемчуг сказочный окутывала мгла.
 
 
Закат изранили удары звезд падучих,
Как копья меткие, и ранам нет числа…
 
 
Смешайся с солнцем вновь, как с камнем философским,
Чтоб влага светлая стать золотом смогла.
 

* * *

 
У неба учишься и следуешь за ним:
Сама в движении, а полюс недвижим.
 
 
Ты делаешь добро и зерен ждешь в награду…
Кормилица людей,– тебя благодарим.
 
 
Серебряной муки ты даришь водопады,
Когда зерном тебя накормят золотым.
 

* * *

 
Неумолимая, не торопись, постой!
Грешно смеяться так жестоко надо мной.
 
 
Когда в глазах моих зажжешь ты свет вечерний
Своею утренней сверкающей зарей?
 
 
Мечтами о тебе измучен я безмерно,
Ты скорбь души моей смири и успокой…
 
 
Ты сердце рвешь мое: в игре жестокой, скверной
Тебя ждет выигрыш – и первый, и второй…
 
 
На клочья сердце рвать,– о нет, еще, наверно,
Никто не тешился подобною игрой.
 

* * *

 
Слез утренних с небес струится водопад,
Вороны, каркая, нас разлучить спешат.
 
 
Я так молил ее: «Волос кромешной тьмою
Опять заполни мир и ночь верни назад».
 
 
О, ночь осталась бы, и в сладком примиренье
Преодолелся бы мучительный разлад…
 
 
В устах ее и блеск жемчужин драгоценных,
И нежной влажности весенний аромат.
 
 
Что ж ран не исцелил я влагой чудотворной?
Прекрасная цветет меж каменных оград,
 
 
Где вечно стерегут ее мечи и копья,
Как тайну нежную и как бесценный клад.
 
 
О, подожди еще, не убивай, помедли!
Сгорает только тот, кто пламенем объят…
 
 
Зачем же от любви ждать вечного блаженства?
В ней горечь едкая, в ней только боль утрат…
 

* * *

 
Пришла в смятении, а вдруг следят за ней?
Газель от хищных так скрывается зверей.
 
 
Подобно мускусу она благоухала,
Кристаллов камфары была она светлей.
 
 
И в сердце бурное внесла успокоенье,
И утолила зной безудержных страстей.
 
 
Я наслажденье пил так медленно глотками,
Как птица пьет росу с травы или ветвей.
 
 
Лишь отошла она – и утреннее солнце
Вдруг стало заходить, и сделалось темней…
 
 
Но встреча нежная такой была короткой,
Как встреча жениха с невестою своей.
 

* * *

 
Желтого солнца подобье – вино
Плещется в чаше с блистающей гранью.
 
 
В смеси вскипают воды пузырьки,
Звездному не уступая сверканью.
 
 
Юноша, замысел смелый тая,
В чаше отыщет опору дерзанью.
 
 
Станет молва ему дань воздавать
И напророчит успех начинанью.
 
 
Что есть вино, и вода, и бутыль?
Духа, материи, формы слиянье!
 
 
Сонную одурь стряхни, оглядись:
Ночь одолело дневное сиянье.
 
 
Томному юноше сумрак под стать,
Дремлет, укрыт лучезарною тканью.
 
 
Кубки свои при луне осушив,
Вновь наполняем их солнечной ранью.
 
 
Светлые блестки рождает в листве
Чаши с душистым вином колыханье.
 
 
Пьем виноградной лозы молоко,
Полное света и благоуханья.
 
 
Ночь наслаждений была коротка,
Сколь огорчительно с ней расставанье!
 
 
Кубки мелькали у кравчих в руках,
Напоминая коней состязанье.
 
 
Сколько блаженство у нас ни гости -
Кажется кратким его пребыванье.
 

* * *

 
Пусть сатиры мои порицает жестоко молва,-
Почему же твердят, что я в одах достиг мастерства?
 
 
Говорят: «Ты за них ожидаешь награды бесценной».
Неужели мои не бесспорны на это права?
 
 
Но поэмы мои? Отвечают: «Они вдохновенны».
А стихи о любви? «Это чудо и верх волшебства».
 
 
И тогда я сказал: «Лишь таким доказательствам верьте;
Здесь для правды простор, что нетленна и вечно жива.
 
 
Целомудренна речь, что исходит из чистого сердца,
Подлеца узнаешь – крики брани заслышав едва…
 
 
Допущу ль, чтобы вдруг мусульманина, единоверца,
Мой изранил язык, чтобы стрелами стали слова?»
 

* * *

 
Кто в него вдохнул огонь летучий?
Чьей рукой он выкован умело?
 
 
Ты извлек его, как дух, из плоти.
Извлекая дух, войдет он в тело.
 
 
Глянцу безупречного булата
Блеск пустыни уподоблю смело.
 
 
В зеркале меча и некрасивый
Стал красавцем: это – джиннов дело!
 
 
Крылышки подняв,– не утонуть бы! -
Муха на клинок блестящий села.
 

* * *

 
Остается мне одно: жизнь разменивать на дни,
Чтобы горе покупать. Незавидная награда!
 
 
Если б мог я растопить сердце в пламени скорбей -
Превратить его в слезу для меня была б отрада.
 
 
Осужден я вспоминать время юности своей,
И всего дороже мне эта горькая услада.
 

* * *

 
Ты в спину ужалила злобно верблюда – и что ж?
Верблюду мученье такое сносить невтерпеж.
 
 
Вот так ростовщик хочет высосать кровь из страдальца,
На лезвие лекаря жалящий хобот похож.
 
 
Как щеголи хну растирают на кончиках пальцев,
Так ты свои лапки – в кровь обагренные – трешь.
 

* * *

 
Здесь наслаждения душа воплощена
И молоко дождей вскормило семена.
 
 
Кувшин наполнился богатыми дарами,
И жажду наконец мы утолим сполна.
 
 
Мы пили медленно. Уж ночь сменилась утром,
Уж неба ясного зарделась глубина.
 
 
Резвился на лугу ручей неугомонный,
И крыльями ветвей укрыла пас весна.
 
 
И чаша каждая сверкала, как невеста,
И с юною рукой была обручена.
 
 
И алым панцирем вино одело чашу,
И жемчугом воды украсилась она.
 
 
Казалось, что уста язвит внезапно что-то
И влага жалит их, коварна и темна,
 
 
Но нежной терпкостью и мягкостью мгновенно
Строптивость дикая была укрощена.
 
 
По жилам пламени текла воды прохлада,
Чтоб воцарился мир и не зажглась война.
 
 
Когда гнетет тоска и сердце изнывает -
Власть чудотворную мы узнаем вина.
 

* * *

 
Докучая творцу оправданьем своим запоздалым,
Словно тяжкое бремя, влачу я грехи без числа.
 
 
Но порывы раскаянья длятся не долее часа.
Вслед за ними, как прежде, греховны слова и дела.
 
 
С чернотою ночной соревнуясь, дневное сиянье
На висках серебрится, и поступь моя тяжела.
 
 
Это смерти покой костенит постепенно суставы.
Искры юности гасит его роковая зола.
 
 
Целый век я провел, свой надел расточая беспечно.
Время годы мои между тем промотало дотла.
 
 
Если даже мне щедрую прибыль судьба приносила,
Всякий раз для меня эта прибыль накладом была.
 
 
Проницаешь ты, господи, взором туда, где граница
Между скрытым и явным в душе у меня пролегла.
 
 
К добродетели душу мою преклони милосердьем,
Защити мое сердце, творец, от пороков и зла,
 
 
От речей недостойных – язык, от соблазна – мой разум,
Чтобы грешные помыслы не омрачали чела!
 

* * *

 
Могилу найдешь ты на ложе своем.
От смерти укрыться в дому невозможно.
 
 
Опоенный зельем обмана, ты – слеп.
О мире твое представление ложно.
 
 
В ущерб наслажденьям искал ты любви
У той, что тебя ненавидит безбожно.
 
 
Судьбы опрокидчивый посох отбрось!
Опора такая, увы, ненадежна.
 
 
Из праха взошел ты, и в лоно земли
Заход предначертан тебе непреложно.
 

* * *

 
Кровавыми глазами ран заплакала война.
Колючий ряд ее зубов улыбкой обнажен.
 
 
Клубясь, окутала меня, как туча, битвы пыль.
Как молнию, блестящий меч я вырвал из ножон.
 
 
Мечом кольчугу распорол, как будто полоснул
По зеркалу озерных вод,– и витязь был сражен.
 
 
Взвивался на дыбы мой конь и упадал скалой,
В жестокой схватке нанося противникам урон.
 
 
В пути ночном берет разгон мой вороной скакун
Быстрее вспышки грозовой, секущей небосклон.
 
 
Свою решимость я теперь с бессонницей сравню,
Что перебила в час ночной ленивца крепкий сон
 
 
Как будто факел смоляной горит в моей руке -
Скачу, мечом пронзая мрак, и убегает он.
 

ИБН АЗ-ЗАККАК

* * *

 
В кубки юноша прекрасный льет живительную влагу,
Свод небесный пробудился, блеском солнечным объят,
 
 
Горделивые тюльпаны показал нам сад зеленый,
Миртов, сумрачных, как амбра, мы впивали аромат.
 
 
«Что ж не видно маргаритки?» – стали спрашивать у сада
«Кравчему в уста вложил я маргаритку!» – шепчет сад
 
 
Виночерпий отпирался и отнекивался долго,
Но невольно тайну выдал, улыбнувшись невпопад.
 

* * *

 
Здесь лепестками роз на глади сонной
Играет ветерок неугомонный.
 
 
Река подобна витязя кольчуге,
Копьем пробитой, кровью обагренной.
 
 
Колышет ветер чашечки тюльпанов.
Восход зари на них наводит глянец.
 
 
Секущий ливень сделал их краснее,
Чем старого вина густой багрянец.
 
 
«Скажи мне, ливень, в чем они повинны?» -
«Воруют у прелестных щек румянец!»
 

* * *

 
Отцом возлюбленной клянусь,– пускай живет он до ста лет! -
В разлуке с ней не знаю сна и верности храню обет.
 
 
Ее немилостивых глаз жестокость надобно ль пресечь,
Себя ль бессоннице обречь – кто даст несчастному совет?
 
 
Мои верблюды оттого забыли рысь и плавный шаг,
Что мне пути к ее жилью ни днем, ни ночью больше нет.
 
 
Завесу ложа я у ней откидывал своей рукой,
Когда задумчиво мерцал в пучине мрака звездный свет.
 
 
Я пылко о любви молил и, под покровом темноты,
Своею страстью побеждал ее стыдливости запрет.
 
 
Я счастлив был, во мгле ночной лаская черноту кудрей,
Обилье пышных завитков, похитивших у ночи цвет.
 
 
Ее дыханье чище рос! Напитка слаще этих уст
Найти вовек не суждено, хоть обойди ты целый свет!
 
 
Ее улыбке нет цены! Как ожерельем подарит,
И скажешь ты – одна в одну жемчужин ряд на нитку вздет!
 
 
Ее благоуханье вдаль уносит ветер поутру,
Чтоб розы амброй напоить, когда начнется их расцвет.
 
 
Откуда веет аромат – известно ветру одному.
«Где милая мож» – спрошу. Пускай мне ветер даст ответ.
 
 
Вдоль заросли болотных трав и терний стоит ей пройти,
Как вместо них пахучий лавр да ива шелестят ей вслед.
 

* * *

 
Ты стройнее, чем газель с горных склонов Неджда.
Пусть расскажет о тебе ветерок прохладный.
 
 
Из округлого холма вкупе с ветвью гибкой
Создала природа стан девы ненаглядной.
 
 
Что же обернулась ты в горький час разлуки,
Жалости полна к моей доле безотрадной?
 
 
Сердце, очи – все твое! Уходи скорее,
Чтоб ослушаться тебя даже взору моему было неповадно!
 

* * *

 
Поутру звучаньем струн разбуди кувшин и кубок!
Тихий ветер на лугу всколыхнул покров цветистый.
 
 
На рассвете пить вино – вот блаженство, если рядом
Разливается певец, белозубый, голосистый.
 
 
Спите, звезды! Красотой затмевая ваши очи,
Дивные глаза цветов изливают свет лучистый.
 
 
Мир окутала заря торжествующим сияньем.
Волшебство ее лучей пронизало воздух мглистый.
 
 
Мы любуемся тайком виночерпием-красавцем.
Кубки наполняет он влагой пьяной и душистой.
 
 
Для того похищен блеск у зубов его жемчужных,
Чтобы нас вино с водой тешило игрой искристой.
 
 
Кубок светлого вина у него в руке сверкает,
Словно полная луна блещет в дымке золотистой.
 

* * *

 
Темноту пронизали лучи
Или отблеск бесценной парчи
 
 
Заиграл у тебя на щеке?
Вьется прядь, как змея, на виске.
 
 
Что губительней – эта змея
Или взоры, как стрел остриж
 
 
Из упругого лука бровей
В сердце метишь ты жертве своей.
 
 
Пронзено и мое, трепеща,
Как свеча на ветру, как свеча!
 
 
От бессонных ночей я устал.
Кто мне тернием ложе устлал?
 
 
Морем слез не залить мне огня:
Пламя жажды сжигает меня,
 
 
Когда молнии блещут в ночи,
Как в руках абиссинцев – мечи.
 

* * *

 
Валенсия – блистающее чудо! -
Встает перед очами всякий раз,
 
 
Своим великолепьем подтверждая,
Что я правдив и не люблю прикрас.
 
 
Ее и морем, и речной долиной
Создатель наделил, утешив нас.
 
 
Под стать прекрасной деве с крепкой грудью,
В зеленый нарядившейся атлас,
 
 
Она ветвей зеленых рукавами
Стыдливо закрывается от глаз.
 

ИБН XАФАДЖА

* * *

 
О, как красноречива песня певчей птицы!
Качаясь, ветвь зеленая под ней клонится.
 
 
Так веселись в тени, что нам дарует сад!
В нем звонкие ручьи струятся и журчат.
 
 
Броди вдоль тех ручьев, врачующих нам душу,
Пей чистое вино, напевы лютни слушай.
 
 
Деревьев много там, плоды на них висят,
На блюдо сладостей похож цветущий сад.
 
 
Как от бессонницы страдающий влюбленный,
Желт спелый мандарин, а вот цветок зеленый,
 
 
Восточный ветер увлажнил его росой;
И дерево, гордясь своею красотой,
 
 
То аромат вокруг себя распространяет,
То изумрудного листвой своей играет,
 
 
То улыбается, то вид его суров,
Когда разгневанно глядят глаза плодов.
 

* * *

 
Из кубка дай друзьям вина напиться,
На рощу призови дожди пролиться,
 
 
Пляши с омытыми дождем ветвями,
Перекликайся звонко с голубями.
 
 
Мир и усладу ветер навевает,
Он с апельсинным деревом играет,
 
 
И захмелели ветви на мгновенье,
Пьянящего отведав дуновенья.
 

* * *

 
Восточный ветер с пламенем играет,
Он тормошит его и разжигает.
 
 
Бьет пламя по рукам его в ответ -
Такой другой игры на свете нет.
 
 
Ведет беседу ветер с ним умело,
Чтобы веселье пламенем владело.
 
 
Вступи сейчас меняла на порог,
Он золотом огонь назвать бы мог.
 
 
Целует ветер пламя, и смущенно
Оно краснеет, смотрит удивленно.
 
 
На очаге котел вскипеть готов,
В воде сверкают звезды пузырьков.
 
 
И ветер отделяет тонкий пепел
От угля, что еще горяч и светел,
 
 
Как небо, где закат горит огнем,
Но пепел мглы уже лежит на нем.
 

* * *

 
О ты, внушающий веселье, ты, чей свет
Из глубины идет и радостью согрет!
 
 
Посмотришь на огонь – душа стыдом объята:
Ты видишь отблески то серебра, то злата.
 
 
Он блеском меч затмил и вызвал зависть в нем -
Как будто слезы на клинке горят огнем.
 
 
В горящем пламени мерещатся долины,
Шатры высокие, отрадные картины;
 
 
Усталых странников они к себе манят,
И отдых им сулят, и радуют их взгляд.
 
 
Вздымая ввысь свое трепещущее пламя,
Огонь соперничает дерзко с небесами.
 
 
Дым куполом висит, он словно небосвод,
Но ни одна звезда там факел не зажжет.
 
 
Пусть ветер северный не знает передышки -
Любой его порыв лишь встретит угля вспышки.
 
 
Горящий уголь позолотою покрыт,
Горит так ровно он, как будто не горит.
 
 
Под пеплом кажется он девой белокурой;
А ночь тем временем уходит прочь понуро.
 
 
Она сворачивает плащ холодный свой,
Чей край на западе свисает над землей.
 
 
И звездочки Плеяд, приход зари пророча,
Стирают в небесах следы минувшей ночи.
 

* * *

 
Бог влагу в камни превратил – они разили нас.
Погибель хлынула из туч, последний пробил час.
 
 
Покуда не был разум наш безумием объят,
Не насылали небеса разящий этот град.
 
 
Но злобных дьяволов толпой в безумье стали мы,
И в камни превращенный дождь разил исчадья тьмы.
 

* * *

 
Мелькнули и прошли дни юности моей.
Что было лучше промелькнувших этих дней?
 
 
Под сенью сбывшихся желаний жил тогда я,
Плоды надежд своих беспечно собирая;
 
 
Но я не знал тогда, что молодость была
Звездой, которую подстерегала мгла.
 
 
А юность близостью своей еще манила,
Еще со мной она как будто говорила,
 
 
И вот уж нет ее: исчезла невзначай,
Не дав опомниться и не сказав прощай.
 
 
И черноту мою вдруг свет седин пронзает,
Свет этот горечью мне душу наполняет.
 
 
Он говорит мне, что опомниться пора,
Он сердце жжет огнем с утра и до утра.
 
 
Что было черным – стало белым, а когда-то
Была любая ночь сиянием объята.
 

* * *

 
О, ночь пустынная! Ни одного светила
На черных небесах – всё бездна поглотила.
 
 
Один лишь Сириус зажегся в вышине
И золотой динар напоминает мне.
 
 
От Сириуса свет, пришедший издалёка,
Струится, как вода бесшумного потока.
 
 
Но слаб далекий свет. И вот со всех сторон
Я мраком окружен, таит опасность он.
 
 
Блуждают волки в нем, друзья ночного мрака.
Волк по ночам хитер, во тьме он забияка,
 
 
Он не боится в эту пору никого,
И дрожь от холода вздымает шерсть его.
 
 
Лишь искры волчьих глаз вокруг себя я видел,
Свет очага в ту ночь был на меня в обиде.
 
 
Плащ мрака я надел, и, слыша ветра гул,
Все пуговицы звезд иа нем я застегнул.
 
 
Ночь медлит уходить, и всадник одинокий
Считает, что она просрочила все сроки.
 
 
Но поседели кудри Млечного Пути,
И, как ни медлит ночь, она должна уйти.
 

* * *

 
Та, что мне двери тайком от людей отворяла,-
Влагою губ своих свежих меня одаряла
 
 
Или давала мне кубок хмельного вина.
Все, что хотел, от нее получил я сполна.
 
 
И на лице ее родинка, если лицо улыбалось,
Мускуса каплей на тлеющих углях казалась.
 

* * *

 
Как райская река, поток здесь чист и светел,
Прохладу влажную несет восточный ветер,
 
 
Несет он аромат росой покрытых трав.
Взгляни, какой простор здесь для его забав!
 
 
Луг словно соткан из улыбок белых лилий,
Фиалок родинки лицо его покрыли.
 
 
Деревья высятся… Но что там видишь ты,
Когда в зеленый мрак влекут тебя мечты?
 
 
Под ветром северным, как меч, взмывает ветка,
Река, играючи, швыряет камни метко,
 
 
Как будто волны здесь враждуют меж собой,
Как будто ветви вдруг вступить решили в бой.
 
 
Красный конь, зажигающий битвы огонь,
Факел доблести, бешено скачущий конь,
 
 
Своим цветом похож ты на спелый гранат,
Словно миртовый лист, твои уши блестят,
 
 
И украшена грудь твоя белым пятном,
Словно воздух попал в кубок с красным вином.
 

* * *

 
Я полон грусти: от меня ты далеко.
С тобою лишь в мечтах мне встретиться легко.
 
 
Кого к тебе послать? Один на целом свете
Посланец у меня – неугомонный ветер.
 
 
Летит на север он – тебе я шлю привет,
А с севера летит – жду, будет ли ответ.
 
 
С тобою связана душа моя навеки,
И душу горе жжет, соль разъедает веки.
 
 
Наложен пост на них: они не знают сна;
Дай им вкусить его, явись мне, как луна.
 
 
Мой рок – лицо твое, и лишь его сиянье
Осмелился поцеловать я в ночь свиданья.
 
 
Ночь эта памятней мне всех ночей и дней:
Она была светла от красоты твоей.
 
 
Полярная звезда над заповедным лугом
Склонилась, и слились созвездия друг с другом.
 
 
Твоей улыбки блеск вел за собой меня,
Во мраке кос твоих с дороги сбился я.
 
 
И так любовь моя сильна, что нету мочи
Смотреть тебе в лицо – любовь мне застит очи.
 
 
Луг утренний к нам щедр: приплыв издалека,
К утру дождем над ним пролились облака.
 
 
С мглой предрассветною они сражались смело,
Вмешалась молния – и вмиг решила дело.
 
 
О боже, что сильней волнует душу нам,
Чем воркование голубки по утрам!
 
 
Вскарабкавшись на холм, чьи склоны словно бедра,
Прохладный ветерок ветвями машет бодро;
 
 
И заставляет он, свой продолжая путь,
Цветы в слезах росы на божий мир взглянуть.
 

* * *

 
Как ива гибкая меня чарует!
Как аромат лугов меня волнует!
 
 
Свой гибкий стан взяла от ивы ты,
И ты светла, как вешние цветы.
 
 
Я был пленен волшебными глазами.
Я ослеплен – любви так ярко пламя.
 
 
Я взором-чародеем поражен -
Из края волшебства явился он.
 
 
Без промаха в меня он попадает
И, раненного, тут же добивает.
 
 
Он может превратить в единый миг
Жемчужину в кровавый сердолик.
 
 
Чудесной красоты ты воплощенье.
Влюбленные достойны снисхожденья.
 
 
Дирхем серебряный под властью чар
Был переплавлен в золотой динар.
 
 
Как ветвь под ветром, я охвачен дрожью,
Я слезы лью, бреду по бездорожью.
 
 
Твое лицо – Кааба глаз моих,
Иду за иим, не видя лиц других.
 
 
И, став огнепоклонником, сгораю,
Когда на пламя щек твоих взираю.
 
 
Ответил я любви, чей зов звучал устало,
Голубка вечером мне тихо ворковала.
 
 
Когда же слезы мне туманили глаза,
Когда терпенье истощилось, я сказал:
 
 
«О, возвращусь ли я в Альсиру, чтобы воздух
Вдыхать всей грудью там, вкушать покой и отдых,
 
 
Прогулки совершать в долину по утрам,
Смотреть, как на траве роса сверкает там,
 
 
И чтобы целовать газель мне, как бывало,
Когда рассеется тумана покрывало».
 
 
Дождь над холмами ожерелье разорвал,
И бродит ветерок в расщелинах меж скал;
 
 
Роса свой бисер на долину уронила
И утру раннему прохладу подарила.
 
 
О, как далек он от меня, родной мой дом!
Как было радостно и хорошо мне в нем!
 
 
Теперь бессонница меня томит и гложет,
И жестким кажется теперь любое ложе,
 
 
И в небо я смотрю: быть может, в вышине
Альсиры молнию узреть удастся мне.
 

* * *

 
Стремилась молния в мое вонзиться тело,
Глаза влюбленного бессонница изъела.
 
 
Из глаз моих текли кровавых слез ручьи,
И вздохи горестные слышались в ночи.
 
 
Меня жалея, тихо стонет голубица,
Дождь, словно плача обо мне, с небес струится.
 
 
Истерзано мое лицо, и кровь на нем,
Как будто в схватке побывал я с диким львом.
 
 
А ночь мрачна – она как ворон чернокрылый,
Она темна – как будто пролиты чернила,
 
 
Она черна подобно углю, и над ней
Кресало молний высекает сноп огней.
 
 
Я был в пути всю ночь, и, устали не зная,
Бег моего коня звучал, не замирая.
 
 
Решимость за собой меня в ту ночь вела,
Казалась радужною мне ночная мгла.
 
 
Пылала страсть моя, пугая вспышки молний,
Чей свет бессонницей ночную высь наполнил.
 
 
Лишь ветер бешеный сопровождал меня,
И рядом всадников других не видел я.
 
 
Я словно с тайнами земли уединился,
Земля ждала любви, а в сердце мрак таился.
 
 
Через пустынный край путь пролегает мой,
Заря – как в ножнах меч, а ножны – мрак ночной.
 
 
Но гаснут угли звезд на горизонте светлом,
Зардевшийся рассвет их посыпает пеплом.
 
 
Вот исчезает мрак, густой, как мох в лесах,
И огненный поток разлился в небесах,
 

 
И я затосковал, голубка застонала…
О, как не мило мне ночное покрывало!
 
 
Когда так далеко любимая твоя
И разделяют вас пустынные края,
 
 
То лучше спутника, чем острый меч, не надо,
А быстрый конь – твоя утеха и отрада.
 
 
Когда грозит беда, спасение твое -
Меч крепкий, верный конь и острое копье.
 
 
Они мои друзья, я неразлучен с ними,
Когда скачу во тьме дорогами глухими,
 
 
Но где объятья той, чья ласка горяча?
На шее у меня лишь перевязь меча!
 

* * *

 
О утренний ветер! Что можно сравнить с ароматом твоим?
О стройный тростник! Как ты гибок и свеж и ни с чем не сравним!
Я взял себе в жены зарю, и на празднике том небывалом
Она вдруг лицо мне закутала красным своим покрывалом.
 
 
Она завернулась в рубашку из легких, как сон, облаков,
Накинула солнечный плащ, что от золота вспыхнуть готов,
И жемчуг надела росы, и жемчужины ярко горели,
Когда расшалившийся ветер рассыпал ее ожерелье.
 

* * *

 
Кролик с атласною шкуркой от страха трепещет
Перед клыками, что в пасти сверкают зловеще.
 
 
Кролик спасается бегством от страшного пса,
Через долины бежит он, поля и леса.
 
 
От быстроты его бега и время как будто
Мчится быстрей, и мгновением стала минута.
 
 
Мчится за кроликом пес, на бегу обнажив
Меч языка и клыков беспощадных ножи.
 
 
То по холмистым лугам словно вихрь он несется,
То где-то возле болот его лай раздается.
 
 
Вот промелькнул он, и шерсти седой полоса
С молнией схожа, чей блеск расколол небеса.
 
 
И словно отблеск зари, что горит и трепещет,-
Так серебро у него на ошейнике блещет.
 

* * *

 
О молодость моя, ты скрылась вдалеке!
Я вслед тебе смотрю в печали и в тоске.
 
 
Ты тихо от меня ушла ночной порою,
Ушла, когда я спал, и скрылась за горою.
 
 
О, горе нам, чья жизнь подвластна всем страстям!
Веселья жаждем мы, но весело ли нам?
 
 
Хоть горько плачу я и не смыкаю вежды,
Я все равно еще живу в плену надежды.
 
 
По-прежнему меня волнует блеск зарниц,
Заря всходящая, веселый щебет птиц.
 
 
И если грудь моя увлажнена слезами,
То в сердце у меня не угасает пламя.
 
 
Пусть по сравнению со смертью седина
Не кажется бедой – душа моя грустна.
 
 
И грусть о юности мои стихи пронзила,
И нет в них яркости, утрачена их сила.
 
 
О, как мне молодость ушедшую вернуть?
Как пылкость прежнюю в стихи свои вдохнуть?
 

* * *

 
Взор – газели, шея – белой лани, губы – как пурпурное вино.
Зубы – пузырьки жемчужной пены в чаше, где оно растворено.
 
 
Опьянев, склонилась томно дева. Златотканью стан ее обвит.
Так луне блестящие созвездья собирать вокруг себя дано.
 
 
Нам из поцелуев покрывало ночью соткала любви рука,
Но рукой зари без сожаленья, нежное, разорвано оно.
 

* * *

 
В бассейне плавает невольник чернокожий.
Не шелохнутся камешки на ложе,
 
 
И с глазом голубым вода бассейна схожа.
Зрачок его – купальщик чернокожий.
 

* * *

 
Упоительна река, льющаяся по долине.
Чем к устам прекрасной девы, слаще к ней прильнуть устами.
 
 
Медленно течет она, изгибаясь, как запястье,
И на Млечный Путь походит, окаймленная цветами,
 
 
Плащ зеленый берегов кое-где река прошила
Швом серебряным своим,– столь узка она местами.
 
 
Голубой блестящий глаз нам сияет сквозь ресницы
Или светится волна, пробираясь меж кустами?
 
 
Отблеск желтого вина на пирах мне красил руки.
Круговую чашу здесь брал я бережно перстами.
 
 
Вот на серебро воды плещет золото заката.
Ветер ветви шевелит, шелестит слегка листами.
 

* * *

 
Как прекрасен виночерпий, тонкостенный, волоокий!
Дань воздашь ему невольно, красоту его ценя.
 
 
Юноше любовный пламень смуглые румянит щеки.
Дым кудрей, не расточаясь, мягко вьется у огня.
 
 
В чашу смотрит полумесяц. Не копья ли наконечник
От удара о кольчугу в битве выгнулся, звенж
 
 
Туча с молнией на гребне – черный конь в попоне белой.
Ветер северный поводья натянул, его гоня.
 
 
Рано солнце заблистало. Сплошь унизан жемчугами,
Сад окрасился шафраном, празднуя начало дня.
 
 
Ветви шепчутся друг с другом, и не диво, если ветру
Ненароком тайну сада выдаст листьев болтовня.
 

* * *

 
Чернокожий ночи сын, виночерпий,
Нас поил, а ночь была на ущербе.
 
 
Разгорался в небесах диск пунцовый,
И черней казался нам виночерпий.
 
 
Чара у него в руке рдела яро,
Будто искру он держал, а не чару.
 
 
Виночерпий был похож на жаровню
С черным углем, с багрецом жара.
 

* * *

 
Росистые ветви араки раскинули свод,
И кубки, вращаясь, как звезды, сулят нам веселье,
 
 
Рекой омывается древо, как Млечным Путем.
Цветы иль созвездья сияют на водной постели?
 
 
Река – словно дева, стянувшая поясом стан.
Вино, как невеста, прекрасно в хрустальном изделье.
 
 
Цветущие ветви роняют в него лепестки.
Так чествуют люди невест на пути к новоселью.
 
 
Цветы уподоблю я пламени в этом саду,
А с тенью древесной сравнится лишь сумрак ущелья.
 
 
Узорную ткань разостлал предо мною купец,
Шкатулку открыл продавец благовонного зелья!
 
 
Как только цветы пробудились и пала роса,
Здесь певчие птицы рассыпались утренней трелью.
 
 
В зеленое платье деревья реку облекли,
И солнечный дождь ей на шею надел ожерелье.
 

* * *

 
Величавые, гордые кряжи, вершины отвесные
Высотою готовы помериться с твердью небесною.
 
 
Быстролетному ветру они воздвигают преграды.
Ярких звезд мириады боками теснят их громады,
 
 
И сидят на хребте у пустыни, с осанкой надменной,
Молчаливые, точно в раздумье о судьбах вселенной.
 
 
Проходящие тучи венчают их черной чалмой,
Отороченной снизу багряных зарниц бахромой.
 
 
Я пытался внимать, но темны их беседы немые.
Лишь однажды, в ночи, мне доверились горы впервые.
 
 
– Сколько раз,– говорили они,– душегуб и грабитель
Находили пристанище здесь, а пустынник – обитель.
 
 
Сколько видели мы караванов порою ночной,
Сколько странников мы укрывали в полуденный зной.
 
 
Сколько вихрей секло наши склоны в свирепом напоре.
Сколько раз их луна погружала в зеленое море.
 
 
Все былое для нас – только миг бытия невозвратный,
Что умчал опрометчиво времени ветер превратный.
 
 
Рощу тронула дрожь – это нашего сердца биенье.
Льется горный ручей – наших слез по ушедшим теченье.
 
 
Мы от века прощаемся с каждым, увидевшим нас.
Не утешились мы, только слез исчерпали запас!
 
 
Удаляться, друзьям, и разлуку терпеть нам доколе?
И доколе нам звезды стеречь на небесном раздолье,
 
 
Как блюдут пастухи на зеленых вершинах стада?
Звезды всходят и гаснут. Нам отдыха нет никогда!
 

* * *

 
В путь я отправился ночью, и сумрак застлал мне зеницы.
Тьма укрывала ревниво, как тайну, сиянье денницы.
 
 
Северный ветер набросил мне на спину плащ из росы.
Ветви араки дрожали от сырости в эти часы.
 
 
В небе играли зарницы, на миг рассекавшие мрак,-
В битве морской, пламенея, смола разливается так.
 
 
Горы, высокие горы узрел я, и вместо венцов
На величавых вершинах созвездье зажглось Близнецов.
 
 
Главы склонив сановито, прислушиваясь к темноте,
Горы не слышат ни звука в своей вековой глухоте.
 
 
Черпая в тверди опору, незыблема эта гряда.
С лунной улыбкой в разладе угрюмые горы всегда.
 
 
Их неприступные выси орлу безопасность сулят.
Вьет он гнездо на вершине, растит в поднебесье орлят.
 
 
Дышит величьем суровым гряды молчаливая стать.
Вечности или гордыни на ней различаешь печать?