Текст книги "The White Tiger Extrapolation (СИ)"
Автор книги: sister of night
Жанры:
Фанфик
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)
Беатрис подняла на него глубокий взгляд своих черных глаз, и Леонард неловко сказал:
– Уверен, ему скоро полегчает. Просто дай ему минуту.
Она ничего не ответила, и Леонард вышел из комнаты, еще более шокированный, чем прежде.
Леонард не знал, чего ожидал увидеть, открывая дверь в комнату Воловитца, но в глубине души был готов ко всему, чему угодно. Тем не менее, его челюсть словно сама по себе пошла к полу, когда он обнаружил Воловитца в постели вместе с белокожей блондинкой и темноволосой мулаткой, и тела всех троих переплелись под тонким одеялом, представляя собой довольно причудливую конструкцию.
– Леонард, только зацени! – радостно воскликнул Воловитц, увидев его на пороге. – Я и две обалденные красотки! Ты не мог бы сделать мне одолжение и щелкнуть нас на свой айфон? Хочу выложить фотку на фейсбук.
Леонард молча захлопнул дверь и отправился в свою комнату.
Определенно, что-то пошло не так, подумал он. Больше всего ему хотелось проснуться и понять, что все происходящее было не более чем дурным сном, но в глубине души он знал, что такое развитие событий было бы слишком идеальным, чтобы оказаться правдой. Поэтому Леонард остановился на мысли, что все, что он наблюдал в последнее время – не более чем кратковременное коллективное помешательство, которое пройдет завтра к утру, и у Леонарда наконец-то будет возможность поговорить с друзьями по-человечески.
Повинуясь внезапному порыву, Леонард еще раз открыл дверь в комнату Шелдона, чтобы проверить, как он, но там, к счастью, там все было в порядке. Шелдон спокойно спал, его дыхание было размеренным и глубоким, и он больше не метался по постели в лихорадке, сминая простыни. Родстейна тоже не было видно и в помине, так что Леонард немного успокоился. Он закрыл дверь и отправился к себе, рассудив, что как бы там ни было, а решение проблем может и подождать, потому что сейчас Леонард был настолько на взводе, что скорее мог наломать еще больше дров, чем что-либо разрешить.
*
К концу недели Шелдон почувствовал себя достаточно хорошо, чтобы поехать в лабораторию. Леонард отправился с ним, в то время как Воловитц и Кутраппали отговорились какими-то делами, но это было совершенно ни к чему, потому что Родстейн и так сказал им, что не будет против, если они будут меньше работать и больше отдыхать, пока гостят у него. В общем, они использовали открывшиеся перед ними возможности на полную катушку. Что касалось Пенни, то она поехала с Майклом Дауэллом по каким-то местным киностудиям в Майами, и при этом, как угрюмо отметил Леонард про себя, вся светилась предвкушением и энтузиазмом.
Леонард так и не рассказал никому из них о том, что открыл ему Родстейн про истинную причину того инцидента с Шелдоном на яхте. Какая-то его часть не хотела нервировать Шелдона, который раздражающим образом привязался к Родстейну за время своей болезни и мог воспринять эту новость весьма дурно, другая его часть боялась, что друзья попросту не поверят ему, потому что Родстейн, этот скользкий мерзавец, успел слишком уж втереться к ним в доверие, ну а третья его часть говорила, что если Родстейн и сделал глупость, то он же и спас Шелдона, в конце концов, в то время как сам Леонард просто стоял там и наблюдал, как Шелдон тонет. Так или иначе, это так и осталось их с Родстейном тайной, которую Леонард по каким-то причинам хранил, даже несмотря на то, что ему самому не было в этом никакого интереса.
В общем, Леонард был даже рад поехать с Шелдоном в лабораторию, где был избавлен от необходимости наблюдать за ухищрениями Родстейна, направленными на то, чтобы добраться до Шелдона. Кроме того, он также был избавлен от необходимости видеть, как Пенни заискивает перед Майклом Дауэллом, как Воловитц деградирует, погружаясь в сексуальный разврат все сильнее с каждым днем, и как спивается Кутраппали. Короче говоря, к концу недели Леонард был готов признать, что далеко не все шло гладко и что у них у всех были определенные проблемы.
Шелдон очень серьезно относился к своей работе и старался не делать большого пропуска в исследованиях, поэтому в пятницу они работали почти допоздна, чтобы компенсировать неделю вынужденного безделья. Шелдон даже не пошел на обед, ограничившись сэндвичем из автомата с закусками, и вечером Леонард предложил ему заскочить в ресторан и перекусить по гамбургеру.
– Но сегодня же пятница, – сказал Шелдон так, словно это все объясняло. Леонард вскинул на него недоуменный взгляд, и Шелдон пояснил: – День гамбургеров – вторник, а не пятница.
Леонард закатил глаза.
– Шелдон, в последнее время все так изменилось, в том числе и то, что ты ешь, неужели тебе еще не все равно, в какой день съесть свой гамбургер?
Шелдон посмотрел на него с укоризной.
– Заметь, я согласился без возражений с тем, что мы пойдем ужинать без Воловитца и Кутраппали, раз уж они оба приняли решение предать науку и проводить свои дни в праздности и умственной лени. Я бы еще понял, если бы это был только Воловитц, в конце концов, он даже не ученый, но Кутраппали… – Шелдон вздохнул и продолжил: – Так или иначе, даже если мы идем есть вдвоем, это уже достаточно сильные изменения в нашем обычном распорядке. Так что я категорически против гамбургеров. Пятница по шелдонианскому календарю – день китайской кухни, я не вижу причин это менять.
И так уж вышло, что вечером пятницы они вдвоем сидели в китайском ресторане, и Шелдон привередливо рассматривал меню, оглядываясь вокруг с выражением умеренного недовольства.
Когда им принесли еду, Шелдон с раздражением отметил, что китайцы в Майами, видимо, совсем обленились, раз уж неспособны приготовить даже сносной китайской лапши, заработав тем самым недобрый взгляд проходившего мимо официанта.
– Мы могли бы вернуться домой, – сказал Леонард, и его окатило чувством, что он уже говорил это слишком много раз, что они ходят по кругу, и вместе с тем не представляя себе, как можно было разорвать этот круг.
Шелдон вскинул на него взгляд.
– Не спорю, вынужденная необходимость менять свои привычки меня раздражает, – признал он. – Но все же я не нахожу это достаточно веским основанием для того, чтобы уехать обратно в Пасадину. В целом, меня устраивает Майами.
– Шелдон, я прошу тебя, просто выслушай меня, – попросил Леонард, в отчаянии запуская руку в волосы. – Я понимаю, что ты не хочешь замечать того, как ведет себя Родстейн с тобой, но ради Бога, пообещай мне присмотреться к его поведению повнимательнее и просто подумать о том, чтобы вернуться домой. Ты говорил, что работа в его лаборатории приблизит тебя к Нобелевской премии. Но посмотри, ты здесь уже неделю и успел достичь гораздо меньшего, чем если бы остался в Калифорнийском институте, разве это тебя не беспокоит?
– О, Леонард, ты не прав, – покачал головой Шелдон. – Даже принимая во внимание, что я был болен и физически не мог заниматься исследованиями, я достиг очень многого. Сегодняшняя работа с электрон-позитронным ускорителем навела меня на одну очень любопытную мысль, которую я еще только намереваюсь изучить… И, принимая во внимание твою навязчивую обеспокоенность поведением Эвана, я спешу тебе сообщить, что в некотором роде разобрался и в этом вопросе.
– Да неужели? – переспросил Леонард, позволив своему лицу выразить все испытываемое им по этому поводу сомнение.
Шелдон не без гордости кивнул, не заметив сарказма.
– Это заняло у меня много времени, учитывая, насколько непросто мне дается понимание социальных взаимодействий. Но когда Эван упомянул, что стремится окружить себя людьми, потому что ощущает себя с ними, как он выразился, комфортно, я предположил, что, вероятно, это некая разновидность психологического отклонения.
Леонард поднял брови, недоверчиво глядя на Шелдона и думая о том, что он был, вероятно, единственным человеком в мире, который мог назвать здоровую общительность Эвана Родстейна психологическим отклонением.
– Вероятно, – продолжил Шелдон, не замечая его скептицизма, – Эван испытывает внутреннюю потребность в человеческом общении, и эта потребность у него значительно превосходит обычный, нормальный уровень. Вот откуда происходит его тяга к прикосновениям, сохранению чрезвычайно близкой дистанции при разговоре и нахождению в больших группах людей. Вместе с тем, Эван общается со мной больше, чем с остальными, потому что интересуется моими теориями, и вероятно, его частое общение со мной с учетом упомянутых отклонений и послужило основанием для твоего абсурдного допущения, что Эван мною заинтересован.
На лице Шелдона читалось торжество, и Леонард в отчаянии уронил голову на стол.
– Шелдон, то, о чем я тебе говорю, не допущение, а факт, ты можешь это принять? – утомленно спросил он.
– Бездоказательно – не могу, – отрезал Шелдон. – Позволь мне донести это до тебя. Я спросил Эвана, находит ли он меня более привлекательным физически, чем прочих людей из своего окружения, и он ответил, что нет. Это похоже на аргумент, не так ли? Мне интересно, где в таком случае твои аргументы, Леонард?
– Ради Бога, ему не обязательно находить тебя физически привлекательнее других, чтобы хотеть затащить в постель именно тебя, – прошипел Леонард, едва веря, что действительно разговаривает с Шелдоном о чем-то подобном.
Он говорил почти шепотом, не желая, чтобы пожилая пара за соседним столом услышала их разговор, но они оба были китайцами, так что всегда оставалась возможность, что они не говорят по-английски.
Шелдон уставился на него и сказал:
– Я не понимаю.
– Как ты не понимаешь, Шелдон? – взорвался Леонард, все-таки повышая голос. – Ты – его белый тигр!
– Не говори глупостей, – фыркнул Шелдон. – Как я могу хотя бы теоретически быть тигром, если… – он внезапно запнулся, что-то обдумывая. – О… Это метафора?
– Да, это метафора, – подтвердил Леонард дрожащим от гнева голосом, хотя и пытался убедить самого себя, что не должен злиться на Шелдона. – Одновременно, она является аргументом.
– Я не понимаю, – снова повторил Шелдон, и Леонард вздохнул.
– Тебе известно, что какого-то хрена Родстейн обзавелся белым тигром, не так ли?
Шелдон кивнул, и Леонард продолжил:
– Исходя из этого факта, а также учитывая, что белый тигр является одним из самых редких животных на планете, разумно будет предположить, что приобретение этого животного стоило ему немалых усилий и фантастических денег, я уж не стану упоминать о том, что это наверняка было сделано незаконно и таким образом ставит под вопрос его моральные и этические ориентиры.
– Но ты упомянул об этом, – заметил Шелдон. Леонард уставился на него, и Шелдон пояснил: – О том, о чем ты только что не собирался упоминать, ты сразу же и рассказал об этом.
– Неважно, – раздраженно отмахнулся Леонард. – Сконцентрируйся, Шелдон.
– Как я могу сконцентрироваться, если ты противоречишь самому себе? – воскликнул Шелдон, начиная нервничать.
– Я не противоречу себе в важных вещах, Шелдон, – сквозь зубы прошипел Леонард, – пожалуйста, сконцентрируйся на них. Итак, Родстейн купил для себя белого тигра. Зачем он это сделал?
Шелдон задумался.
– Сказать по правде, я не вижу никакой практической пользы в том, чтобы держать у себя тигра, – в конце концов заключил он. – Эван никому его не показывает, по крайней мере, не за деньги, так что мотивация получения выручки отпадает, напротив, содержание такого животного представляется недешевым. Получается, он сделал это по тем же причинам, по которым люди обычно заводят домашних животных, вроде кошек и собак, которые не способны приносить никакой практической пользы: он просто хотел заполучить тигра.
Леонард кивнул.
– Очень хорошо, ты приближаешься. Итак, Родстейн действительно просто хотел заполучить этого тигра. Белого тигра, – подчеркнул он. – Почему белого, они ведь редкие и охраняются международным законодательством, и попытка заполучить одного из них наверняка потребует массы усилий и неизбежно приведет к нарушению законов. Почему белого, Шелдон, почему другой тигр не подходит? Что тебе известно о белых тиграх?
– Хм, – Шелдон приложил палец к губам, задумавшись, и принялся рассуждать вслух: – Он белый из-за врожденной генетической мутации, которая в природе встречается крайне редко. Учитывая, что это мутация, а не их естественный окрас, белые тигры зачастую являются дефективными по сравнению с их собратьями, имеющими естественный окрас. Среди наиболее распространенных генетических дефектов выделяются косоглазие, плохое зрение, косолапость, неправильная структура позвоночника и шейного отдела костной структуры, слабые почки. Очевидно, что белый тигр представляет собой регрессию по сравнению со своими более ординарными собратьями практически в любом аспекте.
Леонард подбадривающе закивал ему, и Шелдон поднял на него взгляд.
– Получается, единственный параметр, по которому белый тигр превосходит обыкновенного бенгальского тигра – это его редкость, – заключил он, и Леонард хлопнул в ладоши.
– Бинго, ты докопался до сути метафоры! – воскликнул он. – Теперь экстраполируй свою находку.
Повисло молчание.
– Я все еще не понимаю, – сообщил Шелдон, и Леонард застонал.
– Эван Родстейн захотел получить белого тигра только потому, что белый тигр необычен по сравнению с другими тиграми, – сказал он. – И по той же причине он хочет заполучить тебя, Шелдон, потому что ты необычен по сравнению с другими людьми, неужели это не очевидно?
Шелдон отложил в сторону салфетку, его рот приоткрылся в негодовании.
– Я заранее прошу прощения, если понял тебя неправильно, ты знаешь, я только учусь понимать метафоры, – начал он с возмущением, – но ты в действительности только что сказал, что я дефективен по сравнению с обычными людьми, точно так же, как белый тигр дефективен по сравнению с обычными тиграми?!
Леонарду захотелось побиться лбом об столешницу.
– Нет, Господи, да нет же! Ты как всегда понял все неправильно! – воскликнул он. – К черту метафоры! Все, что я хочу сказать, так это то, что Эван Родстейн питает слабость к тому, что находит необычным, и, по сути, это самое главное, что тебе следует о нем знать, а еще то, что он весьма настойчив и изобретателен, когда дело доходит до того, чтобы получить свое. Он находит необычным тебя, Шелдон, и он хочет тебя заполучить, и вот почему я считаю, что нам следует убраться из Майами, если ты не хочешь однажды проснуться и обнаружить себя в золотой клетке. И моя последняя фраза была метафорой, – добавил он, увидев выражение крайнего скепсиса на лице Шелдона.
Леонард замолк, тяжело дыша, и некоторое время никто из них ничего не говорил. Шелдон аккуратно отложил столовые приборы в сторону и посмотрел на Леонарда.
– Я все-таки не могу принять твою гипотезу, – упрямо сказал он. Леонард открыл рот, чтобы протестовать, но Шелдон предупреждающе вскинул руку: – Я объясню тебе, почему. Я считаю Эвана своим другом. Не таким хорошим другом, как ты, Леонард, потому что ты мой лучший друг, но, возможно, вторым после тебя. Не уверен, что Кутраппали и Воловитц, покинувшие науку ради сомнительных плотских удовольствий, еще заслуживают называться моими друзьями. Так или иначе, я ценю увлеченность Эвана моими исследованиями и его поддержку, хотя, ты знаешь, мне бывает нелегко оценить некоторые вещи, когда речь заходит о взаимодействиях с другими людьми. Вместе с тем, допустив, что твоя гипотеза правдива, мне придется также столкнуться с предположениями, что, А, Эван Родстейн обманывал меня все это время, скрывая от меня свои истинные мотивы, вследствие чего больше не может называться моим другом. И, Б, что выбирая между моим непревзойденным интеллектом, который я совершенствовал долгие годы, доведя свои мыслительные и аналитические способности до уровня, многократно превосходящего способности обычного человека, и жалким телом, от которого я тщательно учился отрешаться с тех пор, как мне исполнилось семь и мне в школе ежедневно надирали задницу, кто-то сделал нелепый выбор в пользу тела, а значит, я не слишком-то преуспел в совершенствовании интеллекта. Принимая во внимание, что у меня нет желания сталкиваться ни с одним из этих предположений, я скорее склонен поддержать собственную теорию о том, что Эван Родстейн просто излишне тесно привязан к социуму. Я назвал это гаптофилией. Ты знаешь, как гаптофобия, только наоборот.
Шелдон вытер рот салфеткой и аккуратно отложил ее в сторону, после этого посмотрел на Леонарда.
– Итак, ты закончил? – спросил он как ни в чем не бывало. – Если да, полагаю, ты можешь отвезти меня обратно домой.
Леонард бросил свою скомканную салфетку на стол, отодвинул тарелку в сторону и поднялся на ноги. Никто из них больше ничего не сказал на всем пути до машины, да и по дороге Шелдон молчал, беспокойно теребя пальцами свой ремень безопасности, и не пробовал играть в свои обыкновенные дорожные игры.
Как ни странно, то, что сказал Шелдон, имело смысл, теперь оно по-настоящему имело смысл, подумал Леонард. Он просто слишком сильно привык, что все, что делал Шелдон, было мотивировано логически, поэтому пытался достучаться до него все это время, призывая на помощь логические доводы. Но фокус был в том, что на этот раз Шелдон был нелогичен. Он просто-напросто не хотел признавать ни в каком виде, что Эван Родстейн хотел использовать его тело для своего примитивного удовольствия, потому что сама мысль по ряду причин ему претила. И поэтому Шелдон, в сущности, был готов сделать все, что угодно, игнорируя эту идею до последнего, вот почему Леонарду никак не удавалось до него достучаться.
Шелдон что-то сказал, но Леонард не расслышал его, слишком погруженный в собственные мысли. Он перевел на Шелдона рассеянный взгляд.
– Что ты сказал?
– Я просил ехать помедленнее, ты гонишь, Леонард, ты слишком сильно гонишь, – нервно отозвался Шелдон.
В его голосе прорезался страх, и Леонард испытал укол вины. Он послушно снизил скорость до допустимого уровня и искоса посмотрел на Шелдона.
– Просто пообещай мне, что проведешь для себя черту, – неожиданно для самого себя попросил он.
– Что?
– Я хочу сказать, что бы ты себе ни думал, Шелдон, как бы ты ни игнорировал то, что происходит… и даже если ты категорически не хочешь принять то, что что-либо вообще происходит… просто пообещай мне, что ты положишь какой-то предел, определишь какой-то максимум того, что ты психологически готов вынести. И если тебе хоть на секунду покажется, что эта черта приближается, то мы немедленно уедем отсюда, хорошо? Пообещай мне это.
– Я не вполне уверен, что понимаю, что ты пытаешься мне сказать… но хорошо. Я подумаю об этом, если это действительно важно для тебя.
Леонард кивнул, не уверенный до конца, что Шелдон действительно его понял.
Он повернул переключатель радио, перебивая повисшую в салоне тишину, и остаток пути они ехали под бодренькие завывания какой-то попсовой группы, к которым ни один из них не прислушивался по-настоящему.
*
В субботу в доме разразился первый небольшой скандал из серии тех, что были столь привычными в их общей с Шелдоном квартире в Пасадине. Правда, теперь участником конфликта вместо Леонарда был Эван Родстейн, но Леонард не мог испытывать к нему сочувствия.
– Ты говорил, что не будет никаких вечеринок, – возмущался Шелдон за обедом в столовой, узнав, что ночью Родстейн опять планирует пригласить гостей, чтобы устроить шумный пьяный дебош. – О, мне следовало заключить с тобой соглашение, прежде чем въехать сюда, и предусмотреть подобные нонсенсы заранее!
– Он сказал, никаких вечеринок, кроме как по выходным, – отметил Воловитц, встав на защиту Родстейна, заметно ошеломленного такими нападками. – У тебя фотографическая память, ты должен об этом помнить. Так вот, сейчас выходные, значит, можно устроить вечеринку.
– Во-первых, не фотографическая, а эйдетическая, – занудно поправил его Шелдон. – Во-вторых, он не сказал, что каждые выходные! Двое выходных подряд – это уже чересчур!
Родстейн покачал головой.
– Шелдон, ты не меняешь свою рутину, а я не меняю свою, – просто сказал он. – Я привык устраивать вечеринки по выходным, чтобы побыть с друзьями, и я буду продолжать это делать, уж извини. И, заметь, я буду только рад, если ты присоединишься.
– Крайне маловероятно, – свысока сообщил Шелдон. Он отставил тарелку в сторону и поднялся со своего места. – Прошу меня извинить, у меня пропал аппетит.
Шелдон вышел вон из столовой, высоко вздернув подбородок, и они переглянулись между собой.
– Он отойдет, вот увидите, – легкомысленно отмахнулся Родстейн.
Леонард с сомнением хмыкнул, но ничего не сказал.
– Так какие все-таки планы на вечер, мы снова поедем в клуб, а потом вернемся сюда, чтобы продолжить? – спросила Пенни.
Родстейн улыбнулся:
– Нет, сегодня вечером в этом нет нужды, потому что сам клуб приедет сюда. По крайней мере, все те, с кем по-настоящему стоит увидеться.
После обеда Родстейн отправился к Шелдону. Он пробыл в его комнате, наверное, полчаса, и Леонард понятия не имел, о чем они разговаривали, но после этого Шелдон вышел к остальным и присоединился к ним в игре в гольф, вел себя вполне сносно (по крайней мере, не более невыносимо, чем обычно), и больше не спорил про вечеринку.
Леонард недоумевал, что такого мог сказать ему Родстейн, потому что если и было какое-то волшебное слово, которое заставляло Шелдона оставить его ослиное упрямство и пойти на компромисс, то за все годы, проведенные с ним под одной крышей, Леонард этого слова так и не нашел.
– Чувак, ты просто невероятно крут, – с уважением произнес Кутраппали, пока Родстейн лениво щурился, пристраиваясь клюшкой для гольфа к очередному мячу. – Ты первый, кто сделал это с Шелдоном. Обычно он как стихийное бедствие: легче смириться и просто выполнить то, что он от тебя хочет, нежели пытаться ему противостоять.
– То ли еще будет, – пробормотал Родстейн себе под нос так, что его услышал только Леонард.
Шелдону гольф понравился. Пожалуй, главным образом за счет того, что у него действительно получалось. Он даже изобрел на ходу несколько хитроумных схем, учитывавших силу удара, направление ветра и точные математические углы, под которыми следовало посылать мячики в лунку с заданным наклоном почвы. Остальным игра понравилась заметно меньше, поскольку Шелдон, который выигрывал, был, пожалуй, даже более невыносимым и раздражающим, чем Шелдон проигрывающий.
– Жаль, что состязания по гольфу не входят в программу Олимпийских игр, – сокрушался он, когда они закончили игру и возвращались обратно в дом. – А то я мог бы, пожалуй, получить медаль. Вы знали, что на протяжении истории в гольф играли лишь на двух Олимпиадах – в одна тысяча девятисотом и в одна тысяча девятьсот четвертом году?
– Нет, Шелдон, мы этого не знали, – со скукой в голосе отозвалась Пенни, потому что он явно ожидал их ответа.
– Неудивительно, – фыркнул Шелдон. – На самом деле, эта ситуация с Олимпиадами представляется достаточно странной, учитывая популярность этой игры в англоязычных странах. Впрочем, гольф всегда вызывал споры. Например, в пятнадцатом веке шотландский король Яков Второй даже издал запрет на игру в гольф, мотивируя это тем, что она якобы мешала военной подготовке его солдат. Но этот эдикт не смог остановить турниры по гольфу, что свидетельствует о высокой храбрости шотландских гольфистов эпохи позднего средневековья и их преданности делу.
– Фантастично, – без особого энтузиазма пробормотал Леонард, когда Шелдон наконец заткнулся.
*
Ближе к ночи начали подтягиваться люди. Они приезжали на роскошных машинах, в которых оглушительно ревела музыка, заполняли дом, и уже очень скоро в обыкновенно просторных комнатах от людей стало не протолкнуться. Шелдон, как ни странно, тоже был там, вместе со всеми. Родстейн никуда его не отпускал, всюду таская за собой, пока приветствовал гостей, и уже привычно для Леонарда переходил от одного собеседника к другому и легко подхватывал разговоры. Шелдон ходил следом за ним, растерянный, и, судя по выражению его лица, ему происходящее совершенно не нравилось, и вряд ли он собирался терпеть эту вечеринку значительно дольше.
Майкл Дауэлл, неприятный Леонарду до зубовного скрежета, приехал одним из первых, притащив заодно своих дружков из мира шоу-бизнеса, и теперь стоял в тесной компании с ними и с Пенни, которая выглядела просто великолепно. Они разговаривали, выпивали, и при этом Дауэлл небрежно приобнимал Пенни за талию.
Леонард оглядел зал, выискивая остальных. Говард шел, судя по всему, на новый личный рекорд, потому что его окружали уже не две, а три девушки, и глядя на то, как он с ними заигрывает, Леонард мог предположить, что он был полон решимости затащить в постель всех троих. Леонард поискал взглядом Раджа, но и тот был при деле: он не отходил от прекрасной Беатрис, на которой уже успел, судя по всему, окончательно свихнуться. И, конечно же, снова выпивал, пожалуй, даже слишком много для начала вечера, как с неудовольствием отметил Леонард.
И неожиданно Леонард почувствовал себя чертовски одиноким среди всех этих людей, в этом доме, где в их распоряжении было совершенно все, о чем только можно было мечтать, и подумал, что все они были куда счастливее в Пасадине.
В отличие от предыдущих выходных, на этот раз Леонарду не хотелось даже выпивать. Ему было душно, он задыхался в спертом воздухе, среди незнакомых людей, поэтому в конце концов, проведя пару бесполезных и скучных часов, с головой погрузившись в эффект одиночества в толпе, он сбежал ото всех и в поисках уединения забрел на второй этаж. Он наткнулся на ту самую комнату, в которой, по словам Родстейна, обычно останавливался его дядя, увлекавшийся наукой.
В комнате было тихо, отголоски музыки доносились едва-едва, похожие скорее на смутные вибрации, нежели на полноценный звук. Комната каким-то странным образом успокаивала, и Леонард неторопливо прошелся вдоль книжных полок, рассматривая корешки книг, доставая то одну, то другую, и возвращая их обратно по местам.
Его заинтересовала книга по несимметричным теориям гравитации. Он неторопливо пролистнул несколько страниц, раздумывая о том, чтобы сесть в кресло и погрузиться в чтение по-настоящему, когда в коридоре раздались чьи-то отчетливые шаги. Они все приближались, и прежде, чем успел хорошенько обдумать эту мысль, Леонард уже одним стремительным движением выключил свет, а в следующую секунду обнаружил себя прячущимся за длинными, до пола, темно-зелеными портьерами, и по-прежнему сжимающим в руках томик по несимметричным теориям гравитации.
Он выругался про себя: прятаться за портьерами казалось невероятно глупой затеей. С другой стороны, сюда, вероятно, направлялся Родстейн: он сам говорил, что ему нравилась эта комната. А у Леонарда не было ни малейшего желания объяснять ему, какого черта он торчит здесь в одиночестве в разгар очередной вечеринки.
Дверь отворилась, и внутрь на самом деле вошел Родстейн с бокалом вина в руке, но не один. С ним был Шелдон, и Леонард мысленно застонал, думая, что последнее, что ему нужно – это в очередной раз наблюдать за тем, как Родстейн ухлестывает за его лучшим другом, который по-прежнему полагал, что тот заинтересован исключительно в его интеллекте.
– Я все еще не понимаю, почему мы пришли сюда, – услышал он голос Шелдона. – Ты говорил, что устраиваешь вечеринку, чтобы встретиться с друзьями, а вместо этого мы здесь одни. Как правило, никто не хочет оставаться со мной наедине.
Родстейн мягко рассмеялся в ответ на это заявление и щелкнул выключателем, зажигая торшер, свет которого лишь слегка рассеивал полумрак. Леонард немного переместился в своем укрытии, чтобы можно было следить за происходящим в комнате в щель между портьерами. Не то, чтобы он собирался подглядывать, но может быть, ему удастся улучить подходящий момент, чтобы… «Чтобы, собственно, что?» – спросил себя Леонард. Теперь-то было ясно, что у него не осталось ни единого шанса выйти из комнаты незамеченным. А значит, оставалось сидеть за портьерами и помалкивать.
Он видел, как Родстейн пожал плечами и сказал:
– Не знаю, Шелдон, меня всегда успокаивало это место, есть в нем что-то… надежное, защищенное. Постой, я растоплю камин, и ты сам увидишь.
Он отставил в сторону бокал, который держал в руке, и присел на корточки, растапливая камин. Когда пламя заплясало, потрескивая поленьями, Родстейн выпрямился и выключил торшер, оставляя из освещения только зыбкие отсветы живого огня. Затем он повернулся к Шелдону и протянул бокал ему.
– Вот, выпей это.
Шелдон покачал головой и сказал:
– Спасибо, но я склонен отказаться. В последнее время потребляемое мною количество алкоголя возросло, и, должен отметить, молекулы этанола не лучшим образом воздействуют на мозговую активность…
– Только этот, всего один, – перебил его Родстейн. – Я не прошу пить все, просто сделай несколько глотков. Тебе понравится, обещаю.
Он подошел к Шелдону и прислонил бокал к его губам, положил вторую руку ему на затылок, чтобы тот не отстранился, и запрокинул бокал, заставляя Шелдона выпить. Он был немного ниже Шелдона ростом, но властный и уверенный в себе, казался выше. И хотя Родстейн действовал мягко, происходящее отчего-то выглядело для Леонарда так, словно он применял силу.
Леонард прикрыл глаза, мечтая оказаться где-нибудь еще. Для него происходящее было насилием, потому что он слишком хорошо знал, что Шелдон практически неспособен противостоять любому виду физического давления, что он непременно поддастся, если его будут уговаривать вот так, терпеливо и настойчиво, как ребенка, не предлагая никаких очевидных путей к отступлению.
Шелдон сделал несколько глотков и немного покачнулся, встряхнул головой, бросил настороженный взгляд на Родстейна.
– Я не слишком хорошо себя чувствую, – сказал он, прислушиваясь к своим ощущениям.
– Все хорошо, это пройдет, – заверил его Родстейн. – Просто сядь вот сюда.
Он взял его за руки, вынуждая отступить на несколько шагов, а потом надавил ему на плечи, и Шелдон тяжело опустился на толстый ковер на полу, упираясь в край кровати спиной. Родстейн опустился рядом с ним и запрокинул голову, допивая остатки вина из бокала, который давал Шелдону, затем отставил опустевший бокал в сторону и повернулся к Шелдону лицом.
– Знаешь, ты самый удивительный человек из всех, что я встречал, – задумчиво сказал он, а потом очень нежно провел рукой по щеке Шелдона, и тот повернулся к Родстейну, вскинув на него непонимающий взгляд.
– Я все еще чувствую себя нехорошо, – сказал он. – Возможно, мне нужна медицинская помощь.
Леонард видел, что к щекам Шелдона прилила кровь, он немного задыхался, и Леонард почувствовал растущее беспокойство. Он даже приготовился выдать свое укрытие, если потребуется, хотя не сомневался, что сделав это, попадет в весьма неловкое положение.
