Текст книги "Мост над бездной"

Автор книги: Sgt. Muck

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 29 страниц)

– А почему бы нам не гордиться, ваше величество? Это часть нашей сущности, такая же – если не большая, – как и добро. Добру нас необходимо учить, причем с самого раннего детства. В противном случае мы вырастаем, не зная, что это такое. Зло же, и это несомненно, проявляется само собой.

Стилиан опять посмотрел на него, теперь уже немного дольше. Глаза автократора были полуприкрыты и так темны, словно вырезаны из черного янтаря.

– Что ж, святейший отец, ты еще опаснее, чем я полагал, – проговорил наконец Стилиан. – Но об этом позаботится синод. Ты проявил храбрость, пытаясь убедить священников Фоса склониться перед Скотосом. – Он плюнул, и Ршава решил, что автократор сделал это скорее задумчиво, чем рефлекторно. – Дурацкую, я считаю, но храбрость.

– Истина существует, – решил не отступать Ршава. – Люди ее увидят.

– Она всегда существовала, – заметил Стилиан, пожав плечами. – Солнце тоже было всегда. – Он не очертил на груди солнечный круг, и Ршава счел это упущение интересным. – Если мы смотрим на солнце слишком долго, оно ослепляет. Тогда мы вообще ничего не видим. Если мы слишком близко вглядываемся в то, каковы люди на самом деле, то воздеваем руки и убегаем… или же нас просто тошнит. Как можно с этим справиться? Думаю, именно для этого у нас и есть вера. Она утешает нас, позволяя думать, что мы можем быть лучше, чем есть. Да, мы можем быть лучше, хотя почему-то не становимся…

– Вы лучший защитник Фоса, чем большинство из тех, кто выступает в Соборе, – медленно проговорил Ршава. – А вы не готовились стать священником, до того как занялись солдатским ремеслом?

– Только не я. Даже в голову не приходило, – едва ли не радостно сообщил Стилиан. – Но я многого насмотрелся за долгие годы, – он потеребил бороду, в которой было больше седины, чем у Ршавы, – и видел много дерьма. И многое из того, что видишь в моем ремесле, святейший отец, есть дерьмо, уж поверь. Я видел его, думал о нем и вот к чему в итоге пришел.

– Из вас получится впечатляющий автократор. Вы можете стать лучшим правителем, чем был мой брат. – Ршава и представить не мог, что так подумает и уж тем более скажет. Но до сегодняшнего дня он практически не был знаком с новым правителем Видесса.

Стилиан лишь пожал плечами:

– Посмотрим. Надеюсь, что так. Во всяком случае, из-за этого я и выступил против него.

Ршава задумался. Если он сейчас отречется от доктрины, которую проповедовал на синоде и в этой небольшой императорской столовой, – как поступит автократор? Но размышлял прелат недолго. Стилиан найдет какую-нибудь другую причину, чтобы его приговорить. И даже если не найдет причину, которую сможет объявить публично… Это не означает, что Ршава проживет хотя бы на секунду дольше. Он ведь не сможет обойтись без сна. И не в состоянии постоянно остерегаться убийц.

Он мог – полагал, что может, – убить Стилиана прямо сейчас. Но если даже и убьет… какой в этом смысл? Синод его все равно приговорит. А империя обрушится в хаос – еще худший хаос, поправил он себя. Ршава уже понял это, а теперь увидел с куда более мучительной ясностью.

Судя по улыбочке Стилиана, автократор тоже это понял.

– Вот так и делается политика, святейший отец, – заметил он, и в голосе его прозвучало нечто близкое к симпатии.

– Так не должно быть. Актами синода истина будет установлена на все времена. Те, кто придет после нас, увидят ее сами. Их убедят. Я восторжествую.

– Мечты – это всего лишь мечты, независимо от того, кто им предается, – возразил Стилиан. – Твои тоже рухнут.

– Посмотрим, ваше величество. В отличие от вас, у меня есть вера, пусть даже не того сорта, какую вы могли бы предпочесть.

Автократор смеялся и смеялся, как будто ничего веселее в жизни не слышал.

* * *

Ршава слушал, как его обвиняет один священник за другим. Собравшиеся в Соборе прелаты и священники, вероятно, поступили бы так же, даже если бы Малеин все еще сидел на императорском троне. Теперь же, когда на него уселся Стилиан, они решили, что получили разрешение на резкую критику Ршавы, и, несомненно, оказались правы.

Вселенский патриарх оставался вежлив и давал ему возможность отвечать. Ршава этими возможностями пользовался, хотя и видел яснее с каждой минутой, что толку от его слов нет никакого.

– Любой, кто посмотрит, во что превратился мир, а потом заявит, что добро обязательно восторжествует, или лжец, или дурак. А скорее всего – и тот и другой, – заявил он.

Вокруг него вопили, мяукали и свистели. Кто-то швырнул в него гнилой кабачок, словно Ршава был одним из труппы неудачливых мимов в день зимнего солнцестояния. Однако летящий овощ пролетел мимо и угодил в другого священника. Метнули кабачок и из-за спины Ршавы. Тот, кто его бросил, не хотел, чтобы его увидели и уж тем более прокляли.

Ршава поклонился в этом направлении и щедро сдобрил вежливость сарказмом.

– И в какой главе святых писаний Фоса вы отыскали этот довод? – вопросил он.

В ответ он услышал лишь новые насмешки, летящие со всех сторон.

– Будем ли мы продолжать, святые отцы? – Созомен все же смог заставить собравшихся церковников обратить на себя внимание. – Будем ли мы продолжать хоть в каком-то подобии порядка? – Уж если он прибегнул к сарказму, дела воистину обрели скверный оборот. Когда все хоть как-то утихомирились, патриарх указал на сухопарого молодого священника с умными глазами: – Предоставляю слово Сеиду. Можете начинать, святой отец.

– Благодарю, пресвятой отец. Хотел бы я, чтобы мне не пришлось этого делать, – заявил Сеид. – Но мы видели, как в Соборе произошло убийство. Да, даже здесь. И мне очень жаль, что приходится сообщать вам, святые отцы, что это не первое убийство, совершенное Ршавой, который более не заслуживает называться святейшим отцом. Я говорю об этом с сожалением, но и с уверенностью. Я уверен в том, что заслуживает этот человек, отдавший свою душу тьме. Созомен, как и обычно, обратился к Ршаве:

– Станете ли вы это отрицать, святейший отец? Или оправдываться?

Он произнес это так, будто надеялся, что Ршава станет оправдываться. Вероятно, Созомен и впрямь надеялся… Ршава это видел – и недоумевал все сильнее.

– Он пока еще ничего не сказал, – заметил Ршава. – А когда договорит, то повторит уже сказанное. Что касается Аркадия, то я отрицаю, что это было убийство. Дуэль – возможно, но не убийство. Он призвал на помощь силу, которую почитал. Я призвал свою. Я все еще стою здесь. А он – нет.

Еще раз печально вздохнув, Созомен кивнул Сеиду:

– Можете продолжать, святой отец.

– Спасибо, пресвятой отец. Как я уже сказал, это было не первое убийство, совершенное прелатом Скопенцаны. Он ехал в компании с неким Гимерием, имперским офицером, и двумя магами. Тела этих людей были обнаружены за кустами. Они пролежали там какое-то время, и над ними поработали стервятники. Хочу отметить, что никто не знает точно, что с ними произошло, однако они мертвы, а святейший Ршава жив. Хочу заметить, что этот Гимерий очень долго прожил в Скопенцане, где командовал имперским гарнизоном. Он и Ршава непременно были знакомы.

– Да, он командовал имперским гарнизоном, – подтвердил Ршава. – Командовал солдатами Малеина и сражался за Малеина против Стилиана, равно как и эти маги. А раз так, то что за дело любому из присутствующих до их смерти при каких угодно обстоятельствах?

После его слов в Соборе наступило внезапное и задумчивое молчание. Священникам и прелатам, монахам и аббатам не следовало забывать, кто теперь их новый правитель. Те, кто не попадет в переменчивую струю, останутся позади; или же с ними может произойти нечто похуже.

Ршава едва не расхохотался. Этот Сеид многое знает, но не столь уж умен, как сам думает. Но тут священник сказал:

– В этом случае вы можете отрицать что угодно, святейший отец, но есть и другой факт. Вы были в компании с женой этого Гимерия, что известно нам со слов купца Арсения, который некоторое время путешествовал вместе с вами и этой женщиной. Неоспоримый факт, что женщина была найдена мертвой, без очевидной причины смерти, на заброшенной ферме севернее города Кибистра.

Арсений! Ршава совсем о нем позабыл. Но купец, очевидно, не забыл о Ршаве. Кто мог бы подумать, что он сможет добраться до столицы?

– И маг из Скопенцаны, некий Кубац, был найден мертвым без очевидной причины смерти в снегу южнее Кибистры, – продолжал Сеид. – Арсений утверждает, что упомянутого Кубаца не удовлетворило ваше объяснение судьбы той женщины и поэтому он выехал следом за вами в то утро, когда вы покинули Кибистру.

«Будь ты проклят, Арсений!» – яростно подумал Ршава. Он не представлял, где именно в столице находится купец. Но надеялся, был почти уверен, что проклятие настигнет этого жалкого человечишку.

Но Сеид еще не закончил:

– Есть также вопрос о священнике Трифоне, который скончался без очевидной причины во время богословского спора с вами в городе Поданд. И еще есть вопрос о пресвятом Камениате, недавно умершем вселенском патриархе, который скончался без очевидной причины вскоре после того, как отверг те злобные и еретические доктрины, которые вы предложили на этом синоде. Что вы можете сказать в свое оправдание по этим обвинениям, святейший отец?

У Ршавы возникло сильное искушение проклясть и Сеида. Тот оказался гораздо более умным, чем выглядел вначале. Достаточно умным, чтобы представлять опасность. Если Ршава проклянет Сеида, его смерть лишь докажет все обвинения. Понял ли это молодой священник? Рассчитывал ли на это? Если да, он действительно очень умен – и очень опасен.

– Что я скажу? – Ршаве понадобилась лишь секунда, чтобы собраться с мыслями. – Скажу, что это ложь. Это не более чем сплетни, попытки очернить мое имя, чтобы впечатлительные дураки («то есть большинство из вас», – добавил он про себя) отвернулись от истины в моих словах.

– У меня письменные донесения из Кибистры, – спокойно ответил Сеид. – Те, кто их составлял, ничего не знали о ваших доктринах. Есть и документ из Поданда. А показания Арсения были записаны до того, как он узнал, почему они нас интересуют. Далее, хозяин вашей гостиницы, некий Лардис, утверждает, что вы прокляли ныне покойного Камениата примерно в то время, когда его настигла внезапная и ничем не объяснимая кончина.

Ршава проклял и Лардиса. Неужели он такое заявил? Но Ршава не мог спросить, не выдав себя.

– Вы слишком слепы и слишком боитесь признать силу и мощь доктрины, которую я вам изложил, – заявил он. – Если вы намерены выставить меня злодеем, это для вас проще всего.

– Вы сами стали злодеем. Я лишь сообщил о ваших деяниях. – Сеид повернулся к собравшимся и развел руки. – Святые отцы, я говорю с сожалением, но также и с уверенностью. Сей Ршава проявил себя не только мерзким еретиком, заслуживающим нашего осуждения, но и обычным злобным убийцей, достойным полного законного наказания. Готов ли синод проголосовать по поводу его вводящей в заблуждение и фатальной доктрины?

– Да! Давайте голосовать! – Дружный крик отразился от купола, точно вырвался из уст самого Фоса.

– Вопрос ставится на голосование. – Перспектива увидеть поражение Ршавы не добавила торжества голосу Созомена. Как раз наоборот: казалось, что патриарх видел уже достаточно печальных событий и не хочет допустить нового. Тем не менее он продолжал: – Пусть те, кто согласен с доктринами, предложенными на обсуждение святейшим Ршавой, покажут это, подняв руки.

Ршава вызывающе вздернул правую руку, гадая, хватит ли у кого-нибудь из священников храбрости поступить так же. К его удивлению и радости, по всему Собору поднялось еще несколько рук. Увы, всего несколько.

– Прошу секретаря патриарха сообщить мне результат, когда он завершит подсчет, – распорядился Созомен. Священник подошел и что-то шепнул ему на ухо. – Спасибо, – поблагодарил патриарх и снова возвысил голос: – Пусть те, кто не согласен с доктринами, предложенными на обсуждение святейшим Ршавой, покажут это, подняв руки.

В Соборе внезапно словно вырос лес. Руки в синих рукавах, руки в парчовых рукавах, в упавших рукавах… Взметнулись сотни рук, и рука патриарха была одной из них.

– Прошу секретаря патриарха сообщить мне результат, когда он завершит подсчет, – повторил Созомен.

На сей раз священнику потребовалось больше времени, потому что пришлось считать гораздо больше голосов. Наконец он опять подошел к Созомену. Патриарх наклонился, чтобы выслушать его шепот, и кивнул.

– Изменения доктрины, предложенные святейшим Ршавой, – произнес Созомен, – не получили поддержки большинства. Определение истинной и ортодоксальной веры остается таким же, каким оно было до созыва этого синода.

Собравшиеся церковники дружно и радостно завопили. К крикам радости примешивались и другие: «Анафема Ршаве!», «Ршава еретик!», «Выкопать кости Ршавы!», «В лед Ршаву!» Ршава стоял невозмутимо, прислушиваясь к крикам врагов. «Пусть вопят, – подумал он. – Они ни на что большее не способны, зато я…»

Созомен воздел руки. Постепенно в Соборе установилась тишина.

– Успокойтесь, святые отцы, – сказал патриарх. – Те из вас, кто сделал ошибочный выбор, все еще имеют шанс вернуться в лоно истинной церкви. Вы, священники и прелаты, и вы, монахи и аббаты, голосовавшие за доктрины, признанные неприемлемыми, желаете ли отречься от своих ошибок и понести за это наказание?

– Я отрекаюсь! – крикнул кто-то.

– И я! – добавил другой.

Один за другим священники отрекались от того, за что голосовали всего несколько минут назад. Ршава понимал, что движет ими: страх. Если они станут упорствовать в том, что было признано ересью, то пострадают за это. А если станет упорствовать он, то собравшиеся церковники очень постараются, чтобы заставить страдать и его.

Наконец все церковники, кроме самого Ршавы, отреклись от идеи о том, что Скотос сильнее или может быть сильнее Фоса. Созомен взглянул на Ршаву с кафедры.

– Святейший отец, я взываю к вам: вернитесь к истинной и ортодоксальной вере, – проговорил вселенский патриарх, с мольбой протянув к нему руки. – Вернитесь к свету, ибо он есть ваш истинный дом. Молю вас, склоните гордую голову и согласитесь с собравшимися здесь священнослужителями.

Склонять гордую голову Ршава собирался меньше всего. Более того, после поражения у него стало больше гордости, чем в то время, когда он все еще надеялся на триумф.

– Свет проиграл, – заявил он. – Тьма накрывает лик мира. А вы, кто не видит этого, лишены глаз.

– Анафема!

– Ересь!

– Отлучить его!

Созомен опять воздел руки, и вновь ему понадобилось какое-то время, чтобы добиться тишины. Как только она наступила, он произнес мрачным, даже печальным тоном:

– Те, кто не отречется, должны быть осуждены. Вы понимаете это, святейший отец?

Ршава желчно рассмеялся:

– У этого синода нет власти приговорить меня. Вы сами себя приговорили как безумцы, слепцы и дураки. Те, кто не увидит истины в этой жизни, наверняка познают ее в следующей, и я желаю вам насладиться ею.

Поднявшийся в ответ рев прозвучал музыкой в его ушах. Ршава указал пальцем на толпу священнослужителей, намереваясь немедленно послать в следующую жизнь как можно больше из них. Если пример Аркадия их ничему не научил, то этот научит.

…Но Ршава не получил шанса выкрикнуть проклятие. За время долгого и опасного путешествия в столицу он несколько раз думал о монахах, которые влияли на решения синода с помощью дубинок. Он не обратил особого внимания на стоявшего у него за спиной монаха; для Ршавы это был всего лишь слепец из толпы таких же. Однако монах не был слепцом, и видел он более чем хорошо, для того чтобы пустить дубинку в ход.

В глазах Ршавы вспыхнули звезды. Он застонал, или подумал, что застонал. Потом звезды погасли, и его втянула кружащаяся воронка мрака.

* * *

Это не Мост Разделителя. Сперва это было все, что Ршава знал наверняка. Он думал, что мертв, но все же не был до конца уверен. Но чем бы ни оказалось это место, здесь было темно и очень холодно.

– А, мой друг, мой ученик. Добро пожаловать. Я не ожидал увидеть тебя так скоро, – медленно произнес низкий голос. Если голос мог быть темным и ледяным, то этот был как раз таким.

– Где… где я?

Думать о льде абстрактно – это одно. Жить в нем, ощущать его, знать о нем – нечто совсем иное. Но если Ршава в аду Скотоса, почему он не помнит, как падал с Моста? Ведь он обязательно должен был пройти по Мосту, прежде чем встретить… это.

– А ты как думаешь?

– Это… наверняка лед, – произнес Ршава, собрав все свое мужество. Храбрость воистину оказалась слабым утешением.

– Что ж, если это так, готов ли ты насладиться им?

– Насладиться им?.. – Уж не ослышался ли он? Как может он или кто угодно наслаждаться вечными пытками, вечным наказанием?

– Ты все еще принадлежишь миру, хотя и находишься не совсем там. Возвращайся, если хочешь, чтобы работать на меня. Ты можешь хорошо мне послужить и продлить свою жизнь настолько, насколько простой смертный не смеет и мечтать. Или можешь остаться в этих владениях навсегда. Выбирать тебе, и только тебе.

Душа Ршавы уже начала съеживаться от мрака и холода. А нет ли у него другого выбора – вернуться, но к свету и теплу? Но едва эта мысль начала зарождаться в его сознании, как вокруг и внутри него раскатился оглушительный хохот. Эту мысль голос счел воистину смешной – и душа Ршавы еще больше сжалась. Ответ на заданный ему вопрос казался слишком очевидным.

– Я вернусь! – выдохнул Ршава.

– И почему я не удивлен? – Да, голос и это счел забавным, хотя Ршава был не в том состоянии, чтобы оценить иронию. – Что ж, хорошо. Можешь очнуться!

* * *

– Очнись!

Кто-то выплеснул в лицо Ршаве ведро воды – несвежей, почти вонючей. Он закашлялся, едва не захлебнувшись.

– Очнись! – снова рявкнул голос.

Ршава пришел в себя и сразу об этом пожалел. На голову словно рухнул валун, загнав его по шею в землю. Но крик вырвался из обычной человеческой глотки, а не откуда-то еще. Ршава нахмурился, пытаясь вспомнить. Это был всего лишь сон? Он не мог сказать наверняка. И вряд ли когда-нибудь сможет.

И еще он гадал, имеет ли это хоть какое-то значение. Голова болела так сильно, что Ршаве захотелось умереть. Через секунду он покачал головой и немедленно об этом пожалел, потому что даже от такого легкого движения его заново пронзила боль, вызвав дикую тошноту. Но он не хотел умирать! Несмотря на свое жалкое состояние, он хотел жить.

Его окатили еще одним ведром грязной воды.

– Вставай, проклятый еретик! Клянусь владыкой благим и премудрым, ты за все получишь сполна.

Вставать? Ему пришлось вспоминать, как заставить ноги работать. Ршава не смог просто встать – так, как встал бы, не получив этого удара по голове. Каждое движение требовало напряженной сосредоточенности. А чтобы их складывать в последовательность, понадобилось еще больше усилий. Но через какое-то время он все же поднялся, пошатываясь, как высокое дерево в бурю.

Ршава понял, что находится в тюремной камере. Прочные железные прутья отделяли его от мучителя. Человек, окативший его водой, стоял, смеясь, в коридоре; уж он-то мог стоять без проблем. Окажись Ршава обычным заключенным, водонос мог бы ничего не опасаться. Но Ршава не был обычным заключенным.

– Будь ты проклят! – прорычал он.

Но человек не упал. Ршава негромко выругался. Неужели ему настолько отбили мозги, что проклятия не срабатывают? Он этому ничуть не удивился бы.

Тут человек очертил на груди солнечный круг.

– Фос! – воскликнул он. – Да ты действительно настолько силен, как мне говорили, и даже сильнее. На меня повесили самые разные амулеты, какие только есть на свете, и все же ты меня едва не свалил.

От таких слов Ршаве сразу полегчало – впервые за все время. Он начал было снова проклинать – тюремщика? чародея?.. – но вовремя сдержался. Есть и другие. Если они придут и обнаружат этого мертвым, с Ршавой станут обращаться еще хуже… если такое возможно. К тому же, убив это ничтожество, он не выйдет из камеры. А выйдет ли он отсюда вообще, если не считать последней прогулки для встречи с мечом палача или, может быть, колом?

– Отныне всякий раз, когда ты попытаешься кого-нибудь проклясть, мы будем бить тебя по голове, – радостно сообщил человек. – И вскоре у тебя не хватит мозгов даже на то, чтобы обмочить себе штаны, – а сейчас ты на большее все равно не способен, так что лучше побереги силы для молитвы.

В этом Ршава не был столь уверен. Когда он придет в себя, то сможет наслать более мощное проклятие. Но могут ли амулеты видесского чародея также стать сильнее? Он не знал, но был склонен в этом усомниться. Однако он все равно кивнул, как если бы понял и принял слова чародея. От этого движения Ршаву вновь пронзил кинжал боли, но он стиснул зубы и вытерпел приступ. Знают об этом его враги или нет, но у него есть кое-что в резерве.

– Мы избавимся от тебя, – сообщил чародей. – Даже патриарх так думает, а он мягок, как куча гусиного пуха.

Созомену не требовались амулеты, чтобы выдержать проклятие Ршавы. Насколько Ршава мог судить, оно на него вовсе не подействовало. Этого Ршава все еще не понимал – и не хотел понять, – но одно он уяснил: вселенский патриарх совсем даже не мягок.

Если враги Ршавы не понимают друг друга, то и этот факт стоит приберечь. И Ршава промолчал, что для видессианина было труднее всего.

Охранник-чародей, наоборот, продолжал бахвалиться. Когда ему было что сказать, он говорил. Когда не было – все равно говорил.

– Тебя отлучат от церкви, – в его голосе сквозило предвкушение. – Предадут анафеме. А потом казнят. Пока на троне сидел твой родственник, ты бы мог отделаться мечом. Но сейчас автократор Стилиан, и тебя, наверное, сожгут. Как тебе такое нравится?

– Не очень, – сознался Ршава. Охранник лишь рассмеялся в ответ. Почему бы и нет? Он ведь сказал кое-что смешное… – Где я? – Ршава задал вопрос, логичный для человека, которого хватили по голове.

Охранник рассмеялся еще громче:

– Ты даже этого не знаешь? А ведь на синоде ты утверждал, что знаешь ответы на все вопросы. Правда, им эти ответы не очень-то понравились, верно?

– Дураки не распознают истину, когда слышат ее.

– А ты, значит, умный? – ответил чародей лучшей колкостью, чем Ршава от него ожидал. – Насчет того, где ты находишься, – в тюрьме под резиденцией патриарха. Куда еще сажать архиеретика, пока готовишься от него избавиться навсегда?

Ршава не знал, что под резиденцией патриарха есть тюрьма. Он мог поспорить, что и Созомену о ней не было ничего известно. Но кое-кому – было. Наверное, сакелларию Созомена. Секретарь патриарха всегда знал, где закопаны тела; он также и присматривал за патриархом для автократора. Интересно, у Созомена сейчас новый сакелларий? Или старый проявил достаточную гибкость?

Но это, вполне буквально, волновало сейчас Ршаву меньше всего.

– Можно мне немного воды напиться… кроме той, в которой ты хотел научить меня плавать? – спросил он.

– О, да ты забавный тип, – усмехнулся охранник. – Поглядим, каким ты станешь смешливым, когда под тобой разожгут дрова. Клянусь Фосом, уж тогда ты вдоволь насмеешься.

Но, к огромному облегчению Ршавы, после этих слов он ушел. Наверное, и впрямь за водой.

Ршава воспользовался случаем и осмотрел свою камеру. Три стены были сложены из прочных камней, четвертая состояла из железных прутьев. До замка он дотянуться не смог. В камере находились лишь холщовый матрас, набитый соломой, и окованное бронзой деревянное ведро удручающе очевидного предназначения.

Помещение кое-как освещали два факела на дальней стене. Ршава был рад, что их всего два: даже от взгляда на факелы голова начинала болеть сильнее. Тот монах едва не размозжил ему череп.

Охранник вернулся в сопровождении двух лучников.

– Встань у дальней стены! – рявкнул он. Ршава повиновался, слегка польщенный тем, что его считают настолько опасным. Лучники прицелились в Ршаву, а охранник просунул в камеру руку и поставил на каменный пол чашу. – Держи. – Он шагнул назад и жестом разрешил Ршаве приблизиться.

Вода оказалась не очень холодной и не особенно свежей. Вполне возможно, она была из того же источника, что и та, которой его окатили. Но Ршаве было все равно. Он жадно напился.

– Спасибо, – выдохнул он, когда чаша опустела.

– Не за что. Пей сколько влезет. Все равно воды не хватит, чтобы залить огонь, когда придет время. До встречи.

Тюремщик ушел вместе с лучниками. Ршаве захотелось швырнуть чашу ему в голову. Он этого не сделал, а потом гадал почему. Что он теперь может совершить такого, что навлечет на него больше бед, чем уже навалилось?

* * *

Как и многое другое в жизни Видесса, предание анафеме и отлучение от церкви имели особую церемонию. Чтобы вывести Ршаву из камеры, охранники явились с поддержкой из нескольких магов. Ему хотелось проклясть их всех, однако он снова передумал. Вряд ли он сможет убить всех – а смысл имел только такой результат. Если они желают провести церемонию, в которой он будет играть главную роль, – пусть попробуют. Он все еще полагал, что сможет отомстить им и позже.

Сейчас они были слишком насторожены, словно выводили из клетки льва.

– Не делай глупостей, священник, иначе проживешь так мало, что не успеешь об этом пожалеть! – рявкнул один из охранников, осторожно снимая замок с железной двери в решетке.

– Выхожу, – сказал Ршава. – Священники, прелаты и патриарх совершили ошибку, приговорив меня.

– Один из вас сказал «да». Все остальные сказали «нет», – ответил охранник. – Полагаю, это окончательно решило вопрос.

Ршава покачал головой:

– Не важно, сколько людей ошибается. Гораздо важнее, сколько знает истину. А я знаю истину. И ты правильно сделаешь, если запомнишь это и узнаешь истину от меня.

– Нет уж, спасибо. Я лучше рискну ошибиться со всеми остальными. – Охранник рассмеялся. Он вообразил себя остряком, но, по мнению Ршавы, переценил свои способности в несколько раз.

– Значит, ты еще больший дурак, чем полагаешь.

– Не меня предают анафеме. Не меня отлучают от церкви. Тебя прокляли, и проклятым ты останешься. А теперь пошевеливайся, несвятой отец, или нам придется тебя тащить.

Если и не мозгов, то смелости у него хватало. Ршава не боялся проклятий от церковных иерархов. А вот то, что священники и чародеи сделают с ним после формального приговора, – совсем другое дело. Восхищаясь дерзостью охранника, Ршава последовал за ним без лишних споров.

Когда они вышли, был вечер. Это удивило Ршаву: он предполагал еще раз увидеть солнечный свет. Однако близилась ночь, и на востоке почти полная луна заливала столицу бледным сиянием. Несколько птичек сонно распевали последние за день песни. По мере того как на небе прибавлялось звезд, птицы умолкали.

Огромное здание Собора затмевало множество звезд. Оно заслоняло больший участок неба, чем Заистрийские горы, пока Ршава не приблизился к ним вплотную. Перед ним и позади него шагали люди с факелами, освещая дорогу.

– Давай пошевеливайся! – велел охранник таким тоном, каким обратился бы к опасному зверю, готовому при первой же возможности обернуться и укусить.

«А ведь я готов», – не без гордости подумал Ршава.

Факелы, толстые ароматические свечи и бесчисленные лампы с оливковым маслом освещали притвор Собора почти столь же ярко, как дневной свет. Почти. Дневной свет происходил только из одного источника – солнца. Сейчас же все эти лампы, факелы и свечи отбрасывали на стены миллионы теней, которые плясали, трепетали, извивались и накладывались друг на друга. Свет был ярким, но не дневным.

– Пошевеливайся! – вновь услышал Ршава и повиновался.

Путь из притвора в сам Собор оказался переходом от света к почти полной темноте. Возле алтаря горело шесть больших восковых свечей, здесь и там зажигая искорки отражений на мозаике купола. Но свечи, независимо от их размера, никак не могли осветить огромное пространство под этим куполом.

Огоньки те же свечей бросали золотые искорки на богатое одеяние вселенского патриарха. Когда Созомен призвал собравшихся к порядку, в его голосе все еще звучала печаль: он не хотел приговаривать Ршаву. Но когда желания патриарха вступили в конфликт с тем, что он считал своим долгом, он исполнял долг.

– Мы собрались сегодня вечером по делу святейшего Ршавы, бывшего священника из столицы, бывшего прелата Скопенцаны, который отказался отвергнуть убеждения, признанные еретическими недавно собравшимся синодом, – начал Созомен. – Святейший отец, хотите ли вы отречься от своих заблуждений и вернуться в лоно истинной и ортодоксальной веры?

– Я не считаю их заблуждениями и не отрекусь от них, – твердо произнес Ршава.

Ко всему прочему, он не думал, что отречение принесет ему хоть какую-то пользу. Если он отречется, священники возрадуются за его душу – и выдадут его Стилиану, чтобы уже светские власти смогли казнить Ршаву за преступления против имперских законов.

Услышав его слова, собравшиеся в Соборе выдохнули. Вселенский патриарх подал знак кому-то, кого Ршава не видел. Тот шагнул вперед и погасил бронзовым колпачком одну из свечей. Созомен опять подал знак. Невидимый в полумраке хор пропел:

– Анафема еретику! Да будет он отлучен! Да будет он отвергнут во мрак! Да будет так!

Превосходное исполнение леденяще контрастировало с ужасными словами. Ршава считал себя человеком твердым, но здесь он невольно содрогнулся. Этот приговор посылал его… «Туда, где я уже нахожусь», – подумал он и выпрямил спину.

– Отречешься ли ты от своего заблуждения о том, что сила Фоса ослабла в этом мире, в то время как сила Скотоса возросла? – вопросил Созомен.

– Я не считаю это заблуждением и не отрекусь от него, – повторил Ршава.

Он знал, как будет проходить эта церемония. И знал, как она закончится, – а точнее, знал, как ей положено закончиться. Однако он задумал несколько иную развязку.

Почти невидимые священнослужители еще раз вздохнули. Был ли этот вздох печалью или предвкушением? Ршава знал, что он по этому поводу думает. Однако жест Созомена был, несомненно, полон печали. Священник с колпачком погасил еще одну свечу. Хор снова пропел:

– Анафема еретику! Да будет он отлучен! Да будет он отвергнут во мрак! Да будет так!

Еще трижды Созомен предлагал Ршаве вернуться к ортодоксальной вере и отречься от новообретенной веры в Скотоса. И трижды Ршава отказывался. Колпачок погасил три свечи, и хор трижды пропел анафему Ршаве.

В Соборе осталась гореть лишь одна свеча. Созомен задал последний ритуальный вопрос. Ршава ответил не сразу. Когда пауза затянулась, патриарх с надеждой переспросил:

– Святейший отец? – Он, несомненно, полагал, что хотя бы в последний момент душу Ршавы удастся спасти.

Но Ршава отнюдь не считал, что его душа нуждается в спасении, полученном от священников, подобных тем, кто здесь собрался. Он был занят кое-чем другим, озаботившись заблаговременно (он улыбнулся невольному совпадению), чтобы ему не смогли помешать. Последний вопрос Созомена поторопил его.