Текст книги "Еретик (СИ)"

Автор книги: слава 8285

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)

– Восемь… Очень крепкие капсулы… очень мало людей…

– Мало. Мало. Впереди еще много работы. Мне нужно больше верных подданных. Нужно больше народу. В два раза… минимум в два раза! Скажи им, чтобы они работали больше, быстрее.

– Много людей занимает стройка. Возведение стены… опять же.

Мужчина задумался. Движением руки разрешил ей подняться.

– Докуда дошла стена?

– До Волчьей ямы.

– Все. Хватит. Дальше не нужно.

– Но до реки еще далеко!

– Нам не нужна стена до самой реки. Города будет два. Чистый город для искренне верующих и Грязный город для вот таких вот маловеров! – он кивнул на ямы. – Стена будет только у Чистого города. Грязный город пусть открыто стоит у реки.

Рыжая приоткрыла рот, чтобы что-то сказать, но замялась и покорно опустила голову.

– Как вам будет угодно, Повелитель!

– Как мне будет угодно… – проговорил он и надолго замер, глядя на лес, на огонь факелов и вслушиваясь в шум работ. Не двигаясь, он наблюдал за тем, как нарождается его личное царство.

========== Глава 12 ==========

Невероятное, почти болезненное возбуждение охватило Ника. Дня два назад его позвал жрец-наставник и объявил, что Ник теперь будет прислуживать самому Единственному и в скором времени ему нужно будет переехать в дом бога.

Ник потерял покой и душевное равновесие. Ликование и ужас менялись в нем чаще, чем капризная весенняя погода.

В какие-то моменты он был абсолютно счастлив, и все вокруг тоже светилось счастьем. Счастлив был воздух, и небо, и люди, и прошлое, и настоящее, и будущее. Он хотел поделиться своим счастьем, но не знал как, не умел. Мысли улетали далеко-далеко, и вся работа валилась из рук – он чувствовал, что ведет себя как дурачок.

Но вдруг страх впивался в сердце. Настроение его рушилось, менялось. Он был уверен, что все это начало конца. Он не справится, не понравится Единственному, и его выгонят с позором.

Воспоминания душили его. С дрожью он вспоминал тот момент, когда Тим поднялся с колен, и Ник задохнулся от ледяного ужаса. Вдруг Единственный знает о его маленьких шалостях? И наверное знает, это же бог! Что он ответит ему? Как будет оправдываться? Нет! Это все вскроется, и его выгонят, изгонят – как прокаженного!

Такого позора он не переживет.

Страхи мучили его. Высасывали все силы. Уставший, словно бы накануне тяжелой болезни, он валился на кровать и лежал неподвижно. Вздрагивал от каждого шума.

Потом настроение менялось. Он никогда не мог четко уловить, где именно проходила граница настроений. Он просто чувствовал, что страх отступил на время, и в его груди затеплилась надежда.

С Тимом он решил больше никогда не встречаться. Тим хороший, и лежать на травке и целоваться тоже хорошо, но он больше не переживет этого ужаса разоблачения, да и нельзя так рисковать. Слишком уж серьезный оборот приняла его жизнь.

Жить в доме бога – это не шутка! Видеть его и прислуживать – уж тут не до Тима!

В назначенный день его отвели в баню. Долго парили, да так, что он насилу вылез из парилки. Сидя на улице в белоснежной рубахе, он приходил в себя, попивая квас.

Девушки-прислужницы привели в порядок его ногти. Облагородили волосы. Принесли белую рясу.

Дом Единственного стоял ровно в центре Чистого города за высокими стенами. Внутри он не увидел ничего. Тщательно скошенная молоденькая травка. Бойкие белочки, тишина и чистота.

Дом бога был высокий, трехэтажный, сложенный из больших крепких бревен. Широкое расписное крыльцо, витражи. Но Ника повели за дом, к черному входу.

Народу во дворе никого не было. Сонно стояли хозяйские пристройки, и недовольно поглядывали на него огромные лохматые овчарки-волкодавы.

В самом доме его оставили ждать в темных сенях. С колотящимся сердцем Ник осматривал тяжелые бревенчатые стены и маленькое оконце. Долго никого не было, и он уже немного заскучал, как дверь открылась, и его пригласили войти.

Стараясь не грохнуться в обморок, он шагнул через порог и оказался в просторной комнате. У стены с тремя слюдяными окошками стояли скамья и длинный стол. У стены напротив была крестовина с человеческий рост и маленькая полукруглая дверца.

– Иди сюда, не бойся! – подозвали его, и он послушно сел на краешек скамьи.

За столом сидели два парня. Один высокий, крепкий, сильный блондин с густыми золотыми кудрями. Красивый до обморока, с полным ртом белых наглых зубов.

Второй – тоже блондин, но тонкий, женственный, нежный. И волосы его были не густо-золотыми, а почти светло-молочными, и не завивались в кудри, а были тонкими и прямыми.

Сам стол оказался щедро уставлен сказочными явствами. Тут все сокровища стояли вперемешку, совсем небрежно: красная рыба и стерлядь, балыки, копчености, икра и разносолы, кубки с хмельной медовухой и сладости.

Ник сглотнул. Так ели только жрецы, сами же послушники питались просто – кашей да супами.

– А ты видел, как эта жена жреца курицу ловила? – громко говорил златокудрый, пока светлый подливал Нику медовухи в бокал. – Круглая, как свиноматка! Брюхо висит, ножки коротенькие, как тумбочки, бежала-бежала, в своих же ножках запуталась – и в лужу!

Парни рассмеялись и принялись пить. Светлый приподнял кубок Ника за ножку:

– Нет… Я не… Я… Постился… я…

Но светлый не отступал, и Нику пришлось выпить все. Он ахнул и облизал хмельные губы. Какой-то восторженный страх овладел им.

Один раз двое его товарищей залезли в кладовку к жрецу и напились, после чего жрец хлестал их плеткой до потери сознания, пока не располосовал мясо у них на спине и заднице. Попробовать выпивку Нику всегда хотелось, но он очень боялся даже и думать об этом.

– А помощника верховного видел? Был с ним? – все балагурил златокудрый.

– Нет, – усмехнулся светлый.

– Нет, – замялся Ник.

– Липкий дедок такой. Все руки трясутся и губы трясутся. Все суетится, словно куда-то торопится. А когда трахает – постоянно причитает: «Ох ты, мой мальчик, ах ты, мой миленький! Ой, сладенький! Ой, красавчик!»

Щеки Ника вспыхнули пламенем. Он опустил лицо в кубок и сделал несколько больших глотков.

– А мой вечно шторки задергивает, – начал светлый. – Мол, если сраму не видно, то и нет его. То и все шито-крыто.

– А мой так кряхтит, когда кончает, что боишься, как бы не помер, – вдруг к своему ужасу влез Ник.

Блондины рассмеялись.

– Пользуются эти старикашки нами как хотят, – улыбнулся златокудрый и положил руку Нику на колено. – Все хотят таких, как мы… – продолжал он, поглаживая Ника по бедру. – Молодых, красивых, сами-то – стремные старикашки, а все туда же.

Член Ника даже не поднялся – вскочил! Не отрывая глаз от руки златокудрого, он услышал свое горячее, возбужденное дыхание.

– Да? – спросил златокудрый о чем-то.

Ник кивнул.

Златокудрый взял его за подбородок, повернул лицо Ника к себе и впился губами в губы.

«Неужели! – грянуло в голове Ника. – Я пьян уже и с ума сошел, что ли? Ох!»

Златокудрый встал, и Ник тут же поднялся вместе с ним. Он обнял Ника со спины, и крепкие руки стали бесстыже гулять по всему телу Ника, обнаженному под тонкой рубахой.

Встал и светлый. Он обогнул стол, подошел к целующейся парочке, поднял одежду Ника и, не теряя времени, принялся жадно сосать его член. Ник ахнул и схватился за светлые прямые волосы.

Когда уж он совсем поплыл, стиснутый сверху и снизу такими красавцами, златокудрый освободил место на столе, снял с Ника рубаху, постелил на стол и уложил Ника на спину. Закинув ноги Ника себе на плечи, он стал головкой члена водить между булок Ника.

– А ты уже готов! – ухмыльнулся златокудрый. – Нравится тебе такое? Нравится, непослушный мальчик?!

Дрожащий Ник закрыл пылающее лицо ладонями. Лежать голым на столе, да еще и с ногами на плечах такого красивого незнакомца… ему казалось – он сейчас умрет от безумия, наслаждения, стыда… и всего прочего.

Златокудрый не спеша водил членом по дырке Ника, с удовольствием наблюдая, как она сокращается, словно пытаясь всосать его в себя. Потом плюнул на пальцы, смазал член и стал наваливаться на Ника. Ник вскрикнул, это было слишком быстро, но тут же светлый обошел стол, примостился поудобнее и опять принял весь его член в рот.

Ник завыл.

Златокудрый схватил его за бедра, рывком притянул к себе и ускорился. Светлый тем временем все усерднее и усерднее работал головой.

Ник хотел закричать, чтобы они остановились. Чтобы пощадили его, дали вздохнуть, но из него вышел только сдавленный стон. Он чувствовал, что не может вынести столько удовольствия сразу, он умирал в их руках. И точно – наверное, умер бы, но вдруг что-то взорвалось внутри него, что-то самое сокровенное. Взрывная волна стала выходить наружу, его затрясло, выгнуло, он всхлипнул, схватился сразу и за волосы светлого, и за задницу златокудрого, завыл, обмяк и рухнул.

Пока светлый высасывал все до последней капли из его члена, златокудрый разогнался так сильно, что его член выскочил из Ника, и светлый тут же поймал его в свой рот.

Полностью уничтоженный, Ник лежал на столе. Он почувствовал только, что его ноги отпустили, и они безвольно свисали с края стола.

Приходя в себя, он почувствовал, что на правую ногу легла нежная ладонь. Ник улыбнулся с закрытыми глазами, а ладонь поползла выше – по колену, по бедру. Скользнула по животу, задержалась немного на груди, нежно прошлась по шее, остановилась на щеке, и он ощутил большой палец у себя на губах. Он хотел уже что-то сказать, как рука вмиг озверела, схватила его за волосы и швырнула к стене. Он не успел испугаться, как его руки и ноги развели и приковали к крестовине у стены. Тяжело дыша, он все пытался вывернуть голову и посмотреть на обидчика, но приковали его намертво, и сама конструкция крестовины не позволяла повернуть голову.

Тут же «невидимый» за его спиной вытащил розгу из кадки. Его жрец сек своих воспитанников постоянно, и Ник тут же узнал звуки прутков, вынимаемых из воды. В воздухе свистнуло, и он начал щедро получать удары по спине и бокам. Это было так неожиданно, что он даже забыл почувствовать боль и все пытался прийти в себя, как порка уже закончилась. И опять рука легла ему на спину, взяла за поясницу, и негромкий вежливый голос зашептал на ухо:

– Все в мире меняется. День уходит, и приходит ночь. Жаркое лето сменяется холодной осенью, а лютая зима – теплой весной. Человек рождается румяный и бойкий, а потом его кожа дряхлеет, желтеет и морщится. После голодного года приходит год урожайный, а смех радости сменяют слезы горя.

Замерев, Ник чувствовал, как рука гуляет по его исполосованной спине, сжимает его ягодицы, а голос все продолжал шептать на ухо:

– За проступком следует наказание. После тяжелой работы – отдых. После посевной – гуляния, а потом – опять трудный сбор урожая, – Ник почувствовал, что «невидимый» понюхал волосы на его затылке, мокрые от болезненного пота. – За удовольствие надо платить. После наслаждения наступает боль. А после боли – наслаждение.

Не успел Ник ничего сообразить, как «невидимый» отлип от него, и тут же Ник получил дикий удар поперек спины. Крика хотело выйти из него столько, что он забился во рту, и ничего не вышло вообще. Ник обезумел с открытым ртом, а спину его продолжала раздирать огненная боль. Чем били его – он не видел, но по ощущением это был какой-то железный шомпол, который при каждом ударе резал кожу. В какой-то момент стальной прут попал в только что порезанную рану, еще больше углубив ее, и от этой боли Ник прозрел. Это было как невыносимое солнце, которое взошло прямо у него голове. Оно ослепило его и почти сожгло, и остатками души он осознал, что после такого его жизнь уже не будет прежней. И только потом он услышал свой визг и почувствовал, что обмочился.

Ловкие руки сняли его с крестовины и поволокли куда-то наверх.

И как бы ни был он слаб, он все же увидел, что человек за спиной, этот шептун и истязатель, был среднего роста и имел седые виски…

========== Глава 13 ==========

– Он меня бросил! Бросил меня! Я теперь один!

От этих мыслей Тим и проснулся. Спал он тяжело, постоянно снились кошмары, но о чем именно были эти сны – он тут же забыл.

Вокруг молчал холодный серый рассвет. Тим был мокрый от росы. И хоть холода он не чувствовал, но все равно мозг твердил ему, что он замерз, ибо он не может не замерзнуть в это промозглое утро, и Тим сел на берегу и обнял себя за плечи.

Сердце считало секунды до восхода солнца, но солнца все не было. Глядя на серую зыбкую гладь воды, он ощутил отчаяние. Безумно, до нытья в зубах хотелось с кем-то поговорить, но никого не было вокруг… Да и вообще у него никого никогда не было.

Мать он никогда не считал близким человеком.

– Почему ты никогда не поговоришь со мной? Никогда ничего не расскажешь? Не спросишь? Я совсем для тебя ничего не значу? – в редкие моменты домогалась его мать.

Тим молчал. Он и вправду никогда не испытывал к ней никаких чувств. Вернее… это в лучшем случае – никаких. В моменты злобы мать у него вызывала такие чувства, что он пугался самого себя.

Так странно! Самое родное, самое близкое существо на земле было для него безразлично и неинтересно. Он никогда не вспоминал и не скучал о ней. Чем дальше находилась она от него – тем ему было легче. И напротив, ее общество тяготило его, вызывая в нем физическое и духовное отвращение.

Отца он и знать не знал, и помнить не помнил. Кто еще? Дядя Ешта? Да ну, бред! Сестра…

Сестру он любил, но…

Но не подойдешь же к ней и не скажешь:

– Я познакомился с мужиком, которого боюсь и который меня возбуждает. И сегодня всю ночь мы потрошили и жрали великаншу. Вернее… он выглядел как великан, но другие великаны использовали его как бабу.

Нет… нельзя было так сказать.

Был еще Ник… Вернее, вот как раз его-то и не было. С Ником бы он поговорил, отвел душу, но где он сейчас? Там, в запретном Чистом городе?! Все равно – считай, что в другом мире! Не было Ника. И Змея не было.

Змей! Сердце Тима на миг погрузилось в наслаждение, как замерзший человек в горячую ванну, но тут же его опять выплеснули в холодную, колючую грязь. Змей!

У этого черноволосого гада со сверкающими глазами карманы были набиты самоцветами необходимых знаний и всяких прикольных и интересных штук.

Они не должны были расстаться. Не сейчас! Не так быстро!

Тим отшвырнул заготовку меча, который принялся было точить. Мысли скакали в голове, руки не могли сосредоточиться на работе.

– Что же мне делать? Куда идти? – вслух проговорил Тим

Он встал и посмотрел на лес. Лес напугал его. Идти туда, за Змеем, в эту чащу?! Жить там? В темноте, без всего, без еды и воды, без одежды и инструментов, без дома и печки? Немыслимо! Невозможно! Шататься там ночью среди выверков и зверей?! Одному?!

– Проклятый Змей! Будь ты проклят! Пусть тебе будет так же плохо, как и мне! – прошептал Тим и, психанув, бросил меч в землянку. – Мне плохо одному, не хочу быть один. Я скучаю… – тут же нахлынули плаксивые новые мысли.

Но никакого Змея уже давно не было. Он стоял один посреди леса.

– И что же я буду есть? Ведь он же наврал, что есть теперь нужно всего три раза в год! Так нельзя! Так человек не может! Нужна еда. Есть лук и стрелы, и, допустим, я даже подстрелю кого-нибудь, но где взять муку и соль? Нет… безумие! Безумие!

И, глядя на воду, он чувствовал, как в него входит новая мысль – уходить к людям. Что-то ныло в нем, что идея эта плохая, что люди его в острог посадили и вряд ли обрадуются, когда узнают, что он ел демонов, но он все равно решил вернуться. Назло Змею.

– Ты говорил мне не ходить к людям, а я пойду. Ты бросил меня! Если бы не бросил, я бы не пошел. Это ты виноват! А я и не просил обо всем этом приключении! Вот так вот!

И, спрятав меч и завалив ветками вход в землянку, Тим пошел искать людей.

Он шел легко, быстро и свободно. Первое время Тим был печален, но вскоре все мысли выветрились из его души, и он стал невесом.

Он наслаждался запахами леса. Ароматами теплой весны, молодых цветов и свежих трав. Он чуял интересные запахи животных и птиц. Изредка ему попадались далекие запахи альф. Резкие, сильные, густые. Целый духан, состоящий из мочи, пота и шерсти. Про себя он назвал их «козлячьими запахами».

Слышал он и запахи омег, но тоже далеко. Нежные, еле уловимые… ваниль и что-то сладковатое…

Лес имел все запахи, кроме одного, самого нужного – запаха человеков.

Не останавливаясь, он прошагал двое суток. Он не ел и не спал, и не пил, но ноги его были все так же резвы, голова чиста, а желудок словно бы уснул и вообще не подавал никаких звуков.

Солнце медленно поднималось, пробираясь сквозь стволы деревьев, вылазило на самый верх и оттуда целый день разглядывало его. Изучало и никак не могло понять – кто же он такой. Измучившись в догадках, оно злилось, недовольно краснея, и заваливалось за тайгу, чтобы отоспаться.

На заре третьего дня Тим ясно унюхал запах реки. Это обрадовало его и вместе с тем огорчило – он понял, что сошел с ума. И хоть тело его было прекрасным и полным сил, но мозги отчаянно твердили, что так продолжаться не может. Он должен… обязан спать, есть и пить. Он останавливался, прислушивался к ощущениям в животе, но все равно ничего не чувствовал.

Это вконец доконало его, и с каждой минутой он все более и более утверждался в мысли, что сошел с ума. Конечно же, его тело страдает от жажды и голода, просто сумасшедший мозг блокирует эти сигналы, этот вопль о помощи, и он ничего не ощущает! Словно пьяный, который почти не чувствует боли.

Он чувствовал, что в скором времени наступит момент, когда его душевные силы иссякнут, и безумие вырвется наружу. Вот тогда он будет рычать и кидаться на людей, будет пускать слюну и бросаться собственным калом, в общем, делать все то, что обыкновенно делают психи.

А пока же все было тихо.

К обеду он вышел на крутой высокий берег могучей реки. Река была родная, он признал ее, но место совсем незнакомое. Маленький длинный остров на другом берегу, крутой поворот… далековато же он от дома!

– А с ума я сошел потому что, – щурясь от солнечных бликов на реке, подумал он, – потому что ЭТОТ ГАД напоил меня мухоморным варевом! Да! «Кровь, кровь!» Никакая это не кровь, а отрава из мухоморов. Вот от нее я и сошел с ума. Вот в том году пацаны насушили мухоморов, залили их кипятком и этот отвар и выпили. Так у них тоже крыша напрочь слетела. Один сам себе могилу начал рыть, а другой все от кровавых ядовитых мышей бегал, потом с самой верхушки березы его кое-как сняли. Вот и я так же. Бегаю по лесу несколько дней – и хоть бы что, а потом мухоморы отпустят, и я упаду замертво! Змей… Ненавижу тебя! Ненавижу!

Тут порыв ветра с низины донес до него четкий запах человечины. Спустившись с высокого обрыва, он зашел в березовый лесок, и вскоре необъятный простор полей охватил его со всех сторон. Поля лежали до самого неба! Паханые и непаханные. По жирной, черной, вывернутой земле резво скакали черные желторотые дрозды и белобокие сороки, вытаскивая толстых червяков. Сгорбленные фигурки людей ходили по пахоте. Лошади тащили плуг. Одиноко стояли телеги с мешками.

Широко шагая, к нему шел здоровый седой мужик в ватнике. У мужика было серьезное морщинистое лицо и тяжелая березовая палка в руках. Молча подойдя, мужик одним ударом переломил палку через спину Тима. И хоть тело не почувствовало боли, мозг по привычке взвизгнул от страха.

– Филонишь, козлина? – зло прохрипел мужик. – Из какого отряда?

Тим глупо сморгнул. Только сейчас он понял, что это поля жрецов. Люди из Грязного города работали тут, кто по принуждению, за грехи, а кто и по вольному найму. И сейчас тут было самое жаркое весеннее время посевной. Поля вспахивали и засевали картошкой, пшеницей, клевером. Сажали бесконечно длинные грядки огурцов и помидоров, гороха и фасоли, и всего прочего, чтобы почтенные люди Чистого города могли сыто пережить долгую холодную зиму.

– Давай! Бегом! Бегом на картошку!

Мужик поднял обломок палки и опять кинул ее в Тима.

Тим увернулся и побрел в сторону копошащихся в поле людей.

========== Глава 14 ==========

Грубые руки ловко заволокли Ника в комнату под самой крышей, уложили на кровать и оставили, закрыв дверь.

На маленькой жесткой кровати он лежал – скользкий от пота, влажный… безумный. Спина горела. Дикими глазами уставившись в пустоту, он силился понять, что же это такое было, но в голове звенела страшная пустота.

Член и задница еще помнили так внезапно полученное наслаждение, и вместе с тем горела исполосованная спина. Это было плохо. Не посмотреть, не дотянуться. Когда он шевелил лопатками, то чувствовал, как расходится разрезанная кожа. Это было страшно и мерзко.

Ему никто ничего не сказал. За что его наказали? Но этот вопрос терзал его меньше всего. Было за что. Каждого есть за что. За его «речные шалости», вот за что.

И что теперь? Как он теперь предстанет перед Единственным? Где он будет жить? Чем заниматься? Хотя, если его наказали, то значит – повышение отменяется, и его выгонят, вернут на старое место к жрецу. А жрец тоже, скорее всего, не оставит его у себя. И так турнут его в Грязный город. И так все и закончится.

Вот и конец карьеры.

«Ну и хрен на вас, собаки! – яростно дрожали мысли. – Вернусь домой, начну все с начала. Буду жить как и все. Буду с Тимом. Тим! – глаза его увлажнились, – Тим, если бы ты знал, что они со мной сделали?!»

Дверь скрипнула, и Ник дрогнул всем телом. Он ожидал, что в комнату завалится толпа крепких ребят с палками, которые окончательно вышибут из него дух, но ничего страшного не случилось. На пороге появился обычный парень. Примерно его возраста, одетый скромно – в лапти, простые мешковатые штаны и рубаху, с корзинкой в руках. Он прикрыл за собой дверь и молча сел на пол рядом с лежанкой. Достал из корзинки комок марли и стал прикладывать ее к ранам на покалеченной спине Ника. Ник жалобно завыл.

– Ничё-ничё… – тихо улыбнулся парень. – Все нормально. Вот тут только глубоко лопнуло, а так все царапины, – он принялся протирать его бока от пота и сукровицы. – Только по спине бил. Жопу не задело.

Ник что-то невнятно промычал. В первые мгновения он испугался и растерялся, и чтоб хоть как-то успокоить сердце, принялся рассматривать комнату.

Это была маленькая комнатка на самом чердаке, с косой крышей. Простая лежанка у маленького слепого окошка. Столик со свечой в углу у другой стены. И если у кровати потолок позволял встать в полный рост, то у стола нужно было нагибаться. Стул и какой-то сундук у двери. Кувшин. Вот вроде и все. Тихо и сухо.

Могучие бревна проложены паклей.

Парень достал новый комок марли, смочил его лечебным маслом из баночки и аккуратно провел по рассеченной коже. Ник опять начал подвывать.

– Не правда. Не больно. Хороший бальзамчик.

Ник по голосу понял, что парень улыбнулся.

– Да-а-а… – шептал парень, получше усаживаясь на полу и продолжая умащать красные порезы от ударов. – Боль, наслаждение… Сначала зима, потом лето. Здоровье и болезнь. Траур и праздник. Работа и отдых. Голод и пир.

Ник почувствовал, как масляные пальцы медленно скользнули по правой ягодице. Масло пахло чем-то… приятным… хлебным и травяным.

– Дерьмо это все вонючее – вот мое мнение, – вдруг сказал парень.

– За что… били…? – тихо простонал Ник, повернувшись лицом к стене и всматриваясь в глубокую трещину в бревне.

– Ну как же «за что»?

Ник почуял, как масло входит в самую большую и глубокую рану, сжался и завыл.

– Нормально! Быстрей заживет. Не за что, а почему. Почему. Хороший вопрос. За наслаждение ты платишь болью, а болью покупаешь наслаждение. Ты же наслаждался? Кушал икру, пил медовуху, вот и получи за это. Рассчитайся, так сказать.

Ник захотел спросить: «Но какой в этом смысл?» и повернул уже голову, но замер, и мысли все выветрились из головы.

Парень сидел на полу прямо перед ним. По возрасту такой же, если не младше. Высокий, стройный. Волосы черные, прямые. Белая кожа и горящий пунцовый румянец на щеках. Серые глаза. Густые темные брови… и белый шрам на всей правой стороне лица. Ник уставился и замер. Шрам начинался еще на белом лбу, под темными волосами. Перерубал бровь, шел ниже и ниже, по щеке, поворачивал к подбородку, закруглялся как крючок и упирался в алую нижнюю губу. И так не подходил этот шрам к этому молодому лицу, к этой белой нежной коже, что Ник замер, забыв обо всем.

Взяв новый комок тряпки, парень молча провел ею по внутренней стороне бедра Ника, вытирая вытекшую и уже засохшую сперму. И только сейчас Ник вспомнил, что лежит голый, и что этот совсем незнакомый парень все о нем знает. И еще эта поганая чужая сперма вытекает из него как из оттраханной шлюхи… Ник вспыхнул, закрыл лицо ладонями и уткнулся в подушку.

– Я Вэн. И это ОН меня так. В свое врем я был на твоем месте. Служил жрецу. Потом перевели сюда. Тут… – он замолчал. – Начали насильно вливать «удовольствие», а потом требовать за это «платы». А один раз ОН переборщил и ножнами рассек мне рожу. После чего я стал ему противен, да и вообще к тому времени уже надоел, и меня запихнули в прислугу. Но я даже и рад. Уж лучше раком ползать и говно убирать… чем на дыбе корячиться.

Ник поднял лицо от подушки и опять посмотрел на парня. Так жутко не подходило к нему это слово «рожа». Даже сейчас, со шрамом… оно все равно было…

Ник, словно в беспамятстве, протянул руку и дотронулся до белой застывшей «молнии» у него на щеке. Парень сначала терпел, но потом серые глаза его вспыхнули ярче, и он отвернулся. Вздохнул, засопел, поднялся и стал собирать корзинку. Ник лежал молча, тихо – словно пришибленный. Всей спиной ощущая бальзам в ранах.

Парень поставил корзинку на стол и подошел к окошку.

– Ты терпи. Все, что могу посоветовать тебе. Терпи.

– Сколько… терпеть?

– Не знаю. Пока не наскучишь ему, – Вэн обернулся на Ника и улыбнулся. – Да не расстраивайся ты сильно. Он быстро парней меняет. Наиграется и отпустит.

– Я сдохну… – страдальчески прикрыв глаза, выдохнул Ник.

– Не сдохнешь. Он еще ни разу никого не убил, ну… по крайней мере я смертоубийств не помню. Помучает да отпустит.

Они надолго замолчали. Вэн достал чистую простынь и прикрыл Ника до поясницы.

– Ладно, – вздохнул он. – Целый день не могу с тобой сидеть. Отдыхай пока. Пока жести не будет. На первое время отмучился.

Вэн говорил правду. Неспешно текли дни, а Ника никто не трогал.

Кормили хорошо, но без излишеств. Три раза в день давали наваристую кашу или жирный мясной суп. Никто ему ничего не говорил, никто не заходил, и он первое время просто отсыпался.

Бальзам оказался замечательным. На нем и так все хорошо заживало, а с бальзамом раны затянулись почти мгновенно.

Ужас пережитого стал постепенно отступать. Ник уже мог спокойно вертеться, оборачиваться, нагибаться – только без резких движений.

И как зажила спина, как появилась возможность двигаться – тут же пришла и скука. В пустой комнатушке не было даже книжки. И поэтому, когда входная дверь заскрипела, Ник обрадовался и заерзал.

Дверь открылась, и в комнату задом вошла бабка, неся в руках глубокий таз с водой, а через плечо ее было перекинуто полотенце. Зайдя, она закрыла дверь и поставила таз перед кроватью Ника.

Почему-то Нику показалась, что это была женщина, хоть он и не видел ее лица. На ней была темная, бесформенная какая-то ряса, с головы до пят, и платок на голове, полностью скрывающий лицо. Да и внешне она была некрупной, невысокой и не очень походила на крепкого, плечистого и пузатого мужика.

Ник приоткрыл рот и потерялся, совсем не зная, что делать. Поначалу он был уверен, что гостья ошиблась дверью.

Он испуганно сел на кровати, свесив ноги, и левой рукой нервно сжал кулак правой. Бабка поставила таз и бесшумно удалилась, но тут же вернулась с большим кувшином. Поставила кувшин на пол и благоговейно поклонилась Нику в ноги. Ник уже собрался издать хоть какой-то звук, как она взяла его за левую ступню. Ник вздрогнул.

– Позволь, господин, – проговорила бабка.

Ник как-то неопределенно кхэкнул. Бабка взяла кувшин и стала лить из него воду в таз, и Ник понял, что это кипяток. Смешав холодную воду в тазу с кипятком из кувшина, бабка по очереди опустила в таз босые ступни Ника.

Ник покраснел, засопел. Он не привык к такому. Но бабка продолжала не спеша мыть ему ноги. Это длилось долго, и вода в тазу остыла. Бабка поняла это и стала добавлять кипятка из кувшина. Ник ойкнул. Струя горячей воды обожгла ему правую ступню.

– Ох! – запричитала бабка. – Прости меня проклятую! Прости меня, прекрасный господин!

И она достала покрасневшую ступню из воды, поднесла ее к лицу и принялась дуть на нее. Боль тут же ушла. Ожог был пустяшный. Ник уже хотел поставить ногу в таз, но вдруг с ужасом и трепетом почувствовал, что бабка начала целовать покраснение.

Ник замер.

– Прости меня, мой великодушный, мой прекрасный господин! – кожей ступни он чувствовал влажные губы и даже язык. – Умоляю простить!

Ник хотел ответить, но во рту все пересохло.

Нацеловавшись, бабка принялась массировать ему ступню. Никто никогда не делал такого Нику, и он с восторгом обнаружил, что такой массаж невероятно приятен. Прикосновения холеных рук, разминающих ступню, сильных, но нежных, разгоняли кровь, и от ног пошло горячее тепло по всему телу. Она так умело разминала ему пальцы на ногах, что вскоре дыхание Ника стало суше и глубже, а во всем теле затеплилось удовольствие.

«Только бы не встал», – подумал Ник, и тут же, как назло, член окончательно наполнился наслаждением и окреп.

– Тебе хорошо? – спросила бабка, разминая ему ступню. – Хорошо?

Ник кивнул. И в тот момент, когда в голове проскочила мысль о том, почему служанка вдруг перешла с «господина» на «ты», страшная сила схватила его за ноги и как нашкодившую кошку швырнула к двери. От грохота и молниеносного перемещения в пространстве Ник даже не успел испугаться. Он начал хвататься за пустоту вокруг, чтобы подняться, но опять его схватили за волосы и швырнули к окну. Влетев лбом в подоконник, он рухнул на живот и, охваченный ужасом прозрения, начал подниматься с пола на колени, но на спину ему опустилась ступня в сандалии и придавила его к полу.

Вращая дикими глазами, смотря снизу вверх, Ник наконец-то заметил лицо, замотанное платком.

Это был все тот же… с серебряными висками.

« – Это же ОН! ОН!» – закричала страшная мысль.

Ступня на спине стала проворачиваться и заехала на глубокую рану. Длинный порез, только что подсохший и начинающий затягиваться, разошелся и стал опять кровоточить.

Ник застонал, а ступня еще сильнее надавила на ребра.

– Повелитель! – задыхаясь, начал Ник. – Повелитель! Я все сделаю, как вы хотите. Я с радостью все сделаю! Вы только скажите!

Эта спасительная мысль вылезла из глубин подсознания, и Ник с радостью ощутил, что давящая ступня ослабла.