Текст книги "Где тебя нет (СИ)"
Автор книги: Sattira
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)
========== 1. Удачного дня ==========
Слышь, я не вечный!
Хочешь трахать мозги? – маме позвони!
Ей расскажи, блять, и жалуйся ей же!
Иди нахуй! Закрой за собой дверь.
Мне и так хватает тех, кто хочет виснуть на шее.
Как донести это в твой маленький череп?
Блять, как донести, что я всё для семьи?
ХХОС, «Кто тебе сказал»
Когда никого нет – я заряжаю пистолет
И спрашиваю совесть о смысле прожитых лет.
Нервы, «Когда никого нет»
Нос Луки Модрича то судорожно втягивал воздух, то неловко сталкивался с горячей кожей на лобке Серхио Рамоса. Рамос полулежал на диване, а Модрич, вжимаясь тому между ног, с каким-то нездоровым спокойствием делал минет. Настолько спокойно, что создавалось ощущение, будто Лука делал это каждый день.
Отсасывать своему соседу по квартире начинает входить в привычку?
Ты его даже, блять, не знаешь.
Остановись, сука.
Не останавливайся.
***
– Это какой-то… пиздец.
– Мне очень жаль, но мы не сможем предоставить вам комнату в общежитии на последний год обучения. Удачного дня.
Удачного дня, блять. Ты издеваешься?
Лука Модрич стоит в каком-то там бесчисленном кабинете на высоте какого-то там бесчисленного этажа небоскреба. Слева и справа – большие, чистые окна, сквозь которые идеальной голубизной отливает небо. Небо без единого чёртового облака.
Глаза слепит эта уебанская чистота.
Она никому здесь не сдалась – девушка-менеджер смотрит на него безразлично, и так понятно, что она не первый раз выгоняет студентов из общежития. Ей нисколько не стыдно, не жалко, ни-че-го. Это просто часть её работы, которую она моментально забудет, когда спустится вниз после восьмичасового дня для встречи со своим парнем.
У неё определенно есть парень – какой-нибудь бородатый дядя на лексусе (тут таких много, Лука давно это отметил), который отвозит и привозит её, дарит охуительно дорогие подарки, которые та выкидывает в урну через пару часов. Потому что ей не понравится цвет. Или, может, размер побрякушки, а может, ей просто плевать на знаки внимания и у неё давно есть любовник.
Девушка только что выгнала его из дома, хотя назвать общежитие таким громким словом нельзя. Нельзя, потому что там тебя постоянно окружают тонкие, вафельные стены, нетрезвые соседи по комнате и куча каких-то не поддающихся объяснению запахов. Они не неприятны, просто… к такому нельзя привыкнуть.
Лука, по крайней мере, так и не привык к последнему году.
Да и чего об этом размышлять? Все и так пиздецово. Осталось только сдохнуть где-нибудь в более-менее опрятном переулке Мадрида, и, считай, жизнь прожита не зря.
У суки, которая только что сказала ему переезжать, красивые чёрные волосы. Славная прическа, приличное офисное платье и высоковатый голос. Модрича это до ужаса бесит, но он не отворачивается, он, блять, слушает, что она еще ему скажет. Но, к счастью, она не говорит ничего.
Она пожелала ему доброго дня, а Лука за пару минут размышлений уже возвёл её в ранг суки, которая не умеет своими наманикюренными пальцами ничего, кроме готовки отвратительного кофе и печатания сообщений на последней модели телефона. Всё так просто.
Лука не помнит, как спускается вниз на плавном лифте и выходит под палящие лучи Мадрида. Последние дни августа, а печет по-летнему, приятно холодит ветром, и на душе скребут кошки.
Лука не помнит, как в последний раз (так ему кажется) заходит в студенческое общежитие, сгребает свои скромные пожитки и валит, так и не сказав своим соседям ни слова. Да и зачем говорить – всё и так понятно. Оставят только тех, кто платит за обучение. Бедным придуркам, вроде Модрича, делать там, мягко говоря, нечего.
Он бездумно стоит на крыльце и смотрит куда-то вниз, себе под ноги, на ровную серую плитку. Вот оно как. Теперь он – практически бездомный. Денег не хватит ни на что, кроме петли или дешёвого успокоительного.
Телефон не укладывается в дрожащих пальцах так удобно, насколько бы хотелось. Руки не слушаются, и пару раз бедный мобильный падает на землю, пока Модрич отрешённо думает, стоит ли сейчас звонить кому-то – родителям, друзьям, знакомым.
Как бы поступил нормальный человек? Впрочем, это совершенно неважно. Мимо проходят люди, толкаются, бурчат что-то себе под нос. Модричу плевать на них так же, как и им на него.
Сейчас главное – не потерять рассудок окончательно.
Палит солнце, и Луке просто жизненно необходимо куда-то отойти в тень. Купить воды, чтобы освежиться и придумать план действий. Голова раскалывается. Думать больше нельзя.
В итоге он приземляется где-то в парке, где людей поменьше и больше пространства, чтобы его никто не трогал. Мимо снующие прохожие с равнодушным лицом смотрят на то, как Лука хмурится, подтягивает коленки к груди, сидя на скамейке, и с каким-то отчаянием разглядывает две полупустые сумки и портфель. У него не так-то много вещей, но ему всё равно кажется, что это роскошно много.
Да что б оно все…
Лука массирует виски, после чего сидит около часа неподвижно. Моргает и ругается про себя на испанскую жару, нежелание сходить до ближайшего магазина и на всю ситуацию в целом.
Телефон отзывается вибрацией. Лука не хочет брать трубку, не хочет разговаривать с кем-то, чтобы поделиться своей проблемой и найти решение. Не хочет даже пожелать банального доброго дня, потому что день, сука, нихуя сегодня не добрый.
Но он отвечает.
На экране приветливо мерцает «Придурок Ракитич», и Лука отчего-то нелепо улыбается, но тут же одергивает себя. Если Иван звонит, то дело не терпит отлагательств. Иван не любит болтать по телефону – только в жизни. Поэтому, наверное, Лука с ним и поддерживает постоянные дружеские отношения.
– Эй, Модрич, ты там не сдох ещё на жаре? – бодро спрашивает Иван. Голос звучит отдохнувшим, словно тот недавно вернулся из отпуска и обзванивает всех своих знакомых, чтобы напомнить о себе. Весьма оригинально.
– И не надейся, – как бы Лука ни пытался, он все равно отвечает хрипловато, устало, точно прошёл пару десятков километров. Ему надо прекращать придумывать у себя в голове эти глупые сравнения.
– Не пытайся отговариваться, мерзавец. Я знаю, что тебя выкинули из общаги, и всего лишь хочу помочь.
Чем ты, блять, поможешь? Чем?
Голову напекает.
А что ты можешь сделать, Ракитич? Позвонить той сучке и сказать, что у неё нет права рушить чужие жизни? Они у неё есть, и они оба это прекрасно знают. Сказать, что нужно вернуть комнату, потому что… Хотя бы потому, что…
Это совершенно неважно. Все ясно, как и этот грёбаный день – самостоятельно Луке не выбраться из этого дерьма.
– Чего ты хочешь?
– Подгребай со своим барахлом к универу. Ещё благодарить будешь.
Ракитич бросает трубку, и Луке слышится его мерзкое хихиканье где-то в глубине города.
Он добирается до центра через полтора часа – за это время он успевает вспотеть, как собака, проголодаться и едва не обоссаться от напряжения. Жарило как в последний раз, как всегда бывает в Мадриде в последние дни августа – люди это знают, не выходят в дообеденные часы, но Луке похер. Луке похер, потому что он чертов хорват, чертов иностранец, непонятно как оказавшийся в жаркой Испании.
Но его это вообще-то не колышет.
Только не сейчас.
Мысли в голове с трудом ворочаются, задевая друг друга. Когда этот грёбаный день закончится?
Ракитич стоит у своей тёмно-синий Ferrari, в дорогих солнечных очках и бешено машет рукой. Машет так, словно думает, что Модрич слепой и не может увидеть его издалека.
Луке приходится пару раз остановиться и поглубже вздохнуть про себя. Нельзя злиться на Ракитича за то, что он ведет себя, как умственно отсталый. Он единственный, кто согласился помочь. Не то чтобы Лука отчаянно искал помощи – ему вообще было всё равно, где он проведёт ночь, следующую, неделю до начала университетских дней – просто Ракитич постоянно напоминал ему, как надо жить, чтобы на тебя, как на ненормального, не смотрели прохожие.
Луке откровенно всё равно, что там о нём думают. Он просто тащится через пол Мадрида, чтобы наконец рухнуть перед неприлично дорогой машиной товарища и протянуть ему руку для помощи. Молча. Так хотя бы не будет особенно стыдно.
– Придурок, – беззлобно усмехается Ракитич, одним рывком твердо устанавливая на ноги друга. Модрич ещё раз убеждается, что не зря записал номер в телефонных контактах как придурок Ракитич. Когда не ждёшь от него помощи, принимать утешения не так-то и противно.
– Я сдаю квартиру напротив тех развалин, где ты учишься. Поехали, закинешь тряпьё, и мы подумаем, как тебе остаться в живых с минимальными потерями.
Лука отстранённо кивает. Всю дорогу он не закрывает глаза, рассматривая солнечную столицу. Улицы не пусты; люди неспешно снуют друг за другом и забавно напоминают муравьев. Да, глупые сравнения сегодня на высоте.
Жарко, очень жарко. Модрич старается не касаться пальцами кожаных сидений и держит руки сложенными на коленях. Ему всё кажется, что если он хотя бы ненароком дотронется до темной кожаной обивки, то она вскипит под его прикосновениями. Покроется волдырями, как настоящая, человеческая, облезет, но Ракитич, скорее всего, даже не заметит этого – он не думает, что вещи имеют какое-то особое значение. Вещи – есть, и они служат человеку.
Модрич не согласен.
Ему всё кажется, что молчание в автомобиле становится гнетущим, но Ивану всё равно: сквозь открытые окна машины на улицу пробивается какая-то популярная музыка, а в перерывах между песнями довольные ведущие эфира что-то рассказывают на испанском и желают своим коллегам какие-то приятные вещи.
Искренне смеются, и Лука борется со странным чувством попросить Ракитича выключить радио насовсем. Навсегда.
Сегодня нельзя улыбаться, смеяться, что-то отмечать – если Лука не найдёт себе дом, то окончательно подтвердит свой статус бездомного, и это, конечно, будет началом конца. Надо быть серьёзным, но на лице вместо задумчивости получается какая-то холодность, отстранённость, поэтому Лука бросает эту затею сделать умное лицо. Ещё утром он даже не мог себе представить, что днём, перед обедом, его будут волновать вещи вроде «где переночевать» или «стоит ли мне держаться перед придурком Ракитичем и не выкладывать все, что рвёт душу». Но Иван, кстати, был бы рад выслушать его проблему – он делает потише бодрящую музыку (скорее, выводящую из транса) и иногда бросает заинтересованные взгляды на пассажирское кресло. Лука невесело ухмыляется и отворачивается к окну насовсем, надеясь, что Иван поймет намёк.
Иван не понимает намёков. Он спрашивает напрямик.
– Так почему тебя выселили? – беспечно спрашивает он, пока Лука пытается обдумать более-менее адекватный ответ.
– Видимо, их заебало количество бедных студентов на один квадратный метр, – как-то вяло шутит Модрич. Иван шумно выдыхает, он раздражён неразговорчивостью и замкнутостью друга. Лука непроизвольно начинает улыбаться – теперь обстановка точно накаляется.
Ракитич так не думает.
– Я знаю, что ты дебил, но ты точно сможешь делить квартиру с моим знакомым за вполне неплохую цену, – щебечет Иван, думая, что облегчает раздумья друга. На самом деле этими словами он только забивает последние гвозди в крышку гроба, – Рамос, конечно, буйный парень, но он далеко не туп, как покажется на первый взгляд. Вы поладите.
Лука думает, что он уже никогда ни с кем не поладит. От настолько фальшивых слов, которыми щедро пытается накормить его Ракитич и которые последний выдаёт за святую правду, начинает сводить зубы. Неприятно осознавать, что даже всезнающий и весёлый Иван немного не в себе от того, что происходит с его другом.
– Главное – веди себя прилично. Мы потом найдём тебе работу, чтобы ты смог хотя бы как-то оплачивать аренду.
Машина остановилась на окраине города, в спальном районе, где, как хорошо знал Лука, проживали обеспеченные студенты почти всех ведущих университетов или небедствующие семьи без детей. Ему здесь делать нечего.
Внутренний голос шепчет довольно разумные вещи, но Лука давно послал свои природные инстинкты, самообладание и трезвое осмысление действительности к чертям.
Пусть абсолютно всё туда катится.
К середине дня у чёрта уже оказались сука-менеджер из отдела по управлению расселения студентов, слащавые пожелания вроде «добрый день» и проклятое трижды мадридское солнце, которое превращало мысли в голове в густую вязкую жижу.
В подъезде было чисто – естественно, чего ещё ожидать – а квартира Ракитича оказалась на третьем этаже. Пока Иван, чертыхаясь, искал в портфеле ключи и в мутноватом сером воздухе подъезда наощупь определял, тот ли ключ или нет, Лука неспешно прошёлся взглядом по дубовой двери с вырезанной золотой цифрой 12 (номер квартиры, где ему предстоит остаться на неопределенный срок), по нейтральному коврику с ожидаемым добро пожаловать на испанском, по почтовым ящикам и цветочным горшкам на большом подоконнике. Все просто, стильно и отдавало дороговизной, именно тем металлическим привкусом во рту, когда вежливая кассирша в супермаркете сообщает тебе, что у тебя не хватает средств на банковском счете. Модрича ожидаемо передергивает.
Наконец Ракитич находит нужный ключ, тут же роняет его со звоном себе под ноги. Ползает, подсвечивает экраном телефона, встаёт и открывает эту ебаную дверь.
Лука заходит первым.
Квартира самая что ни на есть обычная. Охуеть и не встать.
Несмотря на дорогую шелуху, которой была обёрнута дорога в сей райский уголок, квартира оказалась исправной, такой, какой её можно было представить во вполне неблагополучном районе, но у хороших хозяев, – бедный, крепкий ремонт, чистый коридор, аккуратно развешанные в приоткрытом шкафу вещи, вид на маленькую гостиную, а оттуда белела сквозь приоткрытую дверь полоска кухни. Две комнаты – одна наглухо запертая, вторая открытая нараспашку. В ней царил полный беспорядок, и Модрич молился про себя, чтобы на улице хозяина этой комнаты только что сбила машина.
– Серхи! – неожиданно разорался Ракитич и, ткнув пальцем Луке куда-то в пустующую комнату, отправился на кухню. Модрич намек понял, сгрёб поудобнее свои пожитки и открыл дверь.
Маленькая, залитая светом комната – стандартный набор мебели, жужжащая около подоконника муха, пыль, хаотично летающая в нагретом солнцем воздухе и серо-синий ковёр на полу с изображением какой-то птицы.
Комната была необжитой, но уютной; Лука довольно потянулся и зажмурил глаза; на душе всё ещё было паршиво, но теперь он сможет хотя какое-то время провести с удовольствием.
Из дверного проёма высунулась крепкая лапа Ракитича и схватила испуганного неожиданностью Луку за руку. Модрич покорно позволил перетащить себя до кухни.
– Серхи, улыбнись – я нашёл тебе соседа! Здо́ровски?
По мнению «Серхи», ничего здо́ровского в ситуации не было. На хрупкого Модрича уставилась пара хмурых, чёрно-карих глаз, а их обладатель, кажется, снизил Луку в своих глазах с показателя «таинственный незнакомец, на которого мне поебать» до «ничего мне не сделавший, но уже заебавший парень, на которого мне, собственно…» Поток мыслей прервал восторженный до неприличия Ракитич.
– Чудесно. Серхио – это Лука, он будет твоим сожителем какое-то неопределённое время. Лука – Серхио, – Модрич с сомнением переводил глаза то с постепенно сатанеющего Серхио на Ивана, устроившего сценку человека-дождя, то наоборот. Иван, видимо, решил, что если знакомство не закончилось чьим-то переломанным позвоночником, то оно закончилось удачно.
– Можете немного поговорить, а я, пожалуй, в туалет, – пожал плечами Ракитич, собираясь отбыть с поля назревающей битвы.
– Стоять, – голос Серхио был обманчиво-мягким, рычащим, с нотками неудовольствия, смешанного с бешенством. Это, как понял Лука, был именно тот тип людей, с которыми нельзя было проворачивать штуку в стиле «приятные неожиданности», – ты не оставишь в моем доме это.
– У этого, вообще-то, имя есть, – возмутился и так напряжённый Модрич, но как-то остыл, когда хищная фигура Рамоса, даже не взглянув в его сторону, прошествовала к Ракитичу.
Тот был совершенно спокоен.
– Серхи, если ты не будешь заводить новых друзей, то так и умрёшь в одиночестве, – Иван как-то странно покрутил пальцем, указав прямо в грудь парня. Тот не обратил на это ни малейшего внимания.
– Мне и тебя-то слишком много. И мне хорошо одному.
– Нет.
– Да.
– В таком случае, – хлопнул в ладоши Ракитич, – советую тебе подружиться с Лукой. Он парень понимающий, приятный. Не выкидывай его из окна сразу, как только я уйду – мне будет его не хватать.
– Придурок, – как-то само собой вырывается у Луки. Модрич без тени улыбки смотрит на Ивана и не понимает, как до Ракитича не доходит – этот парень может и хочет переломать Луке позвоночник как минимум в четырех местах только за то, что тот явился на его территорию.
Ракитич уставился на Луку с застывшей улыбкой.
– Не пиздитесь только. Приживетесь ещё друг к другу, дайте только себе время. Модрич, собирайся – я хочу жрать, а ты, видимо, пока что не горишь желанием оставаться наедине с моим слегка неадекватным другом. Чехо – к тебе одно пожелание: прекрати вести себя как свинья.
Рамос хмыкнул и вернулся за стол, погружаясь в мир интернета через телефон. Лука напоследок мазнул по нему взглядом, думая, что парень поднимет на него взгляд и как-нибудь даст понять, что тоже не понимает таких незапланированных знакомств. Но Серхио так и продолжал смотреть в телефон, напрочь забыв, что на кухне есть ещё кто-то, кроме него.
– Модрич, блять! Собирайся, иначе я тебя сожру! Хотя чего там жевать – ты же выглядишь, как моя девушка в ее нелучшие годы… Сессия, друг мой, так выматывает…
***
Они сидели в каком-то дорогом ресторане в центре города, когда Лука наконец решил задать вопрос, мучивший его с того момента, как они уехали из квартиры.
– Где ты подцепил этого…
– Серхио? – ухмыльнулся Ракитич, не отрываясь с задумчивым видом от меню, – нашёл его совсем зелёным… Как и ты, он в универе был. Как думаешь, какой салат выглядит лучше?
– Левый. И ты называешь его своим «другом»?
– Он лучше, чем кажется. Просто строит из себя жопу, но Чехо вполне себе жизнерадостный парень… А может, лучше не этот салат, а вот это блюдо? Звучит круто, и цена приличная. Что возьмёшь – кофе или зелёный чай?
– Чай. А что ты думаешь о его… нелюдимости? Мрачности?
– Чай – это круто, ты прав. Это Рамос-то нелюдимый? Я ж тебе говорю: плохо знаешь его, он на работе своей поразговорчивее. Даром, что работа с алкоголем связана.
– Он бармен?
– С первого раза угадал. Извините, можно сделать заказ?..
Ракитич отвозит Луку до своего нового дома и настоятельно просит, если совсем не заладится, звонить ему. Лука полностью вымотан, уничтожен, сломлен переживаниями сегодняшнего дня; девушка-менеджер, злой Рамос, весёлый придурок Ракитич – все смешалось в единое пятно, в голове сами по себе всплывают отрывки из разговоров, и Модричу кажется, что он медленно сходит с ума от недосыпа.
На часах шесть часов вечера. Жара только начинает спадать, а солнце медленно заходит за широкие крыши домов.
Лука заходит в квартиру и тихо прикрывает дверь. Он не знает, есть ли внутри Серхио – комната в его спальню закрыта, а осторожная, разведывательная проверка дома на наличие опасности не даёт ничего. Модрич со вздохом присаживается на кухонный стул и выдыхает.
Как же он, блять, устал.
Устал прятаться в собственном доме, устал думать о том, свернёт ли этот непонятный Рамос шею ему сразу, как только вернётся с работы или немножко попозже, чтобы не обижать Ракитича. Устал представлять себе, как сейчас в общежитии, где он жил, шумно возятся его сокурсники. Может, обсуждают, почему ему пришлось съехать. Может, уже знают, что произошло, и сочувствуют. Или радуются.
Как же заебало думать.
Думать, продумывать, создавать варианты, возможные события, логическую цепь, последовательность, вероятность того и этого…
Блять, он загоняется.
Модрич залпом выпивает стакан холодной воды, мысленно благодарит Ракитича за предоставленное жильё и уходит в свою комнату.
Так уютно, тепло, всё так же витают частички пыли в воздухе. Приятно ласкающие тона спальни, тёмно-серый и голубой, успокаивают глаза, и Лука постепенно начинает ощущать себя как дома. Дома, в Хорватии, где ему было вообще-то хорошо. В любом случае, больше хорошо, чем плохо.
Модрич всё так же стоит посередине комнаты, вдыхая в себя приятный аромат ещё не обжитой комнаты. Ложится на кровать, раздавленный событиями почти ушедшего дня.
Но сон не идёт, а от постоянного ворочания его начинает мутить.
Только Модрич думает, что стоит выйти на кухню и выпить ещё один стакан воды, как входная дверь щёлкает.
Лука доволен тем, что он додумался запереть дверь в свою комнату на замок, и ему не придётся выходить и встречать своего соседа. Он вообще рад никого не видеть, но, наверное, стоило бы сразу прояснить некоторые моменты (вроде громкой музыки, алкоголя в квартире и, если что, наркопритонов). Только Модрич подходит к двери, чтобы щёлкнуть замком и выйти в коридор, как мгновенно цепенеет.
Рамос притащился не один.
Из коридора слышно шумное дыхание самого Серхио и какое-то чрезмерно глупое хихиканье девицы… Двух девиц? Да, девушек точно две – у одной голос немного выше, чем у второй, а судя по характерному шороху одежды, Рамос времени зря не терял, пока тащил их на третий этаж.
Почему он не повёл их в свою комнату – оставалось загадкой, но Лука точно понял, что Рамос отбыл в гостиную вместе с подружками. Модрич, честное слово, не хотел подслушивать, или, что ещё хуже, мешать, но все равно невольно улавливал звонкие шлепки руки о ягодицы, игривый смех девушек и довольные стоны Рамоса. Да, они вряд ли собираются играть в настольные игры.
Кажется, было бы неплохо это прекратить. Надо написать Ракитичу и сказать, что Лука вполне не против пожить на улице, если каждый день нужно слушать такие концерты.
Где телефон?
Где грёбаный мобильный?
Когда Лука обошёл квартиру, он сразу же написал Ивану о том, что его соседа в квартире нет. Ракитич даже что-то ответил наспех насчёт того, что тот работает и должен вернуться вечером. Не может же быть, что Модрич оставил свой телефон в гостиной?
Или может?
Руки неприятно похолодели, а в голове родилась довольно неприятная мысль – если Луке кто-нибудь позвонит и тем самым сорвёт «встречу» Рамоса, то даже дверь в спальню не остановит Серхио от убийства с особой жестокостью.
Но что-то пошло не так даже без непосредственного вмешательства Модрича. Тот, осторожно приникнув ухом к стене, пытался расслышать разговор, происходящий в соседней комнате.
Лука бессовестно подслушивает.
Что ты, блять, делаешь? Отойди от стены.
Отойди, сука.
«Я не могу».
«Я подумаю об этом позже».
В гостиной послышался приглушённый мат, звон удара одной бутылки с алкоголем об другую, после чего в уши впечаталась хлесткая пощёчина.
Модрич не мог не улыбнуться. Должен же хоть кто-то поставить этого страшного Рамоса на место?
Девушки, теперь их точно было двое, судя по стуку каблуков, спешно вышли в коридор, забрали вещи и хлопнули дверью.
Наступила полная тишина – теперь в квартире они одни.
Лука почувствовал себя невероятно глупо, но ничего не смог с собой поделать. Он бесшумно подошёл к двери спальни, отделяющей его от всего кошмара, происходящего снаружи, и щёлкнул замком.
Дверь открылась.
Модрич знал, что Рамос услышал это. И сейчас ему, как настоящему безумцу, хотелось увидеть другого Серхио. Не того, каким последний предстал днём.
А другого. Злого, раздосадованного и… возбужденного.
Приятная мысль резко окатила тело Луки, пока тот, осторожно ступая босыми ногами по темному коридору, двигался к гостиной.
Мне так нравится его бесить.
Лука знает этого человека от силы несколько часов. И, чёрт возьми, ему так хочется посмотреть, как тот впадает в самую настоящую ярость.
Что заставило его «подружек» уйти? Что или кто?
Модрич стоит в полутёмном коридоре и смотрит на Рамоса. Тот сидит на диване в одних трусах с явным стояком и в упор смотрит на Луку.
Знает, что тот знает.
В глазах полыхают огни. Рамос взбешён, очевидно, взбешён, и ему стоит нечеловеческих усилий сидеть на месте и не раздавить несчастного Модрича.
Лука чем-то похож на тощего, неуклюжего подростка – может, своей фигурой, может, своими длинными растрёпанными волосами, может, походкой. Он просто стоит и безмолвно смотрит, как Рамос таращится в упор и даже не стесняется прикрыть свой стояк.
Член, обтянутый крепкой тканью боксеров, выглядит довольно… соблазнительно, особенно если вспомнить, что перед ним Серхио, такой непонятный, незнакомый, чужой. Но Лука не смотрит туда, Лука точно по девочкам, и поэтому он впивается глазами в до боли чернеющие радужки глаз.
Между ними всего пять или семь метров, а кажется, будто целая пропасть.
– Ублюдок, – выплёвывает Рамос, с ненавистью глядя на Модрича. Настоящая, чистая, концентрированная ненависть плещется в его черных глазах, и Луке, невероятноблять, Луке до пиздеца страшно, что этот человек может не выдержать. Не сдержать себя в руках.
– Сучки узнали, что ты там, – продолжает Серхио и неосознанно сжимает член сквозь ткань пальцами. Лука испуганно пробегает взглядом по его лицу, но не отступает.
Пусть злится. Злость ему к лицу.
Или от того такие мысли, что Модрич ещё ни разу не видел Серхио без этой ненависти на лице?
Сейчас, когда они знакомы от силы полдня, это кажется нереальным, сюрреалистичным.
Модрич слегка испуган. Но он не даёт себе слабину, хочет перестать бояться, идет дальше, пока не застывает в паре метров столбом.
Теперь он близко, настолько близко, чтобы различить в полумраке белки глаз, темные татуировки и влажное пятно на боксерах, там, где головка соприкасается с тканью.
Рамос разозлён и возбуждён.
Как хищник, готовящийся к прыжку.
Лука не владеет самим собой; чувствует волну возбуждения, исходящую от соседа напротив, а поэтому делает ещё два коротких шага и неосознанно, невыносимо медленно садится на корточки.
Отсюда, с пола, в полумраке комнаты, он смотрит прямо в глаза Рамосу. Нисколько не стесняется, вытягивает руку и невесомо дотрагивается до стояка.
Серхио шипит, словно рассерженная кошка. Он всё ещё в бешенстве, но похоть сильнее личных чувств – по нему всё ещё отчётливо видно, что он вполне не против размазать соседу череп.
Модрич, затаив дыхание, продолжает своё немудреное занятие, легко проводя горячей рукой по члену, пробегаясь пальцами по внутренней стороне бедра, а второй вцепляется до побелевших костяшек в кожаную обивку дивана, моля про себя, чтобы Рамос не двинул ему в нос.
Он не хочет домогаться до Серхио, это – мимолётное желание.
И оно сильнее голоса разума.
Модрич резко сжимает ладонью чужой член, и у Рамоса вырывается хриплое «выродок», что, если судить по реакции его тела, вовсе не означает, чтобы Лука остановился. Лука и не останавливается – его самого накрывает смутным ощущением разврата, поэтому действия становятся немного смелее, раскрепощеннее, и вот он уже слегка дотрагивается плечами до колен Рамоса, сидящего на диване, а сам вжимается ему между ног.
Безмолвно просит взглядом – давай, я готов, и Рамос подчиняется – словно в замедленной съёмке стягивает трусы, а Лука немного отстраняется, чтобы дать себе времени немного отрезвиться, а ему больше личного пространства.
Срывается к херам – не успевает Рамос как-то морально себя приготовить к тому, что минет ему будет делать парень, а не две томные брюнетки, как и предполагалось, Модрич берет пересохшими губами первые сантиметры его члена в рот.
***
Он сосёт неумело, делает такое, естественно, в первый раз, не может понять – нравится ему или нет, но даже не хочет задумываться, приятно ли это, потому что Рамос шипит, выдыхает какие-то междометия, пару раз называет ублюдком или мерзавцем и, спустя минуту неумелых, сконфуженных действий Модрича, берет все в свои руки.
Надавливает руками на затылок, крепко, но не больно цепляясь за мягкие волосы, заставляя делать движения ритмичнее, а Модрича – слегка расслабиться. Но расслабиться невозможно, голова идёт кругом от всего пережитого и переживаемого сейчас, боль в спине от неудобного положения только добавляет остроты в ситуацию. Только Лука слегка приноравливается к такому бешеному, неестественному темпу, как Рамос без слов начинает диктовать свои правила, повелительно надавливая рукой и заставляя заглатывать почти до основания.
Модрича начинает конкретно тошнить, губы саднит, но Рамос наконец, вцепившись ногтями в волосы соседа, кончает. Зажмуривает глаза, закусывает губу и с расслабленным стоном откидывается на спинку дивана. Приходит в себя несколько секунд, а затем, все так же с неприязнью рассматривая фигурку сидящего на коленях Модрича, унижая его одним взглядом, цепляет свою одежду рукой и уходит.
Когда дверь его спальни громко захлопывается, Лука словно очухивается от тяжёлого сна. Сна, полного кошмара и неуместного возбуждения (он не сразу понимает, что и сам возбудился, замечая это лишь в ванной).
В ванной он долго смотрит в своё уставшее отражение и умывается холодной водой. Тщательно полощет рот, пытаясь дать себе отчёт в том, что только что натворил.
Но в голове пусто.
Наверное, стоит лечь спать.
========== 2. Когда гаснет свет ==========
На душе камень, в моей руке камень.
Каменный взгляд, в нём нету пламя, немыслимо! Немыслимо.
Я смотрю в зеркало, кто этот парень?
Его не узнать, я его не знаю – загнанный в угол, острые грани.
Самообман, самообман, твои розовые стекла – они искажают реалии;
Хватит.
Что ты с собой сделал?
Yanix, «Что ты с собой сделал»
Твои губы разбиты о кафель в ванной,
Сымпровизируй героев.
Найтивыход, «spectrophobia»
***
– Слышал, твой хорватский дружок притащил к тебе в дом псину.
Зашибись. Как по взмаху волшебной палочки – одна фраза, и день безнадежно испорчен.
– Иди на хер, Пепе.
Предобеденная смена всегда давалась Рамосу очень тяжело, а сегодня, казалось, давила тяжёлым грузом. Как бы он хотел, блять, забыть обо всем.
Хотелось уехать куда-нибудь подальше, где его никто не найдёт. Раньше этим местом был дом, а сейчас там находится этот выблядок, которого Ракитич притащил по доброте душевной.
Пусть валит оттуда к чертям собачьим.
Рядом, на барной стуле сидит Пепе и неприятно скалится. Серхио хочется врезать ему, да посильнее – он знает, насколько друг может быть неприятен, когда ухватит наживку и захочет немного поразвлекаться.
И правда, Пепе устраивается поудобнее, предвкушая интересный разговор.
– Нет, честно… Ракитич опять взял привычку притаскивать домой всякую рвань?
– Как видишь, – процеживает сквозь зубы Серхио и водит пальцами по кромке барной стойки, – очередной заморыш, который делает вид, что ему можно всё.
