Текст книги "Где тебя нет (СИ)"
Автор книги: Sattira
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)
Сестренкой Лоры оказалась Джессика – она с первой минуты разговора с Лукой показала себя яркой, бойкой девочкой с живой жестикуляцией и взрывным характером. Наскоро выговорив своё имя – испанский ей давался немного тяжеловато, как рассказала ему позже Лора, – Джессика начала рассказывать ему практически всё на свете, всё, что приходило ей в голову.
Лора объяснила, что ей нельзя было оставлять сестрёнку одну дома – она боится одиночества и захотела остаться со старшей сестрой, обещая не мешать на работе. Так и получилось – Джесси, как она попросила себя называть, все четыре часа просидела над книгами и тетрадками с домашней работой за одним из столиков и никому не мешала. Посетителей было самое обычное количество для вечера в четверг, в середину недели, и поэтому вокруг стояла уютная, спокойная атмосфера.
– Поговорить? – с ноткой хорошо скрываемого любопытства переспрашивает Лука и вынимает руки из кармана. Точно, разговор.
– Да, я хотела извиниться за то, что… ну… за то, что я поцеловала тебя, на дне рождения Юнго… В общем, мне правда очень жаль, я выпила лишнего, да…
– Всё в порядке, – мягко успокаивает её Лука, когда междометий в её речи становится неприлично много, – я не злюсь, понимаю.
Девушка светлеет.
– Спасибо! – она немного медлит, а потом крепко стискивает друга в объятиях. – Мне нужно доработать ещё полчаса, ты сможешь меня подождать? Мы можем вместе пойти домой.
– С удовольствием, – расслабиться и выкинуть ненужные, лишние мысли о Серхио для Луки сейчас приходится очень кстати. Он уже закончил свой рабочий день, поэтому переодевается и подсаживается за столик к Джессике, усердно записывающей что-то в свою тетрадь.
Девочка скрипит ручкой по листу тетради, рядом с ней в беспорядке разбросаны цветные карандаши и прочая канцелярия. Два смятых бумажных листа, очевидно вырванных из злосчастной тетрадки, лежат на краю столика и грозятся вот-вот упасть.
Лука молча, с лукавой полуулыбкой помогает разложить всё на столе поудобнее, чтобы организовать своё рабочее пространство, и предлагает свою помощь. Джесси – умная, но она до сих пор не понимает отдельные испанские слова, и Лука выполнял роль скорее переводчика, чем помощника. Вместе они управились меньше, чем за пятнадцать минут.
Джесси убирает домашнюю работу и вытаскивает из портфеля новенький фотоаппарат мгновенной печати. Она долго и живо болтает о том, что эту камеру ей подарили родители на новый учебный год, и всё, чего она сейчас хочет – совместную фотографию. Лука садится поближе, щелкает вспышка, и из прорези выходит красивая фотография с улыбающимся парнем и девочкой. Джиссика счастливо чмокает его в щеку и отдаёт три фотографии – на двух из них они с Лукой сидят вместе, приобнимая друг друга, а на третьей они запечатлены втроём, с подоспевшей Лорой.
Фотографии получаются безупречными.
***
Лука возвращается домой в начале десятого, развеселевший и отдохнувший. Он совершенно не жалеет, что провёл целых три часа дома у Лоры и Джесси – они пили чай, смотрели телевизор и болтали ни о чём; Лука давно столько не смеялся. Квартира у них маленькая, уютная, и Модрич ловит себя на мысли о том, что уходить оттуда даже не хочется.
Он не сомневается, что у него, в своей квартире, его ждёт Серхио. Может, конечно, не совсем его, не совсем ждёт, но он точно дома, ведь уже почти ночь. Лука заходит в квартиру и медленно стягивает кроссовки с ветровкой.
В коридор из гостиной нетвердой походкой вваливается Рамос – и Лука моментально понимает, что тот чертовски пьян – от него пахнет дорогим алкоголем, он придерживается за стенку и молча смотрит, как Лука развязывает шнурки.
– Чего-то хочешь, Рамос? – как можно нейтральнее спрашивает он, стараясь придать своему голосу максимально дружелюбный тон. Серхио делает резкий шаг вперед и хватает Луку за плечи, прижимая к холодной стенке. От неприятной боли лопатки начинают ныть.
Зачем он это творит? Модрич ведь даже не сопротивляется, но от более сильного, немного неприятного запаха его начинает мутить, он с неприязнью хочет вырваться.
Ебучий Серхио сильнее даже тогда, когда вдрызг пьян. Зачем он выдул столько? Сегодня даже повода нет. Воображение Луки рисует много ситуаций, самая адекватная из них – от горя, от сожаления?
Серхио дико сжимает его, железными тисками впивается в теплую кожу, и Лука принимает отчаянные меры – пытается пнуть его острой коленкой, но у него не выходит – Рамос с несвойственной для пьяного человека ловкостью пресекает попытку самообороны и обездвиживает одним резким движением.
Модричу кажется, что его руки и правда стальные.
– Сука, – рычат ему на ухо, а отчего-то ледяные пальцы бесцеремонно задирают лёгкую толстовку, пробираются под ремень на джинсах, пытаясь добраться до обнажённой кожи. Лука резко пугается и пытается стащить с себя Рамоса, но у него это, естественно, не получается. Что же он вообще ожидал, на что надеялся?
Рамос расстегивает его ремень непослушными пальцами, и Модрича прошибает крупным потом осознания: Рамос пытается его изнасиловать.
– Нет, блять, – он толкает сильнее, въедается ногтями в кожу, но Серхио будто не чувствует накатившей боли, он пинает Модрича коленкой в живот, и тот вынужден согнуться напополам от нехватки воздуха, выбитого из лёгких.
– Рамос! – на чистом адреналине, на грёбаном отчаянии и блядском страхе выплёвывает Лука, неожиданно заезжая по слабому месту Серхио – прямо в пах, по напряжённому члену; тот жёстко матерится и, не соображая, что делает, отпускает Модрича, ещё успевая не натворить глупостей и не совершить ошибку в своей жизни. – Что же ты делаешь? – хрипло орёт Лука и от всей души въезжает ногой Серхио по грудной клетке – удар крепкий, удар сильный, и Рамос, обуреваемый алкогольным головокружением, валится на холодный бездушный пол. – Что же ты, пьяная скотина, делаешь? Рамос, не всё в этой жизни сводится к сексу!
Вряд ли Серхио его понимает. Он сидит на полу, сложившись от боли, а Лука заносит ногу назад и ещё раз от души попадает ему по спине, по правому боку. За него работают инстинкты – я не дам себя в обиду, ты не посмеешь меня тронуть, ты не сильнее меня.
Рамос рассерженно, яростно шипит.
– Не всё в этой жизни сводится к сексу, – глухо, с отчаянной ненавистью повторяет сказанное Лука и, поднимая за лямку рюкзак, уходит в свою комнату, закрывая дверь на защёлку.
Падает на кровать, закрыв глаза и определенно оказываясь бессильным от происходящего. Он не слышит, как Рамос поднимается из коридора и уходит в спальню.
Лука не спит всю ночь, бездумно уставившись в потолок; не потому, что он не устал, а потому, что он боится, что ночные кошмары его ещё не отпустили.
Все совершают ошибки. Вот только есть ли мера для таких грехов?
***
Убирайся прочь из моей головы и убирайся прочь из моей постели,
Мы не поможем нашим мечтам сбыться,
Лучше скажи им, что я заставляю тебя грустить,
Скажи им, что твоя добрая сказка превратилась в ночной кошмар.*
*Sunrise Avenue, «Fairytale Gone Bad»
На следующий день, в пятницу, Серхио приходит на стадион и досадливо пинает мяч в ворота. Снова и снова.
Он остался один, тренировка уже давно закончилась. Солнце медленно, словно лениво закатывается за тучи, ветра нет – на всём стадионе тишина. Рамос снова и снова пинает футбольный мяч, снова и снова попадает – и всё не может успокоиться.
Пиздец.
Он садится на траву, обхватывает голову руками, пытается не думать, но блядские мысли лезут и лезут в голову, как проклятые, они заражают разум и подкидывают воспоминания. Тактильные ощущения.
Серхио не знает, сколько так сидит. Все его одноклубники ушли почти сразу, у них у всех есть дом, в который хочется прийти и забыться вместе с второй половинкой, их кто-то ждёт или нет, Серхио не знает, потому его дома не ждёт никто.
Утром, протрезвев, он не нашел во второй спальне ничего, кроме аккуратно заправленной кровати и небрежно разбросанной одежды. Модрич ускакал на учёбу, оставив Серхио со злоебучей головной болью и осознанием, что он едва не лишился этих отношений, в течение которых они с Модричем грызли друг другу глотки. Утопали в пьянящей ненависти и похоти.
Это так и называется – пиздец.
Он шумно выдыхает, бесшумно шепчет себе под нос оскорбления, потому что он совершенно не помнит, как проходил эту проклятую пятницу. Это тяжело, оказывается – совершать ошибки и понимать, что их невозможно исправить.
Серхио пытается не думать о том, что саднящее чувство в груди означает, что он действительно сожалеет о том, что чуть не разложил своего соседа там, в коридоре. Серхио больно оттого, что он мог причинить ему боль, Серхио не знает, почему это так, что это такое – какого чёрта он сожалеет об этом?
Когда он успел привязаться к этому блядскому лохматому комку?
Словно по закону подлости, он слышит шорох травы, и ему даже не надо поднимать голову, чтобы понять, кто это пришёл – его одноклубники предпочитают орать его имя, даже не переходя через бровку. Один-единственный человек ходит и говорит тихо, а молчит, блядь, громко!.. Рамос хочет вырвать ебланский газон с корнем, вырвать вместе с корнем и засевшим в его душе маленьким хорватом.
Конечно, это Модрич. Он стоит в паре метров, молчит, осуждающе глазеет.
– Чего ты хочешь? – Серхио с успешно скрываемым отчаянием в глазах поднимает на него взгляд, граничащий с безумством. – Что у тебя?
– Ничего, – безжизненно, – я просто принес тебе поесть.
Чего?
Ты пришел зачем?
Модрич правильно истолковывает его молчание.
– Марсело и ребята из твоего клубешника сказали, что ты не обедал, поэтому, – он достает из кармана небольшое красное яблоко и протягивает, в глазах – пассивное принятие, грусть и почти сочувствие, – вот.
Блять, я так от всего устал, думает Серхио, аккуратно забирает протянутый фрукт и кладёт рядом с собой. Есть совершенно не хочется.
Рамос пытался совершить изнасилование против Модрича, а тот таскает ему еду на тренировки. А что же дальше? Небо упадет на головы?
– Я тебя не виню, – глухо раздается голос сверху. Неужели не винишь? А должен. Твоя всепрощающая натура такими темпами пошатнется и полетит к чертям, – не знаю, почему не могу. Думал всё утро.
Ты тоже думал всё утро? Сочувствую.
Модрич садится на корточки прямо перед Рамосом и мягко кладет ему ладонь на плечо. Серхио с грустным взглядом смотрит куда-то на шнурки его кроссовок, тоскливо желая удавиться ими. Они сидят друг напротив друга пару минут, когда Модрич, собравшись с духом, не начинает заунывную трескотню.
– Серхио? Слышишь меня? – умный ход для привлечения внимания. Рамос после произнесенного собственного имени невольно обращается в слух. – Ты идиот, Рамос. Настоящая бестолочь, но…
Но?
Договаривай, раз начал.
Модрич собирается с духом, ища смысл жизни где-то в газоне. Он так и не убрал руку с плеча.
– Я не могу так больше, – тихо, почти шепотом сокрушается, – Рамос, ты – яд, ты меня убиваешь. Ты просто блядская дрянь, на которую я подсел, сечёшь?
– Что ты хочешь этим сказа… – начинает сиплым голосом Серхио, но прохладная ладонь неожиданно ласково накрывает его губы, призывая замолчать.
– Не надо, – коротко просит, – Рамос, я без тебя больше не могу.
Думать, Модрич, это очень вредно. Иногда ты можешь перестараться, прийти к неверному решению и загубить всё.
Я без тебя не могу.
Парень, он тебе в любви признался, ты что-нибудь скажешь в ответ?
Они сидят друг напротив друга, на холодной стылой траве, солнце спряталось за плотными тучами. Рамос даже не знает, нравится ли ему происходящее или нет, потому что…
Потому что Модрич нашёл силы не врать самому себе и признаться.
А сможет ли он?
========== 11. Всего лишь прагматизм ==========
Сцены, которые крутятся у меня в голове, похожи на домашний порнофильм,
Моя гордость сгорает, в голове – нервное кровотечение.
Всё, что я хочу от тебя, это немного согласия. Неужели ты никогда мне не позвонишь?
И неужели ты никогда не скажешь, что любишь меня, глядя мне в глаза,
И никогда не постараешься меня понять? Ведь я так этого хотел.
Ненавидь меня.
Blue October, «Hate me»
Сейчас тебя здесь нет, тебя увезли отсюда,
И я надеюсь, твой разум не побеждён,
Всё равно твоё сердце непоколебимо.
Нам нужно вернуть назад то время,
Которое от нас отняли.
Milky Chance, «Stolen dance»
***
– Что это ещё за пидорасы? – хмыкает Серхио, попутно рассматривая положение следующих соревнований. Их футбольный клуб должен был с утра завтра, в воскресенье, встретиться с футболистами из другого города. Ребячество. – Да мы же их одной левой сделаем.
– Меньше энтузиазма, – осаживает его Бейл и падает рядом с другом, вытаскивая из цепких пальцев мобильный. Напевает дурацкую песенку-кричалку, просматривает листы с заявками на матч до самого низа и останавливается.
– Что за хмыри? – в раздевалку вваливается усталый Бензема, двигаясь чуть ли не по стеночке из-за только что прошедшей тяжелой тренировки. – Это из-за этих опарышей нас сегодня гоняли так, будто в последний раз живём?
– Именно, – в унисон ему вторят два голоса Рамоса и Бейла. Откуда-то из угла доносится скептичное хмыканье Марсело.
Тренер поднял матерщину ещё в самом начале тренировки – хорошенько прогладив все недавние косяки футболистов вроде опозданий, плохого настроения, пропусков и неспортивного поведения, он начал гневную пламенную речь о том, что «было бы совершенно не плохо взять себя в руки и начать работать!» Проблема заключалась в том, что начальство клуба подало заявление на соревнования без соответственного вмешательства тренера в ситуацию – удивления на лицах игроков были достойны холста художника.
Завтра им предстоит сыграть с какими-то увальнями, и Серхио крепко убеждён, что им ничего не стоит выиграть – за последние две недели их загоняли до непередаваемого состояния, поэтому он даже не стал как-то волноваться по этому поводу (разве что ему было немного жаль испорченного воскресного утра, которое было его законным выходным).
Но если они выиграют – а они выиграют – клуб может заплатить вполне неплохие цацки за участие, а ради денег всегда можно постараться и вывернуться хоть мехом наизнанку.
Серхио лениво, размеренно идёт в душ, переодевается, о чём-то болтает с Кайлом, хотя совершенно не улавливает нить разговора из-за накатившей усталости. Марсело отвозит его домой, он на удивление выглядит бодрым, Серхио с дикой, ненормальной завистью смотрит на проходящих мимо людей, ведь у него всё болит. Тренер прекращает щадящий режим, всё тело в синяках, конечности налиты свинцом, кости будто переломаны в фарш и вставлены обратно.
Рамос скрепя сердце лепит воображаемый пластырь на своё непомерное анализирование происходящего, матерится и выползает из машины уткой. Марсело смотрит сочувствующе, ему предстоит такая же пытка, но он хотя бы не живёт на блядском третьем этаже дома, где лифт работает через раз, а если работает – моментально ломается.
Рамос ползет по ступенькам, едва справляется с напряжёнными мышцами – а что делать? – думает о том, что если сейчас под руку подвернётся Модрич, то он запряжёт его таскать себя по квартире на тощей спине. И плевать, что переломится – Серхио сейчас больнее.
Завтра же матч. Зачем было так издеваться? Незнание не освобождает от ответственности.
Серхио думает долго, но бесполезно, после чего собственноручно лепит себе диагноз – хронический барахлит. Его тело… барахлит. Растягивая уставшие мышцы лица в кислую улыбку, он входит в квартиру, бессознательно выискивая признаки сосуществования Модрича.
Что-то тихо.
Дверь в его комнату закрыта, но сквозь неё горит неясный свет. Серхио откровенно плевать, что там с ним происходит, потому что голова забита до потолка и даже выше, мозг гудит, как бестолковый, пытается что-то анализировать, но слепо попадает в каменную стену. Это бесполезно.
Серхио тупит, плетется в кровать, после чего валится пластом и засыпает без снов.
***
Просыпается с головной болью, шесть утра, иначе никак. Как был в одежде, так в ней и остался. Но голова теперь хоть как-то варит, ноги не перенапряжены, лишь слегка побаливают, а тело затекло из-за непривычной позы для сна. Рамос встаёт, отдает себе отчёт в том, что чувствует себя вполне неплохо для мешка с картофелем, и плетётся в ванную.
Быстро взбадривается холодной водой, умывается с мылом и, хватая рюкзак, ползёт в коридор. Кидает быстрый взгляд на чужую спальню, на закрытую дверь, а потом натягивает кроссовки и снова сбегает на улицу.
Похер на Модрича.
Потом поговорят.
Тёплый предутренний ветер, вставшее солнце, ещё не успевшее разогреть город, молчаливая пустота переулков и быстрые машины довольно быстро приводят Рамоса в чувство. Он добирается до спортивного комплекса без особенных происшествий.
Внутри уже оживлённо. Повсюду снуют люди, одетые в официальные чёрные или тёмно-серые костюмы. Все строгие, злые и ни разу не желающие бросить всё и уснуть, как сам Рамос. Серхио с раздражением пялится на них, пока бредёт по темноватому коридору, а когда наконец распахивает дверь раздевалки, то выдыхает с заметным облегчением.
Он далеко не первый – внутри сидит почти половина основного состава, но все молчат и шуршат одеждой. Игра начинается в девять утра – каждый задаётся вопросом: «За какие грехи их подняли в такую рань?» Тренер прибывает немного позже, когда Серхио успевает заснуть на плече у Бейла.
– Доброе утро, – бодро приветствует всех Моуриньо и подчёркнуто игнорирует полные пассивной ненависти, горящие глаза, – на разминку, не будем дожидаться опоздавших.
Бейл рядом сидит с охеревшим лицом и перечитывает приказ о проведении матча, непонятно когда стыренный у администрации. Вроде ещё вчера его стянул Марко Ройс, но никто уже наверняка не помнит, потому что зазевавшийся тренер только чудом упустил ценный клочок бумаги из рук, а в футболистах проснулись отчаянные до мозга костей люди. На время «одолжив» списки, Марко прочитал всё вдоль и поперек не один раз, после чего утешающим тоном заявил, что Атлетико – такие же лохи, как и они, и что бояться должно быть нечего. К несчастью, Жозе тоже разделил его точку зрения, поэтому провел тренировку на троекратное «ура» от хронических инвалидов команды, а в конце жизнерадостно объявил, что это пойдет им на пользу.
Постепенно в раздевалке материализовались и другие игроки – пришёл Касильяс, с ещё более помятым лицом, чем вчера, и втыкал в свою белоснежную форму порядка десяти минут, пока не получил досадливый толчок под рёбра от Бензема. Они уже давно должны были выйти на поле, но Моуриньо подозрительно тихо гулял по коридорам с какими-то людьми, удачно вливаясь в гнетуще-раздражающую атмосферу спорткомплекса, а у самой команды не хватило самостоятельности и желания проявить инициативу, чтобы сделать всё самим. В итоге, по прошествию часа, когда дело медленно приближалось к восьми утра, как обычно всё было не готово.
– Я с ума сойду, – грустно жаловался своему шкафчику Марсело, прикладываясь негромким ударом головы к холодному металлу, – Ад замёрз – перед матчем избили до полумёртвых!
– Хоть кто-нибудь здесь хочет выиграть этот блядский матч? – ни к кому конкретно не обращаясь, спрашивает Озил и досадливо снимает с себя футболку, потому что случайно надел её задом наперед. Сидящий рядом Кайл молчаливо поддерживает его.
– Средняя температура по команде ниже тройки, – раздаётся глухой голос Касильяса, и тут Рамоса озаряет.
– Если мы выиграем, – он поворачивается к Икеру, который сидит на скамейке и равномерно разглаживает шов на футболке, – если мы выиграем, Икер, то можно мы напьёмся до смерти и будем валяться в пьяном угаре до конца следующей недели?
– Нет, – последовал недовольный ответ,– но если надумаете сотворить такую подлянку по отношению к руководству и Жозе в частности, то возьмите и меня с собой – не хочу получать по ушам в трезвом виде.
Идея напиться в хламище ещё перед матчем уже казалась довольно заманчивой, поэтому Серхио перестал думать о ерунде и сосредоточился на скользких шнурках бутс, не желающих завязываться. Надёжно заправив их, он поднялся со скамейки и потянулся, прогоняя остатки сна.
Икер был прав – желания победить в сокомандниках не было совершенно. Вялые игроки то и дело засыпали на ходу, зевали, переговаривались, хмуро играли в гляделки с до белизны слепящей формой. В общем, дело было гиблое.
Моуриньо как обычно появился из ниоткуда.
– Так, – нетерпеливый хлопок в ладоши, – взбодритесь, ребята! В таком состоянии вам всем только скамейку запасных греть.
– Не запасной, а главный козырь, – уныло раздался голос Озила, который в этот матч вообще остался в запасе из-за каких-то непримиримых тёрок с Жозе. Тренер метнул на него злой взгляд.
Он продолжил:
– Атлетико – ребята без башки, так что постарайтесь уделать их в самом начале матча, в первые же минуты – и тогда считайте, что победа уже в кармане, – ударяет кулаком в ладонь, призывая к всеобщему вниманию, и пара ребят дёргается от неприятного звука, – больше счастья, больше энергии. Вперёд!
Рамос замыкает шествие команды на разминку вместе с Бейлом и Ройсом, потому что совершенно не ебёт, зачем придумали матчи в такую рань и зачем придумали футбол вообще. Вместе они бегают по полю, проверяют технику, хлопают по плечу Икера, потому что капитан, кажется, вообще напрочь забыл, где он находится. Когда Икер, всегда собранный и знающий, что делать, Икер стоит перед воротами и с нескрываемым удивлением здорово ударенного головой вратаря рассматривает их, Серхио становится не по себе.
Они слушают гимн Испании, Серхио засыпает на середине и очухивается уже тогда, когда все пожимают друг другу руки в знак уважения и иногда перекидываются парой усталых взглядов. В чём-то Ройс был прав – Атлетико оказались такими же ебланами, как и они.
Начало матча проходит в довольно грустном темпе – Атлетико постоянно теряет мячи, неизменно уводя их в аут, Реал не собран, на поле даже не слышно привычного ора и мата – все вокруг, как уставшие цветовые пятна.
К середине первого тайма все немного привыкают к бешеному и вялому темпу одновременно – Атлетико нещадно ебёт оборону, Реал с безграничной радостью тусуется в штрафной соперника, команды с лёгкостью дарят друг другу право владеть мячом и почти не скалятся в чужую сторону. Пару раз Бейл получает по ногам, Бензема неаккуратно усаживают на газон, но в целом игра не имеет смысловой нагрузки.
Когда кто-то из противников всё-таки просыпается от сонной дымки на поле и делает сильный пас в створ ворот, то сердце Рамоса пропускает удар – он защитник, он защищает, так какого же чёрта он оказался совершенно на другой половине поля? Серхио неустанно убеждает себя, что игра сегодня откровенно поганая, пока наблюдает за крепким мячом, на бешеной скорости летящим в правый верхний. Слава Богу, Касильяс в воротах не для красоты – он не изящным, но крайне эффективным способом отбивает потенциальный гол и скидывает под ногу Марсело. Тот устремляется вперёд в контратаке.
Серхио неспешно прогуливается по полю, пока в штрафной соперника идёт какая-то возня – непонятно что там делающий Ройс и Бейл играют в «догони меня мячик» у левого углового, Атлетико медленно, но верно звереет, потому что шутка затягивается – вот-вот могут распечатать сегодня ворота. Бейл перехватывает, Марсело передаёт на другой фланг, у Атлетико наконец-то просыпается командный дух, и они начинают играть лучше.
Реаловцы хотя бы начинают адекватно воспринимать происходящее, успокаивает себя Рамос, когда уже в бесчисленный раз выбивает мяч на другую сторону поля, ни в кого конкретно не целясь.
Они всё-таки вливаются в игру примерно к концу первого тайма – на табло то ли тридцать пятая, то ли тридцать восьмая минута. Игра наконец-то набирает обороты – Ройс сфолил на противнике, тот падает на газон с матом, а в воздух взлетает рука с горчичником.
Серхио смотрит в отдалении на жёлтое пятно, чувствует взглядом неодобрение со стороны оставшегося позади Икера, и благосклонно опускает голову. Играть жёстче – значит действительно играть жёстче, думает он, когда поверженный омерзительным подкатом Бейл падает на газон и кричит от боли. Атлетико не суетится, но принимает молчаливый вызов, который бросили, вообще-то, они сами.
К концу первого тайма у них грустное 0:0 на горящем экране, шумящее полотно болельщиков и пытающийся родить ежа на бровке Моуриньо.
В раздевалке всех сначала чихвостит Икер – отдаёт саркастическую благодарность за жёлтую Ройсу, а потом наконец-то взбодряет команду на происходящий бой. Серхио улыбается краешками губ, пока Касильяс толкает вдохновенную речь о том, что Жозе сейчас придёт и пропишет пизды всем, кто не делает всё возможное и невозможное для победы команды.
У Касильяса крайне скептическое выражение лица, когда Жозе действительно приходит и выписывает профилактических люлей команде.
Моуриньо тоже говорит что-то непомерное, часто срываясь на кричащие сами за себя маты – ведь он совсем не ожидал такой расхлябанности от команды, которую тренировал не первый год. Он недоволен, кажется, всем – и темпом игры, и тем, что у Реала нет никакого преимущества. После того, как он уходит из раздевалки, давая команде передохнуть, в тишине Бензема отмечает, что «ему просто хотелось на кого-то поорать».
Второй тайм, однако, начинается так же безынициативно, как и первый.
Всё то же безразличие к происходящему – хотя теперь на лицах написано не только уныние, но и усталость. Реал клепает пару удачных моментов благодаря выпущенному побегать Озилу, но это им ничего не даёт.
Преимущества как такового нет и у Атлетико – правда, они забивают один гол с офсайда, и арбитр, фиксируя положение «вне игры», чуть не провоцирует бурю. Атлетико возмущены тем, что уже подходит к концу семидесятая минута, а ни у кого толком ничего и нет.
К восемьдесят пятой минуте Реал Мадрид вообще забивает на какое-то желание сделать гол и вырваться вперёд и просто гоняет мячик по полю. Фанаты наверняка возмущены таким отношением к футболу, но всем похер – даже Атлетико перестаёт агриться и скорее по привычке укладывает всех на землю, вдаряя по ногам так же, как и по мячу. Неудачный день для футбола, думает Серхио, подкошенный почти ласковым подкатом по коленям.
Кульминацией матча становится лишь случай, когда Марсело случайно цепляется за футболку игрока Атлетико – тот от души заезжает локтем по лицу Виейры, запинается и кувыркается через себя. Реаловец приседает на газон.
У Марсело разбит нос – он держится за лицо, сидит на мягкой траве, пока медики осторожно смывают кровь с подбородка и шеи. Серхио нагоняет Кайла и бежит разбираться к арбитру, но до самого судьи они так и не добираются. Оказываясь вовлечённым в словесную перепалку именно с тем игроком Атлетико, кто ударил Марсело, Серхио и сам не замечает, когда получает по лицу.
Бейл лезет в драку, Озил стоит неподалёку и таращит и без того крупные глаза, а непонятно как оказавшийся так быстро на другом конце поля Касильяс уже орёт на кого-то, грубо толкая противников в спины. Моуриньо на бровке заходится истошным матом – он до одури недоволен происходящим. В отместку Рамос постарался и ударил в живот соперника, складывая его пополам.
Рамоса заебало всё.
Игра кипит у него в крови, хотя такого дикого, необузданного футбола, каким он был обычно, нет – все вокруг ругаются, не хотят продолжать матч, арбитра вообще не видно за толпой мельтешащей яркой формы. К Серхио подходит кто-то из медиков и просит разрешения посмотреть губу, но в шумихе и перепалке Рамос отправляет его подальше, вытирая белой, с грязно-зелёными разводами футболкой кровоточащий уголок разбитой нижней губы. Весь подбородок саднит и неприятно колет.
Остаток матча проходит как в тумане. Все злые, невыспавшиеся, футбола как такового не получается вообще – к девяностой минуте и щедро добавленным ещё шести у всех перекошенные лица, а мяч бесцельно мечется туда-сюда в центре поля. Когда звучит свисток арбитра, одновременно с Серхио шумно выдыхают ещё Озил, Ройс и, как ни странно, Касильяс.
Бейла, Марсело и жалующегося на боль во внутренней части бедра Бензема отправляют в травмпункт, Гарет хватает за руку и Серхио, заметив кровавые разводы на футболке. Рамос упирается, ведь боль уже прошла, но его всё равно упорно тащат, и Серхио сдаётся.
Внутри прохладно, свежо и приятно пахнет спиртом – Рамоса сажают на стул в комнате приёма, и он лениво наблюдает из-под полуприкрытых глаз, как медсестра быстрыми, резкими движениями проводит шипящим сухим спиртом ему по нижней губе. Рот снова обжигает огнём.
Она уходит, оставляя ватку приложенной к уголку губ – задев только образовавшуюся корочку, Рамос снова вызвал кровотечение. Он со скукой обводит приёмную глазами – тут никого нет, все сейчас в другом отделении, а Серхио решает дождаться Марсело, или Бейла, или, на худой конец, Озила, которому что-то нашаманили с правой кистью руки – когда он уходил с поля, то бережно фиксировал её, прижимая к животу.
Дверь открывается, и Серхио, ожидающий увидеть хоть кого-то из вышеперечисленных, лениво поворачивает голову, открывая глаза.
А потом сердце пропускает удар. Ещё один. Заходится бешеным ритмом.
Перед ним Модрич, собственной персоной – с отчего-то совершенно охуевшим взглядом и не менее пизданутым выбором воскресного гардероба – на нём чёрные джинсы и лёгкая толстовка, на один-два размера превышающая нужный, но сидящая невероятно красиво и радующая глаз. Он встал в проходе, вновь вытаращил круглые глаза и засунул руки в кофту.
– Тебе чего? – напускно неприязненно спрашивает Серхио, потому что от изумления аж забыл все матерные слова в сторону маленького хорвата. Модрич моргает пару раз, облизывает губы и закрывает за собой дверь.
Ерошится.
– Марсело сказал, у тебя травма, – отвечает он и красноречиво кидает взгляд в сторону отложенной ватки. Серхио наплевать, что он может занести инфекцию, поэтому грязными пальцами трёт ссадину.
– Ерунда, – бросает, – где сам-то Марсело?
– Попросил сходить за тобой, а то тебя походу забыли здесь, – Лука почти беспрепятственно пересекает комнату и встаёт рядом, опирается на стол. Серхио провожает его взглядом.
Понятно.
Модрич что-то стоит, мнётся, думает, будто борется с каким-то желанием, а потом бесшумно, маленькими шагами подходит к нему, наклоняется и легко, просяще накрывает губы Серхио своими.
В голове Рамоса сразу начинает гудеть колокольчик, пальцы рук пылают огнём. Серхио нетребовательно целует Луку в ответ, забив на выражение эмоций словами.
Так тоже можно.
Лука мягко прикусывает верхнюю губу, помнит о том, что Серхио может быть больно, поэтому осторожно проникает языком в чужой рот – для удобства кладёт удивительно горячую руку на шею, робко поглаживая пальцами. Серхио доволен – он проводит языком по зубам Луки. Но, когда Рамос уже готов углубить поцелуй, Модрич плавно отстраняется.
