Текст книги "Мост над бездной"

Автор книги: Sgt. Muck

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 29 страниц)

– Лучше не надо, – перебила Ингегерд. – Дым привлечет больше любопытных глаз, чем мы увидеть захотим.

Ршава поклонился:

– Ты права, конечно же, а я не прав. Но сегодня холодно, а ночью станет еще холоднее.

– У меня толстое одеяло. – Она похлопала по своей ноше. – Если мы под ним вместе ляжем, нам будет тепло. Или хотя бы не очень холодно.

На секунду ее слова шокировали прелата. Потом до него дошло, что она имеет в виду именно то, что сказала: это, и только это. Он тяжело вздохнул. Лежать рядом с любой женщиной – уже искушение для священника. А лежать рядом с женщиной, которая давно его восхищает… Ршава опять вздохнул.

– Тогда пойдем к этой ферме, – сказал он чуть грубее, чем собирался.

Они зашагали дальше. Впереди – здесь и там – Ршава видел других беглецов, тоже бредущих по снегу, в одиночку или небольшими группами. Обернувшись к Скопенцане, он заметил еще нескольких. Может быть, люди бежали и через другие ворота, в других направлениях… Пусть так – но город, являвшийся гордостью севера и вторым или третьим по величине в империи Видесс, уже не был им. Скопенцана пала.

– Туда, – показала Ингегерд рукавицей. – Это наверняка дорога к ферме.

Ветер сдул с дороги часть снега, и складки местности помогали ее разглядеть. Это было легче, чем предполагал Ршава. Они двинулись к цели. Ферма и стоявший рядом амбар вполне могли сойти за сугробы; из отверстия в крыше не поднимался дым. Однако сам дом выглядел целым, кочевники его не сожгли.

– Хотел бы я знать, не укрылся ли там еще кто-нибудь, – сказал Ршава.

До фермы оставалось шагов сто, когда низкий рокот наполнил воздух и земля под ногами Ршавы затряслась. «Землетрясение!» – подумал он. Ршава пережил несколько землетрясений, когда жил в столице, но не мог припомнить ни одного после приезда в Скопенцану. «И очень сильное», – понял он через секунду.

В следующее мгновение новый толчок швырнул его и Ингегерд в снег. Ршава знал, что закричал. Ингегерд, наверное, тоже завопила. Но сквозь мощный басовитый рев, окружавший их, прелат не мог расслышать даже себя.

Казалось, что землетрясение длится целую вечность. Позднее Ршава предположил, что толчки продолжались не более одной-двух минут. Ему хватило и этого. Даже с избытком. Он с ужасом ждал, что земля разверзнется и поглотит его. Прелат слышал, что такое иногда случается… Но здесь этого не произошло.

Толчки постепенно стихли. Прелат кое-как поднялся. Ингегерд уже стояла, и лицо ее было серым от потрясения. Она что-то сказала на родном языке, точно забыв, что прелат его не понимает. В ее глаза постепенно возвращалось осмысленное выражение.

– Это было… очень плохо, – выдавила она.

– Да… – Ршаве тоже пришлось выталкивать слово с усилием. И тут он вновь завопил, а следом за ним – и Ингегерд, потому что началось новое землетрясение.

Оно оказалось слабее только что пережитого: толчки не сбили их с ног, и прелат слышал, как они с Ингегерд кричат от ужаса.

– Фос! – воскликнула Ингегерд, когда вторая серия толчков стихла, и очертила перед сердцем солнечный круг.

– Это еще не все, – сообщил прелат. – После сильного землетрясения более слабые продолжаются месяцами. А после такого… – Он содрогнулся. – После такого они могут длиться годами.

Ингегерд взглянула на него так, будто ничего ужаснее в жизни не слышала. Некоторые из вторичных толчков подобного землетрясения окажутся настолько сильными, что разрушат все, еще уцелевшее после первого удара. Они причинят новый ущерб. Погибнет больше людей…

Ршава уставился на ферму и амбар, к которым они направлялись. Оба строения превратились в руины. Каменный дом стал грудой камней: если бы прелат и Ингегерд укрылись в нем до землетрясения, их бы уже раздавило.

Амбар был каменным примерно до высоты плеча, а выше сделан из досок. Ему повезло больше, чем ферме, он пострадал не так сильно. Беглецы смогли бы кое-как укрыться в том, что от него осталось. И… Ршава расхохотался. Ингегерд уставилась на него так, будто прелат сошел с ума.

Ршава показал на бревна. Некоторые из них расшвыряло как соломинки.

– Дров у нас хватит с избытком, – сказал он.

– А-а… – протянула Ингегерд и кивнула. – Да, святейший отец, вы правы. И огонь теперь не привлечет внимания… после такого.

Земля содрогнулась от очередного толчка. Ршаве показалось, что он был сильнее первого. Однако на сей раз прелат не закричал. Наверное, предыдущие удары выбили из него весь страх. Ингегерд тоже молчала, и, судя по выражению ее лица, то было угрюмое молчание. Через несколько секунд толчки и рев прекратились – до следующего раза…

В наступившей тишине потрясенный разум прелата вновь заработал, пусть и частично. Его рука сама очертила на груди символ Фоса.

– Клянусь владыкой благим и премудрым! – ахнул он. – Что случилось со Скопенцаной?

Хотя землетрясение и стряхнуло снег с яблоневых ветвей в саду, они все еще заслоняли от взгляда город. Чтобы лучше разглядеть его, Ршава немного вернулся по своим следам. Ингегерд пошла за ним.

– Фос! – прошептал Ршава, увидев город.

Стены его рухнули почти целиком, и лишь некоторые участки все еще торчали, словно редкие зубы в старческой челюсти. Сквозь дым и облака пыли, выброшенные землетрясением в небо, большие просветы в стенах позволяли увидеть, как много зданий обрушилось. Величественного храма, возвышавшегося над Скопенцаной, больше не было. Сердце прелата словно пронзили ножом.

Ему пришлось отвернуться. Ршава понял, что если будет смотреть на то место, где прежде стоял храм, то заплачет. А в такую погоду слезы замерзнут у него на лице и склеят ресницы.

Поэтому было неудивительно, что его взгляд остановился на лице Ингегерд. Зато Ршаву удивило, что смотрит она не на развалины Скопенцаны, а на него.

– Фос! – прошептала она, совсем как прелат секунду назад. Однако прозвучало это слово не с ужасом или страхом, а с благоговейным трепетом. Халогайка не сводила с него глаз. – Воистину, святейший отец, у вас есть сила проклинать. Взгляните, что вы только что обрушили на хаморов!

– Чушь, – возразил Ршава, совсем как в тот день, когда Воил обвинил прелата в том, что Токсар умер из-за его проклятия. Но теперь он не был так уверен в своей правоте. Отмахнуться от двух совпадений вдвое труднее, чем от одного.

Ингегерд покачала головой:

– Нет, святейший отец. Вы не должны так говорить. Вы должны гордиться. Фос вас великой силой наделил. Смотрите, какую месть вы на варваров обрушили. Так насладитесь же этой местью.

Теперь уже Ршава покачал головой. Однако, прежде чем он успел ответить, послышался рокот еще одного подземного толчка. Ршава покачнулся и с трудом удержался на ногах. Увидев, как шатается стоящая рядом Ингегерд, он захотел, чтобы она упала на него, а он бы ее подхватил… Но толчки прекратились, и женщина выпрямилась.

– Эта сила не от Фоса, – упрямо заявил Ршава. – Я молился владыке благому и премудрому, молился снова и снова, на коленях его просил. Если бы он внял моим молитвам, то Скопенцана сейчас стояла бы, а кочевники бродили далеко от ее стен.

Как и многие люди, Ршава часто говорил в стиле тех, кто производил на него впечатление. И сейчас, услышав, как он подражает речи Ингегерд, прелат вновь осознал, насколько сильны его чувства к этой женщине.

– Это великая сила, – сказала она. – И даже вы этого отрицать не станете. Если она не от Фоса, то откуда?

– Я отрицаю и буду отрицать, что все это нечто большее, чем совпадение. – Ршава убеждал скорее себя, чем стоящую рядом золотоволосую женщину. Так ему не придется думать, откуда может происходить эта сила.

Ингегерд издала нетерпеливый звук – больше чем вздох и меньше чем слово. Она явно не согласилась со словами прелата, но не стала и перечить ему. Вместо этого она обернулась на покосившийся амбар и спросила:

– Не опасно ли будет в нем укрыться? А вдруг он нам на головы рухнет, когда мы будем ночью спать? Если, конечно, мы будем спать…

Ршава тоже оглядел амбар, испытывая облегчение из-за того, что неприятный разговор закончился.

– Думаю, сегодня ночью нам понадобится укрытие. Ты согласна? Кроме того, даже сейчас я не осмелился бы открыто развести огонь так близко от Скопенцаны. Он может привлечь больше любопытных, чем нам хотелось бы.

Секунду подумав, она кивнула:

– Истинно так. Есть одни виды опасностей, а есть и другие. Значит, пусть будет укрытие.

В амбаре все еще пахло амбаром, но скотины в нем не было. Если бы здесь до сих пор находились животные, они бы выбежали во время землетрясения или сразу после него. Но хаморы или видессиане-беженцы разграбили ферму, после того как владельцы бросили ее или были убиты. Могло случиться и так, что владельцы отогнали скот в Скопенцану. В этом случае землетрясение могло сделать то, чего не сделали грабители.

Когда Ршава нырнул в низкую дверь амбара, то почти под ногами он увидел топорик, который никто не удосужился украсть. Наверное, он висел на стене и в полумраке его не заметили. Теперь же прелат радостно схватил его и порубил несколько досок из обшивки амбара на дрова. Потом он понял, что ему нечем разжечь огонь. Он никогда не добывал огонь, потирая сухие палочки. Об этой операции он знал лишь то, что она требует больше терпения, чем наберется у троих нормальных людей.

Ингегерд, словно она каждый день останавливалась на ночлег в покосившихся амбарах, достала из одеяла-рюкзака кремень и кресало, а заодно и еду, прихваченную в Скопенцане.

– О жемчужина среди женщин! – воскликнул Ршава.

Она даже не ответила, а лишь набрала соломы на земляном полу амбара, сложила ее кучкой и стала бить над ней кремнем по кресалу. Вскоре от искр солома занялась огоньком. Беглецы подбросили в растущее пламя сперва щепочки, а затем и куски дерева потолще.

Если не считать физических усилий, огонь костра стал для Ршавы первым источником тепла, с тех пор как он покинул Скопенцану. Они поджарили над пламенем куски колбасы и съели их, потом – часть хлеба и сыра из запасов Ингегерд. Она взглянула на то, что осталось.

– Этого хватит на завтра. Может быть, и на послезавтра, – сообщила она. – Потом…

– Мы сбежали из города. Нам повезло больше, чем тем, кто там был, когда ворвались кочевники и когда началось землетрясение.

– Когда началось землетрясение… – Ингегерд покачала головой. – Скажите лучше, когда ваше проклятие сработало.

– Ничего такого я говорить не буду. – Ршава показал на костер. – А скажу, хоть и с сожалением, что нам все-таки придется его погасить. Если он останется гореть ночью, то наверняка привлечет двуногих волков. В стенах слишком много щелей, и огонь будет виден.

Подумав, Ингегерд кивнула:

– Жаль, что так, но вы правы. Что ж, костер все равно невелик, и он бы нас не согрел. Но мы здесь внутри стен. Мы в одежде и под одеялом не замерзнем.

– Да, – ответил Ршава, хотя и подумал: «Нет». Лечь рядом с женщиной – даже если они полностью одеты, даже если они не занимаются любовью и не собираются делать это впредь – сам по себе этот факт раскачивал все его обеты почти до точки их нарушения. Насколько близко? Когда-нибудь ему придется обсудить это с другим священником. Но если единственный способ выжить и дождаться будущего обсуждения – лечь с женщиной сейчас… «Тогда я лягу, вот и все».

И он лег. К тому времени костер догорел до угольков, дававших лишь тусклый красный свет. Забравшись под толстое и шершавое одеяло, они с Ингегерд повернулись спинами друг к другу. Но все же они соприкасались. У них не было иного выбора, чтобы согреться. Пытаясь сделать вид, будто ничего особенного не происходит и все нормально, Ршава пробормотал:

– Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, – отозвалась Ингегерд, и они рассмеялись.

Наверное, сейчас была худшая ночь в жизни каждого из них – и утром ничто не изменится к лучшему. Но они все равно не забыли о вежливости.

Ршава гадал, заснет ли он вообще. Через некоторое время усталость одолела его. В следующие несколько часов любой хамор в мире мог проехать мимо покосившегося амбара. Любой священник империи Видесс мог заглянуть внутрь, неодобрительно поглядеть на уважаемого прелата, лежащего под одеялом рядом женщиной, и уйти, укоризненно бормоча. Ршава ничего этого не увидел бы и не узнал. Любое землетрясение в мире…

Впрочем, насчет землетрясений он ошибался. Каким бы он ни был измотанным, какие бы ужасы ни увидел, ни пережил и ни избежал накануне, некоторые из подземных толчков способны были разбудить и покойника. И одному из толчков все же удалось его разбудить.

Даже открыв глаза, прелат не сразу понял, где находится. Костер погас, и Ршава лежал в абсолютном мраке, как будто Скотос покорил весь мир. Земля под ним сотрясалась. Вокруг стонали каменные стены амбара. Над головой скрипели кое-как державшиеся бревна верхней части стен и крыши. Несколько долгих, полных ужаса секунд он не мог догадаться, куда попал. Самым вероятным объяснением мог стать вечный лед Скотоса.

И, словно желая запутать все окончательно или как минимум сделать еще более странным, кто-то дышал ему в лицо с очень близкого расстояния. На плече лежала чья-то рука. А рука под грубой шерстью покоилась на чем-то теплом и выпуклом. Ахнув от ужаса, прелат отдернул руку: это могло быть только женское бедро.

– Все в порядке, святейший отец, – негромко проговорила Ингегерд. – Я ведь знаю, что вы ни о чем не помышляли. Мы только перевернулись во сне, ничего страшного.

Наконец-то Ршава вспомнил все.

– Да, конечно, – отозвался он, надеясь, что Ингегерд не заметит, как дрожит его голос. Новый толчок напомнил ему, что у дрожи бывает и другая причина. – Меня разбудил толчок.

– Знаю. Они меня уже два или три раза будили, но не вас. Наверное, вы к ним привычнее, чем я.

– Сомневаюсь, что кто-нибудь сможет привыкнуть к землетрясению, – возразил Ршава.

Ему хотелось отодвинуться от Ингегерд, но тепло ему было лишь там, где их тела соприкасались. Она тоже не стала переворачиваться на другой бок. Они просто лежали рядом… Ршава покачал головой. Все шло не так, как следовало, но он был не в силах это изменить.

– Надо попытаться снова заснуть, – сказал он. Если он заснет, ему не придется думать о том, что он здесь делает.

Он не видел, как она кивнула, но ощутил движение.

– Это, несомненно, разумное решение, святейший отец. Утром мы сможем пойти дальше.

– Да. – Никогда еще Ршава так страстно не желал увидеть свет Фоса, как сейчас.

Но его окружал мрак. Ингегерд задышала медленно и ровно. Он удивился, как она смогла так легко уснуть. Она так и не убрала руку с его плеча. Рука ее была теплой. Даже более чем теплой – словно пылающей…

Ршава понимал, что это лишь его разыгравшееся воображение, его разгневанная совесть… Но понимание вовсе не означало, что он в силах что-либо предпринять. И он лежал, боясь пошевелиться, потревожить Ингегерд. Очередной слабый толчок громыхнул досками над их головами. Ингегерд зашевелилась и что-то пробормотала, но не проснулась. Ршава начал молиться и захотел осенить себя знаком Фоса, но не смог: женщина лежала слишком близко. Он понадеялся, что благой бог примет намерение за деяние.

Наверное, он задремал, хотя позднее не мог вспомнить, удалось ли ему снова заснуть. Когда он вновь открыл глаза, сквозь дыры в крыше уже сочился серый предутренний свет. Но это волновало Ршаву меньше всего. Они с Ингегерд лежали лицом к лицу, прижавшись; она положила голову ему на плечо, а их руки и ноги переплелись, как в любовных объятиях, а не как у людей, спасающихся от холода.

Никогда в жизни он еще не держал так женщину. Он никогда не думал, что захочет так держать женщину – пока не встретил Ингегерд. И теперь не мог избавиться, не потревожив ее, от искушения, которое она олицетворяла. А будить ее, подумал он, будет непростительно после вчерашних испытаний. Да, так он себе и сказал.

Когда эта сладкая мука продлилась от четверти до получаса, еще один толчок сотряс амбар. Ингегерд открыла глаза.

– Это всего лишь землетрясение, – сказал Ршава, чтобы напомнить ей, где она и что происходит.

Она чуть неуверенно рассмеялась.

– Всего лишь землетрясение, – повторила она. – Когда-нибудь я, возможно, смогу такое сказать, не замерзнув от страха до мозга костей. Вы храбрый человек, святейший отец.

«Достаточно храбрый, чтобы сопротивляться тому, что ты со мной делаешь? Хотел бы я это знать. Очень хотел бы, клянусь благим богом». Но Ршава удержал эти слова в себе, как уже удерживал очень многое.

– Зато наши мозги этой ночью не замерзли, несмотря на землетрясение, снег и все прочее.

– Верно, – кивнула Ингегерд. – Одеяло согрело нас, и мы согревали друг друга.

Она-то его согрела, уж это точно. А если и он согрел ее тем же образом, она этого никак не показала. Женщина высвободилась. Ршава превратил невольный вздох в покашливание и подергал себя за бороду.

– У меня там нет соломы? – спросил он.

– Немного есть, – ответила халогайка и поправила свои волосы. – А у меня?

Набравшись смелости, Ршава вынул из ее волос пару соломинок. Она не нахмурилась, а лишь благодарно кивнула.

– Может быть, там есть еще, но у тебя такие светлые волосы, что их трудно разглядеть, – сказал он.

– Недостаток халогайской крови… О нем я до сих пор не думала, – улыбнулась женщина, но ее улыбка погасла, когда она добавила: – Кто-либо из моего народа, живущий среди видессиан, редко долго в неведении остается о других недостатках.

– Надеюсь, я был не из тех, кто оскорбил тебя.

– О нет, святейший отец. Вы настоящий друг. – Век или два назад прелат насладился бы этим признанием, но Ингегерд продолжала: – И Гимерий… он, конечно, гораздо больше чем друг. Но многие видессиане не стесняются думать обо мне как о варварке, и то, о чем думают, говорить.

– Не сомневаюсь, – проговорил Ршава, пытаясь занять мысли насущными проблемами, а не безнадежными воспоминаниями о прижавшейся к нему женщине. Она даже не знала, что прижимается к нему, и сразу, едва проснувшись, отодвинулась… – Нам надо поесть, а потом уйти от Скопенцаны как можно дальше. А вечером найти другое место, где мы сможем переночевать.

– В ваших словах есть здравый смысл, – согласилась Ингегерд. – Но вы всегда здраво мыслили. Мне снова костер разжечь или вы слишком дыма боитесь?

– Один раз дым нас не выдал. Я не уверен, что мы можем надеяться на это дважды, – решил прелат, немного поразмыслив.

Холодная колбаса булыжником упала ему в желудок. Замерзший хлеб оказался немногим лучше. Ршава пожалел, что побоялся развести хотя бы костерок. Судя по выражению лица Ингегерд, она тоже об этом жалела, но не стала упрекать его за такой выбор. Исходя из своего скудного опыта общения с женщинами, прелат считал их всех сварливыми. Поэтому терпеливость Ингегерд подняла его мнение о ней еще выше.

Поев, они снова направились на юг. Ршава боялся, что они наткнутся на орды кочевников, устремившихся к павшей и разрушенной Скопенцане, но весь день они почти не видели степняков, да и тех лишь издали. Возможно, землетрясение подействовало на хаморов даже больше, чем он подозревал.

Время от времени землю под их ногами сотрясали повторные толчки. Некоторые были едва ощутимыми, другие весьма мощными. Всякий раз, когда земля содрогалась, Ршаву заново стискивала паника. Сколько еще будут продолжаться землетрясения? Насколько сильными они окажутся? И хотя он и Ингегерд находились на открытой местности, где на них ничего не могло упасть, слепой ужас затуманивал его разум.

И не только его. После одного из сильных толчков Ингегерд сказала:

– Это одно из самых сильных испытаний, какие я переносила. Суровые зимы я знала, и что такое война – тоже. Но когда сама земля под ногами предает тебя… – Она покачала головой. – В такое даже не верится.

– Что ж, землетрясения случаются. – Ршава пытался не признаться даже себе, что ему страшно. – Они чаще бывают на юге, но могут произойти где угодно.

Ингегерд взглянула на него с благоговейным трепетом:

– А это по вашей воле началось, святейший отец.

– Я в это не верю. И тебе лучше в это не верить.

Даже больше, чем подземных толчков, прелат боялся, что она может оказаться права. Если его проклятие поразило Токсара, если оно вызвало землетрясение и раздавило хаморов, то что оно сделало с ним? И что оно еще с ним сделает?

– Хорошо. Пусть будет по-вашему. Я перестану верить, что землетрясение по вашей команде началось, – послушно ответила Ингегерд, но в ее глазах блеснула хитринка. – Но это не значит, что это неправдой станет только потому, что я не верю.

Ршава хмыкнул в раздумье, но не удостоил ее ответом. Ингегерд выглядела довольной, как будто знала, что нашла неотразимый аргумент в споре. Возможно, и нашла. И возможно, действительно неотразимый.

Они побрели дальше. Ршава лишь смутно представлял, где должен находиться другой город. Все то время, пока он пребывал в должности, он не уезжал далеко от Скопенцаны. Он был городским человеком и по рождению, и по наклонностям. Даже Скопенцана как город не удовлетворяла его полностью, ведь он приехал из столицы империи. И он никогда не видел причин, ради которых имело смысл выезжать из города в полуварварскую сельскую местность, – до сих пор.

Солнце прокатилось по небу. Дни, хоть и заметно выросли со времени солнцестояния, все еще оставались короткими.

– Нам уже пора искать укрытие, – сказала Ингегерд, когда стал близиться вечер. – Что-то мне сегодня ночевать в снегу не хочется.

– Мне тоже, – согласился Ршава, невольно вздрогнув. – Скорее всего, это означало бы нашу смерть.

– О нет. – Халогайка удивленно покачала головой. – Когда у человека есть хотя бы теплый плащ, он неплохо и в снегу переночует. Вы разве не знали?

– Увы, нет.

– А это так, – подтвердила Ингегерд с убежденностью, вызывающей доверие. – И если мы будем друг друга согревать, да еще в такой одежде и под одеялом, то легко переночуем.

Если ночевка в снегу означала ночь в объятиях друг друга… Ршава внезапно воспылал надеждой, что все ближайшие фермы и амбары исчезнут, испарятся. Если придется так себя вести ради выживания, то это не может стать для него грехом? Так ведь? Но легко или нет, на ферме или даже в амбаре будет гораздо удобнее…

– Ты, несомненно, права. – Ршава понадеялся, что его слова прозвучали не очень скорбно. Очевидно, нет, потому что Ингегерд лишь кивнула и пошла дальше.

Когда Ршава заметил ферму в стороне от заснеженной дороги, то несколько секунд притворялся, будто ничего не видит. Разумеется, уловка не сработала: Ингегерд обладала острым зрением.

– Если там кто-нибудь живет, мы сможем место у очага попросить, – сказала она. – А если нет, то ферма наша и мы будем делать все, что захотим.

– Именно так, – покорно согласился Ршава.

– Будем окликать хозяев? – спросила Ингегерд, когда они подошли ближе.

– Я не вижу возле дома привязанных лошадей. Где есть хаморы, там должны быть и лошади… – Он сделал паузу, ожидая ее возражений. Не дождавшись, прелат договорил: – А раз так, мы можем без опаски кричать.

Они крикнули. Никто не отозвался.

– Раз эти проклятые землетрясения продолжаются, не опасно ли будет ночевать в доме? – задумалась Ингегерд.

– Ты ведь сама говорила, что не хочешь ночевать под открытым небом. Я тоже. Рискнуть стоит. Если ферма до сих пор не рухнула, то, наверное, и не рухнет.

Когда они вошли, то обнаружили, что прежде здесь побывали хаморы. Степняки убили семью, жившую на ферме, и лишь зимний холод не дал телам разложиться. Судя по всему, кочевники развлеклись с женой фермера и ее дочерью, прежде чем убить их. Ршава и Ингегерд одновременно очертили на груди солнечный круг. Они молча вытащили тела из дома. Прежде чем сделать это, Ингегерд так же молча привела в порядок одежду женщины и девушки.

Даже когда в доме не стало трупов, из-за кровавых пятен в нем было мрачнее, чем Ршаве хотелось бы.

– Мы сделали не то, что хотели, а что должны были сделать, – сказала Ингегерд – как себе, так и ему.

– Именно так, – угрюмо произнес Ршава. Да, именно так…

Огонь в очаге был столь же мертв, как и те, кто его разжег. Однако, в отличие от людей, его можно было оживить. Ршава принес дров из поленницы возле дома. Сумерки быстро сгущались в ночь. Ингегерд повозилась с кремнем и кресалом, и вскоре огонь разгорелся.

– Закройте дверь, святейший отец, – попросила она. – Тогда тепло не уйдет и свет не будет виден. А дым в темноте вряд ли кто разглядит.

Ршава подчинился. Они уселись возле огня, поужинали тем, что Ингегерд захватила в Скопенцане, и постепенно согрелись. Когда они шевелились, язычки пламени отбрасывали пляшущие тени на грубые каменные стены. Во время двух толчков с крыши просыпалось немного соломы, но более серьезных последствий они не вызвали.

Вскоре Ршава и Ингегерд начали зевать. Прелат встал и перевернул набитый шерстью крестьянский матрас. Пятна на нем остались, но теперь они были обращены к полу.

– Я бы тоже так сделала, но вы меня опередили, – сказала Ингегерд.

Как и вчера, они улеглись под одеяло спиной к спине и со странной церемонностью пожелали друг другу спокойной ночи. Как и тогда, Ршава мгновенно уснул, точно его ударили по голове. Он уже понял, каким изнеженным стал, оттого что слишком долго жил спокойной жизнью.

Когда посреди ночи его разбудил толчок, дрова в очаге уже превратились в угольки. В доме стало холоднее, и они с Ингегерд прижались друг к другу во сне и обнялись. Она проснулась лишь наполовину и что-то прошептала ему в ухо. Что именно, Ршава не понял, потому что говорила она на родном языке. Но влажная теплота ее дыхания на коже долго не давала ему заснуть.

Он так и не понял, что заснул, пока не дернулся настолько резко, что разбудил и Ингегерд.

– Что случилось? – прошептала она. – Что-то снаружи? Кто?

– Нет, – ответил он, злясь на весь мир. – Меня укусил клоп. – И лишь через секунду, вспомнив, добавил: – Извини, что разбудил.

Она пожала плечами:

– За это вас нельзя винить. То же самое и со мной может случиться.

– Ты очень добра.

Поскольку она проснулась, Ршава почесался. Спустя несколько секунд почесалась и она. Ингегерд рассмеялась; Ршава смеяться не стал. Он не привык к укусам клопов. Интересно, они уже кусали тех несчастных крестьян или их привезли хаморы? Скорее всего, решил он, верны оба ответа.

Он почесался еще несколько раз, а потом заснул, несмотря на насекомых. Когда он вновь проснулся, сквозь щели в закрытых ставнях просачивался тусклый рассвет. Они с Ингегерд опять лежали лицом к лицу обнявшись. Он понимал, что ему следует отодвинуться, если он сможет это сделать, не разбудив ее.

Вместо этого его руки сами собой – или так ему показалось – сжали ее крепче. Это не разбудило женщину, или не совсем разбудило: она что-то пробормотала, но потом вновь задышала глубоко и ровно. Зато разбудило его, а точнее – возбудило, и гораздо сильнее, чем Ршава мог представить. Мягкое давление ее груди на его грудь, соприкосновение животов…

И он ощутил, как некая часть его тела давит на ее живот, и отнюдь не мягко. Ингегерд тихо рассмеялась и пробормотала: «Гимерий». Да, она знала, что означает такое давление, привыкла к нему и даже приветствовала – для мужа…

Глаза ее открылись – всего в нескольких дюймах от глаз Ршавы. Секунду-другую она явно не соображала, кто он или где она находится. Прелат ожидал, что она отпрянет с ужасом, даже с отвращением. И она действительно отодвинулась, но медленно и спокойно. Вздохнув, она кивнула.

– Я могла бы и знать, что такое случится, – сказала она больше себе, чем Ршаве. И это случилось… и пульсировало почти болезненно. Ингегерд смотрела ему в лицо, и глаза ее находились так близко, что он не мог отвести взгляд. – Вы мужчина, а я женщина.

– Да, – печально согласился он.

Судя по тому, как она это сказала, он мог быть и ребенком. А в том, что касалось подобного опыта, он и в самом деле был ребенком.

И она продолжила в том же тоне:

– Я замужняя женщина и счастлива таковой быть. А вы, святейший отец, священник, а я знаю, какие обеты священники дают.

– Конечно, – согласился он и закрыл глаза. Только так он мог избежать ее взгляда.

Но когда она продолжала, ее тон смягчился:

– Я знаю, каковы эти обеты, и восхищаюсь вами, потому что вы их соблюдаете. Они тяжелы для мужчины. Я не знаю халогая, который бы их добровольно принял.

– Так поступил святой Квельдульфий двести лет назад, во времена правления Ставракия. – Даже смущенный, Ршава не смог удержаться от демонстрации своей учености, как галка не в силах удержаться, чтобы не украсть валяющийся на земле кусочек блестящего металла.

– Квельдульф, – повторила Ингегерд, как произносят это имя северяне. Все гласные прозвучали чуть иначе. – Что ж, вы правы, святейший отец. Я слышала о нем, да кто в Скопенцане о нем не слышал? – Впрочем, она не дала себя отвлечь. – Но мы не о нем, а о нас говорим. Я знаю, что ваше тело будет делать то, что хочет. Оно не может этого не делать, ведь оно просто тело. Но после ваших обетов и обещания, которое вы моему мужу дали… то, что делает оно, вы не будете.

– Ты стыдишь меня, – прошептал Ршава, так и не открыв глаз.

– Я не хотела этого. А если сделала, то вас о прощении молю, – серьезно ответила Ингегерд. – Мы здесь нужны друг другу. У двоих вместе шансов больше, чем у двоих порознь. Я не сержусь на вас. Ваше тело сказало, что меня хочет. Ну и пусть говорит. Вы не пытайтесь что-либо против моей воли сделать. Первое я могу простить, да оно и не требует прощения. Другое? Тут все будет иначе. Но до этого не доходило, и я верю, что не дойдет. Значит, будем считать, что мы договорились?

– Полагаю, что другого выхода у нас нет, – жестко ответил Ршава.

Он был человеком суровой, почти аскетической дисциплины; но он не предвидел, какой сильный ответный удар она ему нанесет. Священникам внушали, что плотские желания – это яд, и Ршава почти верил… Но никто и никогда не говорил ему, каким сладким может быть этот яд.

На мгновение он задумался, почему это так. Догадаться о причине было легко: подобное знание ослабит церковную дисциплину. О да, священники во все времена поддавались искушениям плоти. И у церковных иерархов во все времена было два способа борьбы с этим: первый – не мириться, строго наказывать нарушивших обет или хотя бы переводить их в другой приход. Второй же – приуменьшать эту проблему, не открывать ее служителям Фоса во всей полноте.

В действительности она была настолько велика и взрывоопасна, что ее старались просто игнорировать. И Ршава всегда так поступал – пока не испытал силу искушения на себе.

Ингегерд поднялась с матраса и распахнула ставни. Дом наполнил серый утренний свет. Кровавые пятна на полу и мебели казались почти черными, но обретали все больше цвета по мере приближения восхода. Ингегерд почесалась и поморщилась.

– Клопы, – пробормотала она и задумчиво добавила: – Хотела бы я знать, всю ли еду здесь хаморы украли, или они явились сюда только убийствами развлечься?