Текст книги "Где тебя нет (СИ)"
Автор книги: Sattira
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)
Его резко вздергивают за правую ногу и вытаскивают, как испуганного кота из-под дивана, Лука проезжается руками по лужам на полу и понимает, что он практически насквозь мокрый, что ему ужасно холодно и очень, очень плохо. Глаза снова ослепляет яркий свет.
Он слышит, как чей-то голос крайне настойчиво зовёт его по фамилии.
– Модрич! – узнаёт интонацию и с пуганой, дёрганой реакцией выворачивается из горячих рук – это Серхио, он может навредить, у него в руках – пистолет. Его притягивают обратно.
– Лука? – внезапно слышит ужасно неуверенное обращение, и свет, к счастью, перестаёт ослеплять. Реальность очерчивается и вырисовывается привычными красками.
Над ним стоит испуганный до усрачки Рамос и, кажется, далеко не десять минут пытается привести его в чувство. Взгляд Модрича всё ещё расфокусирован, его колошматит, как дворовую псину на помойке, домашняя футболка мокрая до последней нитки. Вокруг – лужи воды.
Его поднимают на руки. Рамос ужасно горячий, он совершенно очевидно напуган, поэтому принимает единственное верное решение – тащит в свою спальню. Модрич лёгкий, но мокрая одежда неприятно липнет к коже и тащит вниз. Он неосознанно цепляется руками до любого, чего-то такого же тёплого, как и сам Серхио – например, до его одежды.
В спальне темно, но Лука совершенно дезориентирован, поэтому он словно со стороны наблюдает, как с него стягивают мокрую футболку и домашние шорты. Послушно позволяет натянуть на себя длинную белую футболку, принадлежащую, нет сомнения, Рамосу.
В следующий момент Лука ловит реальность на том, как он сидит в кровати Серхио, а тот обнимает его со спины, что-то успокаивающе рассказывая его шее. Он в тепле, он начинает отогреваться, ему хорошо. Понемногу Модрич начинает прислушиваться к бессвязной болтовне Рамоса, но понимает лишь отдельные междометия.
Он не помнит точно, сколько они так сидят, но его начинает неумолимо клонить в сон – он не боится, потому что думает, что за его спиной сидит не Серхио, который хотел убить его из пистолета, не Иван с осуждением в глазах, а Ваня, родной, домашний Ваня.
Это Ваня гладит его по волосам и успокаивающе поглаживает длинными пальцами, сцепленными на животе? Ваня – это его семья?
Самовнушение – великая вещь, но Модрич запутывается сам в себе.
Он проваливается в сон, слышит тихий шёпот Рамоса и думает, что становится как-то особенно правильно засыпать так, ощущая нежные пальцы в волосах и вдыхая мягкий запах тепла. Лука сквозь плавно наступающий сон худо-бедно понимает, что рядом с ним – не тот Серхио с пистолетом, а тот Серхио, которого он едва не поцеловал на футбольном поле.
Его Серхио. Его Серхио привычно гладит по волосам, убаюкивая мерным голосом и запахом парфюма. Теперь Рамос знает, что ему снятся кошмары.
С каких пор привычка превратилась в необходимость?
========== 10. Искусство уходить по-английски ==========
Разожги во мне огонь ради наших ночей,
Рви на мне одежду, детка,
Полюби сильней…
…разбей во мне стекло и разбуди тепло во мне,
Я полюбил твои глаза, но там нету ничего в них.
Там нету ничего в них.
Джоззи (Tim3bomb), «Твои глаза»
Убирайся прочь из моей головы и убирайся прочь из моей постели,
Мы не поможем нашим мечтам сбыться,
Лучше скажи им, что я заставляю тебя грустить,
Скажи им, что твоя добрая сказка превратилась в ночной кошмар.
Sunrise Avenue, «Fairytale Gone Bad»
***
Мне надоело блуждать во сне.
Я не могу найти выход отсюда. Где он? Почему кошмар не может закончиться?
У Луки холодные руки. У Луки очень холодные руки, ледяные – по предплечьям гуляют табуны мурашек, пальцы нелепо цепляются за мягкую ткань постельного белья. Серхио не спит, а сидит рядом, набросив на плечи легкий плед, оставив одеяло во вседозволенное, неограниченное пользование Модричу. Это, кажется, уже второй его кошмар за одну ночь. Рамос не спит, а бесстрастно наблюдает за тем, как он во сне хмурится, легко прикусывает губы, а под веками бегают зрачки.
Серхио понимает, что Модричу снится очередной неприятный кошмар, наполненный сверхэмоциями, только от этого осознания лучше им обоим не становится.
На часах примерно четыре утра, четверг. На улице светлеет позднее, чем было летом, поэтому в комнату пока не пробираются лучи, солнце ещё не встало, и Рамос не может чётко разглядеть лицо Модрича и прочитать все его эмоции. Что же ему снится?
Серхио не знает.
Лука глухо стонет во сне, выворачивая пальцы, вдираясь в простынь, и Рамос уже тянет руку, чтобы разбудить его, но лишь только ладонь соприкасается с неестественно холодным плечом, Модрич крупно вздрагивает. Он его чувствует. Даже сквозь сон, даже во взвинченном, взмыленном состоянии он его чувствует. Серхио знает, что ему сейчас плохо, потому что он буквально чувствует, как его выворачивает наизнанку, но он уверен, что сейчас не сможет помочь. Скорее, сделает только хуже.
Рамос со вздохом, неумело и ни разу не ласково накрывает своего шумного соседа одеялом поплотнее, а сам садится поудобнее, скрещивая ноги, и вновь утыкается взглядом в тощее, распластавшееся перед ним тело.
И что делать?
Может, и правда разбудить его?
Ему станет легче от пробуждения? Рамос слышал где-то, что во время снов, в особенности настолько живых и чувственных, человек при пробуждении может повести себя совершенно непредсказуемо. Модрич вряд ли является исключением из правил – вот он, он лежит буквально в паре сантиметров, Рамос даже слегка задевает его своим коленом – ведь кровать маленькая, на одного человека, явно не для худоватого Модрича и крепкого, самоуверенного Серхио, который не любит бедно ужиматься у стены.
К счастью для Серхио, Модрич внезапно заходится кашлем, едва не задыхается, а потом резко открывает глаза и садится на кровати. У него на лице написано всё: от отчаяния до пассивного принятия. Его взгляд расфокусирован, Серхио не уверен, видит ли он его сейчас – Модрич пока что не с ним, но еще там, в голове, борется со странными сновидениями и отмахивается от остатков пугливой осторожности.
Серхио не знает, можно ли его трогать сейчас, поэтому продолжает бесстрастно наблюдать за его мучениями. В груди ужасно саднит от того, что он смотрит на мучения другого человека и не в состоянии правильно предложить помощь.
Лука быстро моргает, пытаясь вернуться в реальность, осматривается и замечает Серхио, который сидит с отсутствующим выражением лица уже около сорока минут. Он правда пробовал не давать простор Модричу для самоизбиений, пытался держать его за руки, фиксировать ноги, но тот слишком активно вырывался; Серхио правда пробовал просто обнимать его, чтобы кошмары ушли, но в жизни не всё работает, как в фильмах – кажется, стеснение в движениях напугало и раззадорило подсознание Модрича ещё сильнее, перерисовав всё в обратную негативную сторону и перевернув действительность с ног на голову.
Лука сидит и боязливо, стеснительно разглядывает Рамоса. Серхио тихо хмыкает.
– Модрич? – спрашивает и наконец-то решается. Кажется, сейчас уже можно – его взгляд осмыслен, он обнимает живот руками, потому что его ладони неконтролируемо дрожат. Они сидят рядом, Серхио как можно незаметнее делает вид, что садится поудобнее, не делая резких движений, а сам невзначай прикасается горячей коленкой к бедру Луки. Наблюдает за его душевным состоянием, резво пошатнувшимся. Он напряжён, но адекватен. Рамос протягивает руку к чужому плечу, чтобы хоть как-то приободрить. Но ответная реакция ошарашивает его до глубины души, хотя где-то глубоко внутри он мысленно подготовил себя ко всему.
– Не трогай меня, – внезапно пугается его Лука, открывает глаза шире и отползает как можно дальше, к краю кровати, хотя её размеры ему это не позволяют, – не смей ко мне прикасаться!
– Воу, – поднимает в примирительном жесте руки Серхио, настороженно вглядываясь в его движения, пытаясь прочитать язык тела и предугадать, что же случится потом, – ладно, хорошо. Я тебя не трогаю.
Звук его голоса, видимо, совершенно не помогает ситуации – Лука едва слышно выдыхает и сжимает в руках тонкий край футболки, надетой на нём. Глаза беспокойно бегают по кровати. Он убирает волосы за уши, те непокорно спадают обратно, но Модричу откровенно наплевать. Серхио отлично держит себя в руках и, чисто из любопытства, пытается рассмотреть ситуацию со стороны наблюдателя, анализировать и представлять.
Он притащил Модрича к себе в кровать, когда тот совершенно слетел с катушек и попытался утопиться в раковине ванной комнаты. Рамос абсолютно точно не ожидал такого, потому что эффект неожиданности повел его не по той дорожке, пришлось быстро кооперироваться и подкладываться под ситуацию. Сейчас Серхио отчаянно жалел, что просто не утащил несчастного в его собственную спальню – ни выспаться, ни просто полежать и подумать – кошмары Модрича, определённо, имели крайне бешеный эффект. Лука пару раз за ночь умудрился двинуть ему по животу, лягнуть ногами и вцепиться ногтями в плечо.
Да как с этим человеком вообще можно спать вместе?
К счастью, Модрича конкретно накрыло только в первый раз, когда Рамосу пришлось совершать геройские поступки, стыдливо прикрытые ярлыком «единственный правильный выход», и во второй, прямо сейчас. Всё остальное время Лука спал, хоть некрепко, но спал, видимо, его успокаивало ощущение тепла рядом и безопасности.
Серхио замечает некоторые улучшения в его состоянии – он натягивает на себя одеяло, потому что постепенно успокаивается и остывает, моргает чаще и таращится без такого фанатизма – его окатывает волной отходняка.
– Что случилось? У меня кошмар, да? – глухо, будто неверяще спрашивает Лука, ни к кому конкретно не обращаясь. Рамос не знает, нужно ли ему отвечать на этот вопрос, или он был риторическим. – Почему я в твоей спальне?
Очевидно же.
Скорее всего, Лука не запомнил ничего после своего первого кошмара. Иначе он бы и не стал спрашивать.
– Ты был похож на эпилептика в приступе, – Серхио пытается вложить в эти слова побольше теплоты и мягкости, но у него получается настолько безнадёжно, что усталый мозг легко воспринимает это как саркастическую издевку. Но, к невероятному изумлению Рамоса, это действительно почти работает – и хотя Луку бьёт мелкая, незаметная дрожь, он потихоньку начинает верно приходить в себя, – не придумал ничего лучше.
– Плохое же у тебя воображение, – выдыхает сосед и проводит ладонью по усталому, взмокшему лбу, вновь отводя назад влажные от пота пряди. Осторожно ложится обратно, едва задевая коленки Рамоса – кровать-то маленькая. Серхио смотрит на него сверху вниз.
– Не смей ко мне приставать, – уныло бормочет Лука, расстроенный собственным сном и анализирующий в голове события кошмара. Даже в мыслях не было, замечает про себя Серхио и ложится на бок, отворачиваясь от Модрича и стараясь не дотрагиваться до него, насколько это позволяло пространство. Не нужна его помощь – ладно, обойдётся. Ещё сам попросит.
Серхио не знает, быстро ли засыпает Модрич обратно или нет, но через пару десятков минут он осторожно переворачивается на живот и вглядывается в лицо напротив – Лука дремлет, так и не накрывшись одеялом, а уснув в одной лишь чёртовой футболке Рамоса. Серхио совершенно не возмущён – он просто взял первую попавшуюся футболку, пусть даже и с собственной фамилией на спине. Модричу она большая, но зато удобная – хотя по Луке совершенно не поймешь, рад ли он такому щедрому подарку.
Серхио засыпает очень медленно, нехотя, ему остаётся пролежать лишь около трёх часов. Он лениво размышляет о том, что это на самом деле довольно непросто – засыпать вместе с Модричем. Да, он бесит. Да, он блядский придурок, который во время своих идиотских кошмаров заехал пару раз по животу и грудной клетке. Но это, в конце концов, со всеми бывает, разве не так?
Оправдываешься?
Внутренний голос ехидно шепчет ему, что он всего лишь выгораживает сам себя, но зачем? Зачем сейчас что-то доказывать самому себе?
Модрич спит, уткнувшись носом в чужую подушку, и Серхио точно знает, что наутро она будет сладко-сладко пахнуть карамелью и запахом его шампуня. Точно будет.
Увлечённый приятными мыслями о грядущем дне, Серхио, на своё удивление, действительно крепко засыпает. Напоследок он думает о том, что если у Модрича настолько личные неприятности – это его совершенно не касается, не должно касаться. Он ведь отлично знает, что не стоит лезть в чужие проблемы.
А потом как-то некстати, невовремя чувствует, как Лука во сне осторожно дотрагивается до его руки своей прохладной ладонью, слабо сжимая её. Сквозь сон его окатывает странным приливом тёплого чувства где-то в груди.
***
Утром Лука просыпается моментально. Вокруг всё залито ярким солнечным светом, в университет ему идти только к одиннадцати часам, а, если верить будильнику, то сейчас лишь половина восьмого.
Модрич отлично помнит, что ночью ему опять снилось что-то неприятное, но он отчаянно не может вспомнить, что это было. Рядом, совсем рядом лежит Серхио, тёмная татуированная спина равномерно вздымается.
Он совсем рядом.
Интимная близость заставляет Луку почти не дышать. Сон улетучивается моментально, в голове всплывают события только ушедшей ночи – «не прикасайся ко мне!»
А сейчас он не может унять чесотку в пальцах, чтобы не дотронуться до таких манящих рисунков. Несмотря на тяжелую ночь, он чувствует себя отлично, даже выспавшимся, хотя со стороны это кажется невозможным.
Лука боится самого себя, боится собственных мыслей – что же с ним происходит? Сначала – временное помешательство, эти дикие угрозы, а потом – трепетное желание хотя бы как контактировать с тем, кого ты…
Слово «ненавидишь» застревает и в глотке, и в голове.
Я ведь его не ненавижу, я просто…
Логичность действий пропала; кошмары и недосып сильно влияют на Луку, заставляя его мысли разбегаться, желания – путаться. Модрич даже элементарно не знает, чего ему нужно от Серхио – чтобы тот свалил куда-нибудь или чтобы он просто поцеловал его. Кажется, всё к этому и шло – Лука обречённо понимает, что он начинает зависеть от Серхио, от его голоса, лютого характера, манеры говорить и подавать себя – чего греха таить, он привлекательный. Одна проблема – Лука отчаянно, до хруста в костях не хочет в него влюбляться.
Это баловство, это ребячество, это так по-девчачьему – влюбиться в парня, с которым нет какого-то определённого статуса отношений, с которым ничего, кроме пары поцелуев и горячего (кто бы отрицал), сумасшедшего секса, не было. Лука вспоминает, каким может быть Серхио, если захочет, и его бросает в приятную возбуждающую дрожь.
Боже.
Боже.
Что же произошло? Когда Рамос стал настолько необходим? Когда Лука успел так привязаться, так увязнуть в нём, настолько хотеть – ведь это неправильно, в нём этого не должно быть, всё должно быть не так.
От такого острого желания дотронуться до Серхио у Луки начинают дико покалывать пальцы. Он не может удержаться и прикасается подушечками к тёплой спине.
Моментальное наслаждение.
Пиздецовый спектр чувств лишь от касания. Что это такое?
Это не любовь. Такой любви не бывает.
Да и Рамос вряд ли ответит взаимностью.
Как много проблем. Как много проблем вертится в голове – Лука вспоминает, почему он боится выходить из дома, вспоминает, что ему ужасно страшно оставаться одному, вспоминает, что его хотят убить. Эти мысли страшные. Лука это знает.
Но куда страшнее сейчас гладить Рамоса по спине и хотеть чего-то гораздо большего, чем прикосновений.
Пальцы мягко оглаживают линии, рисунки, надписи, Лука в забытьи пододвигается ближе, считывая губами бесшумные слова, он совершенно подавлен, потому что Серхио может проснуться в любой момент и вставить ему.
Низ живота окатывает непривычной тёплой волной. Чего? Возбуждения?
Нет.
Нежности. Нежность – вот, чем пропитаны осторожные, мягкие касания пальцев, это не призыв к сексу, это желание показать, что Лука может, Лука хочет предложить что-то большее.
Вопрос лишь в том, нужно ли это Рамосу.
Кстати о нём.
– Блядь, Модрич, – Лука поспешно отдергивает руку, словно он дотронулся до ядовитого насекомого,– ты наезжал на меня ночью с претензиями убрать руки, а сейчас сам свои грабли распускаешь?
Сонное ворчание Серхио уверенности в своих действиях Луке не придаёт.
– Чтобы я больше этого не видел, – ленивый рык в подушку, Серхио потягивается – Лука заворожённо засматривается на то, как играют мышцы под смуглой кожей. Играет с огнем, но всё равно робко кладёт ладонь на ямочки поясницы, поглаживая нежными, осторожными движениями.
Терпение Серхио заканчивается.
В один момент, который Лука растерянно пропускает, Рамос садится на кровати, треплет свои волосы и зевает, закрыв лицо ладонями. Прогоняет остатки сна, открывает глаза пошире. Смотрит зло и… возбуждённо?
А, понятно. Серхио просыпается с утренним стояком – такой знакомой проблемой, которая сразу же бросается в глаза Луке. И хотя он держится изо всех сил, он не может не опустить взгляд туда, после чего делает невозмутимое лицо, хотя внутри у него всё предательски кипит. Лука всем своим видом отчаянно показывает, что ничего не происходит, но Серхио отходит ото сна, следовательно, думает свежей головой и анализирует происходящее в два, нет, три раза лучше.
– Ну кому сказал, – уверенным толчком прижимает Модрича к постели и садится сверху, куда-то на бедра, – не смей, – наклоняется к ключицам, проводит носом, втягивает карамель, удовлетворённо, шумно выдыхая горячий воздух, – меня, – прижимает чужие руки к покрывалу, обездвиживает, – провоцировать.
И с напором проникает в чужой рот.
Целует жёстко, горячо, потому что утренний секс – это сногсшибательное удовольствие, это именно то, от чего Рамос не сможет избавиться, кажется, никогда в жизни, а Модрич сам предлагает ему себя, так почему бы не взять? Рамос больно прикусывает нижнюю губу, не до крови, но ощутимо, так, чтобы Модрич простонал ему в губы что-то на хорватском, забывшись.
– Не смей меня провоцировать, мелкий, – задевающие достоинство обращения из собственных уст заводят в тысячу раз сильнее. Организм неистово требует разрядки.
Серхио отрывается на пару мгновений ото рта Модрича, пресекает нетерпеливое ёрзанье соседа под собой по покрывалу и смотрит в глаза. Не может прочесть что-то определённое – в его глазах глубокое, медовое наслаждение происходящим. Тягучее. Жгучее.
Рамос прикусывает кожу где-то за ухом Луки, и тот болезненно вскрикивает. Возглас отдаётся тугой страстью во вставшем члене.
Это невероятно.
Рамос не знает, за или против спонтанного секса Лука, но он точно знает, что, начав это дело, не остановится. Модрич никак не может выразить какое-то свое отношение к происходящему – его руки словно в железных тисках, а Рамос сидит на бёдрах, ощущая напряжённый член внутренней стороной бедра. Серхио доминирует, всегда доминирует, и сейчас прелюдия к сексу не становятся исключением – Модрич гордый, а Рамос сильный.
Значит, ему нравится.
Продолжаем.
Рамос снова начинает терзать тугой, сладкий рот; Лука стыдливо стонет, окрылённый ещё не успевшими стать привычными эмоциями, приподнимает бедра, усиливая и без того тесный контакт, хочет хоть немного унять зудящее напряжение в паху. Ему кажется, что щемящая похоть просто-напросто рвёт его изнутри.
– Модрич, блять, – шумно дышит Серхио, отрываясь от желанных губ. Ну зачем ты начинал эту бессмысленную игру? Кому и, главное, что ты хотел доказать, когда недвусмысленными намёками показывал, что хочешь этого секса?
Нужно остановиться. Вот только зачем?
Модрич, кажется, окончательно раздружился с головой, потому что он тихо, едва слышно, но так пошло стонет, что каждый вздох клеймом впечатывается у Серхио в голове. Маленький поганец, это ведь просто…
Это просто есть. Это – Модрич.
Я так тебя ненавижу. Это такие эмоции – ты хоть знаешь, насколько они остры?
Да, Модрич, ты это знаешь. Ты изнываешь от желаемого не меньше меня.
Серхио садится на кровать, позволяя Луке избавиться от трусов. Модрич начинает стягивать и футболку, но Рамос пресекает этот порыв, импульсивно схватив того за руки, заведя их над головой резким движением и одним взглядом приказывая выполнять любое желание. Модрич непонимающе хмурится, но безмолвный вопрос почти сразу уходит куда-то далеко, в задвижки, к чертям, потому что его член уже стоит, а взгляд Серхио уже откровенно потемнел от похоти.
С этим невозможно совладать.
Серхио вновь властно подминает под себя Модрича и стягивает с себя трусы вместе со спальной футболкой, оставаясь обнажённым.
Вздымающаяся от накативших эмоций грудная клетка Луки, выпирающие тазовые косточки и его слегка испуганный, но оттого не менее глубокий взгляд производят на Рамоса нереальный эффект. Аккуратно пробежавшись кончиками пальцев по нежной, гладкой коже, словно вырисовывая никому не известные узоры, Серхио с упоением всматривается в представшую перед ним картину.
Это выше его сил.
Член Рамоса истекает предэякулятом, до одури хочется как можно скорее войти в податливое тело, ощутить горячую и такую необходимую сейчас тесноту, заполнить Модрича изнутри. Это действительно необходимо.
И тут Рамоса осеняет. Тянуться в тумбочку за лубрикантом сейчас – высшая степень глупости. Отрываться определённо не хочется. Поэтому, наспех собрав пальцами естественную смазку, Серхио подносит руку к губам Модрича, вынуждая открыть рот.
– Оближи, – вот так просто. Такое обычное, казалось бы, действие, доводящее Рамоса до исступления, а Модрича – до полной потери остатков самообладания.
Словно в тумане, Лука смачивает пальцы Серхио, слегка посасывая их, щедро делясь слюной.
Будучи довольным итоговым результатом, Рамос размазывает полученную смазку по изнывающему от желания члену.
И медленно вводит в Модрича один палец. От ярких, затмевающих разум чувств, Лука, кажется, готов был кричать. Но на деле же – просто томно выдохнул, наслаждаясь моментом.
Ведь этим нельзя не наслаждаться.
Через пару минут, поняв, что Модрич хочет ещё, Серхио добавляет второй палец и начинает медленно, размеренно разводить их на манер ножниц.
Лука выгибается, пошло стонет и, кажется, забывает о смысле слова стыд. От него не остаётся и следа.
Удостоверившись, что Модрич готов, Рамос резко сжимает руки Луки над головой, вдавливает хрупкое тело в кровать и входит на всю длину.
Лука зажмуривает глаза, он не может шевелиться, но он хочет, он просто хочет – и получает сполна. Рамос входит быстро, уверенно, стонет каждый раз, когда стенки сжимают особенно сильно – ощущения блядские, головокружительные, сводящие с ума. Вся эта ситуация делает Серхио почти что зверем, нагло втрахивающим Модрича в матрас.
Лука стеснителен. Он принимает сразу и без разговоров – Серхио в голове отмечает эту его особенность (не забалтывать Рамоса до смерти во время секса) толстым плюсом – пошло стонет, хотя и сам едва заливается стыдливым румянцем от этого, он позволяет Рамосу руководить, потому что не против, он этого хочет. Он хочет его. Его руки всё ещё надёжно зажаты Рамосом, и ощущение собственной беспомощности дико подливает масла в огонь.
Внезапно к Серхио приходит ещё одна идея. Он замедляет темп и останавливается. Выходит.
– Модрич, – властно рычит прямо в ухо, жжёт дыханием кожу. Наконец отпускает руки и рывком переворачивает на живот.
Поглаживает ладонью чужой член, особенное внимание уделяет головке, размашисто проводя по ней большим пальцем, но не ласкает, а заставляет отставить слегка оттраханную задницу и прогнуться в пояснице. Модрич краснеет и давится воздухом, всё так же изнывая от желания. Ему приходится опираться на локти, Серхио обманчиво мягко гладит его по бледным худым бёдрам, едва заметно надавливая на фарфоровую кожу, царапая, и накрывает острые косточки горячими мощными ладонями.
– Ра-амос, – с каким-то бешеным и отчаянным намёком на гордость скулит Модрич, желая оставаться непричастным к происходящему. Не получается, – да что ты…
– Знаешь, чего я хочу? – Серхио приставляет головку ко входу, водит вверх-вниз, но не входит, лишь слегка нажимает, заставляя Модрича едва ли не выть от неконтролируемого желания. – Чтобы ты это сказал.
– Сказал что? – молит Лука, а сам подаётся назад, до звёздочек перед глазами хочет продолжения, хочет снова ощутить Рамоса как можно ближе, хочет опять почувствовать член Серхио внутри себя. – Рамос, блядь, ну не тормози…
– Не так, – поглаживает пальцами крепкие, невероятно выпирающие бёдра. Стоны Луки от накатившей эйфории утопают в скомканном одеяле. Комната насквозь пропиталась запахом секса и густым оттенком карамели, – включи фантазию.
– Серхио, – надломленно просит Лука по имени. Знает, куда бить – собственное имя, сказанное в таком запале и в таком контексте, ещё никогда не доводило Рамоса до такого состояния. Ему надо, и Рамос это понимает. Продолжает доминировать, снова вводит два пальца, неторопливо добавляя третий, и замечает, что после этого Лука буквально захлёбывается в словах. Рамос прикусывает чужой загривок, хватая выступающие позвонки зубами, – Серхио…
Лука теряется в собственных судорожных всхлипах, когда второй рукой Серхио лениво бегает по его члену, иногда оглаживая живот и задирая футболку повыше, чтобы не мешала. От чернеющих букв на спине, складывающихся в Серхио Рамос на спине Луки Модрича ему становится хорошо просто до опьянения сознания, до одури, бешено хорошо.
– Что, может всё-таки «пожалуйста»? – пошло ухмыляется. Модрич совершенно не контролирует себя.
– Только в твоих мечтах, – Рамос делает чересчур резкое движение, когда Лука усердно пытается высказать свою точку зрения более-менее адекватным языком и путается на последнем слове, – блять, ну Серхио, ты не мог бы просто… – Рамос знает, каких усилий гордому Луке стоят эти слова.
Но Рамос не согласен. Серхио не допускает возможности неподчинения со стороны Модрича. Так дело не пойдёт.
– Не мог бы, знаешь, – Рамос победно ухмыляется и отрывается от Луки, – если ты не можешь это сказать, значит, Модрич, ты не так уж и сильно этого хочешь.
С этими словами Серхио убирает руку с паха Луки и оставляет бедного Модрича без таких необходимых сейчас прикосновений.
Собираясь с силами и мысленно прощаясь с последними каплями самоуважения, Модрич глубоко выдыхает и до боли сжимает кулаки.
– Пожалуйста, Серхио, трахни меня, – дрожащим голосом произносит Лука и закрывает глаза, смиряясь с собственной участью – умолять Рамоса о сексе.
– Как пожелаешь, – и снова заполняет Модрича, набирая бешеную скорость и с каждым толчком задевая простату.
Лука скулит, он до безумия хочет кончить, поэтому несмело тянется к собственному члену и накрывает его рукой, стараясь подобрать нужный темп.
– Ты правда думаешь, что я не замечу это, Модрич? – Серхио зол, он близок к разрядке, но эту маленькую шалость простить просто не может. Не имеет права. – Убери руку.
Ослушаться невозможно. Лука выполняет приказ, с сожалением отмечая, что терпеть просто нет сил.
Но в следующую же секунду Серхио сжимает член Модрича у основания, не давая кончить. Рваные толчки и чувствительные укусы в районе ключицы делают своё дело – Лука кричит, отбрасывая правила приличия.
И Рамос дарует такую необходимую им обоим сейчас разрядку. Разжимает ладонь, давая Луке возможность кончить прямо на одеяло, а сам изливается в Модрича, напоследок входя до упора.
Лука лежит на кровати, втягивает в себя воздух и отрывочно думает, что если приставать к Рамосу каждый день с просьбой об утреннем сексе, то можно лишиться рассудка. Серхио – это дикий зверь, который знает, чего хочет, который уверенно поведёт в любой игре, пусть даже она и направлена против него.
– В следующий раз, – раздается над ухом довольный голос, – будешь думать дважды перед необдуманными действиями.
Серхио почти что с нежностью, очевидно, издевательски целует его куда-то в загривок, а потом встаёт, одевается и уходит на кухню. Модрич лежит на кровати, медленно отходя от оргазма, вдыхая в себя какой-то непередаваемый запах секса и особенно мягкий сейчас парфюм Рамоса, потерявшийся в постельном белье. Может быть, воображение играет с ним злую шутку, а может, кровать у Серхио действительно удобнее, чем его собственная.
Луке, до одури отчего-то счастливому, ужасно хочется проверить эту теорию. Снова и снова.
Не один раз, не в одной позе.
К чёрту. По словам Серхио, это он притащил Луку в свою спальню, ни разу не по прихоти последнего, так отчего Модрич должен чувствовать себя виновато или как-то неловко? Но Лука, вопреки своим же мыслям, встаёт и быстро смывается из чужой спальни, нагло оставив футболку себе.
Захочет – попросит вернуть обратно.
В именной футболке Рамоса тепло и уютно. Да, она большая и не подходит по размеру – но да какая к черту разница? Может быть, сейчас уже пришло время менять приоритеты и своё отношение к окружающим людям (а конкретнее – к одному крайне темпераментному соседу) и признаться хотя бы самому себе, что…
Что… А в самом деле, а в чём признаться? Что мысли о Серхио теперь вызывают не опустошённую неприязнь, а дикий порыв эмоций? Что, когда Серхио рядом, прямо в паре метров, к нему хочется подойти не с намерением вывихнуть челюсть, а медленно поцеловать, ощутить теплые ласковые руки рядом, на себе? Что Лука – грёбаный, бесповоротно влюбившийся романтик, слюнтяй, не знающий, куда девать вагон и маленькую тележку блядско сильных чувств?
Что Лука-трижды-проклятый-Модрич всё-таки ощутил на себе все прелести влюблённости?
Это теперь можно так называть или нет?
***
– Эм… Лука, я думаю, нам надо поговорить.
Чёрт, Лора.
Модрич совершенно забыл о ней – в последнее время на него свалилось столько всего непредсказуемого, что из головы вылетела маленькая, но оттого не менее важная деталь – вернуть себе подругу. Лука знает, что она чувствует себя ужасно неловко сейчас, поэтому идёт навстречу – берёт её за руку и уводит в подсобные помещения, где тихо и никто не сможет помешать.
Сегодня на работе ему всё давалось с трудом – вилки и ножи валились из рук, пальцы не хотели слушаться, ноги подгибались, сильно тянуло вниз – законы гравитации впервые играли против него. Он заметил Лору сразу, как только пришел – она сидела в раздевалке для персонала на корточках и разговаривала с маленькой девочкой, на вид лет двенадцати.
Лука сразу понял, что это её младшая сестра – ведь Лора и раньше рассказывала ему о ней. Она была абсолютно такой же – с теми же внешними чертами, такой же формой лица и слегка полноватой фигурой. Крепкая коса из густых каштановых волос доходила ей до пояса, цвет глаз был, скорее всего, карий, Лука не мог разглядеть – было недостаточно светло.
Он негромко хлопнул дверью, привлекая внимание присутствующих. Никто из остальных пяти его коллег не обратил на него внимания, кроме, естественно, Лоры – она повернула голову и смущённо улыбнулась.
