Текст книги "Разоблачение (СИ)"

Автор книги: Rubus

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

Джесси дернулась, и нарочито радостным тоном вскрикнула:

– Ужин? Отлично, я дико голодна!

Позже, однако, она пожалела о столь опрометчивом заявлении. С легкой руки Бутча, она теперь прекрасно знала, кого собирается съесть, и, вопреки ожиданиям, радости это не прибавляло. Собравшиеся вокруг костра люди оживленно переговаривались, делились впечатлениями и даже находили в себе силы шутить, не обращая никакого внимания на то, как внимательно Джесси изучает содержимое своей миски. Джеймс что-то рассказывал Бутчу, с крайне серьезным лицом и активной жестикуляцией, и, судя по выражению глаз последнего, рассказ этот был не из приятных. Кессиди, на которую Джесси старалась не обращать внимания, задумчиво кусала губы, то и дело кидая на своего напарника туманные взгляды. Мелисса…

Мелиссы не было.

Джесси еще раз просмотрела всех присутствующих, чтобы убедиться, но не обнаружила среди них длинных густых кос и фарфоровой кожи Мелиссы.

– Спасибо, я, кажется, наелась, – небрежно бросила Джессика, отставляя еду в сторону, и отправилась на поиски матери.

Та нашлась около дерева, о котором Флетчер так ничего толком и не рассказал.

Мелисса проводила ладонью по ссохшейся коре и тихо повторяла какие-то слова на протяжном местном наречии. Заметив Джесси, она опустила руку.

– Бутч сказал, что оно называется Древом Жизни, но так и не объяснил, почему. – Джесси поежилась.

В деревне начиналась ночь, узкие переходы и мостики были озарены только тусклым светом факелов, а многочисленные растения отбрасывали длинные, зловещие тени, которые легонько подрагивали. Во всем этом антураже дерево казалось мрачным гигантом, затаившимся для нападения, а сама Мелисса – прелестной лесной феей, готовой утащить невнимательного путника в волшебный круг, чтобы он танцевал до тех пор, пока не упадет замертво.

Старшая Остин поманила дочь рукой и знаком попросила ее прикоснуться к стволу дерева. Джесси со странным благоговением выполнила эту просьбу, и тут же почувствовала, как по телу пробежали потоки теплой, непривычной энергии, наполняющие силой и спокойствием.

– Если бы кто-нибудь спросил меня, – вкрадчиво начала Мелисса, – то я бы сказала, что главное сокровище этой пещеры не легендарный Мью, и не знаменитый Эльдорадо, который, по слухам, находится прямо под нами, а именно оно – вот это не самое привлекательное дерево.

Джесси повернулась к матери, стараясь разглядеть на ее лице иронию – ведь это, верно, была шутка?

– Почему?

Мелисса, которая оставалась бесстрастной все это время, вдруг заговорщицки улыбнулась:

– А благодаря чему я, по-твоему, так молодо выгляжу?

Хижина, в которой поселился Бутч, находилась достаточно далеко от ярко освещенной центральной площади, и все, что ей доставалось – это скупые отблески света, лишь едва вычерчивающие силуэты расставленных в пространстве предметов.

Кессиди сквозь зубы выругалась, когда наткнулась на какой-то угол, и из другого конца комнаты незамедлительно донеслось:

– Шпион из тебя никакой, Хайтаун. Добро пожаловать.

Девушка хмыкнула и направилась в ту сторону, в которой, по ее мнению, должен был находиться напарник.

Она быстро увидела его – Бутч лежал на кровати, закинув руки за голову, приглушенные оранжевые отблески падали на его безмятежное лицо.

– Я пришла поговорить.

– Я догадался, – жестко бросил он, даже не изменив положения. – Дай угадаю – насчет миссии?

Кессиди кивнула. Потом сообразила, что Бутч вряд ли это увидел.

– Что мы будем делать? Босс ждет наших сообщений. Мы выполнили первую часть – позволили им привести нас к Мью…

Флетчер одним прыжком вскочил с кровати и подошел так близко к ней, что Кессиди невольно сделала шаг назад.

– Неужели у тебя нет ни капли уважения к ним? Они могли убить нас, едва только увидели, и были бы правы.

– Они не могли бы убить нас, – зашептала Хайтаун, стараясь унять гулко колотящееся сердце, – они никогда не были злодеями.

– А мы? Мы – злодеи, Кессиди?

Ей пришлось отступить еще на несколько шагов.

– Мы – одни из элитных агентов команды Р, Флетчер. И мы должны хорошо выполнять свою работу, чтобы ими и остаться.

– А жуткие монстры, кишащие в этой пещере, и невинные люди, старающиеся существовать здесь, не поменяли твоего мировоззрения?

– Моего – нет. А вот насчет тебя я не уверена. Неужели ты решил стать хорошим мальчиком, агент Флетчер?

Кессиди почувствовала, как ее спина коснулась прохладной стены. Отступать было некуда.

А Бутч был прямо перед ней, в нескольких сантиметрах, с демонически искаженными чертами лица и проклятой белой повязкой, сияющей в ночном свете.

– Я больше не хочу говорить об этом, – прохрипел он ей на ухо, и от его голоса мурашки побежали по коже.

– А чего же ты хочешь? – спросила Кессиди намеренно громко, в последней попытке разбить это напряженное наваждение.

Однако Бутч только глухо ухмыльнулся и вжал ее в стену, крепко схватив руками за плечи. Поднеся свое лицо вплотную к ее, он выдохнул Кессиди прямо в губы:

– Ты прекрасно знаешь, чего я хочу.

Девушка вздрогнула. Она думала, что может контролировать его. Более того, она всегда думала, что может контролировать себя…

Но вот он грубо поцеловал ее в губы, обжигая горячим прикосновением, потом медленно, мучительно-медленно провел губами по щеке, прикусил мочку уха, и контроль почти исчез.

Его пальцы легко проводили по ее телу, очерчивая линию груди, талии, бедер…

Кессиди осознала, что он уже на грани, и сейчас – последний шанс остановить… их обоих.

– Флетчер! – громко сказала она, перехватывая его руку, уже скользнувшую к внутренней стороне бедра.

Бутч резко отстранился – достаточно, чтобы Кессиди могла видеть его лицо, искаженное гримасой ярости и желания, но недостаточно, чтобы она могла вырваться.

– Черт возьми! Почему ты никогда не делаешь это?

– О чем ты? – нервно спросила Хайтаун, радуясь небольшой передышке, чтобы восстановить дыхание.

– Почему ты никогда не называешь меня по имени?

Сердце на несколько секунд остановилось.

– Потому что… – Кессиди задумчиво прикусила губу и отвела взгляд, – я боюсь. Боюсь ошибиться.

Бутч отточенным движением схватил оба ее запястья и прижал их к стене, обездвиживая, не позволяя даже шелохнуться.

– Назови его.

Голос его звучал резко и остро, словно наточенный кинжал, а в глазах не было ни намека на слабость – только темная, черная страсть.

Кессиди сглотнула и закрыла глаза.

– Бутч, – едва слышно выдохнула она.

Его горячее дыхание опалило ей щеку.

– Скажи еще раз.

– Бутч, – Кессиди почувствовала, как Флетчер отпустил ее руки.

– Еще раз, – потребовал он низким, дрожащим рычанием.

Потом губы его жестко впились поцелуем в ее плечо, уже освобожденное от стесняющей ткани, а пальцы продолжили прерванный маршрут, оставляя на тонкой чувствительной коже сладостные ожоги, и Кессиди уже простонала:

– Бутч…

Примечание:

Grande – великолепно (итал.)

mio fiore – цветочек мой (итал.)

========== Глава 20 ==========

Мяут довольно равнодушно наблюдал за тем, как суетятся люди, окружающие его. Он оставался на своем месте, не собираясь покидать его, разве что произойдет что-то совсем из ряда вон выходящее.

Хотя, о чем это он?

Нечто такое уже произошло.

При воспоминание о цепком холодном страхе, костлявой рукой держащем Мяута за горло до тех самых пор, пока они не выбрались из пещеры, его каждый раз снова прошибал пот. Он смог объяснить все Саймону и Джессибелль, когда они уже были в доме у Сантьяго, но что могут дать объяснения тому, кто никогда не чувствовал на себе леденящего ужаса? Вот и доктор с невестой Джима только кивали головой, но сказать ничего толком не могли. А Мяут изо всех сил старался не думать о том, как каждая шерстинка на его теле вставала дыбом, и как напрягались все до последней мышцы. О последнем забыть было тем труднее, что ноющая боль в конечностях никак не покидала покемона.

Мяут перевел взгляд с беспорядочно мельтешащих людей на пикачу, отрешенно жующего местный ярко-лиловый фрукт.

Покемоны не обмолвились и словом с момента, когда оказались на поверхности. Да и говорить, по сути, было не о чем. Каждый из них на собственной шкуре испытал то же, что и другой – это было в сотни раз информативней любых слов. Но и через некоторое время, когда оцепенение (доктор Грин называл это катотоническим шоком) прошло, мысли и ощущения пикачу и Мяута по-прежнему совпадали. Потому что оба они были до краев заполнены воспоминаниями о боли и страхом – за тех, кто остался внизу, в этом подземном мире, в чертовом аду.

Мяут любил Джесси и Джеймса – так, как старшие братья любят своих нерадивых младших родственников – и, разумеется, переживал за них, но его волнение никак не могло сравниться с тем, почти на грани отчаяния, которое испытывал пикачу.

Эшу было сейчас… что-то около двадцати? Получается, на протяжении десяти лет пикачу был неразлучен со своим тренером, следовал за ним в любом из путешествий, был верным другом… напарником.

А теперь? В этом, очередном для Эша увлекательном путешествии зверек оказался всего лишь обузой, тяжелым, неподвижным грузом для тех людей, которых он так ценил. И ему пришлось оставить их, хотя пикачу, вне всякого сомнения, многое отдал бы за то, чтобы вновь защищать Кетчума от разных нападок судьбы.

Только на этот раз – это понимал и Мяут, и даже сам пикачу – вряд ли удар в несколько тысяч вольт мог бы стать хорошей защитой. От того, чему на протяжении тысячелетий безраздельно принадлежала пещера, требовалось оружие посильнее, чем то, которым обладали покемоны.

Оставалось только надеяться, что сержант Донован и его солдаты таким обладают.

Мяут тяжело вздохнул, по-прежнему не решаясь открыть рта, чтобы завязать разговор, и вздох его эхом отразился в противоположном конце комнаты. Там, за импровизированным центром связи, устроенным прямо на обеденном столе, сидела невеста Джима, впрочем, Мяут сильно сомневался в том, что она все еще помолвлена с его другом. В конце концов, Мяут был взрослым покемоном, которому нельзя было отказать в наблюдательности, и кошачьи глаза его прекрасно улавливали нежность в том, как Джессибель касается плеча доктора Грина или в том, как Саймон успокаивающе сжимает руку девушки.

Сейчас Джессибель выглядела хуже, чем когда-либо. Волосы ее, очевидно, давно уже не видели расчески, от постоянного недосыпа у нее появились круги под глазами, а от непрекращающейся тревоги – мертвенно бледный цвет лица. Она сидела в старом низеньком кресле, укутанная в шерстяной плед по самые уши, хотя на улице было достаточно тепло, и уже примерно полчаса боролась с дремотой. Мяут не мог сказать точно, сколько ночей она не спала, стараясь связаться с экспедицией или получить от них хоть какие-то новости. Иногда на посту ее сменял Саймон, но даже тогда Джессибель часто оставалась в комнате – пристраивалась на подлокотнике кресла и вслушивалась в мерное шипение помех так, будто они могли рассказать ей об обстановке в пещере. Обычно в такие моменты, чтобы успокоиться, она неосознанно перебирала пальцами короткие темные волосы доктора Грина. И Мяут никак не мог отделаться от мысли, что тонкие черты лица Саймона и его вечно обеспокоенный судьбой мира вид подозрительно напоминают Джеймса.

– Белл… – неуверенно позвал покемон, поразившись тому, каким уставшим и дребезжащим кажется его голос после долгого вынужденного молчания.

Девушка вздрогнула и испуганно оглянулась. Она уже успела забыть, что один из доверенных ей покемонов обладает даром человеческой речи. Однако Джессибель удалось быстро взять себя в руки, и уже через мгновение она смогла выдавить слабую улыбку.

– Тебе лучше пойти отдохнуть, ты неважно выглядишь, – продолжил Мяут, одновременно с этим откладывая в сторону десерт, к которому он так и не приступил, – я послежу за аппаратурой.

Джессибель тряхнула головой, на секунду закрыв лицо в спутанных прядях огненно-рыжих волос.

– Со мной все в порядке, – сердито буркнула она, разом потеряв весь свой аристократический глянец, – единственный, кому тут требуется отдых – это ты. Вам с пикачу сильно досталось.

По мнению Мяута, ему с пикачу как раз таки ничего и не досталось – все, что они делали в последнее время – это лежали, парализованные страхом или отдыхали, чтобы прийти в себя. Мяут давно уже разучился вести подобный неподвижный образ жизни, и предлагая Джессибель свою поддержку, он хотел помочь не только ей, но и себе самому.

Девушка попрепиралась еще немного, но скорее для галочки, нежели на самом деле желая остаться в этой душной скучной комнате. Поэтому сдалась она довольно быстро, в капитулирующем жесте подняв руки и скинув тяжелый плед на пол. Она поблагодарила Мяута на прощание, легко коснувшись в поцелуе его макушки, и вышла, слегка покачиваясь от перенапряжения, из комнаты.

Мяут тут же занял ее место, неловко вскарабкавшись на нагретое кресло, и принялся рассматривать мерно потрескивающую от работы аппаратуру. В голову пришли воспоминания о том, что в троице из команды Р он всегда был ответственным именно за аппаратурное обеспечение. На зависть многим людям, большинство из которых, несомненно, составляли студенты радиотехнических факультетов, обыкновенный покемон, не обладающий даже самой посредственной силой, оказался, будто бы в качестве поощрения, наделен необычайно острым умом и смекалкой. Любую микросхему Мяут читал как открытую книгу с удивительным содержанием. А вот в том, что касалось системной части, он был куда слабее – зато тут выделялся Джим. И это было почти так же невероятно, как и покемон, обладающий способностью к роботостроению. Джимми-бой, который запросто мог перепутать юг и север, внезапно становился в сотни раз серьезней и внимательней, если в пределах его зрения оказывались длинные заковыристые строки программного кода. Он тогда разминал руки, как заправский пианист, и пальцы его начинали порхать над клавиатурой, добавляя и переписывая, превращая бездушного железного монстра в разумное, способное выполнять приказы существо. Казалось, Джеймс даже не задумывается над тем, что пишет – циклы и функции, казавшиеся другим лишь частью неизведанного шифра, формировались в его голове словно по наитию, любую из программ он писал как музыкальную симфонию. Мяуту и Джесси в такие моменты оставалось лишь с открытым ртом наблюдать за этой виртуозной игрой.

Что касается Джесси… Джесси была лидером, и этим все сказано. Она вела их крошечное войско в бой с энтузиазмом великого полководца. Чудесным образом, у нее всегда находились нужные слова, порой грубоватые, но всегда эффективные. Она научила их никогда не сдаваться – если уж девушка не раскисает, как они, мужчины, могли позволить себе подобную низость? А еще Джесс всегда была худой и гибкой, как ивовая ветвь. Она могла пролезть куда угодно, и с легкостью прошла бы в темной комнате, наполненной препятствиями, так ни на что и не наткнувшись.

Что бы не говорили недоброжелатели, они были отличной командой.

Чего же им тогда не хватало для успеха?

От туманных воспоминаний Мяута отвлек легкий грохот – утомленный пикачу уснул прямо на диване, и огрызок гранадии выпал из ослабших лапок.

За окном уже сгустились махрово-синие сумерки, расцвеченные оранжевыми пятнами от фонарей – по улице шествовало какое-то местное празднество. Пестрая толпа людей, одетых в национальные костюмы самых разнообразных ярких расцветок, медленно текла мимо окон, заунывно распевая тихие бесконечные песни.

Мяут легко запрыгнул на подоконник небольшого окошка, выходящего как раз на толпу, и принялся разглядывать смуглых людей. Все они, как один, были черноволосы и круглолики.

Из пятнистого потока выскочил маленький мальчишка, не старше негодника в начале путешествия. Торопливо высвободившись из материнских рук, он подбежал прямо к окну, остановившись напротив Мяута, и вперился в него удивленно-изучающим взглядом круглых, черных как маслины, глаз. Он что-то прокричал, полуобернувшись, и Мяут уловил в его голосе радостное возбуждение, а после, ни минуты не задумываясь, мальчишка протянул худую руку, темную, как самый крепкий кофе, и прислонил ладошку к прохладному стеклу.

Мяут склонил набок голову.

Мальчишка был милым, с непослушными темными вихрами и широкой улыбкой, в которой не хватало обоих передних зубов. Замявшись на какую-то долю секунды, Мяут медленно поднял лапу и приложил ее к окну, туда, где с другой стороны легла детская ладонь. В глазах мальчишки тут же смешались сотни возможных восторженных эмоций. Он вскрикнул, и рассмеялся, и даже подпрыгнул на месте, а после, резко крутанувшись, понесся к матери, по пути что-то взволнованно тараторя.

Мяут улыбнулся. Как, интересно, сложилась бы его жизнь, будь он простым домашним любимцем, например, для такого вот позитивного ребенка?

Острый слух покемона вдруг уловил едва заметное изменение в шипении радиоволн. Мгновенно сорвавшись с места, Мяут спрыгнул с подоконника прямо на стол, смахнув на пол несколько листков бумаги. Несколько драгоценных секунд ушло на то, чтобы посоединить наушники и микрофон к передатчику, еще доля секунды – чтобы адаптироваться к треску помех.

– Прием, – донесся из приемника тихий женский голос, – прием, как меня слышно?

– Я слышу вас, кто это? – Мяут прижимал к себе микрофон так сильно, что в лапы его стала закрадываться колкая боль.

– Мяут, это вы? Это Аманда Смит.

Покемон чувствовал, как гулко бьется в груди его маленькое сердце. Экспедиция вышла на связь! У них будет информация!

– Мяут, у меня мало времени, – пробормотала Аманда, помехи делали ее голос резким и отрывистым, – мне нужно, чтобы ты выполнил одну просьбу. Выполнил в точности, как я скажу. Ты готов слушать?

Мяут весь напрягся, приготовившись. Что бы ни сказала сейчас профессор Смит, это несомненно будет иметь первостепенное значение для всех.

Кессиди проснулась минут десять назад, но никак не могла решить, что она должна теперь делать. За окном уже оживало легкое голубоватое свечение, предвещая новый день, и в этих призрачных лучах лицо Бутча, спящего рядом, казалось спокойным и расслабленным. Преодолев странное желание поправить прядь темных волос, упавших ему на щеку, Кессиди осторожно, стараясь ничем не потревожить чуткий сон напарника, поднялась с кровати. Мышцы тут же отозвались ноющей болью, приятной, несмотря на то, что пара особенно болезненных точек на талии обещали перерасти в темные синяки. В предрассветных сумерках комнату наполняли длинные тени, и Кессиди с трудом смогла нашарить взглядом предметы собственной одежды, так неосторожно раскиданные ночью по полу.

На то, чтобы собрать необходимые ей предметы гардероба, ушло несколько минут, на то чтобы одеться – еще столько же, и в итоге хижину Бутча девушка покидала, когда уже было достаточно светло. Она очень боялась, что Флетчер проснется раньше, чем она успеет уйти, и тогда им предстоит длинный и очень неловкий разговор.

Только когда Кессиди убедилась в том, что дверь бесшумно закрыта, а Бутч по-прежнему спит, она позволила себе расслабиться – и тут же ланью побежала прочь от хижины, по узким земляным тропинкам, даже не обратив внимания на то, что обувь ее все еще была зажата в левой руке и мелкие камушки больно впиваются в ступни. Она остановилась только у огромного дерева в центре зала, остановилась – и села, прислонившись к шершавой поверхности ствола. По щекам ее тут же потекли неожиданные, а главное – совсем непрошенные слезы, но унять их сил не было.

Слабость, которую она разрешила себе ночью, казалась ей отвратительной – и в то же время абсолютно правильной. Кессиди понятия не имела, как на ее месте поступила бы другая. Например, Джесси. Хайтаун, конечно же, видела пылкую встречу двух бывших напарников, так же, как и еще сотня человек. Но выросло ли это во что-то большее, или же Джесси и Джеймс, не самые отчаянные храбрецы, струсили и в этот раз?

Или, например, мама Кессиди. Отец их оставил семью, когда Кесс была еще совсем малышкой, и с тех пор ни разу не давал о себе знать. Появись он сейчас перед Риной Хайтаун, что сделала бы та? Бросилась бы, подобно ее дочери, в объятия мужчины, которого считала мертвым, или же, хмуро сведя брови, потребовала объяснений?

Кессиди понимала, что ни один из приведенных ею примеров ничего общего не имеет с той ситуацией, в которой оказалась она сама.

И, великие Легенды, какой же слабой она ощущала себя сейчас!

Так долго, целые годы, выстраивать по кирпичику ледяную стену надменности и иронии, только для того, чтобы Флетчер смог пробить ее одним лишь горячим шепотом. Столько убеждать себя в том, что ее привязанность к напарнику в разы меньше, чем есть на самом деле, столько раз в самый последний момент отводить взгляд, чтобы Бутч не догадался, что она любуется его твердым, словно высеченным из камня профилем…

Столько лет строить из себя снежную королеву, только для того, чтобы сломаться – сейчас.

– Кори…

Кессиди узнала и голос, и обращение сразу же, поэтому поторопилась вытереть ладонями мокрые от слез щеки – не стоит Акапане видеть ее в таком отвратительном состоянии.

Мальчик находился на нижней ветке дерева, повиснув на ней, подобно обезьяне, его темная кожа почти сливалась по цвету с корой дерева. Он, скорее всего, заметил, что глаза у Кессиди покраснели, потому что не стал продолжать разговор – только внимательно, и, как показалось Хайтаун, немного испуганно смотрел на нее.

– В чем дело, Акапана? – Кессиди проследила за тем, чтобы голос ее не сорвался обратно на рыдания, едва-едва утихнувшие.

– Я хотел кое-что показать тебе. Ты… пойдешь со мной?

Девушка кивнула. Сам того не ведая, мальчик предложил ей то, что казалось лучшим решением всех ее тревог сейчас.

Он повел Кессиди прочь из деревни. Они нырнули в узкий проход за одной из хижин, потолок в нем был слишком низок для Хайтаун, и ей пришлось идти, сгибаясь чуть ли не пополам. Акапана же чувствовал себя просто замечательно. Петляя по темным проходам так уверенно, будто бы он обладал кошачьим зрением, мальчик насвистывал странную веселую мелодию и периодически останавливался, чтобы проверить, идет ли за ним девушка.

Кессиди испытала огромное облегчение, когда проход вскоре расширился и стал светлее.

Намного светлее.

Она не могла поверить той информации, что получала от глаз – невзрачная и откровенно страшноватая расщелина привела их с Акапаной, подобно заячьей норе, в настоящую страну Чудес.

Все пространство, окружающее их, поросло тем же мхом, который освещал деревню. Мох был везде – он свисал длинными лианами с потолка, вился, подобно розам, по стенам и покрывал пол мягким теплым ковром – последнее тем более радовало Кессиди, что она так и не обула сапоги, отправляясь в путь с Акапаной.

– Ты это хотел мне показать? – девушка улыбнулась, растрепав волосы на голове мальчика.

Акапана отрицательно покачал головой и пошел дальше.

Кессиди, осторожно ступая босыми ногами, последовала за ним, обернувшись однажды, чтобы увидеть, как темными пятнами погасшего мха отпечатываются ее следы. Когда же она, наконец, нагнала своего проводника, ей пришлось остановиться для того, чтобы второй раз за день удивленно раскрыть рот.

Представшее ей зрелище было столь же прекрасным, сколь и ужасающим. Проход оканчивался тупиком, так же переливающимся молочно-голубым свечением, как и остальная часть. Но у самого основания стены выделялось нечто, что при первом просмотре могло показать камнем.

Но Кессиди была внимательнее многих, и сразу поняла, что это не только не камень, но даже и не часть пещеры.

Это был скелет. Старый скелет человека, на котором устроил свою колонию вездесущий мох, покрывший каждую косточку тела, за исключением одного-единственного темного пятна на груди.

Когда Хайтаун подошла ближе, она усмехнулась. Какая ирония, однако! На скелете не сияло только то, что должно было сиять при жизни.

Тяжелый полукруглый медальон из потемневшего от времени золота висел в пустой грудной клетке, покачиваясь от легкого сквозняка, который то и дело циркулировал в проходе.

Кессиди присела на корточки напротив скелета, и уже протянула руку к вещице, когда ее остановил голос Акапаны:

– У Майи такой же, Кори.

Мелисса носит на груди точно такой же амулет?

Кессиди задумалась. В отличие от недалекой Джесс, она сразу поняла, что женщина, которую местные дикари называют белой богиней – на самом деле элитный офицер команды Р Мелисса Остин, пусть даже сейчас она не выглядела не только на офицера, но даже и на кого-нибудь элитного. Из этого вытекало два вывода: останки, которые нашел Акапана, принадлежали кому-то из участников старой экспедиции, то есть – агенту команды Р.

И еще: амулет этот – не просто безделушка.

Отбросив все сомнения прочь, Кессиди протянула руку и сорвала украшение с шеи скелета. Прогнившая веревка разорвалась, подобно паутинке, и девушка почувствовала в своей ладони тяжесть древнего золота.

Теперь она могла рассмотреть его получше. Прямой конец полукруга был неровным, по краю его располагались многочисленные бороздки, что указывало на механическое вмешательство. Амулет когда-то имел продолжение, но кто-то распилил его пополам, оставив одну половину себе, а другую отдав Мелиссе. Как сентиментально! Кессиди даже не удивилась бы, если бы на амулете была надпись «BFF». Однако вместо этого она увидела тонкие клинообразные лучи, контуры которых потемнели от забившейся грязи, и половину человеческого лица – один глаз, линия носа, часть улыбки.

Это было солнце, какое изображалось на флагах южноамериканских стран.

Кажется, оно называется майским солнцем.

Акапана потянул ее за руку.

– Пойдем отсюда скорее, Кори.

– В чем дело, Акапана? Ты боишься, что сюда придут гремгоны? – Кессиди поднялась с колен, пряча странную находку в карман.

– Нет, – покачал головой мальчик, – дети Рекуайя не ходят здесь. Слишком светло.

Заметив удивленный вид Кессиди, он поспешил добавить:

– Мы потревожили сон мертвеца. Нехорошо это.

Хайтаун кивнула и взяла мальчика за руку, стараясь приободрить. Иногда он говорил такие вещи, что она забывала о том, что Акапана – еще совсем ребенок, пусть даже в племени он уже считался мужчиной.

Когда они покидали чудесный проход, готовые протиснуться в темноту расщелины, Кессиди бросила последний взгляд назад, извиняясь перед оставшимся позади человеком за свое вынужденное мародерство.

Она отчаянно желала узнать, почему он добровольно обрек себя на голодную смерть в этом закутке – ведь гремгоны не могли бы достать его здесь. А амулет, оттягивающий своей тяжестью карман ее куртки, манил к себе старой тайной.

Хорошо, что хотя бы эту историю она могла разгадать – ей всего-то и требовалось поговорить с Мелиссой.

========== Глава 21 ==========

«Жди меня около древа».

Жди меня, сказала она так, словно ждать ее почти четверть столетия было недостаточно.

«Жди, и я покажу тебе то, что не каждому дано увидеть».

Интересно, что же она имела в виду? Неужели та женщина сможет предоставить ей нечто, чего так не хватало малютке Джесси – нормальное детство, например? Или задушевные подростковые разговоры с матерью?

«Та женщина – и есть твоя мать», – занудно протянул внутренний голос, мягкий и бархатистый – голос Джеймса.

Остин тряхнула головой, прогоняя от себя и недовольство, и злобные мысли, и поучающего напарника.

«Он никогда раньше так не делал. И не стал бы такого говорить», – на этот раз голос был ее собственный, такой, каким Джесс разговаривала в минуты недовольства.

Утро только-только начинало разгораться, но, несмотря на то, что было уже достаточно светло, из хижин еще никто не выходил. На тонких извилистых тропках было пустынно, темные от времени подвесные мостики над тихими ручьями были неподвижны – ни одна рука еще не взялась за их перила, ни один человек еще не растревожил их своими шагами.

«Будь мы на поверхности», – подумала Джесс, – «случись это утро там, под настоящим небом, воздух наверняка был бы прохладным и влажным, зябким, как мокрое полотенце. И на траве была бы роса, и слышались бы голоса первых утренних птиц…»

Но она была под землей, так глубоко, что те, поднебесные птицы, даже не догадывались о существовании таких глубин. И воздух здесь всегда был сухим и немножечко душным, отдающим затхлостью и замкнутым пространством.

«Привыкай. Тебе, возможно, долго еще предстоит им дышать».

– Джесс! – на этот раз голос прозвучал не в ее голове.

Джеймс подошел к ней, свежий и полный сил, с влажными волосами, отдающими мятой, и Джесси вдруг поняла, что он очень похож на те утренние сумерки, о которых она сейчас так мечтала.

– С тобой все в порядке? – парень склонил голову, разглядывая ее бледное лицо, – ты выглядишь неважно.

– Все в порядке. Я просто не выспалась.

Неправда. Она чувствовала себя на удивление бодро, если учитывать, что большую часть ночи ей пришлось проворочаться без сна, сбивая грубые льняные простыни. Джесси просто не нравилась сложившаяся ситуация. Не нравилось это инкубаторское утро, не нравился налет таинственности, пропитавший все вокруг ее матери – саму Мелиссу, ее слова, взгляды, жесты. И еще Джессике не нравилось появление здесь Моргана – о нем Мелисса ничего не говорила.

– Она и тебя пригласила? – спросила Джесси напарника, возможно, чуть более раздраженно, чем ей хотелось бы.

Джеймс, кажется, смутился.

– Не стоит винить в том Мелиссу. Я слишком много расспрашивал ее, и, когда узнал о том, куда тебя собираются вести, прямо-таки напросился на приглашение. Я могу уйти, если ты хотела провести это время с ней наедине.

Пока он говорил, все ее плохое настроение сошло на нет. Так всегда было, стоило Моргану оказаться рядом – с его глупыми шуточками, с теплым голосом, с тонкими морщинками в уголках глаз, когда он улыбается…

Джесси даже устыдилась того, что так холодно с ним обращалась в последнее время.

«Ты ведь сама его поцеловала, он не просил об этом, и – стоит ли себе врать? – ты бы с удовольствием поцеловала его еще раз».

– Нет, – покачала она головой, – я бы хотела провести это время наедине с тобой.

Он остановился на полуслове и уставился на нее непонимающим взглядом.

Их отделяло друг от друга не более трех шагов – ничтожное расстояние для взрослого мужчины, каким был Джеймс, огромное препятствие для неуверенной женщины, которой была Джесс. И все же, он оказался рядом слишком быстро, так, что она не успела еще прислушаться к голосу разума.

Джесс откинула назад голову и закрыла глаза.

«Ты должен понять, чего я хочу. Должен».

И он понял.

Этот поцелуй был совсем не такой, как первый – тот походил на легкое, быстрое касание, опьяняющее одной мыслью о своей реальности. Этот оказался неожиданно глубоким, страстным, пробирающим до дрожи, нежным и осторожным – Морган будто бы опасался, что она может оттолкнуть его. Она не оттолкнула – схватила его за лацканы рубашки и притянула к себе так сильно, как только могла. От неожиданности Джеймс покачнулся и, чтобы сохранить равновесие, обхватил ее за талию одной рукой. Ладонь другой легла ей на щеку, двинулась к шее, вплелась в огненные локоны, не позволяя девушке даже шевельнуться. Поцелуй стал крепче и жарче, переместился с губ на скулу, превратился в дразнящее прикосновение у виска, скользнул щекочущей лаской ниже, к шее, к мягкому сгибу у плеча. По спине Джесс пробегала легкая волнующая дрожь, в тех местах, где пальцы Джеймса особенно остро ощущались сквозь тонкую ткань ее одежды – совершенно лишней сейчас, на ее взгляд.