Текст книги "Секвенция (СИ)"
Автор книги: Scarlet Heath
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)
– Правда? – осветился мальчик. – А ты будешь учить меня?
– Конечно, буду. Хочешь, выучим новую песенку?
– Да! Да!
Софи улыбнулась Крис извиняющей улыбкой, которая говорила: “Придется тебе потерпеть и подождать, когда закончится наш урок”.
Но Крис была только рада присутствовать. Ей нравилось наблюдать за этими двумя, нравилось, как они смотрелись вместе. Софи выглядела такой спокойной, счастливой и умиротворенной, когда болтала с мальчиком, щекотала и обнимала его, терпеливо читала вслух партитуру, которую Нильс не мог видеть. Крис вдруг подумала, что все эти два года, Нильс был для Софи единственной радостью, единственным, ради чего та двигалась дальше, и от этого ей стало очень грустно. Ей хотелось, чтобы Софи больше никогда не чувствовала себя одинокой.
“Но в моих ли это силах? Могу ли я дать ей то, чего ей не хватало? Могу ли заполнить пустоты, которые остались в ее сердце после всех потерь? Ради Софи мне придется стать сильной. Потому что сама она была сильной слишком долго”.
В тот вечер Софи наконец-то решилась на разговор с Крис.
«Ну давай же, трусливая ты дура! Скажи уже! Как всякие глупости творить, так смелости хоть отбавляй! А как сделать что-то важное, так ты сразу в кусты!».
– Кристи, мне нужно кое-что сказать тебе… – выдохнула Софи, чтобы отрезать себе путь к отступлению и не отложить разговор еще на день.
– Да я уж поняла, – усмехнулась Крис. – Ты так нервничаешь, что только свою партитуру еще не скурила… Что стряслось?
И Софи рассказала. При этом она старалась не смотреть девушке в глаза. И говорила быстро-быстро, словно надеялась, что Крис не успеет разобрать в ее словах самого главного. Но Крис разобрала.
– Значит, мы расстанемся на несколько месяцев? – спросила она, стараясь не выдать голосом своего огорчения, но Софи все равно почувствовала его.
– Всего месяца на два, не больше, – сказала Софи, хотя для нее самой и недели было достаточно, чтобы чокнуться.
“Почему я опять делаю вид, что мне все равно? Почему не могу сказать, как тяжело мне будет без нее?”.
– Что ж, ничего не поделаешь, – Крис кивнула. – Придется мне возвращаться домой одной.
– О, нет, зачем же? Я слетаю с тобой, а потом вернусь обратно через пару дней.
– Но Софи, зачем тебе тратить на самолет лишние деньги, когда они так нужны для операции?
– Да не переживай ты об этом! За концерты мне заплатят достаточно. К тому же, ты не забыла, что нам нужно как можно скорее поговорить с твоим папой, – Софи сама не верила, что сказала это, но идти на попятную было уже поздно.
Крис улыбнулась.
– То есть, ты хочешь все рассказать папе, а потом смотаться в Стокгольм, чтобы я одна все это расхлебывала?
– Нет! Я совсем не то имела в виду…
– Да знаю я, – Крис вздохнула. – Нам действительно нужно поговорить с ним. Волшебная фея ничего не говорила про отсрочку в два месяца. Она ясно сказала, чтобы мы сделали это как можно скорее.
– Я тоже подумала, что рисковать не стоит.
На самом деле Софи ни о чем таком не думала, и, будь ее воля, она отложила бы этот разговор еще на лет десять.
– Хорошо. Значит, у нас будет еще пара дней, чтобы побыть вместе дома, – и Крис обняла ее руку и прижалась к плечу. – Ты поступаешь правильно, Софи. Не волнуйся обо мне. Я буду ждать тебя. И Нильса.
А Софи явственно ощутила, как от этих слов у нее отходит от сердца тяжелая каменная глыба, позволяя ему снова биться свободно. Она осознала, что именно этих слов так ждала. И так боялась их не услышать.
– Спасибо, Кристи. Я очень рада, что ты понимаешь. И… мне будет тяжело без тебя.
– Мне тоже. Но все ведь будет хорошо в конце концов, правда?
– Да, – Софи прикрыла на секунду глаза, и ей показалось, что она слышит совсем рядом чей-то вздох. Возможно, это вздыхала Крис, или она сама. Или её сердце.
– К тому же, мы ведь сможем общаться по интернету. Будем писать друг другу письма, разве это не романтично? – прошептала Крис, и Софи подхватила:
– О да, я буду писать тебе очень неприличные письма… Так что лучше прячь их от папы, а то он точно меня придушит.
Крис расхохоталась и повалила Софи на кровать. Их смех звенел в тишине комнаты, а на улице шел снег.
47
Для Александра Анатольевича день выдался странным с самого утра. В молодости он верил во всякие мистические вещи, в пророчества, судьбу и тому подобное. Нельзя сказать, что с годами он перестал в это верить. Просто перестал думать об этом, потому что переключился на вещи более земные, вроде воспитания ребенка и работы в консерватории.
Но сегодня что-то странное и необъяснимое творилось с ним. Началось все во сне, если можно так сказать. Александру приснился жутко неприятный сон, а, проснувшись, он ничего не мог вспомнить, кроме этого ощущения какой-то нависшей беды. Он сразу подумал про Кристину и ее повторяющиеся сны и решил, что, наверное, это у них семейная болезнь.
Но уже за завтраком Александр вдруг вспомнил, что ему снилось. Ему снилась София. Причем во сне они с ней ругались. А точнее даже не ругались, а…
Александр с удивлением вспомнил себя выкрикивающим какие-то злые слова. А Софи сидела, положив руки на колени и не поднимая головы. Она была взрослой, но так похожей на ту маленькую робкую девочку, ключ к сердцу которой он искал долгие и трудные годы работы с ней. Она снова была такой же, как в первый день, когда родители привели ее на занятие. Маленькой, зажатой, закрытой, отстраненной. Она словно переживала огромную внутреннюю драму, но на лице ее не отражалось ничего. Это было каменное лицо, холодное лицо. Мертвое лицо.
И Александр помнил свой неудержимый гнев по отношению к ней, и этот гнев пугал его больше всего. Во сне ему хотелось влепить ей пощечину, он еле сдерживался от этого. А потом Софи просила у него прощения, вот только за что, Господи, за что? И она ушла, и Александр ощутил во сне, что навсегда ее потерял, но в тот момент он не чувствовал сожаления по этому поводу. Только злость и боль. И кажется, в той комнате была еще Кристина, но он упорно не замечал дочь. Он видел только спину Софи, когда та уходила, и он знал, что ее душа для него больше никогда не откроется. И будет только эта спина и сгорбленные усталые плечи.
После того, как это воспоминание вернулось к нему, Александру резко расхотелось завтракать. Кусок больше не лез в горло, и, выпив полкружки чаю, он закурил. Ему хотелось вернуть тот сон обратно. Хотелось остановить свой гнев, прекратить говорить гадости. Хотелось задержать Софи, чтобы она не оставляла его. Ему меньше всего хотелось причинить ей боль. И больше всего ему всегда хотелось, чтобы она была счастлива.
Однако Александр никогда не задумывался о том, что он готов был дать ей, чтобы Софи стала счастливой. Кроме уроков музыки и нечастых разговоров по душам, кроме поддержки. Мог ли он дать ей что-то еще? Мог ли пожертвовать чем-то?
– Конечно мог бы… – сказал он вслух. – Я действительно люблю Софи.
Те пять лет, что они не видели друг друга, почти вытравили из его души это нерациональное чувство, а сейчас он понял, что чувство это никуда не уходило. Сейчас оно снова обрушилось на него со всей пугающей мощью. Чувство нежности к девушке, которая не дочка, но уже и не просто ученица. Оно казалось ему неправильным тогда, а сейчас…
– Это я был неправильным. Я просто дурак.
Вот только возможно ли что-то исправить теперь?
“Откроет ли София мне свое сердце или пошлет куда надо со всей моей стариковой любовью? Я должен был раньше. Должен был раньше переступить через собственные предрассудки. А теперь она будет права, если не захочет прощать меня”.
В таком упадническом состоянии духа Александр отправился разбирать старые вещи. Он всегда занимался этим в плохом настроении, потому что прикосновение к неумолимому течению времени странным образом успокаивало его. Тем более Кристина была в отъезде, и можно было предаваться воспоминаниям без страха быть пойманным. Кристина не любила, когда он грустил.
Александр вошел в ее спальню, которая была когда-то спальней его и Маши. Ему казалось, он может закрыть глаза и восстановить в памяти, какой была эта комната в то время, вплоть до мельчайших деталей, вплоть до того, где стоял Машин крем для рук.
Александр вытащил из-под кровати большую картонную коробку. Для других она была набита старым хламом, а для Александра – полна сокровищ. Здесь было два толстых альбома с фотографиями, еще черно-белыми, а также снятыми на пленочный Кодек. Здесь была записная книжка Маши, ее нотная тетрадь, ее косметичка и пузырек выдохшихся духов, которые Александр подарил ей когда-то на Новый год. Здесь даже был личный дневник Кристины, который та вела в четырнадцать лет. Посмеиваясь, Александр отложил дневник в сторону, не посмев взглянуть на девичьи секреты.
Он открыл альбом на самой первой странице и погрузился в прошлое. Это была самая легкая дорога, потому что каждая фотография открывала целые дни, которые следовали за ней. Память сама рисовала картины и оставалось только следовать за ней по петляющей дорожке событий.
Он снова рассмотрел предсвадебные фотографии, саму свадьбу и первое время до рождения Кристины и перешел ко второму альбому, ко времени, когда он стал отцом. Незаметно память перенесла его к тем событиям, когда Маши уже не было, а Кристина подросла. Он даже нашел фотографию с выпускного концерта Софи.
– Подумать только, я совсем забыл про этот снимок…
Они стояли на сцене рядом с роялем, на котором Софи только что блестяще отыграла свое произведение. Александр неловко приобнял раскрасневшуюся Софи одной рукой за плечо. Александр подумал, что в тот день ему нужно было обнять Софи по-настоящему, обнять со всей искренностью, которую требовал этот важный момент. Но он просто поздравил ее и пожал руку.
– Единственная фотография, на которой мы вместе… – прошептал он. – Стоп. Или не единственная… А это еще что?
Александр прищурился, потому что на миг ему показалось, что зрение подвело его. Еще одна фотография с выпускного? Но что на ней делает Кристина?
Александр рассматривал незнакомый снимок так и сяк, но никак не мог понять, откуда он взялся. Они стояли у того же рояля. Вот только Александр уже стоял посередине и обнимал за плечи двух девушек, одна из которых совершенно точно была его дочерью.
– О, святый Боже! Кажется, у меня маразм! – в ужасе воскликнул Александр. – Этого просто не может быть!
Чуть позже, когда Александру удалось немного успокоиться, он вытащил оба снимка из альбома и начал сравнивать их. Сравнивать детально и не спеша. И тогда он заметил разницу. Во-первых, на снимках у него самого были разные рубашки. А во-вторых, у Софи была совсем другая стрижка, и волосы были заметно короче. Если только, конечно, в перерывах между фотографиями, он не переоделся, а Софи не сбегала в парикмахерскую.
Александр хорошо помнил Софи в том возрасте, ведь это было как раз перед тем, как они расстались. Софи осталась в его памяти именно такой. И он совершенно точно помнил, что Софи не носила таких коротких волос. Тогда вставал вопрос.
– Кто эта девушка на фото?
Присмотревшись еще, Александр убедился, что это все-таки Софи, пусть с ней и произошли необъяснимые метаморфозы. Причем, они касались не только прически, но и выражения лица. Что-то другое было в глазах этой Софи. Что-то, сильно отличающее ее от той Софи, которую он помнил.
Опасаясь новых открытий, Александр закрыл альбом. Как и всегда, в сложные минуты жизни, он обратился мысленно к Маше. Он просил ее помочь ему найти ответ и поступить правильно.
– И не чокнуться после всего этого, – добавил он вслух. – Для подобных мистических приключений я уже староват.
А еще он подумал, что надо обязательно рассказать об этом Кристине, когда она вернется.
48
“Эта церквушка хорошо вписалась бы в какой-нибудь фильм ужасов”, – подумала Софи, втягивая шею и пряча озябшие руки в карманы куртки. Еще Софи думала, что они могли бы провести свои последние три часа в Стокгольме и более приятно. Но Крис решила попрощаться.
“Я просто хочу отпустить это место. Отпустить навсегда, чтобы оно больше не мучило меня, не являлось во снах. Я хочу попрощаться и никогда больше не вернуться сюда”.
Софи прекрасно понимала это желание, поэтому возражать не стала, хотя всё её существо ныло: “О, нет, только не это! Я лучше брошу курить, чем переступлю снова порог этого места!”.
Они снова стояли перед вывеской и держались за руки. На всякий случай Софи сказала:
– Ты ведь знаешь, нам совсем не обязательно заходить туда. Можно попрощаться и снаружи…
Крис только покачала головой, а внутренний голос Софи в который раз упрекнул ее за трусость и малодушие. Тогда Софи сделала глубокий вдох и заставила себя посмотреть на церковь с другой стороны. Ведь это не только то место, где они расстались в какой-то вероятности своей жизни. Это ещё и то место, где они давали друг другу особые клятвы, где они были по-настоящему счастливы. И лишь Бог был свидетелем и молчаливым союзником тайного соединения их душ. Подумав так, Софи наконец-то ощутила в себе силы сделать первый шаг.
Когда они вошли внутрь, Софи приготовилась к чему угодно. Она ждала очередного приступа тошноты, головокружения, была почти готова к новым образам перед глазами.
Но ничего не происходило. Церковный зал был пуст и тих. И только пылинки продолжали танцевать свой замысловатый танец в солнечном свете, встревоженные неожиданными посетителями.
– Давай подойдем к алтарю, – сказала Крис шепотом, и Софи беспрекословно последовала за ней.
Несколько минут обе смотрели, как дрожат лепестки пламени свечей. Потом Софи осмелилась поднять взгляд на распятие.
“Ты, наверное, считаешь меня полной идиоткой, – обратилась она к Христу. – И Ты прав, я и есть идиотка. Мне далеко до Твоего просветления, всепрощения и безусловной любви. Я просто высокомерная самодовольная дурища. И мне трудно поверить, что, несмотря на все это, Ты все равно любишь меня. Но если Ты действительно любишь меня, прости меня. Прости, пожалуйста. Я никогда не хотела причинить боль ни Кристи, ни Александру Анатольевичу. Ни в этой жизни, ни в какой бы то ни было другой. Мне просто хочется, чтобы Ты знал об этом. Я готова стать другой, готова стать лучше, готова быть кем угодно, лишь бы всё было по-другому”.
Софи снова подняла голову к высокому потолку, похожему на небесный свод. Ей казалось, что эту молитву она уже когда-то произносила.
– Кристи… – прошептала она, и шепот ее показался слишком громким в этих стенах.
– Да? – девушка вопросительно смотрела на неё, и Софи знала, что если она не скажет этого сейчас, то не скажет уже никогда. И она сказала:
– Прости меня. Ты знаешь за что. Я хочу сказать, что не оставлю тебя. Что ты дорога мне, как никто другой. Поверишь ли ты мне снова?
Крис кивнула, улыбнулась.
– Снова и снова. Я верю тебе, Софи.
Софи обняла ее и тихонько рассмеялась:
– Это очень опрометчиво с твоей стороны, Кристи. Зная меня – верить мне.
– Но я же ненормальная, в любой вероятности, – и девушка уткнулась носом в шарф Софи, пропахший сигаретным дымом, но такой теплый. – Скажи, Софи… Теперь ведь все будет хорошо?
– Да. Теперь будет. Ведь мы встретились в той жизни, где это возможно.
– И может быть, когда-нибудь мы встретимся снова, и тогда всё будет иначе.
– Когда?!
– Не знаю.
Разноцветное сияние из витражных стекол лилось на них, окружая, обнимая. Прощая.
Крис хотелось запомнить, забрать с собой каждую минуту их путешествия. Она жалела о том, что Бог не наделил ее поэтическим даром, потому что тогда она смогла бы написать оду Стокгольму. Но ей казалось, что даже этого было бы недостаточно, чтобы выразить всю свою любовь. Вот только, если бы она писала оду городу, ей следовало бы писать оду еще и Софи.
“Без нее Стокгольм не был бы так прекрасен. Именно присутствие Софи наделяло город магией. Софи…”.
Софи смотрела в иллюминатор и улыбалась чему-то своему.
– Везет тебе, Софи, – сказала девушка, наклонившись к ней. – У тебя есть музыкальный дар, и ты можешь выразить свои чувства к Стокгольму в какой-нибудь симфонии.
Софи посмотрела на Крис, и глаза ее блеснули.
– Лучше я буду выражать свои чувства к тебе. Город – лишь город. Он не наполнен ничем, если в нем нет тебя, Кристи.
Крис в смущении опустила глаза. Мысль о том, что Софи может выражать в своих произведениях чувства к ней, оказалась обжигающей.
– Лучше не трать понапрасну время. Обо мне нечего писать, – пробормотала она.
– Ты, верно, шутишь, Кристи. Вся музыка, которую я написала в последние месяцы, посвящена тебе, – Софи заговорила тише, смутившись тоже.
– Мне очень приятно слышать это. Главное, чтобы ты не расходовала на меня свой талант зря…
– Тебе не нравится то, что я написала? – усмехнулась Софи.
– Нет, что ты! Конечно, нравится! Очень нравится! Просто…
– Ну, тогда всё не зря. Не забивай себе голову, Кристи. И вдохновляй меня дальше…
Какое-то время они сидели, наблюдая за плывущими внизу облаками. А потом Крис сказала:
– Всё-таки я буду очень скучать по этому городу.
– Мы сюда вернемся. Обязательно.
– Надеюсь, не для того, чтобы расстаться в Немецкой церкви!
– Конечно, нет! Может быть… – Софи запнулась. – Может, наоборот, для того, чтобы пожениться… – последнее слово она произнесла шепотом, словно надеясь, что Крис его не расслышит.
– Ты это серьезно, Софи?
Софи отвернулась.
– Не обращай внимания. Просто вдруг подумала, что в этой вероятности мы еще никакими узами связаны не были…
– Это было бы чудесно.
– Что?! – брови Софи взлетели вверх.
– Я сказала, что это чудесная мысль, – улыбнулась Крис. – Я была бы не против.
Глаза Софи засияли, словно Крис пообещала ей вечную любовь, ни больше, ни меньше.
– У нас ведь все еще впереди, правда? – Крис наклонилась и прошептала эти слова Софи на ухо.
– Да, все впереди, Кристи.
И Софи действительно верила в это. Она смотрела на проплывающее небо, на крошечные дома внизу. И это был первый полет, когда Софи не думала о своих родителях.
49
24 часа спустя
Софи казалось, что она полностью готова к разговору со своим учителем. В те последние дни в Стокгольме, а потом в самолете Софи успела проиграть в голове все сценарии этого разговора, приготовила все реплики, которые могут ей понадобиться. Она почти успокоила себя.
Но всё рухнуло, как только они сошли с самолета и встретились с Александром Анатольевичем. Софи смотрела на него, уже немолодого, задавленного заботами, с опущенными плечами, но такого счастливого при виде дочки. Она смотрела, как бежит ему навстречу Крис, как она смеется и плачет, а он обнимает ее и гладит по голове.
“Крис – самое дорогое, что у него есть. Я никогда не значила для него столь же много. И никогда не буду. Пора бы уже смириться с этим, старая глупая Софи. Разве могу я причинить ему такую боль, нанести такой удар? Если я потеряю его расположение, его уважение, как мне дальше жить?”.
Эти немые вопросы парализовали Софи. Она казалась себе тряпичной куклой. Такой же глупой, пустой, беспомощной.
И когда Александр Анатольевич радостно воскликнул: “Привет, Софи!”, она смогла выдавить только дрожащее: “Здравствуйте”. И даже улыбнуться у нее толком не получилось. Она осознала в тот момент страшную истину.
“Я не смогу сказать ему. Не смогу выдержать с ним даже минуты в одной комнате после того, как ему станет все известно. Я просто сразу упаду и умру. Не очень-то героическая смерть, а, Софи?”.
До этого они с Крис договорились, что не станут обрушивать на отца эту новость сразу после приезда и подождут следующего дня. И вот этот день наступил.
Софи сидела в старой квартире своих родителей и курила. Она только что поговорила по телефону с Сережей и пообещала ему, что придет завтра в гости. Она отважилась на этот опрометчивый поступок по одной лишь причине:
“Завтра меня все равно не будет в живых. После разговора с Ним от меня и мокрого места не останется. Я либо сама откину копыта, либо Александр Анатольевич поможет мне их откинуть”.
Звонок в дверь известил ее о приходе Крис. На какой-то момент Софи пронзил ужас – а вдруг Кристи привела отца с собой? Ведь тогда отступать уже будет некуда.
Схватившись за волосы, Софи открыла дверь. К ее великому облегчению, Крис пришла одна.
– Ты готова? – спросила она вместо приветствия.
Софи шумно выдохнула, и ей показалось, что изо рта и носа у нее валит дым, хотя сигарету она уже бросила.
“Наверное, я уже загорелась изнутри”, – сделала она логичное заключение.
– Вообще-то… не очень.
– Поехали, подготовишься по дороге.
– Подожди, Крис. Пожалуйста. Может, все-таки зайдешь? – спросила Софи умоляющим тоном.
Крис только пожала плечами и вошла в коридор.
– Чем дольше ты будешь собираться, тем страшнее тебе станет, – сказала она. – Тем более, вчера я уже немного подготовила папу.
– Что значит “подготовила”? – Софи ощутила теперь, как внутри у нее все холодеет. При слове “подготовила” в ее голове рождались реплики вроде: “Знаешь, папа, а Софи-то лесбиянка!”.
– Ну, я рассказывала ему, как хорошо мы провели время в Стокгольме. Рассказывала о том, какая ты хорошая, умная, талантливая и веселая. Я сказала, что мне ни с кем раньше не было так весело и хорошо, и все такое прочее.
– И… как он отреагировал? – Софи опустилась на диван, почувствовав, что силы все-таки оставляют ее.
– Нормально. В общем-то. Сказал, он очень рад, что мы нашли общий язык. Сказал, что ты действительно замечательный человек.
– О-о-о, уверена, если мы скажем ему правду, он изменит свое мнение на этот счет!
– Софи, да что с тобой? Возьми себя в руки. Отец рассказал мне нечто очень странное, – Крис села на диванную ручку. – Ему снился сон.
“Уже плохо”, – подумала Софи.
– И в этом сне он с точностью описал сцену… ту сцену, которую мы видели с тобой в церкви. О том, как мы все поругались, а ты ушла. Он ничего не помнит из того, что говорил во сне, говорит только, что его напугал собственный гнев по отношению к тебе, и что он никогда не поступил бы подобным образом, не стал бы кричать на тебя. Это навело меня на мысль. А что если наша Волшебная фея была не совсем права? Что если какая-то часть памяти моего отца из другой вероятности перешла к моему отцу в этой реальности?
– Ох, не знаю. Не нравится мне все это…
– Это еще не все. Отец нашел в старом альбоме фотографию, на которой изображены мы втроем на твоем выпускном в консерватории.
– Но этого не может быть! Ведь тебя там не было!
– Вот именно. Это фотография из другой вероятности. Как та, что мы нашли в Стокгольме. У меня возникло огромное желание тут же рассказать отцу обо всем, но я решила сделать это вместе с тобой. Поэтому собирайся скорее, Софи. По всему выходит, что мой отец тоже завязан в этом круговороте. Вполне возможно, что он тоже должен исправить что-то.
Но Софи не могла сдвинуться с места. Ее снова сковал парализующий ужас. Она ничего не могла сделать. Она считала себя сильнее. А теперь вела себя как школьница.
Она так живо рисовала себе его огорченное лицо.
“Я так старалась всегда не огорчать его. Я разучивала произведения как безумная, чтобы не допустить ни одной ошибки, чтобы заслужить его одобрение. Как же я могу теперь причинить ему такую боль?”.
Возможно, он даже будет кричать. Возможно, он даже скажет, что она разочаровала его.
Софи почувствовала, что не может дышать. Какой-то спазм сдавил горло, словно она вдруг резко заболела астмой.
– Идем? – спросила Крис. – Отец будет дома часа через полтора…
– Не могу, Кристи. Правда не могу.
– Да брось, Софи! Вставай же! – Крис потянула Софи за руку, намереваясь поднять с дивана. Но Софи словно сделалась каменной.
– А что если это и будет ошибкой?! – воскликнула она. – Что если ему нельзя знать ни о чем?! Что если та чокнутая старуха просто чокнутая и не более того?!
Крис выпустила ее руку. Нахмурилась.
– Мы должны сказать ему, ты ведь знаешь. Потому что рано или поздно он все равно догадается… Если только, конечно…
Она хотела сказать “Если только, конечно, ты не захочешь прекратить все это”, но не смогла произнести этого вслух.
Софи молчала. Она тоже не хотела произносить этого вслух, хотя и поняла, что Крис имеет в виду. И она не отрицала этого. Ей было так страшно. Ей просто было очень страшно.
– Хочешь сказать, что ты готова бросить меня, лишь бы не упасть в глазах отца? – спросила Крис, и голос ее отдавал металлом.
Софи молчала.
– Да ты просто трусиха! – не выдержала девушка.
Софи молчала.
– Как можно быть такой?! Неужели тебе наплевать на все? Наплевать на меня?
– Ты же знаешь, что нет. Я просто не могу.
– Отлично! Да ты действительно трусиха! Как же мне это надоело, Софи! Просто сил больше нет… – Крис развернулась и пошла в коридор. Через несколько секунд входная дверь хлопнула и закрылась. Софи не сделала ничего, совсем ничего, чтобы это изменить, чтобы остановить Крис. Она даже не шелохнулась. Похожая на каменное изваяние – холодная и пустая.
50
Ну и что теперь? Когда оцепенение прошло, Софи поднялась с дивана, и ей показалось в тот момент, что тело ее потяжелело килограмм на восемьдесят. Дотащив себя до балкона, Софи села на табуретку и закурила. Она надеялась, что прохладный воздух приведет ее в чувство.
На балконе оказалось столько пыльного хлама, что Софи какое-то время с любопытством его рассматривала. В тот момент в ее голове не было ни единой мысли. Она рассматривала старые санки, на которых катались они с братом. Ворох воспоминаний представал перед глазами – вот они летят с горки, вот падают в сугроб, вот она колотит Сережу, а он залепляет ей в лицо снежком. И оба ржут, как больные.
Были здесь и коробки со старыми нотами, с первыми нотами Софи. Их Софи не стала бы смотреть.
Постепенно внимание ее начало рассеиваться. Софи сделала столько затяжек, что голова отяжелела.
“Что ж, тем лучше”.
Она понимала, что лучше бы ей сейчас позвонить Крис и извиниться. А еще лучше прийти к ней домой и поговорить с ее отцом. Но она не могла шевельнуться. Она чувствовала себя старой и нудной.
“Такой же старой, как этот хлам. Ты отлично вписываешься в интерьер, Софи”.
Внезапно над ее ухом раздалось противное жужжание или гудение, но Софи решила, что ослышалась. Ведь для комаров не сезон. Однако тоненькое гудение не прекращалось, и Софи действительно увидела зависшего над ее ухом комара.
– Ну и ну… И что же ты тут делаешь? До весны еще целый месяц, а до лета и того больше!
Однако комара это, похоже, нисколько не смущало, и он продолжал петь свою заунывную песнь.
– Кровушки моей захотел? А вот фиг тебе, – Софи махнула рукой, отгоняя назойливого пришельца. – Лети давай отсюда! Не видишь, что ли, что мне плохо?
Комар отлетел на безопасное расстояние и снова завис в воздухе, словно размышляя, что делать дальше.
– Эй, кровосос, ты еще крылья себе не отморозил? Залез бы куда-нибудь в теплое местечко, да и спал бы себе до лучших времен. Где у вас, кровососов, комариное убежище, а?
Комар отозвался протяжным гудением.
– А может, тебе так же одиноко и хреново, как мне, а?
Комар робко подлетел ближе.
– Ну хорошо, давай поговорим по душам. Ты первый.
“Да, Софи, докатилась ты. Разговариваешь с комаром”.
– Значит так, да? Ну что ж, сочувствую тебе, приятель! Так и быть, можешь отведать моей кровищи, – Софи протянула руку, но комар не спешил садиться. – Тоже хочешь послушать мою историю? Ну ладно. Если ты настаиваешь… Знаешь, дорогой комар, моя проблема в том, что я непроходимая идиотка, тупица. А еще трусиха. В этом Крис права, да я и сама это знаю. Мне предоставляется шанс что-то изменить в своей жизни, а я веду себя так, словно этих шансов у меня будет еще миллион. Я отталкиваю человека, который значит для меня очень-очень много. Я не представляю своей жизни без нее, а вместо того чтобы попросить у нее прощения, сижу здесь и жду, когда все само решится. Или когда кто-нибудь решит все за меня. Но ведь так не бывает… правда?
Комар пожужжал еще немного, а потом улетел куда-то. Софи оглядела балкон в его поисках, но никого не увидела.
– Эй, куда же ты делся? Ты был таким понимающим собеседником… – Софи вздохнула. – Ну вот, даже комар бросил меня. Поделом тебе, Софи.
Выкурив последнюю сигарету, Софи вернулась в комнату. Она не сразу заметила, что за фортепиано кто-то сидит. Чья-то черная фигура. А когда заметила, громко вскрикнула от испуга. И если уж даже Софи вскрикнула, значит, это было по-настоящему страшно.
– Ну что ты вопишь? – раздался из темноты знакомый скрипучий голос. – Признаю, виновата, что не предупредила о своем визите. Но если бы ты, как умная, последовала бы за Кристи, то и меня сейчас здесь не было бы.
Софи включила свет и окончательно убедилась, что перед ней Волшебная фея. На ней был тот же черный платок и черное пальто. Она улыбалась.
“Она нисколько не раскаивается в том, что напугала меня! Ей это даже нравится!”.
– Черт бы вас побрал! – не выдержала Софи. Ее голос все еще дрожал. – Как вы здесь оказались?!
– А ты еще не поняла? Я ведь уже говорила, что могу оказаться когда угодно и где угодно. Конечно, попасть сюда было сложнее, чем на кладбище. Видишь ли, чтобы путешествовать между вероятностями, нужно знать короткие пути – своего рода порталы моментального перемещения. Кладбище – как раз один из них, потому что кладбище связано с миром мертвых, и через этот канал я могу попасть в вашу вероятность. Квартира твоих родителей – тоже канал, потому что хранит твою память о прошлом. Эта квартира и сама как призрак, не так ли?
Софи выдохнула. Ее сердце понемногу успокаивалось.
– Зачем вы здесь?
Волшебная фея усмехнулась.
– А ты снова не очень-то вежлива, Софи. Что ж. Я здесь, чтобы еще раз доказать тебе, что я не просто чокнутая старуха. Я здесь, чтобы подтолкнуть тебя. Ты ведь знаешь, что должна поговорить с учителем.
– Не могу, – отрезала Софи. – Я не переживу, если он никогда не простит меня. И вообще, кто вы такая, чтобы говорить мне, что я должна делать, а что нет?
Старуха усмехнулась снова.
– А ты еще не поняла? Еще не догадалась, кто я?
– Нет!
– Надо же, ты еще тупее, чем я думала…
– Так-так! Попрошу без оскорблений!
– А что, ты ведь и сама считаешь себя дурой, разве нет?
– Сама себя я могу как угодно называть! А вот от противной старушенции не хочу ничего слышать!
– Уж поверь, я могу говорить о тебе, что захочу. У меня на это такое же право, как и у тебя. Сейчас я покажу тебе, кто я, если позволишь, – старуха открыла крышку фортепиано, подмигнула Софи и, подумав секунду, заиграла.
Глаза Софи широко раскрылись. Она не верила ни своим глазам, ни ушам. Потому что старуха… эта старуха играла точь-в-точь, как она сама. Она играла неопубликованное произведение Софи, которое та написала в двадцать шесть лет и забросила в шкаф, почти забыв о нем.
