Текст книги "Сумерки грядущего (СИ)"

Автор книги: Шлифовальщик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

3

Бесконечный безумный день, плавно перетёкший в ночь, не думал заканчиваться. Через час компания из капитана-безопасника, Кудрявцева и порядком уставшего Виктора уже находилась в зале с финкапсулами для перемещения в финитум. Капитан несколько раз подчеркнул, что сюда допускаются по спецразрешениям, подписанным руководителем Мемконтроля. Это, по его мнению, должно вдохновить оперативника и мемориста, одуревших от последних событий, на новые свершения.

– Ночь на дворе, товарищ капитан! – последний раз взбрыкнул Виктор. – Давайте на завтра перенесём операцию!

– Завтра будет поздно, – возразил непреклонный безопасник. – Бурлаков может выйти из финитума и смыться ещё куда подальше. Пока мы засекли его координаты, нужно брать этого заговорщика тёпленьким.

– Может, вы с нами, а, товарищ капитан? – предложил Кудрявцев с ядом в голосе.

– Я бы с радостью, друзья, посетил финитум. Но, увы, должен руководить операцией отсюда, – увильнул безымянный собеседник. – Но вы не волнуйтесь, всё под контролем.

В зале неожиданно появился старый знакомый Юшечкин.

– И снова здравствуйте! – поприветствовал он недавних напарников. – Давненько не виделись!

– Он тоже с нами отправится? – испуганно спросил оперативник капитана.

– Нет, мой лучший сотрудник старший лейтенант Юшечкин займётся материальным и организационно-методическим обеспечением операции. А я пока отлучусь ненадолго.

Странно, но Виктор совершенно не удивился, что разговорчивый «инструктор» внезапно оказался сотрудником отдела собственной безопасности. В шпионских играх, в которые меморист оказался втянут, такое случается, судя по книгам и фильмам. Его удивило другое: что среди безопасников-дуболомов оказался довольно толковый специалист и теоретик, совершенно не похожий на сотрудников силовых структур. Тем более очки носит; меморист был уверен, что в силовики не берут людей со слабым зрением.

– Женя, Витя, вы зря так напрягаетесь! – успокоил очкарик напарников. – Путешествие в финитум – нечто среднее между погружением в мемориум и перемещением в потенциариум. Вы на время станете как бы полуматериальными: половина вас останется в финкапсуле, а другая – отправится по назначению…

Но Виктор знал, что всё будет далеко не просто. Финитум – сущность новая, почти неизученная, посетивших его отчаянных парней можно по пальцам пересчитать. Странно, что осторожный Бурлаков вообще туда отправился, да ещё и не понять откуда. Где он раздобыл сверхсекретную финкапсулу – уму непостижимо! Хотя, имея в помощниках ушлого воришку Игнатьева, он вполне мог сгустить и перетащить её из потенциариума.

– У вас будет постоянная связь со мной, – обрадовал Юшечкин друзей, особенно Кудрявцева. – Всё, что вы увидите, будет передаваться на наши мониторы. Так что в случае опасности я смогу дать рекомендацию…

– Сам-то ты бывал в тех местах, умник? – хмуро спросил оперативник.

– Я прошёл спецкурс по финитуму в Москве, – немного смутился инструктор, оказавшийся старшим лейтенантом.

Два техника, готовящих финкапсулы, с любопытством прислушивались к разговору. Они смотрели на будущих путешественников в столь опасное место с почтением, благоговением и некоторым страхом.

Интересно, что им там втюхивали, на этом московском спецкурсе, подумал Виктор. Ведь даже среди учёных нет единого мнения по поводу финитума. Например, мемористы считают, что финитум – это особая часть мемориума, что-то вроде альтерны, образованной позывами и желаниями. Эдакая идеальная страна мечты, Элизиум, Эдем, может даже и Шамбала. Это райское местечко лежит как бы в стороне от Основной линии и других «обычных» альтерн, в некоем Завременье. Другими словами, финитум – несбыточный идеал, к которому нужно стремиться, исполнение всех «мечт».

Философы же доказывали, что финитум – четвёрная сущность после континуума, мемориума и потенциариума. Мол, материя движется в континууме, отражается в мемориуме, «может» в потенциариуме и «хочет» в финитуме. Основываясь на понятиях целесообразности и целеустремлённости, философы – сторонники телеономии – считали, что у каждой системы, будь то неживой предмет, живое существо или человек, есть цель. И финитум – конечная цель всех систем во Вселенной. Сюда же философы прикручивали волюнтаризм, навязывая каждой системе волю к победе, к осуществлению своих целей.

Особо зафилософствовавшиеся, увлёкшись, предполагали, что у материи есть и другие «континуумы», помимо перечисленных четырёх, и указывали разное их число, от сотни до десятков тысяч, шокируя всех интересующихся наукой.

– Но, как говорится, есть нюанс, – сообщил Юшечкин. – Заранее вас предупрежу. Дело в том, что цели и мечты у всех разные. Религиозные фанатики мечтают о рае, коммунисты – об обществе всеобщей справедливости, националисты – о мире, очищенном от неполноценных народов… Животные мечтают об обильной пище, безделье и куче особей противоположного пола под боком; впрочем, большинство обывателей об этом тоже мечтает. Даже камень, и тот «мечтает» занять положение с наименьшей потенциальной энергией…

– Ближе к сути можешь? – перебил болтуна Кудрявцев. – Что за привычка постоянно в дебри отклоняться!

– Я и так вкратце объясняю! – обиделся собеседник и тут же продолжил:

– Поэтому финитум представляет собой не единое целое, как мемориум или потенциариум, а множество отдельных мирков, на любой вкус и цвет. Мы их называем пропосами, то бишь целями, к которым стремятся в настоящий момент люди или иные существа или их группы…

– Ещё короче! – подстегнул болтуна неумолимый оперативник.

– Короче, мы не сможем отправить вас точно в нужный пропос с первого перемещения. Координаты Бурлакова нам известны, а вот пропос будем искать ощупью. Обычно раза с пятого-шестого попадаем в нужный мир.

– Ты умеешь успокоить! – хмыкнул Кудрявцев. – «С пятого-шестого». Нам до утра болтаться что ли по пропосам?

– Вы же в капсулах будете лежать! Вот и отдохнёте. По крайней мере, большая часть из вас отдохнёт, пока меньшая будет блуждать по финитуму.

– А если мы попадём в мечты каких-нибудь изуверов-извращенцев?

Юшечкин отвёл глаза, и в разговор вмешался осторожный и предусмотрительный Холодов:

– Ты ведь говоришь, что мы будем в полуматериальном состоянии. Значит, нам могут нанести вред аборигены.

– Да ерунда! – глядя в пол, обнадёжил инструктор. – Убить ведь не убьют.

– А искалечить, значит, могут?

– Я на связи постоянно буду, – уклонился от неприятной темы Юшечкин. – В случае опасности предупрежу. И вообще, хватит воду в ступе толочь, надоели пустые разговоры…

– Уж кто бы об этом говорил! – заметил Кудрявцев.

Виктор же задумчиво и тревожно глядел, как техники завершают последние приготовления.

* * *

Ощущения были схожи с погружением в мемориум: сперва абсолютная угольная чернота перед глазами, потом – слабый свет, становящийся всё ярче и ярче, а потом из небытия медленно проступают контуры нового мира. И остаётся лишь лёгкое головокружение как последствие перемещения.

Виктор открыл глаза и тот же вновь зажмурился от яркого солнечного света. Он почувствовал, как жаркое солнце нагревает его тёмную ветровку: как и в потенциариум, в финитум путешественники переместились в своей одежде, а не смоделированной. Холодов снова осторожно приоткрыл глаза и огляделся. Уж не в Африку ли отправились они за беглым Бурлаковым?!

Они с Кудрявцевым стояли на тихой улочке незнакомого курортного города. Неподалёку от них слышался гул толпы. Спасибо Юшечкину, что догадался переместить их в безлюдное место, не вызвав ажиотаж среди аборигенов. Небо было ясное, солнце стояло в зените, и от раскалённого асфальта поднимались волны жара. Виктор вытер пот со лба и снял ветровку. Глядя на него, то же самое проделал и Кудрявцев.

– Ребята, приём! – раздался в голове знакомый тенорок Юшечкина. – Проверка связи.

– И вам не хворать! – откликнулся Виктор вполголоса, чтобы не привлекать внимания. Осторожность не помешает: вдруг за психа примут. Хотя на этой уютной улочке было безлюдно.

– Ты куда это нас забросил, умник? – услышал меморист сдавленный шёпот оперативника. – Почему жарища такая?

– Что за курорт? – уточнил вопрос Холодов.

Некоторое время Юшечкин озадаченно молчал, а потом ответил:

– Это ведь финитум, ребята! Страна мечты. Тут нет определённых географических привязок. Просто абстрактный курортный город в абстрактной стране. Но не бойтесь, языкового барьера не будет: автопереводчик работает.

– И куда нам идти?

– Прищурься, – посоветовал инструктор и выждал пару секунд. – Видишь, стрелка перед глазами появилась? Это направление, куда вам надо двигаться. Она указывает предполагаемое местонахождение Бурлакова.

Только сейчас Виктор заметил, что собеседник часто употребляет в речи канцеляризмы.

– А далеко идти? – осведомился он.

– Я за полкилометра обычно высаживаю от места. Или чуть ближе.

Меморист обречённо вздохнул. Приятного мало: топать полверсты по такой жарище! Да ещё и не в курортном прикиде, а в джинсах и тёмной рубахе. Надо хоть рукава засучить…

– Пойдём? – обратился Виктор к напарнику. – Нам туда.

Он указал как раз в сторону людского шума. Кто его знает, по какому поводу там шумят. Может, митинг или, ещё хуже, восстание какое-нибудь началось. Примут их протестующие за сотрудников спецслужб и искалечат под горячую руку!

– Ты чего остановился? Людей испугался? – Догадливый Кудрявцев обернулся к Виктору. – Не бойся, вряд ли это опасно. Мы же в мире мечты находимся. Какой дурак будет мечтать о бунтах и потрясениях!

– Кто его знает… – продолжал сомневаться Виктор. – Мало ли какие мечты у человека… Вон Бурлаков как раз о таком и мечтает. Может, мы с первого раза в его пропос попали?

– Бунты обычно в столицах происходят, – резонно заметил оперативник. – На курортах редко бунтуют: тела и мозги от солнца в кисель превращаются, тут не до восстания.

– Да не скажи, – упрямился меморист. – В южных странах как раз чаще перевороты разные происходят. Это на северах тела и мозги в сосульки превращаются…

Так, давя друг друга аргументами и временами посматривая по сторонам (ничего интересного – тихие переулочки, обвитые диким виноградом, домики с палисадниками, небольшие уютные отельчики), напарники дошли до источника шума.

Перед ними во всём великолепии открылась шикарная набережная. Словно сошедшее с рекламных буклетов, неестественно синее море, крик чаек, белоснежный теплоход у горизонта, мраморный парапет, толпы галдящего праздничного люда – всего здесь было в изобилии.

– С обезьянкой не желаете сфотографироваться? – подскочил к друзьям прыткий молодой человек.

– Нет, спасибо, – вежливо отказался Виктор.

– А с попугайчиком?

– Спасибо, нет!

– А ваш товарищ?

– У него хроническая нефотогеничность с детства. Болезнь есть такая. Заразная.

Отвязавшись от назойливого фотографа, Виктор не спеша окинул взором набережную:

– Я понимаю Бурлакова. Неплохие у него мечты. Слегка быдловатые, правда, но красивые.

– И зачем он в собственные мечты отправился? – задумчиво произнёс Кудрявцев.

– Разве не понятно? Отдохнуть, расслабиться, вдохновиться на подвиги в реале…

– Так и оставался бы тут навсегда! На кой чёрт нужно в серый реал возвращаться! Да ещё и рискованными делами там заниматься, антигосударственными, переворот готовить.

И правда, почему? Виктор на некоторое время задумался над ответом. Как бы это получше объяснить напарнику. Представь, что тебе снится сон, в котором ты император, властелин Галактики, покоритель женских сердец или пятидесятикратный олимпийский чемпион. Захочешь ли ты навсегда остаться там, зная, что это – всего лишь сон? Может и захочешь, но тебя будет постоянно терзать мысль, что всё это не по правде, а иллюзия.

Холодов только хотел озвучить аргумент напарнику, но тот вдруг толкнул его в бок:

– Смотри-ка! Не всё в порядке в этом раю!

Виктор присмотрелся повнимательнее к отдыхающим на набережной и содрогнулся от омерзения. Почти все курортники ели. Точнее, обжирались. Стоящие у парапета уписывали хот-доги, гамбургеры, луковые колечки и шаурму, запивая газировкой и соками, обсыпая крошками одежду, громко чавкая и издавая другие неприятные звуки. В летних кафе более приличная публика уничтожала креветок, омаров и другие деликатесные морепродукты, обильно политые майонезом и кетчупом, под коньячок и водочку. С изумлением Холодов увидел, что вдоль набережной вместо скамеек установлены мягкие кожаные диваны, на которых валялись отдыхающие с бокалами пива, зажёвывая пенный напиток тоннами чипсов, сухариков и вяленой рыбёшки. Брошенную упаковку тут же подбирала курортная обслуга.

Одежда курортников не отличалась изысканностью. Мужчины носили майки с дурацкими надписями, шорты и шлёпанцы, надетые на носки. Одежда женщин была чуть разнообразнее: просторные платья, парео, надетые на купальник, топики и шорты в обтяжку. Самое удивительное – отдыхающие постоянно меняли свой облик. Красавцы-мачо могли на миг словно забыться и плавно перетекали в пузатых небритых мужланов типично провинциального вида. А у стройных тощеватых женщин вдруг резко толстели ляжки и прочие проблемные части тела, а в гламурном мяуканье проскальзывали грубоватые нотки хамоватых базарных торговок. Впрочем, отдыхающие быстро спохватывались и восстанавливали прежние соблазнительные формы.

На детей мало кто обращал внимание, поэтому их облик соответствовал обывательскому среднестатистическому. Почти все толстые, малоподвижные и нагловатые, они, некрасиво развалясь на диванах, утопали в смартфонах.

Содрогаясь от случайных прикосновений прохожих, напарники начали пробираться вдоль набережной, ориентируясь на стрелку-указатель перед глазами. Виктор уже догадался, что этот гадюшник – вряд ли предел мечтаний Бурлакова. По всей видимости они попали в обывательский рай, о котором рассказывал Юшечкин – ведь о курортах и жратве мечтает девять десятых населения нашей страны. Да и не только нашей, в каждой стране есть подобная публика. Обывательщина – явление интернациональное.

С первого раза попасть в нужный пропос ни у кого не удаётся, что и произошло сейчас. Но стоять на месте не хотелось, поэтому друзья шли вперёд по стрелке мимо обжирающейся и валяющейся публики, мимо огромных экранов, по которым транслировались бесконечные сериалы и футбольные матчи, мимо забегаловок и шаурмячных, встречающихся буквально через десяток шагов. Снующие тут и там весёлые аниматоры пытались расшевелить непритязательную публику доступными развлечениями. Это были либо «спортивные» игры, кто больше выпьет пива за минуту, или интеллектуальные, а-ля расставьте правильно буквы в слове «окрова» – крупное рогатое домашнее животное, умеющее мычать и дающее молоко.

Беседы тут велись о простых и понятных вещах. Публика обсуждала еду в ближайших закусочных, последние серии мыльных опер, одежду соседей, снова еду… Рассказы курортников были тягучими, рассказчики с трудом вели тему, продираясь сквозь частоколы слов-паразитов вроде «короче», «реально», «конкретно» и англоязычного сленга, слегка разбавленного уголовной феней.

На пляже, расположившемся за парапетом, тоже было полно народу. Купались мало, плавали плохо, поэтому большинство народу загорало, параллельно успевая поедать с больших тарелок снеки и фрукты, разбрасывая косточки и огрызки по всему пляжу.

Неожиданно появилось странное ощущение лёгкости в теле. Виктор опустил глаза вниз и остолбенел. Его привычная одежда превратилась в курортную. На нём была надета майка с надписью «Супербой», длинные шорты камуфляжной расцветки и неудобные сланцы. Поглядев на напарника, Холодов невольно улыбнулся, видя с какой ненавистью тот рассматривает своё облачение – его одежда тоже превратилась в униформу отдыхающего.

– Не пугайтесь, ребята! – раздался в голове жизнерадостный голос Юшечкина. – Тут тоже можно одежду моделировать, как в мемориуме. Только есть некоторая инерция – новый наряд не сразу материализуется, а через некоторое время.

– Долго нам тут загорать? – громко спросил Кудрявцев, и несколько моментально потолстевших отдыхающих уставились на него. – По-моему, мы зря идём: нет тут Бурлакова.

– Скорее всего, – согласился невидимый инструктор. – Мы сейчас как раз готовимся перебросить вас в соседний пропос.

– А тогда на кой мне этот идиотский прикид?! – возмутился оперативник, указывая на свою майку с надписью «Гинеколог-любитель».

Но Юшечкин не ответил. Наверное, занялся подготовкой к следующему перемещению.

4

В новом пропосе, куда переместились Холодов с Кудрявцевым, на путешественников повеяло прохладой ранней осени. Голые плечи и колени покрылись мурашками, и моментально замёрзли пальцы почти босых ног. К тому же осеннюю прохладу усиливала свежесть наступающих сумерек и бодрящий влажный ветерок от находящегося неподалёку канала.

Они снова очутились на набережной. Но это была другая набережная, совершенно непохожая на ту, из предыдущего обывательско-жрального пропоса. Гранитный парапет отделял путешественников от зеленоватой воды канала, многочисленные широкие лестницы позволяли спуститься к воде, а неподалёку виднелся горбатый мостик с узорчатыми перилами. По другую сторону набережной виднелись роскошные дома европейского вида: низкоэтажные – этажа три или четыре, каменные, увитые плющом, с палисадниками и цветниками, они поражали разнообразием колонн, балконов, лепнины и прочих изысков архитектурного мастерства.

Людей и машин тут было мало. Аборигены предпочитали велосипеды: возле каждого дома имелась велостоянка, а вдоль набережной тянулась велодорожка. Точнее, целая веломагистраль с освещением, ровным покрытием и в некоторых местах четырёхполосная. С одной стороны она упиралась в маленькое уютное домашнее кафе, в котором немногочисленная публика, сидя за столиками с чем-то эстетско-сибаристким вроде кофе с пирожными или глинтвейна, слушала джаз в живом исполнении виртуозного пианиста и искусного саксофониста. Другой конец веломагистрали терялся вдали, где кончался тихий жилой квартал и высились небоскрёбы делового района. Оттуда доносился шум вечерней жизни мегаполиса, и виднелось сияние неоновых реклам.

Стрелка, указывающая на Бурлакова, направляла как раз туда, с небоскрёбам, дорогим бутикам и прочим атрибутам успеха и удавшейся жизни. Друзья, переглянувшись, одновременно вздохнули и, с сожалением покидая уютный район, потащились к центру мегаполиса. Любознательный Виктор успевал читать вывески и удивляться, что большинство из них англоязычные. «Ambulance», «Police», «Bookcrossing»… Странно, они по идее должны переводиться, как это происходит в мультилингвальных альтернах мемориума, и Юшечкин уверял, что в финитуме происходит то же самое.

Десять к одному, что они на этот раз попали в ультралиберальный пропос. Прозападный. И вывески задуманы на английском изначально. Поэтому и не переводятся. Странно, если Бурлаков отправился сюда. Что он, силовик до мозга костей, мог забыть среди этих эстетов, адептов толерантности и служителей культа Невидимой Руки Рынка?

Прохожие стали попадаться чаще. Прежде всего бросалась в глаза вычурность в одежде. Большинство были одеты как попугаи: яркие расцветки, павлиньи перья, торчащие сзади, пиджаки в сочетании с цветастыми цыганскими юбками, спортивные трусы, надетые поверх брюк… Пёстрые нелепые одежды дополняли причёски самых удивительных форм и цветов, от розовых «ирокезов» женщин до многочисленных узбекских косичек мужчин. В этом пропосе каждый изо всех сил старался самовыразиться и показать богатый внутренний мир. Особенно неприятно было видеть приклеенные фальшивые улыбки в тридцать два зуба на размалёванных лицах.

Некоторые из встречных были чернокожими в длинных меховых шубах и с толстыми золотыми цепями на бычьих шеях; белые относились к ним с почтением, уступали дорогу и немедленно бухались на колени, когда те проходили мимо.

– По-моему, мы не вписываемся в здешнее общество, – проворчал замёрзший Кудрявцев, чувствуя себя очень неуютно под взглядами прохожих, неодобрительно косившихся на его майку и шлёпанцы.

– Почему же? Представь, что у нас такой своеобразный стиль в одежде, – возразил Холодов, лязгая зубами.

– Может, зайдём куда, погреемся? – предложил оперативник.

– А у тебя деньги есть?

– Это же мир мечты. Какие тут деньги!

– Как знать… А вдруг там будет дресс-код? Где этот бестолковый Юшечкин? Вечно опаздывает с переодеванием…

Напарники сунулись в попавшееся по дороге кафе, оказавшееся на поверку рестораном. Швейцар с широкой улыбкой распахнул перед ними двери.

– Проходите, молодые люди!

Прямо в фойе ресторана играл оркестр, а в небольшом баре можно было заказать себе аперитив для аппетита и усилить хорошее настроение от предвкушения приятного вечера. На круглой сцене возле стены вихлялись в танце яркие девицы, исполняя что-то вроде канкана. Посетители почти не обращали на них внимания.

Зато на вошедших коротко стриженых парней в пляжном одеянии обратили внимание сразу все. Издав пронзительную фальшивую ноту, смолк оркестр, и девицы некоторое время по инерции дружно топали на сцене без музыки. Сидевший на высоком табурете мужчина средних лет в кислотно-зелёном фраке и оранжевых колготках-«сеточках» поперхнулся коктейлем. Соседствующая с ним молодая парочка во все глаза уставилась на вошедших.

– Быдло! – пискнула девушка, тряхнув выбритой посередине головой.

– Ну зачем сразу «быдло»! – не согласился с ней её спутник, снисходительно улыбнувшись напомаженным ртом. – Типичные представители глубинного народа. Ты можешь рофлить, но не агриться.

– Швейцар, выведи отсюда этих быдланов! – Девушке явно хотелось острых ощущений. – Или я в суд подам на ваше заведение!

– Ты ведь блогер, Фанни Гёрл! – урезонивал скандалистку кавалер. – Тебе повезло лицезреть пипл во всей красе. Завтра об этом пост вырайтишь…

Но напарники, поняв, что они оказались в роли инородных тел, сами быстренько ретировались. На улице у входа в ресторан Кудрявцев некоторое время отплёвывался и вполголоса матерился.

– Пойдём отсюда! – наконец вымолвил он, отплевавшись и исчерпав запас ругательств. – Ну и мирок! Одни (непечатное слово) крашеные!

– Сдаётся мне, что Бурлакова тут нет, – задумчиво проговорил Виктор, едва они отошли от гостеприимного ресторана и направились дальше, шлёпая пляжными тапочками по мощёному тротуару.

– Да, скорее всего, – ответил успокоившийся оперативник. – Что-то я не замечал у него стремления носить лосины и втыкать перья в пятую точку.

– Я уже пытался об этом нашему оператору Юшечкину сообщить, но он упорно молчит.

Следуя виртуальному указателю, друзья свернули в сторону от канала и оказались в спокойном местечке, в котором не беспокоил сырой ветер. Это была ярко освещённая улочка, начинающаяся от вывески «Литературный бульвар» и упирающая через несколько кварталов в пятиэтажное здание странной формы, которое именовалось «Дворец современной литературы».

– Ребята, приём! – раздалось в голове у Виктора.

– Ты где шляешься?! – немедленно заорал обычно сдержанный Кудрявцев, спугнув пёструю стайку юных ценителей, стоящих неподалёку. – Нам чуть морды не набили в ресторане!

– В круглосуточный магазин ходил. Весь день на ногах не жрамши…

– Приятного аппетита, умник! А нам долго тут по холоду шляться в пляжных шмотках?!

– Подождите немного, скоро новая одежда материализуется, – заверил инструктор. – Не всё же сразу.

– «Не сразу»! Тут в ледышку успеешь превратиться! – ворчал замёрзший оперативник.

Для того чтобы согреться, он быстро пошёл вперёд, следуя стрелке. За ним засеменил Виктор, поджимая закоченевшие пальцы на ногах. Он блуждал глазами по скверу, словно надеялся на чудо: вдруг здесь, в обители современного искусства промчится Бурлаков в яркой форме Мемконтроля. Но взгляд натыкался только на скульптуры поэтов и писателей с подписями «Осип Мандельштам», «Марина Цветаева», «Белла Ахмадулина», «Анна Ахматова», «Иосиф Бродский». Ваятель изобразил литераторов позах, полных страдания от злодеяний кровавого большевизма, и с глазами, в которых отражалось стремление к Свободе и Правде. Только Ахматову скульптор изобразил в виде хрупкого ростка, пробивающегося сквозь моток колючей проволоки, видимо, символизирующей тоталитарное государство. Возможно, основного ваятеля на некоторое время подменял другой, авангардист или абстракционист.

Возле нескольких изваяний сидели художники и старательно срисовывали литературных деятелей. Одежда живописцев карикатурно подчеркивала их принадлежность к миру высокого искусства: сдвинутые набок большие береты диких расцветок, просторные тёмные балахоны и банты-слюнявчики на груди.

В центре сквера возле памятника Гумилёву, перед которым шумел фонтан, рекламный щит приглашал всех желающих на «Солженицынские чтения». Возле плаката щебетала стайка молодых людей богемного вида, сжимающих в руках «Доктора Живаго» Пастернака, «Ледокол» Виктора Суворова и «Лолиту» Набокова.

– Подожди! – окликнул Виктор неутомимого напарника. – Куда рванул так?

– Согреться чтобы…

– Давай отдышимся немного, – взмолился Холодов. – Тут ведь не мемориум, силовой подкачки нет.

Он опёрся о бортик фонтана, тяжело дыша. Недалеко от путешественников беседовали средних лет мужчина и женщина, одетые, как все аборигены, вычурно и пёстро. У мужчины имелась причёска-хвост, в ушах блестели серьги, а обут он был в высокие сапоги-ботфорты. Женщина была одета примерно так же, но в отличие от мужчины блистала бритой головой. Дама закурила тонкую сигарету, подозрительно зажав её между большим и указательным пальцем, и в воздухе сладковато запахло каким-то легализованным лёгким наркотиком.

– Социализм стирает грань между городом и деревней, а капитализм – между мужчиной и женщиной, – шёпотом изрёк Виктор, кивнув в сторону пары.

– Не так. Социализм делает женщину мужественной, а капитализм – мужчину женственным, – выдал свой вариант Кудрявцев, вспомнив Железную Берту.

Пара, неодобрительно взглянув на двух присоседившихся быдланов в пляжных нарядах, продолжала неторопливо переговариваться, судя по всему, обсуждая очередную литературную новинку.

– С точки зрения экзистенции, – глаголил мужчина, взмахивая хвостом, – в романе видна определённая трансцендентальность. Гиперболизм наличествует, но выглядит вполне эклектично, хотя и дисгармонирует с общим постмодернистским концептом. Фекальная тема определённо в тренде.

– Я бы не вынесла этот роман на паблисити, – отвечала лысая дама, со всхлипом затянувшись, от чего её зрачки расширились. – Там явная декогерентность и стилизация под минимализм. Триггер для определённых паттернов…

В руках хвостатый мужчина держал книгу с блестящей пёстрой обложкой с непонятным рисунком и ярким заголовком, видным издалека: очередной литературный гений обогатил мировую культуру романом «Танго с унитазным бачком».

Одну из лавочек неподалёку от фонтана тоже заняла пара: молодые улыбчивые юноша и девушка выделялись среди богемных завсегдатаев бульвара строгими деловыми костюмами. Вероятно, деловой центр был совсем неподалёку, и офисные клерки, окончив рабочий день, по пути домой решили немного передохнуть, заодно приобщившись к прекрасному. Они обсуждали дневные проблемы.

– Нельзя применять стандарт тиджиай в трейд-маркетинге, – сердился юный клерк. – Ладно, при ребрендинге, но в ретейл-дизайне – это драйвел, рэмбэл. Европейцы над нами смеяться будут! Я не аккаунт-менеджер, чтобы пресейлом заниматься, а коучер, практически тьютор!

Молодая девица гладила юношу по руке и успокаивала:

– Не ангризируй! Главное, ебитда выросла.

Кудрявцев хмыкнул, услышав почти неприличное слово. А Виктор задумчиво произнёс, оглядевшись:

– Вообще-то тут неплохо. Свобода, и силовиков нет, – Он выразительно посмотрел на Кудрявцева.

– Как могут нравиться эти павлины ряженые?! – громко возмутился тот, забыв, что нужно быть осторожным. – В чём свобода-то выражается? Ходить как чучело?

Но на его выпад никто не обратил внимания. Лишь проходивший мимо пожилой человек с тросточкой в клетчатом берете и с длинным шарфом, нарочито небрежно обмотанным вокруг шеи, остановился возле Кудрявцева и вмешался в разговор, не обращая внимания на странный наряд путешественников:

– Зря иронизируете, молодой человек! – проговорил он со старческой неторопливостью, обращаясь к оперативнику. Помпон на его берете недовольно качнулся. – У нас – настоящая свобода, стопроцентная, истинная. Любой может добиться успеха, благодаря трудолюбию, упорству и предприимчивости. Ему никто не будет чинить бюрократических и идеологических препонов.

Виктор читал, что в финитуме иногда возникает странное явление, называемое некоторыми исследователями «эффектом авторской речи». Подходит к тебе абориген со стеклянными глазами и начинает многословно объяснять текущую ситуацию или явление, словно и в самом деле зачитывая размышления автора в каком-нибудь скучном романе. То, что старик говорит «от автора», было ясно из его речи – в ней почти не было заумных слов и англицизмов, обожаемых местными.

– У нас нет принудиловки, – размеренно говорил старик, практически ни к кому не обращаясь. – Армия – частная. Полиция, правда, государственная пока, но есть много частных сыскных бюро. Ценится творчество в любых сферах. Я работал в хайтек-корпорации, так, бывало, сделаешь рацпредложение – и тебе уже через час в конверте премию несут за принесение прибыли…

«Есть тут всё-таки деньги, в этом раю», – полумал Виктор, а вслух напомнил старику:

– Вы забыли упомянуть, что тут нет тоталитаризма и уравниловки.

Но тот, не обратив внимания на замечание, монотонно бубнил:

– Мы не воздвигаем себе лживых идолов и кумиров, как это делают красные. Любой трезвомыслящий человек знает, что Александр Матросов просто поскользнулся, Зоя Космодемьянская была пироманкой, а «Молодая Гвардия» – сборищем хулиганистой молодёжи, мешающей европейским демократическим реформам в Краснодоне. У нас каждая свободная личность – сам себе кумир. Единственные люди, достойные уважения – это те, которые смогли с нуля заработать себе имя и состояние. Сначала чистил обувь на улицах, а через десять лет – директор крупной корпорации…

Холодов объективности ради хотел возразить этому глашатаю демократических ценностей, что кумиры у них всё-таки есть: весь парк заставлен скульптурами литераторов, проповедников свободы и правды, но Кудрявцев дёрнул напарника за майку:

– Пойдём отсюда! Я опять мёрзнуть начал. Что-то наш гардеробщик запаздывает с новой коллекцией одежды…

Старик попытался было увязаться за ними, но, поняв, что молодых людей ему не догнать, махнул рукой и отправился восвояси, стуча красивой тростью с набалдашником в виде львиной головы.