Текст книги "Еретик (СИ)"

Автор книги: слава 8285

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

– Как ты? – Тим набрался смелости и скользнул взглядом по его лицу.

– Ну… так… нормально… А ты?

– Я… пришел… там… в общем… ты выходи… там… ну… увидишь.

– Я спущусь, – прошептал Ник.

Тим кивнул еще раз, словно бы для приличия оглядел комнатку и вышел в коридор.

– Ник… – прошептал он и прислушался к сердцу.

Сердце молчало. Он испытывал только облегчение и грусть.

Раньше Ник казался ему сияюще-идеальным. Белая кожа, по-женски красивые губы, черные вьющиеся волосы, ясные голубые глаза. Когда Ник был рядом, тут же начинали неметь ноги, пересыхало во рту и голова кружилась. Ник был самым красивым на свете. И это было великое, особенное, неописуемое, недоступное всем остальным счастье. Тим гордился тем, что так близко знает это счастье – и только он один, и никто больше. Это было его Великое Чувство, которое возвышало Тима над всеми этими деревенскими жителями. И сейчас, поднимая глаза на Ника, он ждал, хотел и одновременно боялся, дрогнет ли сердце, как раньше? Заплачет ли оно сладкими, жаждущими, томными слезами…

Но с другой стороны… а Инга?

И сейчас, когда Тим понял, что сердце смолчало, он ощутил облегчение. Некую легкую свободу. Освобождение от беспощадной красоты Ника.

И не успел он вдоволь насладиться этой легчайшей эйфорией, как пришла грусть и все испортила.

Да, это была грусть – и даже больше… разочарование.

Ник теперь был для него обычным. Простым, довольно симпатичным парнем – не более. И уж конечно, ноги его и не думали вянуть, а сердце не собиралось дрожать.

И Тим теперь понял, что Его Великое Чувство к Нику было простой похотью.

Теми жаркими весенними днями ему просто хотелось любви, ласки… наслаждений. И если бы рядом была Инга, он влюбился бы в Ингу. А если бы вместе с ним на берегу лежал Змей, то в Змея – или даже вот в этого румяного парня со шрамом.

Это было не Чудесное Волшебство Любви, а просто похоть, и от понимания этого Тиму стало грустно.

– Привели жрецов, господин, привели! – выскочил на Тима Вэн, и Тим кивнул.

Когда он спустился с крыльца, дюжие парни-прислужники уже волокли Авмилеха, Иевфая и Ходофая.

Увидев голову на шесте, Иевфай выгнулся и, как истеричная баба, стал заваливаться на спину, хвататься руками и судорожно глотать воздух, широко открывая рот и закатывая глаза. Упав, он схватился за сердце, начал хрипеть, весь посинел и затих. Прислужники принялись слушать его дыхание и искать пульс.

– Готов! – громко объявил один парень. – Сердце лопнуло, не выдержал.

Тим кивнул и махнул рукой, чтоб убрали тело. Вздохнув, он осмотрел оставшихся двух жрецов и сказал так:

– Вы вот что мне скажите, жрецы. Вы всю жизнь служили этому лгуну. Вы проповедовали людям весь этот бред свинячий, про врата адовы и про Единственного, и всякое в том же духе! Так скажите же мне, жрецы! Вы и вправду верили в это? Вы проповедовали то, во что верили сами? Или вы не верили и дурили рабов ради наживы?! Вот что я хочу знать! Вы уже все равно не будете у власти, больше уже не будет жрецов, так скажите мне напоследок! Мне интересно!

Авмилех вырвался из рук парней и с криком разодрал на груди священническую рясу. Это был высокий худой мужчина с длинными седеющими волосами, глубокими морщинами на жестком лице, хищным крючковатым носом и глубоко посаженными сверкающими черными глазами.

– Что вы все встали и не шевелитесь? – закричал он собравшейся во дворе разномастной толпе. – Кого вы слушаете? Кому служите? Он одержимый! Он весь переполнен демонами! Они дали ему силу, чтобы убить Единственного! Но он разрушил только сосуд! А само божество, сам Единственный находится здесь – незримо среди нас! Опомнитесь! Когда истинное божество вновь воплотится, тогда над всеми неверными предателями свершится суд! Не смейте слушать этого одержимого! Не смейте поклоняться бесам! Единственный…

Но ему не дали договорить. Парни накинулись на него и скрутили. Разжав челюсти, они схватили его язык клешнями, вытянули наружу и отрезали. Авмилех завыл, упал и вскоре захлебнулся своей же кровью.

Тим устало отвел глаза.

Оставшийся Ходофай следил за всеми своими быстрыми серыми глазками, рухнул на колени и подполз к Тиму. Это был еще молодой мужчина, но уже плешивый и совсем седой.

– О Величайший, позволь мне сказать! – начал Ходофай.

Тим кивнул.

– Я жрец и родился в семье жрецов. Я учил писания с детства и верил им, ибо не знал ничего другого. Но сейчас я вижу, как ошибался! И за ошибки свои я готов понести наказание. Молю тебя, о, Великий! Человек бы отказал мне, но ты – бог, и величию твоему нет предела! Позволь мне уйти в люди! Я лишился всего и теперь хочу начать жить заново! Я хочу стать землепашцем, чтобы жить, как и все. У меня больная мать, позволь мне заботиться о ней! У нее никого нет, кроме меня! Позволь мне искупить тяжким трудом всю мою вину перед обществом!

Тим кивнул, как бы говоря: «Почему бы и нет…»

Ходофай бросился ему в ноги:

– И еще одно, о, Милосерднейший! Вчера скончалась жена моя – и вот лежит в доме. Но пришли люди и сказали, что забирают дом и изгоняют меня насовсем. О, величайший, позволь мне забрать жену, похоронить ее и оплакать как полагается!

– Ну… плачь, – соблаговолил Тим.

Ходофай поцеловал землю, на которой стоял Тим, и попятился к воротам.

– Ты вот что, – обратился Тим к Вэну, который все время был рядом. – В деревне живет сестра моя, Олли, и тетка, сходи найди их, скажи, что я пришел и приготовил им сюрприз!

Вэн кивнул и удалился. Наконец-то появился и Ник, потрепанный и растерянный. Подошла Инга. Тим подвел их к дому Ходофая. Высокий, новый, крепкий, богатый, он, как шикарный гриб, раскинулся на просторном участке.

– Ник, сволочуга ты этакая, вот, это тебе! Тебе подарок! Это все твое – и дом, и двор, и все, что внутри! Ну? Как тебе! Твое – и навсегда! Рад ты?!

Ник перепуганными глазами смотрел то на дом, то на Тима.

– Ну что ты молчишь-то? – улыбнулся Тим, взял его за уши и троекратно расцеловал в щеки.

Инга внимательно наблюдала за ними.

Тут пришла тетя Ария и Олли. Олли, увидев Тима, бросилась в его объятия, запрыгнула на него и обхватила руками и ногами. Тетя стояла ошарашенная, пришибленная тем фактом, что впервые в жизни ее притащили в Чистый город.

– Вот, тетя, а это ваш дом! – и Тим широким жестом указал на соседний дом Иевфая. – Твой и Олли! Ну как? Нравится вам?!

Тетя Ария расплакалась. Дрожащими руками вытирая слезы, она бросилась обниматься с Тимом, потом обхватила Вэна, потом почему-то полезла расцеловывать парня-прислужника.

– Тётя, тётя! – смеялась Олли. – Ну что же вы плачете? Не нужно плакать! Ведь радость же!

Но тётя плакала не переставая.

– Найдите еще самую бедную и многодетную семью и поселите ее вот в этот дом! – распорядился Тим домом Авмилеха. Вэн кивнул и все устроил.

Разобравшись с близкими, Тим велел звать весь остальной народ. Он уселся посреди светлой комнаты на первом этаже божественного дома, прямо напротив главных дверей. Вэн, который каким-то молниеносным образом стал уже помощником Тима, стоял рядом с главной амбарной книгой учета в руках, где были расписаны все долги.

Народищу из Грязного города собралась тьма. Тим велел запускать по одному.

Первая зашла тетка Камариха и так бросилась об пол, что Тим испугался, не убилась ли она.

Из камарихиных воплей и причитаний выяснилось, что был у нее жеребенок – да прыгнул через забор и пропорол себе брюхо, и вот умоляет она дать ей лошадь, так как хозяйство у нее большое, а без лошади никуда.

Тим великодушно велел выдать ей лошадь, и Вэн выделил ей лошадь из хозяйства Иевфая (Вэн пояснил, что раз жрец скоропостижно скончался от сердечного удара, то все его имущество переходит к Тиму. Дом он отдал многодетной семье, а имущество ушло к Тиму).

Рыжий Лаврушка просил тканей и мехов – сшить детям хорошую одежду, так как зима по всем приметам должна была быть суровая.

Хромой Ковыль просил корову.

Рябая Зойка – телегу, поросенка и корову.

Седой Захар – стальной инструмент, корову и лошадь.

И Тим все великодушно кивал и кивал, щедро раздавая добро жреца Иевфая.

А очередь все увеличивалась и увеличивалась.

Тим уже серьезно утомился, когда лысый Прокоп, упав на колени, попросил тёлочку.

– Была у меня телочка, Повелитель, но паслась без присмотру и упала в овраг, и переломалась вся и издохла. И вот прошу, Ваше Величие, прошу – не погубите, как же без коровы-то?!

Тим, не глядя, кивнул, но Вэн зашептал ему на ухо.

– Прости, Повелитель, но больше уже ничего нет.

– Как нет?

– Все хозяйство жреца Авмилеха роздано.

– Разве все уже вышло? А добро Единственного?!

– Как это ни странно, но дом Проклятого пуст. Он не ел никогда и не пил ничего. В доме только на кухне небольшие запасы еды для прислужников, и все. У Окаянного не было ни хозяйства, ни скота, ни запасов, ничего…

Тим кивнул и задумался.

– И что теперь делать? – спросил Тим.

– Ну… в городе есть много зажиточных семей, которые были в близком родстве со жрецами. Пользуясь этим, они нажили себе много добра. Можно потрясти их…

– Нет! – подумав, отрезал Тим. – Я бился против жрецов. Против же обычных людей я ничего не имею. Все, что они нажили… ну что ж… ихнее счастье, значит, им повезло. Я не буду их трогать.

– Ну, а что тогда? – вежливо спросил Вэн, глядя на Прокопа.

– Даже не знаю… – Тим почесал затылок.

– А позвольте мне! – нашелся Вэн. Тим кивнул, и Вэн открыл огромную амбарную книгу. – Ты Прокоп, сын Атая? – громко спросил Вэн.

– Да, да! Это мы! Мы и есть! – опомнился заскучавший в молчании Прокоп.

– Так вот тут в умной книге записано, что ты, Прокоп, сын Атая, в том году, осенью, занял два больших мешка картошки у жреца Ходофая и клялся вернуть уже три этой осенью. Так где же они?

Прокоп с грохотом двинул лбом об пол:

– Не губите, Ваше Величие! Сами же знаете, что лето было говенное! Одни дожди сплошные, ничего не уродилось! Где ж взять-то?! Сами голодные сидим! Было бы – отдали бы!

– Хм… ясно! Ладно. Слушай же, Прокоп, сын Атая, Повелитель прощает тебе долг и забывает его навсегда. Все. А теперь можешь удалиться. Скажи спасибо и на этом.

Прокоп вздохнул и попятился задом к двери.

– Вот так нормально? – спросил Вэн, посмотрев на Тима.

– Да… вполне… я думаю… – согласился Тим.

Следующая вошла чернявая Зося и поклонилась в пол.

– Вы уже устали, не хотите ли вы проветриться? – улыбнулся Вэн.

– А просители?

– А с этой рутиной я разберусь в том же духе! – еще учтивее улыбнулся Вэн.

– Н-да… я думаю… так нормально. Раз дарить им больше нечего… разберетесь тут сами!

Ник лежал на новой кровати в новом доме и прислушивался к тяжелой ночи за окном. В спальне жреца он не захотел лечь и устроился в соседних покоях. Тут было тихо, темно и жарко. Богатая просторная комната: меха, перины, ковры. Стол был накрыт, он ждал Вэна, но все уже давно остыло. Вэн задерживался, и было страшно. Ник вообще считал, что все это невозможно, что их прогонят в любую минуту. В какой-то момент он не выдержал, сходил за вилами и положил их под кровать. Конечно, если придет толпа его убивать, то они не помогут, но хоть что-то…

Вэн ввалился неожиданно. Свечка на заставленном явствами столе уже почти погасла. Ник обиделся, устал ждать и сделал вид, что спит.

Вэн припал к кувшину с медовухой и стал жадно глотать. Оторвался от горлышка, охнул, вытер губы и откусил кусок буженины – и опять припал к кувшину. Огонек свечки задергался и потух совсем. Вэн допил медовуху, разделся и залез к Нику под одеяло. Закинул на него ногу, стал лапать, целовать.

– Ты спишь? – прошептал Вэн, прижимаясь пахом к его бедру.

– Да… – тихо сказал Ник.

– Ни-и-ик… – пахнув на него перченой бужениной и сладкой медовухой, прошептал Вэн. – А мы ведь теперь будем править этим городом.

Ник испугался и сел. Вэн принялся целовать его спину.

– Что ты?! Как так?!

– Мы будем править! – Вэн повалил его на подушки и навалился сверху. – Ты и я! Всеми ими!

– Так нельзя! Так не может быть! – выдохнул Ник. – А как же Тим?

– Тим – бог, он говорит – и все слушают. Он – над всеми, он – величайший, он озвучивает свои желания, но не правит!

И опять еще не успевшие согреться руки Вэна полезли по сонному, разомлевшему в кровати телу Ника.

– Но при чем тут мы?

Вэн засмеялся, упёршись лбом ему в грудь.

– Ну какой ты дурак! Чем будет заниматься Тим? Командовать мужичьем этим? Вот Лаврушка занял у Алпатыча телегу дров, да не отдал, и он будет время свое тратить на это?! Будет с амбарной книгой ходить, все переписывать? Курей, навоз, сено, переклички утром и вечером производить? Смотреть и общаться с рожами этими перегарными? Да не смеши! Мы теперь будем жрецы, Ник!

– Жрецы запрещены!

– Ну, не жрецы… а… хм… министры там, старшие, начальники… Да какая разница?! Мы будем над всеми! И сегодня я уже целый день решал все вопросы обоих городов! Вот так!

Ник пристально посмотрел на Вэна.

– Я вообще думаю, что люди не примут Тима как бога. Завтра-послезавтра эйфория пройдет, они одумаются и придут убивать нас.

Вэн зевнул и лег рядом:

– Как же Тим не бог, когда в священных свитках написано, что бог?

– Нет таких свитков, я их все читал! – подскочил Ник

– Ну, нет – значит будут!

– Что? Как?

– Я дал распоряжение писцам, и к утру будет готов новый свиток, где все будет объяснено… – Вэн встал, почесал лобок, на ощупь подошел к столу и опять припал к кувшину с медовухой. Глаза уже почти привыкли к темноте. – Идея такая. Единственный – это дух. Он сошел в этого человека, которого мы назвали Единственный. Он был как сосуд, не более… Потом – со временем – сосуд этот осквернился, состарился, и дух захотел перейти в новое тело, в более лучший сосуд. И перешел в Тима.

– Но это ложь! Обман! – вскрикнул Ник.

– Почему? – икнул Вэн.

– Докажи мне, что дух Единственного перешел в Тима!

– А ты докажи мне, что НЕ переходил! – глаза Вэна сверкнули.

Ник прислонился к стене:

– Человеку это невозможно ни доказать, ни опровергнуть… – прошептал Ник.

– Так и я о чем! – и Вэн запрыгнул в кровать, повалил Ника и сел на него сверху.

– Мы будем царствовать и всем владеть! – прошептал он в его губы. – Ты и я. Ты же друг бога!

– Убьют нас, Вэн. Нельзя так, невозможно!

Вэн скатился с него, лег на спину и, помолчав, сказал:

– Я, когда был маленький, мне бабка рассказывала одну сказку. Жили-были два брата. Они были огромные, сильные, хищные, наглые, ну, и туповатые, конечно, быки такие. Вооружившись, они ходили от деревни к деревне и делали что хотели. Никто не мог одолеть их. Приходя на новое место, они легко убивали всех самых сильных и храбрых мужчин, а слабых и трусливых делали своими рабами, после чего спокойно забирали себе всю еду, мясо, женщин – все, что хотели.

И вот однажды пришли они в село, всех самых борзых порубали, а слабаки им поклонились. Ну, сели они пировать во дворе, нажарили мяса, попортили девок, все как обычно, и легли спать. И вот ночью залез на крышу сарая мальчик, простой пацан, и бросил камушком по лбу одного из громил. Тот подскакивает и будит своего брата:

– Ты зачем меня по лбу стукнул?!

– Я не трогал тебя! Я спал!

Улеглись они, успокоились – и только опять уснули, как мальчик снова хрясь ему по башке камнем. Тот вскакивает и уже с кулаками:

– Зачем пристаешь ко мне?!

– Уймись, не трогаю я тебя!

Кое-как на этот раз угомонились. И только уснули в третий раз, мальчик опять – бац брату в глаз. Ну, и понеслась! Вскочил брат и уже без разговоров накинулся на родственничка. И бились они люто, молотили друг друга нещадно, повыбивали зубы, переломали кости, а на рассвете упали без сил, и вышли мужики – слабые и трусливые – и просто взяли и порубали их, валяющихся на земле. И вот и все… – Вэн задумался и продолжил. – И вот всю жизнь не дает мне покоя этот пацан. Он просто вышел и просто кинул пару камней. И все. И погубил братьев, обрел славу и, когда вырос, стал главным в деревне! Вот так просто. Три камушка кинуть! И я запомнил это навсегда! Вот как нужно жизнь обустраивать. Ведь власть сейчас лежит в пыли, в грязи, и нам даже камней кидать не нужно. Нам нужно просто наклониться и поднять ее! Вот и все. Тим будет бог, а мы будем служить ему и управлять его народом, ведь как все просто! И это уже произошло, Ник, уже произошло!

– Все равно страшно… Не могу поверить!

– Тем более – сколько мы страдали! Как мне лицо покалечили! Я думаю, что родина должна мне кое-что, должна… компенсацию за все страдания и несправедливости! И тебе тоже! Как ты страдал, помнишь?

Ник лежал, молча глядя в потолок.

– Мы будем править и всем владеть! – сказал Вэн. Ник открыл рот, желая что-то сказать, но Вэн припал к нему с душным поцелуем.

========== Глава 26 ==========

На следующий день, ранним скрипящим морозным утром, Тим и Ник сидели на пустой дальней беседке Единственного. Вообще у бывшего бога во всем имении было полно таких неприметных потайных мест.

Ника морозило, и он кутался в бобровую шубу жреца. А Тим по привычке был в одних штанах из великаньей кожи. Ник выдохнул пар изо рта и посмотрел на лужицу, затянутую белой молочной льдинкой.

– Тебе не холодно? – тихо улыбнулся Ник.

– Нет… – просто мотнул головой Тим.

– Да ладно тебе, ты всегда был мерзлячий! – усмехнулся Ник и взялся за его руку. Голая рука была теплая, живая, розовая. – Как ты стал богом? – тихо спросил Ник, двумя руками держа руку Тима. Тим мотнул головой и поморщился. – Когда ты ушел, я испытал много горя. Он меня мучил, издевался надо мной. А ты как прожил это лето?

Тим посмотрел вдаль:

– Да так… по лесу ходил.

– А эта рыжая – подруга твоя?

– Жена, – тихо сказал Тим.

Ник рассмеялся.

– Да ладно тебе – жена! Скажешь тоже! А где отец этих детей?

– Я отец…

Улыбка сначала застыла, а потом и сползла с лица Ника.

Они долго сидели в молчании. Ветер был уже совсем зимний, морозный. Тим сидел тихо, покорно позволяя держать себя за руку.

– Ты вспоминал, как мы с тобой… – набравшись храбрости, пошел в последнюю атаку Ник.

– Вспоминал, – улыбнулся Тим.

– И что? Как?

– Что «как»?

– Что ты теперь будешь… Что мы теперь будем… Ты… Мы теперь как будем с тобой… – совсем уже растерявшись, взмолился Ник и пошел в открытую.

– Этот парень – черноволосый, румяный, со шрамом на лице… Откуда он у него? Молодой пацан, симпатичный – и такой шрам.

Ник не выдержал, повернул лицо Тима к себе и влез губами в губы. Губы Тима были холодные и неподвижные, Ник хотел раздвинуть их языком, но Тим дернул головой. Тяжелый человечий запах пробил его до самого мозга, и Тим отвернулся.

– Я не могу, прости… Очень сильный запах людской… – болезненно прошептал Тим и судорожно сглотнул.

Ник выпустил его руку и замер уже навсегда.

Инга, с самого начала стоявшая на углу дома и наблюдавшая за ними, сощурилась и закусила нижнюю губу.

– Ник! Ник, привет!

С крыши беседки спрыгнул Май и улыбнулся.

– Ник, привет! Ну что, пойдем? Ты обещал! Пойдем?! – он потянул Ника за руку.

– Куда вы собрались? – как-то резко спросил Тим.

– Ник обещал мне показать город, показать людей. Пойдем, Ник.

– Делать вам больше нечего! – буркнул Тим. – Ладно, идите!

Когда Тим зашел в сени, к нему подошел Вэн:

– Повелитель, ваша матушка хочет вас видеть.

Тима передернуло.

– Она давно уже вас ждет.

Тим нехотя сел в кресло и вжался в него, словно бы хотел в любую минуту соскочить и броситься бежать.

Вскоре перед ним появилась длинная, худая, седая, нечесаная женщина в черной бесформенной хламиде. Босая и с черными грязными тонкими пальцами. Цепи, зачем-то висевшие на ней, нервно позвякивали.

– Ну, и что ты сидишь?! – задрожав и выпучив на него глаза, громко спросила мать. – Что ты сделал?! Где ты сидишь?! Где ты находишься?! Где твоя совесть?! Где твой страх?!

Тим оскалился.

– Богоубийца! – вскрикнула мать, потрясая цепью.

– А ты дура! – побелев, выдал Тим.

– Ты был проклят! С самого рождения был проклят! Ты никогда не имел никакой веры! Ты, сам того не зная, служил демонам! Ты погряз в своей ереси! Ты сам себя погубил – и нас погубишь! Ты всегда был неблагодарный! Несносный, лживый! Ты никогда меня не слушал! Ты всегда все специально делал наоборот! И посмотри, до чего ты дошел?!

– Заткнись, – задохнувшись, прошептал Тим. – Заткнись и пошла прочь! – еле сдерживая себя, прошипел Тим.

– Ты вечно будешь мучиться! С тебя будут сдирать кожу! Будут варить в помойном котле! Будут терзать тебя демоны зубами… Ты им продался, и они тебя обманут!

– Я твоих демонов жру на завтрак! – в приступе злобного ликования закричал Тим.

– Подыхая, ты вспомнишь мои слова…

– Заткнись! Заткнись! Заткнись! – подскочил Тим. – Выведите ее отсюда! Выбросите ее отсюда вон! Вон! Вон! Чтобы духу ее здесь больше не было! Заткните ее и выбросите прочь! Прочь! – затопал ногами Тим. – Уберите ее с глаз моих долой, иначе я за себя не ручаюсь!

Дюжие парни налетели на женщину и поволокли ее из комнаты.

– Пойдем быстрей! Покажи мне еду человеков! – торопился Май.

– Сколько тебе лет? – направляясь на кухню, спросил Ник.

Май растопырил обе пятерни:

– Вот столько дней примерно. Не знаю точно. Да и зачем мне знать?

– Десять лет?

– Десять дней.

– Нет, – с улыбкой поправил его Ник. – Лет. Тебе не может быть несколько дней.

– Может. Почему нет? А тебе сколько?

– Мне… уже лет…

– О-о-о! Лет! Ты очень старый уже!

Ник замолчал, не зная, что и сказать.

– А почему от твоего рта пахнет мужской писькой? Ты что, брал ее в рот? Фу! Но зачем? Она же грязная! Как так можно?! – усмехнулся Май.

Ник побелел, потом покраснел – и опять побелел, но так ничего и не ответил. Впрочем, Май уже забыл об этом.

В доме жреца, где сейчас жил Ник, на кухне работа уже кипела. Ник попросил, и кухарка поставила перед ними горшок с куриным супом. Май залез на стол с ногами и приблизился к дымящемуся горшку.

– Зачем вы испортили мясо? – поморщившись, спросил Май.

– Его никто не портил, его приготовили, сделали лучше.

– Зачем готовить? Что это значит? Мясо нужно брать и есть! И зачем вы накидали туда вот эти штуки? Что это за штуки? Они же не были живыми!

– Это морковка и картошка, это нужно для вкуса.

– Для вкуса? Для какого вкуса? Нужно есть только живое мясо! Только в нем одном вся сила и сладость, все остальное ерунда! Вода и вот эти белые и красные, все испорчено! – Май отступил от горшка. – А нормальное мясо есть?

Повариха приволокла шмат сочной бордовой бараньей мякоти:

– Ты со стола-то хоть слезь! – с укоризной сказала она, но Май не понял ее.

Он долго нюхал податливую мякоть – и чем больше нюхал, тем более хмурым становился:

– Странный зверь… не пойму… я не помню таких запахов в лесу!

– Это не лесной зверь, это домашний.

Май лизнул языком и недовольно мотнул головой:

– Нет. Это тоже не то. Плохой запах, много… страха… много человечины… плохое мясо…

Они вышли из Чистого города и пошли по замерзшим улицам Грязного.

– Зачем люди ставят эти коробки? – спросил Май, кивнув на дома.

– Они тут живут.

– Зачем? Они такие маленькие, тесные, почему они не живут в лесу?

– Они не могут жить в лесу, они не звери.

Ник хотел сказать что-то еще, но Май вдруг кинулся и забежал за ограду ближайшего дома. Огромный, как теленок, сторожевой пес прижался к земле и покорно перевернулся на спину. Май скользнул в дом. В большой темной комнате за столом сидели отец и взрослый сын, чинили капкан. Май, не обращая на них внимания, зашел в комнату, огляделся и взял топор у печки. Сын хозяина вскочил и стал отбирать топор. Май оскалился и не отдавал.

– Все хорошо, хорошо, это сын бога! Все нормально… – проговорил Ник. – Пойдем, – обратился он к Маю. – Оставь людям их вещь, и пойдем. Без разрешения нехорошо входить в дом.

Май, нахмурившись, посмотрел на людей и, не отпуская топора, вышел прочь.

– Он… его отец заплатит! – уверил Ник и вышел следом.

По пустой улице они шли молча. Май все рассматривал топор:

– Зачем им эта штука?

– Это нужно по хозяйству. Дрова рубить, печку топить. Строгать что-нибудь.

– У них в доме было много всяких вещей, почему они не хотели давать мне эту?

– Все вещи нужны, нельзя брать просто так все, что тебе хочется.

Май глубоко задумался:

– Так много нужно человеку вещей. Так много нужно всего делать, чтобы просто жить. Нужно шить одежду, строить коробку, делать вещи, рыть землю, разжигать костер, портить мясо в воде…

Они прошли всю деревню и вышли к берегу. Ветер с реки тут был особенно беспощаден. Холодный темный песок запорошило снегом, вода была темная, стремительная. Страшная.

Ник все кутался в шубу, глаза его слезились, а Май стоял просто в одних своих штанах и курточке, ни на что не обращая внимания:

– Нет… – прошептал Май. – Не нравится мне у людей. Много всего вонючего и много всего лишнего. Люди странные, и я рад, что не один из них.

Ночью долго укладывались спать. Спальня Единственного вся была проконопачена особым травяным сбором, который почти полностью глушил человечий запах. Травяной сбор этот был везде в комнате – и в матраце, и в подушках. Но нежная Фио все равно мучилась, она хуже всего переносила человечину. Ее все время тошнило, она была вялая и сонная. В конце концов она вышла из дома, ушла в самый конец усадьбы, улеглась под стеной и только тут смогла уснуть.

Май тоже не мог заснуть. Человеческий дух он переносил спокойно, но уснуть в «коробке» он так и не смог. Он тоже вылез через окно и нашел себе местечко где-то под сосной.

Когда они остались одни в спальне, Инга прижалась к Тиму и начала целовать его, обнимать. Легла сверху, стала тереться, ласкать его.

Тим охотно целовал ее в ответ, но вдруг замер.

– Подожди, подожди-подожди! – прошептал он, но она не слушала. – Подожди! Я просто хотел…

– Я тоже хочу… – жарко ответила она, целуя его.

– Нет. Я. А дети?! После этого ты завтра родишь еще двоих! Мы куда их девать будем? Мы же с ума сойдем!

Инга поцеловала его и улыбнулась:

– Нет. Не переживай. Сейчас можно. Сейчас ничего не будет.

– Откуда знаешь? – нахмурился Тим.

– Я не знаю, я чувствую, – все шептала Инга, целуя его в шею.

– А тогда ты знала? Тогда, в лесу?

– Да, тогда я чувствовала, что, скорее всего, дети появятся.

– И ты… но почему?

Она подняла голову и внимательно посмотрела на него:

– Я хотела детей. От тебя.

– От меня? – растерялся Тим.

«Какой же он глупый все-таки, – с улыбкой подумала Инга. – Совсем еще пацан. Но другого такого нет!»

Тим хотел сказать что-то еще, но гипнотизирующие движения Инги отвлекли его. Она сидела на нем, двигая тазом и имитируя проникновение, и когда ее влага попала ему на член, то он тут же окреп, и Тим забыл обо всем.

Они уже заканчивали, когда с улицы донесся дикий собачий визг. Разгоряченные и разомлевшие, они не хотели возвращаться в ночную реальность, но визг не утихал.

– Сходи, посмотри, – сонно прошептала Инга.

– Сходи ты.

– Нет, ты! – и Инга спихнула Тима с кровати.

Тим посидел на подоконнике, смотря в морозную ночную тьму, зевнул и спрыгнул.

На углу дома огромный волкодав скулил и кусал свои задние лапы. Рядом стоял напуганный Май.

– Что ты опять натворил? – спросил Тим.

– Я… я не знал, что он так… Я не хотел!

– Что ты не знал?

Вскоре выяснилось следующее. Май уже успел выспаться, и ему стало скучно. Скучая, он задумался над тем – а приземляются ли собаки на четыре лапы, как и кошки? Мысль была интересной, и Май решил тут же ее проверить. Мальчик не поленился и затащил восьмидесятикилограммового волкодава на крышу и сбросил его вниз. Эксперимент показал, что нет – собаки не могут приземляться, как кошки. У огромного пса отнялись задние лапы, и он скулил, кусал их и пытался ползти на передних.

– Ну, и что теперь делать? – задумался Тим. – Добей его!

Май испуганно кивнул, схватился за морду пса и свернул ему шею. Визг оборвался.

– Не трогай здесь ничего, – объявил Тим. Май опять кивнул и пошел было прочь, но Тим остановил его. – Подожди…

Приподняв лицо мальчика за подбородок, он указательным пальцем отодвинул ему губу, оголив зубы. Все зубы были идеальные – ровные и белые, точно такие же, как и у людей, только клыки были чуть длиннее и острее человеческих. Не намного, но уже вполне различимо больше.

Не людские…

– Ладно, вали! – Тим потрепал его по голове, и Май убежал.

Рассвет не наступил еще, как Инга разбудила Тима. Он хорошо спал и не хотел просыпаться, но она была настойчива.

– Тим, просыпайся, я хочу с тобой поговорить.

Тим открыл глаза.

– Тим, – объявила она. – Мы уходим.

Тим моргнул.

– Я и дети, мы уходим отсюда.

– Стой, стой, стой, подожди, – Тим сел и посмотрел на нее. – Что это значит?

– Нам здесь не место, а детям – тем более. Я забираю их и ухожу.

– Куда…

– В лес. Нам тут нечего делать. Фио постоянно тошнит. Май будет ломать и долбить тут все до тех пор, пока весь народ на него не ополчится. Я тоже не могу выносить эту вонь человечью. Единственного больше нет. Я тут жить не хочу. Ты решай сам.

– Ладно… – пробормотал Тим и рухнул в кровать, чтобы спать дальше. Ему казалось, что на раздумье у него есть еще несколько дней. Но как только небо стало немного проясняться, Инга опять разбудила его и сказала, чтобы он простился с детьми.

Дети уже ждали за стеной. Фио все тошнило, и она капризничала. Май был возбужден. Сосны казались особенно черными и загадочными.

– Но я не могу вот так… вот просто так! Не могу… – растерянно и недовольно шептал он. – Я принес людям свободу, я должен…

– А они просили тебя об этом?

– Что? Как? Что это за вопрос?! – взъерошился Тим.

– Они не просили тебя об этом. Люди. Им и при Единственном нормально жилось! Если бы им действительно нужна была свобода – они бы добыли ее сами.

Тим молчал, не зная, что ответить.

– Первое время мы будем недалеко, Фио должна прийти в себя и окрепнуть. Вонища человечья должна выветриться. А потом… я не знаю, видно будет, – сказала Инга. – Ну, так как ты? С нами или нет?

Тим молчал.

– Ну как знаешь! – и она взяла Фио на руки и пошла в лес.

Май посмотрел на мать и вдруг обнял Тима:

– Приходи скорее, я буду скучать! – прошептал он и бросился догонять мать с сестрой.

========== Глава 27 ==========

Тим долго еще стоял в предрассветной темноте. Молчал. Слушал тишину леса.

В какой-то момент ему захотелось бросить все и просто уйти за ними, но он чувствовал, что не может этого сделать.

Возвращаясь в дом, он вдруг подумал, что он один теперь, совсем один среди людей. Он вернулся в комнату и сел на кровать. Постель еще хранила запах Инги, но он с каждым мгновением истончался, исчезал в запахах людей и людского мира.

В молчании встретил он рассвет. Хотелось занять себя чем-то, но делать было нечего. Он встал и начал слоняться по дому. Ходил по пустым коридорам, осматривал множество дверей.

– Зачем этому скоту седому столько комнат? – прошептал Тим вслух, и голос его в пустой тишине дома показался ему странным, неестественным.