Текст книги "Сумерки грядущего (СИ)"

Автор книги: Шлифовальщик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)

6

Серые облезлые здания с заклеенными газетами окнами, выщербленный тротуар, громко звучащий из невидимых репродукторов бравурный марш, вздымающиеся высоко в бурое небо прокопчённые трубы многочисленных заводов – вот что заметил Виктор сразу после погружения. Их на этот раз выбросило в подворотню мрачного облупленного жилого дома, поближе к улице, подальше от двора. Народу на улице было мало, как, впрочем, и в прошлых пропосах – Юшечкин при всех его недостатках умеет высаживать в относительно безлюдных местах. Казалось, что в этом мрачном мире не было красок: всё окружающее представлялось в чёрно-белых тонах.

По улице мало кто передвигался в одиночку. Иногда мимо путешественников проходила нестройная колонна угрюмых людей; марширующие были одеты в одинаковые засаленные робы. При этом каждый раз напарникам приходилось прятаться в подворотне. Первой мыслью было, что они попали в нацистский мир, только не в родноверовский, а чужой, индустриально-европейский. Но, заметив висящие на стенах обшарпанных зданий лозунги «Слава Партии родной», «Мир, Труд, Май» и «Отстоим завоевания Октября», Виктор опроверг собственную гипотезу.

Холодов поначалу, оглядев себя и напарника, обрадовался, что при перемещении они лишились прошлого идиотского наряда и нелепых причёсок. Сейчас на них были надеты кожаные куртки-бомберы, узкие джинсы с подтяжками и тяжёлые армейские ботинки с белыми шнурками. Виктор перевёл взгляд на голову напарника и содрогнулся: на затылке его бритого черепа красовалась вытатуированная свастика. Меморист догадался, что его затылок украшает такая же. Перестарался Юшечкин с арийским обликом! Холодов внимательно посмотрел на свастику Кудрявцева, потом перевёл взгляд на лозунг «Мир, Труд, Май», потом – снова на свастику и понял, что в этом пропосе им придётся несладко. Как бы не хуже даже, чем в предыдущем.

– Куда ты нас на этот раз завёл, Сусанин? – спросил Кудрявцев, обращаясь к невидимому Юшечкину.

– Похоже на коммунистический пропос… – задумчиво проговорил тот; слышно было, как он почесал затылок.

– Не похоже, чтобы коммунисты мечтали о таком, – усомнился Виктор. – Больше на антиутопию похоже какую-то.

– По-моему, как раз похоже, – не согласился оперативник. – Вон тебе заводы, вон работяги, а вон и комсомольцы маршируют. И нам от них, наверное, лучше спрятаться. В нашей-то одежде…

Холодов вслед за Кудрявцевым юркнул в подворотню. С комсомольцами лучше не шутить, они фашистов не любят. Заметят наколотую свастику – в расход пустят моментально, без суда и следствия. Спасибо Юшечкину!

Юные строители коммунизма остановились на противоположной стороне улицы: четверо рослых парней в юнгштурмовках и девушка в кожанке и красной косынке, чем-то похожая на Железную Берту. С ними поравнялась старушка в затрапезной одежде, и к ней обратился самый рослый комсомолец:

– Что тебе, бабка? Через дорогу перевести?

– Через дорогу, милок, я и сама перейду! Крепкая ещё! А вон там в подворотне двое фашистов прячутся. Шпионы, наверное. Взорвать чего хотят…

– Где фашисты?!

Глаза рослого сузились, и он вынул наган.

– Спасибо тебе, кутюрье! – с надрывом в голосе «поблагодарил» Кудрявцев Юшечкина. – Опять побегать придётся!

Путешественники медленно отступили вглубь подворотни и очутились в мрачном дворе, похожем на питерские дворы домов-колодцев. Посередине двора высилась груда металлолома с табличкой «Собрано пионерами пятого класса сто десятой школы для нужд оборонной промышленности». За ржавой кучей Кудрявцев обнаружил помойку и, не брезгуя, внимательно её осмотрел. Через минуту в его руках оказались две драные кепки.

– Держи! – протянул он одну из находок напарнику. – Прикрой свастику на первое время.

– Зря сюда пришли, – вдруг раздался скрипучий пропитой голос. – Тут уж повыбрали всё…

Из-за мусорного бака показалась нечёсаная голова плюгавого мужичонки, которого оперативник по какой-то причине не заметил. А затем показался и сам носитель головы, волоча за собой мешок, из которого в разные стороны торчали щепки.

– От комсы бегаете? – поинтересовался он.

Кудрявцев осторожно кивнул. Мало ли кем мог оказаться этот заморыш. Судя по бабке, тут полным-полно бдительных людей, стукачей и сексотов.

– Они сюда побежали? – услышал Виктор молодые голоса, полные ненависти к шпионам и фашистам.

– Да вроде как!

– Проверь этот двор, Семёнов!

– Есть, товарищ Штольман, проверю!

Бомжеобразный мужчина, заметив побледневшие лица новых знакомых, тихим голосом позвал:

– Молодые люди, за мной!

Не оборачиваясь, он бодро рванул через дворы. Путешественники побежали за ним скорее от безысходности: мало ли кем мог оказаться спаситель. Они бежали через свалки, пустыри, перелезали через кучи спутанных рельсов, проволоки и вывороченных из земли столбов, перепрыгивали через ржавые лужи, летели вдоль длинных бетонных заборов, опутанных любимой коммунистами колючей проволокой, пока, наконец, не уткнулись в стену длинного барака из почерневших брёвен. На бараке красовались вывеска «Четвёртая бригада седьмой трудовой армии» и объявление «Сегодня наша бригада меняется жёнами с третьей бригадой». В этом мире сбылась мечта Стёпки Чеботаря – вожделенное обобществление жён.

– Давайте сюда! – задыхаясь от быстрого бега, крикнул их новый знакомый.

Увидев, что спасённые замешкались, он добавил:

– Никого в казарме нет, все на работе, не бойтесь. Я – дневальный, за щепками для растопки ходил…

Напарники вошли в казарму. В нос шибануло ядрёным запахом несвежих портянок, подгоревшей каши и хозяйственного мыла.

– Дежурный по бригаде спит, – шепнул спаситель. – А вы пока в каптёрке посидите. У меня ключи…

– Почему вы нас спасаете? – шёпотом спросил Виктор.

Мужчина не ответил. Он, проведя путешественников между длинными рядами неструганых нар, подвёл их к обитой железом двери, возле которой стояла раскалённая печка-«буржуйка», застрекотал ключами и впустил напарников в комнату, набитую чистыми портянками и ящиками с мылом.

– Побудьте здесь пока, – шепнул спаситель. – А я разузнаю, что к чему.

Дверь каптёрки захлопнулась за неожиданным спасителем. Путешественники, оставшись вдвоём, перевели дух.

– Тебе не кажется, что мы в западне? – вполголоса спросил Кудрявцев, оглядывая помещение с прочными дверями и решётками на окнах. – Рожа у нашего спасителя больно подозрительная.

– Есть другие варианты спасения?

– Как вариант, пусть наш умник ещё раз социотрон применит.

– Не получится, – вдруг раздался в голове голос соглядатая Юшечкина. – Я за прошлый раз и так получил по башке: социотрон кучу энергии тратит. Мне объяснительную придётся писать.

– Самим прикажешь выпутываться?

– Через некоторое время я вас переброшу в другой пропос…

– Слушай, умник, – начал сердиться Кудрявцев, – мы вообще за Бурлаковым охотимся или ты нам решил экскурсию устроить по злачным местам финитума?

Юшечкин немного помолчал и ответил:

– Вы попали в антифинитум. Так уж получилось случайно… Тут Бурлакова точно нет.

– Антифинитум?

– Это антифинитум, – повторил инструктор и зачастил:

– Финитум – это конечная цель, то, чего хочет любая система. А антифинитум – это то, чего система не хочет, боится. Верующие бы назвали финитум – раем, а антифинитум – адом. У каждой социальной группы, и каждой твари есть свой рай, а всё остальное для неё ад…

– Это антикоммунизм, что ли? – уточнил Кудрявцев.

– Конечно! Думаешь, коммунисты мечтают о кривых домах и марширующих оборванцах?

– Чёрт их знает!.. – почесал в затылке оперативник. – Может, и мечтают.

Виктор хотел добавить к словам Юшечкина, что у каждой сущности есть свой «анти». У потенциариума есть антипотенциариум: хранилище невозможного, которое никогда не реализуется. Антимемориум – это то, что люди не помнят, а, возможно, и хранилище ложной памяти и иллюзорной реальности. А раз континуум – это форма существования бытия, то антиконтинуум – это небытие, ничто. Но меморист решил, что подобные рассуждения сейчас не к месту и вызовут лишь раздражение, и благоразумно промолчал. Кудрявцев обязательно скажет: «Про небытие и я могу рассуждать. Ты бы лучше придумал, что нам дальше делать, умник»

Пока меморист размышлял о природы бытия и небытия, деятельный оперативник обнаружил в каптёрке внутреннюю дверь, ведущую в соседнюю комнату. Заглянув туда, он тихонько вскрикнул от радости – смежная комната была заставлена стеллажами, на которых лежали новенькие робы. Кудрявцев схватил с края пару комплектов, вернулся к мемористу и швырнул ему на колени один из них:

– Переодевайся! А то пока нашего модельера дождёшься, можно и головы татуированной лишиться.

Виктор, сообразив что к чему, тоже обрадовался. Напарники мигом переоделись в робы и прикрыли вытатуированные свастики стандартными кепками. Нацистскую одежду и кепки, найденные на помойке, Кудрявцев отнёс в смежную комнату и запихал под стопку роб на самом дальнем стеллаже. Затем он снова начал оглядывать каптёрку, и судьба вторично улыбнулась ему. В каптёрке был стол с выдвижными ящиками, в которых хранились какие-то бумаги. Начав в них рыться, Евгений нашёл пачку незаполненных бланков с заголовком «Предписание о явке на работу». Откопав в ящике ручку, оперативник умостился за столом и шустро заполнил два бланка. На немой вопрос Холодова, он оптимистично ответил:

– Может, прокатит. На всякий случай.

Едва Кудрявцев успел закончить с бланками, за дверью каптёрки послышался тяжёлый топот, и раздался зычный голос.

– Дневальный! Где тебя черти носят?!

– Я здесь, товарищ дежурный по бригаде! – тут же откликнулся их недавний знакомый с щепками.

– Почему полы до сих пор не вымыты?

– За растопкой ходил, товарищ дежурный…

– Почему зубных щёток в умывальнике не хватает? – напирал властный голос.

– Петров себе одну забрал…

– Он, что, капиталист, собственник?! – негодовал незнакомец. – Забыл, что у нас при коммунизме всё общее, и зубные щётки тоже?! При коммунизме нет предметов личной гигиены, а есть предметы общей гигиены! Запомни это, боец!

Молчание в ответ. Наверное, дневальный усваивал полученную информацию о видах собственности при коммунизме.

– А где каптёрщик? – требовательно спросил невидимый дежурный по бригаде.

Путешественники напряглись. Глаза Кудрявцева заметались по помещению в поисках чего-нибудь увесистого, могущего послужить оружием.

– Уехал на центральный склад, – Своим ответом дневальный несколько успокоил путешественников. – Там для каптёрщиков субботник организовали.

– Ключи оставил от каптёрки? – настаивал дотошный дежурный по бригаде.

– Э… никак нет!

Напарники вздохнули и расслабились. Но тут же снова напряглись, когда дежурный спросил:

– Видеонаблюдение в каптёрке работает?

– Никак нет, товарищ дежурный. Отключено, – Путешественники поняли, что расслабляться пока рано: вдруг дежурный захочет лично убедиться, что внутри всё в порядке.

– А почему отключено?! – взревел дежурный. – А вдруг там произойдёт акт хищения коммунистической собственности? – выдал он канцелярско-юридическую фразу.

– Не могу знать, товарищ дежурный, – бойко отбрыкивался ушлый спаситель. – Комиссар трудового десанта велели отключить во избежание замыкания. И во имя экономии народной электроэнергии.

– Давай полы скобли, – смягчился голос дежурного. – Сейчас парткомиссия придёт. Если полы будут грязными, и у нас отнимут переходящее знамя, я буду драить пол до зеркального блеска твоей бестолковой башкой, а потом расстреляю тебя как врага народа. У меня есть такое право. Ты понял?

– Как не понять, товарищ дежурный! – залебезил дневальный с холопскими нотками в голосе. – Мы не без понятия. Сейчас всё выскоблим.

За дверью каптёрки на некоторое время установилась подозрительная тишина. Затем послышался топот множества сапог, и раздались голоса:

– Чья очередь за пайками идти?

– Пятое звено.

– Что на ужин дают?

– Кормовая свёкла и морковный чай с сахарином.

– Свёклу ведь на обед давали!

– На обед турнепс был, дурень!

– Эх, братцы, вчера и брюква же была! Наваристая!..

Скорее всего, это вернулась в казарму бригада с работ. Где работают строители коммунизма в этом хмуром чёрно-белом мире? Наверное, на каменоломне, лесоповале или разгрузке щебня. Главное, чтобы никто не начал ломиться в каптёрку за новой робой. Хотя, по словам дневального, каптёрщик уехал на субботник…

Но ломиться всё-таки начали. Неожиданно застрекотал замок, и дверь каптёрки распахнулась. В дверях показалось куча народу: недавний спаситель со шваброй в руках, дежурный по бригаде, рослый парень в кожанке с нарукавной красной повязкой, и ещё с полдесятка коротко стриженых молодых людей в юнгштурмовках.

– Эти, – указал шваброй на путешественников спаситель.

– Хвалю за бдительность! – улыбнулся уголком рта юноша в кожанке. – Можешь пойти получить двойную пайку за поимку вредителей.

– Служу трудовому народу! – радостно отозвался подлый дневальный и, отсалютовав шваброй, тут же умчался за дополнительной пайкой, фальшиво напевая «Интернационал».

Вот ведь свинья какая, подумал Виктор. Не стал сдавать их ни комсомольскому патрулю, ни дежурному по бригаде, а решил выдать этому рослому парню в кожанке, видимо большому начальнику. А для чего? Для того, что начальник такого ранга мог наградить дополнительной пайкой!

«Кожанка» тем временем вперился глазами в путешественников и ледяным тоном спросил:

– Кто такие?

Кудрявцев, чтобы не брякнуть лишнего, молча протянул «кожанке» заполненные собственноручно бланки, проклиная себя, что не уговорил Юшечкина вторично воспользоваться социотроном. Парень принял бланки и долго их изучал, малограмотно шевеля губами.

– Из лагеря? – спросил он.

Наверное, эти бланки заполнялись для бывших заключённых. Оперативник осторожно кивнул.

– В третью бригаду направляетесь?

– Ага. – Кудрявцев порадовался, что в графе «Бригада назначения» он машинально поставил цифру три, вспомнив объявление на казарме об обмене жёнами.

– Тогда почему вы в каптёрке отсиживаетесь, когда ваши товарищи работают?! – немедленно вскипел «кожанка». – От работы отлыниваете в разгар дня?! Обратно в лагерь захотелось? Я вам могу впаять ещё по пятку лет! Имею такие полномочия!

– Не надо, господин… товарищ… э-э-э… начальник, – залепетал Виктор, решив поучаствовать в разговоре. Кудрявцев толкнул его ногой, но нервный «кожанка» уже прицепился:

– Какой ещё господин?! Мы что, при капитализме живём? Издеваешься?!

– Извините его, товарищ, – вмешался оперативник, спасая несообразительного напарника. – Он контуженный. На него в лагере сосна упала, когда мы план перевыполняли.

– Он бы меня ещё вашим благородием назвал! – неостроумно ответил «кожанка», но его юнгштурмовцы дружно захохотали. Парень нахмурился, и хохот тут же оборвался.

– Быстро дуйте в свою казарму и скажите дежурному, что товарищ Сыч, то есть я, вам по три наряда вне очереди дал за отлынивание от работы.

Кудрявцев, мысленно перекрестившись, быстрым шагом, чуть не срывающимся на бег, рванул к выходу. Вслед за ним засеменил меморист, сообразивший наконец, что нужно помалкивать. Возможно, в пропосах финитума существуют какие-то божественные силы, приходящие на помощь попавшим в беду путешественникам: напарников никто не стал сопровождать. Только неугомонный Сыч крикнул вслед:

– Сами дорогу найдёте?

Кудрявцев, сделав страшные глаза Холодову, крикнул в ответ:

– Так точно, товарищ Сыч!

Он, завернув за угол казармы, подождал нерадивого напарника, и путешественники что есть мочи рванули в ближайший лесок, не разбирая дороги. Перепрыгивая через многочисленные расстрельные рвы, пустые баки из-под гексогена и зарина, противогазы с выбитыми стёклами, они неслись не разбирая дороги, лишь бы оставить подальше опасного товарища Сыча с его шайкой пламенных комсомольцев.

В этом пропосе, по сути огромном трудовом лагере, где обычные граждане загнаны в казармы, разбиты на трудовые бригады и трудятся за скудную пайку, которой бы заключённый Бухенвальда побрезговал, аборигены лишены сострадания и сочувствия. За дополнительную пайку любой работяга может их сдать ближайшему комсомольскому патрулю за косой взгляд или недостаточный оптимизм на лице.

Напарники, достигнув леса, некоторое время продолжали бежать, спотыкаясь о коряги и корни. Виктор выдохся первым и свалился животом на замшелый пень, тяжело дыша. Рядом на подстилку из сухой листвы опустился Кудрявцев. Уставший от злоключений оперативник в нескольких фразах энергично высказал, что он сделает с Бурлаковым, когда его поймает, и с Юшечкиным, когда они вернутся назад.

7

«Состоялось очередное заседание стран-участниц Северо-Ледовитого блока, состоявшееся в Алма-Ате. Некоторые участники предлагали отменить санкции, наложенные по инициативе России и стран Латиносоюза на Соединённые Штаты. Однако Кремль придерживается жёсткой позиции, в частности из-за поддержки проамериканских сепаратистов непризнанных республик. Россия настаивает, что желание канадцев получить безвизовый режим с развитыми странами Латинской Америки не противоречит нормам международного права»

Джек Ивнинг, молодой талантливый программист из Техаса, был патриотом своей страны. Россию он не любил. За что любить эту страну, самодовольно назвавшуюся единственной сверхдержавой, когда она несла всему миру свои дурацкие духовные скрепы зачастую с помощью оружия! Вся Латинская Америка забита русскими военными базами. Поэтому Джек морщился, слушая новости, доносящиеся с уличных экранов.

По иронии судьбы молодой американец сейчас находился в российской столице, откуда он отправится на работу в Центральный технопарк. Кварковый экспресс Джека отходил через три часа, поэтому программист сидел на скамейке в парке недалеко от вокзала, невольно слушая льющиеся потоком новости. Он бы с удовольствием посидел в кафе за чашечкой кофе, но денег было в обрез. За последние полгода курс рубля вырос почти в два раза, и Джек, меняя валюту, ощутил себя во столько же раз беднее. Тощий доллар заметно уступал позиции твёрдым и стабильным мировым валютам, рублю и тенге. Американцу было до боли обидно за свою страну, которая только и умеет что торговать нефтью за нефтерубли. На востоке родного штата – родины Джека – есть месторождение Ист-Тексас, откуда день и ночь идут составы с драгоценной жижей на прокорм ненасытной России и её сателлитов – латиноамериканских стран. Стыдно быть сырьевым придатком Востока, который высасывает из твоей страны ценные природные ресурсы, а взамен поставляет дешёвые и некачественные бразильские товары, загадившие весь мир.

Американская пресса вовсю трубила, что доллар упал из-за санкций, которые Россия и страны Латиносоюза наложили на родные Штаты. Мол, из-за того, что якобы поддерживают сепаратистов, которые отказались сотрудничать с новым пророссийским премьер-министром, поставленным на пост в результате переворота. Продались глупые канадцы за русские бублики, купились на обещания безвизового режима в Латинскую Америку. «Канада – есть Латинская Америка», идиоты! Лишь мятежные регионы, где проживало наибольшее количество англоязычных граждан, не поддержали переворот. Антилатинисты создали две народные республики – Саскачеванскую и Новошотландскую, и Россия немедленно обвинила Штаты в поддержке сепаратистов-боевиков, настаивая на целостности и неделимости Канады.

На соседней лавочке расположились два странных парня. Одеты они были словно американские рабочие старинных времён: мешковатые бесформенные робы и кепки. До ушей Джека доносился их негромкий разговор.

– Нам тут точно ничего не грозит? – волновался один из них.

– По-моему, нет, – отвечал ему другой. – Народ вроде доброжелательный.

Он покосился на Джека и продолжил:

– Странно только, что столица теперь в нашем родном городе.

– Юшечкин же говорил об альтернативной географии в финитуме, – сообщил первый. – Тут она может быть не только альтернативной, но и переменной. Сегодня столица здесь, а завтра там…

– Непривычно всё это как-то…

– В мемориуме я и не такое видел. Бывал в альтернах, где Храм Василия Блаженного находился в Новосибирске, а Эйфелева башня – в Челябинске…

– Здесь какой-то мир-перевёртыш. Надо же, Россия – могучая империя с мировым влиянием!

– Что тут удивительного? Я вот в альтернах бывал, где Лихтенштейн завоёвывал всю Европу, Сингапурская империя полмира держала в кулаке, а Россия, точнее, Московия, была карликовым государством в пределах нынешней Московской области.

– Да что ты заладил о своём мемориуме!..

Странно, что здесь, в сердце России бродят по улицам такие непонятные личности. Хотя может Джек чего-то и недопонимал, плохо владея русским языком. Он его учил давно, ещё в школе, что ему сейчас очень пригодилось. В отличие от других распространённых в мире языков, казахского или украинского, русский было осваивать несложно. Родной английский пропитался русизмами дальше некуда, и русские слова были постоянно на слуху. Раздражало, что прайс-лист приходилось называть «тсенником», ноутбук – «портатьивной эвээм», а бизнесмена – «дьеловым тшеловьеком». Не говоря уж о «бистроеде» – мерзком изобретении русских, завоевавшем весь мир. Консервативный Джек в студенческие годы никак не мог понять увлечённость однокурсников бистроедой: высококалорийными и вредными для желудка «бльинтшиками», «пьирожками» и «булотшками». К тому же программист Джек постоянно работал с несколькими языками программирования, в которых функции и служебные слова, как известно, русские, что тоже помогало пополнению словарного запаса. А лет пять назад была проведена кириллизация математики, и старые американские учёные рыдали, когда им приходилось писать что-то вроде «Щ + Ъ = Б».

Русские, являясь мировыми жандармами, охотно использовали мозги из других стран. В технопарке – будущем месте работы – было много американцев, и Джек надеялся подружиться там с соотечественниками. Чуть-чуть успокаивало то, что его земляков используют в качестве инженеров, учёных или программистов, в то время как норвежцы, шведы и французы чистили белорусские сортиры и собирали узбекский хлопок. Нацеленность России на использование чужих мозгов чаще всего высмеивал американский юморист Майкл Ардор, говоря про них «ну тупые!», намекая, что у граждан сверхдержавы не хватает собственных толковых голов. Любой простой американец, говорил юморист, гораздо смекалистее и смышленее тупого российского обывателя с заштампованными мозгами.

Высокомерно относятся к американцам русские, что и говорить. В лучшем случае, узнав, что ты американец, скажут какую-нибудь глупость вроде: «О, Штаты! Знаю, знаю! Виски, банджо, джинсы…» или «У вас в Штатах койоты по улицам бродят». А всё потому, что российский обыватель воспитан на глупых русских фильмах всемирно известной киностудии Мосфильм, где американцев показывают дураками, постоянно ходящими в ковбойских шляпах и поголовно вооружённых кольтами. Русским обывателям фильмы навязывали мнение, что все американцы – гангстеры и пьяницы. По всему миру показывают глупый мосфильмовский шлак про то, как храбрые русские супермены в пух и прах разносят американскую мафию. И публика охотно потребляет эту кинопродукцию под квас и семечки, которые продаются в каждом кинотеатре мира.

Ивнинг заметил, что народу в парке заметно прибавилось. Вероятнее всего, люди спешили на какой-нибудь праздник или митинг, которые тут в России обожают. У многих в руках трепетали трёхцветные флаги, а дети несли двуглавых орлов на палочках. Он уловил обрывки фраз прохожих:

– Мы всех сделали!

– Россия – вперёд!

– Российское – значит, лучшее!

– Можем повторить!

Очередная российская вакханалия, ничего удивительного. Джек обратив внимание, что праздничный люд стал кучковаться возле больших экранов, которых в парке имелось предостаточно. Лишь эта странно одетая пара не поддалась праздничному настроению: парни в робах растерянно озирались.

Новостные дикторы исчезли с экранов, из колонок полилась бравурная музыка. Люди поднимали головы и заворожено смотрели на грандиозные картины, которое рисовало им уличное телевидение: тучные стада, привольно пасущиеся на лугах, белоснежные корпуса высокотехнологичных заводов, стартующие звездолёты, растущие в Сибири города-миллионники, сияющие золотом купола храмов. У некоторых людей, особенно пожилого возраста, на глазах появлялись слёзы гордости за свою страну. Глядя, как на экранах молодые учителя увлечённо рассказывают детям о достижениях великой страны, как врачи с добрыми улыбками заботливо осматривают больных, как депутаты вершат судьбы мира, старики вспоминали свою давно ушедшую молодость, полную подвигов и свершений.

Радужные картинки сменились заставкой: развевающийся трёхцветный флаг на фоне двуглавых орлов. Под фанфары хорошо поставленный баритон невидимого диктора провозгласил:

– Господа! Прямое включение! Президент России Александр Бурлаков!!

Джеку показалось, что у него за спиной один из странных парней вскрикнул и восторженно проорал что-то вроде: «Нашли мы его, Женька!! Наконец-то!! Отыскали этого проныру!!» Дальнейшие его возгласы утонули в шуме толпы.

Детишки возле экранов, словно по команде, приветственно замахали флажками. Заставка сменилась грандиозной картиной многотысячной толпы на огромной площади. Над головами восторженных людей пронёсся украшенный двуглавым орлом вертолёт с каким-то человеком, храбро висящим на верёвочной лестнице. Толпа немедленно взвыла, и люди начали вздымать руки к небу. То же самое проделали и обитатели парка, хотя вертолёт с незнакомцем был где-то далеко.

На площади была установлена огромная сцена, по которой ритмично двигались полуодетые люди, видимо, местные звёзды эстрады. Вертолёт завис над сценой, и с него в руки звёзд лихо спрыгнул человек с голым торсом. Публика на площади снова заревела, ей вторила посетители парка, потому что храбрец, прилетевший на вертолёте был президентом Бурлаковым. Он вскинул руку в приветствии и взял микрофон:

– Я снова с вами, дорогие сограждане!! – сообщил он радостно под крики толпы.

Из-за того, что над ухом Джека неприятно визжала какая-то юная гражданка, он практически ничего не слышал из того, что говорил обнажённый по пояс президент.

– …Мы – свободны и независимы! – доносились обрывки его пламенной речи. – Мы никому не позволим навязывать нам свою волю! Мы любим Россию, мы умрём за Россию, это наша страна!..

В его речи Джек улавливал недовольство Штатами, единственными в мире поддержавшими непризнанные народные республики, о провокациях боевиков против Канады, выбравшей путь духовности, о России, несущей свет традиционных ценностей по всему миру. Затем, по завершении зажигательного выступления российского лидера, в мощных экранных динамиках раздался рёв моторов. На сцену выехали байкеры и закружили вокруг полуголого президента. Между мотоциклами, не боясь попасть под колёса, затанцевали маленькие гимнастки с ленточками и мячами. Вокруг сцены замаршировали девушки в псевдогусарской форме, вращая в руках какие-то блестящие палки. А звёзды эстрады, выстроившись у края сцены, хором запели гимн. Кто-то сердито толкнул Джека, и американец понял, что нужно подняться на ноги. Все в парке стояли навытяжку, некоторые подпевали. Крупным планом показали президента, в его глазах стояли слёзы гордости за отчизну и свой верный народ, а узловатые пальцы сжимались в кулаки.

Исполнение гимна завершилась вспышками фейерверка вокруг сцены и дружным перезвоном колоколов многочисленных храмов. А затем раздались залпы салюта. Джека повеселило, что салют можно было наблюдать одновременно и на экране, и в реальном небе – президентская площадь была не так далеко, в десяти километрах отсюда, поэтому парк представлял собой нечто вроде фан-зоны. Народ вокруг оживился, две крупные женщины пустились в пляс и оттеснили американца, почти прижав его к двум странным парням в кепках. Несмотря на шум в «фан-зоне» Джек услышал их разговор: говорили они довольно громко, чтобы перекрыть гвалт народного ликования.

– Как будем брать Бурлакова?

– Понятия не имею. С президентской охраной мы не справимся вдвоём.

– Надо Юшечкина запросить, пусть безопасники группу захвата высылают.

– Или просто грохнуть его здесь. Надеюсь, в реале выживет и оклемается, – не совсем понятно предложил один из парней.

– Рискованно. Может свихнуться от потрясения, а нам потом расхлёбывай…

Стараясь не выдать себя, Ивнинг напряжённо прислушивался к разговору. Никакие это не сумасшедшие, хоть и порой выражаются странно. Может, условный язык? Джек слышал, что разные террористы и экстремисты частенько прибегают к его помощи.

И тут ему пришла в голову неожиданная мысль: нужно сообщить о заговорщиках русским спецслужбам! Американский гражданин Джек Ивнинг помог предотвратить покушение на президента – вот что напишут завтра в новостных лентах!

«А, может, это не заговорщики! – возразил внутренний голос. – Обычные парни с заводской окраины… Мало ли о чём они говорят! Может, обсуждают компьютерную игру о захвате президента»

«Зачем тогда они его по фамилии называют? – спорил с воображаемым собеседником Джек. – Что это за игра такая?»

«Но ты ведь не стукач, Джек! – не сдавался оппонент. – Мы – не русские, наш народ не любит стукачей. Не зря говорят в нашей глубинке: доносчику первый кнут»

Джеку привиделись простые американские трудяги: жизнерадостные фермеры в клетчатых рубахах и стетсонах, суровые дальнобойщики в кожанках, перепачканные шахтёры в спецовках и касках. Они осуждающе смотрели на доносчика. Но, заслоняя их, перед глазами встала другая картина: измождённая мать, вынужденная из-за нищенской пенсии работать уборщицей в супермаркете, младшие сестрёнки, одетые в дешёвые и скверные бразильские тряпки. Они с надеждой глядели на единственного мужчину и кормильца в семье: отец скончался два года назад, сердце не выдержало стресса из-за закрытия родного завода. В родных Штатах каждый год банкротились сотни предприятий под телевизионную трескотню о вставании с колен.

За раскрытие заговора против русского президента, Джек получит, как минимум, вид на жительство вместо временной рабочей визы, которая у него сейчас. А там, кто знает, подучит язык, поднимется по служебной лестнице, получит гражданство и перевезёт сюда семью из Техаса. Ему представилась радужная картина будущего: небольшой домик в окрестностях столицы богатой и благополучной страны, мама, гуляющая среди берёзок, сёстры, вышедшие замуж за русских парней, и их обрусевшие дети. Джек, ставший Яковом Вечеровым, будет в душе скучать по Америке, по родине, но не по олигархическому государству, терзающему собственное население налогами, поборами и штрафами.

В каком-то полусне Джек выбрался из гущи и, стараясь не терять из виду заговорщиков, обратился к первому попавшемуся полицейскому. Он рассказал ему всё, что удалось услышать. Полицейский немедленно сообщил куда-то по рации, и уже через минуту американец повторял рассказанное седоватому мужчине с суровым и благородным лицом, вероятно, начальнику какой-нибудь русской спецслужбы, примчавшемуся сюда в сопровождении нескольких крепких парней в гражданской одежде. Рассказывая, Джек позавидовал местным жителям, что у них такие спокойные, грамотные и профессиональные сотрудники спецслужб и полиции. Он вспомнил родных американских полицейских: безграмотных, ленивых, агрессивных, неквалифицированных, затюканных начальством, ненужными планами и отчётами.