Текст книги "Дожди направляет ветер (СИ)"

Автор книги: Серый Шут

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

– Он копия Лео, как ты не видишь, – Донни закинул рюкзак на плечо. – Ты должна была сказать мне о своих видениях. Мы же обещали друг другу ничего не скрывать и не лгать.

– Ты первый его нарушил, – Эйприл подошла и погладила кончиками пальцев глубокие старые шрамы на лице Дона, распахавшие всю левую сторону от лба до шеи. – Не помнишь?

Донни вздохнул.

В глубине души он знал, что рано или поздно Эйприл скажет ему это – справедливый упрек, приправленный годами молчаливой обиды.

– Ты знаешь, – Дон перехватил ее руку и на миг прижал к своей щеке. – Это то малое, что я мог сделать для него за все…

Эйприл отвела взгляд и вырвала свою ладонь.

– Вот так же и я, Донни. Это то малое, что я могла сделать, чтобы защитить наших детей. Еще когда Дэнни только начал видеть эти сны…

– За его счет? – Дон горько усмехнулся, уронив руки. – За счет Лео, Эйприл? Я не смогу жить, зная, что он потерял своего сына, только чтобы ты, я и наши дети жили счастливо. Это – подло. Эта цена не для меня.

Эйприл отвернулась, обхватив себя за плечи, и уронила голову на грудь.

– Ты готов всем пожертвовать ради него, – тихо-тихо произнесла она. – Дон, он всего лишь твой брат. Один из трех. Я знаю, как много Лео сделал для каждого из вас… из нас, но почему теперь мы должны расплачиваться своим счастьем за ребенка, который никогда не был ему родным? Этого мальчика вырастили чужие люди, он больше похож на Караи, чем на Леонардо. Он не такой, как мы. Он легко причиняет боль, ворует, убивает… он мог убить Эдит…

– Он спас ее, – Донни отвернулся. – И почему-то мне кажется, что даже знай он, чем все для него закончится, все равно бы так поступил. Он как Лео...

– Лео погибнет из-за него! – Эйприл закричала, резко оборачиваясь. – Ты не понимаешь! Я столько лет пытаюсь избежать этого всего, как могу отвожу беду от нашего дома, а вы на веревке ее сюда тащите! Еще когда Эдит было три года, когда она убежала из сада… я тогда уже увидела в этом мальчишке угрозу!..

Дон резко обернулся, минуту просто смотрел на жену, вспоминая тот эпизод, потом поправил рюкзак на плече и сощурился.

– Ты знала? Мальчик был не вымыслом?

Эйприл резко осеклась, сжала кулаки и вскинула взгляд.

Отступать она не собиралась.

– Да – знала, – тихим железным шепотом отозвалась она. – Знала. Знала, что из-за него Эдит попадет в беду, что Дэнни будет рисковать своей жизнью, что если он окажется здесь, то наша дочь может быть убита! Я видела все это, Донни! И если вы не дадите ему уйти сейчас – Лео… Лео погибнет из-за него!

Подойдя к жене, Дон взял ее за руки и крепко сжал запястья, заглядывая в глаза и не давая отстраниться.

– Ты хоть понимаешь, чем это может закончиться, родная? Ты прогнала мальчика – на поверхности его ждет смерть. Он один, он тяжело ранен, ему страшно, Эйприл, и плохо… как ты могла? Неужели у моей любимой женщины сердце живое лишь тогда, когда речь идет о ее детях? Разве он не ребенок, заслуживающий тепла и заботы? Разве он виноват в том, что его не научили быть отзывчивым и нежным?

– Я заботилась о нашей семье, Донни, – Эйприл уставилась на его дрожащие руки, державшие ее. – О наших детях…

– Чужих детей не бывает… – истошный крик рации на столе вынудил Дона оборвать самого себя и взять передатчик, слепо ткнув громкую связь.

«Раф…»

Почему-то внутри стало холодно, захотелось заткнуть уши, как много лет назад, и еще чуть-чуть не слышать, еще долю секунды малодушно не знать.

– Дон… я на крыше…

Донни зажмурился, вцепившись в столешницу, как в спасительный трос.

«Я не слышу тебя, Раф! Не слышу! Помехи… батарея села…»

Руки словно сами собой перехватили ремень аптечки, пока закрытые глаза еще давали «не знать».

«Я… Раф, я потерял передатчик… я… не выдержу этого еще раз…»

Глаза распахнулись, упершись в зажатый в руках широкий прочный ремень сумки, которую он слепо сдернул с полки.

– Лео внизу.

«Красная… твоя, Рафаэль… жди, брат, я скоро!»

– Как много пророчеств сбывалось, родная, лишь потому, что их хотели избежать.

***

Рейн медленно подошел к парапету, хотел посмотреть, почему вдруг все смолкло, и был отброшен в сторону одним коротким ударом.

Раф даже не обернулся, пристально, слепо, бездумно глядя вниз.

Когда-то он отыграл Лео у его Высоты и прожил с ним потрясающие 14 лет.

За все надо платить…

«Какого ж хера так-то!!!»

– Иктоми Рафаэль, – Рейн все же подошел и посмотрел вниз.

Раф кивнул.

Говорить сил не было. Объяснять, успокаивать, утешать – тоже.

Ничего не было.

Даже боли.

Ни-че-го.

– Отец!! – мальчишка заорал так, что стекла могли бы разлететься вдребезги, будь они тут, и начал спускаться вниз, наплевав на толпившихся в переулке Драконов.

Раф останавливать не стал. Вздохнул, слепо бросил крюк на водосточный желоб и прыгнул следом.

Остолбеневшие Драконы в каком-то тупом ступоре стояли около того, что был с рацией, но Рафу было плевать, что они слушают и кого вызывают.

«Хоть самого дедушку Шредера приглашайте! Я только рад буду».

Мягко приземлившись на мокрый, холодно кольнувший ноги асфальт, Раф сел на колени и уронил руки, вдруг оказавшиеся просто свинцовыми.

«Лео…»

Вот он Лео.

Лежит на боку, откинув голову и закрыв глаза, словно крепко-крепко спит. И улыбается во сне тонкой струйкой крови, бегущей изо рта.

– Лео… – Раф потянул его за плечо, переложив голову себе на колени, но даже не смог погладить по лбу или щеке.

Внутри что-то колотилось и обрывалось, заходилось дурной дробью, мешая дышать.

– Отец! – рядом свалился в лужу несносный Рейн и уставился огромными глазами на спокойное и ясное, такое незнакомое ему лицо. – Отец…

Губы Рафа расползлись в стороны и дернулись вверх, пока голова сама собой тяжело склонилась набок.

– Он тоже… он всегда любил тебя… ты не думай… он… искал…

Вокруг стремительно темнело.

«Гроза, видимо, вот-вот начнется… Надо бы Лео забрать домой… только зачем? Он же дожди так любит…»

Раф тяжело завалился на бок, сворачиваясь клубком вокруг Лео, и еле-еле втащил воздух в легкие сквозь колошматившееся в глотке сердце.

– Иктоми… – Рейн дернулся к нему. – Что с тобой?..

«Устал я, парень. Все со мной хорошо…»

Раф поймал в чернеющем мире вспышку измученного, напуганного синего взгляда и еще шире растащил губы в стороны, стараясь поддержать Рейна.

В ровном и монотонном шуме дождя стало черно-черно, а потом вспыхнул слабый далекий свет.

Раф кряхтя поднялся с асфальта, огляделся и пошел вперед.

Перрон.

Красивый, со светлыми резными скамейками и витой крышей над головой, какие он видел только в фильмах про позапрошлый век.

«Надо сказать, так себе фильмы были. Скучные и почти без драк. Все чинно и так правильно, что аж тошнило, и все там такие важные, словно добились чего-то в жизни… А где это я, кстати?»

Он окинул взглядом светлую платформу, залитую мягким, словно не солнечным светом, и увидел Лео, который улыбался ему, жмурясь от счастья.

– Раф!

Раф подошел, сел рядом с ним и крепко обнял, поцеловав в висок.

– Я думал, не догоню.

Лео улыбнулся еще шире.

– Я бы дождался.

– Верю, – Раф поднялся, уже зная, кто стоит у них за спиной.

– Вам пора. Поезд сейчас тронется.

Рейн понял сразу, что они оба не дышат.

Он не впервые видел смерть.

Он знал, как она выглядит и как она происходит.

И впервые в жизни он не хотел ее принимать.

– Нет! – Рейн дернул за руку тяжелое тело Рафа, желая перевернуть, закричал от боли, продравшей спину и живот, зажмурился и дернул еще раз. – Поднимайся!! Ты… ты обещал мне…

Потом встряхнул Лео, даже не заметив, как мотнулась по асфальту разбитая голова, и как-то неловко погладил его по плечу.

– Я тебе комнату свою отдам… правда. Поехали к моей ба, отец… она самая лучшая в мире, она все-все вылечит, а я тебе новую ногу куплю… и кормить буду… отец, поехали, а? Ну, вставай же! Скажи Иктоми Рафаэлю, что ты хочешь уехать со мной! Скажи, чтобы он тоже поехал навсегда… пожалуйста… Не бросайте меня снова!

Рейн ткнулся лбом в лоб Лео, обхватывая дрожащими руками его и Рафа, и зашептал что-то совсем невнятное еще тише.

– Надо же, – раздался тихий женский голос рядом с ним. – А я не поверила, когда мне сказали. Здравствуй, сынок.

====== Вспомнить все ======

Рейн обернулся.

Красивая женщина с длинными черными волосами и большими миндалевидными глазами, одетая в темно-синее платье.

Она была очень красивой.

Рейн узнал ее сразу же, хотя видел один-единственный раз во сне, и то лишь мельком.

Нет… он видел еще однажды – вот около этого крыльца это было… давно…

– Прощай, – сказала ему мама, на секунду прижав к груди, и повесила на шею подвеску в виде штурвала. – Забери с собой мою память и боль.

Рейн ухватил ее тогда за палец и сжал, как умел сильно – он не хотел ничего забирать и не хотел расставаться, но мама положила его около мусорного бака и поднялась, став невообразимо далекой.

– Я все обдумала, не держи на меня зла. Я знаю – однажды ты поймешь.

Всю свою жизнь Рейн не хотел ее понимать.

Она совсем не изменилась.

Словно и не было между тем днем и сегодня долгих прожитых лет.

– Надо же, – тихо повторила она и погладила Рейна по щеке. – Ты такой красивый вырос…

Рейн отдернул голову и повернулся к ней всем корпусом, загораживая собой Иктоми и отца.

Он почему-то не хотел, чтобы эта женщина…Мама! Его мама!.. видела их сейчас или прикасалась.

Пока они были у него за спиной, пока они были – они были как бы его и с ним.

Они у него были!

– А Лео?.. – женщина, словно не заметив его жеста, заглянула ему через плечо. – Жаль… Рафаэль добился все-таки своего.

– Что? – Рейн нахмурился, не сдвинувшись с места. – Он этого не хотел. Я знаю! Это Пурпурные Драконы…

Караи раздраженно качнула головой.

– Они здесь по моему приказу, – возразила она. – И это неважно сейчас. Сынок, если бы я знала, что ты… мне сказали, что ты погиб несколько лет назад.

Рейн уставился ей в глаза, изо всех сил пытаясь затолкать в них жгучие горькие слезы и не показать ничего-ничего.

Он хотел остаться один с отцом и Рафаэлем, разбудить…

«Откачать, придурок! Мертвые не просыпаются, но, если сразу… как-то же… вот если клиническая смерть, врачи же могу…»

– А до этого ты где была? – Рейн тяжело осел на колени, упираясь обеими руками в асфальт.

Он ничего не мог сделать сейчас.

Ему было плохо, страшно, холодно под этим отвесным ровным дождем, и почему-то до дури одиноко, хотя такое случалось с ним только в далеком детстве.

Никто же никогда был не нужен ему, кроме ба. Но даже когда он был далеко от нее, ему не было одиноко. Что с ним происходит?

– Я хотела забрать тебя, – Караи присела на корточки рядом с ним и сложила руки на коленях. – Хотела, чтобы ты рос в семье, но наши желания так часто не могут быть исполнены по чьей-то вине…

Рейн кивнул, вытирая глаза.

Вот уж это он знал лучше многих.

– Ты оставила меня в этом приюте. Для этого тоже были причины, да? Мама…

– Да, – Караи кивнула и очень осторожно, совсем невесомо, погладила его по сжатым в кулак пальцам. – Я не могла вырастить тебя одна – мы бы погибли оба, а твой отец…

– Он спас меня сейчас, – Рейн отдернул руку, не поднимая глаз. – Это он из-за меня сорвался с лестницы, из-за этих твоих «по моему приказу».

Караи коротко выдохнула сквозь зубы.

– Да, он бы сам никогда не поступил так, как случилось. За него решил Рафаэль. Он отобрал у меня его любовь, а у тебя возможность вырасти в счастливой семье…

Рейн вскинул на нее взгляд и уставился прямо в лицо, проигнорировав пролетевший мимо них большой автомобиль, обдавший холодной водой из лужи и резко затормозивший в тупике.

– И ты поэтому решила, что такого урода стоит отдать в приют? Ты не подумала, как я там жить-то буду, красивый такой? Ты хоть знаешь, как это было, а?

– Знаю, сынок, – Караи выдержала его взгляд, полный укора, боли и неизжитой за годы обиды, и поднялась на ноги. – Мы потом закончим этот разговор с тобой. А сейчас, я доделаю то, что должна была еще до твоего рождения.

Рейн обернулся, поднимаясь следом за ней.

Поперек переулка замер большой зеленый грузовик с распахнутыми дверями кабины, около отца и Иктоми Рафаэля стоял на коленях отец Эдит, внимательно прощупывая пульс, а рядом с ним сидела еще одна незнакомая черепаха в рыжей маске и торопливо распутывала какие-то провода.

– Донателло! – мама шагнула в их сторону. – Я не буду возражать, если вы заберете Рафаэля и уберетесь восвояси, я даже прикажу не трогать вас своим людям, но Леонардо – мой! Я отвезу его в Цитадель, где его вылечат и нормально поставят на ноги.

– Да уж спасибо, не нуждаемся, – отец Эдит даже глаз не поднял, оторвав зубами край упаковки тонкого странного шприца, как будто знал, как и что делать в этой ситуации. – Сами справимся, как и раньше. Ты ж только задумайся, Караи, – он вдруг вскинул оледеневший взгляд, от которого Рейну стало страшно. – А вдруг Лео на этот раз точно инвалидом останется, навсегда прикованным к кровати. Ты же не захочешь угробить свою жизнь рядом с немощным дряблым телом в вонючей сточной воде…

Звонкая пощечина наотмашь оборвала его слова.

Мама выкрикнула что-то на чужом языке сквозь зубы и сжала руку в кулак.

Отец Эдит даже не дернулся, брезгливо скривившись, и вернулся к своему занятию.

Рейн вздрогнул.

Ему показалось, что он находится на краю какой-то важной для него тайны, чего-то такого, что помогло бы ему разобраться уже, наконец, кто же он, как появился на свет и почему родители оставили его. Что между ними произошло, почему Эдит говорила гадости об Иктоми Рафаэле и его отце.

Это все было важно, потому что могло помочь перестать терзаться горой вопросов, что мучили его столько лет…

Голова отца качнулась по асфальту, когда незнакомая черепаха осторожно подсунула под нее тонкую подушку и уперлась лбом в плечо Иктоми Рафаэля…

Они как будто были единым целым.

Таким, что если сейчас хоть один задышит, то и второй тоже…

Но они не дышали… оба… их не было у Рейна совсем, хотя вот только десять минут назад они были и могли бы поехать с ним в резервацию жить к ба.

«Важнее твоих вопросов сейчас помочь, если это возможно. А разбираться будешь потом – это-то никуда не убежит и не денется».

Рейн довольно грубо дернул мать за руку, заставляя развернуться к себе и встретиться взглядами.

Ему хотелось еще разок оглянуться и посмотреть, как там дела, как они оба… вдруг задышали все же…

Но внутри родилось ясное и четкое понимание, что не это нужно от него сейчас – не глазеть, вытирая сопли и жалея их.

Нужно задержать маму, чтобы она не мешала отцу Эдит и чтобы ее люди, стоящие столбами в переулке, не влезли.

Сзади вспыхнуло и погасло что-то, сопроводив короткую команду:

– Разряд!

«Пусть он увезет их. Пусть только сделает так, чтобы они жили оба… А я сам разгребусь со всем – не судьба, видимо, мне…»

– Давай закончим сейчас, мама, – Рейн скривился. – Я тебе без него не нужен оказался, да? То есть я – не желанный ребенок, а просто твоя козырная карта был? Разменная монета, чтобы удержать отца, да? А она – не сработала?

Караи резко обернулась, забыв о Донателло, и уставилась на сына, невольно осознав, насколько их цвет похож на самый небесный в мире взгляд, который когда-то она так любила, и при этом заключен он в разрез ее глаз и ее собственные загнутые к бровям ресницы.

– Все было не так, Крино, – отозвалась она. – Все было совсем не так. Если бы я не желала твоего рождения… я бы нашла способ не выпускать тебя на свет.

Я не могла оставить тебя в клане, но приют обещал позаботиться о тебе…

Рейн краем глаза заметил, что отец Эдит и второй осторожно подняли тело Иктоми Рафаэля и перенесли в машину.

«Живой?.. Живой же?!..»

Они на секунду исчезли и вернулись за его отцом.

Мама нахмурилась и снова дернулась в их сторону.

– Я не закончил! – Рейн загородил ей дорогу. – Ваши разборки ждали столько лет, что подождут еще немного. На, глянь, как обо мне там заботились! И скажи еще раз, что это по каким-то причинам.

Он развернулся боком, демонстрируя старые шрамы от снятого когда-то карапакса.

– Отлично, правда?!

– Я платила Директору, чтобы ты ни в чем не нуждался, пока я не смогла бы забрать тебя! – закричала Караи, расширившимися глазами ощупывая изуродованную спину сына. – Я хотела, чтобы ты был в безопасности и подальше от них! Чтобы у тебя все было! Я ради тебя…

Рейн засмеялся, дрожа всем телом, от разрывавших голову страхов за отца, за Иктоми, за себя самого, от незнания, живы они, или отец Эдит положил в машину два коченеющих трупа, а он даже не попрощался с ними.

А еще от лютой, какой-то совершенно детской и дикой обиды на весь мир.

Мама!

Когда-то он мечтал, чтобы она была у него, как у всех детей, чтобы его тоже укладывали спать, как в книжках, целовали и поправляли ему одеяло, чтобы читали сказки, давали сироп от кашля и сладкий кусочек сахара за хорошо помытую посуду. А в выходные брали в кино.

Он бы старался!

Он бы все-все делал, чтобы она была!

– Не буду! – Рейн бросает тряпку, которую ему в руки сунула воспитательница, и отворачивается.

Она вольна убить его, но заставить мыть за всеми полы не сможет.

Рейн не обслуга – он тоже хочет спать!

Воспитательница как-то странно улыбается ему – холодно, страшно и в то же время чуть брезгливо и свысока.

– Я кое-что расскажу тебе, чучело огородное, – говорит она. – Ты можешь ничего не мыть, я знаю, что заставить тебя не получится. Но я и не собираюсь это делать. Знаешь, почему Элис забрала мама домой навсегда сегодня? Потому что она была самая старательная в нашей группе – хорошо мыла посуду, протирала столы. Такая помощница, конечно же, достойна маминой заботы и любви. А такие, как ты… бездельники и лентяи, не могут на это рассчитывать.

Рейн минуту недоверчиво смотрит на воспитательницу, взвешивая ее слова.

– Другого шанса не будет, – тряпка застывает у него прямо перед лицом. – Ты же понимаешь, что такому, как ты, надо очень постараться, чтобы его захотела взять домой мама.

Рейн знает, что это правда. Он урод. Мутант, как они его тут называют. Но даже у собаки и кошки есть мама. Если он постарается, очень постарается – будет и у него.

– Я не знаю, кому ты там платила и платила ли вообще, – Рейн сощурился, чтобы глаза не блестели, и вытер нос простреленной рукой, даже не ощутив боли, так горело нутро. – Только этого явно не хватало даже на ужин. Я так хотел, чтобы ты пришла за мной… я этому сраному богу каждую ночь молился! Где ты была все эти годы?!

Он сорвался на крик, размазывая по лицу непрошенные постыдные слезы, которые зачем-то перетекли через веки, когда память так кстати сунула картинку из детства.

– Я сделал, как ты сказала! Я все-все сделал! Я же всю ночь… почему?..

Смех.

Рейн зажимает уши, приседая на корточки, чтобы деться куда-нибудь.

Мама не пришла за ним.

А воспитательница дала нагоняй мокрой тряпкой, когда он спросил, когда его заберут, и сказала, что это была шутка.

– Потому что ты зеленый уродец. И жив только милостью нашего Директора и Научного Центра. Ты серьезно такой идиот, что поверил, будто тебя могут усыновить?!

Смех…

Смех…

Смех.

Рейн вскидывает голову, глядя на них на всех вокруг. На воспитательницу, на детей, на нянечек.

Им смешно.

Им весело, потому что он сидит на вымытом до блеска полу и хлюпает носом. Им смешно, потому что он поверил, что у такого, как он, может появиться мама.

Он сидит и бестолково плачет, пока они расходятся по своим делам.

Он их ненавидит, потому что они правы!

Потому что такого урода никто никогда не возьмет, как бы хорошо он ни старался быть послушным и добрым.

Его даже родная мама выбросила около мусорного бачка, а не отдала, как многих тут. И она не умерла, как у других – просто избавилась.

Хорошим быть бесполезно!

Стараться – тоже!

Значит, он будет злым!

И пусть попробуют еще раз посмеяться!

– Крино! – Караи подошла ближе. – Я не знала этого. Я хотела, чтобы наша семья…

– Семья, это у них, мама! – закричал Рейн, зажмуривая глаза и оттолкнув ее в сторону. – Семья – у них! Когда любят свою дуру-дочь и ради нее на все готовы! Когда сына, пусть и урода, всегда поддержит отец, когда обнимут, если тебе хреново, и не бросят даже в самой страшной беде! И примут, как есть, со всем дерьмом! Это семья. Если ты этого хотела, какого ж черта-то ты меня выбросила?! Какого черта вы разборки свои устраивали за мой счет, пока ба надрывалась, чтобы меня прокормить?! Семья – это… это…

Он свалился на асфальт и замотал головой.

– Я всегда хотел, чтобы ты была у меня… мама…

Караи села рядом и крепко обняла сына, зажмурившись, чтобы никто не увидел, как она плачет.

– Я тоже… я тоже всегда этого хотела, родной.

Она торопливо погладила его по голове, как будто они оказались в том дне, когда она оставила его.

Как будто он все еще был тем крохой, которого она бросила около приюта, решив, что месть важнее всего.

– Крино, сынок, – тихо-тихо выдохнула она. – Я хотела…

– Почему папа Эдит сказал, что ты не стала бы заботиться о моем отце, если он вдруг бы… не смог бы ходить…

Караи дрожащими руками погладила скулы и брови сына, чуть отстранив его, чтобы насмотреться, и прикусила губу.

– Так случилось однажды… давно-давно, – тихо отозвалась она. – У меня не было выбора…

Рейн нахмурился.

– То есть ты и его бросила? – хрипло выдавил он после минутной паузы. – Я думал…

Караи вздохнула и сцепила пальцы в замок.

Вот как сейчас рассказать сыну, как горько и непросто далось ей решение уйти тогда от Лео, как было невыносимо сложно признаться себе и ему… И как потом вдвойне тяжелее было решить вернуться, когда она узнала, что…

– Поздравляю Вас, миссис, – врач с улыбкой вручает Караи заключение, многозначительно поглядывая на кольцо у нее на безымянном пальце. – И вашего супруга тоже!

Караи дрожащей рукой принимает бумагу и едва находит в себе силы кивнуть.

– На таком раннем сроке сказать сложно, но уверен, малыш будет абсолютно здоровым!

«Малыш!» – внутри все сжимается от ужаса.

Каким он будет?

Каким появится на свет смешение ее и Лео?

Когда-то Караи мечтала стать с ним одним целым, до этого жуткого падения и его увечий. Но она не думала, что это может воплотится настолько буквально. «Слиться в одно целое» казалось просто красивой и очень важной игрой слов.

«Я не справлюсь одна! Как его рожать? Где? Кто мне поможет? Как потом заботиться? Я же никогда не хотела так рано стать мамой…»

Караи выбегает из клиники и, не разбирая дороги, несется прочь.

Ей страшно, и ей кажется, что она уперлась в какой-то дурной зеркальный тупик.

У нее не было мамы – ее вырастил отец…

Она резко останавливается и упирается взглядом в витрину медицинского центра, из которого только что выскочила.

В ней манекены на протезах и костылях, а в углу стеклянного куба в инвалидной коляске сидит мужчина с малышом на руках и улыбается ему, а за спинкой кресла стоит молодая женщина.

«Это не жизнь – это же ад…»

Караи подходит к витрине и кладет на нее ладонь.

Но если вдуматься… вот если попробовать представить себе на минуту…

Лео не сможет ходить с ней гулять, никогда не возьмет ее на руки и не поможет легко перескочить с крыши на крышу, но…

Но он теперь не сможет и с братьями носиться по городу ночи напролет, не сможет тренироваться, заниматься, заботиться о своей семье.

Он почти ничего не сможет… у него будет много свободного времени.

Не обязательно именно ей приковывать себя к дому и ребенку на годы и годы вперед… Лео сможет укладывать его спать, кормить, играть… учить читать и ползать.

Караи горько и косо усмехается своему отражению – у нее есть выход из этой ситуации. Она вернется к Лео, пусть и такому, каким он стал – надежнее мужа и отца не найти будет теперь.

«Хотя он всегда был надежным».

А потом, когда ее малыш станет сильным, научится бегать и не будет нуждаться в постоянном уходе… потом ей и ему будут открыты все горизонты…

Караи делает шаг назад, все еще глядя на мужчину с ребенком в инвалидном кресле.

– Я хотела, чтобы все сложилось иначе, – она снова осторожно обняла сына за плечи и притянула к себе. – Я вернулась, чтобы жить с твоим отцом, чтобы ты рос в семье, когда немного успокоилась, но Рафаэль… он не дал нам даже поговорить, и у меня не осталось выбора…

Рейн зажмурился и уткнулся лбом ей в плечо, поддавшись тонким, но сильным рукам.

– А теперь… ты теперь вернешься к нему, если он… если он живой, мама?

Караи погладила его по длинным спутанным волосам, непривычно цепляясь пальцами за сегменты хитина на спине, сохранившиеся неровными кусками.

– Крино, я думаю, что мы с тобой сами сможем построить свою жизнь – ты и я. Пойдем, родной, я смогу сделать из тебя достойного человека без их помощи.

Рейн замер, вдумываясь в ее слова, и попытался представить, как это будет. Как у него будет нормальная мама, большой настоящий дом, наверное, даже школа и учеба, потому что, если она может приказать Пурпурным Драконам, она точно-точно заставит любого учителя принять его в школу и заткнет рот всем и каждому, кто посмеет хоть косо на него посмотреть.

Ему не надо будет больше думать о том, что он станет есть, во что одеваться и где достать новое одеяло или денег на пиво – у него будет все…

Вот прямо сейчас – надо только кивнуть…

– Я тебе все дам, сынок, все, что захочешь, – мама еще раз погладила его по голове, больно проехавшись руками по зашитым ранам на загривке. Она не знала про них. – Ну, как ты дальше-то жить станешь один? Кому ты такой нужен кроме меня? Пожалуйста…

Рейн задрожал и скрипнул зубами, ему показалось, что он вернулся на несколько дней назад в своей самое страшное прошлое, когда тоже можно было только кивнуть и было бы все.

И у него снова не было сил спорить, особенно зная, что будет дальше, если он откажется.

Хотелось кивнуть.

Просто кивнуть и все. Все остальное будет само собой уже.

Терять-то ему нечего. Нового с ним уже никто не сделает явно.

Вот абсолютно точно.

– Ну, подумай сам, – ласково шепнула мама и поцеловала в щеку, доламывая в нем последнее, что еще упиралось против. – Тебе невыносимо так будет одному… а я всегда буду рядом.

«Невыносимо будет? – Рейн прижался скулой к ее теплым губам и закрыл глаза. – Да мне уже невыносимо. Не будет, а уже есть… Где ты была все эти годы? Где-ты-была?»

Рейн сделал два глубоких вдоха и едва уловимо кивнул, сморщившись от очередного ласкового, но такого больного прикосновения к затылку.

====== Пророчество. Не-Детский Мир ======

Мертвая тишина.

Красивый термин.

Мертвая тишина – это когда так тихо, что, кажется, можно услышать любой вздох и даже просто движение воздуха, шорох кожи, когда едва открываются веки, заминаясь в привычные морщинки у глаз.

Майки сморгнул и уставился на свои руки, лежавшие на коленях ладонями вверх.

Впервые за всю свою жизнь он вдумался в эту фразу, как в связку буквальных, простых и понятных слов.

«Мертвая» – это когда все мертво в ней. Когда ничто не может ее потревожить. Ни вздох, ни шорох, ни улыбка…

«Тишина» – отсутствие звуков.

Мертвая тишина – это тихо, потому что некому говорить и смеяться…

И некому ответить на незаданные еще утром вопросы.

И некому посмотреть с братом футбол…

Вздохнув сквозь зубы, Майки сжал кулак и медленно разжал, чтобы не влепить им в стену и не потревожить тишину мертвых.

Они же устали чертовски оба – его мертвые братья. Они столько сделали за вчера и сегодня… и за всю свою жизнь.

Он столько не сделал.

Поэтому он жив.

«А почему тогда жив Дон? Он же сделал не меньше Лео?..»

Повернув голову к широкому столу, Майки со вздохом лег щекой на металлическую поверхность и повозил подушечками пальцев по холодной, как лед, руке Рафаэля.

– Может, положить их рядом? – спросил он у тени у самой стены.

Сгорбившейся, ссутуленной тени, в которой так сложно было узнать отца.

Сплинтер сидел около Леонардо, приложив ухо к его лбу, словно мог еще услышать отголоски мыслей своего старшего и любимого сына.

– Они бы хотели этого, я уверен, – Майки закрыл глаза.

Он никогда в жизни не думал, что они уйдут первыми – такие сильные, такие непобедимые, прорывающиеся сквозь любую беду.

Ведь 15 лет назад Лео сорвался с гораздо большей высоты…

И Раф его вытянул – даже мысли тогда у него не было лечь рядом, обнять и сдохнуть…

– Сердце не выдержало, – Дон утыкается лбом в ладони и часто глубоко дышит. – Остановилось. Не верю просто. Раф… чтоб у Рафа не выдержало сердце…

Он откидывает голову назад, со всего размаха приходя затылком в борт кузова, и кричит в никуда однообразное воющее «неееет!»

Ведущий машину Дэнни сжимается, втягивая голову в плечи, а на пассажирском сиденье рядом с ним всхлипывает Эдит.

– Впрочем, что это я, – Дон с совершенно ненормальной улыбкой нашаривает у колесной арки тайничок Рафа и вытаскивает бутылку, на дне которой еще плещется темная жидкость. – Как раз у Рафа-то и должно было не выдержать. Ресурсный наш…

Он жадными глотками допивает содержимое бутылки и смеется в потолок.

– Твое здоровье, брат! Твое-здоровье! Ваше, Старшие, вашу мать!!

Почему сегодня это произошло?..

Почему оно с ними случилось?!

Почему именно Лео должен был так упасть?!!

Почему у Рафа закончились силы?!

Майки уткнулся лбом в пластрон, сколоченный красивыми гравированными скобами, и задрожал, сжав голову обеими руками.

– Может быть, ты и прав, – едва слышно отозвался отец, не открывая глаз. – Я так горд был, когда Леонардо сделал предложение моей Миве, я так был ею разочарован, когда она ушла… Мне стоило больших усилий принять их отношения, я думал, что это пройдет. Прошли годы, прошла их жизнь, но не прошла любовь, вечная надо всем миром. Да, Микеланджело, ты прав, давай положим их рядом. Пусть в покое последнего пути будут вместе, как были в жизни.

– Садись, удобнее, бро, – Раф расположился в вагоне и закинул ноги на стол. – Скоро тронемся.

Лео сел напротив, опустил взгляд и взял обеими руками большую чашку с ароматным зеленым чаем.

– Мы же смогли с тобой, да? Рейн же жив?

Раф тепло улыбнулся ему, кивнув, и отпихнул от себя чай.

– Не пей его, Лео, – посоветовал он. – Забудешь. Этот чай призван очищать наши сердца и помыслы от воспоминаний, чтобы в новую жизнь отправиться налегке. Кажется, так тут рассказывают.

Лео нахмурился, всмотревшись в свое отражение в чашке.

– Но, Раф…

– Т-шш, любовь моя, – Рафаэль как-то озлобленно и горько скривился. – Просто поверь мне на слово и все.

Поезда плавно тронулся, качнув платформу за окнами.

– В добрый путь, родной, – Раф щелкнул ногтями по чашке с чаем. – Нам до моста с тобой по дороге.

– Да, мама, – Рейн еще раз кивнул, проехавшись лбом по мягкой ткани темно-синего платья.

Он вздрогнул, стараясь не выдать, что ему больно от ее рук, и едва заметно отстранился.

– Можно только я задам тебе один вопрос?

Караи кивнула, чуть склонив голову набок и поправив длинную прядь волос, упавшую Рейну на лицо.