Текст книги "Лимб (СИ)"

Автор книги: Ремаркова дочь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)

Первой, вызвавшей у него интерес, оказалась «Долина покоя» Джона Миллеса.

Они оба остановились у картины.

– Прерафаэлиты? – спросил Малфой, не отрывая взгляда от полотна.

Гермиона кивнула, внутренне подивившись его осведомленности в маггловском искусстве. Впрочем, об образовании аристократов всегда ходили легенды, так что не стоило удивляться.

– Почему она? – как-то глухо спросил Драко, и Гермиона помедлила. Она скользнула от безмятежного лица монахини к могилам, простирающимся до горизонта, и ответила также негромко:

– Она о покое.

– Чьем?

– Усопших.

– А как же их друзья, семьи? Они не заслужили радости жизни?

Гермиона помедлила, пытаясь облечь в слова свои чувства.

– Заслужили, конечно, но ведь иногда отпустить кого-то и значит начать жить заново, разве нет?

– Зависит оттого, хочет ли он покоя или надежды, – как-то слишком серьезно проговорил Малфой и повернулся к ней. – Погибни ты или Уизли во время войны, и от Поттера не осталось бы ничего прежнего.

– Он и сейчас не живет в полной мере, скорбя по тем, кого, по его мнению, не успел спасти. Не может отпустить мысли о них.

Малфой несколько странно взглянул на нее, и она заметила морщинку у него на лбу.

– Вот объясни мне, Грейнджер, как ты видишь это? Лишись Уизли обеих ног или, допустим, впади в кому, для его семьи это было бы проклятьем или благословением? Что бы тогда чувствовал Гарри Поттер?

Она задумалась. На самом деле, она никогда не смотрела на ситуацию с этой точки зрения. Даже гипотетическое отсутствие у Рона двух ног выворачивало наизнанку душу.

Слишком больно. Слишком страшно. Но ведь все позади, верно? Рон не лежит в палате, не реагируя на звуки, он строит жизнь с как-её-там-Меган, работает в Аврорате. Так отчего же так тоскливо заныло сердце?

Гермиона вновь обратилась к картине.

Это всего лишь теория.

– Я не знаю, – она вздохнула, словно тяготы всего мира лежали на её плечах. – Я думаю, если нет надежды, иногда лучше отпустить человека. Не держать его здесь своей скорбью, смешанной с надеждой.

Краем глаза она заметила, как дернулся Малфой, и, повернувшись к нему, обнаружила, что его лицо вмиг ожесточилось, как бывало с ним в школьные годы во время их перепалок с Гарри.

Да что с ним такое?

– Лучше для кого, Грейнджер? Что за всезнайская привычка все за всех решать? Может быть, эта надежда и не всегда оправдана, но она нужна человеку. Знаешь ли, этот маленький уголек надежды может греть изнутри всю жизнь.

Помнила ли она когда-нибудь такую порывистую тираду у Малфоя? Едва ли.

Казалось, он разозлен или опечален, но она не хотела вникать в его эмоции, поскольку все это было и без того тяжелым для нее. Весь этот разговор, его реакция, ее воображение.

– Я тоже хочу показать тебе картину. Она находится в Тейте – я не знаю где именно, но, может быть, ты знаешь?

Она кивнула, надеясь, что хотя бы это отвлечет их от тяжелой темы.

– Бенджамин Уэст «Ореста и Пилада ведут к жертвенному алтарю перед Ифигенией». – Гермиона вздохнула: рассчитывать, что Малфой выберет пейзаж или портрет не стоило.

Быстро перебрав век и художника, она определила, в каком зале находится экспозиция.

Гермиона потянула его по лестнице, борясь с собой, чтобы не спросить, почему выбор пал именно на эту картину… Вот только любопытство Гермионы Грейнджер всегда пересиливало все ее прочие качества.

Темно-синий зал был покрыт полумраком, а над полотном висела особая не вредящая ему подсветка. Картина изумляла. Гермиона даже на несколько минут забыла о Малфое, настолько та восхитила ее.

Да, Гермиона видела ее много раз, но никогда по-настоящему не осознавала ее важность, ее суть: Орест и Пилад – вечные символы неразлучных верных друзей, готовых умереть друг за друга.

Наверное, она понимала, почему Драко привел ее именно к этой картине. После их разговора это не было удивительным. Пилад пошел за другом и его клятвой мести в итоге даже на жертвенный алтарь. Как когда-то они с Роном пошли за Гарри.

Как и Орест с Пиладом, их троица спаслась, но чего это стоило каждому из них? Чего стоило Оресту идти к жертвенному алтарю, зная, что из-за него падет и Пилад? Ощущал ли Гарри то же, что и Орест, забирая их с Роном в смертельно опасные скитания? Ведь и сейчас Гарри страдал, как Орест от Эриний – мук совести. Могла ли она ему помочь в этом? Могла ли она снова стать Пиладом для Гарри, чтобы спасти его? И если да, то как?

И если да, то как для начала спасти себя?

Где-то рядом с собой она слышала дыхание Малфоя, и внезапно его вопрос вывел ее из задумчивости, словно окатив ушатом ледяной воды:

– Почему именно домашние эльфы, Грейнджер?

Все внутри нее похолодело от какого-то неуютного чувства тревоги.

– Причем тут это, Малфой?

– Почему ты показала мне именно «Долину покоя», Грейнджер?

– Что за глупые вопросы, Драко, я не по…

Он снова грубо перебил ее, чуть повысив голос, когда она выдернула руку:

– Почему «Долина покоя», Грейнджер? Почему эльфы?

Ей так отчаянно хотелось сейчас оказаться подальше от него. Возможно, тогда она перестала бы испытывать это нарастающее ледяное беспокойство, от которого мурашки бежали по телу. Она обняла себя руками, остро чувствуя, как загудела внезапно голова.

– Мне не нравится твой тон, и я хочу домой, – сквозь зубы практически прошипела Гермиона.

– Единственный домовик, с которым ты была близко знакома. Как его звали, Гермиона?

Малфой не отступал, а вот она сделала шаг назад, потому что от его вопросов и близости дышать становилось труднее, словно легкие потяжелели на несколько фунтов. Она с трудом могла вздохнуть.

Что он от нее хочет? Причем тут домовик?

Причем тут Добби?

Острая вспышка боли вдруг прострелила висок, и перед глазами мелькнуло посеревшее лицо Добби, кричащего что-то прямо над ней. Все его руки были перепачканы в крови.

Словно наяву Гермиона услышала металлический звук, точно что-то стальное с лязгом приземлилось на мрамор.

И так много крови, и Добби что-то визжит, и этот визг заполняет голову, заполняет легкие, заполняет её всю, не оставляя ни капли тишины или света.

Спокойная тишина мгновенно поглотила её.

========== Часть 10 ==========

Комментарий к Часть 10

Наверное, одна из самых тяжелых глав для меня, и, определенно, одна из кульминационных.

Голова раскалывалась на части, ее будто сжимали, и казалось, что болит даже кожа головы, словно Гермиону таскали за волосы. Хотелось прижать пальцы к закрытым векам, но не было сил поднять и руку.

В воздухе привычно пахло чемерицей и мятой – это отчасти успокаивало. Позволив себе привыкнуть к ощущению собственного тела еще пару минут, Гермиона прислушалась к окружающим ее звукам.

Практически сразу она уловила тяжелое дыхание над собой.

Прежде чем успела обдумать, Гермиона оттолкнула от себя нарушителя спокойствия: послышались треск и проклятья, которые совершенно точно могли принадлежать только одному полнейшему идиоту в мире.

Драко Малфою.

Гермиона открыла глаза и уткнулась ими в потолок, испещрённый трещинами. Значит, она не дома. Малфоя видно не было, так что он, очевидно, не удержался от падения после ее выпада.

Она обвела взглядом комнату и довольно быстро признала в ней палату Малфоя.

Хорошо. Она в безопасности.

– Какого хрена, Грейнджер?

Наконец в поле ее зрения попал Малфой, отряхивающий мантию, вероятно, зацепившийся до этого за край кровати и повалившийся на пол.

– Ты напугал меня. – Это ее голос такой хриплый? Боже, сколько же она была без сознания?

Она же потеряла сознание? Почему?

Гермиона прокрутила в голове события прошлого вечера и едва не зашипела от раздражения.

Прекрасный поход в галерею был испорчен странными вопросами Драко, которые спровоцировали ее головную боль и обморок. Вот же хорек. Зачем ему вообще понадобилось это? Гермиона нахмурилась и, полная решимости выпытать это у Малфоя, подняла на него глаза.

Практически все мысли вылетели у нее из головы, стоило ей увидеть, что у Драко рассечена губа. Что-то внутри нее дрогнуло. Что-то родное и сильное, словно ей было…

Что? Жаль его?

Он молча уставился на нее, словно ожидал, что она вот-вот взорвется, как ядовитая рыба фугу. Она молчала тоже.

– Ты несносная.

Он ее еще и оскорбляет!

Гермиона уже раскрыла рот от возмущения, собираясь высказать ему всё, что думает о нем и его поведении. Почему он всегда так делает? Почему всегда нарушает их тишину вот этими совершенно неподобающими комментариями, ради всего святого? Почему бы ему просто не заткнуться на время?

Она даже себе не могла объяснить, почему так осатанела от его высказывания, ведь это было так в стиле Драко: никакого уюта, тишины, никакого комфорта, не вздумай расслабляться, всегда держи ухо востро.

Ее взгляд вновь скользнул по его лицу в тот момент, когда Драко стер с уголка губ каплю крови большим пальцем, и, к своему ужасу, Гермиона почувствовала, как сладко потянул низ живота. Видимо, это отразилось в её глазах или на лице, потому что Драко лишь усмехнулся, а потом зашипел, очевидно, разбередив тем самым рану.

Она попыталась подняться на кровати – оторваться от пары неудобных подушек, – но Драко лишь слегка мотнул головой, заставив ее замереть. Не то чтобы она была послушной хоть когда-нибудь в своей недлинной жизни, но было что-то такое в нём, что заставляло ее слушаться.

Будто внутренний радар, который подсказывал, когда с Драко не стоит спорить. Будто рефлекс, когда отец зовет тебя по имени и ты не можешь не отозваться.

Она всё-таки приподнялась на подушках и села удобнее, если такое вообще было возможно на этой жутко неудобной кровати.

– Что я делаю здесь? Что случилось?

Она знала, что случилось, но не в этом была суть вопроса. Спросить напрямую: «Почему ты не отправил меня домой, а принес к себе и остался со мной?» – было слишком даже для ее бочонка храбрости. Таких запасов там не было.

– Тебе стало плохо, я перенес тебя к себе, а потом ты напала на меня как бешеная фурия и явно пыталась убить.

Его слова так сильно контрастировали с действительностью, что она не удержалась от веселого смешка и посмотрела на кровать. Она явно спала одна, да и была в том же платье, что и вчера. Малфой ни за что бы не поместился с ней здесь, а значит, он спал где-то в другом месте или не спал вовсе.

Она окинула взглядом комнату, словно ожидая увидеть еще одно спальное место, но его, конечно же, не оказалось.

Следующий волнующий ее вопрос: почему Драко просто не трансфигурировал одноместную кровать в большую? Не хотел тревожить и пугать её или…

Побрезговал?

Гермиона подняла на него глаза: он внимательно следил за ней, но не направлял ее мысли никуда, просто молча стоял в своей серой мантии с кровоточащей губой и смотрел прямо на нее нечитаемым взглядом.

Что-то пряталось в его глазах за напускной веселостью. Какое-то напряжение. Он явно скрывал какие-то сильные эмоции, раз во взгляде плескались их оттенки.

Гермиона снова взглянула на кровать.

Нет, он не брезгует, она уверена. Она так привыкла к презрению на его лице за школьные годы, что распознала бы и малейшее проявление. Но его не было. Малфой явно не собирался сжечь после нее постель и проветрить комнату.

Она скользнула пальцами по простыни и ухмыльнулась:

– Шелк?

Брови Малфоя поползли вверх, словно он впервые увидел собственную постель. Он как-то на секунду задумчиво замер и, медленно растягивая слова, ответил:

– Это подходит мне, не считаешь?

Гермиона даже немного удивилась. Всегда игривый Малфой, не упускающий возможности свернуть на бездорожье их взаимного флирта, сейчас практически пропускал снитч, пролетающий рядом с ним.

– Но ты смотришься на них просто идеально.

Да! Она знала, что он успеет схватить этот снитч.

Гермиона слабо улыбнулась. Ее мысли вновь вернулись к тому, почему он здесь, почему она лежит в его кровати, почему он смотрит на нее этим своим пронизывающим, как осенний ветер, взглядом.

Почему это всё?

– А ты как думаешь? – Малфой наклонил голову слегка вбок.

Она спросила вслух? Ей в самом деле нужно больше отдыхать. Все эти приступы, загадки Пожирателей, Малфой с его таинственностью – всё это её утомляло, выжирало все моральные силы.

– Я не знаю, Малфой, – Гермиона ответила честно, хотя признавать собственный логический тупик было не в её стиле.

Но она сидела в палате-камере Министерства после приступа, случившегося в маггловской галерее Тейт, куда она отправилась с условно оправданным Пожирателем смерти Драко Малфоем, по совместительству ее старым школьным недругом, с которым они «сотрудничают» теперь еще и горизонтально, поскольку она влюбилась в него, как глупая третьекурсница.

Всё это было не в её чёртовом стиле, что уж тут!

– Почему ты вернулся в Англию?

Гермионе казалось, что этот вопрос очень важен, поскольку ответ на него приоткрывал завесу тайны Драко, а после случившегося тот всё-таки был должен ей. Минимум, что он мог сделать для неё, – ответить на ее вопросы.

Малфой часто делился чем-то из прошлого, но почти никогда – настоящим. В то время как она, наоборот, предпочитала говорить о настоящем, но не возвращаться к прошлому.

«Оставить прошлое в прошлом» казалось разумным, но оно – прошлое – следовало за ней по пятам, размазывая шесть лет по асфальту послевоенной печалью. И Гермиона носила его, как тяжелый рюкзак с камнями: камень по имени Сириус, камень по имени Дамблдор, повсюду камни-камни-камни, и извлечь их из рюкзака и оставить казалось немыслимым кощунством, ведь все они несли память о великих людях, погибших на войне.

Но нести этот рюкзак с каждым годом становилось сложнее, будто камни наливались слезами выживших и придавливали к земле тех, кто их нёс: Гарри, Рона, её саму и всех остальных.

Малфой наконец сел на край кровати в опасной близости к ее ногам, но не попытался коснуться. Это заинтриговывало и разочаровывало одновременно.

– Вернулся домой, потому что устал скитаться.

– Ты много где был?

– Много, – Малфой кивнул, и челка упала ему на глаза.

Гермиона залюбовалась. В таких простых вещах она видела его красоту. Не в идеально сидящей на нем мантии, не в гордой осанке и даже не в стальной уверенности Малфоя. Ей казалось, что в нем не бывает гармонии больше, чем когда он наклоняет голову и тень от ресниц падает на его бледные скулы. Ей никогда не хотелось сильнее коснуться его, чем когда Малфой проводил кончиком большого пальца по подбородку, смотря вдаль. Едва ли Драко был прекраснее, чем в момент собственной полуулыбки, которая касалась его глаз. В такие моменты Гермиона видела что-то трепещущее в их глубине – это не могло не завораживать.

Осторожно она придвинулась к нему на постели сама. Она могла бы поклясться, что чувствовала на своей лодыжке тепло от его бедра.

– Мать отправила меня так далеко от войны, как могла. Там я и начал свое обучение. Два с половиной года прошли на Тибете, позже я провел полгода в Танжере, несколько месяцев в Индии и Китае, потом была Италия, Ассизи, если быть точнее. Там я даже пару раз виделся с Забини.

Малфой умолк, словно раздумывая, стоит ли продолжать разговор об этом.

– Они с Пэнс почти сразу после войны сбежали в Италию. Родители Паркинсон были Пожирателями, ты знаешь… На самом деле, их союз не был выгоден ни одной из сторон, но они всё-таки выбрали друг друга тогда. Забини говорил, что не жалеет. Тогда я и решил вернуться: они выбрали любовь без дома, а мне оставалось выбрать дом без любви.

Как должно быть ему было тяжело возвращаться сюда? Гермиона как-то неосознанно потянулась к нему, словно могла передать объятиями свое сочувствие. Но лицо Малфоя в ту же секунду окаменело.

– Не смей, Грейнджер.

Она замерла и нахмурилась.

– Я не домашний эльф или какой-то еще несчастный, который нуждается в твоем сочувствии. Война поимела всех. Худшее, что ты можешь сделать, – прижечь раны жалостью. Это не лечит, только доставляет новую боль.

Он встал и, прежде чем отвернуться, довольно четко проговорил:

– Мне нужно смыть кровь.

Малфой развернулся и скрылся за дверью, которую Гермиона и не замечала до этой секунды.

Она разозлила его. Определенно, она разозлила его своей жалостью. Но ведь она всегда так делала. С её мальчишками это всегда работало. Когда Гарри жаловался на муки совести из-за смерти Сириуса на пятом курсе, когда Рон с ужасом слушал радио в палатке. Она привыкла думать, что сочувствие – бальзам для души. Очевидно, не для Малфоя.

Что-то тяжелое будто лежало у нее на груди. Ей не хотелось, чтобы он думал, будто она жалеет его: Гермиона не жалела. Это было чем-то другим.

Она прикусила губу, встав с кровати.

Чем же? Что она испытывает к Новому Малфою?

Гермиона двинулась к комнате, дверь в которую была приоткрыта. Малфой сидел на бортике ванной, слегка касаясь губы зеленым платком, словно проверяя, насколько его ощущения реальны.

Ей не было жаль его.

Гермиона подошла ближе, но он даже не шелохнулся, лишь поднял на неё взгляд, когда она встала между его разведенных ног и перехватила у него платок.

Его взгляд часто казался ей пустым. Зацементированным. Но только сейчас она начала понимать, что это всегда было ее заблуждением. Его взгляд носил в себе весь мир. Частички миллионов эмоций и чувств. Она запрокинула голову Малфоя чуть назад и прикоснулась к его ране. Он даже не вздрогнул.

– Я не жалею тебя, – мягко прошептала Гермиона, смывая кровь под губой. – Я горжусь.

Они оба замолчали, пока Гермиона механически очищала рану на его губе, стараясь не пялиться на него слишком открыто. Внезапно она почувствовала, как теплая рука скользнула по бедру от колена вверх. Целый строй мурашек побежал по позвонкам, теряясь где-то на затылке, отчего ее пробила легкая дрожь.

Рука скользила вверх медленно, словно позволяя Гермионе в любую секунду остановить её движение. И Гермиона даже на секунду задумалась над этим.

Позволить ли Малфою сегодня, сейчас, касаться её?

Мозг лихорадочно работал. Маловероятно, что они остановятся на точке прошлой ночи.

Хотелось ли ей этого?

С ним было хорошо. Лучше, чем хорошо: с ним она была живая, горящая.

С ним хотелось говорить, даже копаться в старом, но возвращаться в настоящее, где он был такой серьезный, внимательный, безопасный. Хотелось спорить, но не ругаться, хотелось касаться его, всматриваясь в каждую черточку лица.

Так много всего хотелось, что она запрещала себе по каким-то несерьезным причинам. И впервые Гермиона задумалась, что, возможно, дело было не в ее ограничениях с прошлыми парнями.

А в нём. В них.

Со всеми другими она чувствовала себя обманщицей. Ведь все шли на свидание с Гермионой Грейнджер, Героиней войны, умнейшей волшебницей столетия. Но получали всегда в итоге её: застенчивую, временами скучную девушку, вздрагивающую от громких звуков, сломанную изнутри и потухшую снаружи.

С Драко же она была собой. Ей не приходилось прятать собственный сгоревший фитиль, ведь Драко знал, какая она. Знал и ничего не ждал. Просто пытался разжечь этот фитиль своими откровенными разговорами снова и снова. Напомнить ей, кто она такая.

Они были как две сломанные детали, которые подходили только друг другу.

Эта мысль позволила Гермионе решить наконец для себя, чего же она хочет.

Она наклонила голову и, едва касаясь губами уголка его рта, провела кончиком языка по его ране. Рука Малфоя сильнее сжала ее бедро. Гермиона прошлась короткими поцелуями вдоль его скул, когда Малфой слегка повернул голову, и их губы столкнулись.

Мягкий поцелуй Гермионы был переплавлен в страстный напором языка Драко. Он скользнул внутрь ее рта и провел по зубам, касаясь ее нижней губы. Одна его рука запуталась в кудрях, другая же, обхватив бедро, прижала Гермиону ближе.

Еще секунда, и Гермиона почувствовала, как он скользнул ладонью под ее платье, задирая ткань вверх, отчего по коже вновь забегали мурашки. Малфой собрал в кулак ее кудри, заставив откинуть голову назад и судорожно выдохнуть. Он спустился поцелуями от скул к ее шее, где ласкал языком, казалось, какие-то совершенно уникальные точки.

Глаза закрылись от наслаждения.

Она застонала, когда почувствовала руку Малфоя на внутренней стороне бедра. Чтобы устоять на ногах, она схватилась за его плечи, и ногти вонзились в ткань его мантии.

Какого черта на нем мантия? Слишком много одежды.

Руки скользнули по его груди, расстегивая мантию и касаясь теплого тела кончиками пальцев. Сердце так громко стучало в грудной клетке, в голове, что Гермионе казалось, мира вокруг не существует, только язык Драко и его губы на ее плечах и ключицах.

Только его рука, ласкающая грудь через ткань платья.

Только его пальцы, пробежавшие по кромке тонких чулок вверх и коснувшиеся ткани белья, уже слишком мокрого.

Гермиона мигом напряглась, бросив рассеянный взгляд вниз. Малфой как-то резко отпустил ее, но только чтобы поднять ее руки вверх и стянуть через голову платье. Ее волосы распушились, и на мгновение Гермиона почувствовала себя неловко, стоя в одном белье и чулках перед ним, полностью одетым: она никогда не ощущала себя красивой, скорее принимала себя любой, опираясь на суждение о том, что внешность – ещё не всё.

Однако его, похоже, не смутило ничего. Она чувствовала, что он хотел её не меньше, и это будоражило, заставляло ее чувствовать себя красивой, особенной. Слегка наклонив голову, Малфой прочертил дорожку влажных поцелуев от ее ключиц к груди. Быстрым движением он избавился от ее лифчика, покрывая нежную кожу вокруг груди неаккуратными, уже больше похожими на звериные, укусами. Вероятно, завтра она обнаружит на теле следы его зубов и пальцев, но она соврет, если скажет, что одна мысль об этом не заставляет ее свести бедра.

Непослушными руками Гермиона попыталась стянуть с Малфоя белую рубашку, и ей едва удалось сдержать восхищенный стон-всхлип и не пожирать его красивое тело глазами.

Она словно не могла собрать картину происходящего полностью, лишь вспышки ощущений по всему телу. Малфой грубо сжал ее сосок губами, поигрывая с ним языком, и Гермиона выгнулась ему навстречу, запуская пальцы в его мягкие волосы.

– Какая ты хорошая девочка, когда молчишь, Грейнджер, – хрипло шептал Малфой куда-то ей в грудь, обдавая ту теплым дыханием.

– Ни… – Гермиона и правда хотела попросить Драко замолчать, но в этот момент ощутила его пальцы, оттягивающие кружево белья и касающиеся клитора, надавливающие на него словно случайно.

– О, тише… – шепчет ей Малфой таким голосом, от которого хочется взорваться или умереть.

Абсолютно все рациональные мысли вылетают у нее из головы, пальцы подрагивают в его волосах. Волна дрожи пробегает по телу Гермионы, и она слегка подается навстречу пальцам.

И слышит это. Слышит его возбужденный полустон.

Все внутри нее переворачивается, когда Малфой подхватывает ее под ягодицы, заставляя ногами обхватить его за талию. Драко пинает дверь ногой, не отрываясь от ее груди, а она просто не может отвести взгляд от того, как его язык порхает над ее кожей.

Сердце стучит где-то в горле. Ей кажется, что она существует только там, где Драко касается ее. Спиной она чувствует, что он опускает ее на кровать.

На секунду она замирает под ним.

Рациональная сторона кричит о том, что нужно бы это прекратить, ведь они в Министерстве, сюда может зайти Гарри, да и с той стороны стоит охранник, который наверняка…

– Грейнджер!

– М-м? – она подняла на него рассеянный взгляд.

– Я слышу, как работает твой мозг. Это не возбуждает.

– Прости, – только и смогла пискнуть она.

– Мне остановиться?

Ему остановиться?

Гермиона окинула жадным взглядом его красивое тело, глаза, отливающие лихорадочным блеском, губы, слегка покрасневшие от поцелуев, спадающие ей на лоб практически серебристые волосы.

Да к черту!

Она сама тянется к нему за поцелуем, и он подается ей навстречу, проникая в рот своим языком. Она чувствует его пальцы у себя между ног. Уже более властные движения, резкие надавливания, два пальца, неожиданно вторгшиеся в ее узкое пространство, вновь легкое поглаживание клитора…

– О Мэрлин… – выдыхает она, когда от поцелуев приходится отказаться из-за нехватки кислорода.

Она чувствует, как Малфой усмехается где-то в районе ее груди, и подается ему навстречу, лихорадочно пытаясь найти, за что ухватиться руками, когда он сгибает пальцы внутри неё и задевает какую-то особо чувствительную точку. Она чувствует, как близка, так невероятно близка к тому, чтобы взорваться феерверком и забрать его с собой, но внезапно его пальцы исчезают, и она не может сдержать разочарованный вздох.

Звук расстегивающейся ширинки и ощущение прохладного металла на разгоряченной поцелуями коже живота едва не заставили Гермиону заскулить. Она замерла в ожидании на какие-то секунды, пока не ощутила руку Малфоя на своем бедре.

Он резким толчком вошел в нее, и Гермиона выгнулась в спине, прижавшись к нему грудью. Конечно, Малфой не мог быть нежным – он же всё-таки Малфой, – но это было именно тем, что нужно ей.

Со стоном он начал двигаться внутри нее, снова вернувшись к ее губам. Гермиона тихо застонала от ярких эмоций и новых волн удовольствия, разливающихся по телу с каждым его толчком. Ей казалось, что она никогда не испытывала подобного. Да Мерлин, она и не испытывала. Все это было вновинку для нее, а потому всё, что могла делать Гермиона, – отдаваться полностью этим ощущениям.

Солнечный свет очерчивал рельефный живот Малфоя, плавно скользящего над ней. Она захныкала, обхватив руками грудь, чувствуя как что-то яркое нарастает внутри.

Драко громко выдохнул, простонав какое-то ругательство над ее ухом.

Гермиона выгибалась навстречу, стараясь ощутить это чувство всенаполненности снова: хотелось закрыть глаза и сконцентрироваться только на ощущениях, но его взгляд, такой желанный, отражающий ее собственное безумие, был просто необходим. Никогда она еще не видела у него такого открытого взгляда, никогда он еще не был так уязвим для неё. Этот клубок чувств из нежности, страсти, наслаждения рос внутри, и Гермиона запустила пальцы Драко в волосы, слегка потянув его на себя.

– Смотри на меня, – его слова опалили ее губы, и она подчинилась.

Что-то слишком интимное было в том, как их взгляды пересеклись: из-под полуприкрытых век Малфоя беспорядочно скользил от ее рта к глазам, а серебристые волосы, ниспадавшие обычно едва ли не до скул, касались ее щеки.

Комната наполнилась их вздохами, стонами и пошлыми шлепками.

Именно бешеный взгляд Драко стал тем, что перекинуло ее через край. Чистая похоть.

Гермиона содрогнулась, подавшись вперед, когда ее тело сотряс сильнейший оргазм в ее жизни. Она вскрикнула так громко и протяжно, как точно не должны кричать хорошие девочки. Драко уже больше не сдерживался, и кончил следом, изливаясь в нее с каким-то задушенным рычанием.

Когда первая волна эйфории отступила, он вышел из нее, тяжело дыша, и опустился на кровать рядом.

Они потерялись друг в друге в этот момент. Гермиона прикрыла глаза и попыталась восстановить дыхание. Она чувствовала необыкновенную легкость и усталость одновременно. Инстинкты требовали, чтобы она свернулась калачиком на груди Малфоя, и он, словно почувствовав, обнял ее за талию и притянул спиной к своей груди.

Его дыхание задевало волосы. Гермионе не хотелось ничего говорить, просто лежать так. Ей нравилось думать, что у них появился новый статус. Вначале они были однокурсниками. Потом недругами. Затем напарниками. И вот сейчас они стали любовниками. Возможно, случайными. Может, даже разовыми. Но этот статус был определенно лучшим из тех, что у них когда-либо был.

Комната пахла сексом, пахла ими, пахла единением.

Малфой зашевелился, словно пытался зарыться глубже в ее волосы, и глухо проговорил:

– Если бы я знал, что для твоего соблазнения потребуются физические увечья на моем лице, я бы сделал это еще в Хогвартсе.

Гермиона не смогла определиться в чувствах, смесь возмущения и смеха переполняла ее, но она лишь хихикнула:

– Было бы интересно посмотреть, до чего бы ты дошел.

Теперь смешок издал уже Малфой:

– В свете моей несколько трусливой школьной натуры, вероятно, я бы просто взял тебя измором или дождался, пока время не унесло бы в могилу все остальные приемлемые для тебя варианты и не остался бы только я.

Гермиона уже открыто засмеялась:

– Будем считать, что именно принудительные изменения твоей натуры привели нас к… – она запнулась, не зная, как это обозначить.

Спиной она почувствовала, как содрогается от смеха грудь Малфоя, и возмущенно обернулась. Он улыбнулся ей в ответ и, смотря нагло ей в глаза, четко и чуть громче, чем следовало, сказал:

– Сексу, Грейнджер. Это называется секс. Большие мальчики и девочки иногда делают это, когда нравятся друг другу.

– Очень смешно, Драко, – сказала она, слегка толкнув его плечом, отчего он засмеялся только громче.

Гермионе этот небольшой диалог показался настолько удивительно нормальным, что это заставило её смутиться.

– Мне надо в душ, – негромко проговорила она и застыла.

Все её вещи остались на полу в ванной, а у Драко была лишь небольшая простынь, забрать которую означало бы оставить его абсолютно голым, поскольку одеваться гаденыш, судя по всему, не собирался. Но идти голой…

Она медленно повернулась к нему. Малфой явно знал, о чем она думает, поскольку на его лице расцвела какая-то нахальная улыбочка. Чертов слизеринец!

– Какие-то проблемы, мисс Гриффиндор? – ухмыляясь, спросил Драко. Очевидно, он уже догадался о ее противоречиях и поэтому назвал ее этим старым прозвищем.

Хотел взять ее «на слабо»? Чудесно. Посмотрим.

– Абсолютно никаких, – сказала она, облизнув губы, и поднялась с кровати.

Гермиона постаралась сделать это как можно грациознее: она повернулась с идентичной ему нахальной улыбкой и успела заметить, как в мгновение потемнели его глаза.

У кого вообще, святой Годрик, могут быть такие полупрозрачные светлые глаза?

Малфой вдруг схватил ее за руку, и она не успела даже вскрикнуть, как он усадил ее поверх простыни прямо к себе на бедра и, запустив одну руку в ее кудри, притянул ее к себе для жадного поцелуя.

Тело Гермионы было слишком расслабленным и удовлетворенным для новой волны возбуждения, поэтому она почувствовала лишь трепет от прикосновений его горячего языка к своим губам. Это казалось чем-то ненастоящим, но она была уверена в том, что чувствует. Это было таким естественным и долгожданным. Его запах окутывал ее, и она прижалась к Драко крепче.

Он оторвался от ее губ и как-то непривычно мягко провел по ее волосам, улыбнувшись. И это не было ни одной из виденных Гермионой ранее улыбок. В ней не было ни игривости, ни иронии, она словно была наполнена какой-то теплотой, так редко прорывающейся сквозь внутреннюю броню Малфоя. Возможно, произошедшее и для него означало нечто большее, чем просто секс. Гермиона постаралась запечатать этот момент в одной из бесконечных шкатулок ее памяти: она будет возвращаться к нему снова и снова, когда их с Драко пути разойдутся.