Текст книги "Записки кельды 2 (СИ)"
Автор книги: Саламандра и Дракон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 23 страниц)
Проезжая мимо стоянки госслужащих (сперва – свои дела, потом уж знакомства), мы получили возможность убедиться в том, что мобильные дома блюстителей порядка были именно фургон чиками – маленькими домишками, почти как наша мобильная банька, подаренная нам в первый год МЧСниками. Зато они были лёгкие, и новобранцы госструктур закатили и расставили их прямо руками.
В полном соответствии с полученной запиской, фургончиков было восемь штук, и в каждом жила пара человек. Путём несложных арифметических расчётов мы получили число шестнадцать.
Эти нехитрые жилища были составлены в круг, проёмы между ними перекрыты чем-то типа заборов из профлиста (знаете, такие, как на дачах многие делают) и вход был примерно такой же. От кого эти святые люди собирались защититься таким образом – неведомо. Может быть, просто обозначили территорию. В конце концов, их дело. За забором было тихо и темно.
Я смотрела на эти домики Тыквы, и ощущала смутное и не очень приятное подозрение, что каша с этой тыквой выйдет не очень… Чего от них ждать – непонятно. Надеюсь, эти люди не будут всерьёз считать себя местными шерифами. Хотя, может, теперь обиженные к ним будут кидаться? Интересно, чем дело кончится?
Бо́льшая часть переселенцев очень быстро понимала, что здесь «закон – тайга». Даже вон цыганский двор, изначально обнесённый просто крепким забором, оброс второй оградой – частоколом в два человеческих роста, пусть и не таким мощным как у нас, но тем не менее.
Мы, кстати, присматривали за ними потихоньку. Рядом с крошечной калиткой всё время тёрся кто-то из шпаны, и периодически пробегали туда-сюда мутные личности. К нам они не лезли, обходя по большой дуге. Хотелось бы написать: вот и ладушки – но ни фига!
ПРО ЦЫГАН
То, что наши золотозубые соседушки ещё себя покажут – в этом никто из нас не сомневался, и потому приглядывать за ними мы не переставали.
Вот, например, недавно такие же чернявые староземельские парнишки перегнали своим сородичам штук тридцать овец. Скотину встречали с помпой, большой толпой, громко радовались и с каждым встречным-поперечным делились своим новым счастьем: вот, дескать, полюбуйтесь – какая красота! Цыган-то ругают! А мы вот какие молодцы, скотоводами будем! Экологическовое мясо выращивать будем! Людей натурально чистым продуктом обеспечивать! И так далее, и всё с восклицательными знаками.
В то, что у всей общины разом проснулась совесть, мне верилось с трудом. Не бывает так, чтобы люди, привыкшие жить воровством и мошенничеством, резко переквалифицировались в ударников села. Да ещё так демонстративно. Так что… чем-то тут попахивало, оставалось понять: чем?
Овец, кстати, мы тоже держали – но в основном для себя. Я бы не сказала, что баранина пользуется (в Иркутске, например) таким прямо офигенным спросом. У нас народ как-то больше по классике: говядина, свинина, курица. Если уж говорить об экзотике – то это сразу дичи́на. Кабанятина какая-нибудь, оленина. Всё остальное заказывали отдельные любители или рестораны (вот постоянный есть у нас даже не клиент, а торговый партнёр – ресторан «Новая Земля», дела у мужика хорошо идут, вроде поговаривает об открытии пары филиалов), а больше…
Так что овцы… Одна только польза, что могут они на гольной траве жить. Но – опять же зимой сено надо. Кто цыганам косить-ворошить и прочее будет? Вопросы, вопросы…
ОХРАНА
Пока я крутила в голове эти мысли, мы въехали в равновременной круг, внутри которого деловито прохаживались четверо мужиков в чёрной форме, похожей… да на обычную чёрную полевую форму. Тряпошные кепки. Полицейские дубинки на поясах. Знаков различия не было, у всех на спинах было нашито: «охрана». Увидев наш поезд, они оживились и подтянулись к нам.
– Добрый день, предъявите документы для проверки!
Смелые люди, однако. То, что у нас было три подводы – это кагбэ* не в счёт.
*Ну да, сленг, немного.
Но к ним прилагалось почти двадцать человек: десятка сопровождения, которая потом должна была остаться на четыре дня на охрану нашей местной усадьбы, да Никита (всё больше габаритами и общим видом напоминающий былинного Илью Муромца) с тремя своими подмастерьями, которые приехали за каким-то специальным кузнечным грузом, да человек шесть, собиравшихся по случаю повидаться с уже ожидающими их родственниками, да до кучи – мы с бароном, верхами. И, на минуточку, все до одного были оружные – правило у нас за пределами поселений такое. И как минимум в лёгкой кевларовой «броне». И вообще, бережёных боги берегут.
Марк, спрыгнувший с первой подводы, с любопытством разглядывал подошедших:
– А вы, господа, – кто? И на каком основании останавливаете подданных баронства Белого Ворона и задаёте им вопросы?
– Приказом губернатора для охраны порядка в районе портала назначена группа сотрудников…
– Губернатора чего?
– Ну, э-э-э… Иркутской области.
– А-а-а… – вроде как разочарованно протянул Марк, – Я уж думал, у нас тут губерния какая-то образовалась…
Никита густо и басовито засмеялся, хлопнул служителя порядка по плечу, от чего тот едва не сложился пополам, и возгласил:
– Молодец, юнга! Заляжешь у двери, прикинешься шлангом!
Народ бодро выгружался с телег, обступая «о́рганы». Мужикам, по ходу, стало не по себе. Барон смотрел на четверых охранников с высоты всадника фирменным холодным взглядом:
– Шестнадцать вас было. Остальные где?
Тот, что спрашивал документы, поёжился и переглянулся с остальными:
– Охранников всего двенадцать. Четверо – сотрудницы соцзащиты. Все свободные от дежурства – в лагере, спят.
Ну да, за кольцом портала на Новой Земле – ночь.
– Ожидайте. Дела закончим – со всеми вместе разговаривать будем.
21. КОМУ ТЫ ХОЧЕШЬ ВЕРИТЬ?
НОЧНОЙ РАЗГОВОР СО СЛУЖИВЫМИ ЛЮДЬМИ
Все свободные от дежурства натурально спали. Просто – все. Мы въехали в их профлистовую оградку как к себе домой. Хоть одна душа бы встрепенулась, нда… Наши мужики поморщились, рассредотачиваясь по периметру.
– Вы б хоть дверной колокольчик повесили или чё, – беспардонно пробасил Никита. – Проснётесь однажды, а бо́шки в тумбочках…
На его громогласный спич кто-то среагировал. В некоторых домиках началась разной торопливости возня, на окошках задёргались шторки. Ну, хоть так.
Посреди образованного фургонами круга под тентом стояло в ряд несколько столов (туристических таких, из тонкой фанерки, с раскладными ножками) и пластиковых стульев, как будто стыренных в какой-нибудь кафешке. Мы спешились и сели: барон во главе стола (парни припёрли ему чурбак, стульчик бы по-любому сложился), я по правую руку. Вова положил на стол свой шлем и махнул рукой четверым охранником, держащимся зажато, как арестанты:
– Присаживайтесь, господа, – а потом нашим. – Остальных буди́те, два часа уже́, сколько ещё тут торчать…
Из домиков показались самые бдительные. Сарказм, да? Ну, во всяком случае, они проснулись самостоятельно. Некоторых пришлось будить. Некоторых дам – будить сильно.
Взлохмаченные люди с выпученными глазами рассаживались вокруг стола. Кто-то догадался, что мест не хватит, и прикатил ещё пару чурбаков. Сообразительные какие! Прямо оценка пять…
– Да что происходит, объясните мне?!! Вы в курсе, вообще, сколько времени?!! – последняя соцдама выходила туго и с криком. Каменный цветок, блин*.
*Не выходит потому что.
'Что, Данила-матер,
не выходит каменный цветок?'
// Сказы Бажова.
Лица сидевших за столом охранников сделались кислыми. Видать, характер у бабцы был не сахар, и за прошедшие сутки (сутки, Карл!) она уже многих успела достать…
Она вывалилась из ближайшего к нам домика, колыхаясь объёмными телесами (подхуднуть ещё не успела). Следом за ней семенила полная противоположность: мелкая, сухонькая даже… бабуля, да, которая пыталась уговорить первую не нервничать и выслушать людей, возможно дело важное или помощь нужна.
Ха. Оригинально!
Толстуха, однако, внимать увещеваниям не хотела, подскочила к барону, посчитав его (и правильно) основным источником своего дискомфорта:
– Вы в своём уме?!! Явились посреди ночи!!! Приём в дневные часы!!! – бульдожьи щёки колыхались, она ещё что-то орала, но я ткнула в неё пальцем и начала свою коррекцию. Голос у ней стремительно охрип. – Что вы в меня пальцами тычете?.. – уже совершенно сипло выкрикнула она. Тут до неё что-то дошло, она схватилась за горло, и просипела едва слышно: – Это что?.. Это вы?..
Я аккуратно откинулась в хлипком пластиковом кресле:
– Это я. Никто не смеет орать на моего мужа. Ещё одно слово – и я отключу вам голос насовсем. А будете махать руками – и руки тоже. Так что лучше не раздражайте меня. Сядьте и слушайте.
На этой странной ноте за столом установилась тишина.
Зеленовато-голубой свет от двух маленьких лун заливал внутренний двор, но на столе лежала большая чернильная тень от тента, и все сидящие оказались в этой тени. А хотелось бы видеть лица. Барон сделал круговое движение перчаткой:
– Свет есть у кого? Дайте.
Свет, в основном как побочный эффект у мастеров-мелочёвщиков (гравёры, резчики, рунники и прочие), был у многих. У всех по-разному. Кто материализовал в виде свечей, кто – фонариков. Кто-то прошёл вдоль столов и положил в каждую солонку светящийся жёлтым шарик, размером со снежок. Стало хорошо. Хозяева вытаращились ещё больше.
Стук пальцев латной перчатки по фанерной столешнице в ночной тишине вышел резким.
– Итак. Для тех, кто меня не узнал. Я – барон земель Белого Во́рона, Владимир. Время моё дорого, поэтому – уж извините – говорить будем тогда, когда удобно мне. Прежде всего, обращаюсь к вам, мужики. Старший группы кто?.. – поднялась рука. – Отлично. Представьтесь.
– Капитан запаса, Дейнечук Дмитрий Сергеевич.
– Кто ваш… работодатель, так скажем? Или вы по собственной инициативе? Добровольная народная дружина?
– Ну, нет, как бы. То есть – мы добровольно, конечно, без принуждения. Но – за зарплату.
– Вольнонаёмные?
– Точно, так.
– И каковы же ваши функции?
Капитан приосанился:
– Поддержание порядка на вверенной мне территории.
– Та-а-ак, а вот это уже интересно. С этого места попрошу поподробнее: каким образом вы собираетесь поддерживать порядок? – барон вопросительно склонил голову вбок.
– Состав группы предполагает патрулирование зоны непосредственно перед входом в портал, посменно, по четыре человека.
– Как сегодня?
– Ну… – старший посмотрел на несколько сконфуженных дежурных, сидящих тут же за столом, – да.
– То есть, если напротив вас на улице начнут грабить или насиловать – вас это уже не касается?
– Э-э-э… Ну, почему же…
Охранники завозились. Владимир Олегович выразительно поднял брови:
– Нормальный вопрос. Подумайте. Насколько и за кого вы готовы впрягаться? Если к вам прибегут с жалобой на грабёж – вы пойдёте разбираться? И главное: как? А к вам обязательно придут. Толпами побегут. Что вы будете делать? Чтобы не мучить вас, предложу вам к рассмотрению вот такую простую ситуацию, – барон, практически не меняя интонации скомандовал: – К бою!
Двадцать клинков с тихим шелестом покинули ножны. Сидящие за столом замерли.
– Это был просто пример, – не меняя позы, любезно пояснил барон, – однако не все встретившиеся люди будут столь же мирными, как мы. Мечи в ножны!
Охранники осторожно выдохнули.
– Ну, знаете, Владимир…
– Знаю. Мы тут за четыре года уже всякого навидались. Забудьте про то, что вы здесь охрана. В таком виде как сейчас вы можете только желать людям хорошего дня и предлагать выбросить за собой мусор в контейнер. Очень приветливо. Иначе пошинкуют вас. Да хоть те же цыгане.
– Вчера подходили несколько, вроде вежливые.
– В прошлом году эти вежливые разорили целую кучу усадеб. Ко мне с десяток семей перебежало. Ещё больше приходили требовать, чтоб я наказал цыган, вернул награбленное, пошёл и навёл порядок – в таком духе.
– Навели?
– Нет. Все эти приходящие отказались идти под мою руку, хотели самостоятельности. А я отвечаю только за своих людей. Поймите, мужики – это важно: здесь нет государств, кроме тех, которые мы сами делаем. Для своих – я господин, я защита. К другим я не лезу. А ко мне они лезть боятся.
– А если всё-таки?..
– Для тех, кто останется в живых – рабство и общественно-полезные работы. Срок зависит от тяжести преступлений.
– Как это – рабство? – переспросил женский голос. – Прямо рабство? Настоящее?
– Настоящее.
– А… А разве это законно?
О, боги…
Вова тяжело посмотрел на спросившую:
– На моей земле я – закон. Я – единственный судья. Моё баронство. Мой порядок.
Говорил он негромко, но слова ложились, как свинцовые кирпичи.
Сидящие за столом люди несколько растерялись. Владимир Олегович обвёл их взглядом:
– Вы, когда сюда собирались, разве не поинтересовались: где, как вы будете жить?
– Ну… Нам обещали дома, землю…
– Защищать вас будет кто? В этом вашем доме? Вот вас, к примеру, женщина? Придут ночью, вас изнасилуют или убьют, дом ограбят. Сожгут. Или присвоят. И вас, например, присвоят. Будете рабыней. В бывшем своём доме хозяина и его гостей обслуживать. Во всех смыслах.
Второй женский голос спросил недоверчиво:
– Вы шутите? Это же… дикость какая-то…
Барон картинно развёл руками:
– Теперь вы в диком мире.
– Поздравляю с прибытием, – негромко пробормотала я себе под нос.
Женский край заволновался, обсуждая полученную информацию. И порицая, очевидно, предъявленные им факты. Как это могло помочь им в обустройстве жизни – не вполне понятно. Им хотелось, чтобы вокруг было цивилизованно, но без усилий, прямо так. Мда-а-а…
Один из сидящих за столом поднял руку.
– Да?
– Здесь у портала тоже, говорят, есть ваш двор?
– Есть, усадьба. Здесь вроде как ничейная земля, торговый городок. В порядке мы заинтересованы, так что мне лично не хотелось бы, чтобы вас по-быстрому перерезали.
– А почему нас должны перерезать? – испуганно спросил ещё один женский голос.
– Да потому что защищены вы примерно как бродячий цирк! Стои́те с пафосом, нагло – может, у вас какие ништяки есть, нужные правильным и рассудительным людям, которые умеют защищать своё добро? Понт на первое время хорош, пока ушлые людишки не поймут, что за ним ничего нет. Я бы больше двух недель спокойной жизни вам не дал. За две недели кому надо всё про вас расчухают и, как минимум, начнут вас щипать. Думайте, мужики. Говорите с начальством. И мало вас, и брони́ никакой, не говоря уж об оружии. Что эти дубинки? Смех один. С оградой вам что-то решать надо. Забор такой – от добрых людей. И хоть собачонку заведите, что ли, чтоб ночами караулила…
Барон поднялся, собираясь уходить. Тот же женский голосок, который возмущался дикостью рабства, обиженно спросил:
– Почему вы всё говорите: «мужики, мужики…» А как же женщины?
– Право голоса и участия в принятии решений предоставляется только тем людям, которые могут принять участие в решении проблемы. Что вы можете сделать для усиления обороны вашего посёлка?… Вот поэтому я и обращаюсь только к мужчинам.
– Но это же дискриминация?
– Добро пожаловать в средневековье.
ВЫ ЗАБЫЛИ!
Мы уже отъехали метров двести, когда сзади послышался крик той самой бабули, которая уговаривала жируху не нервничать:
– Девушка! Девушка-а-а!
Голос звучал скачка́ми. Судя по всему, бабушка бежала изо всех сил.
– Де-ву-шка-а-а!.. Вы за… ах-х-х… заб… забыли!..
– Тебе что ль кричат? – придержал коня Вова.
– Скорее всего. И чё я там забыла?
– Ну, не знаю…
Мы остановились.
– Девушка… Вы забыли… ох… – дышала она и вправду тяжело. – Голос… Голос Татьяне Филипповне…
– Во-первых, можете обращаться ко мне «госпожа баронесса». Во-вторых, кто такая Татьяна Филипповна?
– Вы разве не помните? – она неверяще смотрела на меня. – Соседка моя, полная такая…
– Эта невоспитанная баба, которая позволила себе орать на моего мужа?
В этом ракурсе ситуация выглядела вовсе непривлекательно, и бабушка замялась. Скорее бы они уже перестроились на адекват, а?
Я поморщилась:
– Видите ли, уважаемая. Если бы речь шла просто о муже и моих личных эмоциональных привязанностях – дело одно. Но эта хамка позволила себе орать на барона. На барона – вы понимаете? Правителя земель и всё такое. Да ещё и при его людях, а это усугубляет. Позволь она себе такое поведение непосредственно в баронстве, ей бы, скорее всего, сразу отрезали язык за хамство. И отправили на исправительные работы, лет на десять. Поскольку дело происходило на нейтральной территории, и вы новенькие – законов не знаете, правил… баронесса Белого Ворона – я – в своём неизъяснимом милосердии ограничилась лишь уменьшением громкости звука наглой бабе. А ведь могла бы не ограничиться.
Стоящие вокруг мужики согласно закивали – мол, да. Могла бы. Бабуля растерянно затопталась:
– Но ведь она едва слышно говорит…
– Она говорит! – рявкнул Вова, которому надоел разговор в пользу бедных. – Так что могла бы подойти и поблагодарить, а не пыхтеть по кустам!
Кусты у профлистовой ограды замерли и перестали дышать.
Мне тоже надоело торчать колом:
– Всё, закончим разговор. В прошлом году была сходная ситуация, и я не вижу повода менять условия. Исцеление возможно при условии искреннего раскаяния. Стоимость лечения пятьсот тысяч. Рублей, – уточнила я; до сих пор некоторые пытаются заначенные баксы всучить – кому они, нахер, сейчас нужны… – И пожалуйста, Антонина Ивановна, не надо мне жалостливых мыслей о благотворительности. Это должны быть её личные деньги. Не ваши. Спокойной ночи.
И ВСЁ ЕЩЁ ЧЕТВЁРТОЕ ИЮНЯ:
ДНИ РОЖДЕНИЙ, ЦЕЛЫЙ БУКЕТ
Кельда
Мы вернулись домой и собрались урвать часа четыре сна, а потом начать готовиться. Четвёртое июня – день нашего перехода же! День рождения: у меня, у Василисы, у бабушки.
По идее, в тот же день с нами перешёл и Миша, но теперь, после сброса лет, ему было всего четыре года, и мы записали его в тот же день, что и Петю – двадцать девятого мая, с разницей в один год.
Я бы и не стала писать про день рождения, но.
Василисе исполнялось двенадцать.
Мы ждали Сингкэн.
Я почему-то думала, что она снова придёт лично, как это уже раза три было – громко, ярко и весело, но Васька примчалась ни свет ни заря и затарабанила в дверь нашей спальни:
– Мама! Дядя Вова! Вставайте, что покажу!
Сингкэн пришла во сне. И теперь Василиса могла зажигать огоньки и разводить костёр по щелчку пальцев. Начала, так сказать, с малого. Вова сразу напридумывал ей кучу упражнений для тренировки, чтоб использовать то что есть с максимальной пользой. В этом он у нас мастер.
КИТАЙСКИЙ ЛЕКАРЬ
Новая Земля, Иркутский портал и его окрестности, 05.02 (июня). 0005 // СтЗ, то же четырнадцатое сентября 2022
Татьяна Филипповна
Татьяна Филипповна была в полном раздрае. Её голос! Она привыкла гордиться им – звучным, властным, с хорошо поставленными начальственными интонациями. Её излюбленное: «Ну, что тут у вас⁈ Показывайте! Где отчёты и чеки⁈» – заставляло трепетать любую опекунскую семью. И вот теперь этот жалкий сип…
В первый день после ночного непрошенного явления беловоронцев она почти не выходила из фургона, пребывая в некоторой прострации. К вечеру немного отошла, поставила на место нескольких хамов… точнее, попыталась поставить, взбесилась от того, что её указания, произнесённые слишком тихо, проигнорировали, и остаток дня вновь просидела на кровати, лелея планы мести.
Сегодня она лично планировала обойти все наличествующие у портала дворы и опросить хозяев на предмет информации о неучтённых бегунках. И провести разъяснительную беседу! Все планы насмарку… В каждом дворе сидело две-три шавки, и даже если хозяин запирал их и выходил за ворота, из-за собачьей брехни её го́лоса было решительно не слышно. После третьей попытки она плюнула и побрела к порталу. В посёлочек госслужбы идти вовсе не было возможности: уж больно злорадно на неё поглядывали некоторые служа́ки, которым она позавчера неоднократно указывала на изъяны в их поведении. Хамло и быдло! Мужланы!
Татьяна Филипповна шагала, пыхтя и фыркая, и подошла к столам уже в совершенно рабочем настроении (бодром и гневном). Если бы не голос!..
Она плюхнула на стол папку с пачкой нетронутых листов и сделала вид, что погружена в работу. Посидев так какое-то время, она вдруг вспомнила, что отчёт по беловоронским детям должен был быть составлен в первую очередь, и на несколько секунд замерла, неподвижно уставившись в одну точку, а затем со страшной скоростью начала копаться в бумагах, отыскивая нужные бланки.
Вот они!!!
Будет вам отчёт! Закачаетесь! Бурлящая внутри гневная энергия нашла точку выхода и начала изливаться на разлинованные листки патетическим фонтаном. Сейчас-сейчас! Мы вам и про эксплуатацию детского труда, и про ущемление прав, и про чудовищные условия жизни…
Она так увлеклась, что даже не заметила упавшую на листки тень. Так что у профессионально улыбающейся цыганки начало сводить скулы, она не вытерпела и потрясла соцдаму за плечо.
– Что⁈ А⁈ – сипло вскрикнула Татьяна Филипповна, выдернутая из объятий бюрократической музы.
– Здравствуй, говорю, дорогая! Давай погадаю, всю правду тебе скажу. Всё как есть!
Татьяна Филипповна подгребла к себе листки и сделала строгое лицо, яростно засипев:
– Не надо! Идите! Я не гадаю!
Лицо второй гадалки, невесть откуда выросшей за плечом у первой, сделалось хищным:
– Ай, дорогая! Всё вижу, правду говорю! Заколдовала тебя во́ронская ведьма!
Соцдама вскинулась и впилась глазами в лицо цыганки. И в этом была её главная ошибка. Опытной ворожейке не надо было говорить, что она удачно угадала. Как удачно! И как повезло, что Давидик позапрошлой ночью увидел, как беловоронцы выезжают из новой усадьбы госслужбы. И самое главное – разглядел, что ворон с воронихой сами там были! Дальше только сложить два и два – и чтоб в прибытке восемь получилось! Толстая Земфира преисполнилась скорби и подсела на лавку, дружески заглядывая инспекторше в глаза:
– Ай, бедная моя! Как же тебя угораздило-то, а? – разросшийся до восьми человек хор подпевалок дружно включил сочувственные причитания. – Она ведь что делает, а? Подкарауливает, ловит – на пустяках ловит, скажите девочки? – девочки свою работу знали хорошо и сказали как надо. – Вот! И я говорю! Голос у людей отбирает! – на Земфиру снизошло вдохновение: – Слух отбирает! Зрение! Совсем инвалидами делает людей! А потом лечить предлагает за большие деньги!
– Ай ба-а-альши-и-и-е-е-е… – дружно взвыл хор.
– Пятьсот тысяч попросила, да? – ткнула пальцем в небо Земфира и по глазам Татьяны Филипповны поняла, что опять угадала. – Ай, бессовестная! Стыда у ней не-е-е-ет! Вот, девочки не дадут соврать: в прошлом году также подловила нашу девочку, Розу – да, девочки?
Ну, конечно же, да… Социнспекторша смотрела в пронзительно-чёрные омуты, ощущая глубочайшее расположение и проникаясь ценностью доверенной ей информации. Вот ведь, оказывается, в чём дело! Это были мошенники! И она, заслуженный и уважаемый сотрудник, стала жертвой мерзкой аферы! Цыгане, заметив, что наживка заглочена, разливались соловьиным хором.
– Ой, Роза как мучилась… ой, мучилась м-м-м, совсем говорить не могла, совсем! Тоже с неё пятьсот тысяч просила эта ворониха! А потом… – Земфира воровато оглянулась, голос её упал до таинственного шёпота, – мимо нашей деревни шёл лекарь… китайский! – девки выпучили глаза, удивляясь такому выверту воображения, но мелко согласно закивали. – Он Розку вылечил, ты не поверишь! – кричать шёпотом – это особый талант, и Земфира давно довела его до совершенства. – Голос ангельский стал! Поёт как соловей, я говорю тебе! На твоё счастье, он с севера возвращался на той неделе, да… В свою китайскую деревню… Погостить у нас остановился, очень мы ему ещё с того раза понравились, деревня у нас хоро-о-ошая, доброжелательная, хлебосольная. Вечером собирался дальше идти. Если сейчас поторопимся – успеем застать! Ты понимаешь, повезло тебе как⁈ Сильно, сильно дешевле лечит, за… – Земфира попыталась навскидку оценить немедленную платежеспособность жертвы, – за сто семьдесят тысяч всего!
Глаза у Татьяны Филипповны слегка потухли.
– Что⁈ Не хватает⁈ Да ты не расстраивайся. Сколько не хватает? Да-а-а!.. – цыганка широко махнула рукой, дескать – развернись, душа! – Девки! Для хорошей женщины чего не жаль, да⁈ Скинемся, сколько не хватает, а⁈
Татьяна Филипповна смотрела в эти искренне готовые помочь лица и наполнялась надеждой.
– Я быстро! Не уходите!
Она торопливо запихивала исписанные листы в папку, не замечая, что сминает их как попало.
– Ты только, слышь – никому не говори! – Земфира придержала клиентку за подол. – У воронихи везде свои люди! В прошлый раз китайца нашего чуть не убили, мы всей деревней сражались, прямо война была! Он же у них клиентов уводит, понимаешь? Они бесстыжие там, за деньги у них всё! Так что – тихо!
– Аха… аха… – она торопливо кивала и сипела: – Вы не уходите!
– Быстрей беги, а то уйдёт китаец!
Этот приказ стал последним маячком. Закладкой. Или программкой – кому как нравится. Татьяна Филипповна, мало что видя вокруг, бегом добежала до фургончиков, закрылась в своём, уронила под ноги папку, рассыпав ворохом листы, и лихорадочно начала вытряхивать из чемодана вещи. Там, в потайном кармашке, вшитом под дно, лежала маленькая сумочка с наличностью. Была, правда, ещё банковская карта… Она, секунду подумав, сунула в сумку и карту.
В дверь застучали:
– Танечка, что случилось?
Как же её уже достала эта старая карга! Вот вернётся голос – надо срочнейшим образом хлопотать об ускорении постройки домов! Она вылетела из фургона, постаравшись толкнуть соседку дверью (ещё увяжется следом!), и понеслась к порталу – скорее, скорее! Весь ужас и мерзость ситуации теперь представлялся ей с отчётливостью необычайной. Это же надо, какие подонки! Провоцируют людей, нарочно, чтобы впоследствии вымогать с них деньги! В обязательном порядке следует написать докладную! Но сперва – китайский врач!
У портала толпилась куча народу, но цыган не было. Сердце Татьяны Филипповны ухнуло в самые бездны отчаяния! Она заметалась вдоль каменного полукружия, отделяющего равновременную зону от прочего мира. Как же так⁈
Земфира!!! Она выглянула с другой стороны рамки, призывно махнула рукой и скрылась за серебристо-голубым бортиком. Издав сдавленный сиплый крик облегчения, инспекторша забежала туда. В изнанке портала отражалась маленькая повозочка, запряжённая парой косматых лошадок.
Цыганка махала из открытой двери:
– Скорей! Охотятся на тебя уже! – глаза у неё были такие натуральные, что Татьяна Филипповна сразу поверила и влетела внутрь, заставив всю повозку заколыхаться.
Дверь захлопнулась.
– А кто?.. Кто охотится? – испуганно просипела она, озираясь на уже закрытую дверь.
– Эти, из Белого Ворона! Узнали, что ты целителя другого ищешь – вон, народу сколько нагнали! Всех про тебя расспрашивают! Сволочи! Принесла деньги?
– Д-да, конечно.
– Ай, молоде-е-ец! Счастье твоё, что успела. Скорей поедем к доктору! – словнов ответ на этот вскрик повозка качнулась и двинулась вперёд. – На́ вот пока, попей чайку, пока бежала, должно быть во рту пересохло…
Татьяна Филипповна почувствовала, что во рту у неё действительно до невозможности сухо, схватила чашку и сделала несколько жадных глотков. Земфира, внимательно следившая за убыванием жидкости в чашке, сделала сочувственное лицо:
– Ну что, много не хватает?
– Почти двадцать тысяч, – еле слышно просипела Татьяна Филипповна, теребя в руках сумочку.
Лицо цыганки умильно-масляно просияло (всё-таки сто пятьдесят тысяч на дороге не валяются!):
– Ну, это ничего, скинемся! Поможем!
Татьяна Филипповна не успела рассыпаться в благодарностях, как стенки фургона вдруг потемнели и начали оплывать. Улыбка цыганки сделалась огромной, как у чеширского кота, закрыла собой всё пространство, от одной стенки повозки до другой. Поблёскивая золотыми зубами, она расползалась всё шире и шире, превращаясь в ночь, в которой вместо звёзд светили острые как у акулы золотые зубы.
22.СЛЕДСТВИЕ
РАБОЧИЕ ВЕРСИИ
Тот же день, лагерь госслужащих у Иркутского портала, несколько часов спустя
Государевы люди
Дмитрий Сергеевич озабоченно заглядывал внутрь фургончика.
– Ну что? Что там?
Антонина Ивановна неловко перешагнула через кучи разваленного по полу тряпья, выбралась на подножку у двери, и беспомощно развела руками:
– Я ничего не пойму, Дима… Всё раскидано. Вот просто всё. Что-то Таня искала? Потеряла, может, что-то?
После давешнего ночного разговора двенадцать не сильно молодых уже мужиков решили горячку не пороть, с выходами на дежурства пока повременить и получше разобраться в обстановке – это во-первых. А во-вторых, действительно, подумать о более солидной ограде, а то такого невесомого заборчика ни у одной даже самой малой усадебки тут не было. Так что Татьянин «выход в люди» был поначалу замечен, а вот последующее общение с цыганками – нет.
Вернулась за деньгами она как раз, когда лагерь был практически пустым, из всех людей осталась только Антонина, вызвавшаяся приготовить общий обед – ну, чтоб хоть какую-нибудь пользу принести. В последний раз Антонина Ивановна готовила на костре в глубокой юности, когда с классом в поход на два дня ходили. И то: больше смотрела, так что к огню приходилось приноравливаться. Хлопоча над котелками, она бы и не заметила Татьянин приход, если бы та так не хлобыстнула дверью, запираясь. Ну вот, тогда-то Антонина и подошла спросить: что случилось? Ответа не получила, зато спустя минуту едва не получила дверью в лоб, успела отскочить – и тут суп начал вытекать из-под крышки, заливая костёр и страшно шипя. Позабыв о взбалмошной соседке, она кинулась к убегающему обеду.
Короче, когда люди начали подтягиваться к еде, она вспомнила давешнюю беготню, заглянула в фургон, ну и… Вежливо скажем, удивилась чрезвычайно. И даже была, пожалуй, поражена. А может, и обескуражена…
Вслед за старшим в фургон по очереди заглядывали мужики. Предлагали версии. Пока было понятно только, что ничего не понятно. По отсутствующим (взятым с собой) предметам можно было бы предположить что-то, однако все между собой были едва знакомы, и что же исчезло – можно было только догадываться.
Подошла ещё одна инспекторша, дама строгая и статная, как полковничья жена:
– Может, мы зря волнуемся? Посудите сами, могла же быть такая ситуация, что подвернулась некая оказия – ну, допустим, доехать с транспортом до какой-то деревни, где проживают неучтённые сбежавшие дети. Возможно такое?
Дмитрий Сергеич считал, что версия за уши притянута, но другой не было.
– Ну, допустим…
– В таком случае, она, естественно, торопилась бы. Согласитесь?
Соглашаться никак не хотелось. Не вязалось что-то.
– А вещи что тогда разбросаны?
– Ну-у-у… может, что-то взять с собой хотела? Жакет? Смену одежды, я не знаю…
Сергеичу резко захотелось вспомнить брошенную пять лет назад дурную привычку и закурить. Хорошо, что нечего.
