Текст книги "Еретик (СИ)"

Автор книги: слава 8285

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

– На этом? – Инга оглядела зал.

– Да. Это его корабль. Но посадка была неудачная… хотя… в любом случае он остался бы тут навсегда.

– Зачем? – резко спросила Инга. – Зачем прилетели?!

Ведьма тяжело вздохнула:

– Их родная планета погибала. Экологическая катастрофа… они ничего не могли сделать. Время было упущено. И был разработан план по спасению их вида. План по переселению нескольких тысяч жителей с их умирающей планеты в этот мир.

Ведьма замолчала, и все вокруг раздавила тишина. Тощий блондин, больше похожий на альбиноса, успокоился и затих. Тим молчал в ступоре, а Инга безмолвствовала напряженно, что-то соображая.

– Коконы – это ваша тема? – атаковала наконец Инга.

Ведьма кивнула:

– Этот корабль нес в себе споры плесени – специально разработанной в их лабораториях. Подлетая к Земле, он обстрелял планету торпедами с зарядом из спор, и эта плесень распространилась во всей земной атмосфере. Люди не могли ее засечь и спокойно вдыхали зараженный воздух, а она накапливалась в их организме и никак не проявляла себя до определенного момента. И когда заражено было все население Земли, плесень активировалась, оказывая воздействие на мозг и меняя поведение жертвы. Она гасила все мысли и потребности, оставляя только одно желание, превратившееся в инстинкт – выйти на открытое пространство, на улицу, и собраться в группы с себе подобными. И когда люди собирались, под воздействием заложенных команд они засыпали, и их тела вырабатывали особый энзим, который выходил с потом наружу, вступал в реакцию с кислородом, обволакивал тончайшей пленкой, которая, увеличиваясь в объеме при воздействии с воздухом и застывая, превращалась в скорлупу. Со временем, питаясь соками земли, водой, солнечным светом и все тем же кислородом, оболочка росла и крепла, становясь полноценным коконом.

– Зачем?! – ахнула Инга. – Зачем?!

Тим молчал. Он понял только то, что на корабле есть невидимая зараза, которая при дыхании заползает в голову, и старался лишний раз не дышать.

– Человеческий биологический материал, законсервированный в коконах – это основное действующее вещество для Мэкви.

– Что это значит?! Что это?!

– Нельзя объяснить… – замотала головой женщина. – Не с чем сравнивать. На вашей планете нет такого вещества. Мэкви – это основа их мира. Сверхвещество. Экстракт: при добавлении в биомассу превращает ее либо в пищу, либо в энергию – по необходимости. Все в их мире зиждилось на этом супервеществе.

– Люди как топливо… – прошептала Инга.

– Это как пшеница! – нашелся Тим. – Из нее можно делать либо хлеб, либо водку.

Инга и ведьма посмотрели на него разом, и он конфузливо затих:

– А что… – сказал он, как бы оправдываясь. – Водка и хлеб основные… вещества… в нашем мире… в деревне нашей…

– Почему сразу нельзя было пустить людей на переработку? – сформулировав вопрос, снова пошла в атаку Инга.

– Людей планировалось использовать только через несколько лет. Это длительный процесс. Экспедиция была разбита на три этапа. Первый шаг – полет вот этого звездолета и заражение атмосферы спорами плесени. Второй корабль должен был привезти аппаратуру для приготовления Мэкви, чтобы добавить ее в коконы и запустить процесс производства энергии и пищи, а третий привез бы самих поселенцев. Все это по подсчетам должно было занять около двадцати семи лет.

Инга побелела. И только сейчас Тим понял, почему ее так сильно интересует вопрос с яйцами.

– Сколько лет люди спят в коконах? Сколько лет уже?! Говори!

– Я не знаю… долго…

– Сколько?! – Инга схватила колдунью за волосы.

– Семьдесят!

– Семьдесят лет… – прошептала Инга.

– А выверки с вами прилетели? – спросил Тим, чтобы спросить хоть что-то.

– Я не знаю, кто такие выверки.

– Великаны-гиганты!

– Нет… Это люди с неправильной реакцией организма на вещества, вводящие человека в состояние стазиса.

– В кого?

– Стазис – это глубокий сон… почти смерть. Он останавливает все процессы в организме. Человек консервируется и может существовать в таком состоянии очень длительный срок, а когда нужно – его в любой можно вернуть к жизни. Все люди в коконах спят сном, подобным смерти… – проговорила она, ледяным взглядом окинув Тима и Ингу. – Почти все. На некоторых он подействовал ровно противоположным образом, и вместо полной остановки клетки стали делиться в геометрической прогрессии. Рост тканей был взрывным, и человек сам собою, вырастая, разрывал кокон изнутри и выходил на свободу. Правда, в то время коконы были не такие плотные, как сейчас. Мы думали, что гиганты бесплодны, но они все же сумели расплодиться.

– А мы… Стальные люди как появились? – спросил Тим. Ему почему-то стало жалко Ингу – такой потерянный вид у нее был.

– Я не изучала вас… могу только предполагать. Я думаю, вы – мутанты. Вы латентные гиганты. В вас есть этот ген, ген гигантизма, но по каким-то причинам он спит и никак не проявляется. Почти никак. Все же вы не люди… Хоть и выглядите как люди…

– Мы можем есть великанов, а обычный человек – нет, – похвастался Тим.

– Молчи! Ничего не говори ей! – вскрикнула Инга. – Когда прилетят остальные корабли?! – обратилась она к седой женщине.

– Никогда…

– Когда прилетят корабли?! – Инга схватила ее за горло.

– Никогда! – и ведьма отбила ее руку. – Больше никого нет. Второй корабль из-за поломки сбился с курса и погиб на полпути. А третий даже не взлетел. Космодром, звездолет и все пассажиры погибли во время землетрясения, за несколько недель до отлета… – женщина замолчала и поглядела на тощего парня. – Он один… Последний. И он умирает… Вот и все…

И вновь все притаилось в безмолвии.

– А ты тоже с другой планеты? – спросила Инга.

Женщина устало молчала.

– Тоже? Или нет?! Отвечай!

– Нет… Я местная… – не глядя на нее, ответила седая.

– Местная? – насторожилась Инга. – Из нашего мира? Наша?! И как ты тут оказалась?!

– Они взяли на корабль несколько человек для более скрупулезного изучения нашего вида…

– Хватит! – оборвала ее Инга. – Это можно выразить проще, одним словом! Шлюха продажная! Продалась оккупантам!

Бесовка устало опустила голову.

– А почему ты не бежишь? Ты же можешь выходить на улицу! Почему не убегаешь? И ты сказала «они», а где остальные?

– Их было трое. Двое уже умерло. Здесь, на Земле, они столкнулись с новыми болезнями, о которых ничего не знали, и оказались беззащитны.

– И почему ты не убежала?

Женщина устало закрыла лицо руками.

– Из-за него? – Инга скосила глаза на пришельца в углу.

Колдунья не отвечала.

Инга оглядела ее презрительно и подошла к тощему парню.

«Какой он мерзкий! – подумала Инга. – Губки, волосики, глазки. Как девка, только с отрезанными сиськами. Тьфу! Урод костлявый!»

– Да брешет она все! – вскрикнул Тим. – Если у всех людей мозги заплесневели, и от этого все память потеряли, и как стадо баранов вышли на улицу и стали в коконы заворачиваться, то почему Инга вышла из кокона нормальной, при памяти? Почему?! Как так-то?!

Инга, прищурившись, с интересом посмотрела на предательницу.

– Действие плесени на мозг было ограниченно. Как только вокруг человека сформировался кокон, и стазис начал действовать в полную силу, плесень потеряла активность, растворилась, вышла из организма через поры, и функции мозга восстановились. А повреждения долговременной памяти – это побочный эффект стазиса.

– Да ну тебя! – отмахнулся Тим. Он ничего не понял и был уверен, что поганая служительница просто заговаривает его непонятными словами. Оглядевшись, он подошел к парню, присел перед ним на корточки и осмотрел, покусывая нижнюю губу. – Ну, а ты?! Че ты сюда прилетел?! Сожрать всех хотел? Ну и как? Наелся? Нажрался?! – Тим, распаляя самого себя, поднялся, схватил парня за жиденькие светлые волосенки, стиснул кулак и замахнулся. – Так я тебя щас сам так накормлю!

– Стой! – крикнула Инга. – Не трогай его, Тим! Не надо! Смерть – это слишком легко и слишком просто! Он больной и медленно чахнет. Вот и пусть чахнет! Пусть каждый день вспоминает о своем погибшем мире, о том, что у них ничего не получилось, и о том, что сам он гниет заживо! И она! – Инга кивнула в сторону женщины. – Тоже пусть живет! Раз она не уходит от него! Раз он ей дорог, то пусть он умирает у нее на глазах! – Инга замолчала, подошла к Тиму и взяла его за руку. – Мне все с вами ясно! – объявила она. – Открывай дверь, старуха, мы уходим!

Плита бесшумно отъехала в сторону. Тим с Ингой вырвались на волю и навсегда растворились в густой темноте сырой осенней ночи.

========== Глава 19 ==========

Кошки нет – мышам раздолье.

Единственного не было в доме, и поэтому дышалось легче и жить хотелось. Не было его и в городе.

Он никому ничего не объяснял, никому ничего не говорил… Просто пропал – и все. Но очень скоро это стало известно. Сам воздух изменился. Изменилось пространство. Простору стало больше. Словно бы тяжелая грозовая туча ушла далеко к горизонту и там пропала.

Опасность не исчезает – исчезает чувство опасности. Единственного не было день – и второй, и третий, и уж шестой миновал, и вряд ли кто-то понимал, когда он появится.

Сидя в своей норе, Ник поначалу еще держал себя. Он чуял, что дверь в любой момент может открыться и его могут схватить и потянуть непонятно куда.

Но шли дни, а дверь не открывалась, не скрипела, и на пороге не появлялись крепкие и наглые ребята. И в какой-то момент Ник просто забыл. Перестал ждать и бояться.

Он ел и спал, а рано утром и поздно вечером его – и таких, как он – выпускали погулять в лесу. Поговаривали, что от таких прогулок на рассвете и закате появляется румянец, а повелитель якобы любил румяных мальчиков.

Приносили ему и еду вовремя. Хорошую и вдоволь. В усадьбе Единственного обитало несколько десятков мальчиков от шестнадцати до двадцати-двадцати пяти лет, и каждый день щедрый повелитель приказывал забивать для них барана.

Были еще и пироги со всякими начинками, и уха, и всего прочего вдоволь. Сам же Единственный ничего никогда не ел и не пил, это было точно известно, но это только подтверждало его божественное происхождение.

Вэн тоже частенько захаживал с ведром и шваброй. Все подметал и делал влажную уборку.

Один раз, когда Вэн драил шваброй пол, Ник спал на спине, укрывшись простынёй, и видел возбуждающий сон. Это Вэн понял по приподнявшейся простыне. Он быстро закончил с помывкой и уже собрался уходить, как Ник проснулся, посмотрел на бугор, на Вэна, покраснел, и Вэн тоже покраснел и, громыхая ведром, вышел за дверь.

Во время другой уборки Ник опять спал, но теперь уже на боку и до того неудачно прикрывшись простынёй, что была видна и его голая спина, и задница, и ноги.

Вэн растерялся. С одной стороны, хотелось уйти, но, с другой стороны, именно этого и не хотелось. Он томился желанием пристроиться с ним рядом и обнять. Но Вэн знал, что это невозможно, и поэтому этого хотелось еще больше.

– Вот свинота конченая! – сказал сочувственно Бакарь – завхоз, в каморке которого Вэн брал ведро, веник, швабру, совок и тряпку.

– Кто? Где? Нет! – испугался Вэн.

– Да вот – к кому ты ходишь! Свинота поганая, гадит и гадит!

Бакарь – двухметровый кудрявый блондин с пухлыми губами и густым, низким голосом сидел за столиком и штопал штаны.

– Нет… Ну… да… нет… – поняв, что это он о Нике, еще больше испугался Вэн.

– Как же нет? Ты ко всем ходишь раз в неделю пол мыть, а к этому засранцу каждый день!

– Он… ему ноги… ноги надо… мыть… ему прописали каждый день ноги обмывать… а то… будет… болезнь… чтоб не было…

Бакарь уставился на него немигающими голубыми глазами:

– Он в это ведро ноги сует?

– Да! В это!

– Ты тогда его вместе со всеми другими не ставь, отдельно держи, чтоб другому не заразиться, хорошо?

Вэн кивнул и выскочил прочь.

На этот раз Ник не спал. Он встретил Вэна диким взглядом, и щеки его полыхали. Видно было, что Вэн зашел в самый неудобный момент.

Бесконечно долго Вэн смотрел, как меняется взгляд Ника, избавляясь от испуга и становясь влажно-просящим. Не выдержав, Ник отбросил простынь, и Вэн увидел его толстый, красный, только что кончивший член и липкий левый кулак. Ник встал и, голый, прижался к нему, и стал ловить его губы, но Вэн, сам не зная почему, стал отворачиваться и пятиться к двери.

– Я принесу медовухи! – вдруг прошептал Вэн непонятную фразу и убежал.

Обессиленный, Ник упал на кровать и обнял голову руками. Почему-то хотелось грустить. Хотелось жалеть себя и Тима. Хотелось вспоминать первую встречу с Единственным и смаковать это горе. Но горя не было и тоска не шла. Он думал только о том, какой смешной и трогательный взгляд был у Вэна. И как он сам стал в один миг отчаянным и бесстыжим, и что, как бы Вэн ни вертелся, ему удалось немного распробовать его губы.

Вэн не солгал.

После обеда он и вправду появился с большой глиняной бутылкой медовухи, свежей лепешкой и копченой курицей. Они оба вели себя так, будто ничего не случилось, и все нормально, и все как обычно. Вэн отодвинул кровать к двери, и они уселись на пол прямо под окном.

Медовуха была вкусная, холодная, хмельная. Вот только стаканов не было, и они раз за разом передавали друг другу тяжелую бутылку.

– У меня мать при родах умерла, – напившись и передавая бутылку, сказал Вэн. – И нас трое детей осталось и отец. Когда мать жива была, он держался еще, а как померла – тут же ушел в запой. Хозяйство даже развалилось, конечно. Все дети маленькие, я самый старший. Начали голодать. Сначала я думал – отец погуляет и успокоится, но он пил только еще страшнее, совсем разум потерял. Забор пропил. Я пошел к жрецу, упал в ноги, занял картошки и муки на зиму. Дров не было, сарай разобрали и за зиму сожгли.

Отдавать, конечно, было нечем, и я самовольно продался жрецу в рабство. Но пробыл я у него совсем немного, он почти сразу же отдал меня Единственному… – и Вэн надолго замолчал.

Ник, попивая медовуху, все изучал его профиль. Все ждал чего-то.

– Поначалу ОН все кровь любил пускать. Надрезы делал на ногах, на руках, на груди. Не больно, но крови много текло, и от этого жутко было.

Ник убрал челку со лба Вэна.

– Не знаю, что в этом может нравиться. Пускать кому-то кровь… – Вэн опять замолчал и снова приложился к бутылке. – Потом кровь ему надоело пускать, и он начал душить. Это уже хуже. Несколько раз я уж думал: он придушит насмерть. У меня все горло было синее, все в синяках от его лап. Потом хлестал он еще. Были у него всякие плетки, стегалки, шлепалки. Деревянные, кожаные, даже стальные. Кнуты… там… – Вэн посмотрел на тихий деревянный сухой потолок. – Порол он знатно. Постоянно кого-то приходилось водой обливать, чтоб очухался.

– А сейчас? – негромко спросил Ник, не сводя с Вэна глаз.

– А сейчас не знаю. Сейчас он, наверное, и сам не знает, чего хочет.

Ник взял его за руку:

– Это хорошо или плохо?

Вэн не выдержал и взглянул ему прямо в глаза:

– Я думаю – плохо. Уж хоть что-то одно, но на постоянку. Что-то одно, чтобы можно было привыкнуть, а тут каждый раз что-то новое.

– Замолчи… – тихо попросил Ник и приложил пальцы к его губам.

Вэн замолк. Ник вдруг стянул с себя трусы и полез целоваться.

– Надень… – между поцелуями сказал Вэн, и Ник тут же напялил трусы ему на голову. – Ну не на меня же! – засмеялся Вэн и повалил его на пол.

Они стали бороться и в борьбе завалились на пол. Ник напрягся и, повалив Вэна на спину, забрался на него сверху и стянул ему руки узлом. Вэн тяжело дышал, покраснев, но быстро успокоился и затих. Ник тоже ослабил хватку, отпустил его руки и пристально посмотрел в глаза.

– Ты – мой, и я хочу сделать тебе приятное, – уверенно прошептал Ник.

Вэн сморгнул.

– Ты хочешь? – Ник нагнулся и поцеловал его шею. – Хочешь?

– Разве об этом спрашивают? – став совсем малиновым, выдохнул Вэн.

– Я спрашиваю… – шептал Ник ему в шею. – Я хочу, а ты хочешь?

Вэн молча глядел в потолок.

– Ты должен сказать! Скажи! Скажи: «Я хочу».

Вэн закрыл глаза и стал совсем пунцово-красным:

– Да…

– Хочешь? Я хочу сделать тебе очень хорошо, очень приятно. Очень хочу! А ты хочешь?

– Сделай… – полностью отдавшись Нику, выдохнул Вэн.

Ник сполз к Вэну в ноги, не спеша стянул штаны и, взяв Вэна за талию, подтянул к себе поудобнее. Вэн вспыхнул пуще прежнего и закрыл раскрасневшееся лицо ладонями.

– Ты невыносимый, ты знаешь об этом? Какой же ты… – усмехнулся смущенно Вэн.

Но Ник уже не ответил. Он нежно стал целовать его бледный впалый живот и, спустившись еще ниже, взял в рот кончик его члена, сочащийся липкой и прозрачной слезой.

Вэн ахнул и впился Нику в худые плечи. Он очень хотел взять его за голову, вцепиться в его густые, черные, вьющиеся волосы, но в последний момент постеснялся брать человека за голову – ему показалось это бестактным. Но когда Ник опустил лицо до самого его паха, Вэн не выдержал и запустил пальцы в его буйную шевелюру.

Наслаждение взорвалось моментально и предательски понеслось наружу.

– Нет! – ахнул Вэн. – Нет, Ник, нет! – он захотел поднять его голову и немного успокоиться, чтобы продлить жестокое блаженство, но Ник был увлечен. Последние секунды испарились, деваться было некуда, и Вэн, приподнявшись и изогнувшись, зашел как можно глубже в жаркий и влажный рот и начал кончать.

Дверь с грохотом открылась, и в комнату зашло несколько человек. Ник с Вэном разлетелись в стороны моментально, но все равно все про них было ясно. Вэн еще кончал, судорожно напяливая штаны, когда молодчики внесли в комнату стол. У Ника так колотилось сердце, что даже Вэн, казалось, слышал его стук. Поднявшись, Ник вжался в стену, готовясь к самому худшему.

Поставив стол, парни накрыли его скатертью и стали устанавливать глубокие глиняные тарелки с яствами. Тут были изысканное грибное блюдо и стерляжья уха, и дымящиеся бараньи ребрышки, и еще горячие лепешки, и разноцветные водки, и…

– Нет! – в ужасе ахнул Ник. – Нет! Нет, пожалуйста, не надо! – в панике он принялся зачем-то составлять тарелки в угол стола, как бы говоря, что он не будет прикасаться к еде, что они ему не нужны.

Один из плечистых парней оттолкнул его к окну и продолжил накрывать на стол.

– Не надо! – в глазах Ника заблестели слезы. – Ну пожалуйста! Не нужно!

Вэн молча встал и, не поправляя штанов, тенью стал пробираться к выходу. Но тут в комнату бесшумно вошел невысокий гибкий человек с седыми висками, и Ник каждой каплей крови в теле осознал, что уже не спастись.

– Какие же вы неблагодарные, похотливые сучьи дети! – сладко улыбнувшись, негромко промурлыкал человек и уселся на кровать перед столом.

– Куда же ты собрался? – обратился он к Вэну, останавливая его. – Ты же слуга, вот и послужи нам.

– Да, господин, – прошептал Вэн, пряча глаза.

Опустив голову, Вэн стал расставлять тарелки, взял бутылку водки и налил одну стопку.

Ник все посматривал на Единственного. Что не говори, а господин был красив и выгодно отличался от всех этих деревенских морд. Тонкий и стройный, с благородными светлыми чертами. Всегда гладко выбритый и подстриженный. С умными ясными глазами.

От такой молниеносной перемены обстановки дрожали руки, и Вэн, сделав неловкое движение, сшиб со стола чашку. С грохотом упав, проклятая чашка разбилась.

– Это ничего! – тут же, умоляюще улыбаясь, подскочил Ник.

Единственный молчал ледяным молчанием.

– Спасибо, – кивнул Ник. – Теперь мы сами. Спасибо!

– Какой плохой у тебя прислужник… – медленно проговорил Единственный.

Ник посмотрел на него и не узнал – так стремительно тот изменился. Жесткий оскал согнал легкую улыбку с его тонких губ. Глаза заледенели колючим льдом. В одно мгновение из обаятельного мужчины он превратился в пугающего психопата.

– Да это же ничего! – с мольбой в голосе лепетал Ник. – Просто чашка!

– Нет, это не просто чашка, это – его святые обязанности, и если он их так плохо выполняет, то его нужно наказать.

Потемневший Вэн стоял молча, опустив голову. Ник хотел что-то сказать в его защиту, но Единственный щелкнул пальцами, и появившийся в дверях мальчик подал ему палку-хлыст. Еще один здоровый парень втащил в комнату скамью.

– Ну… – вздохнул Единственный. – Снимай штаны, ложись, будем учить тебя!

С каменным лицом Вэн скинул штаны и улегся на лавку.

– Вернее – ты! Это же твой слуга!

И Единственный вложил в ледяные руки Ника толстую, тугую черную кожаную хлыст-палку с плетеной ручкой.

– Я его… – дикими глазами глядя на красивые розовые ягодицы Вэна, прошептал Ник. – Я его прощаю, – судорожно сглотнул он.

– Нельзя плодить плохих слуг. Нельзя прощать такие непростительные ошибки. Люди понимают только боль. Накажи его, – голос Единственного стал страшен. – Или я его убью.

Ник побелел, наклонился, и его вытошнило.

– Приступай. Я не люблю ждать.

Хлыст был длиной с руку. Ник сжал его плетеную рукоять, чтобы унять дрожь в руке, и слегка ударил Вэна по спине.

– Я сказал – бей! – и Единственный пнул Ника по ногам.

Ник упал, встал и хлестанул сильнее.

– Бей!

Задыхаясь от ненависти и страха, Ник увидел, как тонкие белые пальцы Вэна стискивают край скамьи, размахнулся, вскрикнул и ударил его сильнее.

– Бей!

Единственный ткнул ножом ему в бедро, оставив неглубокую рану.

И Ник начал хлестать Вэна проклятой палкой. Ужас и отчаяние ослепили его, и он остановился, только когда легкие лопнули и задушили его. Он слышал только свой вой, хриплое дыхание, и в полных слезами глазах плавали кровавые раны лопнувшей кожи на покрасневших ягодицах.

Вэн вел себя тихо. Единственный тоже молчал. Потом встал и, схватив Ника за горло, прижал к стене:

– Здесь только я решаю – кто, кого, как и когда сношает! Запомни! Последнее тебе предупреждение! А иначе я на твоих глазах отрежу тебе твой прыщик, поджарю его и заставлю сожрать! Понял?!

Но не успел Ник кивнуть, как Единственный коленом двинул его между ног, бросил и ушел как ни в чем не бывало.

Мир вспыхнул, и в одно мгновение Ник ослеп и оглох. Тут же пол подскочил и ударил его в лицо. Ник даже и представить себе не мог, что на свете может существовать такая боль! Но как бы худо ему ни было, самым ужасным было то, что легкие онемели, заклинили, и он не мог вздохнуть. Это напугало его до смерти. Хрипя и царапая половицы, он все силился вдохнуть хоть полглотка воздуха, но и это давалось ему с трудом. И в тот момент, когда он уже смирился со смертью, легкие немного ожили и позволили ему продохнуть.

Хрипя и обливаясь слезами, он подполз к Вэну и сжал его руку.

– Прости! Прости меня! – просипел Ник.

Вэн перевел на него взгляд и сказал прямо в лицо:

– Эта мразь за все заплатит! Все, что он нам сделал злого, все ему вернется назад! Я тебе клянусь!

Ник встрепенулся и глянул на дверь, выискивая – не подсматривает ли кто, но и дверной проем, и коридор были давно пусты.

========== Глава 20 ==========

В полном молчании они вернулись к землянке. Лежали на траве, смотрели в ночное небо.

Тим радовался как ребенок! Как же было прекрасно ощущать себя полностью независимым от холода и голода! Не чувствовать усталости. Не дрожать на морозе, не заботиться об одежде и обуви. Не беспокоиться об обеде и завтраке. Можно было просто лежать и смотреть на звезды. А лучше на Ингу. Что толку ему от этих звезд?! А Инга – вот она. Живая и нежная. Совсем рядом…

– Ты веришь ей? – тихо спросила Инга, глядя в ночное небо.

– Неа. Брешет она все! – Тим повернулся к ней, на правый бок, и подпер голову рукой. – Как такая дура может летать? Это же целая скала! У нее ни крыльев… ничего! Брешет гадина. Демоны – они вообще всех обманывают.

Инга молчала сосредоточенно.

– Ну, а как ты тогда объяснишь эти яйца? – наконец-то спросила она.

– В том-то и дело, что никак, – вздохнул Тим. – Ну… давай пока верить этой седой бабке. Может, если в будущем услышим объяснение получше или узнаем правду, или еще как… то тогда уже… не будем ей верить. Да и важно ли это все? Ну, яйца и яйца!

Тим улыбнулся. Инга нахмурилась.

– А ты что помнишь про пробуждение? – спросила она, наконец-то повернувшись к нему.

– Я ничего не помню. Я домашней выделки, от мамы с папой. Я не из яйца.

Инга долго смотрела на него, а потом опять подставила лицо под морозный звездный свет.

– А Единственный какая сука все-таки! А?! – усмехнулся Тим. – Как всем мозги закрутил! Блин! Ну почему у меня башка так не варит? Был бы я божеством. Собрал бы вокруг себя деревню. Поделил бы всех на красивых и некрасивых. Красивые мне бы служили, а страшные в поле пахали. Ведь это же гениально! Нет. Правда говорил дядя Ешта: «Ума нет – считай калека».

Инга никак не реагировала на его слова. Это уязвило его.

– Ты расстроилась, да? – спросил он.

Из мрака ночи выглянули звезды, и Инга спросила:

– Интересно, а отсюда видна та звезда, откуда они прилетели?

Тим молчал.

– Тим! – она положила ему руку на грудь и потрясла его. – Тим, отсюда видно ИХ звезду или нет?! Как думаешь?

– Когда я маленький был, мне тетя рассказывала про небо. Она говорила, что вот эта чернота – это просто шатер. А сразу за этим шатром нестерпимо сияет океан вселенского света. И вот эти все звезды – это просто прохудившиеся дырочки в шатре, через которые пробивается этот нестерпимый свет. И когда-нибудь от старости шатер порвется, и тот свет беспрепятственно хлынет сюда.

– И что будет дальше?

– Дальше уже ничего не будет. Будет только ТОТ СВЕТ. Все сущее в нем потонет, и ничего уже больше не будет.

– Никогда и ничего? – тихо спросила Инга.

– Потом этот свет погаснет, и наступит бесконечная тьма. И все. И потом уже в этой тьме опять вспыхнет огонь, и из этого огня выйдет новый Единственный, а из тьмы вылезет новый повелитель демонов, и они опять будут биться, и Единственный опять создаст землю и людей. А потом опять все испарится в Свете, и все начнется заново. И опять, и опять, и опять… – Тим зевнул. Инга молча смотрела на холодные синие звезды. Теперь они уже не казались ей такими величественными. – Этот мир погибнет, и будет создан новый мир, точно такой же. И в этом новом мире вот так же, на траве в звездном лесу, будут лежать новые Тим и Инга… И все это будет раз за разом повторяться. Как… – он задумался. – Как времена года. Какая бы холодная ни была зима, все одно придет весна, а потом опять осень…

– Тим. А Единственный – он какой из себя? Молодой, старый? Светлый, темный? Какой на лицо?

Тим внимательно осмотрел ее нежный тонкий профиль, взгляд его стал решительным, и он сказал, положив ей ладонь на живот:

– Я не знаю, каков Единственный. Я знаю только, что ты самая красивая на свете!

И не давая ни ей, ни себе опомниться, он жадно и горячо впился в ее губы. В следующий момент ему показалось, что она отвернется, сожмет губы и дернет головой, но она сделала то, что до этого не делала ему ни одна девчонка. Она стала гладить его затылок своей маленькой тонкой ручкой. От такого простого движения он совсем потерял память и стал оставлять засосы у нее на шее, ключице и ниже, а она все впускала в его густые черные волосы свои тонкие белые пальцы.

Это все было странным. Самым странным в его жизни. Последняя его мысль была о том, что он уже не управляет своим телом, своими желаниями, не управляет уже и своими мыслями. Поначалу он еще боялся немного, боялся, что не справится – опыта у него совсем не было; но охватило желание, что изгнало и всякую тень страха и нерешительности.

Тим залез на нее, задрал к животу набедренную повязку, сбросил с себя штаны, притянул ее к себе, и она обхватила его ногами.

Он знал только то, что он именно там, где и должен быть, и рядом с ним именно тот, кто нужен, и он занят исключительно тем, для чего и появился на свет. Все остальное не имело абсолютно никакого значения. И если бы ему объявили, что убьют его, если он не оставит ее в покое, то он, не думая, согласился бы и на смерть, лишь бы остаться с ней хотя бы еще на несколько мгновений.

Он ощущал себя прекрасно, тело было словно заговоренное. Он чувствовал, что ночь холодна и даже морозна, и что к утру будут заморозки, но кожа его была укрыта незримым теплым покрывалом. Это как насидеться до одури в парилке и вдруг прыгнуть в сугроб. Ты чувствуешь, что вокруг снег, но в теле столько жара, что оно не воспринимает холод.

Она вскрикнула и уперлась в его живот растопыренными пальцами.

Несколько тягучих капель темной крови упали на землю, и трава задымилась, но дымок тут же истончился и исчез.

– Инга! – выдохнул он, навалился на нее и припал к шее. Ее имя сейчас было для него самым главным словом на Земле. Чувствуя, как она почти отрывает клочки от его шевелюры, он ощутил, что она сама начала потихоньку двигать тазом, все крепче охватывая его ногами.

Забывая себя, он чувствовал только раскаленный, жгучий сок, которым она была переполнена, и желание обласкать ее, ублажить ее вдруг мигом переросло в душную потребность задушить ее, сделать ей больно. Возможно, даже убить, убить это самое дорогое и единственное существо в его жизни.

И тут же он почувствовал, как грубая горячая ладонь его легла на ее розовую пылающую щеку. Рот ее был открыт, и большим пальцем он почувствовал ее язык.

Сердце его дернулось, и он пуще прежнего, со злобным остервенением, долбанул ее пахом, словно бы хотел пришибить. Она ахнула, но тут же сладострастно оскалилась. Рука его скользнула ниже, и он взял ее за холодное, тонкое, мраморное горло.

Мысли его летели напрямую – от инстинктов к рукам, минуя сознание самого Тима. И Тим уже сжал пальцы на ее горле, но тут звезды начали рушиться, и в один миг из падающих искорок превратились в сияющий водопад света. Понимая, что вот-вот ослепнет, он опустил голову и посмотрел на сминаемую им внизу Ингу, и увидел, как от ее лобка – внутри, в теле, под кожей – расходятся золотые реки. И он уже знал откуда-то, что это он виноват, и что это от него, и понял, что это вены ее наполняются золотом, которое просвечивает через кожу.

Звездный водопад оказался таким тяжелым, что полог великого шатра не выдержал, и прямо на Тима хлынул всепоглощающий свет. И, теряя зрение, он увидел, что золотые реки уже дошли от ее паха к шее, и Инга, закатив глаза, изгибается под ним в судороге и беззвучно хватает ртом воздух, и как сам он рычит.

Он все надеялся, что этот вихрь света сейчас закончится, потому что если нет – то он умрет, но водопад только набирал силу. И чувствуя воронку прямо посередине между ними, он понял, что умрет, непременно умрет, потому что он лишался последних сил – все улетало в эту воронку.

– Мама! – наверное в первый и последний раз в жизни выкрикнул Тим, уже ощущая, что умирает, и чувствуя, как вся жизнь выходит из тела, и как он слепнет и глохнет. И ноги отнимаются… но звук колотящегося сердца все заглушил, и мрак пустоты обнял его.

Наверное, на пару мгновений он все же потерял сознание, потому что не помнил, как падал – и пришел в себя, уже валяясь на теплой траве. Инга лежала рядом, все так же на спине. Золотые вены внутри нее уже успокаивались и гасли. Он тоже перевернулся на спину и правой рукой почувствовал мерзлую хрустящую траву. Это было странно: прямо под ними трава была теплая и сухая, а во всем остальном лесу – поблескивала от инея. И он уже понял в чем дело, как унюхал стаю волков за спиной. Вставать не хотелось, тело словно бы плавало на воздухе, переполненное легкой, приятной, нежной истомой. Но он все же нашел в себе силы повернуть голову.