Текст книги "Лимб (СИ)"

Автор книги: Ремаркова дочь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)

– Я лечу её.

Но… когда-то Блейз тоже был слизеринцем.

– Неужели, Малфой? И это никак не связано с тем, что ты сох по ней с третьего курса?

Драко бросило в жар.

Забини избрал неплохую тактику, но и он сам постыдился бы зваться Малфоем, если бы сдался так легко.

– Я не сох по ней с третьего курса, – деланно безразлично ответил Драко. – Мерлин… я вообще был еще ребенком.

Забини запрокинул голову и рассмеялся, словно в жизни не слышал ничего уморительней.

– Брось, Драко! Ты на четвертом курсе уже срывал цветы пуффендуйских фей.

– Срывал цве… Салазар. Забини, твоя манера изъясняться похожа на изнасилование настолько, что мне нестерпимо хочется вновь вернуться на пятилетнее очищение в Тибет.

Судя по ехидной улыбочке Блейза, Драко допустил в этой партии ошибку.

– А ты уже успел испачкаться?

Определенно допустил.

Малфой медленно выдохнул, уговаривая себя не проклинать лучшего друга за оскорбительную аллюзию.

– Даже не думай, Забини.

Блейз расслабился на диване и поднял руки в капитулирующем жесте.

– Надолго вы с Пэнс в Британии? – задал вопрос Драко, зная, что эта парочка, умудряющаяся до сих пор сочетать в себе трогательную заботу и неугасающую страсть, никогда не могла разделиться надолго на две самостоятельные составляющие. Впрочем, по этой же причине они не хотели пока добавлять третью составляющую в их брак.

– Пока не женим тебя, Златовласка, – ослепительно улыбнулся друг, зная, как Малфой ненавидит это прозвище.

Он получил его еще на пятом курсе, когда какая-то семикурсница, выходившая из его спальни после ночи, погладила Малфоя по волосам и поблагодарила «одаренную Златовласку». Сидевший на диване Забини поставил своей целью никогда не давать Драко забыть об этом.

И он справлялся.

– Могу предложить тебе переехать в мэнор, мама будет страшно рада. В конце концов, разве Отдел женитьбы Драко Малфоя не должен находиться в постоянной боевой готовности? – шутливо парировал Малфой, раскачиваясь на стуле.

Он любил подобные беседы с другом, на этом строилось всё их общение начиная с первого курса.

– Полагаю, Нарцисса займется организацией свадьбы, а моя задача будет состоять в том, чтобы ты не налажал с выбором невесты. Она знает?

Руки Малфоя крепко стиснули подлокотники стула. Ему не нужно было знать, о ком говорит Блейз. И хотя они почти ни разу не обсуждали это вслух, друга нельзя было обмануть.

– Нет. И она не узнает.

Лицо Забини мгновенно стало серьезным, утратив прежнюю игривость.

– Ты должен сказать ей, это могло бы…

– Ты ни хрена не знаешь, Блейз.

– Ну конечно, Драко, – раздраженно процедил друг. – Скажи ей!

Малфой ощетинился. Это вообще его не касалось. Это нужно и можно было оставить в прошлом, и Драко не собирался это ворошить, но, похоже, у Блейза были свои планы.

– Я помог ей сейчас. Сделал то, на что не хватило сил тогда. Нет смысла к этому возвращаться.

– Смысл в том, что она будет знать, кому обязана своим спасением, – Блейз вскочил с дивана и направился к его столу.

Драко встал следом и, нервно развернувшись, остановился у зачарованного окна

– Пять лет в коме не спасение, Блейз! – практически выкрикнул он.

Шумный выдох сзади подсказал ему, что Забини, как и всегда, принимает его решения, даже если не считает их правильными.

Вот почему Блейз был его лучшим другом.

Никогда не осуждай. Просто будь рядом.

– Не защити ты её тогда, лежать ей в Мунго до конца дней, – гораздо тише добавил Блейз, и Малфоя передернуло, как передергивает человека, остановившегося за секунду до катастрофы, когда он еще может посмотреть ей в глаза, но уже точно, точно знает, что избежал её.

– Я сделал всё сейчас. Я её вытащил.

Это ведь оправдывало то, что происходило до? Или нет? Драко не знал, но это не было важно. Самым важным по-прежнему оставалось возвращение Грейнджер из чертогов её запутанного разума.

– Не-ет, Малфой, скажи, что ты этого не сделал, – голос Забини неожиданно задрожал, и Драко обернулся, чтобы увидеть, как друг сотрясается от хохота.

– Ты переспал с ней? – тон Блейза выражал сразу палитру эмоций: удивление, восторг, недоверие.

– Блять, о чём ты? Она не встает с чёртовой кровати, – Малфой не хотел озвучивать факты, которыми не гордился. Это было в его стиле – ну хоть что-то же должно оставаться неизменным?

Переспать с пациенткой – просто кощунство с точки зрения этики. Пусть даже у них случился ментальный секс: он значил не меньше. Всем известно, что возбуждение начинается в голове.

– Насколько я знаю, ей вставать и не обязательно, – Забини сдерживал смех изо всех сил, а Малфой лишь морщился в ответ на слишком неизящную шутку друга. – Что бы ты с ней не сделал, это явно превышает то, что ты делал с другими пациентами. Что-то я не помню такой теплоты в твоих глазах, когда ты лечил Манчини на Сицилии. Хотя у старикашки был потенциал. Ты видел, как он…

Малфой содрогнулся.

– Умоляю, заткнись и не продолжай. Ещё немного твоих шуток, и мне самому понадобится ментальный целитель.

– Так что? Тебе удалось-таки схватить за золотой хвост свою редкую птицу?

Драко раздраженно выдохнул и серьезно посмотрел в глаза другу, надеясь, что он увидит, что самое время захлопнуть свой хренов болтливый рот.

– Вели-и-икий Салазар, ты сделал это! – присвистнул Блейз. – Не знаю, правда, что и как… но вижу по тебе.

– Ну сделал, – только и сказал Драко, напряженно кивнув. Он не собирался ничего скрывать от друга, но и делиться подробностями не стал бы. Никогда.

Забини ухмыльнулся.

– Так и знал. Ты выглядишь… – друг задумался, подбирая слова, – словно вернулся домой спустя годы странствий. Я рад за тебя, Малфой. И Мерлин, расскажи мне, где надо шлепнуть подпись, чтобы в случае, если я слечу с катушек, мне влепили аваду промеж глаз раньше, чем я попаду к тебе на лечение, ты, похотливый аристократишка.

Драко не удержался от смеха, и когда Блейз похлопал его по плечу с ехидной улыбкой, он и вправду почувствовал себя дома. Возможно, судьба уже опустила свой нефритовый жезл, которым знатно его покалечила.

***

Когда Малфой вошел в палату к Грейнджер, там уже сидел Поттер. Впрочем, большая его часть лежала на кушетке: голова покоилась на ладонях Гермионы, которые он, в свою очередь, сжимал в руках.

Драко застыл в дверном проеме. Он не чувствовал неловкости. За время лечения Грейнджер он неоднократно видел героя и в слезах, и в отчаянии, и в абсолютно свинском алкогольном опьянении. Однако раньше Драко разделял чувства Поттера. Он переживал вместе с ним все её победы и поражения. И хотя Малфой скорее вернулся бы в Тибет, чем признался кому-то, что они с бывшим школьным врагом стоят по одну сторону надежды, это действительно было так.

Сейчас же Поттер был явно одинок в своей… печали? Горечи? Страхах?

Какого Мерлина вообще происходит опять с этим нытиком?

Драко бы закатил глаза, если бы не скорбное выражение лица Грейнджер. Она пыталась вырвать свои ладони, и Драко уже было хотел напомнить Поттеру о личном пространстве, необходимом для её выздоровления, но он, казалось, вспомнил об этом сам и, двинув головой, освободил её ладони.

Тут Гермиона подняла правую руку и коснулась вихров Гарри, аккуратно прочесывая тонкими пальцами темные пряди.

Стараясь ступать максимально бесшумно, Драко прошел к стулу неподалеку. Его наблюдения за её состоянием всегда были самыми неоднозначными часами дня. Он наслаждался её обществом. Казалось, даже воздух становился чище рядом с ней. Вся атмосфера словно уравновешивалась, и Драко замечал за собой, что гнетущие душу мысли никогда не посещали его в её присутствии. Всё чаще это были размышления о матери или счастливые детские воспоминания… иногда он даже позволял себе думать о будущем.

Теперь мысли о том, что могло бы быть, сменились на мысли о том, что будет. И их контраст ощущался потрясающе.

Драко заполнял привычный формуляр, состоящий в основном из стандартных вопросов о самочувствии пациента, когда услышал нервное бормотание.

Довольно быстро он осознал, что оно принадлежит Поттеру.

– …Миона, мне так жаль, жаль, жаль, мне очень жаль… Я и Рон…

Драко опустил голову, стараясь сконцентрироваться на формуляре и скрипе зачарованного пера. Уж слишком болезненно знакомо выглядел этот порыв Поттера. В конце концов, и Драко стоило бы склонить голову ей на ладони.

Однако у него будут еще тысячи дней для более подготовленной речи извинений. Он на это надеялся.

Конечно, если Грейнджер не прогонит его сломанной метлой.

Ведь… героиню войны явно ждут более яркие перспективы, чем все, что может предложить колдомедик из Мунго. С другой стороны, в своём сознании она явно была не против его компании, хотя он и…

Поток сознания прервал тихий и хриплый голос, от которого у Драко по всему телу поползли мурашки.

Он звучал совсем не так, как в внутри ее головы.

Охрипшая, тусклая, как свет в коридорах слизеринских подземелий, уставшая от самой жизни нить её голоса прошивала нутро, латая прежде множившиеся трещины его страхов.

– Гар… ри…

Казалось бы, всего два слога, но Драко показалось, что все частицы в палате замерли, чтобы закружиться неудержимо вокруг восторга двух мужчин, наконец услышавших долгожданный звук. Ее голос. Голос той, перед которой они оба были виноваты до края. Той, что всегда отдавала, ничего не требуя взамен.

– Гермиона. – Поттер замер, едва произнеся имя: ладонь Грейнджер мягко накрыла его губы.

– Есть старая болгарская легенда… – Драко прислушивался изо всех сил. Ему почему-то казалось, что всё, что она сейчас скажет, останется с ним, даже когда на его могилу опустится последний цветок, – в ней говорится о том, что каждому человеку судьбой выдано три телеги с луком…

Она замолчала, словно воздуха не хватило. Словно она задыхалась. Драко видел, как ей непросто дается эта речь, но перебить её не решались ни он, ни Поттер.

– И как бы человек не противился, он не сможет закончить эту жизнь, не съев свои три телеги. Кто-то ест их маленькими ложками всю жизнь, а кто-то съедает все разом.

Исхудавшие бледные пальцы всё ещё прочесывали волосы Поттера, но глазами Грейнджер вдруг нашла Драко, словно говорила это и для него тоже.

– Мы свои телеги съели, и хватит с нас. Давай просто… жить.

Она не отводила серьезного взгляда от Малфоя, и он замер. Каждой клеточкой тела и разума.

Именно сейчас, в этом моменте, не существовало ни больничной палаты, ни Поттера, ни прошлого. Только шанс, который раскручивался волной облегчения между ним и Грейнджер.

Комментарий к Часть 15.2

Эту болгарскую легенду я и вправду услышала от одного пожилого болгарина, и она помогала мне не опускать руки в самые темные времена жизни. “Эта ложка точно последняя” – говорила себе я, и это срабатывало. Надеюсь, она также поможет и вам. К сожалению, в интернете я её так и не нашла, поэтому она, полагаю, относится к почти утраченному славянскому фольклору.

========== Часть 16 ==========

Комментарий к Часть 16

Дорогие подписчики, я знаю, что обещала завершить работу до нг, но жизнь вносит коррективы)

Как вы думаете , заслужили ли Драко и Гермиона счастливый финал?)

Дальше остался только эпилог, он написан, но не проверен)

Малфой вышел из кабинета и направился в палату Лонгботтомов с усталым вздохом. Он не был тем, кто легко сдается.

Ну ладно, может быть, когда-то и был. Но проклятый Исчезательный шкаф и угроза жизни матери в несколько месяцев покромсали его избалованную слабость. Не то чтобы это оказался хоть сколько-нибудь приятный процесс.

Тем не менее, сейчас Малфой не станет сдаваться.

Лечение Алисы Лонгботтом длилось уже несколько месяцев. Тяжёлых и упорных боёв с безумием, по-хозяйски обосновавшемся в мозгу пациентки, раскинув свои истеричные сети повсюду, оплетая апатией каждый нерв. Малфой по крупицам очищал сцепленную, сросшуюся тревогу Алисы, как ювелир, боясь сделать хотя бы одно неверное движение. Однако раз за разом мозг Лонгботтом отвергал его вмешательство, даже минимальное. Последние двенадцать сеансов выжали из него все соки настолько, что практически каждый его рабочий день заканчивался носовым кровотечением.

Малфой принимал это как издержки профессии, и он бы даже обрадовался им, если бы лечение давало результат. Хоть что-то давало бы результат. Драко не сомневался, что хоть какие-то изменения его методика внесет, но прежде чем создать снузелен для Алисы, необходимо было пробиться к её разрозненному сознанию, что оказалось трудновыполнимой задачей.

В отличие от гениального мира подсознания Грейнджер, мозг Алисы ничего не сублимировал и не проектировал. Её сознание напоминало вьюгу из разорванных по частям мыслей, обрывки которых летали в беспорядочном хаосе, распадались на части, собирались в неверные конструкции, ни о чем не сообщали и никуда не вели.

Признаться, даже случай Грейнджер был менее безнадежен. С ней вдали брезжил шанс достучаться до подсознания и заставить её сломать собственные барьеры.

В ситуации же с Алисой всё было гораздо хуже. Драко не только не смог поговорить с ней – он не видел Алису ни разу с тех пор, как прорвался в ее сознание. Она пряталась или бродила где-то там, и он не знал, как выманить её.

Сегодня была тринадцатая попытка, и Драко… он просто устал. Мало того, что сам процесс легилименции отнимал чертовски много сил и магической энергии (вероятно, поэтому Драко оставался единственным целителем-легилиментом в Британии), так ещё и борьба с хаотичными обрывками бреда Алисы Лонгботтом утомляла.

Установив стул напротив её кровати, он заклинанием проверил её магические показатели, общее состояние и осмотрел её маггловским методом, что не было необходимо в Мунго, но Малфой считал это неотъемлемой частью лечения.

Алиса была стабильна. Худшее в состоянии его пациентов. Стабильность. Рай для уставших, ад для алчущих жизни. Алиса оглянулась на дверь, а потом посмотрела на Малфоя и, сваляв простынь в большой комок, нежно прижала ту к груди.

Малфой на секунду задумался, не вспоминала ли она таким образом своего сына, и что-то тоскливое потянуло нитью из груди к горлу. Драко сглотнул. Внезапно Алиса поднялась с кровати и направилась к нему. Это не удивляло: она была спокойным пациентом, он разрешал ей даже ходить по коридору, но она, как правило, никогда не покидала палаты.

Она подошла к Драко и аккуратно передала ему скомканную простынь, внимательно заглядывая в глаза. Он замер, когда Алиса потянула его за руку вглубь палаты, где лежал её муж Фрэнк.

В отличие от Алисы, он не был стабилен и уж точно не был спокойным пациентом. На памяти Малфоя у него неоднократно случались приступы агрессии и тревоги: он выл и метался по палате, пытаясь причинить себе и персоналу вред. Однажды молодой колдомедик не уследил за его активностью, и Фрэнк исполосовал ногтями до крови пол и стены, а когда колдобрат стал его усмирять, он расплакался и попытался раскроить себе череп об стену. После этого случая его перевели в отдельную от Алисы палату, но это оказалось очередной врачебной ошибкой, так как Алиса так или иначе пробиралась к Фрэнку и засыпала у его кровати.

Тогда палату Фрэнка закрыли. На следующее утро колдомедик обнаружил спящую Алису у двери мужа. Как раз тогда Малфой и начал работать в Мунго. Он вернул Алису в палату с Фрэнком, так как их показатели магической активности угасали, если они долго находились по отдельности, как если бы они подпитывали друг друга энергией.

На всякий случай Малфой наколдовал барьер активности – если показатели Фрэнка зашкаливали, пространство пациента изолировалось и становилось безопасным, стены смягчались, острые предметы становились ватными, а колдобрат строго следил за порциями Успокаивающей настойки. Тогда Алиса часто смотрела на мечущегося Фрэнка со своей постели и не шевелилась часами. Хоть барьер и ограждал ее от мужа, она и сама не пыталась к нему подойти и никогда не выходила в коридор в такие «плохие» для Фрэнка дни.

Просто сидела и смотрела со скорбным лицом.

Впрочем, в барьере не было серьезной необходимости. В моменты припадков Фрэнк никогда не вредил Алисе. Она была для него неприкосновенна.

Сейчас Алиса подвела Драко к барьеру, который уже на протяжении двух дней скрывал Фрэнка от всех остальных. Малфой остановился у кровати рядом с ней, держа в руках нелепо смятую больничную простынь. Алиса повернулась к Драко и молча уставилась на него, явно чего-то ожидая.

Пройдя через барьер к Фрэнку Лонгботтому, он оглянулся на его жену и заметил, как пристально она смотрит то на простынь в его руках, то на Фрэнка, отвернувшегося к больничной стене и дрожащего в припадке.

Быть может, она… Могла ли Алиса сделать настолько рациональный вывод?

Фрэнк дрожал. Очевидно, Алиса сделала вывод, что он замерз, и предложила Малфою свою простынь, чтобы укрыть его. Это было бы… слишком хорошо. Практически целая цепочка из трех звеньев. Дрожь – холод – простынь.

Алисе было невдомек, что Фрэнк дрожал не от холода, а от приступа, но раньше она с трудом складывала мыслительный процесс из двух звеньев. Голод – еда. Спать – кровать. Посетители – веселье. И даже это было настолько редким и в большей мере инстинктивным, что Малфой часто сомневался в возможном исцелении Алисы.

Сейчас же маленькая искра надежды, как первый собственный Люмос, зажглась в нем.

Он накрыл Фрэнка простынью и проверил его активность, прежде чем вернуться к Алисе. Той уже не было у барьера, она лежала в кровати и смотрела на стул перед собой так, словно никогда прежде его не видела. Даже когда Малфой приблизился к нему, она не изменила направление взгляда и вообще никак не показала, что заметила постороннее присутствие.

– Ну что же, Алиса… Сегодня мы попробуем с вами разобраться в творчестве Ива Кляйна. Признаться, я был уверен, что вас заинтересует Сальвадор Дали или, на крайний случай, Энди Уорхол, но вкусы у всех разные.

Малфой достал одиннадцать пергаментов, и после взмаха его волшебной палочки те окрасились в абсолютно одинаковый синий цвет.

Алиса всё ещё была зациклена на стуле, неподалёку от которого стоял Малфой, и Драко пришлось левитировать прямо к её лицу идентичные синие пергаменты, чтобы она обратила на них внимание. Когда её взгляд наконец упал на один из них, Малфой погрузился в её сознание.

Как и всегда сдавливающее чувство у висков и в надбровных дугах сообщило ему о том, что он пробирается внутрь. Вокруг мгновенно зажужжал рой мыслей: где-то клочки слов собирались в бессмысленный бред, который поначалу Драко даже пытался расшифровать, надеясь найти в этом какую-то закономерность или отголосок осознанности. Однако всё было неудачно. Как и в случае с Грейнджер, Драко не мог пользоваться палочкой в чужом сознании, если тот, кому оно принадлежало, не представлял это сам. Всё, что Драко мог, – добавлять нечто свое в голову Алисы наперекор её собственному бреду.

Последние сеансы он внедрял в ее мозг картины известных мастеров, формируя ауру пустой комнаты с успокаивающим звуком, мягким светом и запахом чемерицы, лежавшей в основе любого успокаивающего зелья, которым глушили пациентов его отделения.

Сегодня он решил сделать по-другому. Сосредоточив свое внимание на тишине и пустой стене, Малфой поочередно «вырисовывал» те самые одиннадцать картин Ива Кляйна. Когда рой мыслей Алисы остался звучать где-то позади, Малфой вызвал стул и сел напротив картин.

Мгновения тянулись липкой бесконечностью. Вакуумная тишина, отсутствие света, запаха, только одиннадцать абсолютно одинаковых синих картин заполняли ту часть сознания Алисы, в которой находился Драко. Он всё еще надеялся, что она придет. Что прорвется сквозь хаос собственного бреда.

Малфой не знал, почему выбрал именно этот метод. Возможно, то была интуиция, а может, его слишком окрыляли успехи с Грейнджер, вселяя уверенность, что и с Алисой он не облажается.

Хотя «лажать» когда-то было его призванием. Он внутренне усмехнулся. Грейнджер шла на поправку. Слишком быстро, по мнению Малфоя. Она говорила, хотя и далеко не так много, как раньше, но много читала, поэтому, да… была готова к выписке.

Только он не был готов к её выписке.

Они так и не поговорили. Точнее он не поговорил с ней. Никак не обозначил себя в ее реальной жизни, кроме как её ментальным целителем. Несколько дней назад, извиваясь в собственной голове от отрицания, он признал, что просто ждал от неё хоть какого-то знака. Если бы она хотя бы заговорила о случившемся в её сознании, он бы…

Малфой внутренне собрался. Не время думать о ней. Как и всегда, его концентрация при мыслях о Грейнджер терялась, что могло значительно повредить сеансу.

Он опять сосредоточился на картине.

Когда мысли Малфоя плавно вернулись к искусству, лениво обтекая картины, он внезапно почувствовал чужое присутствие. Стараясь не волноваться слишком сильно, чтобы не разрушить иллюзорную снузелен-комнату, он продолжал смотреть на пергаменты.

Алиса опустилась рядом на пол. Она не отрывала взгляда от картин, но ничем не выдавала собственного интереса к самому Малфою.

Когда, по мнению Малфоя, прошло уже достаточно времени, он заговорил почти шепотом:

– Это Ив Кляйн и его концептуализм. Он был не таким, как Рене Магритт или Клод Моне. Ив Кляйн был не похож на других. Он открыто смеялся над над потребителем искусства, прикрывающимся скрупулезной, но ничего не объясняющей и никому не нужной информацией. Он создал эти одиннадцать идентичных картин и продал их по-разной цене, чтобы народ понял, что нет никаких правил и рамок, а всё, к чему прикасается человек, становится искусством.

Малфой замолчал. Алиса по-прежнему не шевелилась и ничего не говорила.

– Рамок нет, Алиса, всё это в голове человека.

Они продолжали сидеть так, пока её сознание не начало меркнуть, и Драко не покинул палату крепко спящей Алисы Лонгботтом, в лечении которой наметился небольшой сдвиг.

Этот сдвиг ощущался как первый глоток морозного утреннего воздуха в Рождество – уникально.

***

Лечение Алисы двигалось гораздо медленнее лечения Грейнджер, и хотя срок безумия не имел прямого отношения к выздоровлению пациента, Малфой не надеялся на скорый контакт Алисы Лонгботтом с реальностью.

Зато подходило время выписки Грейнджер, назначенное на следующее утро. По мере приближения этого дня решимость Драко поговорить с Грейнджер возрастала.

И возрастала.

И возрастала.

Но он молчал. День выписки должен был стать для его отделения практически национальным праздником. Еще до прихода в Мунго Драко слышал, мол, «из Тики не выходят сами». Поэтому завтра, когда Грейнджер будет уходить, отделение станет светлее.

Для всех, кроме Драко, конечно. Потому что едва ли в его отделении найдется еще хоть один пациент, к которому Драко заходил бы наполниться теплом.

Локонс?

Драко усмехнулся про себя.

Ему надо с ней поговорить. Завтра её будут встречать и клан Уизли, и журналисты, с трепетом ожидающие кадров выздоровевшей героини, и, возможно, её родители, если Поттер этим озаботился. Все её друзья и близкие люди.

Ему там не было места. Ему нигде не было места в её жизни. Вот оно. Именно то, почему Драко не начинал разговор. В молчании сокрыта надежда. Правда же рубит её на корню. Поэтому хитрый слизеринец Драко Малфой в выборе «пан или пропал» предпочитал «или». Тем не менее, перспектива выписать Гермиону Грейнджер и видеть её только на обложках газет его не привлекала.

Ему нужно поговорить с ней. Он просто придет и будет вежлив с ней, тем самым показав, что они способны нормально общаться.

Драко набрал в грудь побольше воздуха и толкнул дверь в палату.

– Готова блистать на обложке Пророка, Золотая Девочка?

Идиот. Мерлин, он гребаный идиот.

Сидевшая на постели с книгой Грейнджер вначале нахмурилась, но затем её лицо разгладилось, и она улыбнулась.

– Даже удивительно, Драко Малфой, как при таких впечатляющих навыках легилимента и окклюмента, ты не перестаешь оставаться заносчивым мальчишкой подавляющее количество времени.

Её голос звучал так же, как звучал в Большом зале, когда она отчитывала тугодумную часть Трио; так же, как когда она оборонялась от нападок слизеринцев, – немного высокомерно, немного саркастически. Но было сейчас в её голосе и что-то еще. Что-то, чего раньше он не встречал.

Так что же?

– Не могу поверить. Сама Гермиона Грейнджер сделала мне такой впечатляющий комплимент. Я отмечу этот день красным в календаре и каждый год буду приходить к этой палате и гладить дверь, – Малфой опустился на стул рядом с ее кроватью и, заставив волшебный формуляр с показателями её состояния парить в воздухе, принялся диагностировать пациентку.

– На самом деле я преследовала две цели, – как-то слишком довольно произнесла Гермиона, но Драко видел, что она в волнении сжала пальцами простынь.

Неужели она тоже волнуется?

По правде говоря, неудивительно, ведь за все прошедшие недели с момента её первых слов они практически не разговаривали. Пара фраз о её здоровье или посетителях, и на этом всё.

А потом Малфой напивался в кабинете и порицал себя трусом. Но на следующий день снова молчал.

– Хитро, Грейнджер. Продолжай, – он не отводил взгляда от диаграммы, которая показывала, что Гермиона абсолютно здорова и готова к выписке.

Тем не менее, Драко накинул еще одно расширенное заклинание поверх основного. Более углубленное. Конечно, чтобы удостовериться, что она и правда в порядке и нет ни одной причины оставить её здесь еще ненадолго.

– Во-первых, это была своего рода благодарность. Я ведь… так и не сказала тебе спасибо. Спасибо, целитель Малфой.

Нога Драко дернулась. «Целитель Малфой». О, эта девочка не стала бы так искренне говорить ему это, если бы знала, какой калейдоскоп восхитительно горячих вещей мелькнул у него перед глазами. Наивная Грейнджер. Страстная.

Перед Драко ворохом воспоминаний проплыли их поцелуи, секс в этой палате. Всё это жаром заползало в нутро Малфоя, и единственное, о чем он молился, – чтобы Гермиона не заметила его реакцию на своё обращение к нему.

Пожалуйста, Грейнджер. Всегда пожалуйста.

– А во-вторых, я хотела подтвердить свою догадку о том, что ты окклюмент.

Драко удивленно моргнул. За своими фантазиями он упустил из виду одну важную деталь: Грейнджер была умна. Чертовски умна. Самая, мать его, выдающаяся ведьма столетия. Обвела его, как пуффендуйца. Наивный Драко.

Ей не стоило знать… Она ведь не могла знать, так?

Знали только он, Нарцисса и Блейз.

Драко судорожно перебирал список её посетителей в голове, с облегчением понимая, что её не посещал никто, кроме Уизли и Поттера, а значит, это всего лишь совпадение.

– Как по-слизерински, Грейнджер. Я впечатлен, – Драко специально не отводил взгляда от диаграммы, стараясь сконцентрироваться на показателях, чтобы не дать пронырливой ведьме заподозрить хоть что-то.

Несколько лет вдали от неё поистрепали его хватку – он её недооценил. Он бы не удивился, узнав, что Грейнджер специально ввернула «целитель Малфой», дабы утянуть его мысли подальше, а затем выведать всю нужную ей информацию.

Хороша. Он чувствовал себя жучихой Скитер в банке.

– Благодарю за комплимент. Теперь настала моя очередь греться в лучах твоего восторга?

Она что, флиртует с ним? Салазар, да что не так с этим миром?

Драко наконец оторвал взгляд от диаграммы и посмотрел на Грейнджер. Она выглядела бы как самое хрупкое и невинное создание, если бы не её глаза. Сверкающие каким-то манящим светом с искрами веселья и легким прищуром, они явно выдавали в хозяйке манипуляторшу и интриганку.

То, что ему нужно. Он хотел её себе.

– Определенно, да, – и, Мерлин, он не врал. Она вызывала в нем совершенно противоречивые эмоции: восхищение и волнение, желание наорать на нее и поцеловать.

– Ты поэтому меня спас в Мэноре?

Что?..

Блять.

Блять. Блять. Блять.

Она знает.

Откуда она узнала? Блейз ведь не мог?..

Ну нет, друг бы никогда с ним так не поступил. Но он мог рассказать Пэнси, которая… Нет. Пэнси – маленькая сука, ей дела нет до чужого счастья, только до несчастья.

Формуляр с громким стуком упал на пол, стоило Драко потерять концентрацию. Диаграмма замелькала, но осталась висеть над Грейнджер. Маленькая синяя линия дрожала, показывая, как возрастает волнение.

Драко лихорадочно думал. Он понятия не имел, откуда она узнала и насколько о многом. Если предположить, что обо всём…

Малфой почувствовал, как заледенели пальцы.

«Скажи ей» – вспомнились слова Блейза. «Я должен поговорить с ней» – обещал он тогда себе.

Вероятно, она уже догадалась почему. Она ведь даже намекнула ему, так какой смысл молчать?

– Да.

Казалось, Грейнджер даже не рассчитывала на его ответ, так она растерялась.

– Как ты это сделал? Окклюменция?

Малфой меньше всего хотел возвращаться в тот день, но понимал, что этот разговор должен случиться, а иначе он всегда будет рядом с ними, словно хвосторога в чайной.

– Да, окклюменция. Я не знал, что еще сделать. Я не мог сказать, что это были не вы, Поттера хоть и раздуло, но ты и Уизли были сами собой и не узнать вас я не мог, но и сказать, что это вы… – Малфой замолчал, переживая собственный страх перед выбором из прошлого.

Внезапно он почувствовал её руку у себя на предплечье. В первую минуту Малфой напрягся, решив, что Гермиона потянулась к его татуировке, однако уже через секунду он увидел в её глазах спокойствие и благодарность.

Она поддерживала его. Словно это не её пытали.

– Ты не выдал, я знаю.

– Не выдал, но потом Белла… – Малфой внимательно всматривался в её глаза, пытаясь заметить признаки наступающей паники, но их не было. И взгляд Гермионы, и диаграмма говорили ему о том, что всё оставалось в норме.

– Она будто обезумела… и эти заклятия… Я знал, каково это, видел, что ещё немного, и от тебя ничего не останется. Либо безумие, либо… смерть.

Драко замолчал. Было ли целительство его искуплением? И если да, то искупил ли он вину перед другими? Перед собой?

– И тогда ты проник в мое сознание… – подтолкнула его Гермиона. Она, казалось, уже всё знала.

– Да, я проник в твое сознание и наскоро построил окклюменционные стены. Они не то чтобы были способны отразить Круциатус, но обычно им удавалось защитить хотя бы отдельные части мозга… Я делал так сам.

Взгляд Гермионы стал еще более нежным и жалостливым, и вот это, черт побери, было последнее, чего он от нее хотел. Ему надоело быть жалким.

Видимо, она прочла нечто подобное в его глазах, потому что выражение сочувствия тотчас покинуло её лицо. Она лишь кивнула, как бы побуждая его продолжить.

– Я возвел стены в твоем сознании, как смог, а после ворвались Поттер и Уизли и забрали тебя с собой.

Они оба замолчали на несколько минут, в течение которых Малфой водил кончиками пальцев по краю формуляра в ожидании её главного вопроса.

Она смотрела в окно, прежде чем едва слышно задала его: