Текст книги "Замри и присмотрись (ЛП)"

Автор книги: Sara's Girl

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)

========== Первое декабря. Иней на оконном стекле ==========

Кофе Гарри остыл. Похоже, что он, ко всему прочему, превратился в вино в момент, который Поттер явно упустил.

– Оу, – бормочет он, едва подавляя зевок и делая еще один глоток. – В принципе, не важно.

Он откидывается на спинку стула и продолжает смотреть вперед. В поле зрения оказывается прекрасное окно, тянущееся от полированного пола до самого потолка. Оправленное в лакированное красное дерево стекло покрыто головокружительно прекрасным переплетением ледяного узора, который блестит и сверкает, будто подсвечиваемый извне. Некоторые линии на гладкой поверхности описывают почти идеальные спирали, другие вырисовывают изящные дуги, а те, что находятся в центре, образуют тонкие серебристые перья, которые напоминают Поттеру Дэвида, африканского серого попугая, принадлежащего его последней клиентке – миссис Кобб.

Гарри смотрит на ледяные перья и улыбается, надеясь, что и старушка, и птица будут довольны недавно завершенным проектом – лучшим в своем классе самодельным тентом, который теперь располагается посреди сада и позволяет любоваться сквозь прозрачную крышу звездами в ясном корнуэльском небе. Гарри успел закончить проект вовремя, всего несколько часов назад, несмотря на отсутствие помощи со стороны его сотрудников – все трое отправились на большой заказ по реставрации и ремонту – и, несомненно, уместное, но весьма назойливое внимание самой миссис Кобб, которая провела большую часть недели возле него со списком своих вопросов.

После ведения своего собственного бизнеса в течение большей части десятилетия, Гарри привык к разного вида способам испытания терпения, но миссис Кобб решила во что бы то ни стало его проверить. Конечно, Поттер немного устал, но на этом все. Он занятой человек с успешной фирмой, которая не сама собой управляется, и чувство усталости и боли в конце дня означает лишь то, что он все делает правильно. По крайней мере, он так думает.

Кроме того, он наслаждается работой. Возможно, то, что после войны Гарри Поттер больше не интересовался охотой на темных магов, стало неожиданностью для его друзей, семьи и министерства, но, что касается самого Гарри, подобные изменения в его жизни произошли не сразу. У него не было подобных идей, когда он заимствовал палатку Гермионы, зачарованную заклинаниями незримого расширения, в первый день своего первого свободного от «предначертанного» лета, но после того, как в течение месяца он протащил ее почти по всей стране, начали появляться любопытные идеи. Он и палатка отправились на неприступные доселе вершины утесов, в долины и пещеры, где Поттер позволил себе отдохнуть и медленно приходил в себя после ужасов войны и хаоса Норы.

Разумеется, каждое место требовало определенных условий, и Гарри, закатав рукава, начал работать над своим шедевром, обнаружив не только то, что ему нравится, но и то, что он умеет работать в принципе. К тому времени, как он вернулся к цивилизации, был готов вернуться в Хогвартс и сдать ЖАБА, он создал впечатляющий арсенал заклинаний расширения и улучшил свои навыки в трансфигурации настолько, что поверг МакГонагалл во временное шокированное молчание.

Рон, в первый раз увидев палатку, отметил, что никогда не видел ничего настолько впечатляющего, но так было до тех пор, пока Гарри, наконец, не уговорил их установить его палатку на лужайке, а Гермиона чуть не заплакала, увидев его работу. С этим, разумеется, даже шок МакГонагалл не шел ни в какое сравнение.

Через две недели после окончания последнего года в Хогвартсе Гарри арендовал себе небольшой офис в Лондоне и занялся бизнесом. Спустя десять лет фирма «Уникальные Постройки для Различного Использования» предлагает широкий выбор самодельных помещений – все, начиная от бревенчатых коттеджей и заканчивая колодцами желаний и беседками для барбекю, но настроенные на любые погодные условия палатки Гарри по-прежнему имеют наибольший спрос. Он проводит большинство своих дней либо в офисе, либо в деловых поездках по всей стране, а когда Поттер не работает, все его время распределяется между различного вида делами, стимулирующими пинками, которые он терпит, и Розой, которую безмерно любит и для которой пытается оставаться лучшим дядей, каким только может быть. У Тедди в разгаре первый год учебы в Хогвартсе, и Гарри считает, что у парня должно быть хотя бы немного свободного времени для таких простых вещей, как сон или общение с друзьями.

Беда в том, что Поттер не знает, как сказать «нет» какому-либо заказу, даже дурному, а таких большинство. У него возникает чувство, что Рон и Гермиона ужасно расстроятся, если у него закончатся рассказы о некоторых наиболее бессмысленных его сооружениях, и даже Андромеда снова и снова просыпается, чтобы услышать рассказ о человеке, который нанял Гарри, чтобы тот построил амбар в форме гигантской репы.

– Это была чертовски хорошая репа, – бормочет он себе под нос, делает очередной глоток вина и наблюдает, как за заиндевевшим окном мелькают цветные огни.

Он вздыхает. Жизнь коротка. Слишком коротка, чтобы не владеть репой на даче, если вы ее действительно хотите, и явно слишком коротка, чтобы тратить время впустую. Насколько он помнит, он уже несколько раз обманывал смерть, и кто, черт возьми, знает, когда его время придет? Никто этого не знает, в первую очередь он сам, и все, что он может, это сделать столько, сколько успеет. Потому что альтернатива ужасает. И, хотя он сопротивляется так же сильно, как и всегда, не позволяя сознанию помутиться, это не срабатывает, потому что все, что он видит, закрыв глаза, это его родители. Фред Уизли. Мистер и миссис Грейнджер, которые пусть и живы, но их память повреждена навсегда, и бывают моменты, когда они не помнят, кто они, или не узнают собственную дочь.

Гарри прогоняет бесполезные мысли и снова фокусируется на тонких ледяных узорах. Он зевает и хмурится, когда дрожь пробегает от затылка до основания позвоночника. Его разум кажется нечетким, а руки и ноги затекли. Возможно, ему следует посетить своего колдомедика… Но, опять же, возможно, и не следует. Это же Гермиона, и все, что она делает, это советует ему отдыхать.

– Ты меня слушаешь, Поттер?

Гарри моргает от голоса Драко, а затем кривится. Малфой называет его «Поттером» только когда он особенно его раздражает, и Гарри задается вопросом, как долго вообще смотрит в окно. Как будто по команде, вокруг него прорывается плотина звуков, и он вынужден на мгновение закрыть глаза. Удается разобрать какой-то оркестр, поверх которого слышится звон стекла, болтовня и смех нескольких сотен человек, а также стук формальной обуви по отполированному дереву.

Несколько ужасных секунд Гарри не может понять, что происходит. Все, что он знает – это то, что он не хочет, чтобы Драко встал и нашел кого-то, кто в разговоре будет интереснее него, поэтому Поттер встряхивается, подавляет беспокойство и оглядывает огромную комнату в поисках подсказки. Наконец, он видит большой, светящийся баннер, читая:

«Траст Сирот Войны представляет… Свинг в честь Рождества! Пожалуйста, будьте щедры».

Конечно. Это не оркестр, это свинг-группа, и на танцполе Кингсли Шеклболт вертит эту ужасающую старушку из Траста, пока его жена смотрит на них с едва скрытым ехидством. Гарри кажется, что он об этом уже думал, и что Кингсли уже был щедрым, но наверняка он может еще сильнее опустошить свои карманы в один из блестящих серебром ящичков, расположенных по всему залу.

– Вернулся на землю грешную, м? – говорит Драко, выгибая бровь. – Может, это возрастное. Всего одно Рождество, и тебе уже тридцать.

Лицо Гарри вытягивается.

– Ты старше меня, ты, придурок.

– Да, но разница в том, что мне плевать. Однажды ты поймешь, что с возрастом приходит мудрость, изысканность, изощренность…

– Говорит человек, у которого вся рубашка в вине, – говорит Гарри, чувствуя себя ребенком и усмехаясь, когда Драко оглядывается в поисках пятна. – Попался.

– Беру слова обратно, – сухо говорит Драко. – Ты с возрастом, кажется, только деградируешь.

Гарри пожимает плечами, откидываясь на спинку кресла и наблюдая за танцующими парами, поигрывая своим полупустым бокалом.

– В любом случае, что это?

– Это вино, Поттер. И мне нужно еще немного, – говорит Драко и встает из-за стола.

– Заткнись, – говорит Гарри, устало глядя на него. – Хотя, в любом случае, ты знаешь об этом дерьме не больше моего.

– О, да. Простите мое поистине ужасающее отсутствие винодельного образования, – говорит Драко, складывая руки поверх белой рубашки, которая, по правде говоря, идеальная, как и всегда.

– Нет такого слова.

Драко хмурится, умудряясь выглядеть презирающим все живое и озадаченным одновременно.

– Нет, есть.

– Откуда ты вообще знаешь это слово, или ты знаешь сраное все о вине? – спрашивает Гарри, отказываясь переживать насчет своей неясно мыслящей головы и осушая бокал.

– Я знаю много слов. Не смей и на мгновение подумать, что я все их использую в жизни, – говорит Драко.

Забирая пустой бокал Гарри, он направляется к бару, и Поттер смотрит ему вслед, пока Малфой не исчезает в толпе. Он сканирует людей в поисках тех, кого он знает, или людей, с которыми ему действительно хотелось бы поговорить, и понимает, что таковых очень мало. Конечно, с Кингсли всегда интересно, но здесь есть люди и поважнее Поттера, с кем ему необходимо пообщаться, а все, кого Поттер любит, перестали ходить по подобным мероприятиям уже год назад. Если быть честным с самим собой, то Гарри понятия не имеет, что бы он делал без Драко.

Когда заместитель министра прибегает к столу, Гарри подавляет стон и задается вопросом, может ли Драко, теперь благополучно копающийся в баре, его видеть. Человек, который сейчас занимает кресло рядом с Гарри, без сомнения, самый скучный и болтливый из всех, кого Поттер когда-либо встречал, и, прежде чем Гарри успевает открыть рот, чтобы хотя бы поздороваться, мужчина начинает рассказ о ремонте своего офиса.

Пока Поттер сидит с приклеенной на лицо улыбкой и терпеливо ждет конца рассказа, он решает, что Драко определенно смылся и бросил его одного. И это прекрасно, полагает Гарри, потому что он определенно отомстит ему на следующем подобном сборище. Кажется, через несколько дней как раз состоится еще один подобный вечер, и Драко обязательно будет присутствовать.

И, возможно, это должно показаться странным, но нет. Прошло уже несколько лет, но у Гарри и Драко выстроились отношения, которые основывались исключительно на просиживании штанов рядом друг с другом по причине их общественного положения. По причинам, которые Гарри никогда не мог объяснить, они хорошо справляются с этой обстановкой и, похоже, их безосновательно тянет друг к другу, и в этом действительно нет необходимости разбираться.

Они не говорят о личной жизни, они не говорят о работе. Фактически, Гарри не уверен, что у Драко есть (или когда-нибудь была) работа. И они, конечно же, не говорят о прошлом. Об этом достаточно было сказано всеми, включая Гарри, и он предпочел бы вообще не вспоминать о войне. Он и не вспоминает, за исключением ежегодного вечера в память о погибших, и даже тогда он предпочел бы не думать, но положение обязывает. И, хотя Гарри действительно не верит настойчивым объяснениям, что без него все рухнет, он не может заставить себя отказать организаторам благотворительных вечеров, которые обращаются к нему с просьбой явиться на очередное мероприятие или выступить с речью. «Ведьмополитан» и прочие могут и дальше публиковать разные слухи, но если кто-то собирает деньги на благое дело, то Гарри не может этого игнорировать, нравится ему это или нет.

Что ему действительно нравится, так это искать глазами Драко, и проходит достаточно времени за вынужденными разговорами с разными важными персонами, расхваливанием того, что они носят или чем занимаются, и притворством, что Поттер что-то понимает в вине. Драко, несмотря на свое причудливое воспитание, так же невежественен, как и Гарри, но это не мешает ему попивать белое сухое из своего бокала и настаивать на том, что он различает «ноты квиддичных одежд и свежей смаковницы».

По крайней мере, именно так он обычно делает. Гарри хмурится, оглядываясь через плечо заместителя министра, который все еще говорит о цвете краски и о рисках несостыковки плинтусов и дверных косяков. Драко все еще у бара, и Гарри думает, что ему не кажется легкий излом обычно идеальной осанки. Он задается вопросом, плохой ли у Драко был день, и прикидывает, следует ли ему об этом спрашивать.

Конечно, он не спросит, потому что они так не делают. Они не говорят о подобных вещах. Реальных вещах. Они даже не видятся в местах, отличных от подобного мероприятия. Что касается Гарри, то он уверен – Драко днем и без вычурных мантий это как МакГонагалл в нижнем белье – зрелище абсолютно неуместное и весьма тревожное.

– Да, я понимаю, о чем Вы, – говорит Гарри, когда заместитель министра делает паузу, чтобы сделать глоток из своего бокала. – Однажды, когда я…

Когда его снова перебивают, Гарри пожимает плечами и продолжает не слушать. Драко смотрит в их сторону, держа бокалы в руках, и Гарри смотрит в ответ, выталкивая третий стул из-за стола ногой. Драко хмурится, а затем начинает пробираться через зал, и Поттер не может не заметить, что бокалы, которые он несет, очень большие и переполнены вином.

«Может, у него был очень плохой день», – думает Гарри, но у него нет времени с этим разбираться. У него нет времени для еще одного человека в его жизни, и он подозревает, что если он немного ослабит хватку, то их хлипкая дружба взорвется и накроет собой все вокруг. Не то чтобы он беспокоился. Просто Драко должен держать себя в рамках, и все будет хорошо. И если Малфой этим вечером хочет напиться, это его дело. Гарри, в свою очередь, этого совсем не хочется. У него завтра с самого утра работа, а еще у него есть самоконтроль. Много самоконтроля.

***

Драко никогда не улыбается. Гарри задается вопросом, отчего так. Он закрывает один глаз, чтобы объединить двух Драко, которых видит, в одного, и тот получившийся Драко смотрит на него очень, очень странно.

– Что не так? – спрашивает Гарри.

– Ничего, – осторожно отвечает Драко. – Ты пьян.

– Нет, нет, – говорит Поттер. Он переводит сосредоточенный взгляд на стол, где четыре огромных пустых бокала стоят в опасной близости к его локтю. – О… а где… как его там?

Драко хмурится.

– Заместитель министра?

– Угу-м.

– Прибыла его жена и забрала его… может, девять или десять часов назад, – говорит Драко, копируя выражение Гарри и окидывая его взглядом серых глаз. – Просто замечательно. У него есть жена. Забавно.

– Не так давно это было, – настаивает Гарри. – Люди все еще танцуют. Люди с женами.

– Воистину, – кивает Драко и осушает свой бокал настолько элегантно, что Гарри чувствует себя почти рассерженным.

Драко такой странный. Он не… ухабистый… как обычный человек. Обычный человек вроде Рона, Гермионы или миссис Кобб. Он острый, блестящий и будто бы скрипящий от всей этой своей чистоты. И чем, черт возьми, он занимается, когда не сидит здесь с Гарри?

«Возможно, его вообще не существует, когда нет необходимости его присутствия. Возможно, у него действительно есть рамки. Возможно, он держит себя в них, чтобы поддерживать свою репутацию», – смутно думает Поттер. Малфой из настоящего, как и из прошлого, по-прежнему бросается едкими комментариями.

– Ты снова это делаешь, – раздраженно говорит он.

– Хм?

– Да, именно это, – говорит Драко, вглядываясь в свой пустой бокал. – У меня питомцы более внимательные, чем ты.

– Питомцы? – смеется Гарри. Его локоть скользит по столешнице, и ему требуется некоторое время, чтобы восстановить равновесие. – Не говори, что ты держишь животных.

– Так трудно поверить? – вопрошает Драко. – Ты очень, очень грубый.

– Я… да, – бормочет Гарри; губы будто слиплись. – Я такой. Но ты не любишь животных.

Драко встречает его взгляд довольно обиженным выражением лица.

– А вот и люблю.

– Но гиппогрифф, – говорит Гарри с легким фырканьем, которое даже его самого настораживает.

– Это было очень давно, – говорит Драко, нахмурившись и тяжело наклонившись к локтям, запуская пальцы в волосы. – И я знаю про того гиппогрифа. Он умер. Это был дикий гиппогриф. Мир тому гиппогриффу. И я люблю животных. Большинство.

Гарри смущенно хмурится.

– Тебе нравится большинство, или их у тебя большинство?

– И то, и другое. Почему тебе так интересно?

Гарри медленно мигает.

– Не знаю. Может быть, я пьян.

– Да. И тебе не нужно ничего знать о моем зоопарке. Это секрет. E un segreto. Det er en hemmelighet. Es ist verboten.

– Я, может, и в стельку пьян, Драко, но я уверен, что «verboten» означает «запрещено», а не «секрет», – медленно говорит Гарри. – И что за язык был в середине?

– Норвежский, кажется, – говорит Малфой, слегка покачиваясь под медленную музыку.

Несколько пар все еще танцуют, но, когда Гарри осматривается повнимательнее, то понимает, что вечер определенно подходит к своему логическому завершению. Он не помнит, опускал ли деньги в серебряные ящики, и в том вина исключительно Драко. Драко и его вина. И его питомцев. Какая-то мысль настойчиво крутится в голове Гарри, и он снова обращает внимание на человека, стоящего напротив него.

– Ты сказал зоопарк.

– Да.

– Что, на территории поместья? – смеется Гарри, воображая, почему-то, ковчег посреди озера или утиного пруда или чего-то там еще, и Драко, управляющего им как какой-то платиново-блондинистый Ной.

– Да, по сути так оно и есть, и кто такой, к сраному боггарту, Ной? – недоумевает Драко.

Гарри не помнит, что сказал это вслух. Возможно, он этого и не делал, и Драко просто обманщик. Телепат. Поттер вздрагивает.

– Не важно, – говорит он, взмахивая рукой и сбивая два бокала. Драко смотрит на него, будто собирается что-то сказать. – Я тебе не верю.

Драко скрещивает руки на груди.

– Хорошо. Приходи в поместье и убедись лично.

– Хорошо. Приду, – говорит Гарри, складывая руки на груди и надеясь, что ему только кажется, будто вокруг его головы вращается люстра. Он также надеется, что ему кажется, что глаза Драко в ее свете выглядят серебристыми, как перья изо льда на стекле.

– Хорошо. Придешь, – говорит Драко и встает, почти не качаясь.

Гарри тоже встает, потому что может. Вроде как может.

– Точно. И если ты врешь, тебе придется… Эм… На следующей вечеринке тебе придется говорить с как-его-там. И так до самого Рождества.

Драко приподнимает бровь. Через мгновение вторая следует примеру первой, и Малфой выглядит довольно ошарашенным.

– А если я не вру, – говорит он, наконец, – ты должен будешь построить мне один из ваших фантазийных сараев. Бесплатно.

– Решено, – говорит Гарри, едва расслышав слова Драко, когда они крепко пожимают руки, а затем расходятся в разные стороны.

Спустя несколько мгновений Гарри вываливается из кухонного камина и заваливается спать, размышляя о холодных, сильных пальцах и чистокровных особах в деревянных рамках. Он заползает под одеяло, толком не раздевшись, и сворачивается в грязный, ноющий тупой болью человеческий шарик. Через несколько секунд он засыпает.

========== Второе декабря. Заиндевевшие листья ==========

После то и дело прерывающегося и неспокойного сна, Гарри просыпается раньше шести утра и выключает будильник усталым движением руки. В доме темно и холодно, и он натягивает пару мягких брюк и теплый джемпер, прежде чем отправиться вниз и приступить к ежедневной утренней рутине. Когда смена положения из горизонтального в вертикальное отзывается стуком в голове и скручиванием желудка, он тихо проклинает Драко за то, что тот настаивал на слишком большом количестве чертового вина, а затем и себя, за то, что, черт побери, его пил.

Он не уверен, что ему нужно напоминание о том, что он совершенно не умеет пить, но все же припоминает, что в аптечке в ванной может оказаться припрятанное Антипохмельное зелье. Но это позже. Что ему сейчас действительно нужно, так это кофеин, и, несмотря на сильный соблазн упасть на пол, свернуться калачиком и хныкать, Гарри шагает в сторону своей кухни, двигаясь почти на автопилоте, пока он, наконец, не чувствует под ногами холодную плитку, а пальцы не касаются стального бока его любимого кофейника.

– Вот ты где, – бормочет он сквозь губы, по ощущениям напоминающие склеенную резину.

Кофейник не отвечает, поэтому он включает чайник и запускает процесс, который каким-то образом заставляет его вернуться к жизни при любых обстоятельствах, независимо от того, был ли он лишен сна или не хотел заниматься делами в целом. Пока он это делает, Гарри замечает на столе кучу писем и посылок и задается вопросом, как она только умудрилась увеличиться за ночь. Поттер раздраженно качает головой и отворачивается. Движение тотчас же вызывает волну тошноты, которая, безусловно, является последствием похмелья, а вот дрожь и что-то вроде покалывания в его конечностях – почти наверняка нет.

Это случается не в первый раз, и, скорее всего, не в последний, поэтому Гарри игнорирует эти ощущения и заставляет себя думать о более приятных вещах, пока его кухня не наполняется богатым теплым ароматом его любимого кофе, и он, наконец, не наливает себе большую кружку и баюкает ее под подбородком. На мгновение он замирает у окна и устало смотрит на темное небо сквозь дымку пара, а затем, повинуясь порыву, открывает дверь и ступает на ледяной камень.

Он задерживает дыхание, когда его в лицо хлещет грубый декабрьский ветер, с каждым вдохом пробираясь в ноздри. Повсюду стоит жестокий и беспощадный запах зимы, и он дышит им, пока глаза не начинают слезиться, а лицо неметь от холода. Делая глоток обжигающего кофе, он наконец чувствует, что начинает приходить в себя. Медленно расслабляясь, он протягивает руку и проводит по тонким острым изломам ближайшего растения кончиками пальцев. Он едва видит листья в темноте, но они ему знакомы, и каждый листок, к которому он прикасается, оставляет на коже россыпь крошечных кристалликов льда. Гарри тихонько вздыхает и закрывает глаза.

Когда он снова их открывает, в голове стучит, а все вокруг кажется неправильным. Теперь он видит листья, они поблескивают инеем в слабом солнечном свете, но он, кажется, смотрит на них снизу, сквозь полузакрытые глаза разглядывая то, как они подрагивают на фоне неба. Синева небес пронизана оранжевым, розовым и золотым цветами. Зеленые листья. Серебристая изморозь. Черт, ему холодно. Ему холодно и мокро, и каждая часть его тела болит, кроме ног, которых он, похоже, не чувствует.

Вздрогнув от возобновившейся головной боли, Гарри ежится на твердом камне и опускает взгляд на ноги. Они, к его облегчению, все еще на месте, и по его команде даже двигаются, пусть и неохотно, но…

– Черт, – бормочет он, когда свежая волна боли напоминает о себе и заставляет его запрокинуть голову.

Он осторожно поднимает руку к лицу и сразу же опускает, когда видит на предплечье крупный участок сморщенной красной кожи. Шипя от боли при каждом движении, он внимательнее изучает его и обнаруживает, что кожа уже начинает покрываться волдырями и шелушиться. Когда Гарри неловко перебирает ногами по мерзлой земле, сбоку от него что-то звенит и со стуком падает, и ему требуется пара секунд, чтобы в смятении понять, что он замер в неуклюжей позе над обломками своей кофейной кружки.

С каждой секундой ему становится все холоднее и некомфортнее, и, несмотря на все его усилия, он не знает, что же такого произошло, что он сейчас находится в таком положении. Сжав зубы, он приподнимается и пытается сесть, но в знак протеста все перед глазами начинает плыть, и он снова откидывается на спину, на этот раз пытаясь быть чуть поаккуратнее со многими частями своего тела, которые, должно быть, в синяках.

Борясь с нарастающим чувством паники, он наполняет легкие холодным чистым воздухом и снова смотрит на листья над головой. Он в порядке. Может, что-то слегка повредил и чуточку подмерз, но через пару минут он соберется с силами, а затем сможет призвать палочку с кухни, забраться в кабинет и добраться до офиса прежде, чем кто-нибудь что-нибудь заподозрит. Ханна, Александр и Петр будут в Странраре всю оставшуюся неделю – они даже не узнают, что он опоздает.

Чувствуя облегчение, Гарри улыбается, и это действие посылает болевой импульс прямо в голову, отчего он задыхается. И все равно, он в порядке. Еще только пару минут. Чуть дольше посмотрит на листья, и все будет хорошо.

– Гарри?

Он хмурится в небо, пытаясь понять, откуда идет этот голос.

– Гарри, ты здесь?

Вот, опять. Голос звучит совсем как Гермиона, но это бессмыслица. В конце концов, это сад за его домом. Он хмурится. Больно.

Слышится очень знакомый вздох, а затем: «О, мой бог!», – и стук каблуков, прежде чем пара тревожных карих глаз оказывается в поле зрения Гарри, а его лицо закрывают непослушные локоны.

– Мфионф, – выдавливает он, выплевывая волосы, которые пахнут вкусными ягодами, а на вкус… совсем не как вкусные ягоды.

– Гарри, что случилось? – спрашивает она, ощупывая его руки и ноги, а затем взмахивает палочкой. Гермиона набрасывает на его тело светящееся подобие паутины и смотрит на него, нахмурив брови. – Ты меня слышишь?

– Конечно, – говорит Гарри, хотя вопрос кажется ему глупым.

На этот раз, когда он пытается сесть, она останавливает его нежным, но твердым нажатием руки на грудь.

– Оставайся на месте. Мне нужно посмотреть, нет ли у тебя сотрясения мозга.

– Гермиона, я в порядке, – вздыхает он, но послушно не двигается. Отчасти потому, что движение приводило к страданиям, а отчасти потому, что он прекрасно знает, даже ударившись головой, что спорить с ней бесполезно. – Что ты делаешь в моем саду?

– Сейчас это не важно, – говорит она, склоняясь над ним, чтобы осмотреть голову, и отвлекая его внимание лаймово-зеленым халатом и снова занавесившими лицо волосами.

– Я думал, ты больше не работаешь с самого утра, – бормочет он ей в грудь.

– А я, Гарри, и не работаю до десяти, но сейчас уже десятый час, и мне нужно было найти кто-то, кто присмотрел бы за Розой. Она подхватила какой-то вирус, а я не смогу отпроситься до двух, – Гермиона отодвинулась от головы Гарри, по-видимому, довольная результатом, и перешла к изучению холодного ожога на руке. – Тебе повезло… как обычно. Только ушибы, синяки и то, что смахивает на ожог второй степени. Я сейчас помогу тебе зайти домой, а затем нам нужно будет серьезно поговорить.

Гарри мигает.

– О чем? И… Погоди-ка, ты сказала девять часов?

– Минут десять как, и ты знаешь, о чем, – говорит Гермиона, поддерживая его руками и помогая встать на ноги.

Гарри покачивается, все еще не чувствуя ног, как будто те принадлежат кому-то другому и в любой момент могут просто отказаться его держать. Он сильно прикусывает щеку от боли во всем теле и возвращается в дом, отказываясь опираться на Гермиону до тех пор, пока почти теряет равновесие на пороге, на что она закатывает глаза и молча усаживает его за кухонный стол.

Она передвигается по кухне, делая чай с тостами с самым мрачным выражением лица, которое Гарри когда-либо у нее видел. Когда его ноги начинают согреваться, и болезненное покалывание возникает по всему его телу, в животе медленно начинает расти липкое чувство страха. Конечно, он знает, о чем Гермиона хочет поговорить. Она думает, что он слишком много работает. Она думает, что он перетрудился и грохнулся на своем заднем дворе. Чего он, разумеется, не делал.

– Я вчера вечером выпил слишком много бокалов вина, – внезапно говорит он.

– Понятно, – говорит Гермиона, опуская перед ним поднос, а затем идет к камину, где вызывает Молли и просит ее собирать Розу и присмотреть за ней сегодня.

Вернувшись, она садится на стул напротив Гарри и вздыхает, переплетая пальцы сложенных на коленях рук, как будто нервничая из-за следующих слов.

– Ты же не думаешь, что у меня проблемы с алкоголем, правда? – спрашивает Гарри, пытаясь придать своему голосу веселья. – У меня? Три-пинты-потолок Поттера?

Гермиона смеряет его таким суровым взглядом, что он сразу же берется за чашку с чаем и треугольник тоста.

– Нет, – говорит она. – Я не думаю, что у тебя проблемы с алкоголем. Я думаю, у тебя проблемы с работой. Я думаю, что у тебя проблемы со сном. Проблемы с Каждую-ночь-иду-на-что-то-жертвовать. Проблемы с кофе. Проблемы с жизнью, Гарри и я…

– Эй, это была моя первая чашка за сегодня, – протестует Гарри, игнорируя остальное, потому что слышал все это уже множество раз в разных конфигурациях, и эти слова заставляют его внутренности сжиматься, а сердце – болеть.

– Да? – взгляд Гермионы становится суровым. – А встал ты, как всегда, в шесть?

Гарри откусил от тоста. По вкусу он похож на песок, и Гарри приходится приложить усилие, чтобы его проглотить.

– И что? – бросает он раздраженно. Он не хочет грубить Гермионе, но все болит, а ноги будто горят, и он чувствует себя чертовски нелепо. Все, чего он хочет, это выпить какое-нибудь обезболивающее зелье, принять горячий душ и забыть о произошедшем.

– А то, – говорит она, складывая руки, и у Гарри мелькает мысль, что у нее на друга, похоже, есть другие планы. – А то, что, беря в расчет ожог на твоей руке, можно предположить, что ты потерял сознание не позже шести часов утра и лежал на морозе больше трех часов перед тем, как я пришла. Ты же не думаешь, что у тебя иммунитет к гипотермии?

Гарри смотрит на нее, но колкие слова растворяются в яркости ее глаз.

– Гермиона… Слушай, извини. Но это из-за похмелья, честно, – говорит он в конце концов, и его слова не кажутся убедительными даже ему самому.

Гермиона прижимает ладони к своему лицу, и на мгновение Гарри кажется, что она заплачет. Вместо этого она глубоко вздыхает и позволяет рукам опуститься на колени.

– Нет, дело не в похмелье. Ты же знаешь, что не в нем.

Гарри отказывается от попыток протолкнуть в себя еду и напиток, и просто складывает руки на столе, следя за тем, чтобы ничем не контактировать с ожогом.

– Я в порядке, – говорит он, и его желудок неприятно сжимается.

Гермиона кивает и достает палочку.

– Хочу тебе кое-что показать.

– Опоздаешь на работу.

Она натянуто улыбается.

– Это важнее.

Гарри не знает, что сказать, поэтому ничего и не говорит. Он продолжает сидеть на своем стуле, когда она встает, вытаскивает из своей сумочки перо и кожаную записную книжку, а затем бросает вокруг него ряд заклинаний. Гарри чувствует магию как минимум пяти разных чар, и каждое из них, кажется, жужжит и вибрирует над его кожей. В них есть что-то знакомое, как и в оранжевом, красном и зеленом свечении, которое заполняют его кухню. Он глубоко дышит, не в силах успокоить бег своего сердца, когда Гермиона хмурится и неразборчиво пишет в своем ежедневнике.