Текст книги "Где тебя нет (СИ)"
Автор книги: Sattira
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)
Что я вчера делал?
Я и сам не в курсе.
Напился и вернулся домой. Трахнул Модрича, а может быть, и нет. Серхио понятия не имеет, чем он занимался вчера, но точно помнит – он провёл время просто восхитительно.
– Не знаю, – выдавливает из себя Серхио. Лучше сказать ему правду, чем потом разгребать навернувшуюся путаницу, – праздновали день рождения, напился, как чёрт.
– Понятно.
У Пепе кислое выражение лица, по нему видно, что он борется именно с тем чувством человека, желающего рассказать страшную тайну и заведомо знающего, что информация никому не придётся по душе.
– Вчера, – начинает резко и глухо, будто не выспался, – приходил мужик какой-то в бар. Уже пьяный.
Удивительно. Серхио не перебивает, а внимательно слушает.
– Сует пару крупных купюр, говорит – за молчание. Ну, я понимаю – выговориться хочет, лишние уши не помешали бы.
– М-м, – глубокомысленно отмечает Серхио и не отрывает напряжённого взгляда от друга. Что-то с ним не так. Пепе выглядит осунувшимся и постаревшим за один вечер лет на десять. Он чертовски устал, и что-то гложет его изнутри.
Пепе продолжает давить из себя монолог.
– Пьяный был, – тоскливо повторяется, – и сказал, мол, нашел себе «игрушку» для развлечения. Я думал, имеет в виду, нашел девушку на ночь, но он сказал это…
Щелкает пальцами.
– Сказал…
Как он это сказал, Пепе? Ну же, ты не настолько пьян, чтобы не выговаривать слова.
– Кровожадно? – он будто спрашивает у Серхио с этой непередаваемой вопросительной интонацией. Рамос не перебивает, но слегка нетерпеливо ожидает конца рассказа. – Я ещё помню, меня передёрнуло от того, каким тоном он произнёс. Он ещё что-то болтал о деньгах, наёмниках, убийцах, я не помню. Было очень плохо.
Пепе потерян и оттого стучит пальцами по стеклянному ребру стакана. Его глаза закрыты – он силится вспомнить все события последовательно.
– Всё случилось спонтанно – он оставил незаблокированный телефон на барной стойке и отвлёкся на разговор с каким-то своим другом. Ему как раз пришло сообщение, а мне было так любопытно – едва не сдох, о какой такой «игрушке» он говорил.
– К чему ты клонишь? – чётко выговаривая каждую букву, произносит Серхио, и внутри у него всё сжимается от нехорошего предчувствия. Словно он знает, что сейчас Пепе расскажет совершенно не детские вещи.
– Твой сосед, – устало бросает Пепе на одном выдохе, – ты говорил, как его зовут? Я вроде запомнил, но хочу быть уверенным.
– Модрич. Лука, вроде, – машинальный, обкусанный ответ.
Пепе молчит. Пугающе молчит, и Серхио хочется схватить его за плечи и вытрясти ответ, мучающий его уже несколько минут. Ну что же ты надо мной издеваешься? Почему ты не можешь просто сказать то, что тебя гложет?
Пепе и сам понимает, что пауза затягивается, а оттого выпаливает одним большим, разодранным на куски, но от этого не менее понятным предложением.
– Твой хорватский дружок может сыграть в ящик, если не обеспечить его охраной покруче, чем у президента США.
– Что ты имеешь в виду? – Серхио хотел бы спросить что-то более банальное, но даже самая клишированная фраза спасает его из задницы, куда его прямо сейчас загоняют слова Пепе.
– Я не тупой, – кисло заявляют напротив, – и знаю, что если человек пишет тебе в сообщениях «Лука Модрич, октябрь, наш должник обеспечит удобную доставку тела примерно через три недели», то это не сулит ничего хорошего. И зачем я только посмотрел на это? – последний вопрос Пепе адресует сам себе и как-то непонятно икает. – Три недели до того, как Модрич склеит ласты, потому что, сам того не подозревая, связался с крупной подпольной организацией, обосновывающейся на продаже наркотиков. Вопросы?
Рамос молчит около минуты, потому что услышанное никак не может устояться и перевариться в его голове.
– Как ты это понял? – наконец словно сквозь вату произносит Рамос, а у самого земля уходит из-под ног. Голова нещадно кружится и не хочет начинать работать, руки и ноги становятся невероятно тяжёлыми, а пальцы неприятно колет от перенапряжения.
Что, блять, происходит?
Как они вообще в это ввязались? Наркотики?
Да кому вообще понадобилось убивать Модрича? Он ведь просто маленький зарвавшийся хорват.
Но, конечно, стоит отметить, хорват, умеющий даже косвенно залезть не в свое дело и наклепать себе проблем.
– Я не тупой, Рамос, – повторяет свои недавние слова и устало откидывает голову Пепе, – твоего соседа хочет убить секретный агент из таких популярных детективных фильмов. Охуеть и не встать.
Ты прав, Пепе. Охуеть и не встать.
– Вызываем полицию? – сквозь сжатые зубы, но вяло предлагает Рамос и понимает, что его идея вряд ли получит одобрение – полицейские упекут их в психиатрическое отделение: Пепе напился, а Рамос раздружился со своей головой ещё до того, как Модрич появился на сцене.
– Полицию, да, Серхио – вызовешь благородных блюстителей закона и не увидишь солнечного света ещё как минимум месяц. К тому времени твоего дружка кокнут, и останешься ты с трупом, его свернутой цыплячьей шеей и пустой квартирой.
Серхио съедает тревога.
– Но мы же можем хоть что-то сделать? – с лёгким отчаянием спрашивает он, но получается действительно хреново.
– Что мы можем сделать? – членораздельно повторяет чужой вопрос Пепе и вливает в себя содержимое стакана полностью. – А я не знаю. Можем вообще ничего, можем упечь за четыре стены и нанять телохранителей. Чего ты хочешь сильнее – его смерти или безопасности?
У Серхио внутри все леденеет, и с каждой минутой молчания Пепе ему кажется, что прямо сейчас, именно сейчас, всё летит в тартарары.
– Пеп, это пиздец, – единственное, что может из себя выдавить. Пепе слегка не в себе, но находит силы поднять на друга глаза и задать вопрос, очевидно, мучающий его уже довольно давно.
Его глаза странно блестят, но Рамос не понимает, почему.
– Ты всё-таки трахнул его, – звучит, как утверждение, – я сразу понял, когда увидел тебя. Ты выглядишь лучше, чем был до этого.
Что ты имеешь в виду?
– Ты выглядишь лучше, – эти слова раздаются снова, но Серхио все еще не может уловить смысл, который они в себе несут, – но я всё равно не смогу тебе объяснить. Твой выблядок Модрич вытаскивает тебя из того дерьма, куда ты себя загнал. А ты даже не замечаешь.
Пепе, сколько ты выпил? Ты разговариваешь словами, совершенно не свойственными для человека, который только что узнал о запланированном убийстве. Серхио боится пошевелиться, и его окутывает иррациональный страх.
Тревога.
Беспокойство.
Серхио ужасно боится, и теперь он знает, чего именно – вернуться домой и обнаружить маленького хорвата не в своей постели, а с перерезанным горлом. Он всё убеждает себя, что не должен совать свой нос куда не следует, что его не волнует ставшие довольно крупными проблемы Модрича, но он не может.
Теперь Серхио точно знает, что как только он придет домой, первое, что ему придётся сделать – ударить Модрича посильнее по лицу и заставить вести себя менее вызывающе как по отношению к потенциальному убийце, так и к самому Серхио.
Рамос всё ещё не может вспомнить, как он провел эту ночь, но теперь он уверен полностью, что без присутствия Модрича там не обошлось. Он почти наверняка залез туда, куда его не просили, – а именно, в чужую спальню, – и наворотил дел, от которых у Серхио болит голова.
В последнее время головная боль становится его ежедневным спутником, и Рамос начинает привыкать к ней. Потому что столько думать и осознавать настолько страшные вещи может быть чревато последствиями.
– …Рамос.
Да, я тебя слушаю, Пепе.
– Вали домой. Скажи своему дружку, что на него накатали предъяву, и пусть заказывает себе гроб через три недели.
Три недели. Как они вообще могут быть уверены, что Пепе просто не показалось? И что в электронном сообщении были именно недели, а не, скажем, три дня? У Серхио кружится голова, а ноги совершенно не держат.
Он не прощается, просто встаёт и уходит прочь из бара. Пепе анализирует состоявшийся разговор, остаётся на месте и продолжает пить, видимо, воскрешая не самые приятные воспоминания о случившемся у себя в голове.
***
Серхио возвращается домой к вечеру, потому что… Он и сам не знает, почему. Он просто действительно боится найти Модрича до сих пор спящим в своей постели, хотя и понимает, что это невозможно.
Рамос не хочет больше его видеть и в то же время страстно желает подойти к хорвату и дать тому в челюсть.
Он заходит в квартиру и замечает свет в соседней спальне. Модрич живой, и он сидит в своей маленькой норке, всё хорошо. Серхио прокручивает варианты развития событий и размышляет – стоит ли подойти к нему и что-то сказать? Может, что хотя он и не помнит всего случившегося, он на всякий случай хотел бы сказать, не хотел втрахивать его в матрас?
Но врать самому себе Рамос больше не намерен.
Он ненавидит Модрича, но оттого хочет ещё раз прикоснуться к нему, ощутить яркий спектр ощущений и таких острых чувств, вытрахать всю душу и оставить умирать. Стоит брать от этой жизни всё, и Рамос убедился в этой непреложной истине на собственном опыте.
Маленький хорват заставляет его чувствовать настолько живые эмоции, что Рамоса накрывает с головой.
Модрич наверняка закрыл дверь в свою спальню. Пусть так. Захочет поболтать на досуге – пусть не подходит больше к Серхио. Он и сам не знает, чего хочет. Больше нет логики в его действиях, Серхио просто запутался сам в себе и не может найти выход.
Кто же для него этот маленький хорват? Который сейчас сидит за тонкой стеной и, наверняка, думает об этом, скорее всего, всё-таки произошедшем сексе? Который знает, что его не спасёт закрытая дверь, и если Серхио захочет, то получит желаемое? Который не может понять, что происходит у Серхио в голове, и каждый день наугад прощупывает его настроение?
Серхио раздевается и уходит на кухню, потому что ужасно голоден. Съедает тарелку супа, бездумно сидит, подперев рукой щеку, и думает о том, что наговорил ему Пепе.
Пепе умный, и это неоспоримый факт. Он бы не стал поднимать шумиху, если бы на то не было по-настоящему аргументированной причины.
И что же я скажу ему, Пепе? Уебок, тебя заказали через парочку неделек, какой венок покупать будем?
Серхио пробует покатать на языке этого «уебка» и с каким-то кислым сожалением понимает, что больше не может назвать Модрича выблядком, мерзавцем, подстилкой, потому что ему морально тяжело. Он не понимает, но мысленно догадывается, что маленький хорват что-то сломал в нём, перевернул внутренний мир, и теперь Серхио больше не может думать о нём так, как думал в самом начале.
И Серхио больно.
Фантомные боли начинают преследовать его, и Рамос отчаянно хочет, чтобы всё встало на свои места, чтобы всё было как прежде.
Чтобы у него было много девушек и никакого хорватского соседа, непонятно как появившегося в его доме и захватившего мысли в плен.
Серхио слышит, как Модрич выходит из своей спальни и устало плетётся на кухню, чтобы поесть. Внутри у Рамоса всё скручивается, но оказывается, что он ошибается – маленький хорват сворачивает в ванную комнату, запирается и включает кран с водой.
Видимо, Модрич наконец-то решил утопиться.
Но нет. Он возится там пару минут, после чего быстро и как можно тише уползает обратно в спальню. Закрывает дверь.
И снова тишина.
Серхио с кислым лицом уходит в свою комнату, а потом с какой-то отрешённостью рассматривает заправленную кровать.
Валится в одежде прямо поверх одеяла и вдыхает в себя воздух. В нём, кроме кондиционера для белья, спрятался сладкий карамельный аромат, и Серхио понимает, что утренняя картина ему не привиделась – Модрич действительно спал в его комнате, в его кровати, вместе с ним, и Серхио ничего не может с этим поделать. Он безоружен, но он не сдаётся.
Утыкается носом в подушку, настойчиво отлавливая сладкие отголоски карамели, и засыпает почти мгновенно.
***
Утром понедельника его ждёт такое же разочарование.
Рамос ни за что не признается себе, что он действительно хочет поговорить с Модричем, наконец-то прояснить ситуацию, а может, просто сказать пару неплохих оскорблений, чтобы задеть его посильнее и посмотреть, как тот будет уязвлён. Это правильно, потому что Рамос – сильнее. И он так хочет.
Он выходит из спальни, неосознанно потирая глаза руками, когда натыкается в коридоре на одевающего кроссовки Модрича. Вот это удача; сон сходит на нет моментально.
– Стоять, – голос звучит твердо и уверенно, словно Серхио вообще не спал, и это его очень радует. Модрич подрывается и резко дёргается в сторону выхода, но Рамос ловче и изворотливее – он успевает крепко схватить соседа за запястье и затолкнуть обратно в квартиру.
Он немного дрожит и смотрит гордыми, забитыми из-за страха глазами на держащего его Серхио.
– Трус, – холодно выдыхает Рамос и ещё крепче сжимает чужую руку. Модрич сильно дёргается, но Серхио держит его мертвой хваткой, – куда это ты рванул?
Ответом ему служит шумное дыхание, молчание и ещё пара ненавистных взглядов. Как ни странно, Модрич глаза на него не поднимает, словно сторонится.
Он всё помнит. Замечательно.
– Что тогда случилось? – кристально ясно и твёрдо спрашивает Рамос, пару раз подтянув поближе к себе соседа, чтобы тот не вздумал убежать. Маленький хорват напряжённо стоит и с преувеличенным интересом рассматривает пол, посчитав его неожиданно увлекательным.
– Модрич, – обманчиво-мягко мурлычет Серхио и замечает, как от этого тона у Луки появляются на открытых руках мурашки, – так что же случилось прошлой ночью?
Видимо, до хорвата очень медленно доходит, что его сосед не владеет нужными воспоминаниями, потому что тот бросает быстрый непонятливый взгляд ему в лицо.
Его футболка случайно задирается в районе левого плеча, и Серхио бросает туда взгляд.
Замечает красную ссадину засоса, поставленного кем-то чужим, и внутри него начинает просыпаться буря. Модрич перехватывает его взгляд и поспешно оправляет футболку. Поздно.
– Надо же, – ядовито шепчет Рамос, – нашёл себе наконец-то подружку? Тебя пометили, как дворовую псину? Модрич, скажи, несчастная испытала хотя бы какое-то удовольствие, или вы с ней в брёвна играли в постели?
Молчит и тянет руку обратно к себе, но Серхио не собирается так просто отпускать птичку на волю.
Схватывает поудобнее и сжимает намертво, чтобы хорвату было больно. Тот не признаётся в своей слабости, а пытается перетерпеть. Получается из рук вон плохо.
– Кто вообще позарился на тебя? – Серхио с удовольствием смакует каждое слово. – Ты деревянный, ничтожный – девушка не загнала себе пару десятков заноз в причинное место? Или ты сам себе засосов наставил? Страдаешь комплексом неполноценности?
Ответом ему служит все то же упрямое молчание и сорванное дыхание. Сдерживается, причём с трудом.
Серхио внезапно понимает, что он определенно говорит что-то не то – если раньше Модрич любил огрызнуться словесно в ответ, то сейчас он просто стоит, смотрит куда угодно, только не на Серхио. Он сторонится его, все хочет отодвинуться подальше, упорно не пересекается взглядом.
И даже стоит он как-то кособоко – пережимая ноги, расставляя их пошире или наоборот перенося вес с одной ноги на другую, будто ему больно стоять. Или, как минимум, некомфортно.
В глубине души Рамос хочет прекратить нести всю ту язвительную чушь, потому что ему кажется, что он чувствует странную, необъяснимую боль хорвата. Именно то состояние, кода обычные слова рвут душу на части.
Однако все равно идет напрямик, чувствуя болезненное удовлетворение от того, как Модрич мнется и старается ускользнуть от сильной руки.
– Мамочка не научила, как правильно обращаться с пылесосом или феном, так ведь? – последняя капля. Хорват с силой выдирает свое запястье из чужой ладони и пулей вылетает из квартиры, так и не сказав ни слова своему соседу. Рамос удовлетворённо выпрямляется.
Он достоин только этого. Неприятно, конечно, думать, что Модрич умудрился найти себе развлечение на ночь…
Внезапно Серхио словно очухивается от тяжелого сна, проводит рукой по слегка вымученному лицу и начинает думать здраво.
Но ведь это невозможно. Модрич проснулся с ним в одной кровати, следовательно, он не мог быть с кем-то другим. Неужели этот засос поставил сам Рамос?
Серхио всё же трахнул его? Или нет?
Когда он найдет ответ, мучающий его на протяжении второго дня?
Рамос в унынии сидит в квартире весь день, преследуя цель перехватить Модрича и всё-таки выпытать, что между ними было. Пишет паре друзей сообщения, что приболел и не придёт на тренировку, а сам заваливается в гостиной и залипает в телевизор, задремав от скуки.
Удача улыбается ему только к ночи, когда Модрич возвращается со своей работы. Он устало шлёпает ногами по полу в коридоре, шебуршит чем-то в своей комнате. Рамос знает, ему придётся прийти на кухню, ведь он голоден, поэтому и сам сидит за обеденным столом, пролистывая новости в ленте социальной сети.
Модрич сдаётся через два часа – принимает свое невербальное поражение, смиренно и даже немного угрюмо вползает на кухню и как можно незаметнее роется в холодильнике. Достает колбасу, овощи и хлеб, желая сделать бутерброды.
– Модри-ич, – тянет Серхио и плотоядно улыбается. Как же хочется его позлить, – осторожнее с ножом, не порежь пальцы.
Насмешку в его словах не уловил бы только глухой. Хорват бросает на него быстрый взгляд и как-то вымотанно ссутуливает плечи, словно бы устал бороться с ним.
– И не надейся, – наконец-то блекло выдыхает ответ и, словно по закону подлости, случайно проезжается кончиком ножа по среднему пальцу. Крови нет, но он всё равно шипит от боли.
– Ну-ну, блохастый, – примирительно складывает руки Серхио, – раз ты говорящая киса, так, может, скажешь мне, что же вчера произошло? Кто тебе разрешал спать в моей кровати?
Рамос внутренне осекается, потому что понимает, что снова делает что-то не то. Модрич бесконтрольно вспоминает события прошлой ночи, и в глубине его зрачков появляется тупая боль. Он поднимает тяжёлый взгляд на Серхио, и его дыхание учащается.
Но Серхио не был бы самим собой, если бы не шёл до конца. Он наступает здравому смыслу на горло: встаёт, мягко вынимает из ослабевших пальцев Модрича нож и поворачивает за плечи к себе, держа на расстоянии вытянутых рук.
Хорват безэмоционально следит за каждым его движением. Его взгляд сосредоточен на губах Рамоса, и Серхио отлично знает, что это значит, ведь он сам выучил язык тела других людей очень давно: если человек смотрит на твои губы, то он очень хочет поцеловать тебя.
Рамос убирает руки с плеч Модрича и скрещивает обе на груди.
– Ты… – Модрич тихо мнется и снова смотрит в пол. Набирается внутренней смелости и тихо вздыхает, с обреченностью выдавливая, – мы переспали.
– Что? – Серхио непонимающе хмурится. – О чём ты говоришь? Хочешь сказать, я тебя трахнул?
Модрич немного трудновато дышит, словно загнанный в угол зверёк. Медовые глаза широко распахнуты, снаружи них – непоколебимая гордость, внутри – немая мольба.
Серхио опять замечает, что тому слегка неудобно стоять – он мнётся, постоянно переставляет ноги, словно ему некомфортно застывать в одной позе. Его накрывают смутные воспоминания.
Что же ты хочешь от меня? Что я должен сделать?
– Есть только один способ проверить, – Рамос рывком толкает Луку назад. Модрич больно ударяется копчиком о край стола и ойкает, но Серхио наплевать на его чувства. Совершенно другое знание заняло весь его разум, и если оно подтвердится…
Рамос рывком сдирает с соседа футболку до подмышек, стараясь не касаться горячей кожи своими пальцами.
И удивлённо отшатывается, потому что его накрывают нахлынувшие воспоминания.
Сучий Модрич не врёт.
Серхио действительно трахнул его.
На худых, выпирающих ребрах хорвата синеватые и лиловые отметины, ярко вбитые в кожу и режущие глаза. Контрастно выделяющиеся на молочном теле. Слишком заметные, чтобы не обращать внимания. Рамос не может спутать эти знаки ни с чем другим – он единственный, кто помечает свою ночную жертву такими способами.
Модрич выглядит так, будто переживает внутреннюю борьбу у себя в душе – словно хочет сделать что-то, о чем наверняка будет жалеть – он выпрямляет пальцы, сжимает их обратно в кулаки, то замирает, то начинает мелко подрагивать от необъяснимого Рамосу желания. Его глаза то перебегают с пола на тело Серхио, то замирают в одной точке, и он все еще ни разу не установил прямой контакт с взглядом Рамоса, словно стеснялся его.
Наконец его сосед обречённо утыкается на пол, причем надолго, молчаливо спрашивая его: «Что же нам теперь делать?»
Ничего, Модрич. Этот фиктивный трах, скорее всего, был очень большой ошибкой, и ты это знаешь. Все это знают.
Парень никогда не будет спать с другим парнем, и эта непреложная истина влита железом в подкорку мозга Рамоса. Так не может быть, так неправильно, а значит – ничего не было.
– Ничего не было, – машинально повторяет про себя свою последнюю мысль Серхио и поднимает глаза на Луку. У того удивлённое выражение лица. – Слышишь меня? Ничего-не-было.
Двигается ближе и хватает Модрича за плечи, сильно встряхивая. Серхио внезапно становится страшно от того, что Модрич может не понять его намеков. Потому что глаза Луки – пустые и безжизненные, словно из него выкачали всю энергию и оставили умирать.
Рамос ещё раз встряхивает соседа, словно тряпичную куклу, но тот внезапно оживает, поднимает голову с абсолютно бешеным, но таким же грустным взглядом и делает рывок вперед. Крепко обхватывает руками Рамоса поперек туловища и утыкается холодным носом в шею. Понимает, что сейчас не сможет поцеловать его, поэтому выражает свои чувства иначе. Не может держать всё в себе.
И что ты делаешь? Ты зачем меня обнимаешь?
Модрич прижимается к Рамосу, а у Серхио внезапно сильно начинает кружиться голова. Нет же, не надо, пожалуйста, отойди от меня – отойди от меня и сделай вид, что ты никогда не целовался со мной, не трахался, и это не ты сейчас обнимаешь меня так сильно, словно хочешь сломать ребра.
Серхио хочет, чтобы Модрич куда-нибудь убежал и навсегда исчез из его жизни, но внутренний голос почему-то молчит, и Рамосу совершенно нечего сказать. Лука прижимается к нему, телом к телу, может, пытается успокоить себя, а может – приободрить его. У Рамоса от бессилия опускаются руки и в прямом смысле, и в переносном.
Он внезапно чувствует сильную слабость во всем теле, потерю энергии и поэтому сдаётся: осторожно кладёт одну ладонь прямо на правую лопатку Модрича и медленно начинает гладить того по спине. Тот крупно дёргается и неверяще замирает, словно бы ожидал, что Рамос должен был ударить его.
Умом ему кажется, что он таким образом старается оттолкнуть его. А на самом деле – прижимает ещё крепче. Серхио ужасно запутался в себе. Левую руку он кладет куда-то на чужое бедро, а правой проводит по всей спине Луки, иногда легко, невесомо дотрагиваясь до волос.
Если бы сейчас на месте Модрича оказался кто-то другой, неважно кто, то Серхио бы без раздумий ушатал его за такой необдуманный, дикий порыв. За желание обнять Рамоса. Но сейчас у последнего совершенно нет сил что-то сделать, он просто стоит и ощущает тепло чужого тела настолько непозволительно близко. Модрич иногда мелко-мелко вздрагивает, он действительно напуган возможностью того, что Серхио захочет ударить его, оттолкнуть от себя, но у Рамоса неожиданно даже близко нет таких мыслей.
Маленький хорват всё ещё прижимается к нему, ни на секунду не забывая, кого именно обнимает, а оттого не теряя над своими желаниями контроль. Например, он не позволяет себе расцепить на спине Серхио руки, чтобы дотронуться до оголенной шеи, до волос, до плеча, подставить ногу поближе, чтобы было удобно. Он просто застыл как каменное изваяние и глубоко дышит Рамосу в шею, втягивая в себя приятно мягкий одеколон и, скорее всего, мечтая растянуть драгоценные секунды на целую вечность. Серхио слегка отпускает себя, неосознанно расслабляется и растворяется в нем так же, как и он.
– Это ничего не значит, – голос Рамоса отчего-то ужасно сиплый. Серхио закрывает глаза и полностью погружается в витающую вокруг карамель. Теперь в мире есть только он и маленький хорват, обнимающий его, как последнюю драгоценность в жизни – крепко, от всей души. – Скажи это, Модрич.
– Это ничего не значит, – выдыхают ему приглушенно в шею, опаляя кожу горячим дыханием. Сильные руки, вопреки сказанным мгновения назад словам, сжимаются ещё больше, прижимают еще ближе, будто Лука боится, что Серхио действительно вывернется из объятия и куда-то уйдёт.
– Замечательно.
Это ничего не значит. Они не пара, не друзья и не любовники – они никто, и Модрич это осознает. Он это сказал, он так думает.
Рамосу очень трудно признавать, что именно с этого самого дня он больше не самый что ни на есть настоящий гетеросексуал. Он переспал с парнем, и это грызёт его похуже самого страшного ночного кошмара. Так не должно быть, и так никогда не будет.
Модрич всё ещё прижимается к его груди, и Серхио хочет закричать в голос, чтобы унять свои разбушевавшиеся мысли. Горячее дыхание греет шею. Руки обхватывают поперек туловища.
Рамос посылает здравый смысл к чертям и заключает соседа в объятия, утыкаясь носом в мягкую макушку и слабо сжимая плечи Модрича в ответ.
========== 8. На чьей ты стороне ==========
Ты можешь рассказать мне секреты, которые я, возможно, расскажу другим.
Я не пытаюсь тебя задеть,
Я просто люблю разговаривать.
Кажется, у нас все трудно,
Так горьковато-сладко.
Полагаю, так это и должно быть.
Panic! At The Disco, «Bittersweet»
Вроде бы пару дней, но так, что еле держусь на ногах.
Сколько тебе? Во мне та же борьба.
Скриптонит, «Я не улыбаюсь»
***
15.22
Ты рассказал ему?
15.30
Рассказал о чём?
15.30
Ты знаешь, о чём я.
Он должен знать. Ты не можешь просто так это оставить или пустить на самотёк.
Иначе я сам найду его и скажу это в лицо.
15.31
Рамос, не притворяйся, что ты меня игнорируешь. Это не шутки, и не смей писать, что я тебя заебал этим.
15.45
Я не игнорирую.
15.47
Да?
15.47
Да.
Но ты меня заебал.
Чёртов Пепе с его чёртовой совестью.
Он велел притащить Модрича к нему домой сегодня после обеда. И вот Серхио уже который час гипнотизирует взглядом стол, потому что, по его расчётам, Модрич с минуты на минуту должен был вернуться домой. Из надежных источников – а именно от Ивана Ракитича – он выяснил, что в эту среду у Луки нет работы, и он должен вернуться домой пораньше.
Дверь открывается только в начале четвёртого. Модрич выглядит крайне изумлённым – не успел ещё он ступить на порог, а его уже встречает разозлённый сосед.
– Ты идёшь со мной, – ставит перед фактом Модрича и натягивает кроссовки. Тот замирает.
– Это как ещё?
– А вот так. У тебя нет сегодня работы, – безапелляционно припечатывает Серхио и предпринимает попытку схватить Модрича за хоть какую-то конечность, чтобы по дороге к Пепе не вздумал увернуться и уйти. Тот извивается ужом.
– Откуда тебе знать? – Зло бросает Лука. Он не обязан таскаться за Рамосом и выполнять все его прихоти, у него, в конце концов, есть свои собственные желания. Рамос, кстати, так совершенно не думает – он неаккуратным движением руки царапает ногтями кожу Луки, причиняя тому боль. Пыл вырваться от настолько грубого сейчас соседа Модрич всё равно не усмиряет, даже невзирая на боль.
– Я позвонил Ракитичу и всё выяснил, – поясняет Рамос, хмуро, слегка бестолково улыбаясь краешками губ. На самом деле ему пришлось около двадцати минут уговаривать Ивана выдать нужную информацию, потому что тот ни в какую не хотел тормошить свою память в семь утра.
У Луки самое обиженное лицо из всего арсенала.
Его наконец сгребают в охапку – Рамос держит крепко и никуда не пускает, пока тащит вниз по подъездной лестнице. Модрич наконец сдаётся, раздражённо заезжает Серхио куда-то в левое нижнее ребро, желая доставить как можно больше страданий соседу. Но ударяется скорее сам и, мрачно потирая ушибленный локоть, думает, не железные ли у Рамоса вставлены рёбра.
Луке немного неудобно идти завтра на работу, ведь там его, кроме усталого начальника и равнодушных ко всему соусов, ждёт Лора. Девушка поцеловала его на вечеринке, и Лука всё не мог найти время, чтобы подойти и поговорить с ней. Он не хочет терять дружеские отношения, сложившиеся у них за последнее время, поэтому ему необходимо выяснить с ней отношения и объяснить, что она ему не нравится.
Но сейчас он не может сделать даже элементарный глубокий вдох – медвежьи лапы Серхио крепко вцепляются в него, словно ребёнок в мягкую игрушку, и не хотят отпускать. Рамос отстаёт от Луки только на улице и всё равно крепко прирастает к месту повыше локтя – он обхватывает худоватое предплечье Модрича и не выпускает его минут сорок, почти час, пока они не оказываются в соседнем жилом районе. Зачем они туда пришли, Луке совершенно непонятно, и он обречённо сдаётся, позволяя Рамосу таскать его за собой, куда вздумается.
Но Серхио, видимо, пришёл сюда по делу – он целенаправленно двигается куда-то в самую глубину двора и заставляет Луку собрать ногами все ямки и выступы бордюров, до которых только может дотянуться. Они останавливаются у какого-то небольшого двухэтажного домика, откуда выходит молодой парень, примерно на пару лет старше их с Серхио, с чёрными кудрявыми волосами.
– Привет, – крепко пожимает руку Рамосу и небрежно поворачивает голову, придирчиво рассматривая Луку. Модрич и сам знает, что не производит должного первого впечатления – он запыхался и покраснел, ведь Рамос был абсолютно беспощаден в плане сохранения чужого времени, а оттого выглядел просто ужасно.
– Вот это чудо – твой Модрич? – открыто усмехается парень, тем не менее приглашая их внутрь. Рамос заталкивает Модрича в прихожую и закрывает дверь.
– Он не мой, – не менее язвительный ответ. У Луки, находящегося в незнакомом ему месте, вопросов побольше.
– Где мы? – он спрашивает у Рамоса, поднимая круглые совиные глаза, и стряхивает с футболки несуществующие пылинки. Серхио бессовестно, почти как игрушку, перетаскивает Луку в гостиную и сажает на диван, сильно нажав на плечи руками. Неизвестный парень наблюдает за ними, облокотившись на дверной косяк.
– Это Пепе, – Серхио небрежно кивает в его сторону с таким видом, будто это самая очевидная истина, которую знает каждый ребенок, – Пепе – мой лучший друг.
Парень, представленный Пепе, тоже молчать не собирается.
– Так ты рассказал ему? – он хмыкает, и Лука, до этого замолчавший со своим вопросом, замечает поразительное сходство его с Серхио. Рамос тоже любит прищуриваться так же, как и Пепе. Он любит иногда подпирать собой стены, прямо как и его друг; и, естественно, он тоже любит побольнее уколоть словом.
