Текст книги "Сумерки грядущего (СИ)"

Автор книги: Шлифовальщик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

3

Бывает, что поэты и художники оказываются прозорливее учёных и философов. Они докапываются до истины через сферу эмоций и чувств, однако не умеют анализировать и делать правильные выводы. «Нет, весь я не умру» – сказано метко и точно ещё в те времена, когда о мемориуме даже не догадывались. Великий поэт интуитивно сообразил, что личность человека, его «я» не концентрируется в конкретном физическом теле, а размазывается по окружающему миру. «Я» – это не только конкретный Вася-Саша-Коля, но и частично его дети, друзья, родные, близкие. Более того, личность человека отражается в написанных картинах, сочинённой музыке, книгах, доме, который он построил, учениках, которых он воспитал. Чем ярче человек, тем сильнее он проникает в других, «пропитывая» собой больше и больше людей. И умирает он не весь, а только его часть, связанная с физическим телом. «Остатки» личности продолжают жить в потомках, памяти, делах и шедеврах.

Ошибались мыслители, и верующие и атеисты: жизни после смерти нет, но и абсолютной пустоты тоже нет. А есть какая-то странная форма квазибытия, когда ты существуешь в памяти других людей, словно компьютерная программа, записанная на сотни компакт-дисков или флешек. У тебя, умершего, нет физического тела, но есть следы, которые ты оставил в памяти людей и в истории. Это и есть твоя новая форма «существования», квазижизнь после смерти физического тела, размазанная по всему, с чем ты соприкасался в жизни. И чем ярче ты жил за грешной Земле, тем дольше и богаче будет твоя квазижизнь в мемориуме – царстве памяти, а кому-то и царстве полного забвения.

Обо всём этом долго разглагольствовал разговорчивый юноша, менеджер из нелегальной ремортальной фирмы. Ему бы стихи писать, а не участвовать в криминальных делишках! Он подробно поведал Нине Ильиничне о «жизни» умерших в мемориуме, точнее, в его особой части, мортеуме – так некоторые мемористы называли совокупность умерших, о ком сохранилась память. Некоторые учёные считали прошляков-мертвяков универхрониками, которые ощущали самих себя одновременно и в детстве, и в молодости, и в старости. Они знали свою судьбу от начала и до конца, а самое ужасное – то, что им приходилось вновь и вновь переживать в мортеуме одни и те же события из своей жизни. Причём, помимо их воли. Вспомнит кто-то в реале, как мертвяк в бытность десятилетним пацаном воровал яблоки и попался – приходится несчастному в мортеуме «перелететь» в детство, снова лезть через забор в чужой огород, а потом долго чесать настёганные крапивой места. И тут же возвращаться в старость, потому как другой знакомый вспоминает мертвяка гуляющим по парку с внуками.

Умерший в мемориуме напоминает литературного персонажа или актёра, которому автор (режиссёр) прикажет «Ползи!», и тому приходится ползти, скажет «Плачь!» – придётся плакать. Только в роли совокупного автора выступают вспоминающие мертвяка родные, друзья и прочие, кто знал его когда-то. А если покойный при жизни был сложной и противоречивой натурой, то ему не позавидуешь: вспоминать его будут по-разному, поэтому в мемориуме он будет выделывать довольно странные штуки.

Но мертвяки не всегда действуют по воле вспоминателей. Иногда они «живут» вполне автономно, когда о них никто не думает. В такие моменты они напоминают литературных героев, о которых автор напишет: «Три года отработал Федя в булочной» и больше ни слова, кем работал персонаж, как, сколько зарабатывал, где ночевал, чем питался. Эти три года Федя предоставлен самому себе и действует на своё усмотрение. Как говорят реморталы, находится в автономном режиме.

«Человек уходит в мемориум не скачком, а постепенно. Посмотрите на стариков, – Юноша осторожно покосился на пожилую учительницу Нину Ильиничну, но она не отреагировала. – Старики, можно сказать, уже одной ногой в мемориуме. Чем ближе к смерти, тем они меньше реагируют на реал, зато воспоминания становятся ярче и ярче. Они чаще вспоминают прошлое, чем отражают настоящее, которое их почти не интересует…»

«А мне-то зачем сейчас погружаться? – продолжала колебаться учительница, – Вы ведь и так моего мужа оживите. Может, не стоит?»

«Стоит, стоит, – заверил её менеджер, – Оживление для мёртвяка – большое потрясение. Его надо подготовить, утешить, уговорить. Очень тяжело после мемориума снова ощутить себя живым…»

Середину семидесятых прошлого века меминженеры не сильно изувечили. Наверное, эта эпоха интересовала идеологов мемориума меньше, по сравнению с двадцатыми и тридцатыми годами, которые они основательно искромсали.

Здесь всё было знакомо: Нина Ильинична погружалась несколько раз в эту эпоху в режиме бога. Первый раз, когда она увидела своего Петеньку в мемориуме молодым и здоровым, ревела неделю. А вот в собственную личность она погрузилась первый раз. Некоторое время Нина Ильинична приходила в себя, оглядывалась, прислушивалась к своим ощущениям и радовалась молодому здоровому телу, облачённому в простенькое ситцевое платье. Отсутствовали привычные боли в шее, не было онемения пальцев в правой руке, одышки и учащённого пульса.

– Ниночка! – раздалось над ухом. – Проведёшь в пятом «б» литературу? У них окно…

Нина Ильинична вздрогнула, обернулась и ошалело посмотрела на завуча Людмилу Алексеевну, на яркую женщину в расцвете сил. Она скончалась пять лет назад от ишемии.

– Что с тобой, Нина? – встревожилась завуч, озабоченно глядя на молодую учительницу русского языка и литературы. – На тебе лица нет!

Та выбежала из учительской, едва не сбив с ног заглянувшего физрука.

– Вернись, Нина! – прокричала вслед завуч. – Или завтра же на бюро горкома комсомола будешь краснеть!

Учительница не обратила внимания на нелепые угрозы. Времени у неё было не так много: необходимо успеть добраться до авиационного завода. Там скоро начнётся обеденный перерыв, нужно разыскать своего Петеньку и поговорить с ним. Её погрузили в мемориум всего на два часа: насколько хватило оставшихся денег. Ремортация – услуга дорогая, на неё ушла почти вся сумма, полученная от продажи дачи.

Петю нужно ремортировать именно из этого отрезка жизни – из семидесятых. Сейчас он на пике физических и моральных сил, полон оптимизма и надежд на светлое будущее. Его энергия и жизненные силы пригодятся в мрачном будущем: у самой Нины Ильиничны уже не было сил бороться с потрясениями и коллизиями реальной жизни. Через полдесятка лет, уже после свадьбы, Петю поставят начальником цеха: нервная работа, постоянно горящий план и, как результат, первый инфаркт. А далее наступят лихие времена: перестройка, развал страны, шоковая терапия и прочие прелести, инициированные любителями джинсов и многосортовой колбасы, адептами секты Невидимой Руки рынка.

Она знала, что ремортация преступна и карается законом. Знала, но не понимала почему. Чем опасна ремортология – запрещённый раздел мемористики, имеющий большое прикладное значение? Ведь восстановление из мемориума, оживление, могло бы осчастливить тысячи несчастных, потерявших своих родных и близких! Ремортация спасла бы от смертельной тоски родителей, потерявших своих детей, невест, у которых женихи погибли на войне или в автокатастрофе. Куда делись учёные-ремортологи, которые лет десять назад активно публиковались в средствах массовой информации?

Один философ в те времена выдвинул интересную гипотезу. Он предположил, что природа создала мемориум и каждый миг делает резервную копию для того, чтобы самой время от времени брать из прошлого удачные решения, будь то виды животных или растений, события или явления. Кто знает, может через какое-то время природа захочет вернуться к динозаврам и вытащит их из мемориума, словно системный администратор, восстанавливающий часть базы данных. Но вытащит их не в первозданном виде, а в изменённом и улучшенном. Ведь мир развивается по спирали, с каждым витком которой старое возвращается в модернизированном виде. Быть может, и динозавры вернутся к нам теплокровными, живородящими, покрытыми густой шерстью. А если эту гипотезу распространить и на людей? Что, если природа время от времени вытаскивает из мемориума наиболее яркие характеры и судьбы и проецирует их на реальных людей? В таком случае, правы были наши предки, верящие в переселение душ.

Погружённая в размышления, Нина Ильинична миновала магазин «Продукты», у которого через витрину проглядывали пустые полки. Лишь верхний ярус одного стеллажа оккупировала батарея бутылок с уксусом. Возле продуктового магазина толпились горожане, ждущие, когда привезут что-нибудь отличное от уксуса, «выбросят» на советском жаргоне. Что это будет, никто не знал: или мясо по талонам (голые кости, на которых кое-где остались жилы), или кур по спецразрешениям горкома (синих и тощих с перьями и когтями) или картошку по направлениям из профсоюза (сморщенную, проросшую, с комьями земли). Стоящие в очереди были одеты очень бедно: небритые мужички в мятых бесформенных пиджаках, надетых на растянутые майки, тётки в потёртых драповых пальто неопределённых цветов и такой же расцветки тёплых платках. В стороне трое мужиков распивали бутылку водки, закусывая дефицитной килькой в томате, а остальные представители мужского пола, боясь потерять место в очереди, издалека завистливо на них поглядывали.

Напротив магазина находился партийный спецраспределитель. Возле него стояло несколько чёрных «Волг». От машин к дверям и обратно сновали бойкие молодые люди комсомольского вида, таская коробки, битком набитые деликатесами, недоступными простым советским гражданам. Финский сервелат, мраморная говядина, перигорские трюфели, трепанги, устрицы – чего только не было, в этих коробках!

Стайка пионеров под барабанную дробь вешала на спецраспределитель кумачовый лозунг «Спасибо Партии за изобилие!». Повесив кумач, пионеры построились и с песнями под барабан двинулись к зданию КГБ, которое находилось в сотне метров от магазина, несомненно, строчить доносы на родителей. Возле лозунга остановился бородатый мужчина в ватнике и ушанке с красной звездой. У бородача за спиной рядом с балалайкой висел пистолет-пулемёт ППШ времён Великой Отечественной, а из кармана ватника торчала распечатанная бутылка водки, заткнутая самодельной пробкой, свёрнутой из газеты «Правда». Бородатый внимательно прочитал лозунг, шевеля губами, и задумчиво почесал бороду. Нина Ильинична покачала головой: бородач был явным клюквенником. Она уже сталкивалась с этим явлением, когда в российскую часть мемориума случайно внедрялись представления западных стран о нашей жизни, называемые клюквой. Вот и появлялись на улицах наших городов медведи, огромные матрёшки, наполненные водкой, и подобные странные личности.

Учительница решила срезать путь к проходной и пошла дворами. Практически в каждом дворе среди ржавых качелей и покосившихся детских горок торчали стойки с облупившейся краской. На натянутой между ними проволоке болталось серое заплатанное бельё. Из некоторых окон доносилась громкая музыка, в основном бравурные марши, из-за чего дворы напоминали тюрьмы: там тоже по утрам через громкоговорители гремела радиостанция «Маяк». Возле детских площадок изредка попадались замызганные мужики со стандартной небритостью, которые, матерясь, копались во внутренностях стареньких «Москвичей» и «Жигулей».

Нина Ильинична немного опоздала: из дверей заводской проходной уже выходила толпа рабочих. Это были те работяги, которые не желали обедать в столовой (жидкий борщ с мясными волокнами, затвердевшее пюре и котлеты, после которых мучила отрыжка) и в перерыв успевали сходить домой, как и её Петенька. Она боялась потерять в толпе мужа и напряжённо всматривалась в измождённые чумазые лица выходящих, похожих друг на друга словно близнецы, часть которых почему-то не догадалась снять каски.

А потом у неё сильно забилось сердце и захватило дыхание. Вот он, её суженый, сильный и подтянутый, в мятой робе, идёт навстречу и перебрасывается шутками с друзьями из бригады. Синие глаза будущего мужа сияют молодым блеском, а из-под кепки выбиваются буйные русые кудри.

– Петя! Петенька! – крикнула Нина Ильинична срывающимся от волнения голосом.

В режиме бога она видела его издалека, словно на экране телевизора, а сейчас она сможет подойти к нему и ощутить его тепло!

– Ниночка?!

Петя подбежал к невесте, взял её за руки и встревожено поглядел в глаза:

– Что случилось, Ниночка? Ты зачем здесь?

У неё сдавило горло, и она, всхлипнув, обняла его и прижалась к груди. Проходящий мимо парень с лицом будущего бюрократа и лизоблюда, в строгом костюме и с комсомольским значком на груди, сделал им замечание:

– Эй, молодые люди! Прекратите обниматься на улице! Это недостойное поведение для советской молодёжи, покоряющей вершины великих строек коммунизма!

Прохожие тоже смотрели на парочку неодобрительно, и молодые люди поспешили отойти от людной проходной и укрыться во дворах.

Потом они долго, больше часа, сидели на скамеечке в каком-то дворике, и Нина Ильинична, часто сбиваясь и прерываясь на рыдания, рассказывала о своей жизни в реале, о Петиной смерти и о том, что она может вернуть его к жизни. Она совсем забыла, что прошляки, если на них не воздействуют из реала, малоэмоциональны. А, может, просто она была неубедительна. У того говорливого менеджера из ремортальной фирмы получилось бы гораздо лучше.

Учительница ожидала от мужа какой угодно реакции: изумления, недоумения, даже неверия, но он просто сидел и слушал, в особо драматических моментах рассказа чуть приподнимая бровь. Когда Нина Ильинична полностью выложилась, он неожиданно привстал, порываясь уйти:

– Мне на работу надо! Обед давно кончился.

– А как же я, Петя? – прошептала опустошённая супруга.

Он пожал плечами.

– Мне выговор объявят…

На соседней лавочке любопытная бабка внимательно прислушивалась к их разговору и даже что-то чиркала в блокноте. Когда Петя встал, она тоже сорвалась с места и направилась, оглядываясь и подхихикивая, по направлению к зданию КГБ.

– Подожди! Сейчас ведь не сажают за прогулы! – вырвалось у Нины Ильиничны.

– Могут принудительно в психушку затолкать, – возразил Петя. – Про карательную психиатрию слышала?

– Ты не можешь меня оставить одну в реале!! – закричала учительница с такой силой, что возле них начала собираться толпа.

Раздалась трель милицейского свистка. Молоденький лейтенант с нежным румянцем на щеках растолкал любопытных и очутился возле скандальной пары.

– В чём дело, граждане? Нарушаем общественный порядок? Попрошу ваши документики!

Петенька послушно сунут руку под робу и выудил заводской пропуск. Нина Ильинична спохватилась, что у неё нет ни сумочки, где могли бы быть смоделированы «документики», ни карманов.

– Вы в каком цехе работаете? – спросил милиционер Петю, внимательно изучая пропуск.

– В сорок третьем, – ответил Петенька и уточнил:

– Там, где военные самолёты в гражданские переделывают. У нас ведь нет гражданской авиации, только военная…

– А ваши документы, гражданка? – напомнил милиционер, возвращая пропуск Пете.

– Я не взяла с собой, – залепетала растерявшаяся Нина Ильинична. – Я в школе работаю… Русский язык и литература…

– Почему не на работе? – потребовал ответа милиционер.

Странно, что он об этом же не спрашивал Петеньку. Тот ведь тоже не на работе!

– Мы металлолом с учениками собирали на субботнике, – брякнула несчастная учительница первое, что пришло в голову. – А теперь я иду сдавать нормы ГТО по стрельбе.

Она украдкой поглядела на часы. Через пять минут начнётся выгрузка в реал! Вместе с мужем.

– Пройдёмте со мной, гражданка! – козырнул лейтенант.

– Это моя невеста! – наконец спохватился Петенька. – За что её? Она ни в чём не виновата!

– Разберёмся в отделении! – сухо ответил милиционер. – Она проходит по ориентировке…

Две минуты осталось!

– Петя! – выкрикнула Нина Ильинична и, смело оттолкнув лейтенанта, бросилась к супругу. – Сейчас мы с тобой переместимся в другой мир! Ничего не бойся! Закрой глаза и глубоко вдохни.

Удержавший равновесие лейтенант поправил фуражку и расстегнул кобуру. Оттуда вывалился бутерброд с дефицитной колбасой, но он этого не заметил.

– Гражданка! – закричал он строго, прицеливаясь несуществующим пистолетом. – За сопротивление органам при исполнении…

Воздух вокруг Нины Ильиничны задрожал и начал переливаться всеми цветами радуги. В голове раздался голос мемоператора:

– Приготовиться к выгрузке!

Милиционер, вынув наручники, подскочил к учительнице, но поймал лишь дрожащий воздух. Толпа ахнула, потому что вслед за странной девушкой испарился и юноша в мятой робе.

4

Вернувшись в реал, пожилая учительница долго не могла прийти в себя. Всё-таки возраст уже не тот: погружение в мемориум – слишком сильное потрясение для изношенного организма. Да и переживаний при встрече с Петей было предостаточно. Сначала он не верил, что это реальная Нина Ильинична явилась к нему из будущего, ведь там, в далёких меморных семидесятых существовала её копия, молодая и полная сил, двойник. Потом он сомневался, что Союз распался, вернулся капитализм, и теперь каждый может совершенно безнаказанно заниматься бизнесом или спекуляцией и зарабатывать деньги, с которыми у их молодой семьи в те годы было негусто. Затем он не верил, что любого человека можно оживить, если есть на то деньги (Нина Ильинична не стала расстраивать усопшего супруга и не рассказала ему о проданной даче).

Отлёживалась в мемкапсуле она долго, быть может час или два, пока её не потревожил всё тот же болтливый менеджер.

– Как самочувствие, Нина Ильинична? – с дежурной улыбкой осведомился он и, не дожидаясь ответа, протянул ей руку. – Пойдёмте скорее, ваш супруг ждёт вас. Где, говорит, моя любимая Ниночка!

Оцепенение как рукой сняло. Учительница, опираясь на руку юноши, выкарабкалась из мемкапсулы. Менеджер бережно взял её под руку и вывел в коридор.

– Всё в порядке, ремортация прошла успешно! – радовался менеджер. – «Он воззвал громким голосом: Лазарь! Иди вон. И вышел умерший, обвитый по рукам и ногам погребальными пеленами…»

Вдруг из-за одной из дверей, выходящих в коридор, раздался нечеловеческий вопль, прервав библейские словоизлияния бойкого юноши. Незнакомый хриплый мужской голос поносил всех, кто вытащил его из мемориума, и Нина Ильинична напряглась. Она покрепче вцепилась в руку услужливого менеджера.

– Кто это? – прошептала она, чуя неладное.

Юноша успокаивающе похлопал её по плечу.

– Ничего страшного, Нина Ильинична! Просто ваш супруг ещё не до конца пришёл в себя. К тому же после небытия ощутить реальное тело не так уж приятно… Возникают неприятные ощущения в конечностях, тяжесть, дискомфорт, головокружение, тошнота… Но вы не волнуйтесь, ему уже вкололи успокоительное.

Дверь, из-за которой слышались рёв и нецензурная брань, резко распахнулась, и в коридор вылетел незнакомый мужчина средних лет, курносый, с небрежно остриженной клочковатой бородой и заметным синюшным шрамом на левой щеке. Бешеный взгляд его маленьких глазок остановился на пожилой учительнице, и незнакомец в ужасе отшатнулся.

– Ты, что ли, Нина? – прошептал он едва слышно и потянулся трясущимися заскорузлыми пальцами к её волосам. – Седая совсем!..

Учительница машинально отшатнулась, а мужчина дикими глазами уставился на её морщинистые впалые щёки. От него, пробиваясь сквозь аромат дешёвого мыла, исходил лёгкий кислый запах помойки и застарелого перегара.

– Боже мой! – потрясённо прохрипел он и зажмурился.

– Кто это?! – Нина Ильинична рванула за рукав менеджера.

Она догадалась, кто.

– Ваш муж, уважаемый Пётр Владимирович, – ответил юноша, – Да вы успокойтесь: носитель нормальный.

– Какой ещё «носитель»?! – с истерическими нотками вопросила пожилая женщина, чувствуя, как в груди затрепыхалось больное сердце.

– Этот, – теряя терпение из-за недогадливости собеседницы, произнёс менеджер и указал на незнакомца. – В него мы перенесли личность вашего мужа. Носитель хороший: спиться не успел, печень в порядке, туберкулёза нет. У нас отличные врачи, каждый носитель дотошно проверяется. А шрамы мужчину украшают… К тому же их сейчас удаляют лазером в любом торговом центре.

Страшная догадка сверкнула в мозгу Нины Ильиничны.

– Вы пересадили мужа в другого человека?!

– Ну разумеется! – напряжённо улыбнулся юноша. – Личность не может существовать без тела. А где же нам взять тело, если ваш муж уже давно умер? Приходится использовать бездомных или гастарбайтеров. Этот – хороший носитель, славянин, забомжевал недавно, в криминальные хроники не попадал, в полицейских сводках не значится, на учёте не состоит, родственников нет.

– Но ведь это убийство! – еле слышно выдавила из себя учительница.

– О, боже мой! Да бросьте вы! Мы не убийцы. Личность носителя мы переместили в мемориум. Там, в спокойных семидесятых, ему будет гораздо лучше, уверяю вас. Всё равно тут он рано или поздно спился бы и помер на помойке.

Нина Ильинична читала, что некоторые фирмы при ремортации восстанавливают тело умершего по атомам, а потом в него пересаживают личность из мемориума. Либо, если сохранились клетки, выращивают клона. Но чтобы оживление происходило таким изуверским способом, она никогда не слышала. Чтобы вернуть родного человека из небытия, она погубила другого!

– А что вы хотите! – словно прочёл её мысли ушлый паренёк. – Чтобы мы атомную копию сделали? Да для неё нужно сто дач продать, таких как ваша! А ваших денег хватило бы только на атомный нос благоверного, да и то с одной ноздрёй! Вот почему у нас такие низкие цены! Так что забирайте своего благоверного и ступайте домой. Не назад же его в мемориум запихивать!

Петенька же стоял рядом, впав в ступор. И это было понятно: он только что поглядел на себя в зеркало, висящее на стене, и ужаснулся, увидев чужое лицо. А потом его добило лицезрение собственной супруги, постаревшей и пострашневшей за годы разлуки. Нина Ильинична тоже со страхом глядела на восставшего из мёртвых мужа, как Алексей Федяшев из толстовского «Графа Калиостро» смотрел на материализованную Прасковью Павловну. «Духи огня, Саламандры, призываю и заклинаю вас знаком Соломона подчиниться и делать свое дело». А стоящий чуть поодаль и наблюдающий за парой менеджер напоминал графа Калиостро.

– Да, чуть не забыл, – хлопнул себя по лбу «граф». – В канцелярии заберите документы на мужа: паспорт, пенсионное удостоверение и всякие другие бумажки. Это входит в стоимость наших услуг. Только имя у вашего мужа будет теперь другое. Иначе наш пенсионный фонд с ума сойдёт, что ещё один лишний пенсионер ожил.

И сам расхохотался над собственной дурацкой шуткой.

Хохот развязного юноши прервался воплями и топотом множества ног за стеной. Далее всё закрутилось, как в страшном сне или бандитско-полицейском боевике, что ежедневно показывают центральные каналы по вечерам.

– На пол!!

– Руки за голову!!

– Лежать!!

В коридоре показалось несколько вооружённых до зубов людей в чёрной одежде и масках. Менеджер обернулся к вбежавшим и хотел что-то возразить, но был сбит с ног и опрокинут на пол лицом вниз. Петю уложили рядом. Неподалёку рухнуло на пол зеркало, осыпав упавших осколками.

– Не шевелиться!!

– Голову не поднимать!!

Господи, почему они всегда так орут?!

Нину Ильиничну один из вбежавших благородно оттеснил к стене коридора.

– Отойди-ка, бабуля, не мешай!

– Петенька! – Она попыталась броситься к лежащему мужу, но парень в чёрном грубо блокировал её попытки.

Через минуту в коридоре показались двое в гражданской одежде. Один – суровый мужчина лет тридцати пяти, второй – молодой парень немного за двадцать. Первый тут же начальственным тоном принялся распоряжаться:

– Этих – в приёмную! – Он указал на лежащих на полу менеджера и Петю. – Бабку – туда же! Директора вытащить из кабинета.

Он обернулся к молодому напарнику:

– Кудрявцев, бери троих и прошвырнись по зданию. На территорию загляни. Техперсонал – без разговоров сюда. Ищите мемкапсулы и, главное, ремортальный агрегат.

– Понял, товарищ майор!

Молодой парень, названный Кудрявцевым, спешно умчался в сопровождении троих силовиков. Остальных вооружённые головорезы подняли с пола и, вместе с Ниной Ильиничной, потащили к лестнице, сопроводили на второй этаж и втолкнули в дверь с надписью «Приёмная». Следом в приёмную вошёл и начальник в гражданском, который оказался майором. Там уже находились двое вооружённых мужчин, которые в этот момент выволакивали из директорского кабинета толстяка в деловом костюме. Тот упирался и требовал адвоката. За столом в приёмной сидела испуганная и заплаканная юная секретарша.

Увидев майора, толстый директор почему-то обрадовался:

– Саша! Какого чёрта твои бойцы?..

Он не договорил; майор неожиданно подскочил к нему и сильным ударом в челюсть свалил толстяка на пол. Двое головорезов удивлённо переглянулись, похоже, они тоже слегка опешили от неожиданно жестокой выходки начальника. Пользуясь суматохой, Нина Ильинична пробралась всё же к своему Петеньке и крепко схватила его за руку. Он был всё ещё в оцепенении.

Вытирая кровь с разбитой губы, толстяк приподнялся, сел и с обидой обратился к майору:

– Знаешь, Саша!..

И тут же, получив второй удар, снова свалился на пол.

– Сволочь! – прокомментировал майор собравшимся свой странный поступок, словно оправдываясь. – Что я ему ещё за «Саша»?! Подставить меня хочет, гад! Знать его не знаю!

Руководство ремортальной фирмы располагалось на втором этаже управы бывшего авиационного завода. Того самого завода, на котором, по иронии судьбы, работал когда-то Петя. Сейчас заводская территория лежала в руинах: то ли застройщики не добрались ещё сюда, то ли бывшая промзона не представляла коммерческой ценности. На первом этаже здания располагалась техника фирмы: несколько неплохих мемкапсул и ремортальный агрегат, а также обслуживающий персонал. Официально фирма «Антарес» занималась поставками оборудования для промышленных предприятий.

Скоро в приёмной стало тесно: двое силовиков привели ещё с полдесятка напуганных людей из технического персонала. Толстый директор больше не рискнул обратиться к агрессивному майору, предпочитая тихонько лежать на полу. А ещё через некоторое время в приёмной появился молодой Кудрявцев:

– Товарищ майор, в подвале обнаружены люди. Человек десять.

– Что за люди? – обернулся к нему начальник. – Говори, не томи, что за привычка!

– По виду, бомжи и гастарбайтеры. Половина – в наручниках. На полу – миски с едой. И вонища страшная!

Майор резко подскочил к толстяку-директору.

– Кто это? Носители? – спросил он грозно.

Тот робко кивнул и слегка прижмурился, ожидая нового удара. Но такового не последовало. Майор приказал Кудрявцеву:

– Сейчас приедет автозак, грузи всех и – к нам в управление. И этих захвати, – Он указал на задержанных в приёмной. – А с директором я пока потолкую с глазу на глаз…

* * *

В конце дня, когда суета с фирмой «Антарес» закончилась, Кудрявцев отправился в курилку, находящуюся возле входа в главный корпус. Он курил в редких случаях, а сейчас как раз такой представился.

Завтра аттестация, но голова забита событиями последних дней. Да ещё и сегодняшние приключения на заброшенном заводе отняли кучу времени и нервов! Пока Евгений отвёз задержанных в спецприёмник Мемконтроля, пока оформил тонну бумаг, прошло часа два. Потом подъехал Бурлаков с директором «Антареса», и началась череда опросов и допросов. На части из них присутствовал Кудрявцев. Результатами сегодняшней операции Бурлаков остался доволен. Он пожал Евгению руку, поблагодарил за службу и обещал похлопотать насчёт премии.

Однако у Кудрявцева осталась куча вопросов. Картина складывалась следующая: ремортальная фирма «Антарес» занималась незаконным переносом личностей прошляков в реальных людей – деклассированных элементов: нелегальных мигрантов и бездомных. Её услугами воспользовались проректор университета Завьялова Алевтина Сергеевна (правда, заказавшая несколько иную услугу – «обмен разумов») и пожилая учительница. Вполне вероятно, что дело было поставлено на широкую ногу и скоро всплывут фамилии других клиентов.

Но неясным осталась личность заказчика, который организовал перенос сознания Берты Соломоновны Чеботарь-Шнайдер. Бурлаков подозревал в этом Завьялову, но она всё отрицала. И Кудрявцев не понимал мотива: одно дело – наказать блудного муженька и оставить его навеки в мемориуме, вытащив вместо него в реал прошляка. Другое дело, для чего ей понадобилось бы тащить в реал одиозную комиссаршу! Но тогда кто похитил Железную Берту?

Мало того, непонятна была роль этого пришлого мемориста Холодова. Для чего его завербовал Бурлаков? Специалистов по мемористике и в управлении хватает – целый технический отдел есть! Зачем дал ему задание, которое бы больше подошло оперативнику, нежели кабинетному учёному, кандидату наук? Да и сама история с подставой Твердынина малоубедительна – банальная месть «на почве личной неприязни». Почему-то Кудрявцеву казалось, что история с «Антаресом» и подстава Твердынина как-то связаны. Но он не мог найти эту связь. Одно он понял: его нынешний начальник оказался мутноватым типом.

Евгений почти докурил сигарету, когда из здания управления вышла Нина Ильинична, держа в руке подписанный пропуск. Она шла, глядя перед собой невидящими глазами, комкая ненужную бумажку. Оперативник мысленно посочувствовал несчастной: ей придётся преодолеть гору бюрократических препонов, поскольку в нашем законодательстве нет ни одного закона, касающегося прав и свобод оживших.

Поравнявшись с курилкой, она неожиданно плюхнулась рядом с Кудрявцевым; он едва успел убрать методичку по аттестации, которую захватил с собой, но так ни разу и не открыл.

– С вами всё в порядке? – участливо спросил оперативник, заметив, как дрожат её руки от пережитого потрясения.

– «В порядке»! – горько усмехнулась она. – Как же у меня может быть всё в порядке?! Я сегодня всего лишилась: и мужа, и денег… Пойду сейчас в прокуратуру, а завтра опять сюда приду… Да бог с ними, с деньгами, я надежды лишилась увидеть мужа в нормальном обличье!

– Не нужно было с жуликами связываться! – осторожно заметил Евгений. – Вы же знаете, что это незаконно.

Она грустно посмотрела на него и покачала головой:

– Молодой человек! Вот когда потеряете самого близкого человека, вот тогда вы меня поймёте и не осудите. Мы все рано или поздно теряем близких, поэтому услуги разных «Антаресов» будут всегда востребованы.

– Это противозаконно, – упрямо твердил Кудрявцев, коря себя за косноязычие.

– Пусть противозаконно, но зачем человека бить?

– Какого человека?

– Директора «Антареса». Кто дал право вашему начальнику кулаками размахивать? Директор к нему по-человечьи – «Саша», «Саша» – а Саша ему в ответ по физиономии!