Текст книги "Сумерки грядущего (СИ)"

Автор книги: Шлифовальщик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)

Вот те раз! Все интереснее и интереснее! Оказывается, товарищ Бурлаков знаком с толстяком! Не зря он задержался, чтобы с глазу на глаз с ним потолковать. Возможно, наш неподкупный майор получал долю с «Антареса», процент со сделок. А когда начальство сверху надавило, то без зазрения совести накрыл нелегальную фирму. Да и накрыл ли: сейчас они договорятся с толстяком, тот в суде даст правильные показания, фирму закрывать не будут, и всё останется по-прежнему.

Впрочем, тут нет ничего удивительного. Предшественник Бурлакова был уволен со скандалом, потому что покрывал жуликов, меняющих у клиентов родителей, даты и места рождения в мемориуме. Да ещё и на Основной линии! Фактически та же подделка документов, но на более высоком уровне – подмена прошлого. А потом эти жулики решили выйти на более высокий уровень: замена авторов у шедевров. И на первом же заказе срезались! Какой-то бизнесмен решил сделать подарок молодой супруге – начинающей графоманке. Благодаря махинациям в мемориуме она стала автором «Войны и мира». Скандал разразился огромный, поклонники Льва Николаевича чуть не разгромили главный корпус, и начальника оперативного отдела пришлось уволить задним числом.

С графоманами вообще беда! Лет пять назад из-за них в сталинской эпохе было не протолкаться. Начитавшись опусов о спасении СССР куча малолеток с футурами в виде ноутбуков и чертежей атомной бомбы, скопированных с интернета, толпилась в приёмной товарища Сталина, мешая ему работать и раздражая его секретаря Поскрёбышева. А Мемконтроль устал вылавливать в июне сорок первого у Брестской крепости погруженцев с РПГ и ПЗРК, вносящих изрядный диссонанс. Хотя бывает, что некоторые страны идут на поводу у графоманов. Например, во Франции внедрили на Основную линию д'Артаньяна с друзьями-мушкетёрами, и ничего, история не пострадала и даже диссонансов почти не возникало.

Впрочем, Основная линия частенько подвергается подобным атакам не только у нас. В Штатах даже памятью о бывших президентах не чураются. То активисты движений за права афроамериканцев делают Авраама Линкольна чёрным. То феминистки превращают Джорджа Вашингтона в женщину. А тут и инвалиды подтянутся…

– Вы ещё так молоды, – сказала учительница, собираясь уходить. – И пока ещё не очерствели на вашей службе. У вас вся жизнь впереди…

– И?

– Найдите себе другую работу, – посоветовала Нина Ильинична и, попрощавшись, потихоньку побрела к троллейбусной остановке.

Кудрявцев был крепок задним умом, поэтому он возразил учительнице, но мысленно и с опозданием, когда она уже скрылась из виду: «И какую работу вы мне предложите? Аниматором в мемориум, развлекать бестолковых туристов? Менеджером по рекламе в мемтурагентство? А, может, охранником в «Корзиночку»? У нас в городе с работой для молодых, знаете ли, негусто!»

А она бы сказала: «Трудолюбивый и способный всегда найдёт себе достойное занятие в жизни».

А он бы ей в ответ: «То-то все трудолюбивые и способные предпочитают торчать сутками в мемориуме! Вместо того, чтобы страну поднимать и вести её куда-то там в светлые дали».

Внутренний диалог Кудрявцева прервала сирена скорой помощи. К входу главного корпуса подкатила машина, и из неё выскочили два здоровенных санитара. Скорая была не простая, а психиатрическая! На крыльце у входа немедленно столпились любопытствующие сотрудники.

– К кому приехали? – уловил Евгений часть разговора.

– Говорят, к одному инженеру. В мемкапсуле свихнулся. Твердынин, что ли, его фамилия…

5

Любое малознакомое явление или сфера деятельности всегда обрастает многочисленными легендами, слухами, домыслами и байками. Такая удивительная штука как мемориум – не исключение. Так, например, стараниями журналистов-недоучек и блогеров мортеум из сухого научного термина превратился в жуткий, нагоняющий смертную тоску, мир мёртвых – умерших людей, животных, засохших растений, сгоревших или сгнивших вещей. Эдакий Тартар, только без Аида, Персефоны и Кербера. Чушь собачья, но главное, чтобы читателям и подписчикам нравилось!

Фантазия у писак работает дай боже! Они придумывают разные мемороподобные сущности и дают им наукообразные названия, непременно заканчивающиеся на «ум» для пущей мудрёности. Этими фантазёрами придуман прекрасный артемум – параллельное мемориуму образование, в котором живут обычной жизнью герои книг, фильмов и картин. И происходят в этом мире события, отражённые в сюжетах. Хочешь посмотреть, где живёт, чем занимается, и узнать, почему улыбается Мона Лиза – добро пожаловать в артемум, если, конечно, он существует!

Писаками выдуман полуабстрактный анимолиум, созданный психикой высших животных. Ими же придуман загадочный дамнум – мир забытых вещей, отброшенных теорий и замыслов непризнанных гениев. А один одарённый брехун выдумал фатумиум – мир чистых судеб, карм. Этот выдумщик был по профессии математиком, поэтому предположил, что человеческая судьба (или жизненный цикл вещи) – это функция, нематериальная и неощущаемая. А чтобы она реализовалась, нужно в качестве переменной подставить конкретного человека (или вещь), и тогда этот человек заживёт в полном соответствии с выбранной судьбой. И, мол, если проникнуть в фатумиум, то можно самостоятельно выбрать себе судьбу по вкусу. Всё бы было ничего – фантазия есть фантазия – но этот брехун основал компанию по продаже судеб; якобы ему удалось пробраться в фатумиум, и теперь он может облагодетельствовать любого неудачника, подобрав ему более счастливую судьбу. За деньги, разумеется. Сам же выдумщик оказался сапожником без сапог – его собственная судьба привела к семилетнему сроку за мошенничество в особо крупных размерах.

А ещё какой-то писака с особо изощрённой фантазией придумал мендациум – мир, построенный на ошибках, ложных теориях и парадоксах. Этим самым он вдохновил коллегу Виктора на разработку собственной теории мемориума. Учёный предположил, что мемориум двухмерен; одно измерение – это обычное время, движущееся от прошлого к будущему, а другое – «отмершие» ветки, в которых нет надобности. В этих ветках остались Мировой эфир, теплород, плоская Земля и миазмы. Коллега Холодова предполагал, что все опровергнутые сущности и явления в действительности существовали в прошлом, а потом перестали существовать, когда надобность в них отпала. То есть наш мир не онтологический, а гносеологический: что человек придумает, то и существует. Отсюда следовал странноватый вывод, что если все будут долго и упорно думать о чём-то несуществующем, то оно обязательно материализуется.

Бывшая жена Виктора, с которой он развёлся три года назад, очень увлекалась подобными теориями и постоянно читала рубрики разных научных фриков. А потом рассказывала об этом мужу, который моментально заводился от пещерного невежества блогеров и прочих «экспертов». Он доказывал, что дамнума не существует, потому что забытые вещи и так «запротоколированы» в мемориуме, не нужно плодить для них отдельную сущность. Тем более, состоятельные люди позволяют себе оплатить погружение в мемориум, чтобы найти потерянные ключи, кредитки или водительские права. А замыслы непризнанных гениев так и остаются замыслами; мир, где эти замыслы воплощены – не более чем красивая легенда. В анимолиуме нет необходимости, поскольку «мысли» животных и так отражены в «обычном» мемориуме. Романтичный артемум с ожившими картинами и литературными героями был бы неплох, но, увы, в пределах известной части мемориума он не обнаружен. Да и литературных героев иногда инициируют на Основной линии, как в случае с французским д'Артаньяном.

Больше всего слухов и домыслов ходило о Безвременье. Эта загадочная область мемориума своим фантастическим названием притягивала стаи альтернативных теоретиков и псевдоучёных. Одни считали, что там находится легендарный сомниум – шизофреничный мир с постоянно меняющимися законами, порождённый спящими, сумасшедшими и вывертами подсознания. Другие утверждали, что в Безвременье живут универхроны, способные видеть не только настоящее, но и прошлое с будущим. А третьи вообще считали, что в области мемориума с таинственным названием смешались все времена в кучу; там на аренах Рима гладиаторы бьются с динозаврами, а улицы городов озеленяются гигантскими папоротниками и хвощами из каменноугольного периода.

На самом деле, конечно, ничего такого в Безвременье не было. В настоящий момент там находилась международный научный субальтернариум, где учёные со всего мира занимались моделированием различных физических и химических процессов, выращиванием штаммов микроорганизмов, реконструкцией вымышленных исторических событий и прочими интересными вещами. Ведь гораздо проще и дешевле сконструировать какой-нибудь коллайдер или установку для термоядерного синтеза в мемориуме, нежели искать на него финансирование в реале. Да и эксперименты проводить безопаснее.

В Безвременье, среди этой вольной учёной братии должен находиться тот самый профессор Воздвиженский, к которому посоветовала обратиться Алевтина Сергеевна. Холодова уже приняли в университет на старую должность (с трёхмесячным испытательным сроком, правда), поэтому особой нужды в протекции загадочного Воздвиженского Виктор не испытывал. Но он всё же решил разыскать профессора по другой причине: может, этот учёный муж подскажет, как помочь задержанной Мемконтролем Завьяловой. Жалко тётку: она ведь согласилась взять Виктора на работу, помочь человеку, несмотря на его судимость.

Воздвиженский погрузился сюда надолго, заняв единственную университетскую мемкапсулу. В реал он должен выгрузиться из мемориума только на следующей неделе, поэтому Виктор решил не мешкать и побыстрее закрыть вопрос с Алевтиной, чтобы не мучила совесть. Удивительно, ему не удалось побывать ни разу в Безвременье, пока он работал в университете, хотя коллеги-мемористы сюда погружались довольно часто. Возможно даже чаще учёных других областей – профессионалы как-никак, в своей стихии!

Здесь было тихо и уютно, в центральной научной альтерне. Придя в себя после погружения, Виктор увидел идиллическую картину. Перед ним открылся чудный пейзаж: заливные луга с густой травой, небольшие берёзовые рощицы, чистые озёра, соединённые речушками и протоками, поросшими по берегам густым кустарником. Луга пересекали извилистые дорожки, отсыпанные гравием, по которым неспешно прохаживались учёные мужи, погружённые в глубокие размышления. Иногда они усаживались на деревянные лавочки, стоящие вдоль тропинок, и над мыслителями нависали плакучие ивы. Молодые учёные предпочитали улечься прямо на травке с книгой либо удобно расположиться на берегу озера, свесив босые ноги в воду.

За спиной Холодова возвышался купол цвета светлого ореха. Похожие купола, окрашенные в цвета разных пород деревьев, были разбросаны то тут, то там по всему пространству альтерны. Самый дальний купол виднелся в лёгкой туманной дымке у горизонта возле высоких холмов, поросших хвойным лесом. На ближайших куполах виднелись таблички с надписями: «Биофизика», «Химия», «Топология». Здешние учёные, интернационалисты до мозга костей, разделились не по национальным признакам, а по областям знаний. Да и то условно, потому как по дорожкам между куполами постоянно сновали мудрецы из одного здания в другое.

Свою лепту в здешнюю дружбу народов вносила мультилингвальность альтерны. Очень удобный сервис для интернациональных коллективов, который ускоряет общение и не требует содержать штат переводчиков, причём специализированных, отдельно для каждой научной области. Даже текст на вывесках переводился!

– Извините, мудрейший, можно вас спросить? – учтиво обратился Виктор к пробегающему мимо чернявому учёному.

– Наверняка, – ответил мудрец, сверкнув белоснежными зубами в вежливой улыбке. – Взыскивай.

Да, мультилингвальность тут работала не шибко!

– Где находится корпус мемористики?

– Обозреваешь свод у заокольных возвышенностей? – Собеседник показал, как назло, на самый дальний купол у холмов. – Это тот случай, который тебе востребован.

Боже мой, как они тут друг с другом общаются?! Свихнёшься ведь на каком-нибудь иностранном научном докладе!

– Спасибо! – снова проявил вежливость Холодов и отправился к «востребованному» куполу.

– Не стоит твоего извинения, – донеслось ему вслед, и Виктор едва сдержался, чтобы не выругаться.

До далёкого корпуса мемористики было километров пять – час ходу средним темпом. Видимо, здесь, в этом раю, учёные никуда не спешили – для великих идей и глубоких размышлений спешка вредна. В отличие от Основной линии и «политических» альтерн в Безвременье хроноскорость была постоянная, её не нужно было подбирать и регулировать из мемкапсул. Неделя в реале соответствовала здешнему веку, поэтому тут никто никуда не торопился. По поводу вреда высоких хроноскоростей до сих пор не утихают диспуты среди врачей. Одни говорят, что время от них никакого, другие считают, что они приводят к сердечно-сосудистым заболеваниям.

Пешие прогулки в этом элизиуме – одно удовольствие! На улице солнечно, но не жарко, температура комфортная – градусов двадцать, и лёгкий ветерок. Идёшь себе по дорожке, а вокруг летают безобидные бабочки, опасные насекомые вроде ос и шмелей отсутствуют. Транспорта тут тоже нет никакого, тебя не обгоняют зловонные автобусы, дребезжащие трамваи и опасные электросамокаты.

Постепенно приближаясь к цели, Виктор на всякий случай уточнял у редких прохожих, правильно ли он идёт к мемористическому корпусу по этой дорожке. И получал такие ответы:

– Ты вышагиваешь должным образом.

– Вы ступаете в уверенной ориентации.

– Эта стезя пролегает к мемористическому строению.

Продравшись через дебри синонимов, Холодов успокаивался, понимая, что «вышагивает» в правильном направлении. Интересно, что тут не встречалось ни прошляков с красной аурой, ни жёлтых порожденцев – только одни зелёные совры.

Когда Виктор столкнулся с очередным встречным, он сперва не обратил внимания на знакомую сиреневую форму и машинально спросил:

– Не подскажете, эта дорога к корпусу мемористики ведёт?

– Нет, от него, – логично ответил встречный без синонимных выкрутасов.

Судя по погонам, на этот раз Холодову попался капитан Мемконтроля. Этим-то дуболомам что тут понадобилось?!

– Спасибо, – сухо поблагодарил Виктор и собрался идти дальше, но мемконтролёр его остановил вопросом:

– Земляк, что ли?

– Соотечественник, – подтвердил Холодов немного по-мультилингвистически.

– Зря туда идёшь, соотечественник, – предостерёг земляка капитан, указывая за спину. – Нет там никого. Только что оттуда…

– Куда ж они все подевались?

– В соседний субальтернариум отправились. В псевдонаучный, мать его ети в бороду!

– Чего им там понадобилось, у этих фриков научных? – удивился Виктор странному поведению своих коллег.

– А почему вас это, собственно, интересует? – подозрительно прищурился мемконтролёр, отвечая вопросом на вопрос и переходя на официальное «вы».

– Человека ищу одного, – осторожно ответил Виктор, решив ничего не уточнять.

Но подозрительность капитана уже пошла на убыль:

– Я тоже ищу человека, – сообщил он доверчиво. – Какого-то профессора Возд… э-э-э… Воздвиженского.

– Мне он тоже как раз нужен! – Меморист решил тоже не крутить и говорить начистоту.

– Слушай, так давай вместе пойдём, – предложил капитан, снова переходя на дружеское «ты». – Всё равно надо к центральному корпусу возвращаться: там телепорт к псевдонаучникам. Вместе веселее.

Виктор сильно сомневался, что с таким собеседником ему будет весело, но делать было нечего, придётся топать назад.

Обратная дорога показалась короче. Вначале путники молчали, потом Виктор не выдержал и первым представился. Капитан в ответ назвался Юрием Брониславовичем. На вид ему было около пятидесяти: невысокий лысоватый дядька среднестатистической грузной комплекции; в научную альтерну принято погружаться в своём натуральном обличье. Не очень-то прёт карьера у Брониславыча – в его годы уже в отставку уходят полковниками!

– Как господин Бурлаков поживает? – поинтересовался Холодов. – И его лучший подчинённый, господин Кудрявцев?

– Живут себе потихоньку, – нехотя ответил собеседник. – Бурлаков не мой начальник, я в отделе эпохальных инспекторов работаю. А Кудрявцев недавно от нас сбежал как раз к Бурлакову…

– Зачем сбежал? Платили мало?

– Раздолбай потому что, вот и сбежал! Он чуть всю екатерининскую эпоху не развалил! Решил, что у оперов ответственности меньше, вот и перевёлся к ним в отдел. Как бы теперь назад не пришлось проситься.

– А что так?

– Встретил я его недавно. Жалуется на жизнь. Говорит, беспокойная работа: слежка, беготня, погони… Не по нутру ему такая работа. Да ещё и последняя история…

– Что за история? – Холодов спросил осторожно, боясь, что его любопытство опять вызовет подозрительность у собеседника.

– Бурлаков со своими бойцами накрыл какую-то шарашкину контору. Пересадками сознаний занимались ушлые ребята. Брали личности прошляков и перетаскивали их в реал, в тела бомжей и алкашей. Оживляли покойников якобы. Ну, наши опера их и накрыли.

Юрий Брониславович подробно рассказал, как в нелегальной фирме обнаружили ремортальный агрегат. И, странное дело, подобных устройств ещё нигде в мире не делали. Перенос сознания и оживление исследовались лишь на академическом уровне, да и то не было цельной теории, а только несколько гипотез, да и то хлипких. Откуда взялся этот агрегат, никто не знает.

– Самое интересное, – вошёл в раж капитан и начал размахивать руками, – на этом агрегате нет никаких ни шильдиков, ни логотипов, ни заводской маркировки. Только надписи на кнопках и рычагах, по-русски причём подписано. Сначала думали, что кустарщина, делали какие-нибудь студенты-умельцы в гараже, но непохоже на самоделку. Всё подогнано, ничего не хлябает, ни грубых швов, ни щелей. Видно, что заводское изделие. Бурлаков предположил, что агрегат иностранный, американский или китайский, но ведь надписи русские! Мы всем отделом ходили смотреть…

Собеседник жестами изобразил габариты таинственного агрегата, а потом продолжил:

– Бурлаков запросил консультацию в университете, ему посоветовали к Воздвиженскому обратиться. Говорят, крупный специалист по всяким аномальным явлениям.

– Почему именно тебя к Воздвиженскому отправили? – удивился Холодов. – А не Кудрявцева? Иои из оперов кого-нибудь? Да и сам Бурлаков мог бы…

– Да потому что я – инспектор в Безвременье, – с горечью ответил Юрий Брониславович. – Тебе, говорят, всё равно туда надо с плановой проверкой погрузиться. Вот заодно и выясни у Воздвиженского, что за чудо опера откопали. А оно мне надо? У меня своих дел по горло, едри его через колено!

– Какие тут могут быть дела? – не выдержав, заметил меморист довольно нетактично. – Тут ведь райское местечко! Все испытания и эксперименты проводятся на мемполигонах, это – отдельные альтерны, замкнутые, так что диссонансы и биения исключены…

– Это здесь рай, а там у фриков псевдонаучных – ад! – возмутился собеседник. – А ты у них не был ещё? Вот сейчас и поглядишь! Какое уж там спокойствие! Нервы сплошные! Как выгружаюсь в реал, так каждый раз сразу стакан корвалола выпиваю!

Наверное, Виктор сильно задел Юрия Брониславовича, поскольку он не произнёс больше ни слова до самого телепорта.

6

Едва переместившись в центральную псевдонаучную альтерну, спутники присели от неожиданности: над головами пронеслась пара дискообразных летательных аппаратов с надписями «Аненербе», сделанных по нацистским технологиям времён Второй Мировой войны. Сзади раздался сигнал. Виктор отскочил и едва успел оттащить Юрия Брониславовича: их едва не задел инерциоид, пронёсшийся на огромной скорости мимо. Меморист обнаружил, что он с Брониславовичем материализовались прямо на проезжей части шумной улицы, и благоразумно перешёл на тротуар. Капитан последовал за ним.

– Сколько просил инженеров наладить телепорт, – возмущённо прокричал мемконтролёр, – чтобы не выбрасывал посреди дороги! Кудрить их в дышло!

Он был прав, Юрий Брониславович: тут был далеко не рай. Шум стоял такой, что Холодов еле расслышал собеседника. По широкой улице, которая была тут единственной, носились взад-вперёд инерциоиды и автомобили с двигателями на воде. Улица упиралась в огромное, этажей в пятьдесят, здание Академии биоэнергоинформатики и ятрофизики: в отличие от обитателей предыдущей альтерны здешние обитатели предпочитали высотные здания и урбанистический стиль в архитектуре. Другой конец улицы утыкался в торец не менее высокого здания Университета астрологии, нумерологии и эзотерики.

Вдоль улицы по обеим сторонам выстроились здания удивительных форм и расцветок: одни напоминали летающие тарелки, другие – цветки с раскрытыми лепестками, третьи – кучу книг, наваленных в беспорядке друг на друга. Надписи тоже вызывали лёгкую оторопь: «Корпус паранормальных явлений», «Алхимический корпус», «Лаборатория волновой генетики», «Филиал Института Бхактиведанты»… Между зданиями высились диковинные сооружения и устройства, какие можно увидеть лишь во сне или в фантастических фильмах. Вздымались к небу энергетические пирамиды для коррекции кармы и самозаточки ножей. Шумели вечные двигатели самых разных конструкций, перекатывая металлические шары или наполняя и опустошая ёмкости водой.

– Интересно, что тут Воздвиженскому понадобилось? – пробормотал Виктор, озираясь. – В этой кунсткамере?

Он слегка растерялся от обилия разных псевдонаучных диковин. Юрий Брониславович, наоборот, был очень раздражён:

– Мне сказали, что их сюда попросили историки-альтернативщики, – ответил он сердито. – У них то ли с Атлантидой что-то не в порядке, то ли Лемурии диссонансы.

– Приятное местечко! – Холодов обвёл руками пространство.

– Да какое там приятное! – Прямолинейный капитан не понимал иронии. – Дурь одна! С жиру бесятся очкарики!

– Ну почему дурь? Тут очень даже интересно! – из вредности возразил Виктор, хотя тут и в самом деле было много любопытного.

– Хватит глазеть! – ещё больше рассердился Юрий Брониславович, – Времени мало. Пойдём лучше к историкам.

– А ты знаешь куда идти?

– Ещё бы не знать! – важно ответил мемконтролёр. – Я тут инспектор!

Было видно, что капитан всё же не знал или забыл, где находятся псевдоисторики. Виктор и бестолковый Брониславович около часа бродили по улице, читали вывески на зданиях и тыкались то в одну дверь, то в другую. Холодов иногда останавливался и разглядывал разные диковины, но напарник дёргал его за рукав и тащил дальше. Но меморист всё же успевал подивиться на гомункулов, стройными рядами выходящих из алхимического корпуса, роняя комки раскисшей глины, на табуны пасущихся и стаи летящих пегасов и на исправно функционирующую башню Ворденклиф. В бассейне на задворках корпуса изучения самозарождения в жирном бульоне отвратительно шевелились отдельные части человеческих тел в полном соответствии с теорией Эмпедокла. Притягиваясь друг к другу, они соединялись произвольным образом, порождая жутких химероподобных существ.

– Может, спросить дорогу у местных? – заметил Виктор после часа бесполезных поисков.

– У кого тут спрашивать? – резонно возразил Юрий Брониславович. – Персометр есть? Вот и посмотри вокруг!

И верно, альтерна была заселена смоделированными новоделами с синей аурой. Меморист слышал, что в псевдонаучной альтерне фрики используют так называемую закваску: надумывают разные нелепые теории и законы, а затем наблюдают как несчастные новоделы-аборигены, подстраиваясь под эти законы, начинают усиленно изобретать всякие странные штуковины. Эти изобретения, зачастую бесполезные и даже вредные, нужны псевдоучёным для того, чтобы натолкнуть на мысли и создать ещё более бредовые теории, тем самым вызвав новый приступ творчества у аборигенов-изобретателей. В теоретической мемористике это называется эффектом самоката, когда аборигены живут своей автономной жизнью, в том числе и изобретают многочисленные механизмы разной степени нелепости без всякого давления со стороны реала мнемотронами.

Понятно, почему учёных-альтернативщиков отселили в отдельную альтерну. Своими странными теориями и выдуманными законами природы они непременно доведут «обычную» научную альтерну до биения. Если даже мелкие исторические расхождения вызывают диссонансы в мемориуме, что уж говорить в законах природы! Но и «психологический диссонанс», наверное, сыграл немалую роль: очень сложно работать бок о бок учёному-ортодоксу и научному фрику.

Наконец нервный Юрий Брониславович вспомнил, что историки-альтернативщики базируются в небольшом двухэтажном здании, находящимся в складской зоне. Вздохнув, Виктор отправился за ним. По дороге капитан разгагольствовал о том, как трудно поддерживать порядок в этой нелепой альтерне, населённой странными людьми и заставленной не менее странными устройствами. Тут он, конечно, набивал себе вес. Ведь альтерна была международная, значит, контролировалась Интермемом и инспекторской комиссией из разных стран. Научная, псевдонаучная и все вспомогательные альтерны-полигоны статусом напоминали Антарктику, которая не принадлежала ни одному государству.

Ладно, хоть здесь политиканы умудрились договориться, потому как в мемориуме постоянно возникали склоки из-за исторических национальных границ. То Турция начала доказывать, что имеет право менять меморную историю Болгарии на правах Османской империи, что вызвало ряд возмущений болгарских политиков. То Польша претендовала на историю Западной Белоруссии. То Прибалтика вводила мемвизовый режим для российских мемтуристов, хотя была договорённость на безвизовое посещение всей мемтерритории бывшего СССР.

Складская территория не охранялась: не от кого тут было охранять. Но и порядок навести было некому; сюда сваливали невостребованное оборудование и реактивы фрики из самых разных псевдонаучных сфер: целители, специалисты по эгрегорам, разработчики климатического и сейсмического оружия… Здесь бочки с флогистоном с надписями «Осторожно, огнеопасно!» перемежались с ёмкостями для теплорода, пузырьки с красной ртутью лежали в одной куче со слитками орихалка, списанные вечные двигатели продолжали функционировать, выполняя бесполезную работу. Виктор успел заметить цистерну алкагеста – жидкости, растворяющей все без исключения вещества. Интересно, из чего была сделала сама цистерна? И не попахивало ли здесь логическим биением?

Юрий Брониславович шёл впереди, выискивая дорогу среди псевдонаучного хлама. Иногда он оглядывался, неудобно выворачивая шею, и, обращаясь к Виктору, ворчал:

– Нагромоздили тут, ироды! Будь моя воля, давно бы запретил этот гадюшник!

– Какой гадюшник? Склад? – не сразу понял собеседника меморист.

– Да не склад! Всю эту альтерну, чтобы её елдыкнуло в коромысло! – неожиданно взорвался инспектор. – Весь этот заповедник мракобесов, рериховцев и прочих звенящих кедров! А всех здешних фриков я бы пересажал!

– И за что? – невинно поинтересовался Холодов.

– Как за что?! – ещё больше взвился Юрий Брониславович. – За рептилоидов с НЛО! За планету Нибиру, чтоб её! За лемурян с третьим глазом! За волновые геномы! За комету Еленин с синильной кислотой на хвосте!

Не будучи психологом, меморист мог с уверенностью сказать, что любой фрик в споре с таким нервным праведником и сторонником чистоты науки всегда останется в выигрыше. Потому что фрик будет спокойно доказывать свою муть, а пламенный борец с лженаукой будет возмущённо корчиться от антинаучного бреда собеседника.

Холодов хотел сказать капитану, что научные фрики очень выгодны для государства. Во-первых, они часто заказывают себе специализированные альтерны для испытаний своих теорий, и оплачивают заказ щедро, со стоимости которого государство отщипывает свою долю налогами и госпошлиной. Во-вторых, чем больше в обществе циркулирует научного бреда, тем сильнее туманятся мозги обывателей, и они напрочь теряют способность к критическому мышлению. А такими легче управлять. Но меморист не стал озвучивать столь опасные антигосударственные мысли первому встречному, тем более госслужащему.

– Ты не расстраивайся так! – посоветовал Виктор, осторожно огибая бак со структурированной водой. – Нет таких статей в уголовном кодексе, чтобы сажать за рептилоидов.

– А надо бы сделать! – упорствовал капитан. – Я тут два часа торчу, и уже голова кругом идёт от всех этих поделок экстрасенсов и тесламанов!

Инспектор с яростью наподдал генератор торсионных полей, встретившийся ему на пути.

– Поаккуратнее, Брониславыч! – посоветовал Виктор. – А то сделаешь какую-нибудь дыру в пространстве и провалишься туда. И меня за собой утащишь.

– Ничего не будет! – с жаром возразил Юрий Брониславович. – Потому что всё это туфта, липа! Ни черта у этих фриков не работает, жуликов!

– Нанотехнологии в реале тоже не работают, – напомнил Холодов. – А, тем не менее, государственная стратегия.

– Причём тут нанотехнологии! – чуть смутившись, возразил инспектор. – Они – действительно перспективное направление. А вот эта хренотень!..

Он ещё раз пнул торсионный генератор, тот вдруг включился и угрожающе загудел.

– Говорят, торсионные поля повышают удои скота и ветвистость пшеницы, – поддел Виктор, но он зря это сделал. Возмущённый до предела борец с лженаукой заорал:

– Смотри, невежда!

С этими словами он подошёл к торсионному генератору, сунул голову в отверстие в корпусе прибора и гулко прокричал оттуда:

– Ну, гляди внимательно, повышаются у меня удои или ветвистость?! Да я, между прочим…

Он не договорил, потому что раздался леденящий душу скрежет. Испуганный сторонник академической науки моментально вытащил голову и отпрыгнул подальше от источника торсионного поля. Небо полыхнуло оранжевым, воздух содрогнулся, земля под ногами качнулась, и неожиданно повеяло какой-то потусторонней сладостной жутью. Виктор плюхнулся на землю и прикрыл голову руками. Юрий Брониславович упал на живот и начал задом отползать, с опаской глядя на генератор. Волны ужаса терзали минуты три, затем оранжевая пелена в небе будто разорвалась пополам, и проступила обычная синева. Страх схлынул, осталось только бешеное сердцебиение и металлический привкус во рту.

– Что за привычка башку совать куда ни попадя?! – рявкнул на бестолкового инспектора пришедший в себя меморист.

Брониславович, кряхтя поднялся.

– Это не я!.. – растерянно забормотал он.

– А если бы тебе оторвало черепушку? Вместе с фуражкой?

– Да не оторвало бы… Торсионных полей ведь не существует, – не очень уверенно возразил капитан.

– Это их в реале не существует! А тут другие законы. Даже вечные двигатели работают, как видишь…

Виктор уже понял, что зря ругал Брониславовича – альтерну тряхнуло явно не торсионными полями.