Текст книги "Мост над бездной"

Автор книги: Sgt. Muck

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 29 страниц)

Когда Ршава дошел до места, после которого мог говорить, он ответил:

– Извините, пресвятой отец. Я не считаю мою доктрину заблуждением и в последний раз отвечаю: я не отрекусь от нее.

– Воистину в последний раз, – печально согласился Созомен.

С той же печалью он в последний раз подал знак священнику с колпачком. Тот в последний раз воспользовался им, и Собор погрузился во мрак. В последний раз хор пропел:

– Анафема еретику! Да будет он отлучен! Да будет он отвергнут во мрак! Да будет так!

Едва наступила тьма, Ршава не стал тратить время зря. Он начал произносить заклинание, когда последняя свеча еще горела, и дошел до середины, когда патриарх задал последний вопрос. Созомену пришлось ждать, пока Ршава тихим шепотом произносил первую часть заклинания: не завершив ее, он не мог ответить. Затем, отказавшись признать, что заблуждался, Ршава быстро договорил остальное. И всего через секунду после того, как погасла последняя свеча, он прошептал:

– Да свершится!

И, как в той гостинице в городе восточнее столицы, из его пальцев потекла тьма. То была истинная тьма. Тьма как враг света, а не всего лишь его отсутствие. Та самая тьма, которую получаешь, призывая Скотоса вместо Фоса. Она поглощала свет, поглощала само понятие «видеть». В той гостинице Ршава произнес это заклинание ради эксперимента – узнать, на что оно способно. Теперь он это знал. Для тренировки Ршава произносил заклинание со множеством вариаций, какие только приходили ему в голову. И сейчас вложил в него всю свою силу – а может быть, и силу темного бога, добавившуюся через него.

После завершения церемонии отлучения послушникам и священникам полагалось быстро обойти Собор, зажечь лампы, факелы и свечи, залить огромное здание светом, чтобы показать приговоренному, чего он лишился навсегда. Наверное, они уже начали это делать; но как они могли продолжать, когда тьма затопила даже факелы у них в руках? Их тревожные возгласы прозвучали в Соборе первыми.

Первыми, но далеко не последними.

– Свет! Где свет? – нетерпеливо крикнул кто-то.

Свет потерпел поражение! Ршава ликовал. Он едва не выкрикнул эти слова, но в последний момент спохватился. Зачем подсказывать врагам, где он и что делает?

– Колдовство! – пронзительно завопил кто-то.

– В Соборе рыщет Скотос! – добавил другой, и его вопль, если воспользоваться видесской пословицей, пролил духи в суп.

К Ршаве кто-то протянул руки. Прелат подумал, что это один из тех чародеев, которые привели его сюда из тюрьмы, или один из охранников. Кем бы тот ни был, в непроницаемом мраке он слепо пробрел мимо Ршавы и кого-то схватил.

– Ха! Попался! – воскликнул маг или охранник.

Завязалась потасовка.

Неподалеку другой маг начал вполголоса произносить контрзаклинание. Ршаву такое совершенно не устраивало, поскольку могло лишить его защиты. Он ткнул пальцем в ту сторону, откуда доносились торопливые и негромкие слова.

– Проклинаю тебя, маг! – яростно прошипел он. – Проклинаю насмерть!

Голос смолк. Маг застонал, и Ршава услышал звук упавшего тела. Если у чародея и имелись какие-нибудь амулеты, сейчас их оказалось недостаточно.

«Да! Свет потерпел поражение!» Ему снова захотелось крикнуть это, и вновь он заставил себя промолчать. К тому же пусть он больше не верил в силу света, Ршава все еще нуждался в нем, хотя бы в слабом, чтобы сбежать. Он прошептал другое заклинание, чтобы рассеять абсолютную тьму перед своими глазами – но только перед своими. Он все еще не был опытным магом и не знал в точности, как сработает это заклинание.

Оно сделало все, чего Ршава от него хотел. Даже для Ршавы свет внутри Собора оставался тусклым. Факельщики успели зажечь лишь несколько светильников, пока не осознали, что происходит что-то неладное. Но Ршава снова мог видеть, и было совершенно ясно, что все священники, солдаты и маги остались слепы.

– Где он? Ловите его! – завопил кто-то.

Они пытались. Он наблюдал, как они пытались. Если бы он так не спешил, пробираясь к выходу, то хихикал бы, наблюдая за ними. Они бродили то туда, то сюда. Когда двое сталкивались нос к носу, оба восклицали: «Вот он!» – и пытались схватить друг друга. Это напоминало Ршаве лучшее представление мимов в день зимнего солнцестояния.

Кто-то наткнулся на него, крикнул: «Вот он!» – и попытался схватить его.

– Да нет же, идиот! – гаркнул Ршава, выворачиваясь. – Он там, ближе к алтарю.

– Ой! Извините, святой отец, – пробормотал незадачливый ловец, побрел прочь и всего через несколько секунд схватил кого-то еще. – Вот он!

Добравшись до притвора, Ршава остановился. Он не был уверен, что насланный им мрак простирается настолько далеко. Он повторил заклинание, на сей раз направив его в нужную сторону. Из вестибюля донеслись испуганные крики, подсказавшие, что и там свет внезапно умер. Ршава повторил и другое заклинание, позволяющее ему видеть, несмотря на колдовской мрак.

Толпа в притворе, к его облегчению, оказалась гораздо реже, чем в Соборе. Прежде чем выйти, Ршава вновь напустил перед собой мрак. Некоторые солдаты, стоявшие возле выхода, могли его узнать. И наверняка задуматься, как и почему он выходит из Собора, где его отлучали? Однако им станет не до таких мыслей, когда они внезапно обнаружат, что ослепли.

Когда он прошел мимо них, они терли глаза и кричали – а некоторые прямо-таки вопили:

– Колдовство! Темное колдовство!

Ршава усмехнулся. Солдат не ошибся.

Увидев людей, бегущих к Собору, Ршава понял, что вышел из зоны, где действовала его магия.

– Там внутри пожар, святой отец? – спросил один из них.

Сперва вопрос озадачил Ршаву. Потом он сообразил, что они видят насланную им тьму как густой черный дым.

– Да, – ответил он, стараясь как можно убедительнее хватать ртом воздух. – Там… там ужасно!

Пошатнувшись, он согнулся и закашлял, словно надышался дымом.

Что-то крича, горожане побежали к Собору. Они разразились еще более громкими воплями, когда заскочили во тьму. Один из них выкрикнул, что она пахнет дымом. Тут сработало его разыгравшееся воображение, но через мгновение остальные уже горланили то же самое.

Всеми позабытый, Ршава вышел на площадь Паламы, гадая, как долго продержится созданная им тьма. Рано или поздно она рассеется, когда иссякнет питающая заклинание энергия, если только маги в Соборе не сумеют разогнать ее раньше.

Однако сейчас он был свободен. Рукотворная тьма с лихвой оправдала все его надежды. На рыночной площади, окутанной естественной ночной тьмой, было тихо. Открыты были только несколько освещенных факелами лотков, где продавали еду. От тени к тени скользили проститутки, зазывно окликая увиденных мужчин. Одна из них окликнула Ршаву. Тот не обратил на нее внимания. Она выругалась, больше по привычке, чем от злости, и пошла дальше.

Зато у Ршавы злость была реальной и с каждой секундой нарастала. Он повернулся к Собору и собравшимся там священникам. «Вы не захотели меня слушать, да? Вы меня приговорили, да? Вы все еще цепляетесь за своего проигравшего сражение бога, да? Тогда вы заслуживаете вечной слепоты, а не пока рассеется моя тьма!»

Они заслужили худшей участи. И столица ее заслужила. Ршава сосредоточился.

– Я проклинаю этот город! – оглушительно крикнул он. – Проклинаю именем Скотоса, темного бога-победителя!

В отличие от Скопенцаны, Видесс был подвержен землетрясениям. В Скопенцане Ршава все еще пытался верить в Фоса и гнал от себя мысль, что его проклятие вызвало подземные толчки. Здесь, в столице, он жаждал только этого. Он воскликнул снова – теперь уже от восторга, – уверенный, что у него все получилось.

Ужасающий рев не стихал. Казалось, он длится вечно, хотя в реальности он не мог продолжаться даже минуты. Ршаву швырнуло на землю с такой силой, что даже выбросило из сандалий. Он продолжал радостно вопить, хотя в басовитом рокоте корчившейся в муках земли не мог услышать даже себя.

Но он все же расслышал более слабый гул и грохот рушащихся зданий. Большая часть домов в столице была построена из кирпича и камня, и теперь стены дробились и разваливались, когда под ними сотрясалась земля.

Ршава, у которого хватило здравого смысла выйти на открытое место, прежде чем проклясть столицу, страстно надеялся, что обрушит Собор на головы тех, кто там собрался. Такое возмездие стало бы для него более сладким и сильным, чем любой поэтический образ. Но когда толчки прекратились, Собор остался цел, хотя находившаяся рядом с ним резиденция патриарха обратилась в руины. Ршава выругался и решил наслать еще одно проклятие, нацеленное только на Собор. Но когда он прислушался к себе, то понял, что внутри у него пусто. Он израсходовал всю накопившуюся в нем силу, и теперь от нее ничего не осталось.

Значит, пора уходить. Если те, кто его приговорил, получат шанс подумать, то догадаются, что землетрясение, последовавшее сразу за совершенным с помощью магии побегом из Собора, не было лишь совпадением. А едва они это поймут, на него начнется охота. Поскольку же его магические силы исчерпаны, ускользать от погони будет нелегко. А раз так, то лучше не ждать, пока враги соберутся с мыслями.

Повторный толчок заставил Ршаву пошатнуться, когда он шел по Срединной улице. Затем он услышал новые вопли и грохот падающих домов. Отовсюду, не стихая, доносились стоны и крики боли. Сколько погребенных под завалами людей сейчас страдает? А сколько уже погибло?

– Пожар! – крикнул кто-то неподалеку.

То была одна из самых больших опасностей, связанных с землетрясением. К счастью для разрушенной столицы империи, в воздухе не было ни малейшего ветерка, способного раздуть пламя.

Обломки завалили даже Срединную улицу, самую широкую в городе Видесс. Обрушилось несколько крытых колоннад, а также часть зданий вдоль нее. Ршава уделил секунду – но лишь секунду – надежде на то, что Лардис и его гостиница уцелели.

По улицам носились мужчины и женщины. Многие выкрикивали имена, пытаясь отыскать родственников и друзей. Другие, подобно Ршаве, направлялись к Серебряным воротам – и, несомненно, к другим воротам тоже. Каждый новый повторный толчок, сотрясавший город, увеличивал поток беженцев. Зимой в Скопенцане проведенная под открытым небом ночь стала бы суровым испытанием. Теплым столичным летом такое решение казалось намного лучшим, нежели провести ночь под крышей, которая может обрушиться.

Подобно Собору, городские стены устояли. Ршаве вновь пришлось смириться с разочарованием. Сейчас он ничего не мог с этим поделать. Серебряные ворота были распахнуты. Ршава присоединился к потоку стремившихся из города мужчин, женщин и детей.

– Мы в безопасности! – сказал кто-то, оказавшись за городскими стенами.

Ршава знал, что он пока еще не в безопасности. Но и Видесс не был в безопасности от него.

ГЛАВА 13

Жалкая пародия на лошадь, на которой ехал Ршава, вынуждала его с тоской вспоминать о степных лошадках, оставленных в столице. Оставленных поневоле; Ршава уже не в первый раз подумал, не стоило ли ему хотя бы попытаться вернуть их. И не в первый раз он пожал плечами. Сейчас поздно об этом беспокоиться.

Его улитка с копытами дотащилась до северо-западных ворот в Длинных Стенах. Ршава, скрывая волнение, взглянул на ворота и стоящих возле них солдат. Приказ схватить его на месте вполне мог опередить его. Учитывая достоинства его клячи – вернее, их отсутствие, – опередить Ршаву мог кто угодно и с любым приказом.

Однако часовые у ворот не выглядели особо настороженными.

– Здравствуйте, святой отец, – окликнул Ршаву один из них. – Куда направляетесь?

– В Имброс, – ответил Ршава. Если он поедет и дальше по этой дороге, она приведет его туда. Решив рискнуть, он добавил: – Возвращаюсь домой с синода.

– Фос! – Часовой очертил на груди солнечный круг. Ршава рассудительно повторил его жест. – Мы кое-что о нем слышали. Им следовало бы подвесить того вонючего еретика за пальцы ног и поджарить вверх ногами на медленном огне.

– Нет, этого для него слишком мало. – И другой часовой предложил еще более изобретательную и еще более ужасную пытку.

– Он получит справедливый десерт в следующем мире, – угрюмо заметил Ршава.

Это наверняка сбудется, но его представления о десерте явно отличались от мнения часовых. Все они кивнули.

– Вы, конечно, правы, – сказал один из них, – но нам хотелось бы увидеть, как он получит по заслугам и в этом мире. – Помолчав, он добавил: – Вы едете в Имброс? Тогда будьте осторожны в пути, святой отец. Вокруг города рыщут хаморы, и они любят развлекаться с пойманными путешественниками. Им это нравится, но вам вряд ли придется по душе.

– Спасибо за предупреждение. Благословляю вас за вашу доброту. – Если Ршава собрался играть роль священника, верящего в Фоса, то играть ее следовало убедительно. – Может быть, я даже смогу обратить их в веру во владыку благого и премудрого. – Он снова очертил на груди солнечный круг.

Все часовые, услышавшие его слова, расхохотались.

– Даже не пытайтесь этого делать, если только не хотите быстро умереть, – посоветовал один из них. – Большинство этих парней из клана кубратов, а они самые злобные среди хаморов. Поклоняются Скотосу. – Он плюнул на дорогу.

Ршава тоже плюнул, чтобы не вызвать подозрений.

– Мне можно проехать? – спросил он.

– Езжайте, святой отец. Только потом не говорите, что мы вас не предупреждали. Дороги небезопасны, и даже очень.

– Вера защитит меня, – ответил Ршава. На этот раз несколько часовых очертили на груди символ солнца. Он предположил, что они восхищены его набожностью. Да, он был набожным – или считал себя таковым. Только боги у него и у них были разные. – Трогай!

Он стукнул лошадь пятками по бокам, и она побрела через ворота, выехала за Длинные Стены. Часовые ухмылялись, глядя вслед жалкой кляче.

– Надеюсь, вера его защитит, – проговорил один из них, не понижая голоса. – Благой бог знает, что ему не избежать беды.

– Мы его предупредили, – сказал другой. – А если он не захотел слушать, то едет на свои похороны. И сам будет во всем виноват.

Ршава поехал дальше, гадая, действительно ли кубраты более жестоки, чем остальные хаморы, или они всего-навсего те варвары, которых часовые знали лучше всего. После всего увиденного на северо-востоке он поставил бы на последнее.

И еще он гадал, много ли пройдет времени, прежде чем следом за ним поскачут всадники с суровыми лицами. Хотя весть о беглом еретике еще не достигла ворот, через которые Ршава выехал, в империи Видесс он теперь вне закона – честная добыча для любого, кто сможет его одолеть. Он гораздо опаснее любого одинокого преследователя: фактически он равен целому отряду, – но все же он один. А ему надо спать, и он не может глядеть во все стороны одновременно. Шишка на голове, полученная в Соборе, жестоко напоминала ему об этом. Голова Ршавы до сих пор болела чаще, чем ему хотелось бы.

Несмотря на головные боли, он все же гадал, не оказал ли ему тот монах с дубинкой услугу. Когда Ршава впервые очнулся в тюрьме под резиденцией патриарха, то решил, что сон, увиденный, пока он был без сознания, – это всего лишь сон.

Однако чем дольше Ршава над ним размышлял, тем важнее казался ему тот разговор с незримым ледяным голосом. Ршава постепенно убедил себя, что это было больше чем сон – видение, даже откровение. Некоторые очень святые люди утверждали, что мистически общались с Фосом. Ршава, всегда практичный, не очень-то верил этим утверждениям – в основном потому, что сам никогда не испытывал подобного. Зато теперь…

Если он не договорился, не заключил сделку со Скотосом, после того как дубинка монаха позволила, а точнее, заставила его выскользнуть за пределы сознания, то что же он тогда сделал? Годы, многие годы жизни в обмен на преданную службу делу темного бога… Справедливо, более чем справедливо!

Он стал бы преданно служить Скотосу даже без обещания долгой жизни для этого служения. Ршава был человеком лояльным, и лишь огромная тяжесть обстоятельств могла бы заставить его забыть о лояльности. Он подарил бы темному богу такую же яростную преданность, с какой недавно служил владыке благому и премудрому. Скотос наверняка сможет это увидеть. И в его интересах подарить ученику как можно больше времени для работы.

Лошадь остановилась, жадно уставившись на высокую траву у обочины дороги. Ршава обернулся: видесские кавалеристы пока не мчались по дороге следом за ним. Хаморов на горизонте тоже не было. Ршава спешился, подвел лошадь к траве и оставил ее пастись. Почему бы и нет? Скакала она не намного быстрее, чем стояла.

Пока животное паслось, Ршава стал размышлять над тем, смогут ли преследователи что-либо с ним сделать, и стоит ли ему вообще волноваться. Если Скотос пообещал ему долгие годы жизни, то получит ли Ршава их, несмотря ни на что?

Вскоре он пришел к выводу, что глупо рисковать не стоит. Предупреждение Созомена о том, что темный бог лжив, было здесь ни при чем: так Ршава себе сказал и поверил, что это действительно так. Но ведь если он залезет на скалу и спрыгнет – не настолько же он глуп, чтобы надеяться, будто Скотос подхватит его на лету и вернет обратно? Независимо от любых обещаний, Ршава упадет и разобьется. Если Стилиан, его солдаты и маги поймают его, он также может умереть. В этом сомнений нет. Он может прожить долгие годы, но ему придется их заслужить.

Когда Ршава вновь забрался в седло, лошадь возмущенно фыркнула и с упреком взглянула на него. Подобной живости от нее он еще не видел. Если бы она могла скакать с таким же задором, Ршаве это понравилось бы куда больше. Но кляче не хотелось уходить от сочной травы, – впрочем, так и любой человек с неудовольствием вылезал бы из-за стола, заставленного тарелками с едой. Однако здесь у Ршавы имелись меры убеждения, которые он не смог бы применить к человеку: поводья, удила и стремена.

Все еще недовольная, лошадь побрела на север. Ветерок донес до Ршавы соленый привкус Видесского моря. Ршава даже не сознавал, насколько недоставало ему моря в Скопенцане, пока не ощутил его вновь. Уж не придется ли ему опять позабыть о соленом морском ветре? Он надеялся, что нет.

Ршава ехал, пока солнце не скатилось к западному горизонту. Неподалеку виднелась деревушка, но он не осмелился заехать в местную таверну. Если его опознают, то могут убить во сне. Он много раз ночевал под открытым небом на пути из Скопенцаны в столицу. Он мог переночевать так снова. Мог, и переночевал.

Хлеб, сыр и луковица составили небогатый, но вполне терпимый ужин. В седельных сумках имелся и небольшой запас еды. Ужин он запил кислым красным вином. Если пришлось бы, Ршава мог запить его и водой. Он привык к кровати в гостинице Лардиса, но и голая земля оказалась не такой уж и твердой, когда он завернулся в два толстых шерстяных одеяла. Ршава зевнул, улегся поудобнее и заснул.

Когда он открыл глаза, небо на востоке было серым. Выбравшись из одеял, он ощутил себя немолодым. Спина тут же упрекнула его за неласковое обращение. Да, Ршава уже не был юношей, и пробуждение после ночевки на голой земле напомнило об этом. Пока голубизна сменяла темноту на западе, а небо на востоке становилось из серого розовым, а потом и золотым, он позавтракал хлебом, сыром и вином. Когда над горизонтом поднялось солнце, Ршава уже ехал на север.

Ранним утром он не боялся этой деревушки. Две собаки с лаем подбежали к его лошади, но крестьянин, шедший на поле, прикрикнул на них и отогнал. Затем он помахал Ршаве.

– Вы рано встали, святой отец, – сказал он.

– Ты тоже.

– Я каждый день рано встаю… ну разве что зимой, бывает, валяюсь подольше в кровати, когда нечем заняться. Но почти всегда встаю с восходом солнца – просто потому, что так привык. – Он присмотрелся к Ршаве. – А вы человек городской, если не ошибаюсь.

– Да, ты прав. – Ршава признал то, чего не мог отрицать. – Еду в Имброс.

– Тогда будьте осторожны. Я слыхал, что вдоль дороги бродят дикари. Здесь-то я их не видал, слава Фосу. – Крестьянин очертил на груди знак солнца, и Ршаве пришлось напомнить себе, что надо поступить так же) – но они где-то поблизости. У нас сейчас новый автократор, так что, может быть, дела потихоньку наладятся. Хотя, конечно, может, и не наладятся. – Крестьянский фатализм был старше и зачастую сильнее, чем вера во владыку благого и премудрого.

– Я не боюсь язычников, – сказал Ршава. – Может быть, мне удастся их обратить.

Крестьянин подумал, что Ршава имеет в виду обращение хаморов в веру в Фоса. Он снова очертил на груди солнечный круг, и Ршава опять повторил его жест.

– Да пребудет с вами удача, святой отец, – сказал крестьянин, – но на вашем месте я не стал бы слишком стараться. Говорят, варвары легко выходят из себя, когда их раздражают.

– Что ж, я тоже, – заметил Ршава, и крестьянин расхохотался.

Отдав Ршаве честь, словно генералу, он отправился своей дорогой. Работа ждать не будет. Работа никогда не ждет.

Когда Ршава проезжал через деревню, женщина дала ему мешочек сушеных абрикосов, а какой-то мужчина – кусок копченого лосося. Ршаве стало ясно, что все его вчерашние опасения были напрасными. Известия о нем до этой деревеньки не добрались – пока. Он раздавал благословения, как будто все еще верил в Фоса.

Он отправился дальше со скоростью еле бредущей лошади. В каждую придорожную рощицу он всматривался с подозрением, опасаясь нападения из засады.

Но хаморы не поджидали его в засаде, они жили здесь своей жизнью. Ршава даже не удивился, когда, выехав на вершину пологого холма, увидел лагерь варваров на краю пшеничного поля. В поле паслись коровы и овцы, неподалеку стояли палатки из шкур и войлока.

Разумеется, хаморы выставили часовых. Один из степняков указал на Ршаву, который понимал, что его прекрасно видно на вершине холма. Кочевники находились слишком далеко, и он не слышал, как они перекликаются. Однако они наверняка передали известие друг другу, потому что трое всадников рысью направились в его сторону. Ршава представил, как они смеются: поглядите на этого глупого видессианина, он настолько тупой, что даже не убегает!

Но Ршава и не собирался убегать. Может быть, это выставляло его глупцом, но лишь до поры до времени. Он указал на всадников и произнес то, что хотел сказать своей жалкой кляче:

– Проклинаю вас, животные.

И три степные лошадки одновременно рухнули замертво. До Ршавы донесся слабый крик испуга. Двое хаморов поднялись сразу, но третьему упавшая лошадь придавила ногу. Товарищи помогли ему освободиться. Ходить он мог, но не очень-то легко: держась за плечо спутника, доковылял до большого серого валуна и уселся на него.

Как поступят те двое? Ршава знал, что, если они направятся к нему пешком, их придется убить. Он не хотел этого: смерть соплеменников настроит против него весь клан. Но если он их не убьет, они обязательно попытаются убить его.

Один из степняков направился было к нему, но второй ухватил смелого друга за куртку из волчьей шкуры и показал на лошадей. Ршава не мог слышать, что он говорит, а если бы и слышал, то все равно не понял бы. Однако он вполне мог догадаться: «На их месте могли быть мы». Во всяком случае, ему хотелось, чтобы варвар сказал именно это.

После короткого спора кочевник в куртке из волчьей шкуры уступил. Вместе с приятелем они повели хромого товарища к лагерю. Очень медленно и настороженно Ршава поехал в том же направлении.

От напряжения у него чесалась спина. Если хаморы захотят, они могут послать несколько человек в обход, чтобы подстрелить его из засады. И это у них вполне может получиться. Не желая, чтобы у них получилось, Ршава то и дело оглядывался. Любые пригодные для засады места он объезжал на большом расстоянии, но, впрочем, помня про чрезвычайно дальнобойные луки хаморов, не был уверен, что находится достаточно далеко.

Он ждал, болезненно ощущая, насколько уязвим. Вскоре от лагеря к нему направился одинокий всадник. Он извлек саблю, повертел над головой, чтобы от лезвия отразилось солнце, и бросил ее в траву. Потом медленно пустил лошадку по кругу, показывая, что у него нет лука. У Ршавы колотилось сердце, но все же он махнул кочевнику, чтобы тот приблизился.

Хамор указал на мертвых лошадей.

– Что ты сделать? – крикнул он на скверном видесском. – Как ты сделать?

– Я мог бы убить всадников, а не лошадей, – ответил Ршава. Хамор кивнул в знак того, что понял. Ршава и теперь постоянно оглядывался. Степняку не удастся убаюкать его бдительность. Не увидев никого сзади, Ршава продолжил: – Я пощадил их, чтобы поговорить с вашим вождем.

– Мой вождь. – Хамор ткнул себя пальцем в грудь. – Мой Колакша. Кто ты? Ты колдун? Колдун из Видесс не может написать в горшок. – Он презрительно плюнул.

– Не может, говоришь? – Ршава направил палец на Колакшу, как перед этим наставлял на других хаморов и их лошадей. Он улыбнулся, когда варвар испуганно вздрогнул. Все еще улыбаясь, Ршава добавил: – Я сильнее вашего шамана. Если не веришь, я буду сражаться с ним магией.

Ему пришлось долго втолковывать это вождю. Колакша почти не говорил на видесском, Ршава, разумеется, не знал ни слова по-хаморски. «Пожалуй, придется мне начинать его учить», – подумал он и удивился внезапности этой мысли.

Колакша рассмеялся, когда понял:

– Почему ты хотеть? Липокша убивай ты, если ты пробовать. Ты жрец Фоса, да? Да. Фос слабый бог. Сла-а-а-бый.

Шамана этого племени, как догадался Ршава, звали Липокша. Колакша сумел многое вложить в несколько слов.

– Почему? Чтобы повести вас, повести всех хаморов против Видесса. Теперь Видесс мой враг.

Раз империя изгнала Ршаву, лучшего способа отомстить он придумать не мог. Несмотря на изгнание, в жажде мести он остался истинным видессианином.

Идею мести Колакша явно понял. И столь же явно весьма низко оценил шансы Ршавы.

– Ты жрец Фоса, – повторил он. – Фос слабый.

– Я не священник Фоса, – заявил Ршава. – Я священник Скотоса. Проклясть твою лошадь, как я проклял этих? – Он указал на мертвых лошадей неподалеку.

– Нет! Это хороший лошадь! – Колакша оберегающе положил руку на гриву своей степной лошадки и презрительно фыркнул, взглянув на лошадь Ршавы: – Лучше этот корм для стервятников, где сидеть ты.

– Если стервятник наестся мяса этой лошади, его стошнит, – ответил Ршава.

Он помолчал, решив проверить, дойдет ли шутка до Колакши. Когда варвар, запрокинув голову, захохотал, Ршава понял, что дошла.

– Смешной человек. Смешно-о-о-ой. – Колакша растянул это слово, как прежде растянул «слабый». Он снова окинул взглядом лошадь Ршавы. – И лошадь тоже смеш-но-о-ой. – Вождь потеребил бороду, длинную и курчавую почти до лохматости. – Скотос… Скотос – это бог, который сражаться с Фос?

– Правильно, – кивнул Ршава. – Скотос – это бог, который побеждает Фоса. И Скотос использует хаморов, использует твой народ, чтобы победить Видесс.

Колакша нахмурился:

– Но Скотос – злой бог, да? Хамор не злой. Хамор хороший. Я хороший. – Он вновь ткнул себя пальцем в широкую грудь. – Видесс это увидеть. – И вождь добавил что-то на своем языке.

Если это не было повтором уже сказанного, Ршава изумился бы.

Он едва не рассмеялся в лицо степняку, так же как рассмеялся сам Колакша после сардонической шутки о стервятнике. Ршаву сдержало лишь опасение разгневать вождя. Никто и никогда не считает себя злодеем в собственных глазах. Похоже, это было столь же верно среди диких степных кочевников, которые насиловали и убивали для развлечения, как и среди вежливых и уточненных видессиан, которые… насиловали и убивали для развлечения.

Ршава тоже не считал себя злодеем. Он был реформатором, человеком, которому не дала занять подобающее место умышленная слепота тех, кто вцепился дрожащими от страха руками в отживший порядок вещей. Что ж, Видесс еще увидит. Ршава был способен взглянуть на свои злодеяния не более, чем Колакша – на свои. И он больше не был в состоянии понять, что не может оценивать их здраво.

Хаморский вождь поглядел на него, на мертвых лошадей и стервятников, уже начавших над ними кружиться, и кивнул. Так или иначе, он принял решение.

– Ты идти. – Он махнул в сторону лагеря кочевников. – Идти, да. Ты сражайся с Липокша. Почему нет? Когда он тебя убить, мы пойти дальше.

– Перемирие, пока мы с ним будем сражаться? – спросил Ршава.

– Да, да. – Колакша нетерпеливо кивнул, словно избавляясь от мальчишки, приставшего с какой-то ерундой. – Мы тебя не трогать раньше. Пусть Липокша убить тебя.

Уверенность вождя устрашала. «Но я не позволю себя запугать, только не сейчас», – подумал Ршава и гордо задрал голову. Он надменно взглянул на вождя… сквозь него:

– А если я одолею его?

– Тогда мы слушать тебя. – Колакша рассмеялся. – Но ты не сделать это.

– Посмотрим. Мой бог поддержит меня.

Хаморский вождь опять рассмеялся – и даже громче прежнего, как будто теперь Ршава рассказал ему самую смешную историю. Но сам Ршава ничего смешного тут не находил.

– Отведи меня к этому Липокше, – сердито велел он. – А когда приведешь, запомни его хорошо, потому что больше ты его не увидишь.

От такой похвальбы Колакша еще громче расхохотался.

* * *

Когда Липокша вышел из своей палатки, он оказался вовсе не таким, каким ожидал его увидеть Ршава. Не более грубая, волосатая и варварская версия Колакши – нет; шамана можно было бы с легкостью принять за женщину. Лицо у него было гладким и безволосым, длинные черные волосы спадали на плечи. Более того, хаморский шаман двигался с женской плавностью и грацией. На нем были длинная рубаха и штаны из оленьей кожи, украшенные бахромой на груди, спине, коленях, лодыжках, локтях и запястьях – и в паху.

Когда он говорил на своем языке, голос был легким и высоким – не совсем женским, но и не вполне мужским. Ршава щелкнул пальцами, вспомнив что-то прочитанное давным-давно.

– Ты энари! – воскликнул он.

Слово было позаимствовано из языка степняков, оно не имело эквивалента в видесском.

Липокша, похоже, совсем не знал видесского. Зато Колакша удивленно вздрогнул, услышав от Ршавы слово на родном языке.

– Откуда ты знать? – вопросил он жестким от подозрительности голосом.

– Прочитал, – объяснил Ршава. Но такой ответ не имел смысла для кочевника, не знавшего слов «читать», «писать» и «книга». «Воистину варвар, – подумал Ршава. – Действительно ли я хочу жить среди этих людей? Но какой у меня выбор? Я больше не могу жить в Видессе, пока империя не рухнет».

В конце концов Колакша бросил все попытки его понять. Липокша снова заговорил двуполым, женоподобным голосом. Да, женоподобным. Ршава мысленно кивнул. Он вспомнил это слово: торговцы, путешествовавшие по Пардрайской степи, употребляли его, рассказывая об энари.

Вождь перевел для Ршавы слова шамана:

– Он сказал, ты не видесский колдун, не видесский жрец.

– Это так, – рассудительно согласился Ршава.