Текст книги "Шестой прыжок с кульбитом (СИ)"

Автор книги: Сербский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 26 страниц)

Глава 29

Глава двадцать девятая, в которой здесь вам не тут, здесь климат иной

Президент Ричард Никсон, законченный циник и реалист, взялся за разрядку напряженности в мире не потому, что верил в успех сотрудничества. Просто экономический кризис довел Соединенные Штаты до слабости великой. Баланс сил склонился в пользу Советского Союза, и своими маневрами Никсон пытался замедлить процессы изменения. С Китаем и Россией президент хотел вести переговоры, а горячие точки вроде Кубы и Чили стремился задавить.

Странно это только на первый взгляд. Здесь прослеживается элементарный прагматизм: джентльмены договариваются с сильными, слабых они глушат. Для таких политиков проявление милосердия исключено, поскольку сострадание – удел слабых. Таковы правила в мире джентльменов, и если согласованные правила игры начинают казаться им ущербными, то джентльмены находят новые правила, более комфортные.

Все выборные кампании Никсона преследовали два врага: антивоенное левое движение и негры со своей борьбой за права. Между ними стояли хиппи, которых Никсон откровенно презирал. И особенно злобной толпой на этом фоне выглядели журналисты. Американские репортеры не скупились на ядовитые комментарии: «Посмотрите на него: несуразный, с порочными и злобными глазками, он полюбился людям, доказав им, что он – добрый и простой американец, соль нации. Но не все так просто, в это же самое время он разыгрывал карту плохого парня, настоящего bad-ass: непредсказуемого, опасного, даже мудаковатого. Балансируя между этими двумя противоположностями, он и станет президентом, обойдя демократа Макговерна, который делает упор только на положительный образ». Пресса считала Никсона карикатурой на квакера, которому удалось каким-то чудом завоевать всенародную любовь. «Никсон демонстрирует обаяние действительно плохого парня».

Между тем Зоя Острожная хлебнула компота:

– Никсон уверенно идет на второй срок. Подставу с подслушиванием Уотергейта мы ликвидировали, а либерального слюнтяя Макговерна он одолеет с разгромным счетом.

Марина ее поддержала:

– Он его покроет, как бык овцу!

– У Никсона нет друзей, вот в чем проблема, – заметил Уваров. – Его окружение только и ждет, когда он споткнется.

– Мы работаем над этим, – заверила Зоя. – Агрессии и раздражительности стало меньше.

– Сейчас Никон пребывает в Китае с визитом. Мы не вмешиваемся, только наблюдаем. Визит проходит как по писаному, в доброжелательной атмосфере. Встречи, обеды, ужины, культурная программа. Точно так было в вашей прошлой реальности. Его жене Пэт Никсон подарили блок сигарет «Панда» и парочку живых панд. Американцы в ответ пообещали Мао Цзэдуну очередную порцию секретной информации по ядерным технологиям. И хотя Китай уже испытал и атомную бомбу, и термоядерное устройство, в современных ядерных технологиях стоит острая нужда.

– Как думаешь, дадут?

– Обещать – не значит жениться, – хмыкнула Марина.

– Всем что-то нужно, – пробормотал Коля. – Американцам очень нужен доступ к советским космическим технологиям. Немцы хорошо потрудились на благо Америки, но идеи Вернера фон Брауна иссякли. А замены из числа конструкторов ракетного исследовательского центра Пенемюнде не нашлось. Никсон провозгласил начало программы «Спэйс Шаттл», по которой первый «челнок» должен отправиться в космос через десять лет. А на чем они сегодня летать будут?

– У них есть договоренности с Брежневым, – напомнил Агопян.

– А если не станет Брежнева? – вопросил я. – Джентльмены соблюдают договоренности до тех пор, пока им это выгодно. Почему они решили, что с ними не поступят так же?

– Логично, логично, – задумался Уваров. – Но мы отвлеклись. Продолжайте, Зоя.

Острожная продолжила:

– Самых одиозных фигур из окружения Никсона мы убрали. Разрабатываем вице-президента Агню. Грешки у него простые, финансовые махинации и взятки. Нас интересует другой вопрос: не могли ли его подкупить враги Никсона? Далее Марк Фелт. Заместитель директора ФБР Фелт не входит в число приближенных, однако козни Никсону строит активно.

– В заговоре не бывает одиночек, там действует организация, – убежденно бросил Уваров. – Вы работаете и в этом направлении?

– Так точно, – кивнула Марина. – Есть материал, и имеются подозрения. Необходимо время для анализа и сбора информации.

– Время есть, – Уваров поднялся. – Ставлю задачу: завершение расследования подгадать к маю, когда Никсон прибудет с визитом в СССР. Мы сольем заговорщиков в демократическую прессу, разразится скандал. Никсон должен быть белым и пушистым, а его враги – грязными и злобными.

– Боюсь показаться нудьгой, – снова вылез полковник Острожный, – но зачем нам это надо? В смысле, на фига возня с этим Никсон?

Коля развел руками:

– А что делать? Надо работать с тем человеческим материалом, который есть. Никсон нам не друг, но эту сволочь мы уже хорошо изучили. И он поддается внушению твоей прекрасной жены. После того, как Уотергейтский скандал не случится, история пойдет другим путем. И я хочу иметь в Штатах понятного нам президента, пусть он скотина. Никсон гораздо лучше Форда или Рейгана. Кстати, конкурентов Никсона тоже надо мокнуть. А если вылезет их участие в заговоре, будет совсем чудно.

Глядя на меня, Уваров сделал вид, будто задумался:

– До Никсона в Китае три раза побывал генерал Мещеряков, начальник ГРУ. Он пытается наладить отношения, обещает помощь и рис. Но китайцы торгуются как на рынке, искусство торга они освоили почище евреев. Китайцы любят подарки и не умеют торопиться. «Идите медленно» – так в Китае желают счастливого пути. Однако у нас нет впереди целой вечности, в отличие от Поднебесной. Думаю, для полного успеха операции нам надо привлечь на свою сторону Мао Цзэдуна.

– Опять двадцать пять, – вздохнул я, вызывающе выпячивая нижнюю губу. – Сколько можно мусолить эту тему? Для удовлетворительного лечения пациента мне необходимо испытывать симпатию к больному. А к Мао Цзэдуну я испытываю стойкую неприязнь. Сколько народа он загубил своими экспериментами, знает один китайский бог. И хотя китайцы мне не братья, любить Мао не за что. Могу задушить в объятьях, знаете ли.

– Думаешь? – недоверчиво хмыкнул Уваров.

Пришлось аргументировать свою позицию:

– Индюк напыщенный.

На это Коля выдал заветные слова:

– Мне жаль, Михалыч, но общественные интересы надо ставить выше личных. Контроль над Мао – задача стратегическая. И мы вынуждены ее решать.

В моей голове закрутились резкие и грубые слова. Идея насчет возражений только начала формироваться, как тут же увяла вслед за телефонным звонком. На экране высветилась аватара – фиолетовый глаз. Приняв вызов, ровным голосом я сообщил:

– Извини, милая, идет совещание. Позже перезвоню.

Сразу после этого, практически мгновенно, прилетела эсэмеска: «Это срочно! Жду тебя дома». Ну да. А когда у Авдеевой было не срочно? Человеку нужен человек, а стерве нужен богатый любовник. Именно богатый любовник является лучшим лекарством для этого типа женщин. Болезнь, конечно, не лечит, но симптомы снимает хорошо.

Проблема в том, что Лизавета использовала меня по прямому назначению, то есть любовником, тыщу лет тому назад. Она постоянно меня с ним путает, но делать нечего, придется идти. Все равно не отстанет, вымотает душу и, в конце концов, добьется своего. Я поднял руку:

– Товарищи, мне надо собачку выгулять. Аня остается за хозяйку. Наливайте чай, кофе, компот. Рыбный пирог из холодильника не брать! Это для Веры, – переложив котенка на диван, я прихватил пирожок. – Зверя не трогайте, и он не тронет вас.

Собачка Мальчик уже сидела в прихожей с намордником в зубах. Гулять она была согласна в любое время суток и даже к Лизавете. А я вздохнул, припоминая китайскую мудрость: если один раз спас человеку жизнь, ты навсегда за него в ответе.

Глава 30

Глава тридцатая, в которой политик должен уметь предсказать, что произойдет завтра, через неделю, через месяц и через год. А потом объяснить, почему это не произошло

Работа с пациентами – это постоянное напряжение. Неважно, в отпуске ты, в командировке, или взял выходной. В любое время суток, семь дней в неделю ты находишься в подвешенном состоянии¸ как часовой на боевом посту – и стоять тяжко, и уйти нельзя. Если пациенту вдруг стало хуже, персонал позвонит без всякой жалости к тебе. И если пациенту неожиданно стало лучше, персонал позвонит тоже. Еще бывает так, что пациент сам до тебя достучится, едва почувствовав недомогание: «Кишечник мой исправился, боярин, это твоими молитвами я жив. Но в боку чего-то колет».

Лекарь не имеет права болеть. Нельзя даже делать вид, что бодришься – ты обязан быть бодрым, веселым и смотреть на мир уверенным взглядом! Невзирая на специализацию, ты психотерапевт, и никого не интересует, чем ты занят и как себя чувствуешь. Тут дело такое, элемент психологии: взялся лечить – доведи до конца. (Шутки черного юмора в этом месте отключаю).

Именно в таком режиме живет руководитель страны. И я главе не завидую, дай бог ему здоровья. Мне, как и главному по стране, телефон отключать нельзя. Впрочем, мой аппарат живет своей жизнью – даже если случайно забуду его дома, прилетает в карман сам, позвякивая с важным видом. Как он определяет степень важности, только одному ему известно.

Легкий на помине телефон ожил, когда собачка гуляла в кустиках. Серьезно так гуляла, вдумчиво. Оставалось надеяться, что дождь смывает все следы. Однако волновало меня это много меньше, чем звонок. А хотел меня маршал Захаров, которому я выдал старенький мобильник «Нокиа». Для экстренных случаев, но в нарушение всех инструкций.

Коля Уваров частенько любит напоминать нам, что инструкции пишутся кровью. И нарушать установленные правила могут только безответственные люди, штатские шпаки вроде меня. Коля опекает меня и заботится обо мне, как когда-то Генри Форд печалился о своем конвейере. В отличие от конвейера, в Колиных планах моя задача чисто транспортная: «Смирно! Шагом марш!». Впрочем, именно в этом заключалось и мое сходство с конвейером, а не с человеком, управляющим им. Эдакий грузовой лифт с функцией «экрана вслух». А я очередной раз отклонился от линии, самовольно занявшись Захаровым. Не дождался команды «Вольно, разойдись».

В больничку маршал попал под левым именем. Формально ему делали профилактику атеросклероза, а свое вмешательство мне удалось скрыть. Да, я частенько заглядывал в палату к больному поболтать, по легенде оказавшимся старинным приятелем. Тут все логично, полгорода со мной в знакомстве состоит. И многие знакомцы пребывают в таком состоянии, которое требует регулярного ремонта в стационаре. Для истопника и кухарки легенду вообще придумывать не пришлось, на старости лет прислуга частенько становится семьей.

Лечение прошло успешно, Коля Уваров ничего не узнал. И еще он не знал о моем намерении переправить Лизавету Авдееву к маршалу Захарову. Когда-нибудь узнает, конечно, такое в тайне не сохранишь. Но пока ничего не срослось, я решил помалкивать – будет день, и будет пища.

Все эти мысли промелькнули по краю сознания, пока я подносил трубку к уху.

– Михалыч, выручай, – трагическим голосом простонал Захаров.

Начало разговора мне не понравилось.

– Что случилось?

–Марфа Ивановна, кормилица моя, захворала сильно. Тошнота и тяжесть в животе. Полночи промаялась, под утро скорую вызвала.

– Так-так, – буркнул я. И подстегнул разговор: – Что врачи сказали?

– Оказалось, что острый панкреатит. Чего-то кольнули, таблетку дали, стало легче. Доктор велел в больничку идти, там, мол, помогут. А зачем нам в больничку? Тебя мы знаем, у тебя гарантия. Приходи, обедом накормлю. Борщ на косточке – пальчики оближешь!

– От борща отказываться грех, – в этом месте душой я не кривил. – Что сейчас Марфа?

– Лежать не может, в боку колет. На стуле скорчившись сидит.

– А Митрич?

– Крутится вокруг нее, как Отелло возле Дездемоны.

– Собрался душить, что ли?

Голос маршала потеплел:

– Старик Шекспир расписал длинную историю, но у нас пока первый акт пьесы – старшина только собрался ухаживать и охмурять. На войне эта история у них уже была, теперь повторяется вновь.

– Скрюченной женщиной овладеть легко, – предположил я. – Тем более повторно. А как сам, Матвей Васильевич?

– Терпимо, – не стал распространяться он.

Глядя на телефон, я задумался. Маршала Захарова мы починили капитально, в этом сомнений нет. А вот кухарку и истопника надо бы дернуть на повторный медосмотр и профилактику.

– Собирайтесь, скоро буду, – решил я. – Все трое, форма одежды – домашняя. И продуктов берите на три дня, если больничный супчик не по нраву.

– Михалыч, ты чего? – возмутился маршал. – «Эй, вы, трое, оба идите сюда»? Ага. У совещание в ЦК КПСС, пленум в Верховном Совете и еще меня куча дел!

Мне оставалось лишь вздохнуть. Можно подумать, у меня своих дел нет.

– Опять вы забыли о темпоральном парадоксе, Матвей Васильевич. Время – понятие относительное. А в нашем случае даже субъективное. Это здесь пройдет три дня, а вы вернетесь всего через пару минут.

– Ах да, – крякнул он. – Тогда берегись, Михалыч. Мы не закончили один важный разговор.

На это оставалось только хмыкнуть. Подумаешь, напугал кота котлетой! Если кто представляет реальную опасность, так это Лизавета Сергеевна, к которой я так и не дошел. Поэтому звонить ей не стал, наклацал на ходу сухое сообщение: «Буду через пару часов. Ожидайте. Привет из дальних лагерей, целую крепко. Крепко, твой Андрей».

* * *

Лысый доктор прижимал к груди огромный окорок, врученный Митричем в качестве взятки. Глаза его туманились, лаская взглядом копченое бедро вепря. Тем не менее, вещал он внятно, не заглядывая в историю болезни:

– Ну что я вам скажу, голубушка: панкреатит подтвердился. Так бывает, особенно после приема жирной и копченой пищи. Боль локализуется в подложечной области, с левой стороны живота, носит опоясывающий характер. Временами присоединяется рвота, не приносящая облегчения. Именно как у вас, верно?

Марфа кивнула. Боль и рвоту я снял сразу, еще на даче. И ауру подлатал, однако мрачные воспоминания женщины никуда не делись.

– А как мы себя чувствуем сейчас, голубушка?

– Лучше, – выдавила она.

– Надо полагать, вчера была вечеринка? – доктор не спрашивал, он утверждал.

Марфа снова кивнула.

– И выпивали вы, Марфа Ивановна, чрезмерно… То есть на протяжении всего вечера? – в голосе доктора звучали укоризненные нотки.

Видимо, содержание алкоголя в крови больной зашкаливало – Марфа стыдливо опустила глаза. Многие люди твердят, что здоровье для них дороже всего, однако никто этого правила не соблюдает. Вчера у поварихи случился день рождения, к ужину наготовили всякого и много. И так вышло, что на дачу заглянул генерал Куликов, сменивший Захарова на посту начальника Генерального штаба. Старшину Марфу Ивановну со старшиной Митричем он знал давно, в узком кругу посидели без чинов. Видимо, хорошо посидели.

– Поджелудочная железа, голубушка, это вам не шутки. И острая фаза – последний звоночек. Теперь строгая диета, – доктор вынес приговор, баюкая румяный окорок. – Ничего жирного, жареного и копченого. Категорический запрет на алкоголь. Также не следует использовать пищевые приправы, особенно острые.

– Манная каша? – догадалась Марфа, поджимая губы.

– Таковы реалии, – доктор направился на выход. – Только каша будет завтра. А сегодня вообще ничего не будет, вам назначен разгрузочный день. Разве что таблеточки и укольчики в ассортименте. Думаю, в процедурной уже готовятся к сеансу связи.

Что же, хорошо, что так. Из палаты Марфы я перешел в свою палату, где разместился маршал Захаров. Подоткнув под голову две подушки, он смотрел фильм на планшете. Судя по звукам, там гремело военное кино.

– Ну что там Марфа? – оживился маршал.

– Жить будет, – философски ответил я. – Какое-то время будет грустно жить, без коньяка и копченостей. Вас с Митричем, кстати, это тоже касается. Раздухарились, понимаешь, старики-разбойники… Небось, пока всё не выпили, не угомонились?

Захаров ловко ушел от ответа встречным вопросом:

– Я проштудировал книги, что вы мне дали. Как думаете, советские люди лояльны по отношению к государству?

В прошлый раз я снабдил пациента целой стопкой книг, безжалостно ободрав обложки и срезав листы с выходными данными. Варварство, конечно, но красиво делать было некогда. Вот следующая партия книг будет выглядеть аккуратно, с фальшивыми обложками и незаметно удаленными страницами.

Однако быстро маршал читает, настоящий профессор… И еще несколько удивлял вопрос о лояльности. Эта тема мне казалась не главной в том ряду, что мы обсуждали. Хотя…

В переводе с французского «лояль» означает «верный». И эту верность следует понимать как обоюдную. Верность гражданина своему государству предполагает готовность следовать его законам и правилам. Впрочем, гражданская лояльность – понятие растяжимое. Внешне она кажется истинной, в то время как человек может придерживаться заявляемой позиции только на словах. Смуты и народные волнения тому подтверждение – они случаются в тех странах, где истинная лояльность граждан опускается до крайне низкого уровня. И неважно, вооруженный конфликт там или невооруженный, это уже не лояльность.

Лояльность может принимать причудливые формы, когда человек верен и государству, и своему профессиональному долгу. К примеру, верный клятве Гиппократа врач оказывает медицинскую помощь и своим бойцам, и солдатам противной стороны. В таких случаях применим термин «двойная лояльность».

А еще бывает явная неверность, когда граждане страны таковыми себя не считают, открыто требуя выезда за границу. Это серьезная проблема, глубину которой правители Советского Союза еще не осознали. Ведь осложняя жизнь «отказникам», власть накаляет обстановку не только внутри, но и в мире. Тут действует закон крысы, припертой к углу: когда людям делают гадости, они начинают огрызаться очень громко.

Вслух я сказал осторожно:

– Государство существует для людей, а не наоборот.

– Ясное дело, – кивнул маршал. – У нас государство рабочих и крестьян. Смотрите: бесплатная медицина, бесплатное образование, бесплатное жилье. А пансионатов с санаториями сколько настроили? Тыщи по всей стране. Развивается наука, спорт, культура и искусство. Реально работают социальные лифты.

– Вам бы лектором общества «Знание» трудиться, – хмыкнул я.

– Не пойду, – открестился он. – Мелко плавать – дно задевать. У маршала зарплата больше.

– Говоря о лояльности, возьмем для примера Солженицына. Вот что говорят о нем либералы: «Без его книг, перехватывающих сердце, нет боли за Россию, с которой не расстаешься, пребывая внутри его произведений. В книгах Солженицына незаживающая рана правды, которую он открыл нам и всему миру». Как считаете, этот человек патриот, болеющий за свою страну, или тонкий демагог, стремящийся к очернению?

– Тоже мне, нашли пример лояльности, – фыркнул Захаров. – Правильно говорят его критики: Солженицын – это рвотный рефлекс, выложенный на бумагу. Подонок, врун и предатель. Гений плевка. Сознательный диссидент и типичный враг народа. Он не против коммунизма выступал, он против России бочку катил. Да вы взгляните на фото! У него это все на лице написано. Иуда… Что касается литературы, он вообще не писатель. Корявый крючкотвор. Какой, нахрен, нобелевский лауреат? Нет, здесь чистая политика, и не более того. Свои награждают только своих.

Литературный спор в мои планы не входил, поэтому я неожиданно вопросил:

– Как вы думаете, почему Сталин ликвидировал ленинскую гвардию?

Глава 31

Глава тридцать первая, в которой потерявши совесть теряешь все

Ожидая ответа вроде «острая внутрипартийная борьба», я оказался прав. Слово «репрессии» не прозвучало, хотя тоже было верным. Конечно, в этой борьбе невинные люди пострадали пачками.

Однако истина лежит глубже. Большевики-ленинцы поклонялись коминтерну, то есть третьему интернационалу. А это орган внешнего, надгосударственного управления. Внешнюю разведку СССР перестреляли вместе с ленинской гвардией именно по этой причине. Они работали больше на Коминтерн, чем на собственную страну. То есть лояльностью здесь и не пахло.

С моим мнением Захаров не согласился. Задавая вопросы, свой взгляд на проблему он придерживал при себе. Видимо, так и должен себя вести начальник штаба, выслушивая мнение подчиненных, чтобы потом принять решение.

Пришлось вдаваться в пояснения:

– У царя с дворянами было простые отношения. Он им прощал все шалости, включая преступления против населения, а взамен требовал лояльности. Прослеживаете аналогию, Матвей Васильевич? Личная преданность вождю – это прекрасно, однако достаточно обычной лояльности. Люди, утратившие доверие царя, лишаются всего. Когда Сталин убедился в потере лояльности, он, ощущая себя правым, лишил жизни большевиков-ленинцев. Но перед этим забрал их деньги.

– Какие деньги?

– Личные сбережения. О чем бы мы ни говорили, в конце концов мы говорим за деньги… В революцию через руки большевиков прошли огромные ценности – царские, купеческие и церковные. К рукам, естественно, кое-то прилипло. В следующий раз подберу вам литературу с цифрами. Или пока отдыхаете тут с планшетом, могу ссылку бросить.

– Будьте любезны, – кивнул он. – Киньте в меня ссылочкой.

– Следователи НКВД выколотили из старых большевиков номера счетов в швейцарских банках. А это безумные деньги. Посмотри, что говорят видные экономисты: не было у Сталина столько денег для модернизации страны, сколько потрачено. Не было! Тысячи предприятий построены, тысячи технических секретов украдено на Западе, то есть куплено за деньги, вместе с образцами и некоторыми головами… За десять лет страна полностью преобразилась. И как бы это звучало ни парадоксально, свой вклад внесли большевики-ленинцы. Схема «грабь награбленное» еще раз доказала свою эффективность.

– Нечистоплотные люди были всегда, – он покачал головой. – Но чтобы вот так, массово?

– А я и не утверждаю, что все.

– Но многие?

– Возможно. Толкуем мы не о судьбах, а о тенденциях. Протоколов, где указаны номера швейцарских счетов, вы в архивах не найдете. А следователей, которые вели эти дела, ликвидировали следом, как врагов народа. Однако мы с вами говорили про лояльность, отбросив эмоции в сторону.

– Так-так… И что в сухом остатке?

– Не знаю, какой крови был Сталин, как он воспитывался и обучался. В этой теме много домыслов и кривотолков, им трудно верить. Судя по делам, Сталин не был эстетом, интеллигентом или интеллектуалом.

– И кем же он был?

– Он был гением. Великие люди не укладываются ни в какие рамки, в этом их величие и беда. Равнодушие к собственной одежде поражает: после смерти Сталина остались шинель, сапоги да валенки.

– Но большевиком он был?

– Об этом Сталин говорить не уставал. Но не забывайте, что вождь обязан быть психотерапевтом. То есть говорить то, что надо сказать, а не то, что думаешь. Летом семнадцатого года в партию принимали всех подряд, товарищ Троцкий вступил вместе с пароходом, на котором приплыл. При Сталине же постоянно происходили чистки. Под разными лозунгами, но смысл один: избавление от балласта. А когда балласт превращается в удельных князей, это не простая беда. Это катастрофа. Потому что в этом месте теряется лояльность. Яркий пример тому Хрущев, но это отдельная тема.

– Погодите, по-вашему выходит, что большевики, идущие за идеями Коминтерна, были предателями?

– Они были троцкистами. То есть нелояльными по отношению к России. Кстати, в первом российском правительстве не было русских.

– Как это не было? А Ленин?

– Товарищей Ленина и Чичерина к русским можно отнести с большой натяжкой. Это правительство являлось подлинно интернациональным: грузин, армянин, поляк и евреи без счета. Товарищ Сталин исполнял обязанности наркома по национальностям. Парадоксально, но именно Сталин отверг идею мировой революции, выгнал Троцкого, и взялся строить социализм в отдельно взятой стране.

– Хм…

– Сталин загномил Третий Интернационал, поскольку считал это глобализмом. Весь мир насилья мы разрушим, ага. Сталин отвязал рубль от доллара. И, наконец, последний грех: Сталин собирался ограничить власть партии. То есть поставил себя под удар со всех сторон. За это его убили. Неважно, кто поднес ему яд – охрана, соратники или диверсант. Важнее понять другое: Сталина приговорили.

– Мне не нравится ваша версия событий, но она чертовски правдоподобна.

– Возвращаемся к лояльности. В первые годы советской власти сохранялся свободный выезд за рубеж, достаточно было подать заявление. Такой возможностью пользовались многие, в первую очередь поволжские немцы. Это был мудрый ход властей, потому что нелояльная часть населения выбыла сама. Хотя уже тогда раздавались голоса: надо запретить, потому что уезжают крепкие умы и хорошие руки. Сейчас эта ошибка повторяется вновь.

– Должен вас обрадовать, Антон Михалыч, – Захаров хитро улыбнулся. – Лед тронулся. Политическое решение принято, товарищ Пельше продавил через Политбюро. В ЦК еще обсуждаются технические детали, но первый этап уже готовится, комитету госбезопасности даны указания. Задержаны диссиденты, организаторы подпольных кружков и прочие крикуны. На днях их погрузят в самолеты и отправят на родину. Именно в Израиль, чтоб по Европе не разбежались. Бесплатно, заметьте. Вторым этапом оформят творческую интеллигенцию – журналистов, писателей, артистов. Тех, что твердят «пора валить» на своих посиделках. Незачем удерживать тех, кто собрал чемодан. Пора так пора… Эти поедут на поезде до Вены, и за свой счет. И третьим этапом, который станет бессрочным, начнут оформлять всех желающих. У этих граждан советские паспорта отбирать не будут, они смогут вернуться. Товарищ Пельше уверен, что таких будет много, и они станут лучшими пропагандистами среди сомневающихся.

– Дай бог, дай бог, – пробормотал я.

– А в чем ваша корысть, Антон Михалыч? – задал он неожиданный вопрос. – Вы пенсионер, у вас там все в порядке, насколько я понял. Две квартиры, дача, машина. Какое вам дело до страны, которая один раз уже развалилась?

– Хм… Хороший вопрос, – слегка опешил я. – Вы знаете, на Земле коптят небо восемь миллиардов человек. Они далеко, и только и умеют, что создавать горы бытовых отходов. Все эти люди законченные эгоисты, которые пекутся только о своих проблемах. И ни одна ляля не вспомнит обо мне в трудную годину. Неважно, коммунисты они, капиталисты или пофигисты. Я их не знаю, поэтому на них мне начхать.

– Логично, – поощрил меня Захаров. – Проблемы индейцев шерифа не волнуют?

– Всех любить невозможно, как невозможно плюнуть всем в лицо. Я слишком стар для всего этого дерьма под названием «общечеловеческие ценности». Радугу они уже испохабили, теперь очередное знамя толерантности треплют. Это их дело. А я мыслю приземлённо, и моя корысть заключается в близких мне людях. Мне хочется, чтобы они жили в мире и радости, – я развел руками. – И если для этого мне придется изменить мир, я это сделаю. И мне не нужна чья-либо благодарность. Хотя скорее всего следует ожидать озабоченность и осуждение. Впрочем, на это мне тоже начхать.