Текст книги "Граница пустоты: посмертная маска (СИ)"

Автор книги: RinaCat

Соавторы: Варя Добросёлова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)

========== Пролог ==========

Спокойный и безмятежный сон… То, чего я был лишен очень долгое время, в силу нескончаемой бессонницы, которая мучила меня еще тогда. Тогда… Правда, когда «тогда», я уже не знал, потому что даже и не пытался вспомнить. Просто знал.

С самого рождения у меня не было такого ощущения спокойствия, безмятежности, законченности чего-то… Я сделал все, что хотел, и был теперь полностью свободен. От всего на свете. От самого света.

Я был мертв.

И это было божественно хорошо. После смерти абсолютное ничто и ничего, и меня это вполне устраивало. Ты свободен от себя, свободен от других, ничто не важно, ничто не волнует, не гнетет, не мучает. Я, кажется даже начинаю забывать, что значит волноваться или злиться, что испытываешь, когда тебе больно. Мучительно обжигающе больно в руках, ногах, в груди… Словно тебя разломали на части и выкинули. А теперь мне было так хорошо, ведь здесь не было ничего…

Но это божественное чувство длилось недолго. Точно не припомнить, но в какой-то момент, я почувствовал понемногу нарастающую тяжесть. Сперва крохотная, почти незаметная, но достаточно ощутимая по сравнению с моим «парением» в абсолютной изначальной пустоте, чтобы понять, что что-то да изменилось. А затем по нарастающей, с каждым неизмеримым отрезком времени все больше и больше, словно тяжесть опускалась по одной крупинке песка. Пока не насыпало целую тонну песка, которым теперь казалось собственное тело. Чувство легкости пропало окончательно, безмятежность и спокойствие испарились так же внезапно, как и настигли меня в момент смерти. Но что может быть страшнее смерти? Самое ужасное уже случилось, куда уж могло быть хуже?..

Могло. Я знал, что могло. Разве не в этом состоянии я провел последние пару лет?

После встречи с магом, я словно начал терять слух. Мир резко сузился, взгляд на жизнь внезапно стал восприниматься под совершенно другим непонятным углом, голос рассудка становился все тише и тише день ото дня, пока в какой-то момент просто не исчез окончательно. Когда именно это произошло – я помню как в тумане. Но сейчас пришло четкое осознание этого. На смену внутреннему голосу, разуму, постепенно начало приходить нечто странное, наверное, это были инстинкты и непонятно откуда взявшиеся рефлексы. Запахи были гораздо сильнее и отчетливее, чем раньше. Зрение стало намного острее, ногти крепче, быстрее отрастали, слух, скорость, сила, гибкость, грациозность, я словно ощущал мир всем своим телом и купался в этом ощущении, я им наслаждался. И я так хотел, чтобы она увидела меня перерожденного, она бы больше не посмела заклеймить «Слабаком»…

Но что-то пошло не так. Меня переполняла жадность, я знал, что является источником моей силы, моей сутью, и постепенно я начал чувствовать, что жажда крови берет верх над разумом, диктует мне, ведет. Я стал испытывать неутихающую физическую потребность отнимать жизнь, поглощать эту жизнь. Это казалось так же естественно, как дышать.

И вот тогда я испытал укол страха, пока разум не затух окончательно, выпуская на свободу опасного хищника, совершенного убийцу, способного лишь убивать. Я хотел найти в ней тот же отклик, пробудить ее, поглотить ее и… все. Момент моего экстаза, триумфа стал моим последним воспоминанием.

Теперь же вернувшаяся способность мыслить или видеть сны – я уже и не знал, на границе смерти и жизни, сна и яви – вызывала в душе болезненный спазм, словно я увидел суть вещей, всю картину целиком, а не так как раньше – словно из-за прорезей маски.

Наверное, только сейчас, умерев, я начинаю понимать о том, что Рёги Шики была совершенно права на счет меня.

Я действительно был слабаком…

_Le petit Renard*

Февраль 1999 года, заброшенные склады.

Пошел снег.

Я смотрела на кружащиеся снежинки, бесшумно спускающиеся с потемневшего неба, словно искрящиеся конфетти. Словно на праздник. Но единственный праздник, что творился здесь, на заброшенном складе на пристани, был праздник смерти. В холодном воздухе повис кисловатый запах крови, которой сегодня было пролито немало.

Я невольно зажала варежкой нос и рот, чтобы не выдать своего присутствия рваным дыханием, облачками пара прорывавшимся по краям шерстяной синей варежки.

Как всегда, я опоздала.

Когда-то давно я, потомственный маг, возненавидела мир волшебников. Мне пророчили блестящую карьеру, меня звали в Прагу, приглашали сотрудничать с Часовой Башней, но после завершения обучения я собрала свои колбы, реторты и наработки, не имевшие более никакой ценности, в чемодан и покинула Лондон. Сказать, что я была разочарована в людях, значит ничего не сказать.

Я продолжила свои исследования в Чехии, все же я была приверженцем пражской алхимической школы, на ее основе базировались все мои разработки по созданию подобию жизни из неорганики, а на небосклоне магии всходило новое светило Корнелиуса Альбы, наследника Аббатства Спонхейм. Он был одним из тех, кого я ненавижу. Ненавидела, поскольку двое из троих уже были мертвы стараниями выжившей третьей. Дикая Рыжая за годы абсолютно не изменилась. И если я выбрала добровольную изоляцию, смиренно отчитываясь перед Часовой Башней в строго определенное нами время, то лисица заигралась в могущественного мага и сама выкопала себе яму, в которую, впрочем, падать пока не спешила. Она до сих пор скрывалась от Охотников Ассоциации и тряслась, что ее схватят и препроводят в Лондон под печать. Поделом. Ее цвет ей очень хорошо подходит: недо-красная. Лживая дрянь, воровка и интриганка, она с легкостью манипулировала окружающими людьми, для нее и таких, как она, вроде Арайи и Альбы, жизнь – лишь расходный материал. Они лишь копируют, повторяют уже известные формулы, их марионетки и куклы – лишь жалкая пародия на жизненную субстанцию, мертвую, словно глиняная фигура и куча мяса. Я решила, что Дикая Рыжая должна получить по заслугам и помогала поискам Ассоциации, насколько это было возможно. Именно она привела меня в этот шумный, кишащий людьми азиатский город. Из-за нее я теперь мерзла, прячась в этом промозглом, пропитавшимся наркотическими испарениями и кровью, складе, и глядела, как замерзает бессмысленно пролитая кровь очередной жертвы их разборок.

Уже здесь, в этом городе, я узнала об экспериментах Арайи и его манипуляциях совместно с Альбой по достижению Спирали Истока. Попытки старого монаха слиться с изначальным Истоком всего сущего, как и погоню за святым Граалем, можно было бы посчитать оправданными, ведь все мы так или иначе пытались постичь абсолютное знание и вырваться за установленные нам рамки, если бы в своих грязных экспериментах они не использовали людей. Детей.

О парализованной умирающей девочке, которой Соррэн открыл ее астральное тело, пробудил ее древнее клановое наследие, я узнала слишком поздно. Она умерла после того, как лисица натравила на нее свою помощницу, боевика-убийцу. Другая девушка из бывшего клана охотников на демонов чудом осталась жива, но ее собственные способности ее чуть не убили. Родители воспринимали свое бедное дитя как проклятую и ничем бы не стали ей помогать. Я точно знала, что Арайя приложил руку к девушке-телекинетику, каким-то образом спровоцировав срыв, а еще я знала, что все это было сделано с одной лишь целью – добраться до помощницы лисицы. Убийцы Всего Сущего.

О, я боялась ее как огня. То, что удалось разузнать про нее и ее клан, повергло меня в ужас. Этот род, в отличие от двух предыдущих, не только не вымер, но и культивировал в своих потомках эти магические и генетические отклонения. А то, что девчонка в итоге приобрела после двух лет комы, и вовсе не поддавалось никаким объяснениям и прогнозам. Одно я знала точно – нужно убраться с ее дороги или убрать ее, но как?

Когда из тени вышел еще один протеже Арайи, я не смогла больше сдерживаться. Я раз за разом пыталась поговорить с этим мальчишкой, открыть ему глаза на то, что с ним сотворил Соррэн, объяснить, на что он его обрекает. Я даже говорила с ним лично, но он меня не слушал. Он считал, что все под контролем, что дарованный ему дар – величайшее благо, которое изменит его жизнь. Да, пробужденный исток изменил его жизнь. Но с таким истоком долго не живут. Арайя уже был мертв, когда его последний подопытный кролик с пробужденным истоком и убийца Дикой Рыжей начали охоту друг на друга. Мальчишка был жертвой козней магов, поэтому я искренне хотела спасти хотя бы его, хоть одного из этой чудовищной груды трупов и калек, которую оставляли после себя Аозаки и Соррэн. Быть может, была возможность, вернуть хищному зверю его человечность. Это было фантастично, но почему-то этого я хотела больше всего. Чтобы эти дети стали нормальными и просто жили, без происков магов.

Но не успела. Снова.

Я увидела лишь окончание кровавой драмы глазами моего голема. Видя, что эти двое сцепились, я не могла больше оставаться в стороне. Пробравшись через мусоросборник с берега на склад, я беспомощно смотрела, как искалеченное окровавленное тело с ножом в спине падает посреди бетонной площадки, и успела поймать последний взгляд его остекленевших янтарных глаз, застывших навеки на изумленном, как у ребенка, лице. Казалось, он удивился, что умер так быстро и бездарно.

Во мне все упало. Неужели и он тоже? Неужели Арайя все же достиг своей цели?

Словно по наитию, из упрямства, я произнесла формулу активации, вкладывая в него все свое желание вернуть стертую из записей Акаши душу в это тело. Я знала, это невозможно, ведь удары этой убийцы смертельны, но я так хотела удержать хоть одну жизнь… Ту, что отняли у него эти поганые маги. В отчаянье я нацарапала на клочке рабочего пергамента слово активации, свой посыл, как я делала всегда с големами, словно это могло привязать душу убитого к изрубленному телу. Это было бессмысленно. Ни одна душа не удержится в таком вместилище и так долго. Но я так этого хотела…

Прячась за мусоросборником, я хладнокровно наблюдала за подручными рыжей лисицы, которые цинично, словно и не было здесь расчлененного трупа их бывшего друга, обнимались – испачканные в его крови. Я искренне сочувствовала парнишке, который опять пострадал ни за что, он был единственный в компании рыжей, кто был мне симпатичен, но теперь даже он вызывал у меня отвращение. Мой взгляд то и дело возвращался к убитому пожирателю. Сидеть в моем укрытии за грудой железных балок было холодно, ноги затекли, но я всё ждала, когда эти двое уберутся отсюда и оставят меня наедине с трупом.

На полу собралась тонкая пленка подтаявшего снега и льда, когда склад наконец-то опустел. Опустившись на колени перед искалеченным телом, я прикоснулась пальцами в варежке к свежей ране на спине юноши. На глаза наворачивались злые слезы. Опять они победили…

Вдруг я ощутила едва заметное движение грудной клетки и от неожиданности шарахнулась, запнулась об его отрубленную руку и шлепнулась на бетон, с ужасом глядя на него.

Клочок пергамента в моей руке, казалось, обжигал. Я стянула зубами варежки, прихватив вместе с ними выбившуюся из-под обруча кудрявую прядь, сплюнула ее досадливо и трясущимися руками разгладила на спине у убитого (?) пергамент с словом активации. Я понятия не имела, что происходит, почему и как. Я теперь даже не была уверена, что я воспроизведу те слова, ту формулу, что я шептала час назад, и снова почувствую тот водоворот чувств, но я знала точно одно – я сумела удержать дух после уничтожения самого его естества. Хоть и не понимала как.

Живи. Стань как прежде. Просто живи. Это все, что я хочу и о чем прошу.

Мертвая плоть под моими пальцами сплеталась стальными жилами, которые я тут же укрепляла и преобразовывала, сердце у меня трепыхалось где-то под горлом, словно у ученицы, сдающей важный экзамен, я ВИДЕЛА результат своих деяний, и это приводило меня в неописуемый пьянящий восторг, потому что я знала: никому никогда еще не удавалось вернуть душу в мертвое тело и прикрепить ее к нему. И при этом я понимала, что я не делаю ничего выходящего за рамки того, чем я занималась. Даже Аозаки не смогла такого добиться! И Арайя! Одно дело переносить собственную душу и сознание, и совсем другое – сейчас. Это был момент моего абсолютного триумфа, а пока нужно было позаботиться о парне. Скоро сюда прибудет полиция, а я не хотела, чтобы кто-нибудь знал об этом. Пока.

_RinaCat**

Комментарий к Пролог

*написанно моим юным талантливым другом, решившим остаться инкогнито.

** фанф написан в соавторстве, и львинная доля – моим соавтором RinaCat.

========== Эпизод I. Mushin: Бесстрастность. 1.1 ==========

14 июля 1999 года, среда, 9 утра. Квартира Шики.

В жару кровь пахнет особенно сильно. Этот кислый, металлический, тошнотворно-знакомый и ненавистный запах еще долго будет мне мерещиться. Первым делом, когда я очнулся во второй раз, рука потянулась к покрывавшим левую сторону лица бинтам. Ощущение корки крови, на холоде стягивающей кожу, осталось даже тогда, под бинтами. Теперь этот запах мерещился мне постоянно. Как и призрак боли в пустой глазнице.

Я отер запястьем потный лоб и посмотрел на электронные часы на жидкокристаллическом экране какого-то делового центра. 8.24. Шики, наверное, еще спит. Или уже. Я перехватил на себе взгляд какой-то школьницы с чупа-чупсом и школьным ранцем, стоявшей рядом со мной на светофоре. Внимательный любопытный взгляд, со смесью легкой гадливости, с каким могут смотреть только дети. Виновато улыбнувшись, я пригладил челку, скрывая шрам на лице, и перевел взгляд на алое пятно светофора. Как пролитая кровь. Или ярость, горящая в глазах зверя. Как куртка охотника.

Алый глаз насмешливо мигнул, вспыхнула изумрудная зелень. Перехватить шуршащий пластиковый пакет из соседнего ночного супермаркета и вперед, через переход, резвее, чтобы успеть перейти со своей ногой. Аозаки, видимо, видела, что я плохо хожу, и потому гоняла меня по несколько раз за ночь то за сигаретами, то за растворимой лапшой, то за заварным кофе, и я в который раз пообещал себе не ночевать в офисе и уезжать на ночь домой. На начальницу напало творческое вдохновение, она всю ночь не вылезала из мастерской и устроила такую дымовую завесу, что не спасали и распахнутые окна. А причиной была та маска. Токо-сан притащила ее с какого-то аукциона накануне вечером, утащила ее в мастерскую и гремела там чем-то. Около шести утра Аозаки в очередной раз вышла дать мне поручение, перекурить и съесть стаканчик лапши и показала маску, благодаря которой она настрогала пару заготовок для новых марионеток. Страшноватая такая маска, имеющая мало общего с теми куклами, что творила Аозаки. Я никогда особо не любил театр Но, судя по всему, это была маска какого-то демона. Какого – я не знал, на мой неуклюжий вопрос, что она обозначает, Токо-сан загадочно ухмыльнулась, выпустила перед собой очередное облако дыма и заявила, что это мне и предстоит выяснить в ходе поисков кудесника, сотворившего ее. На осторожный вопрос, для чего же кукольнику маска, Аозаки так весело расхохоталась, что я в очередной раз ощутил, что сморозил какую-то несусветную глупость. Похоже, у магов-кукольников своеобразное представление о прекрасном и символизме. На которое ушла вся наша с Шики зарплата за июнь. Ну и за июль, наверное, тоже…

Привычно повертев дверную ручку квартиры Шики, я полез за ключами. Запирается. Молодец. Неужели наконец-то вняла моему нытью? Или… ее просто нет дома? На душе снова неприятно екнуло, и я загремел ключами громче, чем следовало бы.

– Шики? – прикрыв за собой дверь, я вытянул шею в попытке разглядеть девушку, в это время суток обычно находившуюся на кровати. Ком одеял пошевелился. Значит, проснулась еще до того, как я ее окликнул, возможно, даже когда я вставил ключ в дверной замок. На фоне солнечного света, заливавшего комнату, висевшая на своем обычном месте куртка казалась темной. Цвета подсохшей кровяной корки. Я повел плечами, отгоняя возникающие образы, ощущения и воспоминания. Аккуратно пристроив ботинки рядом с ботинками Рёги, я прошел к кухонному столу и поставил на него пакет, закопавшись в него.

– Завтракать будешь? – предполагалось, что отказ не принимается, потому что в последнее время я усиленно боролся против батарей дистиллированной воды в ее пустом холодильнике.

Завернувшись в одеяло, Шики села на своей кровати и зевнула:

– То, что моя квартира ближе к офису Токо, вовсе не повод забегать сюда позавтракать. Что там у тебя?

– Ну я же не просто сам завтракать забегаю, – раскладывая заготовки для бутербродов, возразил я. – Я с тобой позавтракать захожу, а то так и будешь одну воду пить, – прозвучало почти по-отечески, немного поучительно. – Сэндвичи, – пояснил я, вытащив из ящика стола нож.

Шики уже сидела на кровати, помятая, растрепанная, с прищуренными на ярком свету темными глазами, со сползшей с плеча лямкой майки-пижамы и выглядела так трогательно, что хотелось ее обнять.

– Забавно. Ты похожа на кошку сейчас. Мягкую, пушистую, с когтистыми лапками. – улыбнулся я и принялся нарезать ветчину. Теперь я признавал, что Гакуто был прав, сравнивая ее с кошкой. Хотя и кроличьи черты никуда не делись. Такой вот кролик с кошачьими повадками, который дал бы мне подзатыльник за подобные инсинуации.

Сзади послышался скрип кровати. Не нужно быть ясновидящим, чтобы увидеть. Иногда мне казалось, что левый глаз все еще способен видеть – вот она встает, одеяло с шорохом опадает на кровать, доносятся мягкие шажки босых ног по ламинату к висящей на плечиках юкате.

Нож соскользнул по костяшкам пальцев.

Я слепо повел головой, чуть поворачиваясь вправо, успевая заметить узкую обнаженную спину Шики с беззащитно выступающими лопатками. Легкая голубая ткань с легким шуршанием скользнула на ее плечи, обволакивая, почти обнимая их. Я через силу отвел взгляд и посмотрел на аккуратно нарезанную ветчину. Теперь сыр и салат…

– Для меня опять ничего? – Шики достала из холодильника бутылку воды и сделала несколько глотков. Жара будущего дня уже медленно наполняла воздух, и треск цикад напоминал, что лето вот-вот перевалит за середину. Поставив бутылку на стол, она прислонилась к стене и наблюдала за моими действиями.

– Нет, – я покачал головой. – У Токо-сан сейчас творческий запой. Настолько творческий, что всю ночь не спала, питалась одним растворимым раменом и сигаретами, – я подавил зевок, и взялся за салат. Снова застучал нож – короткими рваными точными движениями, с хрустом врезаясь в сочные волокна зелени.

– Знаешь, у тебя талант… – неожиданно выдала Шики, внимательно наблюдая за моими действиями.

– Талант? – я сперва не понял, о чем она говорит, потом посмотрел на нож в своей руке и усмехнулся. – У меня есть хороший учитель, – я посмотрел на девушку и улыбнулся. Вот пусть теперь думает, то ли это шутка, то ли правда.

– Сомневаюсь, – хмыкнула она в ответ. – Я – плохой повар. Всё, к чему я прикасаюсь, превращается в груду мусора.

– Знаешь, я для разнообразия бы и попробовал твой «мусор», может, не так все ужасно, как ты об этом говоришь? – нет, ну не будет же она салат нарезать, используя свои Глаза, превращая все в мелкий малоаппетитный фарш? Хотя я подозревал, что дело не в этом. Наверняка в особняке Рёги были повара, которые и отвечали за готовку.

– Ты какой-то кислый в последнее время или мне показалось?

На душе всколыхнулась какая-то нудь, словно кто-то подул на поверхность затянутого ряской и тиной пруда в парке. На миг блеснула темная гладь воды, но тут же снова затянулась.

– Тебе показалось, наверное. Вот, держи, – я соорудил сэндвич и торжественно протянул Шики. – Придется сегодня походить, так что нужно подкрепиться.

– Так и думала, – Шики взяла бутерброд, и посмотрела на него так, будто видела его впервые и не знала, как к нему подступиться, и стоит ли вообще. – Поручение от Токо? А… – отдав сэндвич обратно мне в руки, она вдруг скрылась в прихожей. Я озадаченно посмотрел ей вслед и пристроил сэндвич на край тарелки, куда складывал готовые.

– Нужно кое-что выяснить, – я вытащил из кармана джинсов распечатку с компьютера Аозаки, сложенную в несколько раз. – Токо-сан всю ночь просидела в мастерской с этой маской. Она ее вчера принесла с аукциона, как я понял… И да, похоже, на это опять ушла вся наша зарплата, – пришлось с невеселой улыбкой констатировать мне. Ну а что делать, Токо-сан в своем репертуаре, тут уж волей-неволей привыкнешь. Привыкли же друзья-родственники, к которым я в очередной раз потащусь занимать до получки деньги. – В общем, Токо-сан поручила разыскать мастера, создавшего эту маску, и разузнать про нее все… – я осекся, когда вернувшаяся девушка выгрузила на стол коробку и извлекла из нее кофеварку.

– Раз уж ты все равно появляешься тут каждое утро, я подумала, что от тебя будет больше пользы, если я куплю кофеварку, – Шики подвинула ко мне чашки, намекая, что именно я должен сделать, и снова взялась за свой сэндвич с невозмутимым видом.

Пожалуй, Шики смогла меня удивить. Настолько удивить, что я расплылся в дурацкой улыбке.

– Если ты хочешь, я могу тебе подавать кофе в постель каждое утро, когда ты просыпаешься, – я взял одну из одинаковых простеньких керамических чашек, вертя ее в пальцах. Кажется, в этой квартирке стало теплее и уютнее за какие-то несколько мгновений.

– Для этого я ее и купила. Ты чего такой довольный? Обычная… – она замолчала, когда я перегнулся к ней, проведя пальцами по ее пушистым со сна волосам, и легонько поцеловал в щеку. – Кофеварка.

Шики смутилась, это было видно по ее взгляду, по морщинке мимолетно пробежавшей между тонких бровей, но во взгляде не было уже обычной отстраненности и неприступности. Наверное, это было первое ее знакомство с невербальным проявлением симпатии, и уж тем более вряд ли она ожидала подобного от меня.

– Кокуто, ей-богу, то ты кислый, будто лимон съел, то светишься, как лампочка, – она покачала головой, хотя сама улыбалась, – и это, кажется, заразно.

Да, пожалуй, я получил нужный ответ. Виновато улыбнувшись, я выпрямился и вернулся к приготовлению кофе, благо сахар и кофе притащил еще в субботу.

Заметив на столе сложенный листок, Шики развернула его. На нем была напечатана фотография маски, из тех что раньше использовали актеры театра Но. Женская демоническая маска.

– По-моему, это лицо женщины в истерике. У последней черты. Или уже ее перешагнувшей… – с удивлением сказала Шики, разглядывая фотографию маски, – очень мастерская работа. Неудивительно, что Токо ею заинтересовалась. И мастер ещё жив? – она скользнула взглядом по моему лицу. – Она выглядит очень древней. Эпоха Эдо, может быть. Я уверена мой отец отдал бы за нее не только обе наши зарплаты, но месячный доход одного из своих предприятий.

Под моим удивленным взглядом она положила листок на место и подвинула к себе приготовленный кофе.

– Не нравится мне она.

Не ожидал я от Шики таких познаний в этой области. Уже в который раз я ощутил существенный пробел в своем образовании и мысленно отругал себя, решив при первой же возможности закопаться в интернет или зайти в библиотеку. А ведь Аозаки что-то такое говорила про эту маску… Оставалось лишь дивиться, как точно Шики охарактеризовала маску, чувства, запечатленные в гротескных женских чертах. Женщина у черты… Холодный дождь, алое пятно кимоно перед глазами и залитое водой бледное лицо с глазами, казалось, наполненными слезами. Между ней и маской не было ничего общего, даже когда она пыталась убить себя, ее лицо было отрешенно спокойным, но что-то в словах запало в душу. Догадывалась ли об этом Токо? Маска перешагнувшей через черту женщины… Та морозная синяя ночь в багровых тонах пролитой крови навсегда сохранила в моей памяти изможденное заострившееся от страдания лицо Шики, неподвижно лежавшей на бетонном полу в изорванной окровавленной юкате. Вряд ли мы когда-нибудь будем об этом говорить. Но, кажется, я догадываюсь, почему Аозаки не дает ей боевых заданий.

Шики внимательно, пытливо вглядывалась в меня, и у меня появилось ощущение, что она догадывается о моих мыслях. Прямо насквозь видит.

– Ты интересуешься театром Но? – я заставил себя отвлечься от воспоминаний.

– Не интересуюсь. Просто знакома. В усадьбе Рёги есть несколько масок, – она откусила большой кусок от сэндвича и жевала с равнодушным, нарочито-равнодушным, как я подозревал, видом. – Чтить традиции Японии, в том числе интересоваться традиционным театром, входит обязательный список умений и навыков наследника Дома. После раздвоения личности и владения оружием, конечно.

– Я не знаю, кто мастер. Это нам и предстоит узнать. Если она такая древняя, как ты говоришь, то вряд ли мастер жив. Я видел маску лишь мельком, мне сложно определить возраст антиквариата, – отпив из своей чашки горячий ароматный напиток, я поднял глаза от распечатки на Шики. – Тебе не нравится эмоция, вложенная мастером в эту маску? – ведь она только что признала мастерство создавшего ее мастера.

– Она выглядит древней, – поправила меня Шики, – такое мастерство сейчас редко встречается, – она посмотрела на меня долгим взглядом. – Звучит так, будто ты хотел спросить что-то другое. Нет, не нравится. Маска отвратительна, разве нет?

То, что клан Рёги был ценителем древности и исторической национальной культуры, я знал всегда, их усадьба была достойна стать настоящим музеем-выставкой. Неудивительно, что у них и маски времен Эдо могут быть. Но теперь меня интересовало другое – случайность ли, что Токо-сан приобрела именно эту маску, наткнувшись на один из сотни аукционов, или же она целенаправленно искала эту демоническую маску, символизирующую отчаянье и надрыв, доведший до грани.

Отправив последний кусочек сэндвича в рот и выпив остатки кофе, Шики поставила пустую чашку на стол.

– Думаю, стоит начать с музея, – как-то незаметно я подписал под это брожение по городу и Шики. – Нам потребуется консультация искусствоведа. К сожалению, я совершенно не разбираюсь в этом.

Я убрал распечатку обратно в карман джинсов и ополоснул чашки в в раковине. Сложив оставшиеся пару сэндвичей в бумажный пакет, я убрал их в холодильник, пристроив между бутылок с водой. Теперь Шики будет чем поужинать.

– Ну что, выдвигаемся?

Немного пошатываясь на своей больной ноге, я принялся натягивать ботинки. Обувшись в легкие дзори и взяв с полки ключ, Шики первой вышла за дверь.

– Даже момент за мгновение до пика физической и душевной муки, навсегда запечатленной в живописи или скульптуре, этот надрыв, может быть прекрасен и безупречен в своей отвратительной эстетике, – ответил я на заданный ранее Шики вопрос, выходя за ней из квартиры. – Что бы ни значила эта маска, со своим предназначением она справляется прекрасно. Вживую она еще более пронзительная, чем на фотографии. А уж когда Аозаки в порыве чувств нацепила эту маску… бррр. Реально не по себе стало.

Шики, опершись на перила балкона, посмотрела на меня с любопытством, чуть склонив голову набок. Я что-то не то сказал?

– Ты действительно так думаешь? Что момент боли и отчаяния может быть прекрасным? Не думала, что услышу от тебя такое, Кокуто, – покачав головой, Шики улыбнулась. – Возможно, у нас больше общего, чем я предполагала… И не говори мне, что речь идет только об искусстве, – бросила она, уже спускаясь по лестнице, – оно делает этот порок безопасным только и всего.

– Не сам момент боли, а момент, ему предшествующий. Все дело в эмоции, которую хотел передать автор, – уточнил я, догоняя Шики на лестнице. – Пики некоторых эмоций выглядят похоже, особенно если выражение лица застывшее, запечатленное в одной лишь точке. Почему выпотрошенный труп в реальности вызывает чувство омерзения, а запечатленный художником на холсте заставляет внимательно разглядывать картину, хотя в реальности с отвращением отворачиваешься… Ну… обычно. – запнулся я, словив скептичный взгляд Шики.

Эта девушка предпочитала иную краску, нежели белила и румяна, ей ли говорить про отвращение перед изуродованным мертвым телом. Да, своей подколкой она немного застала меня врасплох. Я озадаченно посмотрел на нее и улыбнулся.

– Ладно. Тогда все художники и скульпторы – потенциальные извращенцы, маньяки и социопаты, если следовать твоей теории, – я тяжело оперся о перила. Спускаться было все еще тяжеловато.

– Для тебя, должно быть, «прекрасное» заключается в глубине сострадания, которое вызывает в человеке изображение боли и агонии, а вовсе не жестокое удовлетворение от вида чужих мук? Но различие очень шаткое – сомневаюсь, что мастер этой маски или любой другой художник сам может провести черту между ними. Но я говорила даже не об этом. Эта маска обнажает, даже выставляет на показ то, что каждый человек хочет скрыть. Люди надевают маски, чтобы скрыть свое лицо, защитить свое истинное я, и спрятать от сторонних глаз какие-то свои пороки, эмоции и чувства, а маски театра Но не скрывают, а демонстрируют. Выставляют всё на показ. За такой маской уже не увидеть лица.

– Хм. Думаю, Токо-сан бы оценила, – пробормотал я, представив себе выражение лица циничной волшебницы.

И чем дальше Шики под палящими лучами летнего солнца в дрожащем воздухе рассуждала про природу масок Но, тем больше мне становилось не по себе. А какую же маску ношу я? В последнее время мне казалось, что я неискренен с окружающими, с Шики. С Азакой. Даже с Токо-сан.

_RinaCat

Комментарий к Эпизод I. Mushin: Бесстрастность. 1.1

Маски театра Но: http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9D%D0%BE#.D0.9C.D0.B0.D1.81.D0.BA.D0.B8

Найденная маска:http://img1.liveinternet.ru/images/attach/c/5/87/53/87053479_3165375_shindzya2_1_.jpg

========== 1.2. ==========

Национальный музей изобразительных искусств. Около полудня.

Солнце палило нещадно. Асфальт мягко проседал под подошвами дзори, когда я ступала по тротуару рядом с Кокуто. Мы молчали, каждый задумавшись о своем, или просто жара не способствовала оживленному разговору.

Маски всё не шли у меня из головы. Есть ли в действительности граница между тем, что мы называем своим «я» и масками, что мы носим? Особенно если маска, как та, на фотографии, выражает то, что ты чувствуешь на самом деле? То, что там изображена именно женская маска, я поняла сразу. То была женщина, принявшая демонический облик из-за неразрешимых желаний и отчаяния. Выпученные позолоченные глаза смотрели куда-то в сторону и, казалось, были наполнены слезами и какой-то недоумевающей тупой болью. В оскале, который мог кому-то показаться устрашающим, я видела только агонию. А еще – страх и бессилие. Чем больше я смотрела на фото, тем меньше демонических черт я видела в этой маске. Маска Но не прячет, она обнажает эмоции и боль. И если это маска, то что же прячется за ней? Хороший вопрос от той, чей исток – пустота.